Очередной раз приехав в Варшаву, Якуб Речницки огорошил свою дочь известием:
- Сегодня вечером идем на прием в английское посольство.
На прием? В посольство? Весь опыт приемов у девочки сводился к Новогоднему вечеру, устроенному Министерством национальной обороны. С некоторой долей условности можно приплюсовать сюда еще и несколько посещений кафе и ресторанов. Но в английское посольство...
Нина растерялась:
- А что туда надо надеть?
- Об этом уже побеспокоились - отмахнулся Якуб. - Едем, там и переоденешься.
Где это - там? Ведь не в посольстве же? Но Нина уже привыкла не задавать лишних вопросов. Отец знает, и этого достаточно.
Здание, куда они подъехали, ничем особенным не выделялось. Разве что дежурным на входе, в форме, напоминающей одеяние швейцара. Но и это не было девочке в новинку. Не слишком долгое путешествие по лестницам и коридорам - и они оказались в большой комнате, напоминавшей подсобку магазина готового платья (как потом оказалось, это была театральная костюмерная). Там повсюду были стойки, где на плечиках висели самые разнообразные виды одежды: смокинги, фраки, народные костюмы, вечерние платья, блузки, юбки, накидки, палантины...
Пожилая женщина, судя по всему, заведующая этим хозяйством, внимательно оглядела девочку со всех сторон, затем не торопясь прошла вдоль стоек, время от времени снимая плечики с одеждой.
- Пошли к зеркалу, - бросила она.
- Ладно, вы тут быстренько заканчивайте, а я подожду в коридоре, - с этими словами бригадный генерал вышел за дверь. И началась примерка.
Точно подходящего Нине по размерам вечернего платья не нашлось (из-за необычайно тонкой талии - отец мог обхватить ее большими и средними пальцами рук - при довольно широких для такой талии бедрах). Но пожилая дама все же остановила свой выбор на одной из моделей, а затем, вооружившись иголкой с ниткой, очень быстро и аккуратно убрала ширину в швах, точно посадив платье по фигуре. Якуб, стукнув разок для приличия в дверь костяшками пальцев, заглянул в комнату:
- Ну, скоро вы там?
- Да-да, уже иду! - подхватилась Нина, вставая со стула.
- Стой! Куда? - пожилая дама успела крепко ухватить ее за руку. - А веер, перчатки, сумочка? Ты что, в британское посольство вообще без перчаток собралась?! С голыми руками? - в ее голосе звучал прямо-таки священный ужас.
Но вот, наконец, все аксессуары подобраны, на ходу прослушан краткий курс правил обращения с перчатками и веером, и автомобиль подвозит их... Нет, это было не посольство. Отец, покинув машину, на несколько минут зашел в неприметный домик и вернулся оттуда с какими-то футлярами в руках. Захлопнув за собой дверцу, генерал извлек из футляров серьги, кольцо, колье и браслет:
- Надевай, - скомандовал он. - Только, смотри, поаккуратнее. И платье, и все эти финтифлюшки надо будет сдать после приема.
Кое-как разобравшись с застежками, девочка пристроила на себе все положенные драгоценности.
- Жаль, зеркала нет, - вздохнула она.
- А ты в сумочке посмотри, - подсказал генерал.
Порывшись в сумочке, и не обнаружив ничего, что напоминало бы ей зеркало, девочка разочарованно посмотрела на отца.
- В пудренице должно быть зеркало, - снова подсказал он.
Догадавшись, что круглый плоский предмет цвета слоновой кости это, наверное, и есть пудреница, Нина повертела ее в руках, и, увидев маленькую позолоченную кнопочку, нажала на нее. Да, на внутренней стороне откинувшейся крышки и в самом деле было зеркальце. В этом маленьком зеркальном стекле сначала отразилась ее немного растерянная физиономия, а затем она увидела, как лучи закатного солнца, проникающие в машину, высекают из блестящих камушков сотни разноцветных искорок.
Пока девочка любовалась камушками, играющими всеми цветами радуги, и собранными умелой рукой ювелира в настоящие произведения искусства, Янек, по команде генерала, развернул машину обратно, и Нина вскоре убедилась, что их путь, похоже, лежит в сторону школы. Вот они миновали Замковую площадь, где совсем недавно, рядом с постаментом и обломками мраморной колонны, лежала сброшенная взрывом большая бронзовая статуя Сигизмунда III Вазы, перенесшего столицу Польши в Варшаву. Статуя почти не пострадала, хотя кисть руки с саблей и отломилась, на счет чего среди варшавян ходили разные толки и пересуды со ссылками на древние легенды. Затем машина продолжила свой путь среди сплошных руин по улице Краковске Пшедмесцье, затем по уже хорошо знакомой Нине улице Новый Свят. Когда они миновали площадь Тшех Кшижи и выехали на аллеи Уяздовски, девочка окончательно уверилась, что они возвращаются в школу, однако тут машина затормозила и остановилась у небольшого дворца напротив Уяздовского парка.
