Северус заставил мня подняться еще до рассвета. Я быстро вымылась, позавтракала гречневыми хрустящими хлебцами с сыром и свежим огурцом. Отчим тем временем собрал вещи, которые могли бы мне пригодиться. Они уместились в школьном рюкзаке. Я не стала заглядывать внутрь и бросать туда что-то еще.
На рассвете разразился отчаянным воплем дверной звонок (скорее всего, его ударили кулаком). На крыльце стоял Блэквуд. Из-за его спины выглядывали трое напуганных старшекурсников (одна девушка и два долговязых худощавых паренька). Они не стали входить, и я вышла под мелкий холодный дождик.
Мой тренер не отличался разговорчивостью. Я молча последовала за группой волшебников, одетых в маггловскую одежду. Долговязые парни были в ярких спортивных футболках, черных пиджаках и голубых дырявых джинсах. Смотрелся этот ансамбль ужасно. Девушка была в летнем ситцевом сарафанчике и ужасной разноцветной волосатой синтетической кофточке.
Мне всегда было интересно, почему волшебники не могли просто снять с себя мантию и идти по обычному городу. Они б меньше отличались от магглов, чем в том, что они покупали себе в магазинах не волшебников.
Мы незаметно очутились на пустыре. В траве перед нами на боку лежала старая ржавая кастрюля.
- Все возьмитесь за кастрюлю, - приказал Магнум.
Я не торопилась. Вдруг подумала, что, может быть, никогда больше не увижу Марвина! Что же с ним сделает Северус?!
Блэквуд схватил за плечо, и я почувствовала, что меня отрывает от земли и несет куда-то. Тренер не отличался галантностью. Я не удержалась на ногах, когда это кончилось, и кубарем прокатилась по пыльному асфальту, вывихнув кисть правой руки.
Магнум не стал по пустякам растрачивать магические силы и дедовским способом вправил кисть. Я взвизгнула. Выражение лица Блэквуда не располагало к продолжению концерта, так что пришлось прикусить язык и плестись за ухмыляющимися старшекурсниками. Они-то привыкли трансгрессировать и пользоваться порталами!
Тренер привел нас на "пересылочную базу", где нам предстояло готовиться к соревнованиям четыре дня в походных условиях. Это было нечто вроде разминки на лоне природы перед основной подготовкой. Ребятам предстояло вспомнить, что вообще такое колдовать. Оказалось, что из компании спортсменов Хогвартса, где всем было до семнадцати лет, в июне колдовать могла только я. А я как-то и не подумала, что внутри дома Северуса мне мог кто-то запретить это делать. На улице, дома у кого-то другого - вполне возможно, но не на территории декана Слизерина.
Я не стремилась построить со старшекурсниками хорошие отношения. Они не были похожи на меня и не были мне интересны. Эти подростки были по духу спортсмены. Азартные, веселые, увлеченно тренирующиеся, соревнующиеся. Я же не стремилась победить, не участвовала в послетренировочных играх и старалась жить особняком. У меня была своя комнатка с отдельным входом в длинном деревянном доме, кровать-однушка и тумбочка с полупустым рюкзаком. Эти вещи и составляли мой маленький мирок, в который я не пускала никого.
На дне собранного Северусом портфеля я нашла ту самую скляночку, подаренную мне пожилым кентавром, а еще небольшую книжицу по искусству ведения ближнего магического боя, которая больше походила на инструкцию по кун-фу. Я не имела представления, что каждому магу следовало бы уметь работать заклинания от рикошета, одновременно с этим биться с другим противником в упор и уворачиваться от случайных и неслучайных заклинаний, летящих со сторон и из-за спины. Для тренировки этих умений следовало выполнять ряд упражнений. Одни мне показались слишком сложными, другие - смешными. Я начала с третьих - относительно нормальных. Времени для тренировок оставалось предостаточно - с 8 вечера до 8 утра.
