В те далекие, памятные времена Москва не была ещё ни мегаполисом, ни даже российской столицей, а слыла добрым уютным городом с крепкими традициями.
Горожане соблюдали все праздники, особенно почитали Масленицу. К ней готовились заранее и отмечали с большим размахом, которого требовала широкая загадочная московская русская душа.
Любимым праздничным представлением у простого люда на Масленицу были кулачные бои... В старину кулачный бой "Сам на сам" на Москве-реке начинался по свистку судьи. В этот раз судьёй был выбран татарин Мамамев, из торговых рядов с Хитровки, где он держал лавку с пряностями, а также приторговывал марафетом, табаком и мёдом, по прозвищу Мамай. Здоровенный, рассудительный и, по слухам, неподкупный, он и объявил о начале состязаний в этот раз...
Кулачные бойцы встали друг против друга в ожидании сигнала к бою. Судья, сунув в рот старый, покрытый патиной медный судейский свисток, и поскольку его нос отчасти был забит нюхательным табаком, стал мощно набирать ртом воздух, чтобы громко засвистеть. Но засвистеть не удалось! Мамай почувствовал, как свисток, увлекаемый потоком воздуха, скользнул по языку, гортани и исчез в животе. К своему ужасу и оживлению собравшихся горожан, Мамай понял, что проглотил свисток, как случайно проглатывают вишенку вместе с косточкой!
Воцарилась тишина. До сознания Мамая тупо доходило: лишь минуту назад он был уважаемым человеком - судьей кулачных боёв. И вдруг, ни с того ни с сего, он стал посмешищем! И что же дальше? После этого конфуза любой слободской пацан будет скалиться и отпускать шутки ему в след!
Мамай с досады хлопнул себя ладонью по животу и очень удивился, когда в ответ на шлепок раздалась приглушённая трель проглоченного судейского свистка. Публика заулыбалась в ожидании новых событий. Мамай осторожно шлёпнул себя ещё пару раз и совсем растерялся, так как опять засвистело! Причём два раза подряд. Публика начала заводиться, а кто-то уже безудержно хохотал. Зеваки, кучно стоявшие вблизи теперь уже бывшего судьи, поняли розыгрыш! Свист изображал из-за спины Мамая весельчак и балагур Аркашка - половой из трактира на Пятницкой.
"Вдарь пошибче по пузу кулаком!" - под дружный смех выкрикнул из толпы женский голос: "Можа оно и выскочит обратно через горло взад!"
И тут Мамай произнес классическую фразу, которой не раз оправдывались наши государственные чиновники от клерка до министра: "Хотелось как лучше, а вышло как всегда! Да ещё обсмеяли! И зачем я на вашу долбанную Масленицу попёрся? Нашута она, ёрш вашу медь, мне сдалася!" - запричитал Мамай. А весельчак Аркашка сопроводил яркую, но короткую речь Мамая имитацией приглушенного звука судейского свистка, исходящего из мамаева пуза - "Бархана Мудрости", как тот его с любовью называл, добавив к свисту низкий басовый, протяжный, с переливами звук несварения желудка самого большого слона.
Народ хохотал до слёз, во весь голос! Слышно было аж за версту! Общее веселье поддержал коренник из свадебной тройки лошадей, запряжённых в широкие расписные розвальни, привезших поглазеть на празднество невесту с женихом. От его ржания весело зазвенели бубенцы на хомуте, оснащенного к тому же большими деревянными обручальными кольцами. Тройка лошадей была украшена крупными бантами и атласными лентами: коренник красными, а пристяжные синими.
Голубоглазая невеста смеялась, обножив свои крепкие белые зубы. "Такой палец в рот не клади, откусит руку по локоть!" - съязвил какой-то остряк. Из под красного тулупа у невесты выглядывал белый накрахмаленный подол подвенечного платья.
Счастливый жених встал во весь рост в розвальнях и помахал шапкой, как бы прощаясь с веселой толпой и холостяцкой беззаботной своей прошлой жизнью, будто хотел сказать: "Запомните меня таким, как сейчас - молодым, здоровым и свободным!". Так и поехал стоя, навстречу неизведанному пока ещё семейному бытию.
