|
|
||
Один молодой человек, по имени Апполон, решил сочинить роман, но не знал с чего начать.
Одной ночью ему приснилась древнегреческая битва.
Во сне Апполон гарцевал на белом коне, и убивал одетых в бронзу врагов.
Когда Апполон проснулся, то решил записать сон и таким образом начать книгу о войне.
Апполон помнил сон несколько минут. Утро выходного дня было спокойное и постель уютная, и Апполон не спешил хвататься за ручку и бумагу, а чтобы оправдать свою лень, придумывал самое первое слово. Книга должна начинаться с хорошей буквы, а иначе ничего не выйдет. Так сказал Борхес.
Апполон был молод, двадцати лет. Он не работал и не учился. Вернее, работал, но работа была дерьмовой, за которую платили мало денег. Он работал кондуктором в трамвае.
Когда денег не было, Апполон чувствовал себя ничтожеством. Характер у него был слабый. Это означало, что он приходил в уныние, когда кто-то резко с ним разговаривал. Апполон считал себя скрытым героем и сетовал на неподходящую эпоху, в которой его угораздило родиться.
"Если бы сейчас была Древняя Греция", думал он, "Пунические войны. Первые монеты и так далее, я бы тогда знал, как жить. А без приключения мне скучно".
И вот, вместо того, чтобы думать о девочках он, засыпая, думал о военных приключениях. Так, что сон, увиденный им однажды, вовсе случайностью не был. Апполон кое-что из сна записал в блокнот, это и стало началом книги.
Так как Апполон вспоминал сон про войну, то для продолжения книги, чтобы сюжет развивался, ему нужны были военные действия. И для того чтобы повторить свой военный сон, он прибегнул к безопасным хитростям.
Перед тем, как ложиться спать, он смотрел фильмы про разные войны, в основном про древние рукопашные сражения. Много читал про войну, чтобы потом она ему приснилась.
Все это действовало, и он не раз видел разные реалистические сны, но все это было не по настоящему и отличалось от того первого сна, как игра в "войнушку" от настоящей войны.
Он жил в мирной стране и настоящей войны никогда не видел. Зато в соседней державе воевали по-настоящему. Самые обычные люди, такие, как он. И убивали не понарошку. Он их видел по телевизору. В гражданской одежде, автоматы в руках. Стоят, курят, смеются.
Апполон измерил расстояние до войны по карте. Оказалось, что война не так уж и далеко. Примерно на том же расстоянии находится город Минск, город, где жила и умерла его бабушка. А к бабушке он ездил запросто. Он тут же в уме подсчитал, сколько ему всего понадобиться на дорогу...
Не так уж и много. Хоть и этих денег у него не было. Если экономить и откладывать, то через полгода война станет реальностью.
"Мне нужны деньги на самое простое!" думал Апполон. "Неужели мечта моя стоит каких-то паршивых денег?"
Он видел, как люди меняются деньгами, как деньги кочуют из одного кармана в другой. Он видел, что деньги не исчезают, а меняют носителей, как паразиты. Гуляя по городу, он только и думал, что о деньгах. И за несколько дней совсем извел себя мыслями. Едва не совершил преступление: едва не ограбил старушку, да вовремя спохватился.
"Кишка у меня тонка даже старушку грабануть!"
И тогда ему пришла в голову забавная мысль, которая надолго его успокоила.
"Значит люди - дерьмо. Домик для глистов. Значит деньги главное. Они всюду. А человечество - среда их обитания. В таком случае ничего странного в том, что я бедный. Это не значит, что я дурачок. Просто я оказался плохой какашкой, вот и все".
Дома, он записал все, что придумал на улице.
А потом опять в том же духе с кучей восклицательных знаков.
"Да ладно! Не может человек быть дерьмом! Я верю в людей! Да-да! Может кто-то и может, не спорю, но не все же человечество сразу! А раньше, как было? Когда денег вообще не изобрели? В первобытное время? Как-то же жили? Не было денег и жили. Было, наверное, чистое человечество".
Апполону вдруг захотелось в туалет, и он убежал. Вернулся за стол через полчаса и снова застрочил по бумаге, как бешенный. Видимо что-то там, куда он ходил, вдохновило его.
"Да нет. Все правильно. Сначала было обычное говно, а потом в нем завелись глисты".
"Мне не хватает того, что бывает по настоящему. У меня только фантазии, а они мне уже надоели".
За поиском того, что "освежает" и выходил Апполон на улицу после заката. У Достоевского это кровь в "Преступлении и Наказании". А у Апполона это что-то похожее на кровь, то, что заставляет кровь смешиваться с воздухом. И, как бывает с теми, кто ищет и чего-нибудь находит, Апполон и себе нашел на голову приключение.
Дело было субботним вечером.
На улице были разные люди, взрослые и дети. В конце недели в теплый вечер каждый искал свое удовольствие. Таких, как Апполон, обыкновенных "таинственных незнакомцев", тоже хватало на улице, но, как и Апполон, все они двигались по тротуарам обыденно, как обычные прохожие, не привлекая внимания.
Апполон шел себе, никого не трогал, и вдруг навстречу ему три взрослых хулигана. Они вели себя вызывающе и казались опасными.
Один хулиган зацепил Апполона плечом.
Апполон оглянулся на них, сурово сдвинул брови, но в сумерках никто не увидел его сердитого взгляда.
Трое пошли по тротуару дальше, Апполон же стал за ними следить.
Он видел, как прохожие боялись хулиганов, уступали им дорогу и прятали глаза.
Апполон следил за хулиганами жадно, как влюбчивый чудак следит за красавицами. Он надеялся, что хулиганы осмелеют настолько, что Апполону не останется ничего иного, как покарать их...
Ну, вот, и свершилось.
Хулиганы напали на одного прохожего. Высокого черноусого парня в белых брюках.
Они напали стремительно, как маленькая стая на крупного лося и стали молча избивать его.
Парень в белых штанах испугался: он кричал, бросался под машины, но машины успевали притормаживать и объезжали его.
Один только троллейбус, который всегда привязан к проводам, не объехал, будто пощадил несчастного и открыл ему двери.
Парень в белых брюках влетел в салон и там спрятался.
Они тут же забыли о нем и, радуясь своей силе, громко разговариваяи, закурили сигареты и пошли дальше своей дорогой.
"Они нашли себе то, что их освежает", думал Апполон, "А я у них это отберу, для себя".
Люди прятали глаза, делали себе спокойные лица и хулиганам это очень нравилось.
Апполон подошел к маленькому заборчику и отодрал от него маленькую дощечку с гвоздиком на конце.
Спустя полчаса, Апполон, с разбегу, нанес один удар дощечкой в грудь одному хулигану, самому, как ему показалось, главному.
Хулиган застонал, но много силы было в его ногах и, через мгновение, он расстворился в темном пятне между домами.
Остальные двое тоже разбежались кто куда.
Один через дорогу, под машины, а другой одним махом через каменный забор высотой в два метра.
Апполон не гонялся за ними, уж очень шустро они бегали. Он остался один и ангелы аплодировали ему. Он улыбнулся фонарям и фонари погасли.
На этот вечер ему хватало приключений. Кровь его поредела, он проголодался.
Дома он уснул абсолютно расслабленный и почти счастливый. Он спал, как младенец, без дыхания, а наутро проснулся с ясной головой и хорошим настроением. Он был самым храбрым существом на свете, ибо теперь знал, что самое страшное и непобедимое легко побеждается, главное найти дубинку покрепче.
В следующий вечер Апполон вернулся на улицу не за новыми словосочетаниями для книги, а уже совершать героические поступки безвозмездно.
Когда сильно стемнело, а на улице остались только собиратели пустых бутылок и маньяки, Апполон, как "ночной патрульный", выискивал себе жертву, чтобы тайком ее защитить.
Он долго бродил по пустым тротуарам, мимо потухших окон, но все без толку.
Апполон так и вернулся домой неудовлетворенный, уставший и с новыми мозолями на пятках.
Он думал о том, что "раз на раз не приходится" и о том, что "кто ищет, тот всегда найдет", лег в постель, быстро уснул и проспал до обеда.
Потом Апполон еще много раз находил свободное время делать вылазки на улицу и возвращался домой ночью.
Поначалу он поспевал к еще теплому ужину и успевал перед сном увидеть родные лица своей семьи. Но, чем позже он приходил домой, тем реже это случалось.
Часто он приходил с улицы после полуночи, когда, несмотря на поздний час, спала только мать. Отец сидел на кухне, читал газету, слушал помехи на радио и тихо разговаривал сам с собой. Младшая сестра у себя комнате что-то вырезала из разноцветных лоскутков, а потом старательно раскладывала их на своей постели, склеивала в узоры и тихо разговаривала сама с собой.
Апполон быстро доедал застывшие остатки ужина, а затем легкими шагами, чтобы не скрипеть половицами, уходил в гостиную, где он спал, как младенец, с тех пор, как начал гулять по ночам.
Ночные прогулки забирали много сил, и он стал все чаще опаздывать на работу. Прогулки стали обыденными и не радовали приключениями. Апполону уже куда интереснее было высматривать, освещенных фонарями, молодых красивых женщин не для того, чтобы защищать их, а для того, чтобы любоваться ими.
Если ему случалось встретить припозднившуюся девушку, то он незаметно провожал ее до самого дома, представляя себя ее ангелом-хранителем, не забывая, при этом, полюбоваться ее прелестями.
Если, например, в его поле зрения одновременно попадали две одинокие женщины, то он охранял ту, которая красивее.
Апполон подумывал о том, а не стоит ли ему раскрыть свое инкогнито? Познакомиться с одной из тех девушек, которых он тайно провожал до дома?
Что если набраться храбрости, подойти близко и заговорить с какой-нибудь самой симпатичной? Ведь он же все-таки смелый. Совсем недавно он был самым смелым на свете.
Что если он понравится одной из них, и они начнут встречаться? Полюбят друг друга, займутся любовью и прочими делами? А если не с одной, а с несколькими? Это было бы прекрасно.
Он рассуждал примерно так:
"...ночью девушки знакомиться боятся. Ночью девушки - большая редкость. Самая обычная девушка днем, ночью выглядит красавицей, потому что ночью она редкость, почти на вес золота. Если познакомиться с редкой девушкой ночью, то днем можно разочароваться в таком знакомстве. Но зато ночью очень мало открытых магазинов и работающих кафе, так что ночное знакомство удобно для того, у кого дерьмовая работа и пустой карман..."
Четвертый день кряду, вернее поздний вечер, Апполон выслеживал одну прехорошенькую девицу.