Натаскивание на соревнования было однообразным и скучным. Я не скажу, что у меня получалось хорошо, мне было просто неинтересно. Никакого адреналина.
Повышенное внимание со стороны долговязых надоедало. Или снадобье задавало для мужского пола одинаковую программу на ухаживание, либо пацаны до такой степени были неоригинальны.
Четыре дня пролетели незаметно, оставляя в памяти лишь ясную мышечную боль - результат ежедневных тренировок.
Всем приказано было собрать пожитки и ждать во дворе.
Я ожидала худшего - нового портала, но мы отправились на вокзал на платформу 9 и ¾. Только сегодня на перроне стоял не алый Хогвартс-Экспресс, а черный лаковый Андермаунд. Мне показалось, что на платформе собралось еще больше народу, чем на первое сентября. А вот толпа от Хогвартсовской разительно отличалась. Лица детей были напряженные, сосредоточенные. Чувствовалось, что и разговоры между ними ведутся деловые. Атмосфера была что надо. Никто тебе не мешает, никто не привязывается.
Вчетвером мы заняли первое свободное купе. Магнум пошел дальше. В отличие от других тренеров, горячо обнимавших найденных на перроне приятелей, наш вел себя сдержано, изредка пожимал руки, еще реже перебрасывался парой хриплых слов.
Мы устроились на скамьях. Еще полчаса просидели в духоте, а потом тронулись. Поезд быстро набрал скорость. За окнами пронесся лондонский вокзал, а потом мы с визгом влетели в подземелье. В купе зажегся голубоватый свет. Я ждала, что мы вот-вот вырвемся из туннеля на волю, но так и не дождалась. Под голубыми лампами мы ехали до самой ночи. По обыкновению я читала северусово кун-фу, а оставшиеся члены команды Хогвартса весело чесали языки обо всякую ерунду. Наконец, засвистели тормоза и мы выехали на свежий воздух. В сумерках различались далекие холмы, а в небольшой речушке отражалось оранжевое солнце. Поезд дернулся, задрожал и остановился. Я вздохнула с облегчением.
Мы вышли на белый мраморный перрон, а перед нами предстал великолепный белый замок, освещенный тысячью голубых огненных магических шаров. Замок был похож на огромную белую иглу, прошивающую облака. Ворота, словно кружевами, были украшены бесчисленными скульптурами волшебников в самых замысловатых позах. Этот замок был не больше Астрономической башни Хогвартса, но намного превосходящий ее по красоте.
Убранство же его было весьма скромным. Редкие скамьи, начищенные до блеска полы и бесконечные фрески, покрывающие потолки. Так и хотелось лечь на пол, чтоб рассмотреть древние мифические сюжеты.
Я никогда не видела ничего подобного.
Нас провели через большой круглый зал, напоминавший скорее картинную галерею, по красной ковровой дорожке, устилавшей высокие каменные лестницы, наверх.
Я заметила, что поток людей быстро рассредоточился по помещениям. По узкому коридорчику шла группа не больше двадцати человек. Наконец, мы остановились.
Наших мальчишек поселили с двумя незнакомыми мне спортсменами.
Магнум подошел к тренеру трех улыбчивых девочек. Через минуту наша Катарина поселилась с ними.
Я не смотрела в сторону Магнума. Мое внимание захватила черноволосая худощавая белокожая девочка примерно моего возраста. У нее было такое же выражение лица, как и у моего тренера. Она увлеченно доводила до слез кудрявую девочку.
На плечо легла тяжелая ладонь.
- Сливки общества, - усмехнулся над моим ухом Магнум.
Я огляделась. В коридоре оставались стоять только тренера, я, маленькая черноволосая вампирша, ее кучерявая жертва и ухмыляющаяся девушка-шкаф, которую я сперва приняла за перекачанного пацана. О лучших соседках и мечтать нельзя!
Мы вошли в просторную комнату, освещенную одиноким свечным светильником. Девочка-переросток добавила света, создав сразу несколько золотых шаров, после чего коротко представилась:
- Арма Стюарт.
