Да, чаще всего это девушки. Изредка попадаются, конечно, и юноши, но юноши обычно предпочитают командовать, исполнять или проводить длительное время в долгих и вдумчивых переговорах, выясняя, кто будет командовать, а кто исполнять.

     А девушки в это время 'решают'.

     Они организовывают, контролируют, прикрикивают, увещевают, составляют планы, раздают поручения и тут же делают множество всего сами, боясь, что поручения останутся невыполненными и порушат планы.

     Наверняка в каждой компании есть такая девушка. А может их несколько, и они по очереди передают друг другу бразды правления всеобщей или даже просто чьей-то непутёвой жизнью. Иногда и вовсе отходят в сторону, пытаясь 'решать' для себя, но стоит им лишь взглянуть, как неумелыми руками всё отправляется прямиком в пропасть или попросту стоит на месте, и они, вздохнув, подхватывают эти бразды и, стиснув зубы, пытаются сдвинуть или спасти от неминуемой гибели. Получив, разумеется, кучу упрёков в том, что 'так долго', что 'нельзя было сделать сразу' и много ещё всяких 'что'.

     Те, кто 'решают', всегда получают упрёки.

     Эти девушки, разумеется, разные. Одни говорят тихими голосами мудрости и разума. Другие бьют гаечным ключом здравого смысла. Третьи метко стреляют единственно верными выходами из ситуации. Но у всех них плечи - не важно, худенькие, сильные или ещё какие, - в скрытых мозолях, от громоздких и неудобных чужих проблем. В их глазах тщательно спрятанная усталость. В залатанных сердцах осколки разорвавшихся чужих обид и застрявшие на века ядовитые плевки.

     Не каждая девушка может быть той, которая 'решает', но если вы видели хотя бы одну, то легко узнаете их среди толпы.

     Можно было бы сказать, что эти девушки - ангелы-хранители, посланные на Землю, чтобы оберегать и защищать, но это не так. Одна из причин в том, что они встречаются от Крайнего Севера до Жаркого Юга, и бывают разных национальностей и вероисповеданий. Вторая состоит в том, что они очень часто незаметно для себя становятся наркотиком, на который подсаживают всех вокруг. И когда этим 'всем вокруг' потом заявляют, что теперь-то они сами за себя в ответе и хотя бы частью проблем должны заняться самостоятельно - у них начинается ломка.

     Наркотик 'девушки, которые решают' - не убивает, но вызывает стойкое привыкание едва ли не с первого раза.

     Как и все девушки, они любят конфеты, вкусные напитки, цветы, украшения, парфюм, модные наряды, посещение косметологов и массажистов. Однако лучшим подарком для них, разумеется, является совсем другое. Чтобы обрадовать, достаточно просто попросить посидеть в сторонке и отдохнуть. И заняться делом самому. Девушки будут порываться помочь, а то и вовсе пытаться отстранить, но не надо поддаваться такому искушению. Не стоит путать силу привычки, с искренним желанием. Вновь усадите и продолжайте заниматься сами. И вы увидите, как наконец-то чуть расправятся плечи, избавившись от части проблем; как глаза прояснятся, засветившись спокойствием; как на губах заиграет тихая и ясная улыбка.

     Для них нет ничего лучше, чем хоть чуть-чуть побыть 'девушкой, которая ничего не решает'.

     У меня три отца. Мы живём в собственном доме неподалёку от небольшого провинциального города. Я умею слушать и делать выводы. Из обрывков фраз, найденных записей и недомолвок я построила теорию о том, что скоро должно что-то случиться. И мне это не понравится.

     Сейчас вечер. Два отца уходят в город на прогулку, а Папа-П сидит на крыльце. Я сажусь рядом, и мы долго смотрим через поле, пока фигуры не скрываются за высокой травой.

     - Сыграем в монополию, Алина? - спрашивает Папа-П.

     - Давай.

     Мы идём в дом, чтобы пить морс, играть в монополию и вести себя как обычная семья. Притворство часто входит в привычку.

     Позже, когда коробка с игрой занимает место на верхней полке старого стеллажа, мы опять сидим на крыльце. Папа-П покачивается в кресле, укрывшись пледом, и читает газету. Это ещё больше подчёркивает его старость, выделяет пепельно-белую шевелюру и дряблые руки, покрытые пятнами.

     Я наблюдаю за ним исподволь. За покачиванием головы, будто бы в такт незримой мелодии. Губы неслышно проговаривают слова, а глаза пробегают по строчкам. Я наблюдаю за Папой-П, хотя успела изучить его больше, чем остальных отцов.

