- Москаляку на гиляку! - кричал Гоголь. - "Москаляку на гиляку!" - кричал Михаил Булгаков. - Москаляку на гиляку! - кричали пламенные одесситы Ильф и Петров.
- Другой истории он, видите ли, не хотел, - ворчал Фоменко. - А такая ему по нраву?
Можно ли назвать анекдотами чушь, которую написал Ювачёв? Нет, конечно, но название сие прижилось и потому примем его, скрепя сердцем.
Сочинение анекдотов о Пушкине стало модным при жизни поэта и остаётся таковым по сегодняшний день. Даже пушкинисты их сочиняют. Среди известнейших - Ювачёв и его последователь Tertz, не говоря уже о мифиозе Дружникове.
Зачин принадлежит Пушкину. Из письма поэта жене. То ли действительно услышал, то ли сам сочинил - рассказ о том - "Как Пушкин стихи пишет - перед ним стоит штоф славнейшей настойки - он хлоп стакан, другой, третий - и уж начнёт писать! - Это слава".
Ах, молодость, молодость!
Мог выпить залпом бутылку рома, и на вопрос "Пушкин, как ты?" пошевелить мизинцем: жив.
Пушкин починял часы приятелям и считался часовых дел мастером (Ювачёв). Куранты на Спасской башне в Кремле тоже его рук дело. И занимался он ими в свободное от сочинений гимнов время.
"Боже, царя храни!"
Позолотить ручку просила цыганка у Путина, он и позолотил: "Цыгане" называется позолочение.
- Матка бозка! - кричал Пушкин, завидев пани Собаньскую, польская сущность которой лезла наружу, как перо из подушки.
- Если б не вы, - признавался он, - давно бы уже отчалил на историческую родину - в Камерун или Сомали, к пиратам, у которых какое-то время был предводителем.
Красивых польских женщин после присоединения Польши к России растащили по благородным семействам, а те, которым не хватило благородных фамилий, заделались содержанками. Очень переживал по этому поводу Адам Мицкевич, Пушкина не уважал, Гоголя презирал, Крылова, извинившись за тавтологию, крыл матом. Чуть что начинал импровизировать, то бишь лопотал что-то на французской мойве. Окружавшие ротозеи напрягали слух, пытаясь понять сказанное - и ни хера не понимали. В конечном счете, обиделся и уехал заграницу.
Батюшков так завидовал Пушкину, что заболел неизлечимой болезнью. Лечащий врач, сопровождавший его в дурдом, написал: "Несколько раз дорогой Батюшков спрашивал себя, глядя на меня с насмешливой улыбкой и показывая рукой будто достаёт часы из кармана: "Который час?" - и сам себе отвечал: "Вечность".
Вот и Пастернак интересовался: "Какое, братцы, тысячелетие на дворе?"
- Что вы делали на Сенатской площади 14 декабря? - спросили в Следственном комитете у Крылова. - "Хотел взглянуть какие рожи у бунтовщиков", - ответил баснописец.
- Тёща у меня такая, что пришлось менять Москву на Питер, - сказал Пушкин. - Я бы и страну сменил, но Николай Павлович сказал: "Не хера!" и я остался.
Французского в Наталье Николаевне было больше, чем следует, но меньше чем полагается.
- Бабушка моей жены была парижанкой, но никто не называет Наталью Николаевну француженкой. Почему же меня именуют негром? - пожаловался Пушкин Вяземскому. - Где логика? где?
Князь ответил по-русски. В рифму. Самая популярная в России рифма - эта. И всё-таки, не прав князь Вяземский: в том, что касается женщин, логика отсутствует даже там.
- Говорят, Пушкин убёг.
- Когда?
- Намедни. Ему бежать князь Вяземский помог. Довёз до Любека - и адью.
- Не может быть - чтобы Пушкин и адью. Исключено.
- И тем не менее.
- А как же Наталья Николаевна, дети?
- Как, как - бросил. Эка невидаль! И не таких бросают.
- У него дом в Италии.
- Так он же ни разу заграницей не был!
- Не был, а недвижимость есть...
- И как нам теперь к этому факту относиться? Ведь патриот, каких мало, по пальцам сосчитать - раз, два - и обчёлся!
- Враки! - сказал Жуковский (не тот, который самолёты создавал, - другой). - Я только вчера с ним виделся. - "Где?" - У Карамзиных. - "Врут, значит?" - Ну почему врут - привирают...
Вокруг памятника Гоголю Вась-Вась Розанов ходил на цыпочках - трусил. Проще говоря, бздел. "Никогда более страшного человека не приходило в нашу землю". Пушкин смеялся: "Да не бойся ты его, он живых терпеть не может, он покойников обожает. Самая знаменитая книга его называется: "Мёртвые души".