Я кивнула, вампирша хмыкнула, а кудряшка, скорее всего, не услышала, что девушка-шкаф представилась. Вдруг черноволосая замерла, впившись в меня наглыми глазками, и выдала:
- Арма, гляди! В этом году кроме плаксы Сью Линк с нами поселили очередную жертву Блэквуда!
В голосе чернявой слышалось предвкушение, будто я должна была стать ее очередной жертвой. Арма же смотрела на меня безразлично.
- Полин Брокко, - представилась я.
- Эвелина Думбай, - представилась вампирша.
- Сьюзен... - начала было кудряшка, но ее нагло оборвали.
- Молчи! Тебя уже представили.
Эвелина прошлась вокруг меня, задумчиво теребя прядку иссиня-черных волос, и хмыкнула:
- Брокко, говоришь? Первогодка? Дочурка Северуса? Не думала, что его дочь может выглядеть приличнее БОМЖа.
Я не стала ждать продолжения монолога. Отвернулась и постелила себе постель. Эля поняла, что разговор окончен и ушла в свой угол.
Не знала, что делать с книжкой Северуса и зельем кентавра. Я не хотела, чтоб их увидели. Но потом решила, что оставлю все в рюкзаке как есть. Северус не побоялся сунуть зелье в рюкзак и я не буду бояться оставить его в прикроватной тумбе.
Стоило мне подумать о зелье, как вспомнила о боли в метке. Она не исчезала, но я старалась не думать о ней, это помогало. Боль стала естественным ощущением, вроде ощущения одежды на теле, практически неотъемлемой частью меня. А тут она будто проросла сквозь кожу, вышла наружу и снова стала видимой, ощутимой, она вновь могла рвать и разъедать меня...
Размышления прервал Магнум. Я почувствовала, что мою спину буравит чей-то взгляд и обернулась. Тренер мотнул головой, предлагая следовать за собой.
Причин задерживаться в компании новых соседок я не видела и покорно вышла за Блэквудом.
Мы прошли по знакомому коридору, не стали спускаться вниз - миновали балкон, а потом свернули направо и буквально через пару шагов очутились в огромном зале с паркетным полом, три стены которого были зеркальными, а одна представляла серию огромных окон, потолок же украшали великолепные фрески.
Магнум облокотился об оконную перегородку.
- В замке Андорос спортсмены не носят мантий, спят в общих комнатах и моются в общих саунах. Для Вас не будет исключений.
Я сперва не поняла к чему его монолог, а потом в ужасе подумала про повязку на правом плече. Блэквуд дождался ответной реакции на реплику и продолжил:
- Вы прекрасно представляете, кто Главный Судья матча. И еще лучше, что должны показать себя ему равным противником, - бывший Пожиратель усмехнулся, - Переодевайтесь! - приказал он, бросая мне под ноги сверток с формой.
Я колебалась. Он изобразил, что увлеченно изучает пейзаж за окном.
На педофила Блэквуд не походил, и я влезла в тренировочные боди и легенсы. Рукава отсутствовали, так что не совсем чистая повязка, закрывавшая кровоточащую метку, была на виду. Я инстинктивно прикрыла ее ладонью, будто это могло отвлечь внимание от бинта.
Подошел Блэквуд, убрал с повязки руку, а затем развязал узелок посеревшего от многократного использования бинта. Я вздрогнула и попробовала сделать шаг назад, но мужчина легко удержал меня.
Он не хватал подобно Северусу, не впивался пальцами, не стремился оставить на память пару-тройку свежих болючих синячков. Он удержал, положив на спину жесткую ладонь. В этом жесте не было деликатности, только спокойствие и правильность. Каждое его движение было правильным, т.е. в них сочетались минимальные затраты сил с максимальным эффектом. Невольно по коже пробежали мурашки. Бессильная что-то изменить, я сжала кулаки и молча наблюдала, как этот моральный урод разматывал бинт.