Из толпы вслед молодым неслись пожелания и наставления, типа: "Эй жених, смотри женилку по дороге не отморозь! Она тебе ТЕПЕРЬ ох как сильно пригодится!"
Только свадьба скрылась из вида, к праздничному действу, со стороны Крымского Брода, подъехала подвода с двумя бочками медовухи, брагой и самогоном. Толстые румяные бабы подносили на лотках горячие блины со всякой снедью. Блины предлагали на любой вкус: пресные, сдобные, тонкие-полупрозрачные с дырочками, толстые-пышные на простокваше, молоке и сливках, выпеченные в русской печи. Угощение было бесплатным! Сказали, от купца Колчина. У него в канун Масленицы внучка родилась! Уж больно внука - наследника хотел, и на тебе - шестая внучка кряду! Ничего, смирился! В честь деда Олега Ольгой нарекли.
Отсмеявшись, народ потянулся подкрепиться медовухой с блинами.
А сердобольные бабы, окружив Мамая, с шутками и прибаутками, стали наперебой раздавать советы пострадавшему от "тяжкой и вредной" работы на благо праздного общества: каким способом наверняка избавиться от обузы в животе. Причём, каждая из советчиц настаивала на своей сермяжной правде - единственно верном рецепте избавления от свистка без его поломки и сильно не навредя животу, со стопроцентной гарантией!
Мамай, подняв брови и выпучив испуганные глаза, внимательно слушал и запоминал, боясь пропустить, любой пункт из спасительных рецептов.
В окружении десятка сочувствующих добрых женских лиц он стал успокаиваться, осознавая, что к нему обратно возвращается временно утерянное чувство собственного достоинства. Он даже попытался улыбнуться!
Обобщённое творчество всезнающих московских умниц выглядело так: под блины с гусиным паштетом, сметаной, мёдом, горбушей, осетриной, копчёным белужьим боком, паюсной и кетовой икрой, селёдкой с маслом, творогом, и, обязательно, под блин с икрой заморской баклажанной, а также языками с ядрёным хреном, выпить четверть (2,5 л) дрожжевой браги вместе с осадком на дне бутыли, а потом сходить потужиться за "Парашу Петровну" - так одна из румяных красавиц в новомодном коричневом шушуне с блёстками, кокетливо из-за своей ложной скромности и интеллигентности, называла общественную уборную, находившуюся неподалёку. С собой она рекомендовала взять огородную лейку с водой, бумагу и палку...
Пока бабы заспорили - что лучше, палка или металлический прут с загогулиной на конце, Мамая и след простыл.
Тем временем кулачные бойцы, а их набралась целая чёртова дюжина, заволновались. Бои оказались под угрозой срыва: ведь свистка-то не было! Послали спросить свисток у околоточного. Однако, когда его нашли, страж порядка упёрся и сказал, что казённое имущество кому попало не раздает!: "А что если этот ваш троглодит и казённый свисток проглотит? А околоточный без свистка, что бомбардир без пушки или соловей без голоса! Опять же, если нехорошие люди прознают, что околоточный лишился свистка - так ведь и хулиганить возьмутся, а потом и беспорядки произведут! И чего доброго в царя бомбу кинут... Так и революция может начаться на баррикадах, как у французов в Европе! Нет, ребята, свисток я Вам не дам!". Так что ходоки вернулись ни с чем...
И тут свершилось чудо: под всеобщее ликование появился с опустошённым желудком, Мамай, счастливый и самодовольный! В его руке сверкал, обработанный желудочным соком, злополучный свисток! Приняв на грудь черпак самогона и закусив огромным блином, Мамай толстой ладонью отёр губы и под общее ликование объявил о начале кулачных боёв "Сам на сам". А свисток его разливался по всей округе соловьиной трелью.
Ура! Праздник продолжался!
Да, Масленица удалась! Наверное, долго москвичи будут вспоминать её и отличать от других, как "ту Масленицу, на которой сам Мамай свисток проглотил!"
Рассказывают, что на следующий день Мамай прикупил на рынке ещё два судейских свистка. ПРОЗАПАС!