Ланц оценивающе посмотрел на крепкую дубовую двустворчатую дверь.
- Ты уверен?
- Обижаете, господин сержант, - сказал Шклоб. - Несет, я же чувствую.
Отвернувшись, он высморкался в цветной платок.
Насморк - беда нюхачей. Что Мезлер, с которым Ланц работал в доках, что Булье, который умер зимой, что вот Шклоб, доставшийся ему в наследство от ушедшего на пенсию Кригера, у всех текли сопли и слезились глаза. Издержки профессии, увы.
А Шклоб, тщедушный, сутулый, с широкой залысиной, еще и выглядел в убогом своем пальто и сером вязаном шарфе, намотанном поверх воротника, как старый, уставший от жизни пес, которого то ли пожалеть, то ли пинком отправить на улицу.
Ланц щелкнул пальцами.
Понятливый Парсонс тут же выпихнул к нему долговязого человека в кальсонах, видимо, только что поднятого с постели. Человек кутался в плед и, судя по беспокойным глазам, мало чего соображал.
- Вы - домовладелец? - спросил Ланц.
Выпихнутый переступил босыми ногами - холодно.
- Нет, господин полицейский, - он стукнул зубами. - Я - Мэл Ишер, управляющий, а дом записан во владение господина Граверна.
Ланц сморщился.
- Опустим детали. Кто живет в этой квартире?
- Г-господин Лафон.
- Давно.
- С полгода уже.
Ланц хмыкнул.
Из внутреннего кармана сюртука он достал записную книжицу и отошел от собравшихся в коридоре к окну. Серый утренний свет за стеклом заслоняла громада соседнего дома, и видно свои же каракули Ланцу было плохо.
Амаури, Артабарди...
Он перелистнул сразу две странички, напрягая зрение. Максвелл, а выше - Лэндис, Лот, Лодервуд, Лаккер. То есть, ничего, никаких Лафонов. Получается, очередной вольный экспериментатор? Если, конечно, имя настоящее.
Пряча книжку, Ланц вернулся к дверям квартиры.
- Опишите господина Лафона, - попросил он управляющего.
- Тучный мужчина за пятьдесят, платил исправно, - заговорил тот, щурясь на синеватый свет приподнятого Парсонсом фонаря. - Одинокий. Никого к себе не водил.
- Он получал посылки?
- Неделю назад, большой ящик.
- Я же чую, - сказал Шклоб и снова погрузил нос в недра платка. - Фунтов шестьдесят, не меньше.
- Сколько комнат в квартире? - спросил Ланц, оставляя комментарий нюхача без внимания. - Две, три?
- Д-две. Спальня и гостиная с камином.
- Ясно, - кивнул Ланц. - Теперь я попрошу вас и консъержа отойти в сторону, но быть поблизости.
- Я могу одеться?
- Придется потерпеть так. Сейчас мы откроем двери, и нам будут нужны свидетели. Парсонс, Эдкинс.
Оба констебля вышли вперед.
Парсонс передал своему напарнику фонарь и присел перед дверью. Несколько секунд он щупал накладку замка ладонями, затем, щурясь, осмотрел замочную скважину. И управляющий, и консъерж, впустивший их в дом дебиловатый малый лет семнадцати, смотрели на его действия с сонным безразличием.
Шклоб сморкался.
- Заперто, господин сержант, и ключ в замке, - повернул мясистое, в оспинах, лицо Парсонс, - только ломать.
- Есть чем? - спросил Ланц.
- Так "Большой Дик" в повозке, - сказал констебль.
Ланц кивнул.
- Неси.
Парсонс протиснулся между консъержем и Шклобом. Секунду спустя каблуки его ботинок выбили короткую барабанную дробь из ступенек лестницы.
- З-зачем же ломать, господин сержант? - подал голос управляющий. - Может, стоит попросту постучать?
- Вы пока можете набросить на себя что-нибудь, - сказал Ланц.
- Да, пожалуй.
Управляющий запахнулся в плед.
- И побыстрее.
- Разумеется.
