Прошел год, другой, третий... Ташкент сделался для Нины по-настоящему родным городом. Теперь она жила в большой семье, в своем доме, и делила вместе со всеми обитателями этого дома права и обязанности. Но и сам город сделался для девочки родным домом, который она тоже воспринимала, как свой.
Утро начиналось для Нины рано, вместе со всеми. Хотя, не совсем так - бабушка вставала раньше других, и когда дом просыпался, она уже хлопотала на кухне. Внучку она пока к кухонным делам не подпускала, но свои обязанности у девочки уже были - одевшись, умывшись у рукомойника и причесавшись, она помогала бабушке накрывать на стол.
- Кисло-пресно молк-е-е прода-е-ем! - слышался с улицы протяжный крик молочника-узбека, с раннего утра обходившего свои кварталы (махалля), и надо было бежать за ворота, покупать свежее молоко.
Завтракали перед уходом на работу сразу всем семейством, накрывать завтрак надо было быстро, чтобы никого не задерживать. А потом посуду снова надо было нести на кухню и вместе с бабушкой все перемыть, тщательно вытереть и расставить по местам.
Дальше начинались другие заботы: предстояло подмести дом. Нина не сразу освоила сложную науку подметания ташкентского дома. Когда она первый раз, пыхтя от натуги, полезла с большим веником выметать пыль из-под кровати, оттуда побежали в разные стороны два или три маленьких скорпиончика. Раздался предостерегающий крик бабушки:
- Не трогай!
Но кто у нас тут в доме самый умный? Правильно. Руки у Нины уже действовали вперед головы, и, не задумываясь, ловким движением девочка поймала одного из беглецов.
- А-а-а-а! - тут же раздался ее обиженный вопль.
Укус маленького скорпиона был болезненным, но не смертельным, хотя ладонь долго еще оставалась опухшей и покрасневшей. Запомнив урок, маленькая хозяйка действовала уже осторожнее. Вспугнув маленьких, светленьких скорпиончиков, с еще не затвердевшим как следует панцирем, довольно часто заползавших дома в щели, Нина аккуратно выметала их во двор, преграждая веником путь тем, кто пытался забежать обратно:
- Кыш, маленькие! Ну, куда ползешь, глупый! Там еще наступит на тебя кто-нибудь, - назидательно приговаривала она.
Мстительных чувств к скорпиончикам она не питала - сама ведь виновата. Скорпионы сами на людей не кидаются - а зачем? Конечно, больших старых скорпионов надо было всерьез опасаться - их укус мог быть и смертелен. Но они-то как раз в дома предпочитали не лезть. Тем не менее, Нина и с ними через какое-то время познакомилась. Большие черные скорпионы обитали среди камней у развалин старой крепости, и, если приподнять камень, можно было обнаружить такого скорпиона, встававшего в боевую позу, угрожающе изогнув хвост с ядовитым жалом. Девочка даже наловчилась их ловить, цапнув за хвост чуть пониже жала. Но поймав, тут же и отпускала.
Вообще, Нине никогда не приходило в голову напрасно мучить животных, будь то даже скорпионы. Но вот движимая любопытством, она могла наделать дел... Это хорошо должны были знать лягушки, живущие в окрестных арыках - некоторое количество из них пало жертвой любознательности девочки, будучи разрезанными для выяснения вопроса - а что же у них внутри? Но лягушки - лягушками, а арыки предназначались не только для того, чтобы отлавливать там всякую живность. Арык - это, прежде всего, вода, от наличия которой зависело выполнение многих работ по дому.
Ведь после уборки в доме следовало подмести еще и дворик, и полить его водой, чтобы было поменьше пыли. Воду носили из небольшого хауса, располагавшегося прямо во дворе, и питавшегося небольшим отводком из арыка Гадрахан, спускавшегося от бывшего губернаторского сада, мимо старой крепости, и протекавшего совсем недалеко от дома. Впрочем, носить воду Нине пока, по малолетству, не доверяли - все же таскать полные ведра ей было тяжеловато.