     Пролетавшая муха уселась ему на шею и ползёт, продвигаясь к лицу. Папа-П даже не пытается стряхнуть её - по-видимому, слишком погружен в газету или размышления. В последнее время он часто застывает так.

     Я встаю и стряхиваю муху - мне неприятно смотреть, как она ползает по отцу. Папа-П удивлённо поднимает глаза, будто очнувшись от долгого сна.

     - Муха, - говорю я. - Вот здесь, - касаюсь пальцем шеи.

     Отец ловит мою руку и прижимает к себе. Я чувствую, как под шероховатой кожей бьётся жилка. Ровно и спокойно, несмотря ни на что.

     - Почему ты не ходишь в город? - спрашивает Папа-П.

     - Неинтересно, - говорю я, хотя это ложь.

     Тишина встаёт между нами на несколько секунд, стремясь разъединить. Однако получается обратное.

     - Понятно, - говорит он. Молчит ещё немного, а затем решает зайти с другой стороны. - А куда подевался Клим? Он мне нравился.

     - Не знаю, - пожимаю плечами и, стремясь уйти от ответа, встаю сзади отца, обнимая его.

     - Жаль...

     В этот раз не до конца понятно, чего именно ему жаль. Что я не хочу отвечать, или что Клим больше не появится.

     Запоздало вспоминаю о том, как им нравилось обсуждать будущее. Клим вообще любил разговаривать с моими отцами. Иногда кажется, что с ним они общительней, чем со мной. Впрочем, не надо думать так. Да и ни к чему эти воспоминания.

     - Прошлого не вернёшь, - пытаюсь закончить разговор.

     - Прошлого не вернёшь, - эхом откликается Папа-П.

     Он знает это. Больше, чем кто-либо другой.

     Просыпаюсь от монотонного голоса. Громкость записи - а я знаю, что это запись - кажется, на максимуме. Спускаюсь на первый этаж, недовольно хмурясь. Вчера мы засиделись на крыльце. Сначала молча, потом разговаривая о всякой ерунде, позже Папа-П уснул в кресле, а я не стала будить. Сидела и охраняла его сон. Всё было как в детстве, только мы поменялись ролями.

     Папа-Н сидит на диване и смотрит запись. Недоверчиво глядит на экран, хмурится, трёт подбородок.

     - Мог бы и тише сделать. Люди спят.

     Он оборачивается. Можно не смотреть ему в глаза, я и так знаю, что там увижу. Непонимание, затем недоверие, а чуть позже восхищение.

     - Извини, - он сглатывает и тут же торопливо добавляет. - Алина?

     - Да.

     - Ты выросла, - Папа-Н осекается.

     - Да, - я стараюсь говорить ровно, хотя получается с трудом. Даже от восхищения и радости можно устать, если слышать их каждый день.

     Мы ещё какое-то время смотрим друг на друга, затем Папа-Н спохватывается и уменьшает громкость.

     - Вот, - говорит он.

     - Ага. Пойду завтрак готовить, - в этот раз добродушие выходит естественным. А может я и не притворяюсь. Всё-таки это мой отец, и у меня не получается на него долго злиться.

     - А как же досыпать?

     - Какое тут... Все уже проснулись.

     В подтверждении моих слов сверху спускается Папа-П. Он также проходит через три стадии взгляда Папы-Н, а затем начинается разговор, который повторяется изо дня в день, с небольшими вариациями.

     Иду на кухню, голоса тонут в темноте коридора. Выхожу на свет и вижу в окне, как над полем поднимается туманное облако.

     Я стою у плиты и жарю яичницу с ветчиной на четыре порции. Закипает чайник. Обычное утро. Привычное до невозможности, которая, вероятно, скоро наступит.

     После завтрака отправляюсь проверять цветы. Мои отцы скрылись в своём излюбленном подвале. Продолжают готовиться к тому, что скоро случится.

     Я сижу возле тюльпанов, вожу пальцами по ещё не раскрывшимся бутонам и жду. Не того, что задумали мои отцы, и не чего-то неожиданного. С удивлением понимаю, что я жду Клима, хотя точно знаю: он не придёт. Ему просто незачем приходить.

     Как мы перестали общаться? Не могу вспомнить, чтобы был какой-то 'серьёзный разговор' или скандал. Просто однажды он позвонил, а я не взяла трубку. Некогда было и не очень хотелось. Потом он пришёл, а я притворилась спящей - слишком устала. Ещё несколько раз, и Клим перестал звонить и приходить. А когда позвонила я, мы справились о здоровье, текущих делах и договорились, что надо бы обязательно встретиться. Не прямо сейчас, конечно, а чуть позже. Как с делами разберёмся. Хотя до этого сказали друг другу, что ничем особым не заняты.

