- Как!? - тряхнул ее растрепанную, босую, появившуюся в доме отец. - Ты в своем уме?
- В своем.
Далька видел с печи, как сестра кусает губы.
Отец, высокий, плечистый, побледнел и с размаху залепил Квейе ладонью по щеке так, что она качнулась, будто дерево под ветром.
- Живо! Обратно! К нему!
- Нет, - тихо ответила Квейя.
- Что ж делается-то! - запричитала, падая на лавку, мать. - Ты же всех нас в могилу сведешь! Пожалей! Раз уж он выбрал...
- Никогда.
Слово упало могильной плитой. Сделалось очень тихо. Сквозь эту тишину проросло жужжание сонной мухи, бьющейся о мутное оконное стекло. Скрипнула половица.
- Значит, я сам пойду и просить буду, - сказал отец, сжимая пальцы в кулаки. - Может, простит по миролюбию своему.
- По миролюбию? - выдохнула Квейя. - Смотри, что он сделал по миролюбию своему!
Она спустила просторную рубаху с плеча, обнажая левую грудь.
И отец, и Далька, и поднявшаяся мать увидели, что вся грудь - фиолетовая, в темных пятнах, с желтоватым полукружьем прокусов.
Мать охнула.
- Как тебе, батюшка? - крикнула Квейя.
Отец дрогнул лицом и отвел взгляд.
- Брысь! - сказал он, заметив таращащегося Дальку. - Не след тебе. Иди деда разбуди.
Далька спрыгнул на пол.
- Деда!
Полный странных предчувствий, он взлетел по узкой лестнице на чердак, пыльный, темный, пахнущий травами и закваской, нырнул под ситцевый полог, поймавший свет узкого бокового оконца.
- Деда, вставай! Батя зовет, - Далька потянул сшитое из козьих шкур одеяло, прислушиваясь к голосам внизу.
Дед повернулся.
- Что там?
- Квейя рыймару отказала!
Дед сел, будто его ожгло. Седой, остриженный кружком, он схватил Дальку за плечо.
- Что?
- Отказала! - повторил Далька.
Мутные дедовы глаза остановились.
- Значит, мы все умрем, - судорожно выдохнул дед. Он спустил ноги, качнулся и закинул полог на провисшую веревку. - Плохо. Порты подай.
- А почему умрем? - спросил Далька, поднимая дедовы штаны.
- Потому что, - мрачно ответил дед.
- Рыймар же нас защищает!
- Это пока ему отказа нет. А тут считай, что все, открыты Большому Злу.
Далька вздрогнул.
- Деда, ты серьезно?
Старший Юханнен подвязал бечевой штаны, отпустил рубаху и неловко мазнул ладонью по макушке внука.
- Пошли.
Отец в горнице что-то мохнатое, большое уминал в узел цветастого платка. Квейи не было, мать копалась в припасах на печном подъеме.
- Оленина вяленая? - тряхнула она серым мешочком.
- Давай, - кивнул отец.
- А малину? Сушеная.
- И малину давай.
Далька тихо забрался на лавку в углу, а дед, согнувшись, выглянул в низкое окно, мимоходом раздавил дурную муху и подсел к столу.
- Что там, Мирой, шуба новая? - кивнул он на узел.
- Две, - глухо сказал отец.
- Железа еще возьми, те три полосы, что я выменял на торжище в Кимме. - Дед вздохнул. - Только не поможет все равно.
- Предлагаешь сидеть и ждать? - повернулся отец.
Дед сцепил пальцы.
- А какой у нас выход, Мирой?
- Не знаю. Но не попытаться не могу.
- Квейя-то где?
- В своей комнате, - мрачно ответил отец, сдергивая с крючка цветастый рушник и утрамбовывая его в меховое нутро откупа.
- Что он сделал-то с ней?
- Пил.
Дед провел ладонью по доскам стола. Взгляд его поблуждал по углам горницы и остановился на Дальке.
- Приодеться надо в чистое, - сухо произнес он. - И вчерашние пироги доесть. Не стоит пирогам пропадать.
- Может, поговорите с внучкой-то, Кериг-тэль? - сказала мать, ступая с подъема на пол. - На вот еще.
Она передала мужу замотанный в тряпицу брусок воска. Мирой задержал ее пальцы в своих:
- Монеты неси.