Мне показалось, что я начинала понимать логику его действий. Для начала он отнял возможность побыть самой с собой, отвлечься и отдохнуть в этом бесспорно прекраснейшем замке, поселив с неприятными мне девочками. Почему Блэквуд это сделал? Может быть, ему не нравились мои вечерние тренировки. Потом тренер проверил, буду ли я следовать его молчаливым приказам. Я вышла за ним из комнаты без раздумий, а значит, следовала. Затем он заставил раздеться перед ним. Я не оказала сопротивления. А сейчас он заставлял меня почувствовать себя голой в одежде. Именно так я ощущала себя без бинта.
Магнум больше не удерживал меня. Я выкрутилась из его объятий и выбежала в коридор, сжимая Мертвую Птицу здоровой рукой, будто это была рана, из которой фонтаном выплескивалась обжигающе горячая кровь. Я выбежала на балкон, огляделась по сторонам, ища знакомый коридор. Складывалось впечатление, что замок вымер. Спросить, куда бежать дальше, было не у кого, а бежать не туда было страшно. А вдруг нарвусь на кого, и он подумает, что я страдаю пространственным дебилизмом, ах да... топографическим кретинизмом! Глупо? Но именно такие вот мысли, страх чьей-то неправильной оценки, чужого мнения, косого взгляда останавливает, вгоняет в ступор. И что-то сделать с этим практически невозможно, потому что избавиться от ступора можно лишь став полностью независимой, девушкой без комплексов, предрассудков и ненужных домыслов. А избавиться от всего одномоментно было не реально, вот я и стояла на балконе, не зная, куда себя деть, когда за спиной услышала спокойные шаги. Обернулась. Прямо за мной стоял ухмыляющийся Магнум Блэквуд.
Во мне вдруг что-то сломалось, треснуло, раскололось. Я чуть не заревела в голос, чуть не взвыла от внезапно охватившего отчаяния. Вместо того чтоб побежать, куда глаза глядят, я покорно ждала, пока он не приблизится вплотную. А потом так же покорно, проглотив вопль, рвавшийся глубоко изнутри, поплелась за ним в свою комнату.
Вошла внутрь, прошла через полутемную комнату и упала на кровать, с головой забравшись под одеяло, прогуляла ужин, выслушала Эвелинины причитания, что я слабачка, трусиха, никому ненужное, абсолютно никчемное существо, и так и не смогла заснуть.
Было еще очень рано, когда я показала голову из-под одеяла. Соседки спали. Я попробовала встать, но сперло дыхание от резкой боли в плече.
Боль пришла внезапно. По щекам покатились слезы. Я лежала не в силах превозмочь боль и пошевелиться. Часто мне помогало "расчленение" боли. Вот и на этот раз я старалась как можно четче прочувствовать, какая именно боль не давала свободно двигаться. Источником боли, как обычно, была метка. Я попробовала мысленно выделить плечо из списка частей собственного тела - смогла дышать. Мне перестало казаться, что болит все тело, что боль сковывает по рукам, ногам и груди. Этап номер два: попыталась ощутить, что именно я чувствовала. Бывает же боль от пореза чистым и грязным лезвием, от удара и от сотен других вещей, и все эти типы боли разные, они ощущаются телом неодинаково. Моя боль была болью от ожога, будто к телу приложили раскаленный металл - я смогла пошевелить пальцами и сесть. Это походило на кошмар, зато ощущение, что живешь и что хочешь жить еще очень долго было просто потрясающим. Наверное, если б плечо заболело так вчера на балконе, я б выкинула какую-нибудь ужасную неисправимую глупость, после которой мне так и так надо было б меняться.
Но боль пришла сегодня...
Я осмотрелась. Соседки видели тридесятый сон. Можно было встать и умыться. Я осторожно приоткрыла дверь комнаты и тихонечко выскользнула в коридорчик, прошла несколько дверей в чужие комнаты и вошла в сауну.