Он повстречал ее случайно, во время одной из прогулок и, не раздумывая, проводил ее до дома, соблюдая конспиративную дистанцию.
Он запомнил адрес ее дома и время, когда впервые увидел ее.
На следующий вечер он вышел на улицу с надеждой вновь повстречать ту девушку.
Она появилась в то же самое время и в том же самом месте, что и вчера, около полуночи, на залитом фонарным светом проспекте.
Девушку никто не встречал из сородичей, что было очень странно, ведь одинокая девушка поздним вечером для праздного гуляки это как валерьянка для кота.
Она шла торопливыми шагами, мимо квадратных пятиэтажек, не смотрела по сторонам и не оборачивалась за спину, что было на руку Аполлону, притаившемуся за ее спиной на расстоянии двадцати шагов.
Дистанция позволяла ему оставаться незаметным для девушки, а также для хулиганов, возможно притаившихся неподалеку.
Они гуськом, шаг в шаг, без приключений, добрели до ее дома.
Дверь подъезда тяжело захлопнулась за ней, а Аполлон постоял еще немного во дворе под старым тополем.
Всматриваясь в потухшие окна ее дома, он угадывал, которое из них прячет ее.
На третий вечер Апполон, зная ее маршрут и конечную остановку, уже не следовал за ней по пятам.
Чтобы зря не пугать ее своими крадущимися шагами, он несколько раз ее опережал, выходил из подворотен поперек ее продвижения, то справа, то слева, будто бы он спешит куда-то по своим делам.
В этот третий вечер он решил познакомиться с ней.
Он мечтал о романтическом знакомстве.
Было бы неплохо, если бы на нее внезапно напали хулиганы. Схватили бы ее и потащили в темную нишу. Она бы брыкалась и звала на помощь: "Люди добрые!!! Помогите!!!"
И вдруг, он, Апполон, выскакивает из ночной мглы и произносит:
"Подонки! Оставьте девушку в покое! А не то будете иметь дело со мной!"
А хулиганы:
"Что ты сказал? Да кто ты такой? Щас мы порвем тебя на куски, урод!"
Не тут-то было! "Ха-ха-ха!"
У Аполлона есть тайное оружие. Подходящая дубинка для мерзавцев! Раз-два! И готово!
Хулиганы разбегутся, прикрывая руками переломанные носы и распухшие мошонки, а Апполон, протянет ошеломленной девушке руку и скажет:
"Вот Вам моя рука! Разрешите проводить Вас к Вашим родителям! Они наверно взволнованы! Со мной Вы будете вдали от всяческих происшествий!"
Потом они пойдут рядом рука об руку. Слово за слово и все пойдет, как по маслу.
"Вполне естественное знакомство" думал Апполон "вот, я шел себе домой, вижу, хулиганы обижают девушку, я остановился, помог девушке, прогнал хулиганов".
В третий вечер Апполон не познакомился. Хулиганы не появились. По-видимому, он распугал всех местных хулиганов, и они решили залечь на дно.
В четвертый вечер Апполон провожал свою девушку без энтузиазма.
Ему надоело быть ангелом хранителем, когда не от кого охранять. Он хотел иметь себе невесту, но хулиганы и не думали появляться, чтобы помочь ему.
Он подумывал о том, чтобы бросить затею с выслеживанием. Все равно толку от нее никакого, одна усталость. Лучше он придет к ней днем, как все нормальные люди. Дождется ее у подъезда. А когда она выйдет из дому, не мешкая, предложит ей руку и сердце. Так будет лучше...
Апполону стало легче от этой новой мысли. Пусть даже он будет выглядеть смешным при свете дня, наивно хлопая ресницами и, произнося засмоктанные фразы про любовь, зато он предчувствовал, что этот способ принесет удачу, потому что этим способом уже воспользовалось подавляющее большинство человечества, благодаря чему значительно увеличился род людской за последние пятьдесят пять лет, с окончания предыдущей войны.
Девушка скрылась за дверью родного дома.
Апполон снова позаглядывал в окна, представляя себе завтрашний день, и уже собрался было уходить, как вдруг, дверь подъезда вновь отворилась. Как же он обрадовался! Захотелось в туалет, а сердце в груди неистово застучало. Но из подъезда выскочил плотный мужчина в синей майке и синих спортивных штанах.
Мужчина направился прямиком к Апполону. Капельки пота с лица мужчины попадали на майку и пачкали ее. От него воняло. Апполон все видел и чувствовал, несмотря на сумерки и расстояние.
Апполон вовремя сообразил, в чем дело и развернулся, чтобы уйти.
Мужчина крикнул, что-то вроде "Хэй! Июа!" и ускорил шаги.
Краем глаза Апполон заметил в руке мужчины палку. Этот видать тоже был знаком с усиливающим свойством рычага.
Апполон очень быстро пробежал мимо трех-четырех домов, потом резко затормозил и пошел спокойно, но часто оглядываясь назад.
Погони не было. Апполон почти не устал и ему бы радоваться молодой силе своих ног и быстроте реакции, но настроение было препаршивое, он чувствовал унижение и, прежде чем пойти домой, он окольными путями вернулся к ее дому.
В окне второго этажа горел свет.
Девичий силуэт за окном поправлял занавески.
Кусок гранита, брошенный изо всех сил, пробил подряд два стекла и упал за подоконник, разбудив в округе всех собак и одного младенца.
"Хороший кусок гранита ничуть не хуже крепкой палки", написал Апполон в своей тетради. Тяжело вспоминался и переходил на бумагу недавний позор. Около месяца Апполон обходил десятой дорогой тот дом с разбитым окном. И долго еще он встречал сумерки с отвращением и спешил укрыться от них в электрическом свете.
"Мечта. Вот дело моей жизни", писал Апполон, "И куда меня угораздило? Вот, что значит распыляться по мелочам. Мне нужна настоящая война. Там я стану героем. Все правильно. Судьба дала мне оплеуху. Я рожден не для мелочей, уличных драк и прочей ерунды. Должно быть мне суждено стать полководцем, а я тут в суете застрял".
Только одна каверзная мысль пачкала голубое тело мечты, не давала Апполону покоя. Он не знал за кого и за что ему воевать, кого выбрать союзником, а кого врагом.
Одно дело, если родина в опасности. Тогда все понятно. А если война за тридевять земель и воюют безразличные тебе люди и то, за что они воюют чуждо тебе? Что тогда? Куда податься?
Апполон не хотел погибать за просто так. Да и вообще не хотел погибать, но если погибать, так за что-то, что греет сердце, за что не жалко и умереть.
За правду, что ли? А как знать чья правда правдивее?
Нет. Если родина в опасности, тогда другое дело, а на чужой войне свою правду найти тяжело, так что там лучше воевать за удовольствие или за деньги.
И пока он думал, к какой из сторон ему присоединиться, время войны затягивалось и грозило замкнуться истощением боевых ресурсов, или, что еще хуже, мирным договором.
"Чем голову зря морочить", думал он, "не лучше ли прямо поехать туда и разобраться на месте".
И вот через год, раньше не получилось, Апполон выехал в заданном направлении на войну. Спокойно пересек границу и поехал по территории страны, в которой шли боевые действия. В дороге Аполлону исполнился двадцать один год.
Сквозь вагонное окно, Апполон ничего серьезного не разглядел, ничего похожего на войну.
Мирные люди ходили и переговаривались. Дома целые и кровли новые. Автомобили и прочий транспорт совсем не военный, не похожий ни на танки, ни на броневики.
Поезд вез Апполона вглубь воюющей державы и уже почти достиг ее края, а войной и не пахло. Ни разрушений, ни беженцев, ни тревожных предчувствий.
Наконец поезд въехал в пограничный город с противоположной стороны государства, подкатил к перрону и выпустил из себя всех пассажиров, в том числе и Апполона.
Город был большой и известный на весь мир по сводкам новостей из горячих точек планеты. Апполон прошелся по его центральной улице раз, другой, но следов уличных боев не увидел. Город жил мирной жизнью, люди ходили расслабленно, как на прогулке.
Апполон опоздал. Война закончилась. Как же долго он сюда собирался? Так долго, что, пока собирался, все и закончилось.
Третья нейтральная военная сила развела дерущиеся стороны. Отобрала у них оружие и убила много солдат.
Апполон встречал на улицах остатки этой силы. Местные говорили, что совсем недавно ее было значительно больше. Больше, чем местных жителей. А потом, когда две армии были разбиты ею в пух и прах, и воевать стало некому и не с кем, третья сила стала рассасываться. Ее солдаты покидали страну и больше не возвращались, потому что здесь они были чужаками.
Солдаты нейтральной армии были настоящими красавцами, носили униформу храбрецов и голубые береты. Разъезжали на белых броневиках и пижонили по полной программе. Очень многие из них по близорукости или дальнозоркости носили очки, и были похожи на студентов в униформе.
Апполон сердился на них за то, что они остановили войну, но и восхищался их силой и сытым достоинством.
"Именно такими должны быть идеальные захватчики", писал Апполон, "такими, чтобы местные, глядя на них, завидовали им, уважали их, боялись и отчаивались".
Апполон понял, что ему здесь делать нечего и решил вернуться на родину. Но прежде чем уехать, он захотел осмотреть боевые развалины, те места, где происходили военные действия.
Ему показали один разрушенный дом, где, по словам очевидцев, происходили ожесточенные бои.
Апполон попросил одного молодого прохожего, сфотографировать его на фоне развалин. Тут же Апполон лишился фотоаппарата, потом лишился сознания, а когда очнулся, то обнаружил, что лишился денег и одежды.
Чтобы выжить в одном белье в чужой стране нужно вести себя, как дворняжка.
Поначалу Апполон этого не знал. Он вел себя так, как ведет себя человек, которого избили и ограбили. Несколько часов он собирался с духом, чтобы нажаловаться полицейскому, но он боялся полицейского, вообще боялся с кем-то разговаривать.
Он спрятался в тени развалин того самого дома, который пострадал от войны. Там он нашел уцелевший подвал и просидел в нем целый день и всю ночь, думая о том, что делать дальше.
Он ничего не придумал, потому что рассуждал как человек, которого обидели. Он представлял, как отомстит всем людям, которые обитают в этой стране, как одичает, обрастет шерстью и обратится в волка, будет нападать на прохожих и разгрызать их пополам.
Вечером, когда в подвале стало совсем темно, он придумал поспать и от мысли, что он хоть что-то придумал, ему стало немного уютней.
Он не уснул. Было холодно.