     Так и не случилось последнего 'прости и прощай'. Тропинка, по которой перестали ходить, заросла травой. Может быть, иной раз и хочется её протоптать вновь, но лень. И ты даже не знаешь, ждут ли тебя на том конце.

     Зачем Папа-П напомнил мне про Клима? Прошлого не вернуть, он ведь знает это не хуже меня, если даже не лучше.

     - Ты часто тут сидишь? - голос Папы-Н вырывает меня из сна воспоминаний.

     - Нет. Только когда хочется побыть в одиночестве.

     - Извини, что помешал. Я не знал.

     - Ничего.

     Мы молчим. Я понимаю: его переполняют чувства, он хочет многое сказать, но сдерживается. Возможно, интуитивно догадывается, что я всё это не раз слышала. А может, ему до сих пор трудно смириться с тем, как выросла дочь.

     - Так странно, - говорит он наконец. - Очень странно знать, что ты живёшь одним днём. Что у тебя нет никакого завтра. Потому что завтра окажется таким же, как сегодня. Оно будет другим в деталях, но по своей сути будет тем же самым сегодня. Это очень странно и... больно, что ли.

     - Нет, - я качаю головой. - Странно, когда ты знаешь, что всё это не твоя вина, просто обстоятельства такие. Но ты смирился с этими обстоятельствами и дал им власть над собой. Завтра такое же, как сегодня. Это ведь так легко.

     - Я... они... мы пытаемся это изменить, - голос дрожит, словно Папа-Н оправдывается.

     Кажется, у меня получился смешок. Нервный и горький. Не то раздражение, не то горечь. После такого у актрис принято качать головой и снисходительно улыбаться, но я не актриса.

     - Я говорю не про вас...

     Отворачиваюсь, пряча лицо. Слёзы текут независимо от меня. Меньше всего мне сейчас хочется плакать. Папа-Н кладёт руку мне на плечо. Неуверенно, словно опасаясь.

     - Уйди, - я пытаюсь говорить как можно спокойней, но злость проскальзывает. - Уйди, пожалуйста.

     Он уходит, постояв в нерешительности. Не зная, обнять и успокоить, или же предоставить самой себе. Выбирает второе. Всегда выбирает второе.

     А я? Что выбираю я?

     Некому ответить.

     Когда я вхожу в комнату, они ожесточённо спорят и замирают, увидев меня. Почему-то считается, что меня их дела не касаются.

     Папа-П прячет взгляд, словно виновен в чём-то, Папа-Н серьёзен, а Папа-Б улыбается чуть нагло.

     - Пойду в город, - говорю я этим виноватым, серьёзным и улыбающимся. И добавляю, зная, что прозвучит как укор. - А то вы всё равно тут секретничаете.

     - Да мы вовсе не... - начинает Папа-П, а затем вздыхает и отворачивается.

     - Иди, - Папа-Б не прекращает улыбаться. - Климу привет.

     Теперь моя очередь нагло смотреть. Можно спросить, с чего бы это прогулка в город равна встрече с Климом. Можно одёрнуть, заявив, что это не его дело. А можно просто отвернуться и уйти.

     Интересно, почему он, меньше всего проводящий со мной времени; так и не сумевший, как мне кажется, принять такой, какая я есть; понимает лучше всех. Иногда даже лучше, чем я понимаю сама себя.

     - Конечно, - отвечаю я. - От всех вас передам.

     - Кто такой Клим? - спрашивает Папа-Н. Вопрос порождает неловкость, потому что для всех остальных это имя часть моей жизни.

     - Клим - это Клим, - отвечаю я. - Хороший парень. Он тебе видеокамеру помогал выбирать.

     - А, ясно.

     Ничего ему не ясно. И ничего он не помнит. Может, и к лучшему?

     В городе лето. Такое обычное лето провинциального города. Жара и уличные торговцы. Молодёжь, кучкующаяся в скверах, собирающаяся возле фонтанов и гуляющая по набережной.

     Раньше я тоже гуляла, вместе с Климом и его друзьями. Своих у меня почему-то нет. Не приживаются, видимо. Поэтому сейчас я иду одна. Нет бы позвонить и узнать, где и когда мы можем встретиться. Вместо этого брожу в поисках общих знакомых. Пока безуспешно.

     Покупаю мороженое - обычный пломбир в стаканчике - и откусываю кусочки, спасаясь от жары. В горле сладкая прохлада, голова горячая и тяжёлая от солнца и бегающих по кругу мыслей.