Британское посольство утратило свою резиденцию, которой располагало до войны: дворец Браницких, как и множество других зданий, лежал в руинах. Так что теперь посол Великобритании занял другое помещение, поменьше - дворец Элизы Велопольской, или, как еще его называли, Виллу Роз, на углу аллей Уяздовских и аллеи Роз. Особняк, окруженный каштанами, и обсаженный кустами роз, рододендронов и еще каких-то вечнозеленых растений, был построен в последней трети XIX века и являл собой симпатичный образец эклектицизма. Про четыре колонны, поддерживающие балкон над парадным подъездом, ни один знаток архитектуры не смог бы сказать, к какому ордеру они принадлежат, хотя наиболее близким аналогом был, пожалуй, дорический. А вот кариатиды, украшавшие фасад на уровне второго этажа, поддерживали головами типичные ионические капители...
Правительство Его Величества не поскупилось - послом в Польшу в 1945 году был направлен кадровый дипломат и разведчик, возглавлявший во время войны Британский Объединенный Разведывательный Комитет, представитель высшей британской аристократии - Виктор Фредерик Уильям Кавендиш-Бентинк, 9-й герцог Портлендский. Это он написал в официальном меморандуме в 1943 году, после разгрома немцев под Сталинградом: "...В наших интересах позволить Германии и России полностью обескровить друг друга".
Ожидать от него, что на польской земле герцог ограничится дипломатией "в белых перчатках", не приходилось. Обладая обширными связями среди старой польской аристократии, посол энергично взялся за восстановление этих связей - разумеется, в интересах короны, так, как он их понимал. Среди прочих захаживал посол и к своей давней знакомой, графине Барбаре Тышкевич, чья маленькая дочь Беата, ставшая впоследствии знаменитой актрисой, запомнила эти визиты. Но Барбара, состоявшая в родстве и с Потоцкими, и (через мужа) с Чарторыйскими, надежд посла не оправдала - ей вовсе не улыбалось втягиваться в рискованную большую политику... Разумеется, в первую очередь посол и его сотрудники всячески обхаживали польский генералитет, не оставляя вниманием и тех, кого прислали в Польшу из СССР - хотя бы потому, что в руках этих людей находились многие ключевые посты, так что игнорировать их было бы совершенно непрактично.
Якуб заранее предупредил дочку:
- Тебе будет трудно сразу разобраться во множестве блюд и в правилах употребления разнообразных столовых приборов. Поэтому для начала бери пример с меня.
Однако на приеме, где каждому приглашенному предназначалось заранее отведенное место, таблички с именами генерала Якуба Речницки и Янины Речницки оказались едва ли не противоположных концах огромного стола. Нину сразу охватила паника: как без подсказки отца разобраться во всех этих правилах светского этикета, понять, какие столовые приборы для чего предназначены, и в какой последовательности ими надо пользоваться? Роскошно отпечатанное меню в обложке из тисненой кожи, которое ей торжественно вручил официант, больше походивший на английского лорда, нежели сам посол, оказалось для девочки китайской грамотой. Хотя названия блюд, помимо английского и французского языков, были там продублированы так же и на польском, это мало чему могло помочь: она просто первый раз в жизни столкнулась с этими названиями, и ничто ей не могло подсказать, что же за ними скрывается!
К некоторому облегчению Нины, опытный официант, сообразив, что молоденькая девочка не ориентируется в меню, взял инициативу на себя. Он сам выбирал и подавал ей подходящие блюда, пододвигая под руку полагающиеся по обеденному этикету столовые приборы. Девочка, не понимая, что это за блюда, предпочитала лишь лениво ковыряться в них - да и аппетит, и так почти отсутствующий из-за последствий пеллагры, вовсе улетучился от переживаний. Но и при этом светский бенефис не обошелся без некоторых недоразумений. Вычурной формы пирожок с мясом, полагавшийся к первому блюду, девочка приняла за кондитерское изделие. А поданный в качестве первого польский борщок - прозрачный, красивого малинового цвета, в хрустальном бокале - за фруктовый сок, и, отхлебнув из бокала, была весьма ошарашена неожиданным вкусом этого напитка.
По окончании приема Нина чувствовала себя так, как будто весь вечер таскала на себе тяжеленные мешки. А еще предстояло сдавать полученный на вечер реквизит - вечернее платье, драгоценности и все прочие аксессуары. В холле рядом с гостиничным номером отца, куда они зашли после посещения ресторана - ведь надо же было и поужинать, ибо после того, как схлынуло нервное напряжение, девочка все-таки почувствовала голод, - их ждали. Посетителем оказался немолодой, но крепкий и подтянутый бригадный генерал.