Шлепая босыми ступнями, управляющий заторопился прочь из зыбких коридорных сумерек. Ланц взглядом проводил его долговязую, спускающуюся вниз фигуру и поманил к себе консъержа.
- Как зовут?
- Билли, сэр. Билли Бренсон, - подступил тот.
Парень был невысок и прыщав, белки глаз - желтоватые, зубы - кривые. Ланца он побаивался, видимо, был с полицией в натянутых отношениях.
- Жильцов на этаже много?
Билли мотнул головой.
- Нет, сэр. Еще трое. Здесь госпожа Уэсхилл, - он указал на дверь, расположенную ближе к лестнице. - А на той стороне - Фихтгофты и господин Редальон с дочерью.
- Что скажешь о господине Лафоне? - спросил Ланц.
- Жмот, сэр, каких поискать.
- А посылка?
- Это был ящик, сэр, арборитовый, не маркированный. Его выгрузили с фургона, а мне с парнем из фургона пришлось поднимать. Только господин Лафон даже перри не заплатил.
- Что сказал?
- Ничего, сэр. Просто дверь закрыл. Жмот, сэр, я же говорил.
- Ящик был тяжелый?
- Не особенно, сэр.
- И запаха ты не чуял?
Парень посмотрел на Шклоба.
- Нет, сэр. Совсем нет, сэр.
- Но сейчас-то ты понимаешь, что там могло находиться?
Билли кивнул.
- Чалдонская пыль, сэр.
Появился управляющий в сюртуке и штанах, на ходу поддергивая манжету рубашки.
- Я готов.
За ним грузно поднялся Парсонс. Короткое бревно с округлой железной насадкой на торце висело у него в веревочной петле на сгибе локтя.
Шклоб, Билли и управляющий потеснились.
Фонарь перешел во владение Ишеру. Парсонс и Эдкинс разобрали петли. Ширины коридора для "Большого Дика" оказалось не вполне достаточно, и констебли для размаха сместились правее. Команды Ланц пока не дал.
- Господин Ишер, - обратился он к управляющему, - господин Лафон выходил из квартиры после получения посылки?
- Об этом лучше спросить у Билли.
Ланц повернулся к консъержу.
- Два раза, сэр, - ответил, краснея, парень. - Последний раз он вернулся с аптечным пакетом, сэр. Я видел печать аптеки.
- Когда?
- Три дня назад.
- Господин Ишер, и вы думаете, что господин Лафон еще жив? - спросил Ланц.
- Мы не беспокоим наших...
- Я понял.
Ланц кивнул Парсонсу.
Констебли, примериваясь, по кривой поднесли "Большого Дика" к дверям, перехватили петли покрепче, и с короткого обратного хода засадили бревном аккурат в район замочной скважины.
Бамм!
Раздался немузыкальный треск, и какая-то железка, отлетев, звякнула с той стороны. Должно быть, ключ. Постояв секунду, створки со скрипом разъединились и разошлись где-то на ладонь. Из правой бессильно торчал кривой зуб замка.
Внутри было темно.
- Вам пока не входить, - сказал Ланц управляющему с консъержем.
- Да, сэр, - кивнул парень.
Парсонс прислонил бревно к стене. Эдкинс отобрал фонарь у господина Ишера. Шклоб заглянул в квартиру и тут же отпрянул.
- Ф-фу-у!
Нюхач спрятал нос в платок.
- Что? - спросил Ланц.
- Кошмаг, - гундосо произнес Шклоб. - Я туда не ходог, сэг. Там все в пыли.
- Ладно, стой здесь.
Ланц раздвинул створки. Эдкинс посветил над головой.
- Ох, ты ж, мать всех чудес! - выдохнул Парсонс.
- Осторожнее со словами, Чарльз.
Ланц шагнул внутрь.
Чалдонская пыль была всюду. На стенах. На полу. На черных шторах. На диване. На камине. На столе и на кресле.
На тучном человеке в кресле.
Ланц подошел ближе. Пыль скрипела под ботинками. Воздух посверкивал.