- Все?
- Все. И медь, и серебро. Все, что откладывали. Не понадобятся, если что.
- Мирой!
- Неси, - упрямо сказал отец.
- Ох, свет небесный!
Мать со стоном пропала в дверном проеме.
- Цыть! - вдогон ей хлопнул ладонью дед. - Лейса-тулле! Что твой рев Большому Злу? Не спасет, не напугает. Далька!
Он узловатым пальцем поманил внука.
- Да, деда, - навалился на столешницу узкой грудью Далька.
- Снеси сестре пирога. И воды. Если пил ее рыймар... Все легче будет.
Дед замолчал, зачем-то снова склонился к окну.
- Уже и ленты на ограду вяжут, - нехорошо ухмыльнулся он. - Как на кол могильный.
- Кто? - подступил Мирой, твердея желваками.
- Младший Эрхин вроде бы. А с другой стороны, кажется, Тиурсо, из Либаров. Волосы светлые. Он.
- Пусть.
Мирой подхватил округлившийся, громадный узел.
- Лейса! - крикнул он. - Где ты там?
И подмигнул Дальке. Мол, держись, младший Юханнен. Вроде бы и губы в улыбке раздвинул, а глаза так и остались стылые.
- Несу!
Мать выбежала, прижимая к животу накопленное. Лицо опухшее, глаза красные, волосы выбились из-под платка.
- Это все? - спросил отец.
В руке его звякнуло. Мать кивнула, и Мирой спрятал деньги за пазуху.
- Возвращайся, - мать губами клюнула его в щетинистую щеку.
- К утру буду, - сказал отец. - Вы тут запритесь и это... Не поминайте, если что. Найдет Зло, не вернусь.
- Железо у хлева под потолком, - сказал дед.
- Да, я понял. Далька...
Мирой взъерошил челку подбежавшему, обнявшему его сыну.
- Запритесь, - повторил он вновь и тяжелым шагом, закинув узел на спину, вышел.
Дед протопал следом за ним, стукнул, звякнул засовом, отрезая дом от улицы.
- Может, и пройдет стороной, - задумчиво сказал старший Юханнен, вернувшись в горницу. - Всяко может быть.
Далька, подсев к окну, смотрел, как плывут над оградой, удаляются собранные на откуп шубы, деньги и прочее. Ленточки на тонких жердях трепыхались на ветру - и парень из Эрхинов, и Тиурсо навязали их множество.
- К вечеру еще прибавится, - сощурился, опустившись рядом, дед. - Потом до заката печеного нанесут и отпевать будут.
- Зачем? - спросил Далька.
- Затем, что мы вроде как мертвые уже.
- Но мы же живые!
- Ненадолго, парень. Ночью рыймар откроет дом для Большого Зла.
- А если сбежать? - спросил Далька.
Дед хмыкнул.
- Не выпустят. Тут как - или мы, или вся деревня. Вот и будут нас охранять. Да и сбежать - на нас теперь защиты рыймаровой нет, далеко ли уйдешь?
- Ох, Далечка мой!
Мать надвинулась, обхватила Дальку, окружила запахом сдобы и теплом тела, прижалась к лицу мокрой щекой.
- Мам...
- Далечка! Хочешь пирожка сладкого, с медом? - В голосе матери слышалась тоскливая, заискивающая забота. - Больше ведь и не поешь никогда. Уж и не увижу я тебя, родненького, и не приголублю больше!
Она завыла, оглаживая Далькины волосы, руки и живот.
- Цыть, невестка!
Дед вырвал внука из объятий.
- К сестре дуй, Далька. Сказано же тебе!
- Да, деда.
Далька схватил миску, сложил в нее кусок рассыпчатого пирога, набулькал в кружку воды из кувшина.
- Ох, дура Квица-то наша! - запричитала мать за спиной.
Далька выбрался в короткий коридор, чуть освещенный дальним оконцем. Дорожка серого полотна зазыбилась под ногами, низкая травяная вязанка мазнула по лбу сухим соцветием, из двери в кладовую коснулся ноздрей кислый огуречный дух.
- Квейя! - Далька толкнулся плечом в дверь сестринской комнаты.
С той стороны было чем-то подперто.
- Иди вон, Далька! - сказала сестра высоким голосом.