- Знакомься, Янка, - отец назвал дочку польским именем, - это Яцек.
Генерал учтиво поклонился, и его губы тронула едва заметная, но очень обаятельная улыбка. Все трое прошли в номер, и там Яцек (девочка так и не узнала, настоящее ли это имя, не говоря уже о фамилии генерала) передал отцу небольшую коробочку.
- Янка! - подозвал ее Речницки. - Замени патроны в пистолете и запасной обойме на свежие!
- А старые сдай, пожалуйста, мне, - на чистом русском языке, все с той же обаятельной полуулыбкой промолвил Яцек.
Пока девочка возилась с оружием и боеприпасами, Якуб поинтересовался у своего гостя:
- Ну, как у вас там дела, в Генеральном Штабе? Корчиц вас не заездил? Стеца и Кундеревич еще от него не стонут?
- А то ты Корчица не знаешь! - хохотнул Яцек. - Сам же у него под началом служил. Он, конечно, мужик вредный, власть показать любит, да и с зеленым змием слишком крепко дружен, так что вся его работа валится на нас. Но специально он никого со свету не сживает, так что перетерпим как-нибудь.
Тем временем Нина закончила набивать обоймы новыми патронами, и, сложив остаток старых в коробочку, положила ее на стол перед Яцеком.
- Все, дочка, давай быстренько в интернат! - махнул на нее рукой Якуб. - Время уже позднее. Наш Янек тебя подбросит на машине.
Подошел к концу май, отцвели варшавские каштаны и сирень, закончились занятия в школе-интернате, и Янка (которая уже привыкла зваться этим польским именем, равно как и Ниной) перебралась к отцу в Краков. Первый день пребывания под крышей родительского дома ознаменовался небольшим скандалом: Янка-младшая, у которой вдруг образовалось значительно больше свободного времени, чем было до этого, вознамерилась разрешить одну загадку. Девичьему любопытству не давал покоя вопрос - как же устроены необыкновенные пули в патронах для ее пистолета?
Раздобыв у Казика с Янеком в гараже кое-какие инструменты, она принялась старательно раскурочивать один из патронов, выщелкнув его из запасной обоймы. Сначала она при помощи двух плоскогубцев вытащила пулю из гильзы, а затем, используя те же плоскогубцы, с силой сдавила саму пулю. Медная оболочка пули разошлась по едва заметным швам, раскрывшись на кончике заостренными лепестками, а из щелей между этими лепестками высыпалось небольшое количество мелких кристалликов. В этом момент в комнату, где она орудовала, вошел Якуб:
- Ты с ума сошла! - заорал он. - На тот свет оправиться хочешь?!
Оттащив дочку от стола, генерал стал осторожно ликвидировать результаты ее художеств, не переставая громко ворчать:
- Ты что, дура любопытная, совсем ничего не соображаешь? Это же сильнейший яд мгновенного действия, мать твою...! Если что - уже не откачают!
Наконец, выкинув пулю, завернутую в кусок газетки, в унитаз, и несколько раз вымыв стол с мылом, он успокоился. Ругнув себя мысленно за то, что пренебрег непреложной армейской истиной, гласящей, - "солдат должен быть занят так, чтобы никакие дурные мысли в голову не лезли", - он применил ее и к Нине.
С раннего утра - подъем. Поскольку же девочка крайне не любила рано вставать, то подъем генерал устраивал с рапирой в руке. Хочешь - не хочешь, а ей тоже приходилось браться за шпагу и получать урок фехтования. Фехтовать у Нины получалось, прямо скажем, неважно - несмотря на хорошую реакцию и подвижность, она имела довольно слабые плечи и слабую кисть, так что отец легко выбивал у нее оружие из рук. Ну, а его попытки приучить дочь фехтовать на саблях окончились и вовсе ничем: если поднять саблю она могла, то уж управляться с нею как следует - силы уже не хватало.
Шпага, однако, использовалась не только для фехтования. Речницки старался дать своей дочке то, что она не успела получить на краткосрочных курсах - умение уклоняться от ударов и даже от выстрелов. Для этого требовалось развивать гибкость тела, и отец гонял Нину до изнеможения. "Если можно дать ей еще хотя бы один дополнительный шанс выжить", - думал генерал, - "то я дам этот шанс, как бы она не пищала и не жаловалась".
После занятий со шпагой следовали приседания (не менее 40 раз), отжимания и еще целая куча всяких упражнений для тренировки силы. Через некоторое время плечи и кисти рук стали покрепче, но все равно достойно противостоять мощным отцовским рукам она не могла. И каждый урок фехтования завершался одинаково - шпага, в конце концов, вылетала у нее из руки.
