Кокоулин А. А. : другие произведения.

Малый суповой набор, осень, 2016

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  (конкурсные и околоконкурсные рассказы)
  
  Межсезонье
  
   В пятницу на подстанции случилась авария, и дом остался без электричества. Только часа в два ночи, кажется, ожило радио в приёмнике и зашипело помехами. Сквозь помехи попытался пробиться мужской голос, но ни одного слова в череде надрывных, квакающих звуков разобрать было нельзя.
   А утром в квартире у Яна обнаружились гости.
  Отец и мать сидели на кухне в том, в чём их похоронили четыре года назад. Отец - в сером костюме и любимой, белой с золотом рубашке. Мама - в тёмном платье, перетянутом поясом, с синей брошью-заколкой на груди.
   Серый зыбкий свет из окна как мог прятал сморщенные, траченные разложением лица.
  Ян качнул лысеющей головой, закрыл дверь с вывернутым, висящим на одном болте замком и набрал в ведро воды.
   Родители молча смотрели.
  Он вытряхнул коврик, поддёрнул штанины спортивных брюк и, высоко задрав задницу, принялся затирать грязь.
   Земли мать с отцом нанесли, наверное, каждый по килограмму.
  Ян топил тряпку в ведре и возил ею по линолеуму слева направо и справа налево, медленно двигаясь из прихожей в кухню и оставляя после себя отмытые желтые квадраты в коричневой окантовке, блеск отраженной лампочки и смутную свою тень.
   На родителей обернулся всего раз.
  - Смотрите? - спросил. - Ну, смотрите-смотрите.
   В кухне пространство под стульями, на которых сидели мать и отец, он, подумав, оставил нетронутым. Все равно с них что-то сыпалось, капало, подтекало. Не было смысла. Зато остальное отмыл по полной программе, собрав заодно и зерна рассыпанного вчера риса.
   Пахло от родителей на удивление слабо. Пряно и горьковато. И, конечно, пахло ещё землей, слежавшейся, пропотевшей, старой.
  - Наследили зачем? - сердито спросил Ян, выливая грязную, мутно-коричневую воду в унитаз. - Чего не лежалось-то?
   Ответа, понятно, не было.
  Отец сидел прямо. Мать слегка клонилась к его плечу. Это было прекрасно видно, если выглядываешь из туалета, ожидая реакции.
  - Ладно.
   Ян бросил отжатую тряпку в ведро, вытер руки и шагнул на кухню.
  - У меня всё хорошо, - объявил он мертвецам. - Не женился, увы. Но пока об этом не жалею. Ни о чём не жалею вообще.
   Свет из окна бил по глазам.
  Ян, вздохнув, сел напротив родителей, сцепил пальцы. Слежавшиеся волосы на голове матери, все в комочках земли, чуть серебрились.
  - Меня не надо уже контролировать, - сказал Ян. - Я - самостоятельный человек. Бывает, жизнь не такая, как тебе хочется. Ну, что ж, с этим приходится мириться. Вы тоже, наверное, видели меня в своём представлении совсем другим. Ждали другого. Лысею, - он показал на свой лоб и рассмеялся. - Всё, большая часть жизни пройдена.
   Говорить что-то ещё было бессмысленно. В тишине звонко упала в раковину капля из подтекающего крана. По лацкану отцовского пиджака полз к плечу червяк.
  - Ну, как хотите, - поднялся Ян.
   Он перешёл в комнату, сел на диван, включил с пульта телевизор. Несколько каналов давали серый снег помех, на одном шла реклама, другой показывал двух собеседников в светлой студии на фоне надписи "Сверхъестественное".
   Ян прибавил звук.
  - Итак, Густав Сергеевич, - обратился умудрённый жизнью и плохо причёсанный ведущий к своему визави, - поделитесь с нами вашей концепцией.
   Бородатый, пухлый, в свитере грубой вязки Густав Сергеевич качнулся и кивнул.
  - Разумеется. Я начну с того, что считаю, что всё в нашей жизни, а также в окружающем нас пространстве разбито на определенные периоды, обозначающие фазы развития. Какие-то имеют цикличность или, говоря иначе, сезонность и повторяются из раза в раз. Зима, весна, лето. Извините, осень. Забыл про осень. Какие-то являются индивидуально-уникальными, но тоже, в общей массе, объективно цикличными. Рождение, детство, юность и так далее.
  - Очень интересно, - встрепенулся ведущий.
   Ян, отклонившись, посмотрел в пустой дверной проём.
  - Слышите?
   Ответом была тишина.
  - Интересная передача. Старость, смерть и так далее, - сказал он.
   В кухне едва слышно скрипнул стул.
  - Все эти фазы, - тем временем говорил Густав Сергеевич, - границы имеют расплывчатые, весьма гибкие, и, на мой взгляд, именно в этих переходных, пограничных состояниях и проявляются в большинстве своём события, которые мы можем назвать сверхъестественными, необычными или же определяющими нашу дальнейшую судьбу.
  - Кхм, - сказал ведущий. - А вы могли бы привести пример?
   Густав Сергеевич пожал плечами.
  - Сколько угодно. Если смотреть на проявления каких-то сверхъестественных природных сил или, скажем, сил потусторонних, внешних, то они связаны с тонкими, граничными состояниями планет, звёзд или нашего естественного спутника, Луны. Фаза полнолуния, как безусловно переходная от новой, нарождающейся луны к убывающей, является одним из таких состояний. Вы, я думаю, знаете, чем характеризуется полнолуние?
  - Ну-у, - протянул ведущий, - мне на ум только оборотни приходят.
  - И оборотни, и вампиры, - закивал его гость, - и прочие существа из других миров в полнолуние проникают к нам или же получают возможность к трансформации своего облика. Для мертвецов и духов есть свои дни, связанные в первую очередь с граничным состоянием места или определенными временными датами, которые опять же имеют свою, строго обусловленную цикличность.
   Ян выключил телевизор и, нарочито громко шлёпая босыми ногами, подошёл к окну. Раздёрнул шторы, открыл балконную дверь.
   Густой жаркий воздух стоял снаружи как вода.
  На детской площадке было пусто. Словно только что оставленные, покачивались качели. Квиц-квиц. Кви-иц. Не могли выбрать точку равновесия. Между домами на выезде мёртво встал бетоновоз.
   Мёртво, подумалось, самое верное слово.
  Солнце висело за белёсой, едва видимой кисеёй. Смотреть на него было больно. Лето. Июль. Кажется, двадцатое.
   Ян постоял на пороге, только на балкон так и не ступил. Закрыл дверь, определил шторы на место, устанавливая в комнате жёлтую, рассеянную полутьму. Отчего-то казалось, что на балконе не безопасно. Пограничная зона.
   Тупизм.
  - Чаю хочу, - сказал Ян родителям, появляясь на кухне. - Чаю будете?
   Отец сидел, как и раньше. А мать скособочилась, упираясь виском ему в плечо. Безотчётно Ян двинулся к ней, чтобы исправить неудобную позу, но опомнился у самого стола, остановился, притянул сахарницу, будто в ней и было всё дело.
  - Чаю с сахаром?
   Он наполнил чайник под краном, слушая, как сухо сыплются камешки, комочки, шлепается вся та неприятная живность, что заводится в мертвых телах. Какая-то влажная, живая мерзость попала под пятку, едва он шагнул к плите, и от мгновенной брезгливой судороги его едва не вывернуло на только что вымытый пол.
   Чайник плеснул водой.
  - ...!
   Ян запрыгал на одной ноге. Мерзость отлипла, распласталась на полу узкой белой кляксой в грязно-жёлтом соке.
  - Ну что вы сидите-то? - заорал Ян, чувствуя, что срывается в истерику. - Пришли и сидят! Кто вас приглашал? Никто вас не приглашал! Я справляюсь со всем сам. Как-то живу. Живу! Один! Без вас!
   Он грохнул чайник на плиту. Внутри дёргали, кусали сердце злость и обида.
  - Я, между прочим, - он наставил на родителей дрожащий палец, - никого о помощи не просил. И не попрошу. Пограничное состояние, видите ли. Пограничники, блин. Встали и пришли в гости к сыну. Запросто! Не считаясь с тем, что мёртвые.
   Ян выдохнул, глядя на неподвижные фигуры отца и матери, потом махнул рукой, опустил плечи и повернулся к плите. От пламени спички конфорка выдавила из себя слабосильные голубые лепестки.
  - Это вообще-то по другому происходит, - пробормотал он, поправляя чайник на огне. - Живые приходят к мёртвым, а не наоборот.
   За окном потемнело, и дымный, солнечный свет погас, оставляя кухню на откуп электрической лампочке. На лицах родителей безжалостно проступили пятна, оскалы, вызванные отсутствием губ, тени пролегли в пустых глазницах. У отца провалился нос, у матери напрочь была выедена левая щека.
  - Может, я и плохой сын, - сказал Ян. - Возможно. Если вы поэтому пришли, то вот я, грызите, наказывайте. Не страшно.
   Шипела, нагреваясь, вода.
  - Ну же!
   Ян зажмурился.
  Текли секунды. Он стоял, и пол холодил пальцы на ногах. Ему вдруг представилось, что отец, неслышно встав и подступив сбоку, медленно раскрывает челюсти, чтобы впиться в шею, почудился даже влажный звук этого движения.
   Ян открыл глаза.
  Отец сидел где сидел. Мать всё также бодала ему плечо. Чайник принялся посвистывать. Похоже, ему одному было весело.
   Ян поставил перед родителями чашки. Большую - перед отцом, он был водохлёб, мог и два, и три бокала чаю выпить. Маленькую - перед матерью. Ей главное было, чтоб с цветочком, с узором. Не любила однотонных чашек.
   И зачем? - подумалось вдруг ему. Они будут пить? Нет, не будут. Тогда что это, ритуал сыновней верности?
   Чайник засвистел в полную силу, и Ян выключил газ.
  - Эй, сосед!
   Входную дверь толкнули ладонью, и она с готовностью распахнулась, являя Яну расхристанного и небритого жильца с нижнего этажа, придерживающего в кармане расстёгнутой куртки похожий на бутылку предмет.
  - Ян...
   Свободной рукой сосед хлопнул себя по груди, и опухшее лицо его, скривившись, приобрело просительное выражение.
  - Денег нет, дядя Лёша, - быстро сказал Ян.
  - Да на что мне, - дядя Лёша переступил порог и маленькими шажками засеменил через прихожую. - Мне бы закуси. Пропадаю. У меня там женщина, - он перешёл на хриплый шёпот. - Без закуси нельзя. Муветон. Не одной же водкой её? Это, знаешь, водки не напасёшься. Будь другом, выручи.
  - Килька подойдёт? - заступил дорогу Ян.
  - В томате?
  - Не знаю. В масле.
  - Так чё, хороший продукт. А там кто у тебя? - вытянул шею дядя Лёша.
  - Родители, - сказал Ян.
  - Так они ж это...
   Сосед вытаращился и слегка присел.
  - Пришли, - сказал Ян. - Сами. Мёртвые.
  - Вот времена! - дядя Лёша хлопнул ладонью по колену. - Светопреставление и конец света, как есть! Мертвецы ходют! Мне, впрочем, это и не удивительно. Человек живёт в маленьком диапазоне, тырк-тырк, тырк-тырк, дом-работа, отпуск-дача, ни хрена не видит, а вокруг рептилоиды, Нибиру и всякие эти... не помню, нунаки, кажется. Но ты их точно не сам это... выкопал?
   Сосед потряс пятернёй около головы.
  - Идите вы, дядя Лёша! - Ян достал из холодильника банку кильки, вручил её соседу и развернул того лицом к двери. - Вас ждут.
  - А и верно!
   Дядя Лёша дошагал до коврика в прихожей и как-то неуверенно посмотрел на Яна через плечо.
  - Ты их это... поспрашивай, как там. Вдруг ответят? Моя-то тоже, живая, живая, а молчит. Пойми её.
   Дверь за ним хлопнула.
  - Вот так и живу, - сказал Ян родителям.
   Пить чай вместе с ними он не смог, налил им, налил себе и прихватил чашку в комнату, глухо проворачивая внутри себя мысль, не вызвать ли скорую. Или тут, возможно, более уместным было бы ритуальное бюро?
   Или священник?
  Ян сделал глоток, покатал несладкую воду во рту, прислушиваясь к движениям на кухне. Чего сидят?
   Он снова включил телевизор. Бородатый Густав Сергеевич, высветившись, немедленно и с азартом продолжил:
  - С человеком всё тоже самое! Несомненно! Я выделяю в нём три фазовых перехода, когда он сам является генератором сверхъестественных состояний. Первое - это пубертатный период, период созревания, время гормонального взрыва. Это самая что ни на есть сумеречная зона сознания. Видения, сомнамбулизм, безотчётное поведение, обострённые, пожалуй, даже оголённые чувства и желания. Второй переход связан, конечно, со смертью.
  - Это понятно, - кивнул ведущий.
  - Тут о смерти говорят, пап, мам, - сказал Ян. - Или вам всё равно? Ну да, где уж вам интересоваться. Вы, так сказать, изнутри...
   Он скривился и нервно двинул ногой.
  - Да, - сказал Густав Сергеевич, - предсмертно-посмертная фаза более всего богата на сверхъестественные проявления просто потому, что фаза эта для человека глобальна, как тектонический сдвиг, и обусловлена соприкосновением мира материального и незримого, энергетического, мира живых с миром мёртвых. Отсюда полтергейст, призраки, различные вселения, ощущение присутствия и посещение родственников или близких людей во сне.
  - Или в живую, - добавил Ян.
   На кухне было тихо.
  - А третья фаза - рождение? - высказал догадку ведущий.
   Экран на мгновение покрылся рябью. Густав Сергеевич поплыл зигзагом, пропал, но появился вновь.
  - Третий переход - это всем известный кризис среднего возраста.
   Ян вздрогнул.
  - Я убеждён, - Густав Сергеевич посмотрел прямо в камеру, - что именно фаза осознания самого себя в мире, именно этот особый поворот в мировоззрении, который позволяет человеку оценить, насколько велик или ничтожен его вклад в общество, вклад в цивилизацию, вклад в жизнь последующих поколений, именно этот небольшой зазор между осознанием и дальнейшими шагами, смирением или деятельным участием и является третьим переходом. Это достаточно тёмный и мистический переход.
  - Ну, да, - прошептал Ян.
  - Я могу сказать...
   Щёлк!
  Телевизор погас. Густав Сергеевич и его свитер отправились в мировой эфир терзать уши кому-нибудь другому.
   Постоять. Собраться.
  - Может, вы пойдёте уже? - предложил Ян родителям, заходя на кухню. - Честно, я никогда не был хорошим сыном, и вы это знаете. С тобой, пап, у нас как-то не складывалось, ты учил меня по-дурацки, но всё время оказывался прав. Прав, прав, прав! - всё больше распалялся он. - Знаешь, как это бесило! А выкинутый в окно маг, помнишь? Нет, ты, наверное, забыл, а я помню. И ремень в семнадцать лет. Пап... Пап, ты многое в моей жизни перевернул, как слон в посудной лавке. Не получилось у тебя, как лучше. Видишь, куда я вырулил? Вас встречает кризис среднего возраста, тёмный, мистический пе...
   Ян умолк, глядя на сморщенные серые пальцы матери сомкнувшиеся вокруг чашки.
  - Да, погрейся, мама, - сказал он, с трудом контролируя лицо. - Я люблю тебя, хоть ты всегда поддакивала отцу.
   За окном опять потемнело. Казалось, потускнела и лампочка, и зыбкий оранжевый свет сжался вокруг стола. В прихожей, в узком перешейке коридора сгустилась тень, в которой напрочь пропали и дверь, и коврик.
   Отец вдруг встал. Что-то в нём хрустнуло, вздохнуло, шлепнулась из брючины на пол то ли земля, то ли плоть. Помедлив, поднялась мать.
  - Всё? Уходите? - спросил Ян.
   Отец медленно двинул твёрдой, будто деревянной рукой, заставляя подвинуться, и, грузный, сутулый, шагнул в проём. Мать последовала за ним. Сделав два шага, они замерли, пара мертвецов в грязных костюме и платье.
  - Так что? - спросил Ян.
   Он собрал родительские чашки, чтобы вылить. Вода в них покрылась ледком. Как сказал дядя Лёша, это и не удивительно.
   Родители не двигались.
  - Пап, - сказал Ян, - я так не вый...
   Бум-м!
  Пол подбил его в пятки, заставив больно прикусить язык. Чашки вылетели из рук, и отцовская брызнула осколками у батареи, а материна грохнула о тумбу с раковиной. Резвым жеребцом через всю кухню пронесся стул. Сахарница, сверкая, перелетела через голову на реактивной сахарной струе.
   Бымц! - о кафельную стену.
  Мир завалился налево, мигнул и выпрямился. Ян упал, ударился локтем так, что боль молнией проскочила в плечо и юркнула под череп, и кое-как ногой удержал поехавший на него стол. Ложки и нож посыпались призовыми.
  - Что...
   Горло перехватило.
  Над отцом и матерью выгнулась и поползла в кухню тьма. Два тонких отростка нырнули под притолоку, следом просунулась круглая безглазая голова.
   Дыхание вырвалось из Яна клубом морозного воздуха.
  Побеги инея разбежались по полу, зеркало над раковиной расчертил ледяной узор. Свет лампочки усох до свечения нити накаливания, до тлеющей оранжевым полоски, и фигура, пробирающаяся в проём, оплыла, выросла в размерах и неожиданно оказалась от сидящего на полу Яна на расстоянии полуметра.
   Тумбы тёмных конечностей - тум, тум - опустились слева и справа. Круглая голова треснула по горизонтали зубастой пастью.
   Ян, закрываясь, поднял руку.
  Щёлк! - пасть, не дотянувшись, закрылась впустую.
   Промах объяснился просто - родители, поймав и облапив темноту, дёрнули её назад. А потом дёрнули ещё раз. И ещё.
   В некотором удивлении клацали зубы. Конечности царапали линолеум. Голова подскакивала вверх и билась о потолок, вызывая осыпь побелки. Наконец тёмная фигура полностью исчезла в коридоре, но напоследок, цепляясь, сорвала косяк.
   Лампочка, словно собравшись с силами, загорелась ярче.
  Ян приподнялся. Находясь в странном, заторможенном состоянии, когда страх замёрз под сердцем, он смотрел, как тьма бьётся с отцом и матерью, как, пытаясь вырваться, скручивается в кольца и изворачивается в тесном пространстве.
   Родители стояли намертво.
  Их руки ходили в слитном ритме, с хрустом ломая чёрное змеиное тело, отжимая и отбрасывая его к входной двери.
   Тьма скрипела и бледнела, наскакивала, рывками стремилась запрыгнуть в кухню, но каждый раз её вышвыривали назад, не давая добраться до цели. Сыпалась земля, отслаивалась мёртвая плоть, летели клочья одежды. Отец потерял руку. Левая нога матери, вывернутая, щупала пол под тупым углом. Но Ян чувствовал, что они полны решимости биться с тварью до самого конца. Мёртвые.
   Жуткое существо попыталось в последний раз прорваться к Яну, распухло, разъединило родителей, вдавило их в стены и, будто крем из тюбика, потекло в кухню из коридора. В опрокинутый стол вонзилось острое тёмное лезвие.
   А дальше мать и отец стали рвать тьму зубами.
  От визга Ян сжал голову ладонями, зажмурился и сидел так какое-то время, чувствуя, как вибрируют трубы отопления и вздрагивает под ступнями пол. Глухие, неясные звуки прорывались к ушам - чух-чух, пух, тым. Бо-бом. Какие-то вспышки возникали под веками, но были они следствием происходящего в квартире или существовали сами по себе, Ян сказать затруднялся.
   Потом стало тихо.
  - Па-ап? - протянул Ян и открыл глаза.
   Серый свет из окна протекал в пустую прихожую. Скомканный коврик лежал будто убитый домашний любимец. Стены в нескольких местах потрескались, прорвав обои.
  - Мам?
   Ян шагнул из кухни.
  В комнате вдруг включился телевизор, и голос непотопляемого Густава Сергеевича забубнил:
  - Вообще же, я склонен думать, что всё сверхъестественное зарождается не вне, а внутри человека, возможно, он в эти периоды попадает в резонанс с определенными энергетическими, волновыми структурами...
   Отец возник рядом и неловко обнял Яна одной рукой. Мать улыбнулась ртом, в котором не хватало половины зубов.
   Ян вдохнул сладковатый запах разложения.
  - Вы это...
   Родители повернулись и вышли на лестничную площадку. Развинтился окончательно и упал замок. Губы у Яна задрожали.
  - А если я хотел умереть? - закричал он. - Вы никогда ко мне... Я вам кто?
   Плечи его затряслись. Он заплакал.
  
