Стоило мне назвать килькой современных писателей по сравнению с советскими литературными мэтрами, которые смотрятся осётрами, и тут же нахлынули воспоминания, связанные с событиями пятидесятилетней давности. И почему нет, если вспоминается?
В 1974 году мы с Таней в первый раз решили поехать в отпуск куда-нибудь туда, где можно было передохнуть от изнуряющей ашхабадской жары. Хотели в центр России, но нас высмеяли, сказав, что путёвки в Подмосковье выкуплены ещё в марте. И предложили прошвырнуться севернее. Куда именно - догадайтесь сами: путёвка называлась "Проводы белых ночей".
Несколько слов о нашем финансовом положении. Таня, завершив учёбу в университете, была направлена на работу в Госбанк Туркменской ССР, где получала минимальную для этого учреждения зарплату - 95 рублей. Я, окончив технический вуз, опять-таки по направлению, работал инженером в Туркменглавэнерго. Оклад мой составлял ровно 100 рублей плюс 20% районный коэффициент плюс 40 процентов премия. Премию мы получали регулярно: за всё время моей работы в Главке (шестнадцать лет) мы не заслужили её два раза. Итого мой ежемесячный заработок составлял в 1974 году (с учётом процентов на проценты) 168 рублей. Выплатили нам отпускные, взяли мы с собой кое-какие сбережения. В общем подготовились основательно. Трёхлетнего Димку оставили на попечение родителей.
Стоила путёвка благодаря финансовой поддержке отраслевого профсоюза 37 рублей. Ты не поверишь, Карл, 37 рублей! Возглас "Карл" - первый мем, пришедший на ум. Женни фон Вестфален и Энгельс обожали Маркса. Почему бы и мне не возлюбить неведомого Карла? <...>.
Сели мы в ИЛ-18 (советский лайнер того застойного времени) и полетели в Ленинград. Поместили нас с Таней в отдельном номере роскошной гостиницы недалеко от площади Восстания, почитай на самом Невском проспекте. Помпезное здание, огромные окна, плотные портьеры, которые тем не менее пропускали свет, создавая неудобства Тане, привыкшей спать в кромешной темноте. В остальном всё было прекрасно: трёхразовое питание в гостиничном ресторане, экскурсионные поездки по городу, посещение музеев и выставок. И всё это бесплатно, и без очереди. Побывали мы в Эрмитаже, Русском музее. Он, кстати, заметно проигрывал Третьяковке, которую я посещал, когда учился в Москве, едва ли не каждую неделю и знал экспозицию досконально вплоть до рисунков тушью к фривольной поэме Богдановича "Душенька".
Посетили Исаакий, где кадили маятником Фуко, Казанский собор, крейсер "Аврора", Петропавловскую крепость - как же без крепости. Совершили поездки в Павловск и Царское село. Опять-таки бесплатно. Сегодня групповая экскурсия в Павловск стоит 2000 рублей - две тысячи, Карл! Такое же посещение Царского села - 2500.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, нам предоставлялось свободное время. Я ещё раз посетил Эрмитаж, после чего начал собирать слайды его картинной галереи.
Открыл для себя улицу Зодчего Росси, ставшую моей любимой. Считаю её самой красивой улицей в мире. Одно название приводит в восторг! Улицы должны называться в честь тех, кто их проектировал или строил, политическим деятелям и военачальникам следует оставить переулочки и тупички.
Несколько раз побывали мы в городском саду "для прилично одетой публики", так назывался когда-то Летний сад. Через пятнадцать лет, читая воспоминания Джакомо Казановы о встречах с императрицей Екатериной в Летнем саду, я вспоминал природные декорации на фоне которых происходили свидания. Они, правда, были иные.
Гуляли по Мойке, Фонтанке. Любовались скульптурами на Аничковом мосту. Удивительно, но имя Клодта не упомянуто в знаменитом рассказе Чехова "Конская фамилия".
С удовольствием рассматривал памятник Екатерине Второй с фаворитами вкруг, сиречь любовниками и не только. Пытался угадать кто есть кто, но без Пикуля это было архисложно.
Просто пройти по многолюдному Невскому проспекту было большим удовольствием, при том, что диссидентские настроения захлестнули страну. "Лучшие люди" покидали её, проклиная отечество. Им претило равенство. Социалистическое государство мешало им жить лучше соседей, друзей и знакомых. Всё остальное от Лукавого, что бы не внушали нам Довлатовы, Вайли и Генисы.
А потом нас морем доставили в Петродворец, разместили во дворце фрейлин, и опять мы с Таней жили в отдельной комнате, небольшой, но уютной. Сегодня проживание в таком номере стоит 2850 рублей в сутки.
Петергофский шедевр восстанавливали медленно с тщанием достойным уважения. Ко времени нашего пребывания в Большом Петергофском дворце отремонтировали всего семь комнат, в их числе огромный тронный зал. На престол обязательно залезал какой-нибудь оболтус, его торопливо фотографировали приятели. Служители музея лениво гоняли обалдуев, так шугают учителя непоседливых учеников.
Копия Самсона уже сияла на месте ворованного подлинника. Она действительно была доминантой дворцового ансамбля.
Фонтаны работали до 18:00, вход посетителей прекращали в это же время, нам представлялась возможность гулять по нижнему парку всю ночь. Мы бродили по полуночным аллеям, я подходил к потерявшим голос фонтанам и святотатственно трогал руками Адама и Еву. Нет, до Самсона добраться не решился.