Конечно, многие домашние работы были девочке еще не по плечу. Например, глажка была исключительной прерогативой Елизаветы Климовны. Ее внучка очень любила смотреть, как бабушка управляется с тяжеленным утюгом, наполненным горящими углями и раскаленным до малинового свечения. Бабушка ловко проводила подошвой утюга над поверхностью влажного накрахмаленного белья, не касаясь его, с едва заметным зазором - и белье, шипя от нестерпимого жара, тут же высыхало и разглаживалось.
Многие вещи в доме были сделаны самой хозяйкой. Практически все, что носила Нина, за исключением, разве, обуви, было сшито бабушкой. В доме было множество ажурных покрывал, накидок, скатертей, связанных ее же руками из хлопчатобумажной пряжи. Все это было ослепительно-белым и тщательно накрахмаленным. Нине, при взгляде на эти однообразно белые вещи, так и подмывало их чем-нибудь оживить. Случай однажды подвернулся: во дворе что-то красили зеленой краской. Недолго думая, девочка подхватила кисточку и ведерко с краской, и стала разрисовывать скатерть на большом обеденном столе.
За этим занятием ее скоро застала бабушка. Первое решение ее было коротким:
- Подумай, что ты сейчас сделала, и что из этого выйдет. А вечером поговорим.
Вечером вся семья, так же, как и утром за завтраком, собиралась за обеденным столом. Это был не просто обед, а семейный совет - сюда выносили все свои проблемы. Вот и на этот раз всей семьей обсуждалась проблема испорченной скатерти.
- Нинка, что же ты наделала? - с укоризной говорила одна из ее теток. - Бабушка твоя старалась, сделала красивую вещь, а ты ее испортила!
- Не испортила! - возражала девочка. - Я ее раскрасила!
- Эх, дочка, - сокрушалась мама, - да ты сама посмотри: разве ж это называется раскрасила? Размалевала! Художник из тебя... - она с досадой махнула рукой.
На это Нина не нашла, что возразить. И вправду, узоры получились какие-то косые и кривые...
Черту под обсуждением подвела бабушка. Ей в семейном совете принадлежало решающее слово:
- Так, Нина, - начала она, - поняла, что скатерть испорчена?
Внучка, насупившись, кивнула.
- Надо тебе впредь научиться сначала думать хорошенько, а потом уже делать, - продолжала Елизавета Климовна. - Но наказывать я тебя не буду, потому что ты хотела, чтобы скатерть стала красивее. Только в следующий раз, если не уверена, хорошо ли выйдет, посоветуйся с кем-нибудь из старших, хорошо?
Бабушка никогда не прибегала ни к ругани, ни к долгим нотациям. Когда мужики в доме подчас позволяли себе какую-нибудь грубость, она всегда останавливала их. Вот и в обращении с внучкой хозяйка дома старалась не столько осудить или наказать за проступки, сколько разобраться. И разбираться она предпочитала не сама, а предоставляла это право Нине:
- Подумай сама, что ты сделала не так, - предлагала она в подобных случаях. - Сообрази, почему у тебя вышла ошибка. И реши, как впредь таких ошибок больше не допускать.
Однако и бабушкина терпимость имела свои пределы. Нина хорошо запомнила, как Елизавета Климовна сурово обошлась с тетей Марусей. Когда та развелась с мужем, на семейном совете бабушка решила отказать ей от дома:
- Не за то, что с мужем разошлась, - объясняла бабушка, - хотя и это не дело. А за то, что плохо подумала раньше, когда решила связать свою жизнь с таким мужиком, с которым не смогла сохранить семью.
Самой отвечать за свои поступки и самой справляться со своими проблемами - этому же учили Нину и родители. Когда один из соседских парней, верзила в возрасте, под горячую руку ни за что ни про что отвесил Нине несколько чувствительных затрещин, да еще и подсмеивался при этом, девочка, не зная, как противостоять обидчику, пошла жаловаться родителям.