Следующим обязательным номером утренней программы была стрельба в тире, оборудованном в подвале особняка. Если им с отцом случалось бывать за пределами Кракова, и тира не было под рукой, то выезжали в лес и стреляли там - но обязательно каждый день. Будучи в Варшаве, Нина тоже регулярно ходила в тир вместе с боевкой ZWM (тир был оборудован прямо в здании их районного комитета). Поскольку боевки ZWM официально числились в составе Добровольного резерва гражданской милиции, то они столь же официально проходили военную подготовку.
После всех этих тренировок и стрельб девочка, взмыленная, как лошадь после хорошей скачки, кое-как доползала до ванной и засовывала себя под контрастный душ. Чуть взбодрившись, она плелась на кухню - завтракать. Какое же это блаженство - сидеть спокойно, когда уже ничего не надо делать, с большой чашкой горячего черного кофе в руках! Можно, не торопясь, отхлебывать обжигающий напиток, заедая его ароматную горечь чем-нибудь сладеньким.
Надо было бы, конечно, после стрельбы почистить пистолет, но эту обязанность она ухитрилась спихнуть на отца. Он поначалу ругался, на чем свет стоит, но затем смирился и чистил - не оставлять же единственное чадо с нечищеным оружием только из-за того, что дочка уродилась такая лентяйка? Ведь от состояния оружия может зависеть ее жизнь...
Вслед за завтраком юная Янка попадала в распоряжение шоферов Янека и Казика. Перед ней была поставлена задача - научиться водить машину. Несмотря на прилагаемые старания, успехи в вождении долгое время были весьма скромными - машина в ее руках не желала нормально слушаться руля, рыскала и норовила заехать не туда. Казик вообще считал, что у нее вряд ли что получится - бывает, не дано человеку водить машину, и все.
Но однажды, буквально за несколько минут, ситуация изменилась. Польские дороги в те годы были небезопасны: того и гляди, обстреляют из леса, или, того хуже, уложат дерево поперек шоссе перед самым носом. При одной из поездок вместе с отцом, когда Нина сидела на переднем сиденье рядом с шофером, произошло нападение на машину. Шофер Казик, из-за летней жары решившийся опустить пуленепробиваемое стекло, был ранен автоматной очередью, получив три пули в грудь. Теряя сознание, он прохрипел сквозь сцепленные зубы:
- Янка, бери руль!..
Внезапный, ошарашивающий грохот выстрелов, противный визг пуль, отскакивающих от бронированного корпуса машины - все это сразу отошло на второй план. Девочка, невзирая на боль в раненой руке, переползла к шоферу на колени, - оттаскивать в сторону было некогда, - вцепилась в руль, и повела машину "как по струнке", выжимая педаль газа до упора. А как же иначе - раненого Казика надо было спасать! Тяжеленный бронированный седан вылетел из-под обстрела, и Нина старалась выжать из него все возможное, лихо проходя повороты без снижения скорости, как будто всю жизнь была автогонщиком, - только бы успеть! Казимира вовремя довезли до госпиталя, и через месяц он снова сел за баранку.
С этого момента Нина полюбила свой мощный автомобиль. Машина была не самая новая и не самая шикарная, не Кадиллак, не Хорьх, и не Майбах, - Студебекер Президент образца 1938 года. Облик машины был создан тем же дизайнером, что разработал для компании Кока-Кола ее знаменитую бутылку. Всего автомобилей этой модели было выпущено одиннадцать штук, но данный экземпляр был выполнен по специальному заказу для кого-то из высших чинов рейха (на переднем бампере были заметны отверстия от винтиков, которыми когда-то крепилась золотая монограмма владельца). Он имел бронированный корпус, броневую плиту, защищавшую днище, пуленепробиваемые стекла, протектированные шины, был оснащен раздвижной металлической крышей так же из броневых пластин и усиленным восьмицилиндровым мотором, позволявшим разгоняться до двухсот километров в час вместо стандартных ста шестидесяти.
Девочка пристрастилась гонять на этом автомобиле на предельной скорости. Для нее автомобиль стал одновременно и надежным рабочим инструментом, и чем-то вроде игрушки. Ей очень нравилось наблюдать, как машина, повинуясь нажатию кнопки на приборной панели, с гудением выдвигает и задвигает сверкающие черным лаком броневые пластины крыши:
- Как будто большой жук расправляет надкрылья, - с восторгом говорила она.
