Хотя солнце уже давно взошло, в заячьей норе все спали. Там было темно и прохладно. Заяц открыл глаза, и увидел, что его родственник солнечный зайчик еще не бегает по потолку норы. А ведь каждое утро начиналось с его криков, которыми он будил заячью чету. На самом деле, солнечный зайчик был кузеном его жены, и именно она настаивала, чтобы заяц сделал что-нибудь, чтобы им чаще видеться. Солнечный зайчик летал по всему лесу и был даже там, куда не залетал сам горный орел, поэтому, если нужно было что-то передать родственникам, то зайчиха просто звала своего кузена и тот в мгновение ока несся на другой конец леса и даже через горы. Кузен был незаменим, но одна беда - слишком болтлив. Знал он много и общаться любил - с утра до вечера - но при этом был крайне обидчив. Однажды, когда зайцу надоела его болтовня, он закрыл себе глаза длинными ушами. Солнечный зайчик, увидев это, потерял дар речи и улетел на целый день. За это заяц получил строгий выговор от жены. Но потом зайчиха поговорила со своим родственником, и условились так: солнечный зайчик прилетает утром, рассказывает все новости и летит дальше по своей многочисленной родне как по заячьей, так и по солнечной линии.
Одна беда: как же сделать так, чтобы зайчик с первыми лучами солнца проникал в хорошо защищенную нору, где не было ни окон, ни дверей. Долго думал заяц, и вот, что придумал: просверлить в крыше дырочку, прямо над столиком зайчихи, где лежало зеркальце и куча сережек для ее длинных ушей. Как только вставало солнце, солнечный зайчик бесшумно влетал в нору, начинал бегать по потолку, стенам и заячьим мордочкам. Трудно тут было не проснуться. Зайцы слезали с кровати и, протирая глаза, слушали последние известия.
А в то утро зайчик не прилетел. Заяц посмотрел на темные стены, от холода его передернуло, и он опять спрятался под одеяло. Он не помнил, сколько спал, но только, проснувшись в очередной раз, вновь увидел лишь темные стены. На дворе, по всей видимости, стояла ночь, но ему совсем не хотелось спать. Удивленный, заяц слез с постели и пошел к выходу из норы. Он высунул мордочку и... его ослепил свет полуденного солнца и оглушила трескотня солнечного зайчика. Ничего не понимая, он вылез из норы и понял, что вокруг нее за ограждением из красных флажков стоят чуть ли не все обитатели леса. Они показывали пальцами на его нору и что-то оживленно обсуждали. Вслед за зайцем из норы вылезла зайчиха, протирая глаза.
Солнечный зайчик немедленно бросился к ней и начал кричать ей прямо в ухо. Пока заяц в недоумении оглядывался вокруг, зайчиха с кузеном вышли из норы и поднялись на ее крышу. "Принц, говоришь?, - промолвила она. Наш Генрих? А Эсмеральда?". Зайчик застрекотал еще сильнее. "Ну и замечательно!", сказала она, улыбнувшись. "Я очень за них рада".
Заяц смотрел на предмет, лежавший на крыше их норы и заслонивший собой ту дырочку, через которую обычно влетал солнечный кузен. "Кажется, тут всем все ясно кроме меня," недовольно заметил он. И в этот момент толпа, стоявшая на расстоянии от норы, охнула. Енот закричал через рупор, сделанный из дубовой коры: "Немедленно отойдите от яйца! Это опасно для жизни!". "Яйцо! - воскликнул заяц. Так это яйцо?!".
Он видел яйца ласточки и куропатки, тетерева и даже филина, и считал, что знает толк в яйцах. Но он никогда бы не сказал, что предмет, лежащий на крыше его дома - яйцо. Во-первых, у него не было скорлупы, то есть, того, что придает яйцу форму. Это яйцо было мягкое и похоже на каплю горячей смолы, но цвета изумрудного с золотыми крапинками. И эта огромная капля, размером с самого зайца, шевелилась!
Как раз в тот момент, когда енот закричал в рупор, яйцо треснуло. "Разойдись!" - рявкнул он. Грызуны и мелкие пташки в страхе отпрянули, животные посерьезнее остались на своих местах, причем медведь посмотрел на верхушку сосны с таким видом, как будто он пришел сюда по своим делам, а не глазеть на необыкновенное яйцо. А оно продолжало трескаться.
Тем временем зайчиха пересказывала зайцу то, что узнала от кузена. Все равно он говорил так быстро, что заяц далеко не с первого раза понимал, что именно тот произнес. Оказывается, дело было в следующем.