Господин Лафон сидел, вцепившись пальцами в подлокотники. Из-за пыли он казался обугленным, обгоревшим. Даже глаза были черными. Рот, раскрытый в беззвучном крике, походил на остывшую топку.
- Сэр, - жалобно произнес консъерж, - я не хочу, сэр. Это же пыль! Я здесь постою.
Ланц развернулся на каблуках.
- Хорошо, стой на пороге, дыши через платок. Платок есть?
- Да, сэр.
Парень торопливо расправил и приложил к лицу кусок серой ткани.
- Господин Ишер, сюда, - Ланц поставил управляющего у стены, рядом с комодом. - Увидите что-то, не спешите кричать.
- Я читал про пыль, - кивнул управляющий.
- Очень хорошо.
Ланц прошел в спальню.
Она оказалась узкой и какой-то безжизненной. Бельевой шкаф, тумба и кровать. Окно занавешено, пыли гораздо меньше, но, видимо, потому, что господин Лафон, как перебрался с получением посылки в гостиную, так больше в спальню и не заходил.
Куда уж тут спать, когда у тебя целых шестьдесят фунтов чалдонской пыли? Почувствуй себя чудесником, так сказать.
- Чарльз, - Ланц позвал Парсонса посветить.
В шкафу висели сюртук, брюки, дорожная накидка и четыре шарфа, черных сами по себе. Ботинки были одни, не чищенные, с прилипшей к подошвам глиной. Под кроватью - ничего. Шкатулка на тумбе пуста. В ящиках - банковский билет на пять фаундов и несколько монеток в один и два перри. Ни записки, ни документов, ни какой-либо корреспонденции. Несколько листов желтоватой бумаги - не тронутые, в редких крапинах. Пока господин Лафон определенно представлялся человеком-загадкой.
Так. Ланц подошел к окну.
- Берегите глаза! - предупредил он и сорвал штору.
С шорохом падающей ткани заискрила рассыпанная в воздухе пыль. Даже сквозь заблаговременно прижатую ладонь под веками, потрескивая, заскакали золотистые молнии. Сладковатый запах поплыл по спальне.
Три... два...
- Как вы не вовремя, сэр, - сдавленно произнес Парсонс.
- Что, не успел? - шагнул к здоровяку-констеблю Ланц.
Парсонс кривился и жмурил левый глаз.
- Куда ты пальцами? - Ланц шлепнул пальцами констебля по руке. - Выйди в коридор, проморгайся.
- Да, сэр.
Парсонс поставил фонарь на стол в гостиной и пропал в дверях, синей тенью отразившись на стене.
- Грегори? - спросил Ланц.
- Я в порядке, господин сержант, - сказал Эдкинс, присев перед камином.
- Что там?
- Дрова, сэр. Сухие дрова. И разломанный арборит.
- Господин Ишер, вы как?
- Все хорошо, - заверил управляющий.
Ланц вернулся в спальню. Он поднял штору, свернул в ком и бросил на кровать. Определенно, в комнате стало светлее. Правда, и пользы от этого было чуть. Ланц огляделся еще раз. Старая резьба по подоконнику, как неудачная попытка нанести свои инициалы. Вряд ли это работа господина Лафона. Аптечного пакета нет. Склянок никаких нет.
На всякий случай Ланц сковырнул с места подушку и присвистнул. Под подушкой лежал новенький револьвер "Гаммар". Короткий вороненый ствол. Барабан на четыре патрона. Может, их теперь в аптеках продают?
Впрочем, с ящиком пыли оружие никак не выглядит лишним. Наверняка господин Лафон перестраховался от налетчиков или таких же любителей былого, как и он сам. Правда, вряд ли стрелял из него хоть раз.
Трогать револьвер Ланц не стал.
- Чарльз! - позвал он.
- Да, сэр.
Парсонс притопал на голос.
- Здесь "Гаммар", - сказал Ланц. - Возьми, оформишь в отделении.
- Слушаюсь!
Ланц пропустил констебля к кровати и вышел из спальни. Обогнув жертву чалдонской пыли по кривой, он обмахнул полой плаща диванный подлокотник и сел на него верхом. Так у него была возможность изучить мертвеца вблизи.