- Я с пирогом.
- Не нужны мне ваши пироги!
Далька услышал, как она зарыдала, сначала громко, а потом глухо, в подушку. В носу у него засвербело, и он всхлипнул сам.
- Квичка, батя-то ушел.
- Что?
- Материну и твою шубы забрал и ушел.
- К рыймару?
- Ага.
- Убьет он его!
Послышался стук, и сестра распахнула дверь, прислоняя служивший подпором ухват к стене. Далька шмыгнул носом.
- Дед сказал, тебе поесть надо, - сказал он, протягивая миску с пирогами и одновременно пытаясь плечом вытереть щеку.
- Ох, Далька!
Квейя, подурневшая, сопливая, прижала его к себе.
Потом они сидели на широкой кровати, на пухлом тюфяке, и сестра, отщипывая кусочки от пирога, жаловалась младшему брату:
- Я думала, жить с ним буду. Ну, старый, ну, кривой... Все ж таки рыймар. Куда мы все против такой его воли, что он меня хочет? Он Большое Зло сторожит. Пусть сам он - Зло Малое, так ведь бережет. Мы ему всем, чем можем, кланяемся, он принесенным от Большого Зла откупается. Уговор такой у них.
Квейя мотнула головой, словно что-то вспомнив, и крепче прижала Дальку к себе.
- Я думала, хоть нужна ему. А он мне... он мне... - она потянулась за кружкой, но рыдания прорвались, и Дальке пришлось долго, успокаивая, гладить сестру по плечу.
- Ну, Квейя, ну, не надо.
Не за дедом же бежать?
- Я знаю, знаю, - Квейя судорожно втянула воздух, глотнула воды, поперхнулась, закашлялась. - Он мне говорит: пришла? Я говорю: пришла. Он улыбается, огоньки под потолок развесил, тени пляшут. Раздевайся, говорит. А сам - раз! - зубами за грудь... У него зубы острые, Далька, словно не человеческие. А может не человеческие и есть. Он же сам от Зла. Боль такая...
Она, замолчав, посмотрела на брата.
- Ты ешь, - сказал Далька.
- Ты прости меня, братик, - сказала Квейя, касаясь лбом его виска. - Через меня всем нам смерть выходит.
- А если бы он тебя убил, думаешь, лучше было бы?
- Не знаю. Лучше.
- Я бы его тогда сам убил! - выкрикнул Далька.
- Разве Зло просто так убьешь? - Квейя вздохнула. - С Малым еще как-то жить можно, а придет Большое? Ему в глаза не заглянешь.
- Почему?
- Потому что страшно. Потому что оно завсегда сильнее, хитрее, огромней. Люди против него не выстоят, боятся.
- А мне Килька из Йоргенов сказал, что далеко на севере ни Большого, ни Малого Зла нет. Прогнали.
- Как прогнали?
- Напугали!
Далька для значимости своих слов округлил глаза.
- Выдумщик твой Килька, - улыбнулась Квейя. - Ладно, ты иди, - сказала она, - мне в чистое одеться надо.
- Но ты выйдешь?
- Выйду. Не одной же помирать.
- А еще может батя откупится, - сказал Далька, выскакивая за дверь. - Все, подпирай.
- Иди уже, - махнула на него пирогом Квейя. Прижалась к двери, выдохнула: - Не откупится. Ох, не откупится.
Но Далька этого уже не слышал.
Мать в горнице застелила лавки красным, приоделась сама, юбка синяя, рубашка с вышивкой, один раз надеванная, на ногах - вязаные носки. Волосы из под красного платка выбиваются темными кольцами.
- Иди сюда, - позвала она Дальку.
- Что?
- Вот, - мать выдала ему стиранные портки и рубаху, - надень.
- Мы умрем? - спросил Далька.
- Помнишь, видели телегу с костями на окраине деревни? Говорят, что это была семья, и до нее добралось Большое Зло. Умрем, конечно.
- Я не хочу, - сказал Далька тихо.
- А как же? - прошептала мать. - Что мы можем? Отпоют нас, отвяжут от деревни, Зло и войдет. Оно же не разбирает, хочешь ты или не хочешь. Можно только глаза подвязать.
- Зачем? - спросил Далька, снимая рубаху через голову.