На рассвете к нему пришел пес. Огромная черная собака напугала Апполона. Такую огромную собаку он видел только в кино про собаку Баскервиллей. Из-за собаки он позабыл на время о холоде и голоде и, вообще, обо всех своих несчастьях.
Апполон схватил кусок кирпича и долго целился собаке в голову. Но кирпич бы вряд ли ему помог. Все-таки дубинка понадежней.
Пес оказался добрым и через час после рассвета Апполон расположился возле его длинного туловища, теплого, уютного и пахнущего зверем.
Это была беременная самка, которая искала гнездо для рождения своих щенков. Апполон пригрелся к ее брюху и уснул.
Его разбудило рычание. Это рычала самка. Он осторожно подкрался к выходу, стараясь не делать резкие движения. Под ним хрустели битые кирпичи, больно царапая ему худосочные ребра, но он терпел.
Черная самка рожала щенков, и в горячем воздухе рядом с ней стоял нестерпимый бабий дух.
Снаружи уже было светло и, судя по солнцу, близился полдень. Апполон очень сильно проголодался и решил поискать в мусоре что-нибудь полезное.
Он облазил все доступные ему развалины, но так и не нашел ничего стоящего. Его добычей могли бы стать ржавые железяки, кусок клеенки, деревяшки, стеклянные и керамические осколки, целлофановые пакеты и куча бумажного хлама, которую можно было бы приспособить для костра, будь у Апполона спички.
Из всего этого добра он выудил клеенку и бумажный хлам. Он представил, что из них получится неплохая постель, и перетащил все поближе к дыре в подвал.
Остальное время до вечера он заострял о бетонную плиту полуметровый арматурный стержень.
Покинуть развалины он так и не решился, потому что сильно стыдился своего облика. Видимо, его голод еще не настолько был силен, чтобы довести до отчаяния и научить смелости.
Апполон пару раз заглядывал вглубь подвала. Собака строго зыркала на него из темноты, продолжая сосредоточенно выкладывать мокрый помет на сухое крошево кирпичей.
Когда солнце перестало светить ярко, и развалины покрылись тенью, Апполон спустился в подвал. Там роды закончились, и собака вылизывала себя и своих детенышей.
Апполон нашел возле стены ямку и сложил туда бумажный мусор. Распушил его, чтобы придать упругости и улегся в него. Сверху накрылся клеенкой. Он хотел уснуть быстро, но шелест бумаги будил его.
Вокруг были одни кирпичи и осколки, и воображение рисовало ему сухари и леденцы, а пить ему хотелось сильнее всего.
Он выглянул из своей пещерки. Собака спала, распластавшись на боку, а ее детеныши, согретые и сытые, попискивали возле нее.
Апполон не любил молока. Он даже не знал, какой по-настоящему оно имеет вкус. Вкусно невкусно он определял по запаху. Пахло молоко всегда невкусно, просто воняло. Но молоко - единственное, что было поблизости из съедобного. Молоко - съедобное по-настоящему. Им питались все живородящие существа с незапамятных времен.
У Апполона во рту набежала слюна, до того гадкая, что он не мог ее ни проглотить, ни выплюнуть. Она сама текла по губам и по подбородку, как у бешеной собаки.
Апполон выполз из своей пещерки и неслышно, насколько позволяло сыпучее покрытие пола, подполз к собаке.
Собака была огромных размеров. Было видно, что у нее сильные челюсти. Если она и дворняжка, то, очевидно, что предки ее были из тех породистых животных, которые давят волка собственным весом и одним укусом прокусывают ему череп.
Апполон взял кусок арматуры. Целый день он точил ее о развалины и теперь она была опаснее любой дубинки.
Собака казалась спящей. Ее вымя дышало, вздымалось и опадало, полное молока. Апполон пригляделся пристальней. Так и есть, собака дышит ровно, значит спит. Аполлон тихо приблизился к собаке, совсем близко, и осторожно припал пылающим ртом к ее мокрому соску. Моментально, как сквозь губку, в рот просочилась теплая казеиновая жидкость.
Он слышал, как собака проснулась, как метнула косой взгляд на его шею, но он пил и пил, по капле всасывая то, что набрякло под соском. Хоть самка и лежала смирно, он, все равно, держал арматурину наизготовку, так, на всякий случай.
Самка отвернулась, положила голову на камни, и молоко из соска потекло легче. Собака позволила Апполону напиться из себя столько, сколько ему хотелось. Ей тоже было тяжело. Ее тугое вымя видимо болело. Апполон напился, погладил самку по теплому вымени и отполз назад к себе в берлогу. Теперь, когда не думалось о еде и дышалось глубоко, он смог расслабиться, чтобы уснуть.
Он уже почти уснул, как вдруг подумал о дне грядущем, и эта мысль прогнала всю дремоту, такое ценное состояние тела и духа в отсутствии всяческих удобств.
Апполон вылез из подвала и в одних трусах покинул развалины.
Озираясь по сторонам, он ступил на мостовую. Он хотел использовать ночь, чтобы раздобыть одежду. Собака поделилась силой для азарта и приключений, и теперь Апполон был готов на поступки, чтобы облегчить свою участь.
Он побрел через пустырь в сторону жилых домов, где еще светились редкие окна.
То, что ему было нужно, сушилось на балконе третьего этажа перед освещенным окном. Апполон прикинул, как можно по стене добраться до балкона. Путь был не очень трудный, и после молока, пока были силы, Апполон сумел бы по газовой трубе добраться до третьего этажа.
На балконе сушились мужские брюки и десяток пар носков. Брюки, то, что нужно Апполону в первую очередь, и он их достанет, но не сразу, а только когда за окном погаснет свет.
Ночь выдалась прохладной, и через пять минут Аполлон стучал зубами. За окном свет не погас. Аполлон решил лезть на стену немедленно, только очень тихо, чтобы никого не потревожить.
Он подпрыгнул и уцепился за подоконник. На окне была решетка и по ней, как по лестнице добрался до второго этажа. Двумя руками ухватился за газовую трубу, и в мгновение ока, очутился на балконе третьего этажа.
Апполон сел на перила перевести дыхание и тут ему в спину ударил мощный луч электрического света. Аполлон вздрогнул, потерял равновесие и полетел с третьего этажа на землю. Пока Аполлон летел вниз, луч света освещал его, как цирковой прожектор.
Шутка ли, свалиться с третьего этажа? Земля больно ударила по ногам, и все тело расслабилось. Сквозь яркий луч он едва различал силуэты людей, а сами люди, хозяева этого света, равнодушно смотрели на Апполона, как зеваки в клетку с редким зверем.
Луч прожектора бил прямо в глаза и напоминал Апполону струю воды из брандспойта. И те люди, которые освещали его прожектором, тоже думали про струю из брандспойта и это сравнение всегда им нравилось.
Пятно света скользнуло в сторону. Крепкие руки подхватили Апполона и понесли к белому грузовику. Аполлон не сопротивлялся. Он разглядел людей и их машину, и узнал, по бравой униформе, третью нейтральную военную силу.
Он немного успокоился и еще больше расслабился потому, что понял, для чего нужен яркий фонарь и грузовик с решетками. Он нарушил комендантский час, и за это его посадят в тюрьму, где тепло, есть еда и что-нибудь из одежды.
"Я думаю, все будет в порядке", думал Аполлон, "потому что они не местные и у них нет здешних интересов, а еще они пижоны и им нравится корчить из себя благородных, чтобы весь мир ими восторгался".
Апполона завели в комнату и усадили на стул. Перед ним стоял стол, на котором сидел военный дядя. Военный был высоким, настоящим великаном. Он нависал над Апполоном, и от этого Апполона затошнило. Он наугад определил военному звание сержанта. Не по погонам, а чисто интуитивно. Сержант, не старше, не младше. Этот сержант считался мастером допроса.
Сержант встал со стола, закатал рукава, расстегнул верхнюю пуговицу, ослабил ремень и заговорил на понятном Аполлону языке.
- Зачем ты полез в чужую квартиру?
Апполон, было, задумался, но молчание Апполона было оскорблением для сержанта. Времени придумать ложь похожую на правду не было. Он видел, что сержант не любит ждать, и сказал правду.
- Так, - сказал сержант, - а где же твои черновики, писатель?
- Их нет, - сказал Апполон и чтобы не злить сержанта, добавил, - меня ограбили.
- Что же ты теперь будешь делать без своей тетрадочки?
- Заведу новую.
- Так-так.
Сержант зашел Апполону за спину и опустил руки ему на плечи.
- Думаешь ты крутой?
- Нет, просто я приехал в гости, то есть, как турист.
- К кому?
- Просто, как турист.
- Путевка?
- Нет. Сам.
Апполон услышал, как позади что-то скрипнуло и откинулось, похоже, что скрипнула дверь какого-то шкафчика.
"Достал дубинку".
- На, вот! Полистай!
Апполону на колени упал тяжелый альбом в кожаном переплете.
Апполон послушно открыл первую страницу и увидел фотографию негра.
- Полюбуйся. Это все наемники, авантюристы и прочие отпетые с разных концов земного шара. Все они прошли через меня, сидели вот на этом стуле, где сидишь ты. Кровь и порох вот их наркотик. Ты посмотри-посмотри... - Палец сержанта ткнул в фотографию бородатого негра. - Этот командовал отрядом в двести головорезов, сжег девять деревень. В пригороде столицы, вместе с жителями. Ему восемнадцать лет. Можешь себе представить? Еле поймали. Сдали свои же, за вознаграждение... - Он сунул Апполону в лицо карманное зеркальце. - А теперь посмотри на себя. Видишь разницу? Ему восемнадцать, а тебе двадцать один, а разница между вами в двести жизней.
- Листай, листай дальше. Видишь? Ни одного юного лица. А ведь всем им не больше двадцати.
Сержант забрал альбом и спрятал обратно в шкафчик.
- Война, может быть, давно бы закончилась, если бы не такие вот детишечки.
Апполону уже не так был страшен сержант, как вначале, монологом сержант обнаружил свою слабость. Словоохотливость, бабская черта, похоже самая родная черта характера этого "железного человека". И, чем больше сержант распалялся, тем больше Апполон успокаивался.
- Ты думаешь, что ты что-то особенное, ни разу не виданное?
- Нет... - сказал Апполон.
- Ты думаешь, что ты гений, великий талант!
- Да нет же. С чего бы? Просто...
- Ха! Ха! Ха! Дурачок! Ты не знаешь, а я знаю! Я расскажу тебе, чего стоит талант или, как его там? Дар Божий!
- Я ничего не сделал. Меня ограбили, и я...