Казик научил ее разудало хулиганить, цепляя ручкой специально приоткрытой дверцы автомобиля сумочки гуляющих по тротуару девушек, и Нина иногда тоже развлекалась таким способом, как в Варшаве, так и в других городах. А гонять машину приходилось частенько, и не только в Варшаву. Она нередко выступала в качестве персонального шофера отца, если выезды требовали соблюдения секретности. Дела отца, - в которые он ее не посвящал, - бросали его по всей Польше, и не только. Студебекер наматывал сотни километров, направляясь то в Восточную Германию, то в Чехословакию, то в СССР.
Впрочем, в Чехословакию Нина ездила не только с отцом, но и, можно сказать, со всем семейством. Янка-старшая (то есть польская жена Речницкого) время от времени наведывалась в Прагу за покупками. Надо сказать, что отношения с ней у Янки-младшей не сложились. Горького осадка от того, что Янка заняла место мамы, у девочки почти не осталось. Но уж больно разными оказались их взгляды на жизнь. Да и Янка, как оказалось, поначалу отнеслась к приехавшей из Советского Союза девчонке с предубеждением.
Она почему-то вбила себе в голову, что Якуб ее обманывает, и под видом дочки притащил во Вроцлав малолетнюю любовницу. Две недели, проведенные под одной крышей, вроде бы рассеяли ее подозрения, но когда генерал отправил Янку-младшую в Варшаву, сомнения снова укрепились: а не нарочно ли он проделал это, не для того ли, чтобы кататься на свидания у нее за спиной? Вторая беременность тоже не добавляла ей рассудительности. Однако снова очутившись с Ниной под одной крышей, уже в Кракове, Янка все же поняла, что ее подозрения беспочвенны - живя в одном доме, трудно долго скрывать действительные отношения друг от друга. Как-то раз, под настроение, Янка проговорилась об этом, и Янка-младшая только незлобиво посмеялась над ее былыми страхами.
Тем не менее, некоторая отчужденность между женщинами осталась. Янка чувствовала к падчерице подспудную ревность, которая подогревалась тем, что Якуб категорически не желал брать свою жену на светские мероприятия, в то время как Нина постоянно сопровождала его. Конечно, манеры хлопки маёнтковой (крестьянской хуторской девицы) не слишком подходили для шляхетского общества. "З хама не зробишь пана" - гласит польская пословица. А ведь с точки зрения Янки, это как раз Янка-младшая вела себя совсем не так, как подобает генеральской дочери. Чего стоило только ее фамильярничанье с шоферами и солдатами охраны!
Конечно, генерал брал с собой Нину и не брал жену не только из соображений светских приличий, но и по оперативной необходимости. Один из таких выездов в чешскую столицу, куда они с отцом отправились без Янки, крепко въелся девочке в память. Когда она прибыла в Прагу, - а время было уже довольно позднее, и бархатно-черную тьму разгонял свет уличной фонарей и ярко освещенных витрин в центре города, - отец привел ее в ночной клуб. То ли он просто искал ресторан, где можно поесть, то ли там генералу была назначена встреча... Последнее гораздо вероятнее, потому что, усадив дочку за столик и заказав ужин, он тут же без объяснений куда-то удалился.
В центре зала находилась круглая эстрада, вокруг которой располагались столики. Небольшой оркестр, до этого исполнявший какую-то тихую, спокойную мелодию, вдруг заиграл что-то бравурное. Девочка подняла голову и взглянула на эстраду. Туда взошли несколько девушек в скромных белых блузках под горлышко и расклешенных клетчатых юбках - вот только длина у юбок была совсем не скромной. Вслед за девушками на эстраду взбежал негр в лиловом фраке и таких же брюках. Негра Нина видела в первый раз, и любопытство заставило задержать на нем взгляд. Девушки быстро окружили его плотным кольцом, а когда кольцо под звон литавр распалось, негр предстал перед публикой совершенно голым.
Вскоре и девушки уже дружно размахивали своими блузками, за которыми последовали юбки, а за ними - и прочие предметы туалета. Смутить этим девочку было трудно - нечто подобное ей уже демонстрировали Люська с Томкой, да и работа санитаркой в госпитале приучила ее и не к таким видам. Но вот зрелище с голым негром показалось ей совсем уж непривлекательным.
- "Да это бордель какой-то, а не ресторан!" - возмущенно подумала Нина, вспоминая рассказы своих подружек о немецких борделях, в которых такого рода заведения представали отнюдь не в розовом свете.
Под ритмы, задаваемые оркестром, уже совершенно освободившиеся от последних клочков одежды девушки вновь окружили негра в странном танце - они не столько танцевали, сколько извивались, тесно прижимаясь к негру, и друг к другу.
Ну, извините! Проделывать такое у всех на глазах - это было уже чересчур. Нина стала подумывать о том, чтобы уйти и дождаться отца где-нибудь у входа в зал.