- Затем, чтобы страшно не было, - сказала мать. - Чего страхом-то себя терзать? Это ж крик на всю деревню. А так тихо уйдем.
- А если больно? Если оно голодное? - Далька забросил рубаху в кадку, словно мать ее еще когда-нибудь выстирает.
- Тогда уж чего? Тогда кричи.
- А если драться с ним?
- Ох, Даль мой, - мать поцеловала Дальку в лоб. - Придумаешь же. Переодевайся и давай скатерть постелим.
Она ушла в комнату, где спала с отцом. Там стукнула крышка сундука, зашуршало полотно.
Далька скинул портки и быстро натянул чистые, боясь, что в этот момент его кто-нибудь увидит. Хотя кому интересно, что у него там червячком болтается между ног?
Наверху топал дед, перетаскивая что-то из одного конца чердака в другой.
Далька поежился, потому что ему вдруг стало холодно. В голове вертелось: как же меня не будет завтра? Ведь я есть!
- Ну вот.
Мать на ходу развернула дорогущую, купленную в Кимме ткань. По краям ее взмахивали крыльями вышитые петухи, а в центре сияло золотое солнце. Далька подхватил перекинутый конец, и они накрыли тканью стол, делая его необычно-праздничным.
- Теперь выставляй все из печи, - сказала мать, - а я пока в погреб за капустой и грибами спущусь. Тебе ягоды достать?
Она засеменила из горницы.
Далька постоял, задрал голову - дед, передохнув, опять чем-то скреб над головой. Потом принялся вытаскивать из печи теплые пироги, хлеб, мясные щи в чугунке.
- Тебе помочь?
Далька обернулся. У дверей в горницу застыла сестра. На ней было расшитое бисером платье из приданого, красное, с белой тесьмой, перехваченное пояском. На ногах - туфли с пряжками, на голове - праздничный плат. Далька поставил щи на стол и бросился к ней.
- Квейя!
Он уткнулся лицом сестре в живот.
- Что ты? - наклонилась, потрепала его по плечам Квейя.
- Я не хочу, чтобы ты умирала! - глухо проговорил Далька. - И чтобы батя с мамкой умирали! Даже дед. Пусть рыймар умрет!
- Ну как он умрет? - вздохнула сестра.
- Стукнуть его чем-нибудь!
- Как стукнуть-то? Страшно. За ним Зло. И сам он - Зло.
Квейя подвела Дальку к столу, они сели, брат и сестра, рядышком. Спустился нарядный, в цветастых штанах, в шапке набекрень, дед, старший Юханнен, провел ладонью по виску, подравнивая волосы, и умостился через стол, расправил складку на скатерти, поводил носом, сморщился на солнце, желтящее край окна.
- Вечереет.
- Ну-ка, Далька, помоги.
Мать принесла с собой мерзлое дыхание погреба. Далька, вскочив, принял горшок с грибами и поставил его перед дедом.
- Там еще.
Далька последовал за матерью к черному зеву в укромном закутке, взял миску с ягодами, усыпанными колотым льдом, и связку нарезанной на полоски белорыбицы.
- Квица! - крикнула мать. - Кваса из бочки достань.
- Да, матушка.
Наконец, убегались, все расставили, расселись.
Мать с умиротворением посмотрела на стол, вроде вышло, как надо. Квейя сидела, опустив глаза. Проголодавшийся Далька выбирал кусок пирога.
За окном потемнело, и дед от печных углей поджег две высоких и толстых свечи.
- Простите меня, - сказала мать, - за все, если было что не так. И ты, Квица, и ты, Далька, и ты, Кериг-тэль.
- Мамочка!
Квейя заревела, сдвинувшись, уронила голову ей на плечо. Далька всхлипнул. Дед подвигал седыми бровями.
- Давайте уже... - сказал он. - Умирать лучше сытыми.
И потянулся за ложкой.
Ну и успокоились. Разлили квас. Далька зачерпнул, захрустел твердыми, обжигающе-льдистыми ягодами, небо от них немело.
- Ешь, ешь, - коснулась его головы мать, едва он замер.
- Слышите?
Дед, а за ним и Квейя повернулись к окну. Из ложки у деда, словно испугавшись, обратно в горшок прыгнул склизкий гриб.
- Ну, все, отпевать начали, - сказал старший Юханнен спокойно. - Так оно и должно быть. Сначала отпоют, потом хлеба на дорожку всем нам накрошат.