  
  В Прилив
  
   В Прилив большинство жителей Йорума предпочитало сидеть по башням.
  Мало ли чем разродится небоокеан? И глазом не моргнёшь, вытащит из своих глубин какое-нибудь страшилище, всё в бородавках, и подбросит на порог. Или ещё хуже - одарит чем-нибудь и вовсе непонятным, морщи потом лоб, ломай мозги - для чего создано, по чьей прихоти, как работает?
   Слава Краю, есть молельная доска, есть колокольчики желания, есть мощи Питифтора Игифора, которые, как считается, гарантированно спасают от Приливных напастей. Молись, звени, целуй - авось, пронесет.
   Многие помнили, как в один из Приливов сошёл с ума И Хэ, увидев нечто настолько величественное и страшное, что отринул прежнюю жизнь и шагнул за Край. Странный, конечно, был парень, но не чужой всё-таки. Нет, не чужой.
   Поэтому и сходились, что лучше ночь переждать за закрытыми створками. К утру Кэфа сменит Элию, придёт Отлив, небосферы разъединятся, и все диковины, все соблазны исчезнут как ни в чем не бывало.
   Впрочем, были в городе и безумцы, которые считали Прилив для себя великим благом и каждый раз с его началом выходили в пустоши как на праздник.
   Первым был Многоскладчатый Коу, который испытывал к явлению Прилива исключительно научный интерес, и вся семья, проросшая в нем, его в этом поддерживала. С другой стороны, как не поддерживать отца, если ты плоть его и кровь его и даже мысли твои в большей степени - его? Коуцентрический вопрос.
   Перед Приливом Многоскладчатый располагал все свои складки на спине, превращая их в мешки для сбора диковин, а семью сдвигал к животу, передавая в управление Эйцу и Тиру две хватательных конечности. В конце концов, считал он, молодежь должна быть при деле.
   Мечтой Коу было - разобраться в жизни за Краем.
  То, что она есть, было известно давно. Но в чем она состоит, целуют ли там мощи Питифтора Игофора, так и оставалось непонятным. Уж больно чудные вещи и механизмы оседали в песках пустошей, артефакты шокирующие и даже пугающие.
   Вторым безумцем был Кьель-Доминант, который считал Прилив временем подарков, и тащил к себе на участок всё, что мог утащить. Тем не менее, ему нельзя было отказать в определенном, пусть и извращённом, вкусе, и все диковинные экспонаты у него располагались в порядке, учитывающем цветовую и размерную гармонии. Кроме того, большую часть он завесил колокольчиками, которые вполне сносно звенели на ветру. Правда, не все соглашались, что в звоне присутствует мелодическая составляющая.
   Оба, и Многоскладчатый Коу, и Кьель-Доминант, встретились на окраине, где в низкой каменной стене, отгораживающей Йорум от пустошей, имелся пролом. Однажды, в один из Приливов, туда упала загадочная железная штука.
   Небоокеан уже окрасился нежными зеленоватыми разводами.
  Кьель-Доминант, худой, угловатый, серебристо-чёрный, похожий на щепку, побывавшую сначала под огнём, а затем под резцом неуверенного резчика, приветствовал приятеля первым. Его конечности, пощёлкивая, разогнулись, а колоду головы расколола вертикальная улыбка.
  - Мой друг, как я рад вас видеть!
   Он по очереди поздоровался с семьёй.
  - Кили, Шэди, Эри, Фиди, Эйц, Тир!
   Только Белли Ба он не упомянул, поскольку она окуклилась. Семья раскланялась с ним, а Коу в знак уважения приподнял наголовник за жестяные поля.
  - Добрый вечер, Кьель. Вы готовы?
  - Всенепременно!
   Кьель-Доминант поднял с земли длинный шест с крючком на конце.
  - Я смотрю, вы усовершенствовали свой цеплятель, - одобрительно поцокал Коу.
  - Я подсмотрел загиб на одном из экспонатов.
   Кьель перелез через ограду. Коу последовал за ним. Сорванцы Эйц и Тир при этом обрушили несколько камней. Две лапы Кьеля оставляли трёхпалые следы, а четыре ноги Коу делились с миром круглыми отпечатками с рядом выемок.
   Приятели выбрались к рукотворному пяточку земли перед пустошами и приготовились встречать Прилив. Какое-то время они молча смотрели на огромную песчаную равнину, изрытую ямами, сумрачную и подступающую прямо к Краю.
   Небоокеан постепенно темнел, зелёные разводы превратились в тонкие жгуты, башни Йорума за оградой наоборот засветились бледным электричеством.
   Коу расслабил пару ног. Кьель поставил шест вертикально, и он тут же заискрил короткими молниями на оконечнике.
  - Думаю, ждать недолго, - заметил Коу.
  - Я хочу выловить штуку примерно с вас размером, - поделился с ним Кьель. В темноте у него засеребрились грани и макушка. - Вы видели у меня на участке две таких группы...
  - Розовую и синюю?
  - Да! Вы заметили, что синей не хватает завершённости?
   Коу качнулся и поскрёб себя под наголовником.
  - Я, собственно, ничего не понимаю в искусстве.
  - О, мало кто понимает! - заверил его Кьель. - Но дело тут не в понимании, а в чувстве прекрасного. Если творение не вызывает у вас мгновенного ощущения, что оно прекрасно, значит, оно не совершенно.
  - Ну, если в этом смысле...
  - Конечно! Постойте, кажется...
   Кьель-Доминант напряжённо выпрямился, вглядываясь в наплывающую из глубины пустошей лёгкую дымку. Небоокеан внезапно сделался оглушающе-чёрным, оттенённый муаровым свечением Края.
  - Началось? - спросил подслеповатый Коу.
  - Да, - ответил Кьель.
   Приятели, не сговариваясь, сделали по шагу друг к другу.
  Коу был уверен, что грандиозное действо Прилива от близости Кьеля становится ещё грандиознее, словно разрастается вдвое. А Кьелю хотелось, чтобы на расстоянии конечности был кто-то, кто сможет задержать его, если он сойдёт с ума по примеру И Хэ.
  - О-о-о! - в восхищении вздохнула многоскладчатая семья.
   И было от чего.
  Дымка улеглась, и первая, пока слабая волна Прилива вспухла над пустошами. Электрические зигзаги распороли небоокеан. Свет хлынул из-за Края сразу во все стороны, рассыпался, взорвался цветными завитками и тут же погас.
   Опять стало темно. Впрочем, внимательный наблюдатель углядел бы, что песок местами запоздало отсвечивает, словно силится повторить буйство электрических красок.
  - Сколько, думаете, будет волн? - спросил приятеля Коу.
  - Пять, - коротко ответил Кьель.
  - Хотелось бы больше, - сказал Коу. - Для меня, как исследователя, важны экстремумы. А пять - это среднестатистическая величина.
  - Тогда шесть.
  - Благодарю. Я тоже так думаю.
   Следующая волна была гораздо сильнее и держалась дольше.
  Она выбросилась из-за Края и заволокла треть небоокеана, могучая, грозная, с веретенцами огня в рассыпчатом теле. Воздух затрещал и наполнился сладостью. Глупые Эйц и Тир принялись разевать беззубые рты.
   Несколько мгновений нестерпимо-яркий свет заливал мир, потом разбился на дольки и схлынул. По пустошам, теперь уже явно видимые, поплыли зеленые и жёлтые пятна, похожие на диковинные острова.
  - Приготовьтесь замечать места, - в волнении прошептал Кьель.
   Третья волна, вскипев, поднялась и затопила весь небоокеан.
  Свет плескал и лился, перекатывая через Йорум, озаряя башни и участки. Коу жмурился и закрывал глаза семье. Кьель высоко поднял шест.
   Где-то внутри волны, в потоке, словно взрывались семена, и воздух вспухал цветными узорами, красно-голубыми и светло-зелёными.
   Ткань света рвалась.
  - Видите? - вскрикнул Кьель.
  - Где? - приподнялся Коу, поворачивая голову за движением шеста.
   Далеко в пустошах огненная стрела, прочертив гудящий, пышущий светом небоокеан, воткнулась в землю. Взметнулся едва видимый на таком расстоянии песчаный султан, рассыпались быстро гаснущие искры.
  - Далеко, - сказал Коу.
  - Да, - согласился Кьель. - Подождём.
   Недолго продержавшись, свет, бледнея и шипя, отступил за Край, небоокеан остыл до глубокой космической тьмы, и только отсветы, ползущие по пустошам, напоминали о существовании мира вокруг.
   И вдруг - ах! - из этой тьмы десяток, нет, два десятка огненных дуг протянулись вниз. Далеко, близко, ещё ближе. С воем, с грохотом дуги находили свой конец в песке, заставляя вздрагивать землю, а Кьеля - переступать ногами.
   Тыр-рак-рак! - прокатился звонкий скрежет.
  - Кажется, с моей стороны упало семь штук, - заметил Коу.
  - Я запомнил четыре, - отозвался Кьель.
   Новая волна поднялась над ними, перехлестнула, и они на время забыли обо всём, впитывая бушующий небоокеан света, величие его течений и вихрей, гипнотизирующую красоту вспышек и плавно перетекающих узоров.
   Кьель водил шестом, словно командуя, где густеть одному цвету и сходить другому, где свиваться молниям, а где гореть гигантским жемчужным бусинам, похожим на ожерелье из холодных звёзд.
  - Ох, - выдохнул Коу, когда упала тьма, - мне искренне жалко, мой друг, что этого чуда не видят ни Фарбрасс, ни Цай-Ги.
  - Не всем дано, мой друг, - отозвался Кьель.
   Затем ночь расцветилась падающими огнями, и они замолчали, потому что говорить что-то в этот момент было сродни святотатству над мощами.
   На этот раз огненных росчерков было, наверное, за сотню, и один из них, воя и кувыркаясь, воткнулся в песок всего в пятидесяти шагах от приятелей, превратившись в кусок странной, изломанной плиты.
  - Коу! - Кьель чуть не бросился в пустошь к выброшенной Приливом штуке. - Вы видите?
  - Я вижу, - спокойно сказал Коу, поводя складками. - Кажется, это часть чего-то большего. И горячая часть.
   Плита, остывая, потрескивала и приобретала серый цвет.
  - Как думаете, мне стоит выбежать? - спросил Кьель, подрагивая от нетерпения. - Я бы зацепил штуку и приволок её сюда. Мне не трудно будет это сделать.
  - Не стоит. Ещё рано.
   Коу внешне был само спокойствие, хотя, видит семья, и у него всё внутри изнывало от желания исследовать пустоши немедленно.
   Пятая волна, увы, оказалась в Приливе последней. Среднестатистической.
  Вскипела она вяло, словно изначально, ещё на подъёме, устав, отдельные сполохи выстрелили высоко, но тут же просели, истончились. Небоокеан не почернел, а приобрёл обычную глубину, украшенную туманностями и скоплениями звёзд.
   Последние вещи из-за Края попадали без всякого огня, и только по далёким неясным звукам можно было понять, что там что-то хлопается о песок и разлетается на части.
   Затем всё стихло.
  - Что ж, - Коу поправил наголовник, - пора.
  - Мы разойдемся или будем держаться вместе? - Кьель шагнул вперёд на своих тонких ногах и остановился.
  - Думаю, лучше вместе.
  - Тогда поторопитесь.
   Многоскладчатый Коу снисходительно посмотрел, как приятель, серебристо поблёскивая, легко бежит по песку, и медленно двинулся следом. Он был тяжеловат и оттого не любил торопиться. Да и весил он, наверное, вдвое от более проворного Кьеля.