- Молчать и слушать.
Сержант замер, стоя перед Апполоном. Глядя на сержанта замер и Апполон. Стало тихо, стерильно тихо, будто время остановилось. Всего лишь на мгновение. Контраст удивительный. Такое бывает только в кино.
- Думаешь, ты крутой?
- Нет.
- Никакой ты не крутой! Всех, кого ты видел в альбоме, всех расколол я! А ты - дерьмо собачье!
Сержант взял другой стул и уселся перед Апполоном.
- Ты парень начитанный. Знаешь, наверное, о парадоксе с обезьянами?
- Знаю. Да.
Сержант молчал.
- Знаю. Это парадокс о шести обезьянах, посаженных за шесть пишущих машинок.
- Правильно, молодец.
- Ну, у них... много бумаги и пишущей ленты, и времени без счету. Сиди себе и стучи по кнопкам...
Сержант молчал.
- И рано или поздно обезьяны повторят все, что было написано. Известное и неизвестное. С точностью до запятой.
- Даже если обезьянам на это понадобится сто миллиардов лет. Так ведь?
- Так, вот, дорогой мой Апполон, талант это, не что иное, как элементарная экономия времени и средств. Бумаги или запчастей для печатных машинок. Все дело в паскудной экономии, сынок. Знать, кому доверить дело, чтобы быстро и выгодно. А так, суть все та же, обезьянья.
- Так, что, Апполон, поедешь ты к себе домой. Выбросишь из головы детство, и займешься, наконец, делом. Ну, например, попробуй заработать кучу денег. Это может быть увлекательным занятием. А войну оставь таким, как я. Потому, что я знаю про нее все, что нужно знать, чтобы быстро и выгодно. Понял? В этом мой талант. А такие, как вы, любители войнушек, только все портят.
- Ничего не получится. Я плохая какашка, - сказал Апполон.
- Что? Не понял, - сказал сержант.
- Нет-нет. Ничего. Это я сам с собой.
- А, заговариваться начал. Ну, это поправимо. - Сержант опять зашел Апполону за спину. Снова что-то скрипнуло и хлопнуло за спиной. Апполон зажмурился. Неприятно сидеть в одной комнате с ненормальным.
- На, вот, - он швырнул через стол Апполону на колени толстый перекидной блокнот, - развлекайся, обезьяна.
Апполона поселился в бараке, где стояло тридцать коек. Все кровати были заняты людьми и не подходили по росту ни одному взрослому человеку.
Лагерь для беженцев занимал территорию бывшего детского летнего лагеря. Удобства, здесь, и прочие причиндалы для комфортного проживания были детских размеров. И с непривычки, новые постояльцы чувствовали себя здесь великанами.
Подражая остальным обитателям барака, Апполон залез с ногами на свободную койку и, перед тем, как вздремнуть, записал в новый блокнот монолог сержанта, не все конечно, а только про обезьян.
Первый и единственный человек, с которым Апполон подружился в лагере, был грек по имени Гомер.
Грек Гомер был соседом Апполона, их койки стояли рядом, и еще ему нравилось, что у Апполона греческое имя.
У Гомера не было знакомых в этом государстве, которые бы его так хорошо слушали, как Апполон, поэтому грек привязался к Апполону и все время ходил за ним по пятам.
Рот грека никогда не закрывался, он постоянно болтал. Например, если Апполон о чем-нибудь спрашивал, то у грека было сразу множество ответов. И все ответы грека на один вопрос все были правильными, по крайней мере, Апполону так казалось. Каждый ответ грека был как откровение.
Апполон, услышав первый ответ, удивленно вскидывал брови, и думал про грека: "А ведь он прав."
Когда на этот же самый вопрос грек давал другой ответ, Апполон снова удивлялся. Ведь и второй ответ был верным.
"Как же все получается просто и понятно у этого человека!", думал Апполон, но тут грек отвечал на тот же самый вопрос в третий раз! И третий ответ, совсем не похожий на два предыдущих, тоже казался верным. Словно это и есть самая настоящая правда, а другой и быть не может. Апполон снова удивлялся, но уже с трепетом ждал подвоха, что этот верный во всех отношениях ответ не последний.
Грек в четвертый раз отвечал на тот же вопрос и в пятый, и в шестой, и в седьмой, и так далее, и все ответы были разными и все понятными даже младенцу и все были правильными, и остановить его было невозможно. Просто кошмар какой-то.
"Просто кошмар какой-то", думал Апполон и оглядывался по сторонам. Никто в лагере не дружил с греком. Все его боялись.
На второй день дружбы с греком Апполон понял, что попал в ловушку.
"Этот Гомер не человек, а самый настоящий демон. Такие как он скорей всего живут в специальном аду для любопытных. Грек - демон из ада для любопытных. А я, наверное, жалкая душа из ада для тех, кому скучно живется".
Спросить грека о том, кто грек на самом деле такой, Апполон боялся. Он знал, что любой ответ грека будет правильным, даже самый невероятный.
На второй день, после отбоя, Гомер со своей кровати тихо позвал Апполона.
- Апполон? Апполон?
Апполон притворился, будто спит, но грек был упертым, если дело касалось болтовни.
- Апполон? Апполон? - Грек принялся его тормошить, и Аполлон сделал вид, будто проснулся.
- А?! Что?
- Ничего. Это я. Ты спишь?
- Да. Я спал. Я еле уснул. А ты меня разбудил.
- Ну, тогда прости. Просто мне нужно сказать тебе что-что важное.
- Утром скажешь, грек. Я спать хочу.
- Нет. Нужно сейчас. Потом будет поздно. Я могу все забыть.
- Вот и хорошо.
- Ну, пожалуйста. Это недолго.
- Говори, только быстро.
Гомер улыбнулся. Люди с толстыми губами не всегда приятно улыбаются.
- Я скажу тебе по секрету Апполон, только если ты никому ничего не скажешь.
- Знаешь что, грек? Отстань от меня. Спокойной ночи.
Апполон отвернулся и захрапел.
- Постой-постой, Апполон! Я совсем другое хотел... Ладно, слушай просто так.
- Скоро нас отпустят.
Апполон перестал храпеть.
- Я это и сам знаю. Не такая уж это и тайна.
- Тебе сержант рассказывал про обезьян?
- Да.
- Это его фишка.
- Да ты что?
- Он верит в то, что говорит. Но то, во что он верит - сущая правда.
- Что? Обезьяны, что ли? Они все-таки существуют?
- Не издевайся, а лучше послушай.
- Куда я денусь? - сказал Апполон.
- Эти миротворцы, эти хрены собачьи до сих пор думают, что война продолжается. Хотя уже не осталось таких дураков, которые согласны с ними воевать, кроме нескольких придурков. Но они чистые мародеры. Они не воюют, а просто совершают преступления. Воруют, грабят, убивают. Обычное дело, и вовсе не военное. А эти, - грек состроил гримасу, и в темноте стал поразительно похож на сержанта, - готовы воевать бесконечно. А, когда воевать не с кем, они выдумывают себе врагов сами.
- Я сразу их раскусил, - продолжал грек, - на первом же допросе. Этот сержант, - он снова скорчил рожу, - думает, что только он способен расколоть человека, потому что он, видите ли, умеет это делать быстро и выгодно. А самому невдомек, что сам колется всякий раз, когда кого-нибудь раскалывает, болтун несчастный! Кто больше болтает, тот больше сообщает. На твоем допросе, кто больше болтал? Правильно, сержант. Да, они все психи! Честное слово, Апполон. Они и из нас собираются приготовить себе достойных врагов, а потом выпустят и расколошматят будто бы в честном бою. Ты видел негра в альбоме? Да, с бородой. Они и из негра того головореза сделали. Дали ему отрядец, двести человек... от бедняги даже зубов не осталось.
- Откуда ты все знаешь? - Спросил Аполлон. "Господи, зачем я спросил?"
- Я думаю...
Апполон больше ничего не сказал. Отвернулся от грека и почти сразу уснул. Этой ночью грек его больше не тревожил.
За весь день ни на улице, ни в бараке, ни в столовой Апполон не встретил ни одного африканца, были смуглые, но чернокожих ни одного. Было несколько арабов и индийцев, но все они, даже если прищуриться были далеки от сходства с неграми. В лагере не было ни одного негра.
Вечером, когда Апполон ошивался возле лагерных ворот, к нему подошел знакомый сержант.
- Чего здесь делаешь? Готовишь побег?
- Да.
- Это бессмысленно. Все равно скоро всех отправят домой.
- Когда?
- Спроси что-нибудь полегче.
- Помните, на допросе, вы показали мне фотографию негра?
- Ну и что?
- Он где-то в лагере. Я знаю. Хотелось бы с ним познакомиться.
- Зачем тебе?
- Просто так.
- Просто можно Машку за ляжку.
- Интересно. Для книги...
- А, опять дурака валяешь. Ну, так его здесь нет. Его отправили на родину еще месяц назад. В Сомали. Там, наверное, уже расстреляли. - Сержант рассмеялся. - А, если бы он здесь и был, то не стал бы с тобой и разговаривать. Ты для него слишком мелкий. Такие, как ты, Апполон, для него, как букашки.
- Что это значит?
- Весь лагерь облегченно вздохнул, когда его забрали. А ведь здесь тертые калачи собрались. Не то, что ты, Апполон, сопляк. Сам удивляюсь, как это тебя сюда угораздило? Романтик хренов.
- По любому, он уже труп. Так, что мне все равно, что бы он там обо мне подумал.
- Ишь, ты! "По любому"... Ладно уж, ступай к себе, солдатик. После отбоя не разрешается выходить на улицу, ни в туалет, никуда. Если поймают, карцера не миновать.
- Карцера? Здесь, что - тюрьма?
- Нет. Но порядок должен быть... иди. Возле ворот ходить опасно. Могут и пристрелить.
Апполон пошел в свой барак. А ночью его снова разбудил грек.
- Апполон?.. Апполон?.. Проснись!..
Апполон откликнулся сразу, потому что знал уже, что нет смысла притворяться спящим.
- Оставь меня в покое.
- Я тебе кое-что расскажу, только это тайна для нас двоих.
- Мне не нужны твои тайны.
- Ну, пожалуйста.
- Отстань. Завтра.
- Тайны лучше всего открывать ночью. Многое из того, что рассказано ночью до утра не доживает.
- Давай завтра, грек. Завтра ночью.
- Хорошо Апполон. Завтра, так завтра.
Апполон довольный, что так легко отвязался от грека, сладко зевнул и, через мгновение, уснул.
- Апполон?.. Апполон?..