Разговор с Пушкиным в собственной интерпретации Розанов запечатлел в "Опавших листьях".
Граф Толстой (отгадайте какой), когда напивался, часто приговаривал: "Мать моя родина, я - коммунист", хотя коммунистом не был и к родине относился скептически. Во всяком случае, в трезвом виде. А вот под водочку, да ещё с солёным огурчиком, кто ж её не полюбит, родину эту?
Злые языки утверждают, что Лермонтов хотел украсть жену Пушкина и увести на Кавказ. Проще, говоря, кавказской пленницей хотел сделать Наталью Николаевну. Не Варлей, конечно, но всё-таки...
Но Наталье Николаевне Михаил Юрьевич не нравился категорически: кривоногий, заносчивый, своенравный. То ли дело французы, в частности, д"Антес. Ну и что, что педик, зато душка - отзывчивый, сердобольный...
Пушкин обожал женский пол, а мужской ненавидел до такой степени, что хотел сменить половую ориентацию. Но не решился. "Что скажет Наталья Николаевна, не говоря уже об Анне Андреевне и Марине Ивановне? - жаловался он Нащокину. - Ведь они же, перегрызутся, как кошка с собакой. До смертоубийства дойдёт". - Так-то оно так, - отвечал Павел Войнович, - а, с другой стороны, свежий Пушкин, сменивший обличие, это круто.
И, действительно, было бы интересно, если бы он, а не Наталья Николаевна, влюбился в мальчика с апострофом.
С бэ, конечно, интересней, говорил Пушкин, но и благородные дамочки сойдут, если приспичит. В том числе из Дон-Жуанского списка.
- Всяк выёживается, как хочет, - говорил Пушкин. - Ёжиков на всех не хватает. Скоро без ёжиков останемся.
- Я недоумеваю, - сказал Пушкин. - Гляжу вокруг - и недоумеваю.
- А я нет, - сказал Баратынский. - Вот если б тебя не было, и я бы занял твоё место на литературном поприще, о чём мечтают либеральные отщепенцы, тогда иное дело. А так, сижу в уголке нашей вездесущей поэзии, и мне хорошо, можно сказать, великолепно, не до недоумений.
"Оставь меня в покое, старая блядь, - написал Пушкин Елизавете Хитрово. - Как ты надоела мне со своею любовью!" Позже это лестное обращение поэта Раневская приписала себе.
"Историю Екатерины нельзя читать при дамах..." - написал Герцен. Но почему? "...потому что каждая дама захочет оказаться на её месте". Эту часть фразы цензура вымарала.
- Греч он и в Африке Греч, не скажу, чтобы очень, - заявил Булгарин, а Пушкин обиделся: "Почему же обязательно в Африке, будто иной земли нет? Почему не в Европе?"
Лев Толстой и Александр Пушкин возвращались из бани порознь - каждый сам по себе.
- С лёгким паром, Лев Николаевич, - говорил Пушкин.
- С лёгким паром, Александр Сергеевич, - отвечал Толстой, долго и картинно кланяясь.
Гоголь подобное времяпрепровождение отвергает напрочь: не было, якобы, в то время подобных общественных заведений. Чай не Рим, где испокон века работали термы с дешёвым платным входом - сольдо!
Но что знает этот Гоголь?
"Императрица жуть как нравилась Пушкину; он даже имел к ней какое-то чувственное влечение". Такое имею к ней влечение, говорил Пушкин, что ни есть не могу, ни пить не желаю. Нащокин об этой его страсти поведал Бартеневу, собирателю анекдотов о Пушкине. Бартенев был первым, кто начал коллекционировать сии весёлые истории.
Нервный тик Александры Фёдоровны - последствие 14 декабря - придавал ей особый шарм. И каждое утро, когда Александра Фёдоровна пила кофей, Пушкин читал ей стихи - новые, старые... Более всего ей нравились "Гавриилиада" и сказочка о царе Никите.
- Ты только мужу не говори, чем мы здесь занимаемся, а не то он головы снесёт - и тебе и мне, как снесли её королю английскому Карлу и французскому королю Людовику.
"Или повесит", - подумал Пушкин. Вслух не сказал. Пожалел императрицу - нервный тик и, вообще, напугана она была до коликов в животе. Колики - верный признак испуга, по утверждению Малышевой и доктора Мясникова. Они уже тогда вещали в светских салонах Петербурга.
Кстати: у Гоголя совести не было, а у Пушкина была, и потому Николай Васильевич жутко ему завидовал. До этих самых коликов. Так и говорил: "Колики меня гнетут".
Николай Павлович был самым красивым мужчиной в Европе. Так считал виднейший европейский педик де Кюстин. Он приехал в Россию, чтобы соблазнить императора. Ходил вокруг да около, да так ничего и не добился. Император жаловался императрице: "Едва ли не напрямую предлагает, не стесняясь". Александра Фёдоровна качала головой и говорила, что моветон у Кюстина зашкаливает.