Синий в свете фонаря управляющий пучил глаза.
- Видите что-то? - отвлекаясь, спросил его Ланц.
- Нет. То есть... - господин Ишер замялся. - Вижу хвост.
- У меня?
- Нет. У вашего подчиненного, - управляющий показал на Эдкинса, собирающего пыль со стены в бумажный пакетик.
- Ладонью - на глазное яблоко, посчитать до трех. Обычно помогает, - сказал Ланц.
Дальше он всецело сосредоточился на мертвеце, рассматривая лицо, поджатую воротником сюртука жирную шею, сам сюртук, руки, пальцы.
Крови не видно. Поза... поза не понятная, словно господина Лафона вдавило в кресло. Страх? Испуг? Живот все равно выпирал. По лицу не определить, черное лицо.
Не такая уж, конечно, редкая смерть.
Много их, любителей былых чудес. Двести лет минуло, а все пробуют и пробуют. Нюхают, втирают, дышат. Разве что не жрут.
А может и жрут.
История оказалась живуча, прошлое сияет недостижимым градом. Ланц, впрочем, подозревал, что большинство любителей употребляет пыль уже исключительно в целях получения удовольствия или в модных нынче опытах по расширению сознания и галлюцинирует без всякой задней мысли о чудесах и могуществе.
Пыль здесь старается на все сто.
У доктора К. Д. Роудза из Кенсингтонской больницы четыре здоровых конторских книги исписаны историями вытянутых с того света любителей. Читаешь и думаешь: вот у кого поучиться фантазии писателям-беллетристам. И солнце вам зеленое, и живые растения, что охотятся за людьми, и полеты из Кенсингтона в Лоннтаун и обратно в одной, собственно, смирительной - ветер в задницу - рубашке.
Что не приятно, видимо, опять поползли слухи, что вот-вот, должно быть, к концу года, к началу следующего чудеса вернутся.
Кто их распускал, так и оставалось неясным. Может, и не было у них одного автора.
Они вспыхивали, как болезнь, то в припортовом Кэмболле среди рыбаков, матросов и каперов, то в респектабельном Шид-да-Хилле и при этом чуть ли не в женском пансионе, то в тихом квартале Белых Одежд и неизменно собирали жатву. Если в спокойный месяц дохло три-четыре любителя пыли, то в неспокойный - до пятнадцати. Один раз - целых двадцать шесть.
Самое гнусное, слухи не всегда были беспочвенными. Редко, очень редко - но чудеса случались.
Одному Ланц и сам был свидетелем.
Года два назад любитель пыли со стажем надышал перстень. Покойный уже Булье вывел Ланца на дом в конце Пеннилейн в Челхэм, глухом районе с видом на заводы ван Кронка. Жуткий пейзаж - кривые деревья и трубы, вырастающие из болотистой почвы тех мест. Парень, некий Александр Боумен, был уже мертв. Вот как Лафон. Длинноволосый, с обострившимся, черным лицом, он сидел на ящике в пустом доме, где отсутствовала даже кровать - все продано, дом - заложен, а на скверно сколоченном столе перед ним лежало оно, чудо.
Золотой перстень с красным камнем.
Он еще посверкивал, потрескивал, будто в нем была заключена молния. Взятый в пальцы, он покалывал кожу, но рассыпался буквально через минуту после того, как Ланц его нашел.
Надо ли говорить, что вместо перстня в его ладони осталась горсть чалдонской пыли?
- Сэр.
Эдкинс встал рядом и протянул пустой пакетик и деревянный скребок.
- Да? - поднял глаза Ланц.
- Вы с мертвеца сами или мне?
- Сам.
Ланц встал, принимая пакетик и скребок.
- И зачем это вам? - спросил управляющий, глядя, как Ланц осторожно собирает пыль с виска и щеки трупа.
- Ну, как? - закончив со щекой, Ланц повел скребком по плечу. - Чалдонская пыль ведь разная. Это, скажем так, устоявшееся понятие, что вся она с Чалдонских полей. А на самом деле...