***
Принца Генриха в лесу знали хорошо. Когда ему исполнилось четырнадцать, отец - король Ульрих - впервые взял его в лес на правах взрослого охотника. Правда, охота ничем не увенчалась - ведь солнечный зайчик был вхож даже в королевский дворец и все обитатели леса заблаговременно спрятались по норам или ушли к родственникам за холмы. С тех пор Генрих не раз наведывался в лес, уже во главе собственной охотничьей партии. Как мы уже сказали, солнечный зайчик был очень болтлив, и о том, что именно от него лесные жители узнАют о приготовлениях двора к охоте, узнали дворцовые крысы. Крысы рассказали об этом поварам, повара прислуге, а прислуга донесла принцу. С тех пор королевская охота устраивалась только в пасмурную погоду, когда скрывалось солнце, и солнечный зайчик носился по тучам, очень переживая за своих родственников.
Генриху уже давно исполнилось восемнадцать, и отец решил, что ему пора жениться. Узнав об этом, Генрих очень обрадовался, но каково же было его разочарование, когда оказалось, что он не может жениться на своей любимой кухарке Матильде, а должен искать себе принцессу. А ведь если бы он ходил на уроки своего учителя истории магистра Цорна, а не скакал, как угорелый на Роланде (так звали его коня), по берегу Зеленого Потока, то знал бы, что каждый король из династии Вальденгершеров, родившийся в год, когда Луна находится в Сатурне, обязан добыть себе жену из логова дракона, жившего за Серебряными горами. Генрих вообще не разбирался в планетах и любил приговаривать, что ему известны только три светила: огонь под вертелом, на котором каждый вечер жарился огромный вепрь; волшебный бокал, который его дедушка герцог Вальтер привез в трофее из Саксонии, и который играл всеми цветами радуги, как только в него наливалось вино; и свеча в комнате кухарки. Король неодобрительно смотрел на то, что сын не разбирается в астрологии (сам он был известным звездочетом, слава которого дошла даже до сарацин), но отеческая любовь не позволяла вылиться гневу. Он вставал, выходил из залы, хлопнув тяжелой дверью, и запирался в кабинете на самом верху башни, откуда всю ночь смотрел на звезды.
В такие моменты Генриху было очень стыдно. Он молча доедал ужин и уходил к себе в комнату. Правда, на звезды он не смотрел, а, чтобы в нем не пробуждались муки совести, засыпал сам и спал, спал, спал... покуда вконец обнаглевший солнечный зайчик не начинал хватать его за бороду.
Как мы уже сказали, уроков магистра Цорна он не жаловал. Но будем справедливы - сам магистр не очень переживал из-за нерадивости ученика. Когда тот скакал на Роланде, он давал уроки истории Матильде. Почему-то это очень сердило короля, но магистр всегда говорил, что ведь его величество сам ратует за просвещение подданных, и тот не находил, что сказать в ответ.
Но факт остается фактом - Генрих родился в год, когда Луна была в Сатурне. Жаль, что узнал он об этом от самого короля в тот день, когда тот позвал его к себе и сказал: "Мой мальчик, настало время подвига! Не посрами памяти наших великих предков. Завтра ты начнешь готовиться к бою с драконом".
Генрих умел драться. О силе его удара могли поведать и гофмаршал Вурст и конюх Ганс, егерь Карл и Матильда. "Дракон так дракон", подумал он, когда отец сказал, кто будет его противником. Из арсенала ему был выдан меч герцога Руперта и испанское копье, которое приносило удачу в бою двум поколениям Вальденгершеров. Позвали Цорна. Он пришел с картой Серебряных Гор, на которой была обозначена пещера дракона. Через месяц Генрих отправился в поход. По этому случаю король устроил пир, но все так увлеклись едой и вином, что не заметили, как Генрих сел на Роланда и отправился на север. Провожал его только отец. Королю впервые в жизни хотелось плакать. Он чувствовал, что у него дрожат веки, и не мог понять, что с ним происходит. Солнечный зайчик, который тоже наблюдал за проводами Генриха, решил ему помочь. Он бросился прямо на сверкающие доспехи принца, который почти скрылся за горизонтом, и король зажмурился. Когда он открыл глаза, все было покрыто пеленой - и Зеленый Поток и лес и небеса. Но слезы во дворце лились уже давно - на пир пошла вся прислуга, кроме Матильды, которая сидела одна в своей комнате и тихонько всхлипывала, глядя из окна на силуэт Серебряных гор на горизонте.
Как вы думаете, от кого лесной народец обо всем этом знал? Правильно, от солнечного зайчика, который навещал принца и по пути в пещеру дракона. Единственное, чего он не знал, так это то, о чем Генрих говорил в пещере с драконом, ведь ни один солнечный луч не проникал туда. Но ему очень хотелось бы это знать, потому что сначала из пещеры выбежал испуганный Роланд, за ним - Генрих, а потом огромный разъяренный дракон. Солнечному зайчику даже показалось, что Генрих бежал быстрее его. А произошло в пещере вот что.