- Нечего сопли распускать! - оборвал ее отец. - Учись сама стоять за себя.
- Да, он вон какой здоровенный... - начала было дочка, но Яков стоял на своем:
- Каков бы он ни был! Всю жизнь тебя родители опекать не будут. Сумей справиться с любым. Придумай, извернись, но отплати ему сама!
Делать было нечего, поставленную задачу надо было как-то решать. И Нина исхитрилась. Подкараулив обидчика вечером в парке имени В.И.Ленина, где тот соловьем разливался перед какой-то девицей, она подкралась к нему из-за кустов, и что было сил укусила его за зад. Парень от неожиданности взвыл, а мстительница юркнула обратно в гущу кустов и помчалась домой. Укушенный не стал в присутствии своей барышни гоняться по кустам за сопливой малолеткой, и Нина влетела к себе во двор с победным криком:
- Отомстила, отомстила!
Стоит ли добавлять, что Яков, само собой, сделал обидчику достаточно доходчивое внушение, чтобы тот впредь не смел демонстрировать свою силу на маленькой девчонке. Но для нее этот разговор остался в тайне, а сама она получила предметный урок, как постоять за себя.
Со сверстниками проблемы решались проще. Нина никогда не чуралась мальчишеских компаний, с самого детства привыкла к дракам, и не боялась давать отпор ребятам постарше. Твердо усвоив, что надо всегда, в любой ситуации уметь дать отпор обидчикам, она никак не могла понять тех, кто при любой обиде или нападении мог только хныкать. Но еще меньшее одобрение встречали у нее поступки тех, кто издевался над другими, пользуясь их слабостью или нерешительностью. Девчонка всегда была готова встать на защиту тех, кто оказался слаб.
Бабушка говорила ей не раз:
- Запомни: если случается какая-то несправедливость, то в этом виновата ты. Виновата тем, что вовремя не заметила, не остановила, не объяснила.
Эту заповедь она усвоила крепко-накрепко, и если полагала, что на ее глазах творится неправое дело, вмешивалась, долго нее раздумывая. Нередко для этого приходилось пускать вход кулаки. И за ее привычку внезапно и без оглядки кидаться в драку на любого противника, если ее чувство справедливости было задето, она скоро заработала на окрестных улицах уважительную кличку "Гюрза"
Как вы думаете, легко ли девочке, заработавшей подобную кличку, ужиться в детском саду? Вот и я о том же...
В детском саду Нина продержалась всего несколько дней. Все началось с того, что новая воспитанница перед обедом съела все пенки со стаканов с киселем, расставленных на столах. Застигнутая за этим занятием, она долго не могла взять в толк, за что же ее ругают, потому что у них в доме съедать пенки с киселя - это была ее исключительная привилегия.
В качестве наказания ее поставили в угол. Нет, вру, не поставили. Заставлять ребенка долго стоять - вредно. Нину посадили на стульчик лицом в угол. Ей, конечно, скучно было так сидеть, но воспринимать это как наказание она никак не могла.
На следующий день в детсаду был детский утренник. Вот этот день, как ни странно, обошелся без происшествий. Детский сад, несмотря на довольно скудные времена, все же обзавелся праздничными костюмами для детворы, которые использовались во всех торжественных случаях. Девочка вместе со всеми увлеченно примеряла платьице для этого праздника, затем водила хоровод и изображала цветы. Но вот назавтра...
Назавтра в детском саду появился велосипед. Никто из детей еще не владел этим диковинным агрегатом, и все, что им удавалось сделать - вдвоем-втроем катить одного, восседавшего за рулем. И хорошо еще, если он рулил куда надо.