Но, как оказалось, это было не последнее испытание для ее психики. В довершение всего, в качестве кульминации представления, негр кончил прямо на своих партнерш. Девчонка была готова увидеть многое. Но, когда мутно-белая жидкость из внушительных размеров мужского достоинства негра брызнула на его неестественно извивающихся партнерш, заляпав их от сисек до бритых лобков... Да, она хорошо представляла себе, как делаются дети, но чтобы соитие было бы так извращено и опошлено! Есть же, в конце концов, какие-то границы!
Можете себе представить, каким шоком обернулось подобное зрелище для четырнадцатилетней девчонки, совсем недавно приехавшей из советской глубинки, да не просто из глубинки, а из Ташкента, из мусульманского по преимуществу края. Знания - знаниями, а нравственные нормы в этом краю были жесткие, да и бабушкино воспитание тоже было весьма строгим по части морали. Конечно, Нина уже уяснила себе, что заниматься этим можно и без любви, и без стремления завести детей. Но ведь компания на эстраде устроила свое постыдное представление даже не ради удовольствия, - разве можно найти удовольствие в том, чтобы так издеваться над естественными человеческими чувствами? Для чего же тогда делалась эта пакость? Неужто для привлечения внимания публики?!
Нина оглядела зал. Далеко не все взгляды были устремлены на эстраду, но как же много было похотливых физиономий, с вожделением уставившихся туда во все глаза, чуть не капая слюнями на стол! И вот для этих рож выставлять напоказ самое сокровенное в человеческих отношениях... Как же это отвратительно.... Прямо-таки физиологически отвратительно! И так не отличавшаяся завидным аппетитом, после этого девочка вообще не могла взглянуть на еду. Нестойкий желудок Нины тут же отозвался на одну мысль о пище явными позывами. Но она сдерживалась... И сдержалась. Однако, как только в зале вновь появился отец, она категорически потребовала от него:
-Давай уйдем отсюда!
- Куда? - удивился отец.
- Да куда угодно! Хватит с меня уже этих голых негров!
Как бы ни была Нина занята тренировками, поездками с подменой штатных водителей, сопровождением отца то на какие-то официальные мероприятия, то на какие-то непонятные дела, суть которых оставалась для нее совершенно неизвестной, но свободное время у нее все-таки было. Да и отцу, каким бы крепким он ни был, тоже время от времени требовался отдых. И вот в один из летних дней она привычно заняла свое место рядом с Казиком на переднем сиденье автомобиля, отец, как всегда, устроился сзади, положив рядом с собой на сиденье ППШ и портфель с несколькими ручными гранатами. Машина тихо заурчала мотором, и, быстро разгоняясь, понесла их по шоссе из Кракова на противоположный конец Польши - в Сопот.
Летний Сопот встретил их так, как будто всего лишь год с небольшим назад в этих местах не бушевала война. Курорт есть курорт - утопающие в зелени виллы, небольшие дома отдыха и пансионаты, магазинчики, кафе, рестораны, бары... Дом отдыха Министерства национальной обороны располагался в старом трехэтажном здании с крышей из темно-красной, да еще и потемневшей от времени, черепицы - вправо от маяка, если встать лицом к морю.
Устроившись в пансионате, Речницкий с дочерью отправились на пляж. Над побережьем висел густой туман, какой случается на Балтике, когда теплый и влажный воздух вдруг начинает остывать. При безветренной погоде такой туман может продержаться несколько дней, и даже яркое солнце рассеивает его далеко не сразу. Загорать при такой погоде невозможно, а плавать в море... что-то не тянет.
Выйдя к песчаной полосе пляжа, генерал остановился:
- Вот и пришли.
- Куда пришли? А где море? - немного растерялась Нина.
- Так вот же оно, - Якуб сделал широкий жест рукой, - за туманом.
Нина, которая перед выходом из пансионата, в предвкушении встречи с морем, предусмотрительно надела купальник, быстренько сбросила платье и туфли.
- Ты куда собралась? - недовольно поинтересовался отец.
- К морю! - девочка была настроена решительно. - Хотя бы посмотрю! Я же его еще ни разу в жизни не видела.
- Ну, посмотри, - пожал плечами генерал. - Шагай по этим деревянным мосткам, как раз к воде и выйдешь.
Нина двинулась в указанном направлении и действительно, через несколько десятков шагов вышла к кромке берега. Море накатывало на песчаный пляж мелкой, едва заметной, ленивой волной. Нина присела на корточки и потрогала воду ладошкой. Вроде, не очень холодная. Сделав шаг вперед, она попробовала море ногой. Да уж, не слишком тепло, но в ташкентских арыках горная водичка бывала и похолоднее.