- Не смотрите, - сказала мать. - Пусть их.
Далька уткнулся в миску, но глаза нет-нет и поднимались к окну - там плескал огонь и качались фигуры в белых рубахах, но больше ничего видно не было.
Голоса бились о стекло.
Они были монотонные, глухие. Но скоро набрали силу, и в такт им задрожала земля и словно бы заходили полы.
- Рыймар, рыймар...
Мать выпрямилась, глядя перед собой. Сестра спиной привалилась к стене. Дед, усмехаясь, ел. С его седой бороды капало на скатерть.
- Откупаемся... от Большого Зла...
Далька напряженно прислушивался, но разбирал со второго слова на третье. Пламя свечей металось, загоняя тени на потолок.
- Наказание... от Большого Зла...
В окно полетели какие-то комки.
- Что это? - прошептал Далька.
- Хлеб, - сказал дед.
- Зачем?
- Помнишь, как мы бабушку провожали? - спросила мать. - Также хлеб крошили, чтобы посмертие ее было сытным, и она не вернулась назад.
- Рыймар, рыймар...
Снаружи, казалось, запели еще громче. Холодом дохнуло в окно. Одна свеча на столе погасла, и тьма, проскользнув, собралась за печью.
- О! Откуп Большому Злу!
- А если батя все же договорится? - спросила Квейя, обхватив себя за плечи.
- Увидим, - сказал дед.
- Рыйма-ар!
За окном выдохнули последнее слово.
Стало тихо-тихо. Далька даже услышал, как сестра царапает ногтем ткань платья, пытаясь сковырнуть бисеринку.
- Ну, что, - шевельнулась мать, - давайте стол в угол, лавку - в центр горницы.
- Зачем? - спросил Далька.
- Сядем так, - сказала мать, - на виду. Не прятаться же. Все равно Зло найдет и умертвит. Оно чувствует, Зло-то.
- Ай! - вскрикнул Далька.
Пугая, к стеклу на мгновение прижалась рожа с выпученными глазами.
- Что? - наклонился дед, проследил за Далькиным взглядом. - Это ничего, - сказал он, погодя. - Сейчас сажей замажут. Ну!
Тычок его кулака заставил Дальку встать.
Мимо безучастной Квейи вместе они сдвинули стол к стене. Мать вышла из горницы и вернулась с длинными полосками темной ткани.
- Каждый пусть на глаза повяжет.
- Я просто зажмурюсь, - сказал Далька.
- И много ты выдержишь? Зло терпеливее будет. На! - мать сунула ткань ему в руки. - Квица!
Квейя повернула голову, губы ее задрожали.
- Зря я, наверное, отказала... Я не хотела, только он как закусил... Я ему по лысине...
Далька с дедом вынесли лавку в центр, одним концом уткнув в печной бок. В оконное стекло стукнули ладонью, принялись размазывать черное.
- Садимся, - сказала мать.
Сели.
Рядком, прямо напротив входной двери. Мать с дедом по краям, Далька с сестрой в центре. Далька поймал сестру за руку. Пальцы ее были холодные и неживые. Он чуть сжал их. Квейя покосилась на него и попыталась улыбнуться. Вышло плохо.
- А долго ждать? - с трудом проговорил Далька.
В груди словно надулся какой-то пузырь, мешал дышать.
- Скоро, - мать наклонилась, чтобы посмотреть на Дальку. - Завяжи глаза и жди. Скоро.
- Да, должно быть, уже, - сказал дед и завозился на лавке со своей повязкой. Он накрутил ее вокруг головы, затянул узел, обмахнув тканью Далькино ухо. - Свечу надо бы погасить. Зря ж горит.
- Погаси, сынок, - сказала мать.
Далька встал с лавки, подошел к столу и, послюнявив пальцы, прижал их к фитилю. Стало оглушающе темно. Ни капли света нигде.
Далька задрожал.
- Мама, деда, вы тута?
- Здесь, - словно из ямы какой произнес дед.
Далька вытянул руки.
- А где - здесь?
- Сюда, сынок, - прозвучал голос матери, но, казалось, совсем с другой стороны.
- Я не вижу, - прошептал Далька, делая несмелый шажок.