- Нет, надо не так! - решительно заявила Нина. - Надо его пустить под горку, и тогда он сам покатится. Смотрите, я сейчас покажу! - она решила укротить железного коня в одиночку, и, устроившись в седле, направила велосипед по дорожке, ведущей под уклон. Велосипед катился сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, потом совсем быстро, так, что ноги пришлось убрать с педалей... И внезапно Нина, испытав краткое, но захватывающее ощущение полета, вместе с велосипедом оказалась в арыке.
Кое-как уцепившись за траву на береговом склоне, она, вся мокрая, выбралась на берег. Поисками же утонувшего трехколесного агрегата в мутной воде довольно глубокого арыка прибежавшие взрослые занимались не один час, пока, наконец, не сумели подцепить его и выудить со дна.
Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения дирекции детского сада, оказалась драка. Заметив, что один из мальчишек, пользуясь относительно более крепким телосложением, отбирает игрушки у ребят помладше, Нина немедленно вмешалась и потребовала восстановить справедливость. А когда обидчик не пожелал прислушаться к ее словам, взяла, да и залепила ему кулаком в нос, вызвав в ответ громкий рев.
- Ты что творишь? - закричала на Нину прибежавшая на шум воспитательница.
- А чего он малышей обижает? - не стала оправдываться девочка. - Он у них все игрушки себе поотбирал!
- Все равно! - и нарушительнице спокойствия строго погрозили пальцем. - Ты должна была подойти ко мне и пожаловаться, а не затевать безобразие и разбивать мальчику нос!
Надув губы, Нина глядела исподлобья. Что за глупости городят некоторые взрослые! Как это - пожаловаться? Да она в жизни ябедой не была! А нахал этот свое заслужил, еще и мало ему досталось!
В довершение всего оказалось, что разбитый нос принадлежал сыну хоть и невеликого, но начальника, и Нине пришлось покинуть детский сад, о чем она, впрочем, нисколечко не жалела. С бабушкой было все же куда лучше, чем с воспитательницами в детском саду. Взять хотя бы часы, совместно проведенные под столом. И не надо улыбаться - тут не игрушки, а дело вполне серьезное.
Ташкент трясло - трясло с завидной регулярностью, хотя и не слишком сильно. Землетрясения случались чуть ли не каждый год. Да и такие, когда ощутимо ходила ходуном земля под ногами, раскачивалась мебель, по стенам змеились трещины, а с потолка падали куски штукатурки, случались не так уж редко. Уже в первый год пребывания Нины в Ташкенте в июне месяце чувствительно тряхнуло кровать и жалобно заскрипел комод. Летом 1936 года тряхнуло еще заметнее: люди выбегали из домов, опасаясь разрушений. Правда, обошлось. Трещины, перекосившиеся двери и оконные рамы, несколько выпавших сырцовых кирпичей, и даже какая-нибудь обвалившаяся стена - не в счет.
Во всех таких случаях Нина с бабушкой не выскакивали на улицу, как все остальные, а прятались под стол. Стол был массивный, дубовый, и, пожалуй, вполне мог выдержать рухнувшие деревянные балки перекрытий и обрушивающиеся сырцовые кирпичи. Вот и в этом году, не прошло и двух недель после празднования 20-летия Октябрьской революции, как земля снова затряслась. Бабушка тут же схватила внучку за руку и со вздохом полезла под стол, тихонько бормоча под нос какую-ту молитву. Сидеть под столом и слушать, как бабушка тихонько молится, было, конечно, скучновато.
- Бабуль, можно, я на улицу сбегаю, посмотрю, что делается? - на всякий случай спросила Нина, в глубине души подозревая, что в этом вопросе спорить с бабушкой бесполезно. Так и есть:
- Сиди, егоза! Все бы тебе куда-нибудь бежать!
- Ну, бабуль! - напоследок взмолилась Нина, уже видя, что дело безнадежное.
- Сиди, кому сказала! - и бабушка крепко ухватила девочку за руку. - Мало ли - полезешь на улицу, еще свалится что на голову. А стол этот ничем не прошибешь!