Апполон не верил своим ушам. Неужели утро?
Глаза не хотели просыпаться. Сладкий сон кружил голову. Грек растормошил его.
- Который час? - выдавил из себя Аполлон.
- Полночь.
- Полночь, грек.
- Уже наступило завтра, Апполон. Я обещал рассказать завтра. Часы пробили полночь, вот завтра и наступило.
- Господи. Гомер. Я проспал всего двадцать минут. Пошел ты в жопу.
- Что там такое, сволочи?! Не спиться, да?! - Кто-то проснулся у дверей, кто-то невидимый в темноте, обладатель чудовищного баса.
На минуту воцарилась тишина. Потом ночные звуки снова осмелели. Снова послышался чей-то храп, а под половицей снова запел ночной кузнечик.
- Апполон?.. Апполон?..
- Что? Ты еще не спишь?
- Дай я расскажу. Это быстро.
Апполон притворился будто плачет, ему и в самом деле хотелось плакать.
- Ну, блин, грек. Умоляю тебя...
Это не помогло. Грек ведь был демоном, а демоны не знают жалости. Они думают, что приносят пользу.
- Я тебе расскажу, зачем я здесь, Апполон. Я ведь тоже ошибся, как и ты. Да. Я, бывает, тоже ошибаюсь. А как же тут не ошибиться? Вот она, война. Военные, оружие, трупы и все такое. Все было здесь. Но, как оказалось, все это не по-настоящему. В том смысле, что все это обманка, для таких, как я и ты. Как ловушка для мух...
- Господи, боже мой... - Апполон забился под одеяло и стонал.
- Маленький кусочек тухлятины, - продолжал грек, - и на него слетается весь рой, который легко прихлопнуть ладошкой. А остальная туша гниет себе нетронутая, где-нибудь в укромном месте. Так и с моей войной. Маленький конфликт, маленькая горячая точка, еще не та война, что нужна мне или тебе. А настоящая война вызревает в другом месте. Поди, пойми каком! Там где мир и все спокойно, чтобы никто не догадался. Настоящая война не терпит наемников и подобный им сброд. Они как мухи, только разлагают настоящую битву, и она уже пахнет говном, а не кровью. Вот она и прячется, покуда ложные точки не сделают свое дело, и мух станет меньше. Но я-то знаю, где она прячется, Апполон. Я знаю. Благодаря твоему появлению здесь, Апполон, я и прозрел. Ведь все оказалось так просто! Известно любой домохозяйке, что вещь надежнее всего прятать на видном месте. И это не закон, Апполон, а простое удобство...
Примерно, в этом самом месте Апполон уснул и больше ничего не слышал. А Гомер разговаривал, почти до самого утра и, когда высказался, наконец, то сразу уснул и проспал до полудня. И пока грек спал, в лагере было тихо и благостно, как после грозы.
В тот же день грек исчез из лагеря.
Ночью Апполон мог бы спать спокойно, грека рядом не было. Но уснуть он не мог, и все мозолил глазами пустую койку грека. Было странным то, что грек исчез так внезапно. Он вспомнил бородатого негра на фотографии, черную собаку и сержанта, папу, маму и сестренку. А уснул только тогда, когда вспомнил сон про древнегреческую битву. Не было в том сне ничего гениального. Апполон плохая какашка. И обезьяна из него тоже никудышная. Пора домой.
Пропажа грека переполоха не вызвала. Охранные посты усилены не были и вопросов о пропавшем военные не задавали. Только один раз сержант вызвал Апполона к себе и спросил его:
- Где грек?
Апполон ответил:
- Вы меня спрашиваете?
- Ты с ним больше всех общался, и каждую ночь и ночь накануне вы о чем-то шептались. Еще ты околачивался у ворот, помнишь?
- Вы думаете, он сбежал?
- А то, как же?
- Я никогда его не слушал. Он дурак и шизофреник. Все время бредил, но я в это время спал.
- Я думаю, твое освобождение, лично твое, затянется, Апполон. До тех пор, пока не обнаружится грек, или не появятся о нем известия.
- Я не знаю, куда он мог податься. Я даже не знаю, откуда он родом. Он про себя ничего не рассказывал.
- О чем же вы разговаривали?
- Это он говорил, а я молчал.
- Почему?
- А разве вы не видите как спокойно в лагере после того, как грека не стало?
- Не знаю, как насчет грека. Это тебе судить. Но я, кажется, знаю, что ты имеешь в виду.
- Рад за вас.
- Так же спокойно было, когда отправили негра на родину. Твое спокойствие не всеобщее, а только твое.
Апполон призадумался на полминуты, словно хотел снова прочувствовать всеобщее спокойствие, которое оказалось личным. Допрос у сержанта уже был не допросом, а доброй беседой, так что задумываться было безопасно.
- Откуда родом этот грек? Не из Греции же? - спросил Апполон и получил верный ответ раскалывателя чужих тайн.
- Оттуда откуда и ты Апполон. Не признал земелю, что ли? Только ты да я да он и могли разговаривать на родном языке.
- Тогда я знаю, куда он направился.
- Я уже тоже знаю.
После бегства грека Апполону жилось в лагере скучно. Дни тянулись медленно, и большую часть суток он спал, чтобы скоротать время. Иногда он коротко беседовал с сержантом, об одном и том же, словно под копирку.
- Есть новости о греке?
- Нет.
- Когда меня отправят домой?
- Когда поймают грека.
После того, как пропал грек, участились случаи бегства из лагеря, словно грек открыл для всех тайную лазейку.
Почти каждую неделю исчезали люди, по одному человеку или группами по пять-шесть человек.
Убегали в основном арабы, цыгане и прочий смуглый сброд, это те, которым не сидится на месте.
Апполону убегать не хотелось. Он пригрелся в лагере, хоть и скучал по дому. От решительных действий его спасала лень. Голодать и мерзнуть на воле тоже не хотелось. Он донимал одним и тем же вопросом сержанта: когда же его отправят домой? А сержант отвечал одно и то же про грека, будто грек такая уж важная птица и все дело в нем.
Аполлон понял, что сержант над ним издевается, что сержант - демон из ада для терпеливых.
Терпеливых в лагере было очень мало. Арабы, индийцы, азиаты и прочие представители южных народов оказались нетерпеливыми и покинули лагерь самовольно, чтобы не возвращаться на бедную родину.
Терпеливыми оказались люди европейской расы. Белокожие, небритые, с уставшими глазами. Они хотели, чтобы им дали денег на дорогу и предоставили все удобства по дороге домой, а еще компенсацию за моральный ущерб. В их числе был и Апполон, но чего он хотел, он и сам не знал.
Когда в лагере осталось человек пятьдесят самых ленивых, всех их собрали в кучу перед бытовкой коменданта. Комендантом был тот самый сержант - добрый земляк Апполона.
Сержант сказал:
- Коалиция больше не может содержать вас и нести ответственность за ваши жизни. Война окончена. Забудьте. Наша миссия выполнена. Мы покидаем страну. Оставляем после себя мир, порядок и сильную местную армию, оснащенную по последнему слову боевой техники. Нам здесь больше делать нечего. Вам тоже здесь делать нечего. Вы свободны. Убирайтесь на все четыре стороны. Прощайте!
Сержант скрылся за дверью в своем вагончике. Никто из собравшихся не шелохнулся. Все стояли, как вкопанные, ждали продолжения. Будто сейчас дверь откроется, выйдет сержант и скажет еще что-нибудь интересное. Ничего не произошло. Все стояли, и было очень тихо.
"Как перед грозой", подумал Апполон. Потом отделился ото всех, добрел до своего барака, лег на койку и уснул.
Он спал крепко и не слышал, как с лязгом открылись главные ворота и солдаты третьей военной силы, верхом на белых грузовиках, покинули лагерь.
Апполон проснулся и увидел вокруг себя бардак. Все было перевернуто вверх дном, разбито и разбросано, а среди беспорядка бродили дикие собаки.
Ворота настежь и двери построек болтаются на петлях. В пустых бараках сквозняк и, неведомо откуда взявшийся, самый настоящий перекати-поле катается по лагерю, как волшебный клубочек.
Пожитки Апполона похитили, даже те которые прятались под матрацем. Осталось только то, что было на нем, да перекидной блокнот - подарок сержанта.
Апполон бродил по лагерю, подбирал всякую всячину, разбросанную по земле. Он уже был опытной дворняжкой, и примерно знал, что нужно делать, когда будущее размыто.
На улице и в бараках нечем было поживиться. В столовой, где успели похозяйничать люди, а потом и собаки, он нашел хлебных обрезков и бутыль масла. Потом зашел в комендатуру. Застал там сержанта и двух рядовых. Они тасовали какие-то бумаги и складывали их в картонные коробки.
- О! Ты еще здесь?! - Сержант быстро глянул на него, открыл ящик стола и выгреб оттуда кипу бумажек.
- А мы вот, - сержант кивнул на своих друзей, - сворачиваемся. - Кое-что нужно уничтожить.
- Чтобы начальство не ругалось, - сказал один из рядовых.
- Правильно, - сказал сержант.
- Мне бы какой-нибудь документ, - сказал Апполон, оглядываясь по сторонам, - типа паспорта.
Никто ему не ответил, все молча шуршали бумагой.
- Я тут проторчал больше полугода. Имею право.
Сержант посмотрел на Апполона, прихватил со стола кипу бумаг и опустил в коробку.
- У меня ни паспорта, ничего, - сказал Апполон глухим голосом, специально, чтобы просьба звучала, как можно более, по-деловому, - хотя бы справку об освобождении. Что я, не имею права, что ли?
Сержант передал коробку рядовому, а сам снова порылся в бумагах.
- На! - Сержант протянул бумажку, - это чистый бланк. Заполни его, как тебе нравится, а я поставлю печать и ступай к черту.
Апполон уселся за стол, и принялся заполнять бланк ручкой, которая очень плохо писала, поэтому он писал как малограмотный печатными буквами.
- Да, - сказал сержант, прочтя справку, - старательно ты все написал. Только ты неправильно указал свое гражданство. Какой ты к черту француз, а? Почему француз?
- Не знаю. - Апполон пожал плечами. - Может быть, я хочу поменять гражданство? "Француз" красиво звучит. Да и, кому какое дело?
- Никакого дела, - сказал сержант. - Там, куда я тебя отвезу, гражданство не имеет никакого значения.
- Что? Снова в тюрьму?
- Ну. Тюрьма не тюрьма, а люди там нужны. Там человек самый желанный гость.
- Не знаю такого места. Разве что в аду так бывает.