- Ты сейчас Зло разозлишь! - прошипел старший Юханнен.
- Все равно ж умирать, - сказал Далька.
- Другое дело, как. Повыдергивают тебе ноги да голову отвернут. Или за загривок зубами схватят...
- Ай! - закричал Далька, когда его руки что-то коснулось.
Далька попробовал таращиться во тьму, но глаза все время хотелось протереть кулаком, потому что в черноте плыли фиолетовые и зеленые пятна.
Замер, шевельнувшись, дед. Чуть слышно дышала Квейя. Матери словно и не было рядом, и ее бок справа казался холодным и шершавым.
Тьма.
- А уже ночь? - спросил Далька.
Ему никто не ответил, только сестра нашла его ладонь и заключила в свою. Дальке сразу стало не очень страшно. Повязку он так и не повязал, сидел, ежился. Квейя то сжимала его пальцы, то легонько царапала.
Тьма липла, будто невесомая паутина. Казалось, что она хоронит семью на лавке слой за слоем, и Далька крутил головой и выпрямлял спину, чтобы понять, что его ничего не опутывает. Несмотря на муторное и тревожное ожидание Большого Зла, он едва не задремал, как вдруг дом словно бы просел на угол. Глухо стукнули бревна.
Квейя сильно сжала Далькины пальцы.
- Это уже? - спросил Далька.
- Молчи, - прошипел дед.
Шорохи и скрипы внезапно полетели отовсюду к лавке. Стремительный топоток возник во тьме, надвинулся, и Далька испуганно поджал ноги.
От двери раздался смешок, легкий, детский.
Дом просел снова, но теперь уже другим углом. Далькин желудок подскочил к горлу. Что-то затопало, заурчало над головой.
- Я не хочу, я не хочу, - прошептал Далька.
Отклонившись назад, он упал с лавки. Рука сестры выскользнула. Что-то мазнуло по лицу.
- Куда? - окрикнул дед.
Но Далька пополз, пополз в кромешной тьме, стукнулся обо что-то, закрутился волчком. Дом качало, полы под коленками ходили ходуном, и было страшно, что они могут разойтись, открывая глубокую, полную воды и червей яму.
- Рыйма-ар! - донеслось снаружи.
Голос был какой-то умирающий, тихий, вкрадчивый.
Далька сцепил зубы и обнял ножку стола, у которого вдруг очутился. Зазвякал, заходил железный засов на входной двери. Кто-то сильный яростно рвался внутрь.
На чердаке с грохотом и треском обрушилась тяжесть, раздался рев, от которого мурашки побежали у Дальки по плечам и загривку.
- Рыймар, рыймар, защити, - зашептал он.
Хотя как рыймар мог их защитить, если сам открыл дом Большому Злу, Далька уже не задумывался.
Наверху рев сменили скребущие звуки. В темноте чуть вылепился, смутно белея, печной бок, и на его фоне, что-то громадное, косматое, топоча, внезапно пересекло горницу. Далька подпрыгнул вместе со столом, давя крик.
Большое Зло. Очень Большое Зло!
На лавке кто-то сдавленно застонал, послышались треск одежды, урчание.
- Ой, больно, - произнесла мать.
- Мама! - вскрикнул Далька.
Над ухом тут же злорадно хихикнули. Маленькие холодные пальцы ущипнули за голень. Далька отмахнулся, но, конечно же, не попал.
Наверху раздирали доски. Щепки летели в скат крыши. Дерево скрипело, словно ему было больно. Горница полнилась сопением, стесненными движениями, похрустываниями и вонью. Далька был уверен - во тьме вокруг лавки собрались чудища.
Бум-м! Бум-м! От тяжелых шагов стол подпрыгнул снова. С него скатился какой-то предмет, и Далька безотчетно схватил его.
Свеча!
Но только на что она ему? Ни зажечь, на защититься.
У-ух! - в бревенчатую стену грохнуло снаружи. Далька закричал, и шорохи, щелчки, топот надвинулись на него. Совсем близко чмокнули губы. Дрогнул, прошелестел воздух, словно рядом, промахнувшись, кто-то ухватил пустоту.
Далька отполз, забился в самый угол.
Тьма разразилась взвизгами и шлепками. На потолке треснула доска, и кто-то оттуда с пыхтением принялся ожесточенно проламываться вниз.