   Воткнувшаяся плита ещё кое-где светилась огненно-красным и служила хорошим ориентиром, поэтому Кили он разогревать пока не стал.
   Кьель успел раз пять обойти артефакт, поскоблить шестом и даже забраться на него, прежде чем Коу наконец встал рядом.
  - Что думаете?
   Кьель спрыгнул и звонко стукнул по плите оконечником шеста.
  - Не знаю, - сказал Коу, осторожно осматривая артефакт, - кажется, обычный камень.
  - Ну, не совсем, - Кьель отбил кусок и показал приятелю его трубчатую структуру. - Впрочем, вы правы, это не стоит нашего внимания. Идём дальше?
  - Да. Видите тот холмик?
  - Который?
  - Зеленоватый. Видите свечение за ним?
  - Ага. Поторопитесь!
   Кьель унёсся, высоко взмахивая лапами.
  Коу позволил себе снисходительный смешок, придушил слегка Эйца, схватившегося с Фиди (глаз да глаз за этой семьёй!), и успел одолеть едва половину пути, как Кьель, разбрасывая песок во все стороны, прибежал обратно.
  - Там ничего, воронка и несёт кислым.
  - Тогда возьмём ещё левее.
   Под небоокеаном, сияющим над головами мириадом ярких звёзд, под голубоватой Кэфой, мягко освещающей пески, приятели побрели по равнине, высматривая упавшие закрайные диковины. Коу подобрал и сложил в нижние складки несколько мелких осколков. Кьель выкопал железную трубу и тут же утащил её к ограде. Больше, как ни странно, им не попалось ничего стоящего. Несколько камней они сообща сложили в подобие пирамиды.
   Скоро приятели довольно далеко углубились в пустоши. Йорум пропал из вида, напоминая о себе лишь свечением на горизонте. Зато приблизился Край - подрагивающая, будто паутина, пустота.
  - Не слишком удачный Прилив, - разочарованно сказал Коу, останавливаясь для отдыха. - И, чувствуете, темнеет.
  - Мы ещё не ходили в мою сторону, - сказал Кьель.
   Он сровнял шестом ближайший песчаный бугор.
  - Пожалуй, - Коу растормошил сонную семью, вместе они разогрели Кили, который засветился будто фонарь. - Ведите нас, мой друг.
  - Туда! - показал Доминант и зашагал первым.
   Они брели зигзагами, рассыпчатый песок хрустел под ногами, конус жёлтого света бил из Кили вперёд, наполняя пустоши загадочными тенями всякий раз, когда торопливый Кьель проскакивал мимо. Конечно, Коу эти прыжки немного нервировали.
  - Друг мой, - проворчал он, - вы не могли бы передвигаться чуть медленнее? Я совершенно потерял направление.
  - Просто следуйте за мной, - сказал Кьель и шмыгнул куда-то в сторону.
  - Куда?
   Коу вздохнул и стал поворачиваться. Первая нога, вторая нога, третья... А ещё надо занести внушительный зад.
  - Коу! - заорал вдруг Доминант. - Коу, я нашёл!
   Он появился из темноты, схватил Коу за конечности и едва не вывернул их, намереваясь потащить приятеля за собой.
   Эйц и Тир взвыли.
  - Что? Где?
   Кили принялся светить словно сумасшедший.
  После удара наголовником Кьель отцепился. Коу успокоил семью и схлопнул складки, чтобы повысить скорость передвижения. Он ступал - первая нога, вторая, и Доминант то обегал его, то подталкивал, то в нетерпении раскидывал песок вокруг.
  - Она же пропадёт! - стонал он.
   Диковина находилась в небольшом углублении и имела донельзя странный вид. Она действительно была диковиной, и Коу не припоминал, чтобы видел подобное раньше.
   Слегка сплюснутое, продолговатое тело имело многочисленные вмятины. Возможно, это были следы жестоких поединков. Один Питифтор Игифор знает, что за дикие обычаи процветают за Краем!
   Снизу тело опиралось на круглые конечности, большой овальный глаз был, кажется, повреждён и сплюснут. Щель под глазом, похожая на рану, пересекала выпирающую вперёд часть от края до края.
  - Да-а.
   Коу направил свет Кили на диковину.
  - Видите! - сказал Кьель, благоговейно касаясь подарка Прилива. - Я нашёл. В мою коллекцию!
  - Разумеется, - кивнул Коу. - Но, надеюсь, вы не откажете мне в изучении данного артефакта?
  - Сколько угодно!
   Кьель качнул диковину сильнее, и она неожиданно треснула сбоку.
  А затем из трещины вывалилось существо, которое заставило Коу на всякий случай сделать маленький шаг назад.
   Он заметил, что у существа имеются две нижних конечности, две верхних конечности и, видимо, голова, усыпанная тонкими гибкими проводками.
  - Что это, Коу? - спросил Кьель.
   Существо заорало.
  Крик этот не произвел на глуховатого Коу никакого впечатления. Кьель же, хоть и нашел в звуковых вибрациях гармоническую компоненту, пришел к выводу, что смысловой нагрузки вибрации не несут, а служат, скорее, средством изучения окружающего пространства.
   Чем и поделился с приятелем.
  - Думаете, оно разумно? - спросил Коу.
  - Не знаю.
   Кьель наклонился, и существо, увидев его, закричало еще громче, а затем попыталось заползти под артефакт, его родивший. Доминант вытянул шест.
  - Аккуратнее! - попросил Коу, направляя свет.
  - Я постараюсь.
   Кьель зацепил существо крюком и потащил его к себе. Тварь оказалась вертлявой и два раза уползала обратно, пока Доминант чуть сильней не надавил шестом. После существо уже не сопротивлялось, и Кьель выгреб его на открытое место.
  - Я думаю, это паразит, - сказал Коу, разглядывая обнимающую себя верхними конечностями неожиданность.
   Существо больше не кричало, но мелко дрожало и отворачивало от света голову.
  - А оно не может быть некой промежуточной формой жизни? - спросил Кьель.
   Он повёл шестом, заставив существо съёжиться.
  - Нет-нет, - уверенно сказал Коу, - это паразит. Притом паразит безмозглый. У него нет никакого сходства с родительской диковиной.
  - А почему безмозглый?
  - А вы сравните себя и его, - посоветовал Коу, высвечивая Кили сначала существо, а потом приятеля. - Оно раза в три вас меньше, мой друг. Где там мозг, в этом малом теле?
  - Я всего лишь предположил, - попытался оправдаться Кьель.
  - Нет-нет, - сказал Коу, - это совершенно ясно. С другой стороны, могу вам сказать, что многие малые твари имеют какой-никакой объем памяти и оттого в некоторой степени обучаемы. В смысле, самым простым командам и кое-каким трюкам. Я, кажется, видел однажды у Клиллана нечто подобное. Не такое симметричное...
  - Да, но видите? - Кьель подвигал шестом. - Оно боится моего цеплятеля.
  - Мало ли.
   Коу медленно занес ногу и опустил ее близко к тонкой коричневой конечности. Пум-м!
  Существо подтянуло конечность к телу и огласило приливную ночь непонятными, прерывистыми звуками.
  - Да, какое-то соображение у него есть, - признал Коу. - Если бы вы, мой друг, позволили мне взять это существо...
  - Я возьму его сам!
   Кьель подцепил орущее существо и, взрывая песок, подтащил к себе. С одной из конечностей при этом слетел небольшой предмет.
  - О! Кажется, оно составное.
   Многоскладчатый Коу встряхнул Эйца и Тира, и те, сопя, с третьего раза поддели хватателями отвалившуюся деталь.
   Кили подсветил. Хоть от одного из семьи есть толк!
  - Интересно.
   Коу повертел деталь и так и сяк, совершенно теряясь в ее назначении. Она была сложна и миниатюрна, она имела изгибы и странную полутвердость.
   Кьель тем временем следил, чтобы существо не убежало.
  - Я думаю, - сказал он, - что этот паразит теперь долго не протянет. У него не осталось тела, в котором он жил. Посмотрите, как он вял.
  - Так оставьте его здесь, - предложил Коу, украдкой пряча деталь в одну из складок. - В Отлив его унесет обратно.
  - Я как раз об этом, - сказал Кьель. - Если его носитель мертв, думаю, он уже не выживет за Краем. И наша вина, если мы допустим это, будет огромна. Так что самым правильным решением будет... - он нацелил крючок на шесте.
  - Убить?
  - Нет, я попытаюсь создать у себя на участке привычные для него условия.
  - Но вы же не знаете их!
  - Я надеюсь, вы мне поможете с их определением. Потом, возможно, мы с вами, мой друг, обучим его чему-нибудь.
   Доминант подцепил паразита так, что он оказался на волнистой плоскости крючка, и приподнял шест. Глупое существо тут же свалилось и вскрикнуло.
  - Какое неловкое!
  - Дайте мне.
   Коу выдвинулся вперед, и Эйц и Тир, выдвинув хвататели, сомкнули их по сторонам от круглого головного отростка. Они поставили существо на нижние конечности, но оно вдруг ловко вывернулось, оставив в хватателях часть своей кожи.
  - Святой Питифтор Игифор! - ахнул Коу.
   Паразит между тем, белея обновленным телом, зигзагом рванул во тьму.
  - Куда?
   Кьель нагнал его в прыжке и преградил путь. Существо, издав привычные уже бессмысленные звуки, вильнуло в сторону. Доминант вынужден был легко ударить его шестом.
   Паразит упал на песок, от него отлетело еще что-то.
  - Шустрый паразит! - Кьель со скрипом и скрежетом присел.
   Существо заскребло по песку конечностями.
  На светлом участке головы Доминант разглядел несколько отверстий - одно большое, два поменьше, а два - совсем маленькие.
   Самое большое и было источником звуков.
  - Оно совершенно гадко, - сказал Кьель, преграждая шестом паразиту путь к отступлению.
   Коу сложил сброшенную существом, непрочную и с непонятными прорезями кожу в спинную складку и - тум! тум! тум! - добрался до сидящего Кьеля.
  - Вы позволите, мой друг?
  - Что вы хотите сделать?
  - Я хочу его внимательно рассмотреть. Мне кажется, существо не так просто, как мы о нём думаем.
   Коу умял в себя Эйца с Тиром и, загнав Кили под наголовник, сам принялся распоряжаться хватателями.
  - Смотрите, - сказал он, поймав существо за конечность.
  - Кричит, - сказал Кьель.
  - Теперь смотрите далее.
   Коу приподнял паразита, проявляющего чудеса живости, изгибающегося, как электрический разряд, встряхнул его, чтобы выпрямить, и провёл сбоку тонким резцом-жвалом. На вопли он внимания не обратил и без усилия сдернул часть кожи с нижних конечностей.
  - Что это? - спросил Кьель.
  - Фальшивый верхний слой! - торжественно произнес Коу, болтая перед приятелем коричневыми тряпочками. - Возможно, он служит для того, чтобы слиться с окружающей средой или чтобы подобраться к организму, на котором можно паразитировать.
  - И как вы догадались?
  - Пытливый ум и внимательность, мой друг, - Коу отдал тряпку Кьелю и поддёрнул существо выше. - Думаю, вы заметили, что тело у паразита розового оттенка с мелкими вкраплениями других цветов. - Он повернул существо в хватателе. - Я сопоставил цвет конечностей и головы и цвет и фактурное отличие внешней кожи. Собственно, вывод мой, скорее всего, был поспешен, но, как видите, себя оправдал.