Сержант усмехнулся и покрутил головой.
- Там из тебя сделают человека, Апполон. - Сказал сержант. - Будешь такой, как я!
Апполон все понял, и немного обрадовался. Совсем немного, чтобы не спугнуть удачу.
- Как же это? - Сказал Апполон. - Значит, я стану оккупантом?
- Да. - Кивнул сержант. - Если будешь стараться.
- Я постараюсь. Для того сюда и приехал, чтобы стараться.
- Ну, раз мы договорились, то помоги нам с этим мусором. - Сержант подбросил картонную коробку, и Апполон ее ловко принял. - Чем быстрее управимся, тем раньше начнется твоя новая жизнь!
Всю бумагу вынесли во двор, облили бензином и подожгли.
Бумага шумно вспыхнула, и огонь моментально согрел воздух вокруг себя.
Редкий в здешних местах перекати-поле метнулся в костер, словно паучок на свечку, и поскакал над пламенем, как огненный мячик, пока совсем не рассыпался на искры.
Апполона отвезли в другой лагерь, где он пробыл ровно год.
В новом лагере Апполону не понравилось. Порядки здесь были собачьи. Это был военный лагерь. Специальный лагерь для подготовки солдат. На первый взгляд казалось, что в лагере действует военный устав, как и полагается. Так оно и было на самом деле. Только помимо основного порядка здесь царил теневой порядок. Основной порядок был официальным законным порядком, а теневой, как показалось Апполону и подобным ему новичкам, был выдуман для удовольствия психопатов и извращенцев.
В соответствии с основным уставом Апполону полагалось носить армейскую форму, изучать военные дисциплины и подчиняться старшим по званию.
В соответствии с теневым уставом Апполона много били. Так сильно, что однажды он обосрался. И так часто, что он со временем перестал обращать внимание на такие пустяки, как распухшие яйца или сломанная ключица. Он быстро выздоравливал, и это было ужасно. Хотелось бы подольше болеть, потому что в лазарете разрешалось много спать. Специально выдавали демидрол. По две таблетки утром и вечером. Сон был наиглавнейшим лекарством. К боли от побоев Апполон привык быстро. Хуже было, когда страдало самолюбие. Сперва Апполон крепился, как мог. Но, когда его заставили съесть чужое дерьмо (ладно бы свое, а то чужое!), он не выдержал и чуть не повесился. У Апполона на шее остался эффектный рубец, на всю жизнь. И армейский фельдшер, парень из тех с кем уютно сердцу, сказал:
- Здесь такая система, Апполон. Сначала ты запах, не больше. Тебя унижают до дерьма. Потом лепят демона, такого, каким ты еще не был. Если, конечно, дерьма твоего хватит. А если не хватит, то быть тебе запахом вечно. Только и всего. Запахи своей воли не имеют и не поднимаются никогда. Дерьмо-то вещество осязаемое, хоть на что-то годное. Запах же остается запахом. От него проку никакого. Только вонь. Еще парочку таких повешений, Апполон, и дерьма в тебе не останется.
Фельдшер наложил на шею Апполона очень вонючий компресс, такой, что Апполону стало дурно.
- Не беспокойся. Через день и следа не останется, - сказал фельдшер, - тебе повезло. Сейчас молчи. Говорить пока опасно.
- Чего вонючее такое? - спросил Апполон.
- Я тебе сказал - молчи. А то не заживет.
- Воняет. Заразы не будет?
- Что ты! Стерильная вещь! Убивает всех микробов!
- Фу.
- Этот компресс моя находка, - сказал фельдшер, - на основе коровьего помета.
- Скорее человечьего. Сними его. Лучше зеленкой.
- Очень целительная штука. От всех болезней. Ты, главное, не вешайся больше, и все будет хорошо.
Фельдшер хлопнул Апполона по спине и сказал:
- Готово! Отпускаю тебя до завтра. Завтра сниму повязку и синяк обработаю спиртом. Ну, все, ступай! И ничего не бойся, а то дерьма в тебе не будет!
В туалете, на стене среди грязных ругательств красовалось четверостишье.
Страх есть униженье!
В полное дерьмо погруженье!
Жить в дерьме - вонючее скитанье!
Лучше пустоты - чистейшего созданья!
Сидя на толчке Апполон выучил стишок наизусть. Все равно делать было нечего. Он посрал и ему полегчало.
Воспитанием Апполона занимались специально обученные демоны из ада для терпеливых, еще похлеще сержанта.
Те демоны вначале сами были запахами, пока не очистились. А потом, добровольно, стали помогать своим воспитателям, воспитывать молодняк.
Демоны мучили запахов, так мучили, что многие не выдерживали и вешались, как Апполон. Демоны специально подбадривали висельников: "Вешайтесь! Вешайтесь!" А потом, после дерьмового компресса запахам становилось легче. Все-таки фельдшер придумал полезную вещь из говна. Говно приносит пользу.
И вот спустя год, Апполон не расстратил свое дерьмо по напрасну, и получился из него неполохой демон в звании сержанта.
Спустя год бывшие запахи, а ныне способные демоны, на все сто процентов уверенные в своей пользе, грузились в самолет, который отнесет их куда надо.
Куда именно, это пока секрет, и знает его только сержант, старинный приятель сержанта Апполона. Апполон не виделся с сержантом почти год. Все, кто летит вместе с Апполоном в неизвестное место, думают, что сержант скажет что-то интересное. Но сержант и не думает разговаривать со всеми, он вообще не уполномочен что-либо сообщать, а тем более военную тайну. Он летит вместе со всеми на равных со всеми правах. Туда же куда летят остальные.
Сержант подходит к Апполону, тоже сержанту, и говорит ему и больше никому:
- Ты возвращаешься на родину, сынок, но ты не узнаешь ее. Сначала ты увидишь ее с неба, а потом и с земли. Тебе будет очень интересно. Увидишь все и сразу, а потом рассмотришь ее близко, в деталях.
Самолет летел очень высоко над землей. Так высоко, что с земли самолета не было видно. Апполон смотрел в иллюминатор. Только облака проплывали внизу и больше ничего. Непонятно было, что находилось под облаками, то ли земля, то ли море.
Некогда опрятный город превратился в мусорную свалку. Война произвела очень много мусора. Танки пробирались по городу с трудом, напрямик сквозь развалины домов и кучи металолома.
На войне все предметы и праздные и полезные, не имеет значения, все они, одинаково легко превращаются в грязь.
Солдат на войне, пробираясь по колено в грязи, сам может стать грязью в любой момент. Дерево и дом, человек и машина, земля, вода и воздух очень хорошо перемешиваются на войне и, в конце концов, получается из них компост.
Солдат всякий раз пригибается от взрывов, прячется от пуль ближе к земле. Все ближе и ближе. Он еще живой. Грязь доходит до ушей и засоряет глаза. Очень неприятно, особенно, когда засоряются глаза.
Не всякий способен выдержать военную грязью. Только тот, кто сам слеплен из дерьма стойко переносит тяготы окопной войны, человек из дерьма или демон из ада для терпеливых!
Легион демонов из ада для терпеливых высадился из самолетов в родном городе Апполона. И среди них был Апполон, демон в звании сержанта. Они построились, пересчитали друг друга и последовали цепью вглубь города верхом на танках, расчищая путь пулями и снарядами.
Повсюду, в опасной близости от Апполона, гремели взрывы, свистели пули, тяжело было сосредоточиться на чем-то одном. Но врагов не было видно, а через короткие промежутки времени, то здесь, то там, замертво падали солдаты легиона. Многие падали и больше не шевелились, но большинство умирало не сразу. Короткое время солдат корчился, загребая руками и ногами грязь, будто хотел успеть набросать себе могилку.
Через два часа легион вышел к берегу широкой реки знакомой Апполону с детства. Здесь он когда-то купался голышом, когда вокруг светило солнце и буйствовала зелень. Легион победным маршем преодолел половину города, оставив позади грязь, а в грязи половину своих солдат.
Самолеты бесперебойно поставляли на войну свежих демонов, и они шли тем же путем к реке, что и предыдущие, добавляя по половине личного состава в грязь.
У реки взрывов стало меньше, а пули свистели реже.
- Ну, вот я и дома, - сказал Апполон и вздохнул. В воздухе витал легкий запах кала.
Он вспомнил, как несколько часов назад летел на самолете. Сначала он ничего не видел из-за облаков, но потом погода прояснилась или самолет сбросил высоту, и Апполон увидел землю с высоты птичьего полета. Внизу проплыло несколько городов. Все города были похожи друг на друга. Они были разрушены. Это было заметно уже с высоты четырех тысяч метров. В ландшафтах городов, будто отпечатались кадры кинохроники второй мировой войны, только в реальном цвете. А теперь Апполон находился внутри одной из этих исторических картинок. Город, в котором он родился, теперь состоял из развалин. Воздух и запахи тоже были реальными. И не только запах говна. А и запах дыма. Апполлон вспомнил грека и многое из того, что тот говорил. Он подошел очень близко к реке и почувствовал запах крови так похожий на запах воды.
Все было жутко интересно, как и обещал сержант. Вот, например, стена. Некогда белая, а теперь испачканная бурым цветом, в выбоинах от пуль. Здесь наверняка кого-то расстреляли. Интересно, кого? Вот, даже остались кусочки засохшего мяса. Так интересно, что дух захватывало, появлялась дрожь в коленках и хотелось оглядываться и оглядываться.
- Тот берег вражеский? - споросил Апполон у сержанта.
- Нет, - сказал сержант, - здесь кругом наши.
- Почему же мы погибаем?
- Это снайперы. Этих тварей трудно вычислить.
- Слишком их много, этих тварей. Похоже они стреляют отовсюду.
- Так и есть. - Сержант высморкался в перчатку. - Есть подозрение, что они носят нашу форму.
- Да Вы что? Неужели? А я-то думал, что они невидимки!
- Ага. Ну, раз ты такой умный, тогда вот тебе первое боевое задание. Пойди и поймай нам языка.
Сержант обошел Апполона, нагнулся к одному убитому демону, и принялся шарить у того в карманах.
- Возьми с собой парочку таких же умников, - сказал сержант, извлекая из кармана убитого драгоценности, - и ступайте за снайперами...
Сержант выпрямился, разглядывая на свет прозрачные камешки.
- Вот черт! Где он их понабирал? - Камешки перекочевали сержанту в карман и аппетитно стукнулись там друг о дружку. - Вот так, Апполон! Мечты сбываются! Вперед за орденами!
- Почему я? - Апполон посмотрел на мертвого демона, а потом на карман сержанта.