***
"Хру, огня!" - крикнула Ева. Из расселины в скале появилась голова дракона. Ева стояла прямо перед печкой, поэтому дракон вытянул длинную шею и легонько толкнул ее в плечо. "Ты что толкаешься?", ничуть не обидевшись спросила девушка. В этот момент из пасти дракона вырвалось пламя, подпалив сложенные в печке дрова. Левым рогом дракон подхватил задвижку и закрыл печку. Только после это он заговорил. "Ева, ты же знаешь, мне тяжело облечь мысли в слова. Мне легче сделать дело, чем объяснять, что да почему". "Конечно, Хру, знаю. Не надо было ничего объяснять", - сказала Ева, улыбнувшись.
В пещере постепенно становилось теплее. Ева сидела у огня, о чем-то задумавшись, а Хру ворочала страницами книг в библиотеке, которую тролли вырубили в соседней скале. Хру была очень образованным драконом из древнего рода Хнукюров, которые в незапамятные времена переселились сюда из Исландии и последние двести лет каждый вечер глотала не только целого быка, но и пару толстых фолиантов. Сегодня она вновь вернулась к истории своего далекого родственника Фафнера. Каждый раз, когда она ее читала, ее, обычно спокойную, разбирала злость. Вот и сегодня она в сердцах вскрикнула: "До чего же глупое существо!". Прибежала Ева, начала ее успокаивать, говоря, что в прошлый раз, когда Хру закричала, она чуть не спалила шкаф с древними книгами. "Из кухни приходил тролль, - сказала она. - Спрашивал, когда подавать ужин". "Да прямо сейчас пускай и подают", - печально сказала Хру. "Не принимай близко к сердцу эти старые легенды", - сказала Ева и чуть не рассмеялась - до того забавна была мина на драконьей морде.
После ужина Ева предложила Хру полетать, чтобы развеять грустные мысли и немного подышать перед сном. Хотя Хру совсем не хотелось выходить из пещеры, она согласилась, видя, что Ева в предвкушении полета то и дело закусывает нижнюю губу. "Только недолго". "Конечно, недолго", воскликнула Ева, всплеснув руками. "Бегу одеваться!". Через пару минут она выбежала из пещеры в шубке из лисьего меха, перепоясанная кожаным поясом. Хру уже ждала ее там. Ева запрыгнула на шею дракона, и они взлетели.
Позади остались Серебряные горы и леса Вонебурга, мелькнул родной Евин Гренцдорф... Они пронеслись над Барнефельдской пустошью и оказались над морем. "О чем ты думаешь?" - прорычала Хру. Еве кричать было не надо, потому что она говорила дракону в самое ухо. "Эсмеральда - красивое имя", сказала она. "Ну скажи, что я здорово придумала!" - крикнула Хру. "Да, ты молодчина!", - потрепала ее Ева по загривку. Когда Ева думала, какое бы имя себе выбрать, именно Хру подсказала ей это. "А что это значит?" - спросила тогда она, и Хру ответила: "Изумрудная. Ты ведь знаешь мою слабость к этому цвету" и подмигнула.
Впереди показался остров Нимсгерн; это значило, что пора разворачиваться. Ева хорошо знала очертания острова, хотя и не увлекалась космографией. В первый их совместный полет Хру при подлете к острову легла в правый крен, не предупредив Еву, и та слетела с загривка дракона прямо в холодные волны. От страха девушка потеряла сознание, и, когда Хру вытащила ее из воды, была как неживая. Хру сама страшно перепугалась. Волнуясь, она сняла с Евы мокрую шубку и платье, выжала их мощными лапами, так что те стали похожи на две бурые тряпочки, потом начала растирать тело Евы, забыв, что ее лапы холодны как лед; опомнившись, положила Еву на песок, вырвала с корнем две сосны, наломала их стволы на бревна, соорудила из них колоду и подожгла своим испепеляющим дыханием. Ева очнулась уже в сухих платье и шубе, и, увидев, с какой тревогой на нее смотрит Хру, не стала на нее кричать, а, наоборот, начала успокаивать, говоря, что ничего страшного не случилось. Но с тех пор она взяла за правило крепко держать Хру за рога, а при подлете к острову сильнее обхватать ногами ее шею.
В этот вечер ни Еве, ни Хру не хотелось разговаривать. Каждая была погружена в собственные мысли. Хру размышляла над судьбой Фафнера; Ева вспоминала историю принца Готфрида.