Ох уж этот моветон! О времена, о нравы!
Ювачёв был вхож в семью Пушкина. Видел жизнь домашних воочию. Утверждал, что у Пушкина было четыре сына и все идиоты. Один не умел сидеть на стуле - всё время падал. Пушкин и сам довольно плохо сидел на стуле. И Наталья Николаевна падала, и её сёстры Екатерина и Александра. Бывало, сидят за столом, на одном конце Пушкин всё время со стула падает, а на другом конце - остальные падают. И смеются, буквально заливаются.
А ещё он утверждал, что Наталья Николаевна на всё смотрит искоса, а более всего косит в високосные годы.
"Враки, - опровергает эти россказни друг поэта Нащокин. - У Пушкина было два сына, и любил он их самозабвенно". А то, что жена косила, так это факт. Косоглазие придавала ей особый шарм, высоко ценимый императором.
Ходили слухи, что Пушкин невесту в карты проиграл. И не отдал. Но, потом выяснилось, это не он проиграл, кто-то другой, а вот кто именно, история умалчивает. Молчит, словно воды в рот набрала. О, она такая, эта чёртова history!
Сплетня приводила Пушкина в бешенство. "Рукопись проигрывал, а невесту нет", - оправдывался он, поостынув.
Красивый молодой человек вёл под уздцы графиню Толстую и лошадь Пржевальского. "Вот, - сказал он Пушкину, - веду на святогорскую ярмарку". - Ты ко мне на обратном пути зайди, - попросил Пушкин. - Очень мне интересно, кто пользуется большим спросом - лошадь или графиня.
Всю ночь ему не давала спать муха, лезла куда не след, зудела над ухом, дескать, не спи, не спи, художник, не предавайся сну, ты времени заложник, у времени в плену. "Это её Борька научил, дрессировщик херов", - отозвался Пушкин о товарище по перу, овощная сущность которого не вызывала сомнений.
- Либеральная общественность, - сказал Пушкин и заплакал, размазывая сопли по лицу. - Пастернак и Мандельштам трансгендеры - и ничего, а меня черномазым обзывают. "Негр! Негр!" - то и дело слышу за спиной.
- Ты списочек составь своих недоброжелателей, - сказал царь. - Составь и передай мне. Я приму меры. Я эту сволочь пущу по инстанции. Узнают они бюрократическую сущность бытия! Во всей красе продемонстрирую!
- Только педераст мог назвать Наталью Николаевну Надеждой! - кричал возмущенный Пушкин. Это он о Гоголе, ненароком назвавшим мадам Пушкину чужим именем.
Пушкин сызмальства любил шоколад, а Гоголь не любил. "Ты, сказал ему Пушкин, как только заведётся у тебя шоколад, мне отдавай".
- А какой шоколад вам по нраву?
- Бабаевский, "Ёкарный бабай" называется. Как говорил Козьма Прутков, "я вкус в нём нахожу".
Счастливый человек Пушкин, говорил Брюллов. У него, когда он смеётся, кишки видны. Измазанные шоколадом.
Толстой и Достоевский спорили, кто из них первый. Пушкин стоял в сторонке и слушал этот вздор. Наконец, не выдержал и спросил:
- Минуточку, минуточку, господа, а я у вас на каком месте?
- На нулевом, - ответил Фёдор Иванович. - Ты у нас точка отсчёта.
- Приятно слышать, - сказал Пушкин, - а я уж было засомневался в вашем восприятии реальности.
И опять встретил царь Пушкина.
- Ну - что - составил списочек? - поинтересовался он.
- Недосуг, - сказал Пушкин.
- Бенкендорфа на тебя нету! - воскликнул царь.
- Бенкендорф-то есть, времени мало, - ответил часовых дел мастер.
- У кого оно есть? - ответил Николай Павлович. - И всё-таки составь, Богом прошу.
- Обязательно составлю, - заверил его Пушкин. - Как только, так сразу или даже раньше, Ваше Величество.
И каждый день Пушкин отсылал Соболевскому победные реляции. Соболевский хранил эти бесценные бумаги и после смерти поэта написал книгу "На любовном фронте без перемен". Рукопись не опубликована до настоящего времени, фрагменты заимствованы Губером и составляют основу опуса "Дон-Жуанский список Пушкина".
У Пушкина с самого утра было плохое настроения. Сидел он за письменным столом и бубнил себе под нос:
- Утверждают, будто у меня бакенбарды растут, а борода нет. И что я люблю кидаться камнями. В отместку мне сломали ноги, и я теперь передвигаюсь на колесах.