   Кьель коснулся существа.
  - Смотрите, вот ещё и ещё.
   Он указал на полоски тёмной материи, протянутые поперёк и там, где соединялись нижние конечности.
  - Согласен. Похоже, это тоже некая мимикрия. Сейчас.
   Коу осторожно поддел полоски. Они с готовность лопнули, полностью обнажив существо. Под одной из полосок обнаружились выпуклости, под другой - щеточка волос.
  - Так, - Коу развёл у паразита нижние конечности, - здесь ещё два отверстия.
   Существо уже не могло кричать, а только прерывисто хрипело и пыталось зачем-то спрятать верхние конечности между нижних.
   Небоокеан громыхнул, заряд дождя окропил пустошь за приятелями. Пухлая, клубящаяся чернота, появившаяся в вышине, стала медленно закручиваться по спирали. Тум-тум, тум-тум - серебристые гвозди капель часто-часто застучали по песку.
  - Кажется, пора уходить, - сказал Коу. - Скоро Отлив.
  - Да, - согласился Кьель. - Вы спрячете пока паразита?
  - Конечно, мой друг.
   Коу сложил на спине складку побольше и отправил туда вяло сопротивляющееся существо.
  - Я думаю, - сказал Доминант, подцепляя крюком на шесте побитую диковину, - это мне тоже пригодится.
  - Вы определенно запасливы, - сказал Коу.
   Они медленно побрели к городу.
  Дождь припустил, пряча пустоши в звонких, серо-стальных штрихах. Наголовник Коу басовито отзывался на попадания капель. Паразит возился в складке, вызывая желание его прихлопнуть. Ветер поднимал в воздух мокрые песчинки.
   Быстрый, лёгкий шаг Кьеля теперь связывала дребезжащая, взрывающая песок диковина, и шёл он вровень с приятелем, натружено пофыркивая и поскрипывая сочленениями.
   Йорум прорастал из дождя силуэтами башен.
  - Так что вы думаете делать с паразитом? - спросил Коу.
   Он погасил Кили, и теперь только электрический контур города светил им издалека. Песок медленно превращался в жидкую грязь.
  - Не знаю, - сказал Кьель. - Вообще-то я хотел показать его Фарбрассу и Гай-Ци. Ещё, быть может, Леонелику.
  - Они не оценят.
  - Ну, сначала я хотел его чему-нибудь научить.
   Коу кивнул.
  - Да-да, только у меня большие сомнения, что это существо может научиться даже элементарным вещам. Я осмотрел его вторую кожу. Это примитивная органика, рассчитанная, видимо, на обман таких же примитивных существ. Прилив, надо сказать, был пустой по сути. И паразит вовсе не похож на вознаграждение нашим трудам.
  - Тогда я пристрою его в одну из своих художественных групп, - сказал Кьель.
  - В синюю?
  - В розовую.
  - Возможно, будет даже больше толку.
   Дождь не прекращался. В ямах стояли лужи чёрной, пузырящейся воды. Молнии змеисто протягивались через небоокеан, подсвечивая зыбкий, истекающий и плывущий куда-то мир. Наконец впереди показалась неровная каменная ограда.
  - Слава Питифтору! - выдохнул Кьель.
   Приятели выбрались на твёрдую площадку. Доминант со скрежетом вытянул диковину, и она, мокро поблескивая, застыла у пролома.
  - Мы идём к вам? - спросил Коу.
  - Да.
   Кьель перекинул ногу через разломанный край, наклонился и взвалил подарок Прилива на тощую спину. Затем выпрямился и, помогая себе шестом, зашагал между участками. Башни горожан дождь окружал искристым ореолом. Башни были темны.
   И Питифтор с ними! Пусть молятся, пусть звенят. Но звона-то и не слышно.
  Кьель почти добрался до своего участка, когда заметил, что Коу за ним вовсе не спешит. Обернувшись, он привстал, высматривая силуэт приятеля сквозь дождевые струи, но ничего не увидел. Не может же он так медленно...
  - Ах ты ж, книпа-райцаца! - выругался Доминант и, швырнув диковину к высокой, синевато отсвечивающей горе, поспешил к башне Коу.
   Как тот не торопился, а к стене участка они пришли одновременно. Пока приятель-предатель переползал под кривой аркой, Кьель - чик-чик - перемахнул ограду поверху. Шест стукнул о землю.
  - И куда ж это вы, мой любезный друг?
  - Я? - Многоскладчатый Коу застыл под аркой, понимая, что никак не успевает добраться до башни. - Я, видите ли, решил взять кое-какой измерительный инструмент, чтобы не терять времени. Подготовиться, так сказать.
  - Очень хорошо, - Кьель протянул конечность. - Только паразита отдайте.
   Коу попятился.
  - Он пригрелся у меня. Ему хорошо.
   Дождь не утихал. Вода текла по желобам, проходящим в стороне от башни. Небоокеан тужился и, казалось, выворачивался наизнанку.
  - Я вам сейчас всю семью повыдергиваю! - зашипел Кьель и угрожающе раскрыл вертикальную щель рта. - Это я нашёл!
  - Но у вас нет нужной компетенции, мой друг.
   Коу продолжал неловко пятиться, задевая кладку своей могучей задницей. Камни арки, гуляя, готовы были обрушиться на него.
  - Идите сюда!
   Кьель поддел приятеля крючком на шесте, как совсем недавно паразита. Из-за того, что Коу не ожидал такого вероломства, Доминанту удалось подтянуть его достаточно близко, чтобы вцепиться в его тело трехпалой лапой.
   Арка за Коу с грохотом сложилась. Наголовник отлетел и, проскакав блестящим диском, плюхнулся в желоб.
  - Вот вы как!
   Коу упёрся в Доминанта хватателями, ожившая и взбудораженная семья - Кили, Шэди, Эри, Фиди, Эйц, Тир - принялась пощёлкивать зубами в желании ухватить хоть частичку тела врага. Свет бил Кьелю в лицо.
  - Я просто... хочу... своё!
   Напружинив конечность, Кьель вонзил кулак в Коу. Семья брызнула в стороны. Живот Коу с жалобным скрежетом промялся до внутренних слоёв.
  - Пуфф! - выдохнул Коу.
   Закрепляя успех, Кьель тут же ударил в верхнюю половину многоскладчатого туловища.
  - Получи!
   Передние ноги Коу подогнулись, и он упал на Доминанта, погребая его под собой. Хрустнули, крякнули сочленения. Прыгнул прочь шест.
  - Вы же совершенно, совершенно... - Коу завозился на приятеле, накрыл его целиком. - Вы же, мой друг, не понимаете какое это чудо.
   Его хвататели принялись разбирать Доминанта на составные части. Полетела в стороны мелкая чешуя внешнего покрытия.
  - Прекрасно понимаю, - Кьель с пыхтением выпростал конечность. - А вы совсем не имеете представления о чужой собственности.
  - Паразит общий!
  - Ну да!
   Кьель поймал Коу за спинные складки и потянул, стаскивая с себя. Несколько складок лопнули, и существо, подобранное в пустоши, вывалилось на землю. Секунды ему хватило, чтобы встать на четвереньки.
  - Куда? - вскрикнул Кьель.
   Он вытянул лапу и схватил убегающего паразита за нижнюю, бледную конечность. Конечность хрустнула, и существо со стоном рухнуло.
   Впрочем, торжествовал Кьель недолго. Коу наступил на Доминанта и вывернул ему лапу.
  - Извините, мой друг.
   Существо перекочевало в хвататели. Эйц и Три тут же растянули его, а их тонкие пальцы, исследуя, изучая, заскользили от головы существа вниз.
   Паразит закричал, когда пальцы опустились к его нижним отверстиям.
  На мгновение Кьелю показалось, что в звуках, издаваемых паразитом, есть что-то осмысленное, что-то ужасное, мрачное, крик о жути, источником которой были они с Коу, но небоокеан громыхнул, молния с шипением пронеслась, и Доминант сосредоточился на том, чтобы одолеть соперника.
   Сжимая пластинки тела, он повернулся в одну, а затем резко выкрутился из-под ноги Коу в другую сторону, поднялся и, не раздумывая, нанёс рубящий удар по хватателям. Коу отшатнулся, паразит выпал, подняв тучу брызг при приземлении в лужу.
   Они оба потянулись к нему.
  Странный, горловой звук из мокрого существа остановил их. Оно село, поджав под себя одну из конечностей, и принялось тихо, но как-то яростно наполнять воздух перед собой звуковыми вибрациями.
   Кьель мог бы поклясться на мощах Питифтора Игифора, что не слышал до этого в своей жизни ничего прекраснее. Он впитывал и запоминал, хоть и не понимал ничего, что рвётся из паразита.
  - Кажется, мой друг, - сказал Коу, - мы с вами сейчас наблюдаем очень важный процесс в функционировании существа.
  - Какой? - спросил Кьель.
  - Если б я знал, мой друг.
   Существо тем временем умолкло, развело верхние конечности и склонило отросток головы. Пружинки на отростке намокли и сделались похожими на тряпку.
  - Ладно, - сказал Коу, - берите его.
  - Без обид? - спросил Кьель.
   Коу пощупал порванные складки.
  - В конце концов, я сам виноват. Исследовательский раж Эйца и Тира затмил мне разум. Они иногда неуправляемы.
  - Если вы возьмёте инструменты...
  - Нет, уже не сегодня, мой друг. Дождь, и мне нужно привести себя в порядок.
  - Как знаете.
   Кьель протянул конечность и сомкнул на существе пальцы. А чтобы оно не попыталось вырваться, он свёл их чуть сильнее, охватывая головной отросток.
   Паразит обмяк.
  По дороге домой Доминант как мог воспроизводил пленительное звучание существа. На четвёртый раз стало получаться сносно.
   Он совершенно не представлял, что произносит, но повторял и повторял, чувствуя, как внутри становится тепло и щекотно:
  - "Твари, сволочи! Что я вам, игрушка, что ли? Я - Анна Маева, Москва, Россия. Я не знаю... Я не знаю, как здесь очутилась. Отпустите меня, уроды! Пожалуйста, отпустите. Мне страшно. Я просто ехала. Сволочи..."
   Кьель встряхнул паразита, но тот молчал.
  У своей башни он положил его на землю у диковины, из которой он выпал, но и это почему-то не заставило существо пошевелиться. Оно лежало, неловко, набок, свернув головной отросток. Звуковое отверстие было приоткрыто, но даже тихого шипения не рождалось в нём. Капли залетали туда.
  - "Твари, сволочи!" - ещё раз прогудел Кьель, ожидая, что существо как-то воспримет звук.
   Но оно так и осталось неподвижным.
  Трудно было понять, почему. Возможно, пришла мысль Доминанту, сказывалось то, что паразит слишком долго пробыл вне организма, на котором паразитировал.
  - Ну-ка.
   Кьель приподнял существо и с усердием затолкал его в щель на диковине. Существо лезло с трудом, особенно мешали конечности.
  - Твари-сволочи, - голосом помогал себе Доминант.
   Паразит покраснел, но втиснулся.
  Через два дня он начал пахнуть и чернеть. Вместе с диковиной Кьель поместил его на вершину розовой композиции, ощетинившейся железными иглами. Не вовремя навестившему его Коу он соврал, что, пожалев, выпустил паразита в пустоши прямо перед Отливом.
   Несколько раз потом украдкой он ещё поднимался к диковине, взрёвывал: "Анна Маева, Москва, Россия", но существо чернело всё больше.
   Кьеля это тревожило и наполняло жутким, непонятным чувством потери.
  - Игрушка, - бормотал он. - Твари... Мне страшно.
   А потом в диковину дарила молния, и в яркой вспышке и плевках металла паразит исчез из его жизни.
  