Он встряхнул пакетик и передал Эдкинсу, который умело спрятал его за пазуху.
- На самом деле, - продолжил Ланц, отворачивая полы сюртука на господине Лафоне, - те поля давно уже перекопаны. Есть, конечно, еще старатели, которые пережигают Чалдон, но пыль оттуда уже совсем никакая, слабая, стоит дешево, и покупают ее или от безысходности, или по неведению.
Он умолк, ощупывая чужое тело.
Часы в кармашке. Пуговица. А вот и бумаги какие-то. Ланц извлек перетянутые синей лентой несколько писем. Читать сразу не стал, а, прижавшись к мертвецу, проверил у того за поясом - пусто. В брючном кармане у господина Лафона обнаружился лишь монокуляр, который обычно применяют часовщики и ювелиры.
- А кроме Чалдонских полей, - сказал Ланц, выкладывая извлеченные предметы на стол, - у нас есть Палфи-Кейк, Юконские пустоши и тысячи акров западного взморья.
- Еще Меррисьют, - добавил Парсонс.
- И Меррисьют, - согласился Ланц. - И сотни других мест. И в каждом таком месте пыль, господин Ишер, пахнет по своему. Что, представляется, и должно иметь интерес для любого уважающего себя полицейского управления. Потому что, хоть чалдонская пыль официально и не запрещена, но по циркуляру номер один господина комиссара подлежит беспрекословному изъятию в пользу королевства.
В коридоре послышались шаги, за спиной консъержа обозначилось движение, и Ланц прекратил говорить. Мелькнувший в проеме Шклоб пихнул Билли Бренсона, чтобы человек, который следовал за ним, имел возможность войти в гостиную.
- Ваш доктог, сэг!
Доктор Эдвин Маррей имел спортивную крепкую фигуру и был моложе Ланца на целых пять лет. С возрастом многие врачи, как одышку, приобретают некоторое пренебрежение к работе на полицию, им милей их собственный контингент, который они годами растят и обихаживают, как тюльпаны на клумбе перед домом. И одного за другим сводят в могилу. Так что молодость Маррея в данном случае можно было рассматривать как значительный плюс.
Впрочем, имел доктор и минус. Тоже значительный. Сам баловался пылью.
- Труп? - вместо приветствия спросил он.
- Некто господин Лафон, - сказал Ланц, выпрямляясь.
Молодой человек, запрокинув белокурую голову, несколько мгновений вдыхал воздух тонко прорезанными ноздрями.
- А хорошая была пыль.
- Палфи-Кейк? - спросил Эдкинс.
- Скорее, взморье, за Босуаном, - сказал Парсонс. - Сейчас оттуда много везут.
- А по-моему, это Юкон, - предположил из коридора нюхач.
На бледных щеках доктора проступил румянец.
- Нет, - сказал он, - это смесь. Но очень хорошая. Плюс настойка лауданума. Интересное сочетание. Не пробовал.
- Господин Лафон, перед тем, как стать трупом, как раз был в аптеке, - сказал Ланц. - Видимо, одной пыли ему показалось недостаточно.
- Уважаю, - улыбнулся Маррей. - Поиск нового. Сам этому не чужд. - Он потер ладони. - Что ж, прибавим света?
- Пыль вас больше не интересует?
- Эта уже выдохлась, Ф... господин сержант.
Губы молодого доктора заиграли легким, едва заметным изгибом. Похоже, его смешила необходимость соблюдать субординацию. Ланц чувствовал, как тому хочется ляпнуть дружеское "Фергюс" вместо "господин сержант".
- А труп?
- Осмотрю при свете. Не люблю вашу "синьку", - кивнул на фонарь Маррей.
Перед тем, как закрыться ладонью, Ланц выхватил глазами, запечатлел в памяти картину - господин Ишер - затылок ежиком - смотрит в стену, уткнулся носом, Билли Бренсон зажмурился, но открыл рот, от Шклоба - одно плечо в проеме. Эдвин Маррей присел на стол и высунул язык в попытке поймать пыль, как дети ловят снежинки.