Осмелев, девочка снова шагнула вперед, затем еще и еще раз. У берега было совсем не глубоко, и с каждым шагом глубина возрастала совсем незначительно. Еще шаг, еще и еще, а вода едва лишь доходит до колен. Нет, надо пройти еще немного - надо же хоть разочек окунуться...
Лишь через два с лишним десятка шагов прохладная морская водичка стала лизать купальник. Остановившись, Нина огляделась. А где же берег? Со всех сторон вокруг нее мягкой белой ватой смыкался туман, приглушая звуки. Как тогда попасть обратно? В какую сторону идти? Даже по волнам не определишь, откуда они приходят и куда накатываются - на воде была видна лишь мелкая рябь. К девочке стала постепенно подкрадываться паника.
- Ни-и-ина! - вдруг пробился сквозь завесу тумана голос отца. Казалось, он идет откуда-то совсем издалека. Однако, обладая отличными способностями к стрельбе на слух, девочка тут же сориентировалась в направлении, и, разбрызгивая коленями неподатливую воду, как будто море пыталось удержать ее, бросилась к пляжу. Вскоре она уже выбралась из воды, а через некоторое время отыскала и деревянные мостки, ведущие прочь от берега, туда, где она оставила платье, и где ждал ее папа, на лице которого было написано нешуточное беспокойство.
Не получилось искупаться и на следующий день. Хотя ярко светило солнце под голубым куполом неба, и от вчерашнего тумана остались лишь воспоминания, с ночи задул прохладный ветер, гоня по небу легкие белые облака, и заставляя море заметно штормить. Такая погода простояла еще несколько дней, и все - пора было возвращаться в Краков, удовольствовавшись лишь прогулками по Сопоту. Городок Нине, впрочем, понравился - уютный, зеленый, симпатичный. Можно было, конечно, еще и разглядывать пенистые серо-зеленые валы, обрушивавшиеся на пляж и выбрасывавшие длинные водяные языки, образуя широкую полосу мокрого песка. Но подобное занятие быстро надоедало.
Так и закончилось первое свидание Нины с морем.
Если генерала бригады Речницкого в Кракове постоянно занимали служебные дела, то Нины эти дела совсем не касались, и потому она частенько оказывалась предоставленной самой себе. Хотя... Несколько раз Якуб брал ее с собой в качестве сменного шофера и для разъездов по делам войск своего округа. Командующий из него получился жесткий. Речницкий ввел обязательную физподготовку для всех офицеров своего округа, и, сопровождая отца во время инспекционных поездок, Нина могла наблюдать, как он нещадно выгонял господ офицеров на физкультурные снаряды. В каждой воинской части повторялась одна и та же картина: офицеры, разных физических кондиций и разнообразных габаритов, с пыхтением и натугой пытались не отстать от собственного генерала, который показывал им пример. Перечить пану довудце (командующему), который неутомимо подтягивался на перекладине и ловко крутился на турнике, никто не решался, - тем более, что отстающие в деле поддержания физической формы могли вполне лишиться занимаемой должности.
Другим любимым развлечением генерала при посещении воинских частей округа была проверка обустройства быта солдат. Оказавшись на территории части, Речницкий первым делом проверял санитарные удобства - туалеты, умывальни, душевые, затем проходил на кухню и интересовался, чем солдат кормят, потом осматривал казармы - и лишь после всего этого появлялся в штабе. И в штаб он приходил уже не просто так, а с готовыми впечатлениями и выводами относительно состояния части и распорядительности командиров. Разумеется, учебные тревоги он тоже устраивал, как без этого...
Все ж таки и эти инспекционные поездки проводились далеко не каждый день, и в конечном итоге занять все свободное время у своей дочери Якуб так и не смог - самого отвлекали служебные дела. А девочка время от времени могла устраивать себе настоящие каникулы. Лето все-таки!
Можно было поваляться на диване, почитать поэму "Пан Тадеуш" Мицкевича. Неплохо также пройтись по старинным улочкам Кракова, поглазеть на Вавель, залезть в пещеру дракона, прогуляться по Королевской дороге... И, конечно же, заглянуть в кавярню. Скажем, в самом центре, на Флорианской улице, недалеко от дома Яна Матейко, чьи полотна, как она уже успела заметить, занимают почетное место в музее. Здесь, всего через один дом, можно устроиться в "Яме Михалика". Днем тут очень приятно было посидеть, попить кофейку с пирожными - взять, скажем, "Флирт". Или сегодня попробовать "Кармен"?
Ближе к вечеру, однако, кафе начинало заполняться богемной публикой, начинало давать свои представления кабаре "Зелёны Балоник" (Зеленый Шарик) - и уж ни о каком спокойствии речи уже не шло. Поэтому обычно Нина предпочитала более тихое место - цукерницу Петра Чопа на Старовисльной, 21. Тем более, что это уже на полпути от центра к дому. Не пренебрегала она и тем, чтобы разнообразить свою духовную пищу. И новый шаг в этом направлении помогла ей сделать армия...