После нескольких едва заметных подземных толчков все успокоилось. В общем, и на это раз пронесло. А когда через месяц подземные толчки повторились, тоже ничего серьезного не случилось. Перекосившуюся дверь отец поправил, трещины в стенах замазали свежей глиной, большие куски штукатурки, упавшей с потолка, собрали и вынесли вон, а прочий мусор Нина подмела веником. Жизнь шла своим чередом. Уже три года, как отменили карточки, и на Воскресенском базаре можно купить, что только душе угодно - если деньги есть. Варится плов, жарится шашлык, в тандырах пекутся ароматные лепешки, которые разносят по базару, сложив высокими стопками на голове. Запах от всего этого стоит умопомрачительный. Фрукты же вообще лежат горами, а от огромных дынь распространяется завораживающий сладковатый аромат. Если же такую дыню разрезать, то по пальцам потечет сладкий липкий сок, а дух пойдет такой, какой и не передать словами...
Фрукты и овощи в Ташкенте были дешевы и в них себя не ограничивали. А вот картошка и мясо оказывались редкими гостями на столе. Чтобы увеличить мясной рацион, отец нередко в выходные спозаранку седлал свою кобылу Соньку и, в сопровождении пса по кличке Джек, отправлялся на охоту - либо на восток, к отрогам Чаткальского хребта, либо на северо-запад, в казахские степи. Охотником он был заядлым, так что на столе регулярно появлялся приварок из добытой дичи. Но из-за этого Нине редко удавалось видеться с отцом.
Зато те воскресные дни, когда Яков Францевич оставался дома, превращались для его дочки в настоящий праздник. В воскресенье не надо идти на работу, и потому к завтраку можно вставать немного попозже, чем обычно - а Нина очень не любила рано вставать. Правда, поспать подольше получалось не всегда.
Воскресенье то было, или будни, все равно - нередко утро начиналось с громкой барабанной дроби, которую выстукивал из-под кровати здоровенный заяц, колотя лапами по дощатому полу.
- Ну что тебе не спится! - каждый раз ворчала маленькая Нина, спуская ноги с кровати. Ничего не поделаешь - заяц проснулся, и теперь его надо кормить, иначе он так и не даст спать своим барабанным боем.
- На, держи, кушай свою капусту, - девочка протягивала зайцу капустные листья, оборванные с кочана, и наблюдала за умилительными движениями его мордочки, когда он поглощал свой завтрак.
Этого барабанщика еще маленьким подранком принес с охоты отец. С тех пор заяц подрос, раненая лапка у него зажила, и он, просыпаясь раньше всех, громко возвещал, что ему требуется порция капустных листьев. В доме был и еще один претендент на капустные листочки - крупная степная черепаха, так же попавшая в дом в результате охотничьих экспедиций Якова Францевича.
Так что побудка по утрам у Нины была веселая. Вообще воскресное утро ей нравилось, потому что по утрам и Яков Францевич (если не уезжал на охоту), и Анна Алексеевна были дома. А вот вечером они, как правило, пропадали в Доме Красной Армии - и муж, и жена были заядлыми любителями танцев. Танцевал бравый кавалерист всегда только с Аней, но такое постоянство не было совсем безоблачным.
- Яков!!! - шипела она подчас на ухо мужу. - Ты на кого там уставился?
- Вот, уже и по сторонам глянуть нельзя, - отшучивался тот. - Если я от тебя глаз отрывать не буду, налетим ненароком на кого-нибудь!
- Ничего, я сама за этим присмотрю! - холодно отпарировала Анна.
Речницкий снова попытался все перевести в шутку:
- А еще говорят о равноправии! Тебе, значит, можно по сторонам глазеть, а мне нельзя?
Однако ответа на эту реплику он не дождался. Возвращались они домой уже затемно, когда Нина уже спала, но девочка все же услышала сквозь сон обиженный голос мамы:
- Думаешь, я не поняла, зачем ты на ту блондинку пялился? Танцуешь со мной, а взглядом прямо к ней в вырез платья так и норовишь нырнуть! А она-то хороша - сразу в ответ глазки строит, даром, что ты с женой, да и она с кавалером!