Дом шатался и опасно кренился. По полам ездила мебель - сундуки и приступки. Скакали черепки битой посуды. Потом неожиданно стало так тихо, что Далька обнаружил, что чуть слышно поскуливает, и крепко прижал ладони ко рту.
Хрясь!
Звук был как от переломленной палки.
- Ах, что ж ты! - раздался вдруг натужный голос деда. - Кто ж с ноги начинает? Тоже мне Зло Большое! Хо...
Хрясь.
Дед замолчал. Послышался мягкий стук завалившегося тела, затем взвилось голодное, торопливое чавканье.
Страх за себя куда-то девался. Далька выполз из-под стола. Ну и пусть я умру! - звенело в голове. Но вы все у меня, все...
- Квичка!
Кто-то оглушающе рявкнул, перекрывая Далькин крик. Тьма шевельнулась, приобрела синеватый отлив и заступила дорогу.
Далька с размаху ткнулся в твердое, колючее, едва не разбил нос. Его сгребли за шкирку и приподняли в воздух.
- Пусти!
Он забрыкался, попадая пятками по чему-то влажному, слюнявому. Под хохот, рычание и шепотки кто-то шумно втянул воздух.
- Пусти!
Далька плюнул во тьму.
- Я вас не боюсь! Давайте, ешьте! Я вас всех... - он замахнулся зажатой в кулаке свечой. - Я вас всех сожгу!
Существо, держащее его в лапе, опасливо фыркнуло.
- Да, сожгу! - крикнул Далька.
Тьма притихла, а затем утробно захохотала на разные голоса. Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Уох-ху-ху! Дом трясся, плыла вонь, трещал печной бок. Большое Зло веселилось, встряхивая Дальку за шкирку. Какая-то ехидная тварь, подпрыгивая, кусала пальцы ног.
- У меня свеча! - крикнул Далька.
Он выставил вперед руку.
- И что? - громыхнула тьма.
Что-то острое ткнулось Дальке в грудь.
- Она волшебная!
- Здесь волшебство только мое, - заявила тьма. - Ни рыймарово, ни чье еще. Только мое.
Два разных, слабо светящихся глаза обнаружились под потолком. Один зеленый, другой серебристый. А ниже - еще два: узкий и широко раскрытый.
- Неправда! - сказал Далька. - Стоит мне дунуть, и она загорится!
- Ну, дунь, - предложили ему.
- И дуну!
Далька зажмурился и вобрал воздух ртом, округляя щеки. Он и сам не знал, верит в то, что говорит, или нет.
Килька уверял, что если сильно захотеть...
- Ф-фу-у!
Зажатая в кулаке свеча переломилась, и нижняя ее часть шлепнулась на пол.
Ух-хо-хо! Ах-ха-ха! Большое Зло зашлось хохотом, заскреблось, зашумело, покатилось. Бум - в бревна. Бум - в другие.
Дальку перекрутило, стукнуло макушкой о потолочную балку. Больно! Где там Квейя? Почему не издает ни звука? Мертва?
- Ну, все, все, - отсмеялась тьма, и дом прекратил трястись, - пора, человечек, и честь знать. Ты, наверное, вкусный, как цыпленок.
- Последний раз! - крикнул Далька, вытянувшись от звенящей в нем храбрости.
Зло лениво цыкнуло.
- Ну, дунь еще раз.
Далька собрался с силами.
Пусть это смешно - противостоять Большому Злу, пусть никто не верит, что это возможно. Конечно, оно большое, огромное, у него тысячи слуг.
Но он, Далька, всей душой желает...
- Ф-фу-у-у!
Он держал свечу близко-близко. Но, возможно, его желание все же не было настолько горячим, чтобы дыхание родило хоть одну искру.
- Теперь-то... - насмешливо произнесла тьма.
И осеклась.
Крохотный огонек отделился от Далькиных губ и перепрыгнул на фитиль свечи. Слабый дымок на мгновение скрутился во тьме завитком.
Огонек мигнул и погас. Несколько мгновений тишины сменились неуверенным смешком.
- Испугал, - хрипло произнесло Зло.
Но Далька дохнул, и свеча, ожив, рассыпала искры по горнице, освещая изумленно застывшее Зло красноватым светом. Косматое, чешуйчатое, толстое, в потеках крови, оно многоглазо и подслеповато заморгало, разинув пасть.