- Это приказ, сержант! Приказ! Ты забыл, кто ты есть на самом деле?! Сержант улыбался во весь рот. Сейчас он мечтал о чем-то мирном, находящемся где-то в тропических странах, где за горсть алмазов можно приобрести жизнь вечную. Поэтому его слова грозными не казались.
- К тому же это твой город, Апполон. Тебе ли не знать, что здесь и как? Вперед, демон! И поторопись! А иначе, - сержант широко взмахнул рукой, - нам здесь не удержаться.
И, словно в подтверждение своих слов, сержант рухнул под ноги Апполону и смешал свои мозги с грязью.
Апполон удивился тому, что сержант так быстро умер, хотя чему тут удивляться, кругом валялись десятки трупов. Удивился и тому, как быстро может человек из говорившего обратиться в ничто. Удивление, но не более. Ему страшно не стало, он только почувствовал азарт. То, что происходило с ним и вокруг него, все было страшно интересным. Он думал об азарте и об интересе и обратил внимание, что находится в укрытии в виде разбитой плиты, торчавшей торцом из грязи и кучи щебня. Он снова удивился. Каким чудом он оказался в укрытии, если пару секунд назад он стоял над убитым сержантом? Он сбежал из опасного места в безопасное даже не обратив на это внимание! Он спрятался от опасности, даже ничуточки не испугавшись, так быстро, что даже не успел подумать о страхе!
"Вот это да!", подумал Апполон, "Ничего себе, как я умею!"
Он укусил свою ладонь, чтобы проверить, что живет на самом деле.
Сквозь щель между плитой и землей он посмотрел на сержанта. Чуть дальше от сержанта лежало еще три трупа. Все были убиты наповал, прямо в голову. Это было видно даже из такого вот укрытия, как у Апполона, низкого и утопавшего в грязи. У большинства трупов не было половины головы.
Трупы не пугали его. Мгновенно погибающие, и не мгновенно, разорванные на части, и с аккуратной дырочкой в теле, не пугали его.
Ему самому хотелось стрелять по цели. Пристрелить врага, размозжить ему череп в близком бою. Саперской лопаткой или, на худой конец, прикладом автомата. Такое у Апполона было настроение. Когда и уверен в себе и неуверен. Но врагов не было видно, и это его озадачивало. Он придумал стрелять наобум и правильно сделал. На этой войне стоило воевать именно так, вслепую. Такое ведение боя приносило результаты, и Апполон в этом убедился спустя минуту, после того, как выпустил целиком весь магазин в ту сторону, откуда велась стрельба очередью из одиночного ствола.
Прошло шесть часов после высадки демонов. Апполон насквозь пропитался военной грязью с примесью мазута. Его прекрасная униформа оккупанта изменила оттенок с изумрудного до непонятно какого. Он выгодно сливался с окружающей расцветкой местности и ничем не пах, кроме кала. Лучшей маскировки нельзя было и придумать.
"Не в этом ли секрет скрытности противника?", подумал Апполон и тут же был наказан за задумчивость. На него со всей силой обрушился град выстрелов, но ни один, слава богу, не зацепил.
Апполон снова чудесным образом спас себя, даже не успев подумать об опасности. А испугался лишь тогда, когда оказался в укрытии. Уже в другом укрытии более скрытном, состоящем из чистой грязи.
Молодец Апполон, ничего не скажешь.
На этот раз, там, куда его отнес инстинкт самосохранения было по колено грязи. Это если стоять в полный рост. Апполон же лежал. Поэтому грязь достигала ушей.
Под грязью было тепло. Под грязью было спокойно. Снаружи можно потерять пол головы или простудиться, а по шею в грязи было уютно, как в теплой ванне. Апполон бы и уснул здесь, да не хотел захлебнуться в дерьме.
Он пристроил под голову вещь-мешок и полностью расслабился, не в силах думать о том, что рано или поздно придется пошевелиться. Все равно в какую сторону. А ведь именно это, аппатия в чистом состоянии, и была для Апполлона, в это мгновение, желаннее всего на свете.
"Я совсем невидимый", думал Апполон, "чего же мне бояться?"
И действительно, если бы кто-нибудь, например птица, посмотрела с высоты на то место, где лежал Апполон, то увидела бы только грязь.
"Можно представить себе", думал Апполон сладко засыпая, "что вокруг много таких, как я, невидимок, по горло в грязи".
"Это что? Конец жизни на Земле? Все засыпают в грязи и больше не хотят шевелиться? Кто же тогда стреляет? Кто же тогда шевелится? Кто стреляет и попадает по тем, кто шевелится?"
Все-таки наступил такой момент, когда Апполону надоело расслабление. Сначала он ползком, а потом уже и пешком двинулся в путь. Никто по нему не стрелял, хоть он и шевелился.
По пути ему попалось несколько мертвых демонов. Совсем, как мертвые люди. Как юноши погибшие на фронте. Бритые затылки, пухлые губы, скуластые лица, следы от прыщей. Такие, как Апполон.
Памятуя удачу сержанта, Апполон пошарил у одного в карманах. Но не нашел прозрачных камешков. В карманах был всякий мусор, как у обычного пацана. Каштаны, гайка, болтик, фантики, семечки, спички, окурки, катушка черных ниток и иголка, прищепка и носовой платок. Убого. Слишком убого для демона. Наверное этот демон служил в этой точке давно, задого до Апполона. Вот и обеднел.
Еще Апполон нашарил у демона оптический прицел и початый пакетик сухариков с укропом. Апполон забрал себе прицел и сухарики, а болтик и прочие предметы рассыпал в грязь.
Цейсовский прицел, сами знаете, похож на дорогую игрушку. Мальчики любят баловаться такими вот научными предметами. И Апполон искушаемый блестящими линзами, внутренними диоптриями и стальным тубусом увлекся прицелом, поплевал на стеклышки, протер их и стал разглядывать сквозь них вокруг себя все на свете.
Благодаря прицелу он увидел разные развалины вблизи. Четко видел мелкие детали, которые не увидел бы обычным зрением. Он мог бы увидеть даже муравья на далекой стене, но ни муравьев, ни других живых существ он не обнаружил.
Случайно в объектив прицела попался клочок бумаги, приклеенный к столбу. Ему было интересно проверить силу объектива. Он навел резкость, затаил дыхание и сумел прочесть то, что было написано на бумажке.
Объявление!
Внимание!!!
8 марта в 12.00 на карьере будет праздник! Будет продаваться одежда для кукол! Приходите все желающие! Мы ждем вас по адресу ж/м Красный Камень возле карьера в 12.00.
Это объявление было написано до войны. И написали его две маленькие девочки. Две подружки.
Они готовились к празднику две недели. Шили маленькие платьица и крючком вязали кофточки и шарфики для своих игрушек.
Они готовились каждый вечер после уроков, и в школе, во время уроков, их работа кипела вовсю.
Целых две недели они были счастливы, пожалуй, как никогда в своей жизни. Глаза их искрились, а щеки румянились. Такие глаза и щеки бывают у уже молодых девушек, от предчувствия первого свидания.
Эти девочки были еще малютками и радовались по-настоящему своей важной тайне.
Ровесницы завидовали их дружбе и подражали их увлечению, чтобы ощутить хотя бы каплю их таинственного счастья. Апполон не знал, что этих девочек уже нет в живых. Он узнает об этом позже от своего отца.
Он убрал прицел от глаза. Его расстроила эта маленькая бумажка. Сперва он хотел выбросить прицел в грязь, чтобы больше не поддаваться искушению, разглядывать мелкие детали. Но пожалел вещь. Не выбросил его, а спрятал на самое дно вещь-мешка, надеясь, что он таки там обо что-нибудь стукнется и разобьется.
Через полчаса Апполон добрался до того места, где раньше стоял его дом.
Высотные дома, в шестнадцать этажей и более, не пригодны для жизни во время войны. Даже если дом добротно сложен из кирпичей. Высота - для мирных времен. На войне же куда как лучше ютиться на уровне земли, либо под землей, либо еще ниже.
Дом, где раньше жил Апполон был разрушен до основания, только подвалы остались крепкими. Люди перебрались в эти подвалы и редко теперь выходили наружу. Выходили только в сумерки и ночью, как ночные зверьки.
Апполон заглянул в прицел и обшарил двадцатикратно усиленным зрением раздолбанный фасад давным-давно знакомого здания и прилегающие к нему окрестности.
Он увидел грязь, грязь и грязь. И больше ничего особенного, что бы могло угрожать смертью. А если там и была опасность, то он ее все равно не увидел.
Спустя полчаса Апполон встретился со своим отцом. Вот как это случилось.
Апполон подкрался к своему разрушенному дому. С автоматом на изготовку. На полусогнутых ногах. Бесшумно, как учили в лагере для подготовки оккупантов. Украдкой и, в то же время, не забывая о достоинстве.
Оккупант без показного достоинства - не жилец на вражеской территории. Под достоинством подразумевайте, что хотите, главное, чтобы его было видно.
Перед самым входом в подвалы, когда Апполон затаился в грязи и прислушался к звукам, прогремел выстрел! Так Апполон встретился с папой, которого не видел два года.
Пуля ударила Апполону в грудь и грязь вокруг него расплескалась. Апполон потерял сознание, но не умер. Слава богу, что на нем был бронежилет, он-то его и спас.
Апполон очнулся. Трудно было дышать, а горло болело, как при ангине. Твердый ствол длинной винтовки упирался в щеку Апполона и оставлял на ней круглый след.
- Слава богу, что я тебя не пристрелил насмерть, сынок! Я специально целился в грудь, чтобы тебя не убить, - сказал отец сыну.
- Спасибо, папа, - Апполону стало легче, когда он услышал свой голос.
- Дай-ка я помогу тебе подняться. - Отец потянул Апполона за рукав. Из грязи подниматься было тяжело. Ох, как тяжело.
Они вместе подошли к развалинам. Апполон опирался на отца. Отец был словно железный. Крепкий старик, но на старика совсем не похож.
- Идем, я покажу тебе наше обиталище, как мы тут устроились с мамой, и все такое. - Отец проговорил скороговоркой, чего с ним раньше, насколько помнил Апполон, не бывало, и шагнул в черную дыру подвалов. А Апполон за ним.
Воздух в подвалах стоял тяжелый и испорченный чем-то гнилым. Сын шел за отцом и не знал, куда деть дыхание, чтобы не стошнило.
- Сейчас пройдем кладовую, а дальше воздух полегче, вот увидишь.
- Что это здесь такое? - спросил Апполон.