Бывало и так, что мама оставалась дома, а отец отправлялся в компанию сослуживцев, расписать пулечку. Яков был заядлым преферансистом, Анна же карт терпеть не могла.
- Что, опять за картами всю ночь сидеть будете, да водку хлестать? - напутствовала она мужа в дверях.
- Ты же знаешь, я пьяным домой не прихожу, - вполне серьезно отвечал Яков. И вправду, красные командиры выпить любили крепко, и Яков пил наравне со всеми, но вот свалить капитана Речницкого любым разумным количеством водки было невозможно.
- Так чего пить, если совсем не пьянеешь? - пожала плечами Аня. Пристрастие мужа к такому способу проводить время никак не могло ее радовать. Тем более, что в крепкой мужской компании он оказывался совсем без ее пригляда...
Однако в воскресенье с утра Нина крепко брала родителей в свои ручки. Это был её день! Если и мама, и отец были дома, можно было пойти вместе с ними в парк имени В.И.Ленина, устроенный уже при Советской власти на бывшем пустыре за крепостью.
Развлечений в парке было не так уж много, но самой бешеной популярностью, из-за чего вырастали огромные очереди, пользовался напиток из голубого ликера Кюрасо с газированной водой. В жару хватало и желающих полакомиться мороженым - но оно стоило в несколько раз дороже газированного напитка, и потому больших очередей к белым матерчатым грибкам, в которых скрывались от солнца продавцы, не выстраивалось.
После прогулки по летней жаре, утомившись, можно было вернуться домой и спрятаться в его прохладе, растянувшись на кровати. Правда, при этом надо было сохранять некоторую осторожность. В самом деле, как бы вы себя чувствовали, если бы на спинку кровати уселась сова и уставилась своими большущими глазищами прямо вам в лицо?
Сова была еще одним охотничьим трофеем отца, доставлявшим бабушке постоянные хлопоты. Летая по дому, сова регулярно задевала крыльями и гасила лампадку перед образами, заставляя Елизавету Климовну зажигать ее вновь и вновь.
- У-у, сатана! - ругалась она на сову, гоняя ее полотенцем. Но на следующий день история повторялась сначала.
Другая птица, привезенная отцом - крупная степная дрофа - напротив, относилась к бабушке весьма благосклонно. Точнее, она относилась благосклонно только к бабушке, следуя за ней неотвязно, как собачка, и третировала всех остальных. Любого, кто к ней приближался, она считала своим долгом ущипнуть пребольным образом, и понаставила девочке немало синяков. Приходилось то и дело уворачиваться, чтобы не увеличить их число, но соревнование нередко выигрывала дрофа, и тогда Нина шипела на нее сквозь сжатые зубы:
- Свернуть бы тебе шею, да в суп, курица ты безмозглая!
Но дрофа никаких угроз не понимала, продолжая вести себя совершенно беспардонным образом.
Не все звери задерживались в доме надолго. Привезенный отцом беркут с перебитым крылом прожил у них ровно столько, сколько понадобилось, чтобы срослось крыло, а потом был отвезен обратно в степь и выпущен на волю.
Будучи с самого детства с животными на короткой ноге, Нина подчас в общении с ними проявляла неоправданную самонадеянность и заходила слишком далеко. Боком вышло ей знакомство с совхозным быком, прикованным за цепь с кольцом в носу возле арыка. Бык был очень симпатичный, большой, и девочка подошла познакомиться с ним поближе. Он косился на ее ярко-красный сарафан, но никакой агрессии не проявлял. Нина даже осмелилась пощекотать его травинкой в носу, и тот оглушительно чихнул. Девочка отскочила, но развлечение ей понравилось, и она повторила его еще и еще раз... Бык, вероятно, был об этой игре совершенно противоположного мнения, потому что в конце концов рванулся, выдрал железное кольцо из носа и... Нина и сама не поняла, как она очутилась чуть ли не на самой макушке серебристого тополя.