  
  Финишер
  
   После гипера кажется, что в голову вместо мозга какой-то шутник напихал ваты. Мысли тягучие, тупые, мягкие, в основном, имеющие отношение к описанию своего состояния. Я сижу, мы сидим, нам плохо, в мозгах вата.
   Гы-ы...
  - Подъём, финишёры!
   Док ходит от капсулы к капсуле и потчует обитателей "холодильника" активом из инъектора. Шик-пшик.
   Он похож на робота. Серый комбайн, скупые движения. Рука вверх - шик, рука вниз - пшик. Правда, на Хамисе док почему-то ломается.
  - Один момент.
   Ага, актив кончился.
  Хамис ждёт (думает: я жду). Док достает из подсумка на поясе обойму с капсулами, выщелкивает пустую, вставляет полную.
  - Поехали!
   Шик.
  Если выход из гипера - это вата, то актив имеет сходство с хорошим, увесистым пинком. Возможно даже произведённым с разбега. Под черепом какое-то время стоит хрустальный звон, и тебя подрывает нестись куда-то и зачем-то, не соображая, куда и зачем. Тело горит изнутри, словно где-то в районе копчика включили горелку.
   Хамис обнаруживает себя у душевых кабинок среди таких же как он, голых активированных финишёров, дожидается очереди, встает под колкий ионный душ, затем ему напыляют комбайн, стандартный, темный, высеивают металлические крупинки коммуникаторов, батарей и аварийной системы.
   Он готов.
  - Ха! Рамурти! - хлопает его по плечу бородатый, смуглый, в теле, финишёр, догоняя его у столовой. - И ты здесь, пропойца!
  - И я, - печально кивает Хамис.
   Автомат выдает строго дозированные порции. Густая кашица синего цвета, густая кашица желтого цвета. Увы, смешанные, они не становятся зелеными.
   Хамис давится, его сосед находит кашицу вкусной.
  - Рамурти! - говорит он с набитым ртом. - Жизнь прекрасна!
   Хамис не спешит соглашаться. Вокруг за длинными столами ест, разговаривает, гогочет добрая сотня финишёров.
  - Кукла, говорю, модифицированная, посмотри на себя, - слышится Хамису слева, - я ещё неплохой вариант...
  - Но имеют они намного больше, чем мы, - внушают ему справа. - Конечно, лихой бизнес, гипер-такт и прочее...
  - Тридцать семь часов видеопластики без перерыва, глаза опухли... - делится с ним сосед, но Хамис упускает смысл сказанного.
   Потом он встаёт и вместе со всеми идёт на инструктаж.
  Инструктаж проводится в ангаре, у посадочных челноков и шлюпов, изображение говорящего выведено на экраны системы оповещения. Этот человек вызывает у Хамиса стойкое отвращение, потому что он похож на конторского служащего. Гладкий, самоуверенный сучий потрох с ямочкой на подбородке и невинными глазами убийцы. В нем даже больше от робота, чем у дока. Хамис подозревает, что у него нет души.
   Один такой закрыл шахту, на которой работала его семья.
  - Финишёры! - говорит человек с экрана. - Вы в месте назначения. Как вы понимаете, я не могу огласить координаты. Но будьте уверены, вам понравится.
   Он улыбается.
  - Собираете вы это.
   Человек показывает лиловый, светящийся изнутри красным и желтым плод, похожий на арахисовый стручок размером с два человеческих кулака.
   Камера наезжает, и предмет приобретает жилки и спиралевидный узор, спускающийся от вершины к центру. Кажется, плод слегка дышит.
  - Это пикка.
   Говорящий позволяет себе снисходительную улыбку.
  - Пикка стоит... Нет, не дай вам бог узнать, сколько она стоит. Каждая - дороже ваших жизней, финишёры. Кто съест зрелую пикку, может считать, что со всей своей требухой продал себя консорциуму на органы. Ваше дело маленькое - набить плодами контейнеры и дождаться грузового модуля. Пикку обжили местные аборигены, но вам они помехой не будут. Это какая-то квазиразумная форма жизни. Метла с хоботком. В общем, просто берете и срываете, не обращаете внимания. Понятно? Каждому выделят плантацию, с которой он должен собрать четыре десятка пикк. Меньше - штраф, больше - премия. Самый большой безрукий придурок рискует остаться здесь навсегда.
  - А оружие? - выкрикивает кто-то.
   Человек с экрана смеётся.
  - Вам, финишёрам? Мы ещё не сошли с ума. Вам же сказали, опасности нет. Жилая капсула, запас еды на сезон, что вам ещё нужно? Это не работа, это курорт.
   По большому счёту Хамис согласен.
  