Меня сразу окутало облако теплого пара. Я вылезла из формы, замоталась в одно из висевших на крючках молочно-белых махровых полотенец, обула резиновые тапочки, которыми меня заботливо снабдил Северус, и пошла мыться.
Сауна была разделена на несколько больших секций: не слишком глубокий квадратный бассейн и сауны разных народов мира находились на нижнем ярусе, а по лестнице можно было попасть в душевые и к умывальникам, расположенным на балконе. Вниз вела лестница и зигзагообразная водная горка. Полотенца и тапочки можно было оставить в кабинках около душа.
Внизу хлопнула дверь. Я затаила дыхание, ожидая худшего, а именно появления в сауне Эвелины.
Я ждала, а сама старалась себя убедить, что бояться ее не стоит, что она обычная маленькая дрянь и не более того. А если она дрянь, то нечего ее слушать.
Снизу донеслось:
- Привет, Полли. Хочешь присоединиться к бедняжке Сью или остаться при мне? - этот нагловатый голосок невозможно было не узнать.
Я посмотрела вниз с балкона и постаралась ответить без лишних эмоций:
- Не поверишь, я останусь сама с собой.
Эвелина усмехнулась.
- А метка всегда болит?
Мне показалось, что Эли ответ был интересен.
Я взглянула на правое плечо и отметила, что снова сжимаю его левой ладонью. Усилие потребовалось, чтоб убрать руку с плеча и выставить Мертвую Птицу на показ, взявшись обеими руками за перилла.
- Да, - голос сорвался, каменная маска на лице затрещала по швам.
Я почувствовала, как жадно девочка впилась взглядом в мою руку, остановившись за моей спиной.
Я обернулась и встретилась взглядом с маленькой вампиршей. Хотела моргнуть, отвести глаза, но... она сделала это первая. Я не спешила обманывать себя, что это было очко в мою пользу, помня, что в ее - по меньшей мере три.
Она встала справа на расстоянии меньше вытянутой руки.
- Она красивая, - в голосе Эли была... зависть!
- Хочешь такую? - собственный голос показался мне ледяным.
Снова усмешка.
- Я хочу не ТВОЮ, а СВОЮ метку.
Она протянула руку к моему оголенному плечу. Внутри все бушевало, орало, говорило, шептало: отними руку, убери подальше, не дай ей коснуться метки. А я напротив расслабилась и не стала противостоять неизбежному.
Ее касание усилило боль, но на это мне было плевать. После утреннего приступа это было лишь мягкое напоминание, что я жива.
- Больно? - спросила Эля, надавливая на линии метки чуть сильнее.
Я снова посмотрела ей в глаза. В них было что-то, заставившее уголки моих губ вздрогнуть и своевольно расползтись в улыбку.
- Да, - едва слышно ответила я.
В моем голосе было то, что заставило Элю отшатнуться, отнять руку, сжать пальцы, только что гладившие метку, так, будто их ударило током.
Я понимала, что в эти минуты походила на конченную мазахистку, хотя и не чувствовала удовольствия от боли. А как мне еще нужно было реагировать? Как нужно было жить? Ходить бесконечно плакаться в подвернувшуюся сухую жилетку? Жаловаться на жизнь? Убиваться? И медленно умирать?
Я вела себя правильно. Я "забывала" о боли, я высмеивала ее... я не ныла и не жаловалась на судьбу! Я жила. Брала и просто жила, наслаждаясь жизнью, приняв, что боль будет со мной не месяц, год, два, не десятилетие, а всю оставшуюся жизнь. Это плохо? Нет. Тяжело? Конечно! Это мой выбор.
Эля еще раз попыталась встретиться со мной взглядом, но сразу отвела глаза и пошла в душ.
Дверь хлопнула во второй, а потом и в третий раз. Я пошла мыться. Девочки, проходившие мимо, глядели на метку во все глаза.
Вернулась в комнату с гордо поднятой головой и чувством, что выиграла одну очень важную битву. Не с Элей. С самой собой - это намного важнее.