Что я написал письмо какому-то Рабиндранату Тагору. И на хрена бы мне сдался какой-то Рабиндранат Тагор? Не знаете? Вот и я не знаю. И никто из пушкинистов не знает, за исключением Ювачёва.
Скажите, кто более матери-истории ценен - Цявловская или Ювачёв? Сдаётся мне, что Хармс.
Пытаясь добиться полного подчинения, Пушкин лупил жену, как Сидорову козу. Варвар, что с него возьмёшь!
Однажды он избил её, брюхатую, ногами. Наталья Николаевна едва ли не ползком добралась до Аничкова дворца и там скинула, танцуя с императором. Случился переполох. Правдоподобие этой вопиющей истории подтверждает весь великосветский бомонд во главе с мадам Нессельроде.
- Повеселил, повеселил, - сказал Николай Павлович, вручая Гоголю бриллиантовый перстень и 1000 червонцев. А потом полюбопытствовал: - Городничий - это я? - "Ну что вы, Ваше Величество! Как можно-с?" - пролепетал Гоголь. - Да ладно тебе, шёлкопёрышко! Что я не вижу прямого сходства со мной Дмухановского? Высоко сижу, далеко гляжу - всё вижу!
И опять встретил царь Александра Сергеевича.
- Списочек составил?
- Некогда было - поэму писал, "Медный всадник" называется.
- Да ты, Пушкин, сукин сын! Слышал о тебе такое мнение - и не поверил.
- Зря вы так, - сказал Пушкин. - Я вот думаю в какой форме составить этот список - в поэтической или прозаической.
- В бюрократической, - буркнул царь, потеряв к нему всякий интерес.
Уход Толстого из "Ясной поляны, - говорил Пушкин, - предсказан в русской народной сказке: прочтите "Колобок", и вам всё станет понятно".
- Ювачёв и Терц по существу русские люди, а вот подишь ты - сволочи! - сказал Пушкин Толстому-Американцу, и тот согласился: "Форменные. Я на дуэлях одиннадцать человек укокошил и этих бы, не задумываясь, кокнул, не довелось, однако, как говорят алеуты". - Чукчи, - поправил его Пушкин.
- Утверждают, будто бы ты, Федя, жил с приручённой обезьянкой, как с женой, а потом, когда она тебе надоела, убил её и съел. Так это или врут? - спросил Пушкин у Толстого-Американца. - "Съел, а что ещё с нею делать? - вопросом на вопрос ответил Толстой. - Такая же животина, как любая иная зверушка". - А то, что жил с ней как с женщиной, - это правда? - "Правда". - Ну и как она на любовном поприще? - "Между нами говоря, никакого отличия. Разочарование полное. Потому и съел".
Пушкин не хотел, чтобы было вчера, он хотел, чтобы сразу было завтра. А лучше - послезавтра. А на сегодня - начхать. Ну его на фиг это сегодня! - говорил он. Наталья Николаевна была с ним в корне не согласна.
Пушкин долго втемяшивал Никите Козлову, что Ганнибал не матерное слово, а очень даже наоборот. И что каннибал и Ганнибал две большие разницы: один из них человечиной питается, другой хавает бананы. Чавкают они при этом одинаково. Верный оруженосец Никита недоумевал, как можно есть одни бананы. "Ну не понимаю я, - говорил он Александру Сергеевичу, - не понимаю - и точка". - Есть захочешь, сырую картошку жрать станешь, - сказал Пушкин. - Екатерина, конечно, маху дала, погнавшись за картофелем. Нацелилась бы на бананы, мы бы сейчас в тропиках жили. В Сомали или где-нибудь рядом. В Могадишо, например. Как тебе Могадишо? - "А с чем его едят?" - спросил Никита.
- Кошка бросила котят, это Пушкин виноват, - с гордостью произнёс Александр Сергеевич. - "Вообще-то там другая фамилия", - возразил ему Нащокин. - Это временная подмена, - сказал Пушкин. - Пройдёт три - четыре года, и справедливость восторжествует.
Лев Толстой очень любил детей в отличие от Ювачёва, дети, однако, Толстого не любили - детишки любили Пушкина. "Он весёлый и смешной, - говорили они. - Он весь сахарный, а зад у него яблочный". Пушкин относился к детям без пиетета, и любил он какую-то женщину, какую именно история умалчивает. Пушкинисты гадают, все архивы переворошили - кого же он, мать вашу! любил, да так, чтобы, бляха-муха! по-настоящему, а не абы как, за деньги.
- Я, - говорил Пушкин, - умирать буду, морошку попрошу. Вкус морошки хочу ощутить в последнее мгновение жизни. Очень я её люблю, морошку эту.
Лев Толстой говорил о памятнике Пушкину: стоит на площади, как дворецкий с докладом "кушать подано".
Автор, ты тоже поддался психозу? Тебе - что - больше делать нечего, как только анекдоты обо мне сочинять?