   Ему по жребию достаётся территория на длинном острове, протянувшемся с северо-запада на юго-восток в районе экватора. Плантация в десять квадратных километров. Прикинув, Хамис понимает, что пикка достаточно редка.
  - Ха! Рамурти! - кричит ему знакомый финишёр. - Будем соседями и здесь!
   Хамис вспоминает, что зовут его Лабри.
  - Да, - кивает он.
   Под его рукой уходит вверх створка одноместного стартера.
  - Может, сделаем ставки?
  - На что? - спрашивает Хамис, задержавшись на пороге.
  - Кто быстрее соберёт норму.
   Лабри смотрит как искуситель.
  - Я начал новую жизнь, - вздохнув, говорит Хамис.
  - Думаешь подняться из финишёров?
   Хамис молчит. Лабри щурится, потом хохочет.
  - Эх, Рамурти!
   Он ныряет в соседний стартер.
  Хамис садится в кресло и дает умной начинке связать себя фиксаторами. Никакого пульта в стартере нет, только мертвый пока экран. Всем управляет автоматика.
   Звучит сигнал.
  Списанный десантный шлюп выплывает из ангара на направляющих. Следует лёгкий толчок, и серый борт материнского корабля с пятном солнечного блика с головокружительной быстротой отдаляется, уменьшаясь в размерах.
   В эфир летит: Бикра, курс... скорость... разгонное время... отсчёт торможения...
  Перед Хамисом оживает экран, и он видит пустоту космоса, холодную, бесстрастную черноту, сожравшую звёзды.
   Включен радиообмен.
  Финишёры кричат, сопят, ругаются, желают друг другу сдохнуть, выжить, поиметь консорциум в одно место, Лабри, слышно, поёт.
   Челнок поворачивается, и перед Хамисом всплывает макушка планеты, яркая, светло-голубая, в дымке атмосферных завихрений.
   Стартер начинает потряхивать. Над головой у Хамиса что-то попискивает и мигает. Он сжимает пальцы.
   Планета приближается. Хамису она кажется ртом в черноте, раскрывшимся, чтобы поглотить шлюп. Тряска становится неимоверной. Фиксаторы врезаются в кожу. В момент, когда Хамис думает, что шлюп разваливается, как и положено всякому утилю, приятный женский голос начинает вести отсчёт.
  - Пять... четыре... три...
   Потом стартер вышибает из гнезда, и он огненным росчерком вонзается в атмосферу планеты. Кто-то противно кричит Хамису над ухом, пока он не соображает, что кричит сам. Как ни странно, это его успокаивает.
   На экране мелькают и рвутся в клочья облака. Правее и далеко впереди по введённым координатам падают другие финишёры.
   Перегрузка вжимает Хамиса в кресло.
  Стартер выпускает корректирующие рули. Экран дрожит от вибрации, по нему торят влажные дорожки крупные капли конденсата.
   Планета распахивается вдруг разом, вспухает океанским глубоко-синим пузырём, поворачивается пятнышком острова.
   Хамис думает, что, возможно, полюбит это место.
  - Эй, Рамурти! Ты как? - слышит Хамис знакомый голос.
  - Приземляюсь, - отвечает он.
  - Я, кажется, тебя вижу!
   Хамис видит только растущий, похожий на след от ботинка, чуть надкушенный в середине остров.
  - Удачи!
   На высоте в пятьсот метров следует отстрел пиропатронов, и над стартером разворачивается цветной купол посадочной системы.
  
   При приземлении стартер распадается на лепестки, и новый мир встречает Хамиса песком, жарой и ветром.
   Комбайн включает терморегуляцию. Дышать становится легче.
  Хамис оглядывается. Стартер упал очень близко к воде. Какая-то мелкая живность копошится в песке, поплёскивают волны.
   Хамис чувствует себя первооткрывателем.
  Какое-то время он ходит вокруг, потом спохватывается и выходит на связь с материнским кораблем.
  - Это Рамурти, - говорит он и называет свой номер. - Я приземлился.
  - Замечательно! - отвечает ему бодрый машинный голос. - Вы идентифицированы. Жилой модуль и контейнеры высланы по координатам...
  - Спасибо.
   Хамис с трудом сдерживает себя, чтобы не поклониться.
  Он бредёт по берегу, загребая песок ногами. За спиной его тянутся следы, на которые с шипением набрасывается океан.
   Возможно, океан просто не любит чужаков.
  Хамис идет к центру острова, над его головой в пламени пролетает посылка, попискивает маячок наведения. Воздух становится густым, сладковатым. В свете местного солнца он плывёт слоями, то золотясь, то темнея. Песок уступает место почве. Из почвы прорастают пучки розовой травы. Тянутся к небу трубчатые, похожие на бамбуковые синеватые стволы, оканчивающиеся на высоте пяти-шести метров несколькими широкими, пятнистыми листьями.
   Хамис собирает попадающиеся под ноги крупные, коричневые ягоды. Он не думает их есть, просто хочет ощутить, какие они, мягкие, твёрдые, мнутся ли.
   В одном месте он набредает на россыпь камней, словно изъеденных червями. Извилистые ходы замысловаты, многие ускользают вглубь.
   Это красиво.
  Ни аборигенов, ни пикки Хамис не встречает, хотя старается смотреть во все глаза.
   Постепенно поверхность поднимается. Берег теряется из виду, становится зыбким, нечётким.
  К "бамбуковым" стволам примешивается какое-то гибкое растение, повисает розово-чёрной лапшой, скрывающей перспективу. В тени из земли растут толстые, мясистые листья, мелко дрожащие словно на невидимом ветру. На всякий случай Хамис обходит их стороной.
   За лесом ему открывается обжатая холмами низинка.
  Маячок попискивает всё чаще. Хамис ускоряет шаг, бежит под белёсым, с редкими проплешинами небом к оранжевому сигнальному дыму. Параллельно ему в узком, извилистом, изломанном русле медлительно течёт ручей.
   Капсула уже распаковалась и встала на короткие сваи. Маленький цельнопластовый дом, похожий на недоделанный челнок.
   Над дверью при приближении Хамиса зажигается зелёный огонёк.
  Внутри пусто и светло. На одну из стен проецируется пейзаж, как если бы стена была прозрачной. Одинокий "бамбуковый" ствол торчит на склоне среди ошмётков атмосферной упаковки жилой капсулы.
   Хамис включает приводы и вызывает к жизни мебель - два стула, стол, кушетку, кровать. Ножки, перекладины, изгибы покрытия прорастают из пола, собираясь в целое на ходу.
   Хамис садится, руки его повисают вдоль тела.
  Впервые за долгое время беспокойные мысли оставляют его. Он смотрит на ствол и видит в нём сходство с собой. Накренившийся, но стойкий.
   Курорт, думает он и качает головой. У дальней стены вспухают, выстраиваясь длинным рядом в пять этажей, контейнеры. Их пятьдесят.
  - Контроль, - слышит Хамис машинный голос. - Номер... ответьте.
  - Всё хорошо, - говорит Хамис, вскакивая.
  - Желаем вам приятной работы!
  - Спасибо.
   Подождав, Хамис садится обратно.
  Он решает сегодня никакой пикки не искать. Он ложится на кушетку, но не засыпает. Короткие образы вспыхивают у него в голове.
   Куда денешься от памяти?
  Хамис вспоминает дым и чад детства, оно состояло из нелепого домика, вездесущих кусков породы и вереницы вагонеток. Отец - вечно с серым от пыли лицом, у него сильные модифицированные руки. Мать замотана в многочисленные платки, и в воспоминаниях живут только её чёрные глаза и светлые брови. Две сестры и два брата кажутся выдумкой, потому что Хамис знает лишь то, что они были. Картинка - четыре серьёзных, похожих на его собственное лица. Хамису горько, что он сейчас совершенно один. Всё упущено, разбито, потеряно.
   Сон приходит в слезах.
  
   Проснувшись, Хамис застаёт вечер, полный глубоких теней розового оттенка. "Бамбук" покачивает кроной. По холму рассыпается неяркое свечение. Увеличив изображение, Хамис видит червей, выползших на воздух из-под земли. На каждом - несколько флюоресцентных точек. Не эти ли черви, думается ему, объели камни?
   В стенном шкафу на полках он находит пищевые пайки в тюбиках, из встроенного атмосферного генератора набирает воды в кружку. Синяя кашица оказывается не такой уж плохой. Запиваемая водой, она приобретает приятный кисловатый привкус.
   Хамис ест не спеша, остановившись у экрана.
  Ветер шуршат за стенками капсулы, чуть слышно болбочет ручей. Хамис намечает завтра собрать и сложить у дома обгоревший пластик, мелкие детали обшивки и части тормозных двигателей. Не стоит начинать новую жизнь с мусора, думает он.
   Одно мгновение ему кажется, что на вершине холма появляется лишний бугорок, несколько долгих секунд он наводит фокус, но бугорок пропадает, и Хамис уже сомневается, видел ли его вообще.
   Возможно, абориген приходил знакомиться. Квазиразумная метла с хоботком.
  Тени смыкаются. Становится совсем темно. В капсуле, помаргивая, включаются светильники. Экран гаснет.
   Прямо в комбайне Хамис принимает куцый душ, потом просматривает сводку погоды и долго разбирается с трёхмерной картой. Ему досталась южная оконечность острова, к востоку холмы переходят в возвышенность, на западе имеются лагуна и несколько маленьких озёр, предположительные места нахождения пикк обозначены маркерами. Это в центре участка, где самые заросли и скальные выходы с россыпями камней. Там же, скорее всего, устроились и аборигены.
   Жрут ли они пикку? - думает Хамис. Не объедают ли консорциум?
  Граница с соседней плантацией Лабри намечена красным мигающим пунктиром. Маршрут, который прокладывает Хамис на завтра, держится от границы в сотне метров. Он решает пройти по дуге от озёр к северу и по восточной возвышенности вернуться домой.
   На первый раз вполне достаточно. Он хотя бы определится с расстояниями и общим объёмом поисков. Куда торопиться-то? Сезон длинный, пикки, судя по всему, мало.
   Растянувшись на кровати и уже засыпая, Хамис слышит уведомление:
  - Первую пикку собрал Маруан Геспар, номер...
   Повезло, думает он.
  
   Всю ночь Хамису сквозь сон слышится, что кто-то стучит в стены и ходит по крыше, но утром ни самого гостя, ни следов его он обнаружить не может.
   Включенный экран показывает подсыхающие лужи, и становится ясно, что шумел и стучал ливень. Уровень резервуара шкалит. Склон влажно блестит. С "бамбука" вырвало один лист, и его крона теперь выглядит щербатой.
   Хамис подзаряжает комбайн, выставляет повышенный уровень опасности среды и чувствует, как надуваются усилители на спине, икрах, бицепсах и твердеют подошвы.
   Завтрак он берет с собой. Как, на всякий случай, и один из контейнеров.
  Мир умыт и свеж. Порхают какие-то длинные, розовые насекомые, пугливо отлетающие от его фигуры. Погасшие черви расползаются по норам.
  - Ха! Рамурти! - звенит динамик голосом Лабри. - Как устроился?
  - Хорошо, - отвечает Хамис, оттаскивая под капсулу кусок крепления.
  - Финишёру всё хорошо! - хохочет Лабри. - Пикку нашел? Хотя бы одну?
  - Нет ещё.
  - А я уже! - кричит сосед. - Ты знаешь, что они слегка вибрируют? Держишь, и щекотно. В общем, на моём счету - плюс одна!
  - А эти... местные? Видел их?
  - У тебя ничего с ними не получится, - снова хохочет Лабри. - Никакой любви, Рамурти! Никакой взаимности!
  - Но они опасны?
   Хамис собирает мелкие осколки. Потом выдергивает несколько ушедших в почву штанг.
  - О, нет, - говорит Лабри, - они тупы и бесхребетны. Самое лучшее, когда лезут, угостить их пинком.
  - А они лезут?
  - Шива их поймёт, Рамурти. Вроде как вообще игнорируют. Даже когда пикку снимаешь. А иногда лезут. Усиками трепещут...
  - И чего?
  - Жалею, пинаю.
   Лабри отключается.
  Хамис заканчивает с уборкой. Вздохнув, он поднимается по склону на вершину холма и определяет, куда идти дальше. В непролазную чащу, темнеющую по левую руку, ему не хочется. Но надо как раз туда.
   Вперёд, финишёр.
  Оплетенные розовым синеватые стволы то стоят густо, то разбегаются, давая слоистому воздуху навести туману.
   Периодически встречаются "кусты" - изогнутые, тянущиеся вверх ветки, поросшие длинным спутанным волосом.
   Хамис старается ничего не трогать.
  Что-то хрупает и истекает соком под подошвами, "бамбуковые" стволы постукивают друг о друга в вышине.
   Через полчаса он выбирается из леса на опушку, спускается по обрывистой кромке ниже и оказывается на песчаной серо-розовой полосе, упирающейся в россыпь булыжников. Песок усеян какими-то синими, похожими на наконечник стрелы листьями на тонких, прозрачных стебельках.
   Солнце светит Хамису в спину, и тень его пляшет под ногами, стремясь вырваться вперёд.
  Лагуна вытягивается и сверкает слева, заставляя морщиться и прикрывать глаза. Возможно, поэтому Хамис едва не пропускает свою первую пикку.
   Она висит на кривой палке, у нее длинный черенок и переливчатая, лоснящаяся кожица.
  Десятка два палок потолще то ли воткнуты, то ли растут рядом, сверху донизу они облеплены широкими пятнистыми листьями, вокруг накопаны ямки, и часть, заполненная водой, уже превратилась в лужицы. Несколько булыжников формируют что-то вроде "сада камней".
   До пикки приходится тянуться.
  Хамис поднимает руку к плоду, почти касается его. Из-за палок вдруг приходит шелест, шуршание, возня чего-то живого. Резко вздрагивают листья. Покрывшись потом, Хамис отступает на шаг назад.
  - Эй.
   Голос у него предательски садится.
  Шелест и шуршание прекращаются, но Хамис чувствует, что на него смотрят. Часть палок, как он понимает, образуют в некотором роде закрытое пространство. Нору. Жилище. Дом. Там, в темноте, образованной листьями и тенью, чудится осторожное, с замираниями, движение.
  - Я - Рамурти, - говорит Хамис.
   Он отступает еще на шаг.
  И тогда появляется абориген.
  