Бык же, почуяв запах крови из разорванных ноздрей, совсем озверел, кинулся к проходившему рядом шоссе, догнал едущего там мотоциклиста и как следует наподдал мотоцикл рогами. В конце концов, разъярившееся животное пришлось пристрелить. Самоуверенной девчонке, оказавшейся в западне на высоченном тополе, не сразу удалось привлечь к себе внимание. У нее уже затекали руки и ноги, она едва держалась - о том, чтобы спуститься самостоятельно, не было и речи. Сняли ее с дерева, только подогнав туда пожарную машину с раздвижной лестницей.
А в июле 1938 года арестовали отца.
Нарком обороны К.Е. Ворошилов 24 июня 1938 года издал директиву 200ш, согласно которой подлежали увольнению из армии военнослужащие всех национальностей, имевших государственность за пределами Советского Союза (немцы, сербы, поляки, финны, латыши и т.д.). Заодно под это дело подгребли и представителей некоторых национальностей, вообще государственности не имевших - таких, например, как курды или айсоры.
Оказался уволен из армии и разжалован, как поляк, и Яков Францевич Речницкий, а арестовали его так, на всякий случай.
Елизавета Климовна, узнав об аресте зятя, немедленно подняла на ноги всю родню и знакомых, в том числе и одного из своих многочисленных зятьев, служившего в НКВД, которого Нина знала как дядю Савву.
- Вы что же делаете, а? - напрямик спросила его бабушка.
- А что я могу? - огрызнулся тот. - Плетью обуха не перешибешь. Такие теперь директивы сверху, насчет бдительности и борьбы с примиренческими настроениями к врагам народа.
- Ты кого это, с-сукин сын, во враги народа записываешь? Якова? - взъярилась его теща. - Он же, как и ты, в Красной Армии с восемнадцатого года! Смотри, так дождешься, что и тебя какой-нибудь гад во враги народа запишет!
Дядя Савва сидел перед ней, понурив голову.
- Ладно, нечего тут рассиживаться! - решительно сказала Елизавета Климовна. - Под лежачий камень вода не течет. Пошли Якова выручать!
И все, кого она собрала, толпой двинулись к горотделу НКВД, где бабушку хорошо знали и неплохо помнили ее мужа. А разговор там завязался еще более горячий, чем с дядей Саввой. И бабушкин напор сделал свое дело:
- Смотри, Лизавета! - сказали ей напоследок. - Отдаем тебе зятя на поруки под твою ответственность. Если что не так - сама знаешь!
Отец вернулся из НКВД весь какой-то понурый, с потухшими глазами, без шпалы в петлицах. Медаль "XX лет РККА", врученную совсем недавно, ему, впрочем, оставили. Целыми днями он сидел дома, ничего не делая. Нина стала замечать, что всегда подтянутый, гладко выбритый, отец и бриться стал не каждый день, нередко щеголяя с колючей щетиной, которая неприятно кололась, когда он пытался поцеловать дочку. Забросил он и занятия гимнастикой по утрам - а раньше Нина любила смотреть на его крепкую, мускулистую фигуру, и нередко вздрагивала, когда он даже посреди зимы обливался холодной водой до пояса. Одно пока оставалось в нем неизменным - ежедневно до блеска начищенные хромовые сапоги, сшитые на заказ, и чистый подворотничок гимнастерки.
Все чаще и чаще Речницкий стал прикладываться к бутылке с водкой.