- Ты как это...
- Отпусти, - приказал Далька, и чудовище осторожно поставило его на ноги.
С боков Большое Зло подпирали чудища поменьше, опасливо скалились, шипели, таращились, одно другого уродливее.
- Всех съели, да? - взглянув на пустую лавку, чуть не плача спросил Далька.
- Там и было-то... - начало Зло.
- Сожгу! - заорал Далька, рассыпая новые искры. - Твари!
Окровавленная сестра схватила брата за подол рубахи.
- Схоронись за спиной, - сказал Далька.
- Погоди.
Квейя с трудом поднялась и, скособочившись, встала у брата за плечом.
- Какие страшные, - сказала она, прижимая вывернутую, с неживыми пальцами руку к животу. - Ты не боишься их?
- Нет, - качнул головой Далька. - Они сами меня боятся.
- Почему?
- Потому что я не боюсь.
- Мы пойдем, - сказало Зло, обеспокоенно глядя на плывущие по воздуху искры.
- А мама? А дед? - Далька сделал шаг вперед.
Чудовище, отступая, сшибло лавку, залезло одной из лап в лужу крови.
- Извини. Мы это... Это все рыймар.
Кто-то повалился, взвизгнув, под ступней Зла, кто-то испуганной тенью скользнул на чердак и там, похоже, рванул через крышу.
- А вы не при чем?
Далька дохнул сильнее, и искры полетели на кривые морды, на шерсть, на косматые валуны животов.
Зло бросило взгляд на замазанное окно, словно искало путь к бегству.
Искры кого-то прижгли, в тени царапали бревна, в углу у двери, шипя и плюясь от страха, пытались разобрать пол.
Красноватый свет дрожал, делая горницу похожей на кузницу.
- Ты бы это... Договоримся? - спросило Зло.
- Я не рыймар, - сказал Далька.
- Мы, знаешь, мы можем забыть сюда дорогу. Я тебе, как Большое Зло... - Зло замолчало, тревожно всмотревшись в Далькино лицо. - Ты какой-то страшный, - сказало оно наконец. - У тебя жуткие глаза...
Далька шмыгнул носом.
- Горите.
Он дунул, и уже не искры, а пламя плеснуло в сторону чудищ.
Большое Зло вспыхнуло ярким факелом, отступило, непонятливо разглядывая свои пылающие лапы, и вдруг повалилось навзничь, увлекая за собой большую часть приспешников. Дом содрогнулся. Затрещала, обгорая, шерсть. Вой и рев заполнили горницу. Густой, серый, подсвеченный огненными всполохами дым потянулся в двери и к потолку.
Огонь возникал то там, то сям, пока, наверное, никого из чудищ не осталось. Квейя прижалась к Дальке.
- Все?
- Не знаю, - сказал Далька, щурясь и не выпуская свечу из руки.
- Как у тебя это получается?
- Просто верю, - сказал Далька.
Дым рассеивался, отсветы ложились на бревна.
- Там еще кто-то, - сказала сестра.
- Значит, я и его... - прошептал Далька, делая шаг.
- Стойте!
Из дыма выступил старик в штанах и телогрейке из медвежьей шкуры на голое тело и острозубо заулыбался. Куцая борода его была опалена, лоб чернел сажей.
- Все, признаю свою вину.
- Рыймар! - выдохнула Квейя.
- Ну, я, я, - рыймар втянул плешивую голову в плечи. - Оно ж следить за всем надобно. Зло-то Большое, а глупое.
Он повернул к Дальке слепой глаз.
- Ну, не пугай, не пугай, пуганый.
- А отец? - спросил Далька.
- Съели, по всем правилам, - рыймар вздохнул. - И шубы съели, дурни. Но это так... Я вам большой откуп приготовлю, всей деревней новый дом отстроим... Кто ж знал, что у тебя, Далька, младший Юханнен, волшебство в сердце? Никто не знал. Теперь-то уж чего, всю стаю разогнал, перебил, снова Зло приваживать...
- Зачем? - спросил Далька.
- Ну, как? - Старик наклонил голову. - Обговорим. Я тебе на первых порах Эрхинов, Лаерсо и Киемсо уступлю, четыре дома под тобой будут!