   Хамис видел множество миров и множество форм жизни. Там, где он ютился до того, как подписал контракт с консорциумом, было всего два бесплатных сетевых канала. Один был пропагандистский и призывал переселяться в виртуальный универсум Отца Герека, где за отчуждение тела каждому изначально выдавалось по миллиону кредитов и до пятисот петабайт индивидуально защищенного пространства. Второй транслировал старые и низкорейтинговые фантастические сериалы.
   Люди-крабы, живые растения, говорящие мозги, животные-мутанты, разумные водоросли, полупрозрачные энергетические вампиры и всяческие ожившие органы составляли обычный суточный набор населивших канал существ.
   Около двух стандартных лет Хамис наблюдал, как все они спорили, любили, рассуждали, воевали с людьми, строили планы, страдали, радовались и умирали. Словом, считал себя в некотором роде специалистом по неземным организмам.
   А тут...
  
   Больше всего абориген, наверное, все же походит не на метлу, а на веник.
  Пышный пучок соломенного цвета щупалец, прутьев, бог знает чего и короткая, торчащая из него ручка с утолщением, поросшая усиками. Ни намека на глаза, уши или конечности. Возможно, всё это скрывается под "юбкой", но заглядывать туда Хамис считает верхом неприличия.
   Абориген на мгновение с шуршанием выплывает из норы и вновь прячется. Он едва Хамису по пояс. Где-то там ещё невидимый хоботок. Странное существо.
  - Я возьму пикку? - спрашивает Хамис.
   "Веник" не отвечает.
  - Я смогу начать новую жизнь, - говорит Хамис.
   Он подходит к пикке и встаёт на цыпочки.
  Плод отрывается тяжело, черенок закручивается, но не рвётся. Внутри пикки горят красное и жёлтое солнца.
   Как же её едят? - думает Хамис.
  Он тянет палку, но она словно обладает собственным характером и не хочет покориться. Наконец срабатывают усилители, черенок ломается, и пикка оказывается у Хамиса в руке.
   "Веник" даже не вылезает посмотреть.
  - Извини, - на всякий случай говорит Хамис.
   Он отходит метров на двести вперёд, снимает со спины контейнер и укладывает пикку в мягкое, пупырчатое ложе. Вдавлины от пальцев, от ладони медленно тают. Красное и жёлтое солнца то разгораются, то чуть ли не гаснут. Воздействует гипнотически.
   Хамис закрывает крышку.
  - Поздравляем! - выдыхает в ухо машинный голос. - Хамис Рамурти, номер... Вы - двенадцатый в топе.
   Двенадцатый?
  Он находит это число счастливым. На контейнере - зелёный огонёк. Весь дальнейший путь к северной границе Хамис складывает числа, определяя, сколько себя он выкупит сегодня, завтра, послезавтра, за весь сезон.
   Он огибает лагуну, обходит озеро и через пол-километра едва не срывается в овраг, на дне которого лениво бурлит вода. Глупо, финишёр. Ой, как глупо, хохочет он над самим собой. Но числа не идут из головы. Два процента, затем четыре...
   Глазами Хамис ищет частокол из палок, но то ли пикка достаточно редко растёт на побережье и близко к нему, то ли он вообще напрасно обольщается.
   Лабри не топчется у границы, и это воспринимается с облегчением.
  Какое-то время Хамис стоит на каменистой площадке, с которой открывается вид на растущие на чужой половине "бамбуковые" леса, на редкие пятна открытого пространства, на розовую дымку, скрывающую береговую линию, затем поворачивает на восток.
   На камнях у раскрошившейся горы он вспоминает про завтрак.
  Солнце стоит в зените. Воздух светится от золотистой пыли. Кашица из тюбика наполняет рот. Хамис кивает вкусовым ощущениям. Да, замечательно. Можно жить.
   Сверяясь с маршрутом, он отмечает на карте домик аборигена и думает проверить его через несколько дней. Вдруг там ещё нарастёт?
   И "веник" уже знакомый.
  
   Возвращается Хамис в сумерках.
  Восточный отрезок пути даётся ему тяжело, превратившись в череду подъёмов и спусков. Кроме камня, редкого белесого лишайника и неба в горах ничего нет. Но, в целом, Хамис доволен. Всё намеченное выполнено. Когда с ним такое было?
   Он смеётся, забираясь в капсулу.
  Липкое слово "финишёр", кажется, потихоньку начинает облетать с него, как перхоть, как чешуйки старой кожи. В груди стучит сердце. Громче, громче!
   Полный надежд, Хамис подаёт запрос на корабль.
  - Я слушаю, номер... - отвечает через несколько секунд искажённый мужской голос.
  - Я так понимаю, что если соберу пятьдесят пикк, то, получается, выкуплю себя полностью?
  - Это не совсем так.
   Хамис холодеет. Ему чудится, что у оператора на том конце связи ямочка на подбородке и зубастая улыбка.
  - Сказали, что два процента...
  - Это абсолютно верно. Но вы не берёте в учёт доставку по месту контракта, обеспечение вашего функционирования и затраты на криотехнику, стартеры и жилую капсулу.
  - И сколько? - шепчет Хамис.
  - Сорок пикк покроют около пятидесяти процентов. Пятьдесят пикк снизят вашу задолженность до тридцати пяти процентов.
  - И меня потом опять в "холодильник"?
  - Радуйтесь, это же почти вечная жизнь.
  - Спасибо.
   Хамис отключается.
  С минуту он сидит неподвижно, и лицо его комкает гримаса, полная боли. Он с трудом подавляет её, но она проступает сквозь напряженные мимические мыщцы, как отражение сквозь мутную воду.
   Судорожный выдох. Всё, финишёр, всё.
  Взгляд Хамиса бродит по капсуле, цепляется за выложенные на стол круглые ягоды. Они уже слегка потеряли форму. Да, сожрать и сдохнуть. Наверное, не успеют реанимировать.
   А если успеют?
  Хамис морщится и оттягивает ворот комбайна. С треском отлипает биотическая ткань. Снять бы, к ракшасам, её совсем. Только второй комбайн напылять некому.
   Снаружи, еле различимый, покачивает листьями "бамбук".
  Когда экран гаснет, Хамис с некоторым запозданием соображает, что в картинке была некая неправильность.
   На гладком стволе, кажется, ему виделся нарост.
  
   Утром, конечно, никакого нароста не обнаруживается.
  Хамис чувствует себя разбитым, растворяет в стакане с водой комплекс витостимуляторов и выпивает залпом. Под душем ему приходит в голову, что с "бамбука" за ним мог наблюдать один из аборигенов.
   На всякий случай, капая водой на пол, он проверяет контейнер - слава Вишну, пикка на месте. Вокруг капсулы - никаких следов. Хотя, "веники", возможно, передвигаются вовсе без них.
   Странно, но о выходе наружу Хамис думает с опаской. Голос Лабри едва не заставляет его подпрыгнуть.
  - Ха, Рамурти!
  - Чего тебе? - шипит Хамис.
  - Я видел тебя вчера, - сообщает сосед.
  - И что?
  - Ну, ты был такой занятой, серьёзный. Я тебе кричал.
  - Я не слышал.
   Лабри сопит в микрофон.
  - Знаешь, что это "метёлки" выращивают пикку? - спрашивает он.
  - Ты уверен?
  - Они всегда там, где она растёт. Не сложно сделать вывод.
  - Возможно, они селятся...
  - Рамурти! Эти ленивые уроды выращивают её каждый для себя!
  - Кто тебе сказал?
  - Я не с одним тобой общаюсь, дорогой. Не думай, что ты какой-то особенный. Люди видели, как они... ну... Не знаю, как сказать! В общем, этих тварей надо воспитывать, надо вбивать в них науку общественных работ. Знаешь, если перевернуть их, там есть такое розовое губчатое кольцо, к которому крепятся...
  - Извини, мне пора, - торопливо говорит Хамис и отключается.
   Но Лабри соединяется снова.
  - Придурок! - хохочет он. - Чистоплюй! Они так верещат!
  - Я не хочу! - кричит Хамис.
   Потом он долго сидит в оглушающей тишине, и руки у него дрожат.
  
   Ладно.
  Он выводит карту на стенку капсулы и делит плантацию на квадраты пятьсот на пятьсот метров. Получается сорок квадратов. В этом видится символичность - пикк тоже должно быть сорок. По одной на квадрат.
   Он забивает контрольные точки маршрута в память комбайна. Туда - по второму слева ряду до северной границы и обратно - по крайнему. Это план на сегодня.
   Возвращаясь береговой линией, Хамис хочет посмотреть на знакомого аборигена у лагуны. Вернее, понаблюдать. Издалека. Чтобы не тревожить. Пусть "веник" и не возражал против того, что он возьмёт пикку, но всё равно...
   Впрочем, идти никуда не хочется.
  Воображение рисует розовое кольцо, вокруг которого беззащитно свиваются тонкие и гибкие прутики соломенного цвета.
   Урод, думает Хамис о Лабри и трясёт головой.
  Он цепляет на каждое бедро по контейнеру и ещё два берёт на спину. Возможно, это чересчур оптимистичный расчёт. Четыре пикки. Как говорит Лабри: "Ха!".
   Связь включается на выходе:
  - Хамис Рамурти, номер... Вы находитесь в группе отстающих.
   Хамис втягивает голову в плечи.
  - Я долго раскачиваюсь.
  - Завтра в первой половине дня ожидайте транспорт. Он заберёт пикку.
  - Да, хорошо, я понял.
  - Удачи.
   Вот как, думает Хамис, я уже в отстающих. Одинокий "бамбук" качает листьями. Утешает? Смеётся?
   Хамис взбирается на холм. Контейнеры сковывают движения. Кажется, он пожадничал. Двух хватило бы с лихвой. Несколько секунд Хамис борется с желанием оставить лишнюю пару на вершине, но от этой глупости его удерживает штраф за порчу или утерю имущества. В конце концов, можно просто сократить маршрут.
   Лес встречает его постукиваниями и мягким шелестом над головой. Всё вокруг приобретает розовые и синие оттенки. Висит "лапша". Розовая трава похожа на подшёрсток. Серые лбы камней прорастают из неё то тут, то там.
   Хамис жалеет, что у него нет мачете. Он подныривает, перескакивает, сдвигает в сторону "лапшу" и листья.
   Лес пахнет сладко.
  Хамис с трудом представляет, как здесь можно жить. Даже аборигену. Он не видит ни цветов, ни каких-либо ягод. Те, коричневые, что он подобрал при приземлении, видимо, являются большой редкостью.
   Может, конечно, "веники" едят светящихся червей.
  Маячок попискивает, ведя Хамиса от точки к точке. Под ногами чавкает и хлюпает. Трава становится светлой, почти белой и островками рассыпается по прогалинам.
   Болото.
  Хамис обходит его по дуге, по взгорку и камням, замечая на одной из прогалин частокол из палок. Пикки там нет, да и палки стоят голые, без листьев.
   А дальше ему везёт.
  