За что его жизнь бьет так подло? Ведь с юных лет в Красной Армии! Он вспоминал, как в детские годы скитался с бабкой, у которой был на воспитании, как в 1914 году она прибилась вместе с ним к лазарету отступающей русской армии, и как после ее смерти в 1916 году поступил в армию добровольцем. А потом - революция, 1918 год, и он выбирает свое место в рядах красных. Вспоминал сентябрьские бои под Кунгуром, когда они пытались сдержать рвущиеся вперед войска Колчака, и тяжелый отход зимними месяцами к Каме. Там, под Кунгуром, он и познакомился с молодым, всего на два года старше его, командиром эскадрона Константином Рокоссовским. Потом судьба развела их - он с войсками под командованием Фрунзе отправился в 1920 году на Туркестанский фронт, а Константин - дальше на восток, добивать колчаковцев... Где-то сейчас Рокоссовский? Слышал, он сильно вырос в чинах, комдивом стал, получил под командование корпус. Небось, арестован, ведь тоже поляк...
И бывший капитан единым махом опрокинул в глотку очередные сто граммов водки.
- Яков, бросай пить! Не дело это! - урезонивала его бабушка.
- А что мне еще делать прикажешь? - раздраженно бросал отец. - Я всю жизнь армии отдал! А они меня взяли, да выкинули вон, как пса шелудивого!
- Ты что сопли распустил? - тон бабушки становился угрожающим. - Ты мужик или нет? На обиженных воду возят. Да и не на кого обижаться - сам во всем виноват!
- Сам? - полупьяным голосом возмутился отец (водка его так легко не брала). - В чем это?
- Сам, сам! - настаивала бабушка. - А виноват ты в том, что смотрел сквозь пальцы, как насажали на вашу шею всяких сволочей, а теперь они творят, что хотят!
Переведя дыхание, она решительно заявила:
- Так, нечего тебе больше водку хлестать и сидеть тут без дела, обиды свои пережевывать. Ищи себе работу...
- Да кто же мне ее даст! - махнул рукой Яков.
- Ищи! - повелительно прикрикнула Елизавета Климовна. - Будешь искать - найдешь! Какую ни есть. Не все же вокруг одни сволочи?
И отец отправился искать работу. Не сразу, но нашел - преподавателем физкультуры в политехникуме, где за него замолвил слово инструктор по начальной военной подготовке - пожилой отставник, хорошо знавший бабушкиного мужа, да и с самим Яковом знакомый.
С шестилетней Ниной, разумеется, никто подробно об аресте и увольнении отца из армии не беседовал. Однако девочке крепко запали в память все обстоятельства этого дела, и все беседы, которые велись в доме вокруг него. Одно Нина поняла за эти непростые часы, дни и недели: не всем людям можно верить, не на всех можно положиться, и многие далеко не столь хороши, как можно было бы судить по их словам и приветливым улыбкам. И, что кольнуло ее больнее всего: те, кем она гордилась, и кому втайне завидовала - красные командиры со сверкающими красной эмалью шпалами и даже ромбами в петлицах - могут оказаться малодушными, трусами и отступниками, и даже бессовестными карьеристами, готовыми ради своих постов сломать судьбу человека.
Арест и увольнение из армии отца аукнулись и матери Нины. Хотя она не была с ним официально расписана, ее вызвали в партийную организацию инженерного управления и потребовали отречься от Якова Речницкого.
- С какой это стати? - возмутилась мама. - Он что, враг народа? Тогда бы его НКВД не выпустило!
- Все равно! - заявили ей. - Раз уволили из армии, значит, человек он подозрительный.
- Ну уж нет! - отрезала мама. - Я его не для того выбирала, чтобы от него отрекаться.
За такую строптивость маме пришлось расстаться с партбилетом. Естественно, она подала апелляцию, а тут как раз выяснилась большая нужда в кадрах специалистов для работы в системе созданного приказом N 0100 НКВД СССР от 22 мая 1938 года ЖДСУ НКВД на ДВ. Деятельность этого управления развернулась от Тайшета до Комсомольска-на-Амуре, и зэков в качестве рабочей силы там хватало, а вот специалистов - нет. Апелляцию Анны Коноваловой удовлетворили, партбилет вернули, и поехала она в Сибирь, разворачивать железнодорожное строительство.