- Что?
- Что здесь такое? - Апполон дышал в рукавицу и говорил туда же.
- Ааа... пытаюсь разобраться в том веществе, что вокруг нас.
- Ты про грязь?
- Про все. Про все-все-все.
Отец остановился, спустил на землю заплечный мешок. В мешке звякнуло пустое стекло. Отец закурил самый короткий в мире окурок и от затухающей спички добавил света в мешок. Там, в мешке заблестели банки-склянки. Отец порылся, достал одну, замутненную черным веществом, и протянул Апполону.
- На, понюхай.
- Что это?
- Концентрат.
- Воняет дерьмом.
Отец улыбнулся
- Еще бы! Это ведь самое основное!
Он бережно спрятал склянку обратно, а мешок туго завязал и поставил в темный угол, где все становилось невидимым.
- Для чего тебе этот кал? - спросил Апполон, когда они пошли дальше.
- Убиваю скуку.
- Ну и как?
- Нормально. - Отец вздохнул. - Теперь я полон надежд.
- Каких надежд?
- На лучшее.
Сын усмехнулся и ничего не сказал.
- Да-да. Представь себе, - сказал отец, - это вещество вокруг нас... то, что смердит более всего невыносимо. Может стать, когда-нибудь, сердцевиной тончайшего благоухания.
- Когда-нибудь, - сказал Апполон.
- Когда-нибудь, - повторил, как эхо, отец.
- Скоро придем? - спросил Апполон.
- Уже пришли, - сказал отец.
Тяжелая железная дверь преграждала им путь. Отец достал ключ, похожий на букву "Г" и раскрутил им винтовой замок. Дверь со скрипом отъехала внутрь и из глубины жилища, пока что темного и непонятного, повеяло грибным и теплым воздухом.
Отец вошел первым. Поставил в угол винтовку и подкрутил фитиль у висевшей на стене керосинки. Комната была пустой, без жильцов.
- А где мама? - спросил Аполлон.
- Она болеет. Целый день лежит в постели. Что-то с дыханием.
- Понятно...
Мама лежала в соседней смежной комнате, которую Апполон сразу не заметил. Мама тихо позвала Апполона. Апполон подошел к матери, взял ее за руку. Она постарела. Стала старше отца. Она была мало похожа на ту мать, которую он помнил. Скорее она была похожа на бабушку, которая умерла в Минске.
- А где сестра? - спросил Аполлон, и почему-то испугался того, что спросил.
- Она умерла, - сказал отец.
Мама тихо заплакала. Апполону стало жутко жалко себя.
- Когда? - спросил он.
- Я уже не помню, - ответил отец и уселся за стол. На столе лежала разобранная винтовка, и отец хотел ее почистить.
- Ничего себе, - сказал Апполон.
Апполон испытал шок, конечно, тяжелейший. И плакал так сильно и так долго, что помимо воли фантазировал, будто бы горе доконает его насмерть. Будто бы проплачет пять дней, а на шестой слезы пройдут, а с ними и силы, чтобы жить дальше.
Слезы высохли так же быстро, как и появились. Стало трудно выжать хоть одну. Он проплакал минут пятнадцать, всего-то.
- Как же это случилось? - спросил Апполон, когда успокоился.
Отец только пожал плечами в ответ.
Пока Апполон плакал, отец время не терял. Он успел почистить винтовку, а теперь собирал ее быстро и умело, как заправский охотник.
- Она умерла от пули?
- Нет. Она умерла сама, - сказал отец.
- Это из-за войны? - спросил Апполон.
- Может быть, причина в другом, - ответил отец.
- А где ее похоронили?
- На кладбище.
Они пробирались на кладбище почти целый день. Вышли с утра, а пришли затемно. Шли пешком. Муницального транспорта больше не существовало.
Отец шел впереди, длинная винтовка висела на плече. Он шел, не пригибаясь, как будто нет войны и нечего бояться.
Апполон шел за ним след в след. Как обычно, как учили в лагере для оккупантов. Автомат наизготовку, шаги бесшумные, глаза испуганные.
Кладбище находилось за городом, и город освещал его заревом пожарищ. Хотя чему там гореть? Кругом лежала мертвая грязь, маслянистая и пахнущая мазутом. На кладбище был тот же грязный пейзаж, что и в городе, только более плоский. Никаких меток: ни крестов, ни надгробий.
- Я не вижу могилы. Где она?
- Все под грязью, - сказал отец. - После войны мы с мамой здесь все приберем.
Нигде, кроме кладбища трава не росла. Да и там не на каждой могиле. Трава была жухлой и с виду мертвой. На самом деле она была живой. И эту траву, ее не так-то просто извести, потому что земля с трупами очень плодородна несмотря ни на что. На могиле сестры, на том месте куда указал отец, травы не было. Это была свежая могила.
Они постояли немного над тем местом, где под грязью пряталась маленькая могилка. Потом отец ушел к матери. Он сказал, что ей нужна помощь. Апполон остался.
- Ты будь осторожен, - уходя, сказал отец. - Я здесь ко всему привык, а ты человек новый...
- Да ладно тебе, па. Я же здесь родился...
Отец ушел. Апполон огляделся по сторонам, встал на колени, и взялся расчищать грязь над могилкой.
Грязь была жидкой и натекала снова. Под нею была твердая земля, земля и ничего, кроме земли. Сплошное ровное место.
Он расчистил руками площадку под свой рост и улегся на землю. Прижался щекой к земле и лежал с закрытыми глазами и шевелил губами, будто молился Богу.
Родители не смогли глубоко закопать сестру. Не смогли сколотить гроб. Сестра лежала в земле, прикасаясь всем телом к ней. Он погладил землю. Под руку попалась волосинка. Он потянул ее и вырвал из почвы.
Из города доносилась канонада, будто далеко-далеко забивали сваи под новые дома. Кладбище хранило спокойствие в любое время. И днем и ночью. И зимой и летом. Апполон обмотал волосинку вокруг большого пальца и снова заплакал, а земля под щекой покрылась грязью.
Апполон вернулся к отцу с матерью в подвал. Теперь без провожатого он сам нашел дорогу. В подвале посвежело, как после сквозняка.
- Мама уснула, - объяснил отец перемену в атмосфере. - Это редко случается, когда она так запросто засыпает.
- Где взять воды, чтобы умыться? - спросил Апполон.
- Это проблема...
- Понятно.
- Если ты голоден, - сказал отец, - то поешь, там, в кастрюльке.
- Это каша?
- Да. Есть можно.
- Спасибо.
Есть не хотелось
- Ты вернулся, как раз вовремя, - сказал отец, надевая лохматую шапку.
- Ты опять собрался уходить?
- Да, у меня дел по горло.
- Снова грязь?
- Да уж, действительно. Чем еще заняться, когда кругом говно? Но я иногда развлекаюсь, - отец постучал твердой ладонью по прикладу винтовки, - живем мы тихо. Скукотища со всех сторон.
- Грязь больше не увлекает?
- Грязь, - сказал отец, - не для увлечения, а для исследования. Я уже говорил. А пострелять - чистое удовольствие! Ты же знаешь, как потеха душу согревает.
- Как не знать.
Апполон подсел к матери. Она спала.
- А хочешь? Пошли со мной?
- Как это?
- Вон там возьми, - отец указал в угол, на два двуствольных ружья и карабин. - Качественная вещь! Выбирай любую.
- На кого охотиться-то будем? - спросил Апполон, глядя на оружие.
- У реки их навалом пасется, - отец уже наполнял патронташ на поясе свежими патронами, - они ничего не видят, кроме дерьма. Представляешь?
- Просто не верится. - Апполон посмотрел на свои руки, и увидел, какие они грязные.
- Неужели негде помыться?
- Забудь.
Апполон встал, поплевал в ладони и вытер их о мамину простынь. Руки чище не стали. Простынь тоже не стала грязнее. Он понюхал ладони и скривился.
- Ничего. Привыкнешь.
- Вряд ли, - сказал Апполон и надел рукавицы.
- На них патроны не жалей, - сказал отец, - их меньше не станет.
- Кого? Патронов?
- Да тех, ублюдков, что у реки пасутся.
- А...
Апполон выбрал себе карабин. В отличие от ружей, карабин - оружие военное и с виду надежное. Свой автомат он поставил под стеночку. В нем закончились патроны.
Магазин карабина тоже был пуст.
- А патроны?
- Там, в судочке, - сказал отец.
- В белом?
- Да, в нем. Где раньше было масло. Помнишь?
- Я мало, что помню, - сказал Апполон.
Отец совсем собрался и стал похож на сталкера. Ему не терпелось поскорее отправиться в путь, пока мама не проснулась. Для этого он и улучил момент, пока мама спит, пойти пострелять для удовольствия. Если повезет, то вернется с добычей. Мама проснется и порадуется.
- Ну, я пошел? - отец толкнул дверь. - А ты, догоняй. Дорогу ты знаешь. Прямо к реке. Не ошибешься.
- Знаю. Конечно, знаю.
Отец ушел, а Апполон все-таки поел того, что было в кастрюльке: нечто грибное.
Посмотрел на спящую мать. Она состарилась, даже очень. Хотел посмотреть на себя, да зеркала не нашел.
"Неужели здесь больше никто не живет? Подвалы-то не маленькие. Могли бы здесь и другие люди разместиться".
"Ну, так даже лучше", подумал Апполон, "без посторонних, как-то уютнее".
В свое время отец Апполона, думал так же...
Апполон отправился вслед за отцом, туда, где всего опаснее, где пули свистели чаще, и убивали точнее. Без карабина. Карабин он забыл, а вспомнил о нем, когда был далеко от дома.
Он не пошел на реку. Без карабина, что там делать? Зашел за угол одной развалины и под стеной, где было меньше всего ветра, погрузился по горло в спокойную грязь.
Это у папы удовольствие пострелять там в кого-то. А Апполону приятней было полежать в дерьме, теплом, как ванна, которую он не принимал уже два года.
"Вот, папа. Чудак ты. Хочешь понять, зачем оно нужно, вещество твое. А может просто так, чтобы лежать в нем".
Все рушится кругом, рушится. Все обращается в мусор. Вот оно горит и обваливается. Согревает грязь, греет кости. Хорошооо...
Папа где-то у реки, стреляет в свое удовольствие. Слышны его выстрелы. Конец всему. И войне, наверное, тоже. А, когда выпадет снег, совсем уже скоро, то и грязи не будет видно. Снег зараза. Белый и холодный...
Когда отец вернулся с любимой охоты, то его сын уже был дома и кушал грибы.