   Две пикки он видит сразу, третью замечает, шагнув ближе - плод зарылся в листву и лиловеет сквозь.
   Здесь, как и на побережье, в кажущемся беспорядке натыканы палки, часть из них формирует домики. Причудливо расставлены камни. Пикки висят будто двухцветные фонари.
   Как понимает Хамис, он наткнулся на что-то вроде крохотной деревни для трёх жителей. По крайней мере, три домика он определяет сразу. Они равноудалены друг от друга, до ближнего - метров двадцать.
   За стволами и небольшим холмиком, кажется, прячется ещё один.
  Появление Хамиса не остаётся незамеченным - из ближнего домика выбирается абориген и, качая усиками, стоит неподвижно. "Юбка" у него словно опалённая - с чёрной полосой-отметиной.
  - Привет, - говорит Хамис.
   В молчании абориген забирается на одну из палок. Получается это у него с видимым трудом. "Юбка" медленно охватывает дерево и, выпрямляясь, толкает всё тело вверх. Часть веток-щупалец липнет к стволу, остальная пружинисто загибается для следующего толчка. Хлоп! - вот и вершина!
  - Я - за пиккой, - говорит Хамис. - Мне нужно собрать сорок штук.
   Абориген покачивает торчащим из "юбки" утолщением.
  - Я - финишёр, - разводит руками Хамис.
   Краем глаза он замечает, что из своего домика показался второй "веник" и тоже полез на палку. Угроза это или выражение неодобрения, не известно. В аборигенах видится что-то жалкое. Таким чудовищам, как Хамис, они, наверное, совершенно не умеют противостоять. Возможно, он как рок, двуногая судьба, проявление ужасных сил природы.
  - Я возьму?
   Черенок с хрустом ломается. Пикка щекотит ладонь сквозь ткань комбайна. Абориген, обдирая листья, сползает на землю.
   Хамис чувствует себя подлецом. Вором.
  - Я хочу стать человеком, - негромко говорит он.
   Абориген пропадает в домике.
  Хамис снимает контейнер со спины, вскрывает и укладывает плод в пупырчатое углубление. Он меньше размером, чем первый, но такой же живой.
  - Поздравляем с удачным днём, - тут же прорезается машинный голос. - Вы переведены в третью группу.
  - А пикка...
  - Индивидуальный контейнер сохранит все её свойства.
  - Нет, - качает головой Хамис, - я про то, что она значит для аборигенов. Мне кажется, я делаю что-то плохое.
  - Нет, - отвечает голос. - Они не разумны. Не обращайте внимания. Рамурти, номер... Вы переведены в третью группу.
  - Я уже понял.
   Голос пропадает.
  Хамис снимает с бедра пустой контейнер и вешает на его место полный. Щёлкает магнитный замок.
  - Простите.
   До второй пикки Хамису приходится одолеть расстояние в двенадцать шагов. Абориген здесь застыл на середине палки - то ли обессилел, то ли решил, что заползать наверх - дело бесполезное. Пикка висит ниже, Хамис без труда отделяет её от черенка.
   Ш-шух - "веник" скользит вниз.
  - Я могу что-нибудь взамен... - говорит ему вслед Хамис.
   Правда, кроме контейнеров у него с собой ничего нет. Он думает, что в следующий раз возьмёт пищевых тюбиков. Хотя - глупо, он совершенно не знает, что они едят. Да и тюбик, наверное, совсем не замена.
  - Такая жизнь, - произносит Хамис, пробираясь к третьей пикке. - Иногда ты катишься по наклонной, и нет никакой возможности остановиться. Ты начинаешь пить крюйс, залезаешь в долги, играешь в "Тёмные правила удачи", пока однажды к тебе в нору не стучатся представители консорциума. Они предъявляют счёт на твои ноги, позвоночник, селезёнку, костный мозг, язык, глаза, зубы, пятьдесят семь процентов печени и восемьдесят три - лёгких. В общем, добро пожаловать в "холодильник". А из "холодильника"... - он тянет пальцы. - Из "холодильника" тебя вытаскивают, как куклу, поиграть. Но даже этому ты благодарен.
   Хамис срывает пикку.
  Теперь два плода у него в руках. Он садится на колени, сдувает с лица какую-то невесомую паутинку.
  - Благодарен, - повторяет он, - потому что, в сущности, ты уже никто, финишёр, пустота, вечный должник, и вдруг тебе говорят: поживи ещё чуть-чуть.
   Третий абориген так и не появляется. Хамис оглядывается, будто ожидает, что кто-то его слушает. Но нет, никого нет.
   Постукивают стволы. Покачиваются кроны. Палки пусты.
  - Ну, как хотите, - вздыхает Хамис.
   Он складывает пикку в контейнеры.
  - Рамурти! Вы поднимаетесь в личном зачёте!
  
   Последний замеченный частокол оказывается заброшен. Палки стоят вкривь и вкось, редкие листья побелели и скукожились, вместо домика - выложенная камнями неаккуратная ямка. Хамис запинается за какую-то тряпку и, откинув её, замечает спутанные, посеревшие щупальца-ветки.
   Мёртвый абориген.
  Несколько секунд Хамис пребывает в ступоре. Всеблагой Вишну, ему бы не хотелось, чтобы однажды кто-то также топтался на его костях.
  - У вас здесь мертвец, - шепчет он.
   Ему хватает сил сгрести останки обратно. Носком бота он присыпает их землёй и травой. Пять усиков остаются торчать сквозь них, будто детские пальцы.
   Мерзость! Вздрогнув, Хамис решает, что с него на сегодня достаточно. Он уже поворачивается, когда краем глаза цепляется за сморщенную, поникшую пикку, висящую у самой земли. Её можно спрятать в ладони. Черенок похож на волосок и рассыпается трухой от прикосновения.
   Что делать с такой пиккой, он не знает.
  Последний контейнер отказывается её принимать, и Хамис прячет плод в карман. Руки пахнут разложением и прелью. Ещё он подбирает белую пластиковую полоску, видимо, слетевшую с комбайна.
   Около сорока минут уходит на обратный путь. Хамис совершенно забывает проведать своего первого аборигена. Завтра, думает он. Завтра.
   Мысли его блуждают вокруг скоротечности жизни.
  - Рамурти! - врезается в эти мысли голос Лабри. - Как твои дела?
  - Хорошо, - отвечает Хамис.
   Он заходит в дом.
  - А у меня, представь, после двух пикк - совершенно ничего, - жалуется сосед.
  - Почему? - удивляется Хамис.
  - Потому что моя плантация исхожена уже до меня!
  - Кем?
  - Такими же финишёрами, как мы! - кричит Лабри. - Они сняли весь урожай. Они оставили меня без надежды!
   Хамис выкладывает на стол сморщенную пикку и пластиковую полоску. Полоска один в один совпадает с пластиком пищевого тюбика.
   Чужого пищевого тюбика.
  - Может, ты плохо искал?
  - Ха!
  - А я видел мёртвого аборигена, - говорит Хамис.
  - Рамурти, я своими руками отправил на тот свет по крайней мере трёх! Эти твари не хотят работать. Они вообще, похоже, не понимают, что я их убиваю. Ленивые, как здешняя вода. Твари. Ленивые твари!
   Лабри чуть не плачет.
  - А чего ты от них хочешь получить?
  - Пикку, Рамурти, пикку!
  
   Грузовой бот появляется рано утром. Он маленький, серебристый и горячий, покрытие потрескивает от скоростного спуска сквозь атмосферу.
   У Хамиса принимают четыре контейнера и выдают упаковку вина.
  - Бонус, - говорит грузчик.
  - Подождите, - спохватывается Хамис.
   Он выносит пикку-недоросток.
  - Это не берём. Это можешь сам сожрать, финишёр, - говорит грузчик. - Хотя, не советую. Гадость страшная.
  - Мне кажется, до меня здесь уже были, - говорит Хамис.
   Грузчик смеётся.
  - А как же! Но раньше пикки было гораздо больше. Да и аборигены кишмя кишели. Сейчас, видишь, только для вашего несчастного брата бизнес. Остатки.
  - Я видел мёртвого.
  - Так дохнут твои аборигены. Ладно.
   Грузчик ободряюще хлопает Хамиса по плечу. Его просят убраться подальше, бот выжигает под собой землю и, поднявшись, пронзает облака.
  
   Капли падают медленно, грузно, словно с трудом преодолевая сопротивление воздуха.
  Хамис, удивляясь самому себе, бредёт к лагуне. Вроде не хотел, а вот тащит что-то. Ноет, зовёт, не даёт спокойно сидеть.
   Дождь то совершенно беззвучен, то вдруг рассыпается по камням, по песку грохочущими зарядами. Том-том-том.
   Хамис ёжится.
  - Эй, - говорит он.
   Абориген лежит в своем домике. В переплетениях листьев появились проплешины, и Хамису отлично видно и камешки, выложенные в углублении, и потёки на песчаных стенках.
  - Эй.
   Он присаживается.
  "Веник", слабо шевельнувшись, приподнимает утолщение с усиками. Хватает его интереса секунды на три. Повернувшись, он безучастно застывает снова.
  - Слушай, ну ты это... прости, - говорит Хамис, смахивая капли со лба и носа. - Пикка что, значит что-то для тебя?
   Пересилив себя, он дотрагивается до аборигена рукой и слегка его тормошит. "Веник" тяжело переваливается, усики его сплетаются в трубку, в хоботок, и Хамис слышит пронзительный, полный муки звук, от которого хочется бежать куда подальше.
   Он и бежит. Как преступник с места преступления. Как убийца, только что вонзивший нож. Как финишёр.
  
   Не взятая грузчиком пикка в ладонях не вибрирует.
  Она, видимо, испорчена. Гнилая. Почему же грузчик сказал, что её можно съесть? Хамис с сомнением проводит пальцем по сморщенной кожице.
   Ни красного, ни жёлтого солнца внутри. Даже искры.
  - Ну, съем я, - говорит себе Хамис, - лучше мне что ли станет?
   Душа его болит.
  Он мнётся, ходит с пиккой по капсуле, смотрит на одинокий "бамбук", на всякий случай моет плод, роняет, моет снова. Наконец, решается.
   Ещё только вонзив зубы в мякоть, Хамис чувствует непередаваемую горечь, которой пропитана пикка.
   Это горечь особенная.
  Она проникает Хамису в сердце и свивается там ледяным кольцом. Ещё чуть-чуть и - пух! - сердце лопнет.
  
   Это жутко, ощущать чужие смятение, отчаяние, уныние, медленное угасание. Хамис переживает крушение всех надежд, бессмысленность существования, бездну, в которую скатывается сознание, глухую, безропотную смерть.
   Он умер, он пыль, его можно откинуть, как тряпку.
  Очнувшись, Хамис выходит из капсулы, выбирает кронштейн покрепче и, вернувшись в дом, разбивает контейнеры. Один за одним. Сыплются искры, летят обломки, пищит пупырчатый материал.
  - Рамурти, номер... - прорезается машинный голос, - что вы делаете?
  - Ничего, - говорит Хамис.
  - Порча имущества карается штрафом. Вы только что потеряли все проценты с собранных пикк.
  - Плевать. Вы знаете, что они такое?
   Голос молчит, потом спрашивает:
  - Что?
  - Это не плоды. Это часть... Это их надежды, желания, мечты, смысл. Разум. Будущее и прошлое. Это их жизнь.
  - Интересно, но не доказано.
  - Вы жрёте их мечты! - кричит Хамис.
  - Оставайтесь на месте, утром вас заберут, - произносит голос.
  - Вы меня слышите?
   Нет, не слышат.
  
   От комбайна оказалось не так просто избавиться, он прилип, пророс в тело. Хамис отдирает его крича. Он думает: я тоже... Вы и меня, мои мечты...
   Сборы совсем коротки. В простыню отправляются тюбики и фляга с водой. Из покрывала Хамис сооружает себе накидку с прорезью для головы.
   Вот и всё.
  Куда идти? К лагуне. Пока к лагуне.
   Он ступает сквозь ночь, и черви своими змеистыми телами освещают ему путь. Перестукивается лес. Тёплый воздух доносит дыхание океана. За облаками пролетает что-то большое, торопливое.
   Хамис смеётся.
  Он засыпает на песке, у домика аборигена, не задаваясь вопросом, опасно ли это. Утром от него прыскают какие-то многоногие и лупоглазые насекомые, оставляя на песке цепочки смешных следов.
  - Эй, веник.
   Хамис подползает к домику. Абориген еле-еле шевелит "юбкой". Листья с палок вокруг него опали. Утреннее солнце скрещивает тени.
  - Не сдавайся, - шепчет ему Хамис. - Нельзя. Я помогу, помогу.
   Он носит аборигену жучков и камни, копает ямки, роет канальцы, наполняя их водой, втыкает новые палки, тормошит и разговаривает.
   Он собирает листья, находит коричневые ягоды, подсовывает, обтирает, радуется вялым проявлениям жизни.
   Солнце печёт ему голову и светит прямо внутрь домика.
  - Нет, мы не финишёры, - шепчет Хамис. - Тот, кто борется, тот не финишёр.
   Он снимает с себя покрывало и растягивает его, словно крышу, закрывая солнце.
  
   Через день или два на одной из палок проклёвывается черенок.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"