- Давай!
С треском обрушились шторы. Одна, кажется, порвалась, разошлась надвое, забитая в щель Лафоном сильнее, чем нужно. Хлынул, затопил гостиную серый утренний свет. Ойкнул невидимый управляющий.
Шелест схлопывающейся, искрящей пыли был похож на шелест стрекозиных крыльев. Ланц ощущал, как справа, слева, сверху по всей комнате загораются и тут же гаснут крохотные солнца. Шрис-рисс-рисс-рисс.
Шестьдесят фунтов злых и колючих искр.
Он не успел выдохнуть, как за сомкнутыми веками грохнуло, пол под ногами качнулся, а кресло с Лафоном подскочило и, кажется, опрокинулось.
Землетрясение?
Ланц упал, вслепую щупая пол. Пальцы нашли изогнутую ножку кресла, перебрались на боковую стенку. Где сам мертвец, интересно.
- Что? Что поисходит? - с испугом спросил консъерж.
- Чудеса! - крикнул Маррей и расхохотался.
Пыль взрывалась и посверкивала.
- Эдвин, заткнись! - приказал Ланц.
- Я вас не вижу, господин сержант! - весело прокричал доктор. - Я не вижу ни черта! А вы видите?
- Нет.
- Хотите, я вам кое-что скажу, господин сержант? - со смехом спросил Маррей.
Ланц прополз вбок и наткнулся на ногу господина Лафона. Это его несколько успокоило. Никуда не делся любитель пыли. Умер и умер. Не вскочил, не выпрыгнул в окно, не таранил стену. Уже хорошо.
Просто вывалился из кресла.
- Что же вы мне скажете, господин доктор?
- Что скажу? Скажу, что ваш мертвец был замечательный мертвец.
Ланц поднялся и пошел на голос.
- Чем же он замечателен?
Край стола царапнул бедро, и Ланц протянул руку вперед, намереваясь схватить доктора, как только тот ответит.
Приступ, как есть, приступ.
Такое уже было - смех и странности. И он не догадался проверить зрачки. Вязать иль не вязать, вот в чем вопрос.
Ох, Шклоб, Шклоб, ты, похоже, знаешь только тех врачей, что пахнут пылью. Дернуло же согласиться...
- Ваш мертвец, - внезапно произнес у него за спиной Эдвин, - кажется, родил чудо. А ты, Фергюс, его проморгал.
- Что?
Стало тихо. Шелест стрекозиных крыльев опал.
Ланц открыл глаза. Гостиная распахнулась перед ним, дымчато-светлая, сияющая, несмотря на выгоревшие обои и грязный, затоптанный пол.
После чалдонской пыли всегда так - некоторое время все вокруг кажется ярким, детально-четким, пронзительным. Великолепной парой застыли у окон Паркинс с Эдкинсом, Эдкинс наголову ниже, но компенсирует это широтой плеч и толщиной шеи. Темнеет проем - ни консъержа, ни Шклоба, частые царапины на деревянных панелях в коридоре видны - залюбуешься. Таращится оббитыми углами каминная полка. Катятся лаковые разводы по столешнице. От каждой складки на брюках и сюртуке господина Лафона веет высоким искусством, и сам господин Лафон выглядит свежо и импозантно. Несмотря на то, что труп.
Ланц повернул голову.
- Что ты хочешь сказать?
Эдвин, будто глазурью облитый светом, развел руки.
- Посмотри сам. Я не стал трогать.
Проследив за его взглядом, Ланц почувствовал слабость в коленях. На полу у стола лежал короткий, серебристого цвета кинжал. Должно быть, раньше его закрывала нога мертвеца. Потому Ланц и не заметил.
Выпал? Выскользнул из руки? Был засунут между боковиной кресла и бедром? Тогда да, тогда господином Лафоном могло и выстрелить.
Ланц присел на корточки. Маррей последовал его примеру.
- Сэр, - надвинулся Парсонс.
- Все, можно открыть глаза? - спросил управляющий.
- Открывайте, господин Ишер, - сказал Ланц. - Давно уже можно.