Не только генерал бригады Речницкий частенько бывал в Варшаве и других городах Польши, но и его в Кракове то и дело навещали генералы и офицеры, служившие как в округе, так и за его пределами. Толстенный Болеслав Кеневич, щупленький Бронислав Полтуржицкий, невысокий крепко сбитый Ян Роткевич, Войцех Бевзюк, Остап Стеца, Адольф Криштафович, Евгений Цуканов... Да и сам командующий Северной группой войск, маршал Рокоссовский, тоже время от времени наведывался - как оказалось, он не забыл недолгие встречи на Восточном фронте во времена тяжелых боев с колчаковцами.
Что делают офицеры, собравшись вместе? Под хорошую выпивку и закуску расписывают пулечку. И Нина нередко сидела с ними за одним столом, поскольку быстро завоевала репутацию надежного партнера - она четко запоминала все сброшенные карты и легко представляла себе в уме возможный расклад. Играть она, в общем, умела достаточно хорошо, хотя и не любила это занятие. Не нравилось ей, что за картами людей начинает охватывать бессмысленный азарт, приводящий подчас к потере самообладания.
Не приводило ее в восторг и количество выпивки, которое поглощали офицеры. Пьяный человек и сам по себе - не слишком приятное зрелище, а уж учудить по пьянке можно такое, что потом не расхлебаешь. Поэтому самое простое решение - плюнуть на эту компанию и уйти - ей не подходило. Хорошо хотя бы, что отец, вне зависимости от количества выпитого, умудрялся сохранять самоконтроль. Других же подчас, что называется, "несло".
Как-то раз после обильных возлияний бравое воинство затеяло соревнования. Спустившись в подвал, который, кроме функций тира, исполнял еще и роль спортивного зала, офицеры стали выяснять, кто из них быстрее залезет на одних руках по канату под потолок. Речницкий благоразумно от соперничества со всеми прочими устранился, а победителем вышел заядлый спортсмен и любитель футбола Ян Роткевич, обогнавший более высокого и потому более тяжелого Рокоссовского.
- Люблю я тебя, подлеца, - выговаривал Роткевичу пьяный в дым (как и все прочие) Рокоссовский, - а ведь все равно сгною! Куда же это годится - самого командующего, Маршала Советского Союза, - и переплюнуть!
К чести Константина Константиновича следует сказать, что проспавшись, он так никогда и не обнаружил ни малейшего намерения претворить высказанную по пьянке угрозу в жизнь.
Заглядывали к командующему войсками Краковского военного округа и иные посетители. Нина понятия не имела, за какой надобностью появлялся у отца Генеральный Декан округа и пробощ Краковского гарнизона ксёндз подполковник Роман Мишка. Для решения служебных вопросов не обязательно было заглядывать домой, куда к отцу приходили только друзья, а уж набожным католиком Якуб вовсе не был. Однако, познакомившись с ксендзом поближе, Нина начала догадываться о причинах...
Следует сказать, что сила польской католической церкви была, в том числе, и в том, что среди ее служителей было немало людей умных, высокообразованных, и притом искренних и твердых в вере - сочетание, которое далеко не всегда встречается в священниках. Другим столпом польского клера были люди узколобо фанатичные, но притом хитрые и беспринципные - тоже достаточно редкое сочетание. Подполковник Роман Мишка принадлежал к первой категории. Ксёндз, оказавшись на редкость приятным собеседником, открыл для Нины мир католического Кракова, его историю, неразрывно связанную с историей христианства в Польше.
Красота богослужений, проповеди, сочетающие в себе неистовую пламенность и глубокую задушевность, мощь и величие Мариацкого костела и завораживающее великолепие его алтаря, потрясающая до глубины души органная музыка в костеле св. Катажины - все это шире развернуло для нее картину польской жизни и добавило в прежнее мироощущение многие новые краски. Ни верующей христианкой, ни, тем более, католичкой Нина не стала. Она с детства усвоила уважение к искренней вере, и нисколько не чуралась религиозных обрядов, если тем самым она могла оказать почтение ценимым ею людям, но ее саму религия нисколько не увлекала.
Вот чем она увлеклась серьезно - так это органной музыкой. Теперь ее не раз можно было встретить на пути от трамвайной остановки на улице Краковска, идущей в сторону Вислы по маленькой улочке Скалечна. Костел св. Катажины, стоящий на этой улице, обладал наилучшим по звучанию органом в Кракове, который приобрел в лице Нины благодарную слушательницу.