Утро. Если выйти на крыльцо, даже дышать холодно, и изо рта пар. А солнце светит вовсю, и трава в солнечных ярких каплях переливается, как облитая жидким хрусталем. Дорожки влажные от росы, крапива живым лабиринтом пересекает двор. Крапива - это, конечно, неприятно. Но не в тапках же бежать по траве. Тут главное не думать, главное - быстро бегать.
Мы с отцом одновременно сбрасываем обувь и слетаем с крыльца. Мы толкаемся, хохочем, визжим от холода.
Отец - высокий, чернявый, плотный. У него жесткие волосы, сильные руки, смешные шорты с зайцами. На груди - кудрявая поросоль, на лице - широкая улыбка со стёршимися зубами. Видно, что не любит холод, но ноги в мокрую землю ставит уверенно.
Настоящий мужчина никогда не уступит куст с малиной четырнадцатилетней дочери. Или, по крайней мере, сначала изваляет ее в росе.
Мы готовим на даче завтрак. Мать на работе, брат в лагере, у отца отпуск. А у меня - школьные каникулы, я свободный человек. Редкие дни вместе мы тратим на приготовление гастрономических шедевров.
Например, омлет. Омлет, знаете ли, дело тонкое.
С вечера надо достать из гаража велосипеды, проверить шины. Вытащить из-за телевизора отца. Взгромоздиться на узкие неудобные сиденья, полететь - всегда наперегонки - по полю, в деревню. Поле зеленое, пахнет после долгого дня жаром, почти дымится. Повсюду - равнодушные большеглазые коровьи морды. На тропинке, пересекающей поле, по пять лепешек на метр. Надо ехать не только быстро, но и аккуратно. Кто не отбил попу, тот молодец.
В деревенском магазине яйца, сосиски, лук, сыр. Всё вкусней, чем в Москве. А ещё вкусней потому, что готовим вместе.
Я режу лук и плачу. Мне семнадцать, я нескладный некрасивый подросток, девочка-мальчик с лохматыми красно-чёрными волосами. У плиты меня ставить нельзя: и пальцы изрежу, и сосиски сожгу. Папа советует набирать в рот воду, чтобы слёз от репчатой сволочи было меньше. Толку нет, и я сплевываю воду в белую раковину.
Солнце бьёт в окно, подсвечивает столбики пыли от ковра и до потолка. По подоконнику ползет огромный черный жук, подволакивает ногу. С лампы над обеденным столом на тонком серебрянном волосе свисает паук. У негодяя есть пара минут, чтобы хорошенько прицелиться.
Мы с отцом расставляем на скатерти тарелки и, хитро переглянувшись, начинаем быстро-быстро есть.
Кто закончит последним - моет посуду.
У машины - затемнённые стекла. Солнце било бы в глаза и слепило, только, не в силах пробиться сквозь черную гладь, стекает по отполированным бокам автомобиля на плавящийся от жары асфальт. Сиденья нагрелись, ногам горячо.
Хочется опустить стёкла, но тогда ошалевшее светило не остановится, сожжет дотла.
Отец крутит регулятор громкости, меняет радиостанции, ругает приёмник. Я смотрю на колени, играюсь с пальцами. Мне уже девятнадцать, а ногти такие же обгрызенные, и около каждого - по заусенцу. Когда нервничаю - отдираю их вместе с кожей, и потом долго жжет и кровит.
Отец молчит, я на него не смотрю. Едем куда-то. Очень трудно решиться. Наконец говорю:
- Если ты уйдешь от мамы, я уйду вместе с тобой.
Решаюсь взглянуть ему в лицо. Жду радости, удивления - чего угодно.
Не жду только недовольствия и замешательства.
Он делает радио тише, потом громче. Говорит про то, что матери нужна будет поддержка, а брату - старшая мудрая сестра. Что незачем спешить. Когда брат выростет - захочу, съеду.
Я опускаю стёкла, и солнце прожигает меня до костей.
Папина жена - гостеприимная и дружелюбная хозяйка. Присылает пятилетнюю дочь разбудить меня к завтраку.
Кровать широкая, покрывала зеленые. Я лежу ровно посередине, раскидав ноги и руки в разные стороны. Улыбаюсь и пытаюсь не думать.
Мне двадцать один, и даже на даче у отца я должна выглядеть красиво. Мою голову, крашу ресницы, накидываю сарафан.
За окном - лето. Небо голубее, чем море, солью падает на язык.
Я спускаюсь к столу, на манящий запах жаренного лука. Ступеньки деревянные, совсем новые, всё вокруг дышит чистотой и уютом. Ни пыли, ни грязи - только бегает шебутная девочка: из дома в сад и обратно.
Сидим за столом, пьём чай. Отец - высокий, в волосах седина, на зубах коронки. Улыбается, шутит, прижимает к себе жену.
Я хрущу огурцами, прошу добавки и перца к омлету. Снова хлопает входная дверь.
Девочка - пятилетний одуванчик, смешливая, розовая, вся в котятах и зайчиках, забегает в дом. Ноги - чёрные, все в земле, зато смеха - не помещается за щеками. Рот в соке, пальцы липкие, в горсти - несколько сочных малиновых ягод.
Девочка меня любит, если не обожает, потому - сначала ко мне.
- Будешь? - кричит радостно. - Я сама нарвала, папе не дам, ты ешь!
Я улыбаюсь и глажу ее по выбеленным солнцем светлым волосам.
- Буду.
Погружаю упругую сладость в рот, смакую вкус.
- А папе? Негодница, не буду тебя любить! - отец шутливо шлепает девочку по попе, и та с наигранным криком убегает во двор. Его жена с добродушным упреком шепчет, что настоящий мужчина никогда не ударит женщину.
Я допиваю чай и смотрю в окно.
Там утро. Если выйти на крыльцо, даже дышать холодно, и изо рта пар. А солнце светит вовсю.