В библиотеке музея обнаружились ранние стихи Марины Цветаевой, одна строка в них определила моё отношение к ней на всю жизнь: "Когда промчится этот юный прелестный век". Не представляю, что я написал бы нечто подобное о 21-ом. Вслед за ней я выудил из книжных полок томик Ивана Бунина, едва ли не первое только что разрешённое издание. К этому времени я прошерстил всю мировую и отечественную литературу, и вот в двадцать пять лет мне наконец-то позволили прочесть "Деревню", "Суходол", "Грамматику любви", "Господина из Сан-Франциско", "Митину любовь", "Лёгкое дыхание, "Петлистые уши". Ну разве не идиотизм, Карл? <...>.
Ныне c удовольствием перечитал бы заметки Бунина о Чехове, "Освобождение Толстого", "Жизнь Арсеньева". Увы, времени на чтение чужих книг у меня не осталось. Ну, а тогда, в Нижнем парке, я размещался на какой-нибудь скамейке, перелистывал томик Ивана Алексеевича и взирал на публику, не замечавшую, что её рассматривают в упор, как перед закланием. Ни на море, ни на белые облака - токмо на праздный люд я могу смотреть вечно...
А потом нас погрузили в автобус и повезли... - ты не поверишь, Карл, куда! - В Таллинн. Зачем? почему? для чего? Трудно сказать, но повезли.
Об этой поездке я писал уже в "Ассоциативном ряду". Не грех и повторить. Маленький фрагмент:
"Ивангород, Нарва, Кохтла-Ярве...
Ухоженные поля...
По традиции все валуны и камни, собранные окрест, живописной горкой насыпаны посреди поля и лежат они в древесной опушке, чтобы можно было посидеть в тени... - и, вдруг, видим - муж пашет на жене: запряг её в соху (да-да в соху!) и, как ни в чём не бывало, бредут по краю поля. Землеустроители.
Стоял июнь - не время для пахоты, тем не менее, всё это я видел воочию и даже фоткнул, но - против солнца, золотая пыль на стекле, скорость движения, выдержка 1 к 30 на объективе примитивной "Смены-8" (только-только учился фотографировать)...
Кадр получился нерезким, расплывчатым и после проявления плёнки я его ликвидировал. Как класс.
По дороге останавливались: "Мальчики направо, девочки налево" А куда их ещё? Только налево.
Нас поселили в современной гостинице, расположенной на краю старого города. Мы поужинали, а потом отправились гулять по этому самому Старому городу - больше в Таллинне смотреть не на что. Мощённые камнем улочки, минимум зелени, крохоборство, да и только. На улице Мюнди, возле одноимённого бара я впервые столкнулся с примитивным местным национализмом. Проявление мелкотравчатого идиотизма в пошлейшей его разновидности. Рассказывать о нём не буду - много чести. Впоследствии я изъездил Прибалтику вдоль и поперёк, но ничего подобного не наблюдал. Органы правопорядка держали ситуацию в узде, пока к власти не пришла горбачёвская клика.
Утром позавтракали, сели в тот же автобус и поехали обратно.
Наш отпуск кончился. В Ленинграде нас ожидали билеты на ночной поезд до Москвы.
Завершение белых ночей решили отметить в гостиничном ресторане, теперь уже за свой счёт. Зал был полон. Под потолком вращался зеркальный шар, то освещая всё вокруг, то погружая во тьму. Мы заказали цыплят табака и осетрину и обсуждали можно ли считать цыплят дичью для того, чтобы есть руками. Решили есть тогда, когда зеркальный шар погружал зал во тьму. Молодыми были, не привыкшими к ресторанным изыскам. Ничего - освоили, не всё сразу.
Нам принесли цыплят табака такого размера, что они едва умещались на тарелках, одну из пташек решили взять в поезд. Официант упаковал её в бумажные пакеты (целлофановые были в новинку), а потом сообщил, что осетрина кончилась, о чём он очень сожалеет, но может предложить нам взамен севрюгу. Мы с Таней переглянулись и согласились, а потом опять долго обсуждали какая рыба вкуснее и какая дороже, но ни к какому результату не пришли.
Закончив трапезу, отправились на вокзал, он, как уже говорилось, был в шаговой доступности...
И, наконец, заключительный аккорд моих ассоциативных воспоминаний.
Отцовская мама, бабушка Нина, жила в Красноводске. Ей время от времени браконьеры приносили осетровую рыбу, и бабушка готовила из неё всякую вкуснятину. Она вообще была на все руки мастер. И это с тремя высшими образованиями.
Наезжая в Ашхабад, она привозила в литровых банках зернистую и паюсную икру собственного посола. Мне нравилась паюсная и особенно полузасохшие остатки её на дне банки. Если б кто-то догадался производить нечто подобное из рыбы белужьих пород, получил бы самую дорогую и самую вкусную жвачку в мире. И выплёвывать не надобно: жуй - и глотай!
И ещё нюанс. В кладовой у бабушки одна из стен была сплошь увешена балыками. "Для тебя стараюсь", - говорила она, и потому разрешала мне в любое время суток подходить к этой стене и, откинув марлевые занавески, вырезать ножом лакомые кусочки. Из какой рыбы изготавливались эти балыки - белуги, севрюга, бестера, осетра и или белорыбицы - я понятия не имел и никогда не интересовался.