Опять идут они в аэродрома гул, опять идут, ссутулившись под ношей.

Опять их ждут и только тяжкой боли стон тем, кто остался режет, режет душу.

Я не хочу сказать: " Прощай, прощай, браток". И всё же лезет, лезет всё наружу.

Я так хочу, чтоб взрыв не у твоих был ног, я так хочу, растяжку не послушай.

Уходят первые и никаких гвоздей. Уходят первые, вопросами не мучай.

Сказать вам нечего, иллюминатор - змей, взгляни туда и он всему обучит.

Они хотят кричать, но слов нельзя найти, хотят молчать, но разрывает души.

Это как будто выстрел лишь на полпути, это как будто матами прям в уши.

И вот опять разрыв и вот опять без ног, сквозь грохот стон, затягивают раны.

Не до дверей уж здесь, не до ключей, замков, не подвела бы лишь затвора рама.

Я не хочу сказать, что без осколка в грудь, ты пустота, ты ни черта не стоишь,

Но он калекой стал, коляску б хоть достать, а этот гад на иномарке гонит.

Ну вот и всё, конец, и разума предел толкает в спину за черту безумья.

Ты никому плохого в жизни не хотел, но так случилось, как никто не думал:

Встаёт судья, объявлен приговор, заслуг уж нет, с груди снимают орден...

Как это страшно, вдруг, остаться не у дел, а ведь омыт он не водою, кровью.

Колчин-Бедерман.