     Что я ему скажу? Мы не виделись полгода, и я соскучилась? Бред. Вот она я, всё осознала и поняла, что мне одиноко? Ещё больший бред. Это лишь депрессия и гнёт неуёмного либидо.

     Прошлого не вернуть, но жить в одинаковом настоящем уже опостылело.

     Присаживаюсь на лавку в парке. Наблюдаю за гонимыми ветром комками тополиного пуха. Пальцы липкие от мороженого, лавка нагрета солнцем, пух щекочет тело. Наверное, это даже можно назвать блаженством. Не возвышенным, которое описывают книги, а обычным тихим блаженством. Квинтэссенция простоты бытия, будь оно неладно.

     - Привет, - слышу я давно и хорошо знакомый голос. А холодок по спине бежит так, словно в первый раз.

     - Привет, Клим, - отвечаю я. - Как жизнь?

     - Бьёт ключом и другими мелкими металлическими предметами, - улыбается он. И смотрит так... вопросительно.

     - Понятно. А у меня не бьёт. Идёт и идёт. Как-то так.

     - Ясно.

     И молчим. И ведь хотим друг другу что-то сказать. По крайней мере я хочу. Но молчим.

     - Давно не виделись.

     - Да.

     - А ведь сколько раз собирались встретиться.

     - То одно, то другое, - говорю я и пожимаю плечами.

     Он кивает, и вновь молчим. И улыбаемся. Как дикторы на телевидении, когда им ещё не успели сказать, что пошёл эфир. Молчат и улыбаются. Вот только в отличие от них у нас текст не написан, а потому слова скомканы, формулировки туманны и вообще не про то.

     - Может, прогуляемся? - предлагает он наконец.

     - Почему бы и нет.

     И вот мы идём по парку, как раньше. Только не держимся за руки и не выставляем напоказ наше счастье.

     - Как твои?

     - Всё так же. Дедушка стареет, дядя всё такой же странный и рассеянный, папа всё ещё полон сил и планов.

     Клим не знает, что у меня три отца. Эту тайну я не доверила даже ему. Может быть, если бы рассказала, всё сложилось бы иначе.

     - Привет тебе передавали, - добавляю я.

     - Ты ко мне шла? - спрашивает он после паузы.

     - Нет. Просто в город прогуляться, - вру я. - Это на случай если вдруг встретишься. И вот ты вдруг встретился.

     - Знаешь, - он останавливается и берёт меня за руку. - Я всё хотел тебе позвонить, но не решался.

     На безымянном пальце жёлтое кольцо. На безымянном пальце его правой руки жёлтое кольцо. Обручальное.

     - Или жена не разрешала? - я спрашиваю насмешливо, а сама думаю: 'Дура! Ну какая же ты, Алина, дура. Решила, что за эти полгода он не найдёт себе новую? Нашёл. И даже жениться успел. Позвонить он хотел, тоже мне'.

     - Жена? - смущение. Торопливо убирает руку в карман. Затем так же торопливо достаёт и пытается снять кольцо.

     - Как зовут-то хоть?

     - Нету никакой жены, - кольцо наконец-то сползает с пальца и исчезает в кармане. Только нет в этом смысла.

     - Не волнуйся. Сейчас я уйду, и никто не скажет, что ты гулял по парку с другой. А то ведь ревновать будет.

     - Да некому ревновать! - почти кричит он. А мне уже всё равно. Спокойно и легко, будто тяжкий груз упал. Всё правильно. Он сделал выбор и сумел меня забыть. Ну, или сумел забыться. Мне давно пора сделать то же самое, а не жить прошлым.

     - Что, совсем неревнивая? - улыбаюсь. - Ладно. Прощай, женатый мужчина. Поболтаем в другой раз.

     - Подожди, - он бросается за мной.

     - Уйди! - резко обрываю. - Уйди. Исчезни. Сгинь. Тебя нет. Был и сплыл. Ясно?

     - Но...

     Я почти бегу, оборачиваюсь и вижу, как он с размаху бросает кольцо куда-то в кусты. Кривится от досады и злости. Интересно, что скажет жене?

     А может, действительно нет никакой жены? Впрочем, неважно. Мне легко и спокойно. Я плыву по знойному городу в направлении воды. Жаль, что не взяла купальник, но это ничего. Можно просто побродить по берегу, чувствуя, как ветер доносит брызги, а волны касаются ног.

     Мне легко и спокойно, только почему-то противно...

     Домой возвращаюсь после полуночи. Долго бродила, стараясь не думать ни о чём. Получалось не очень.

     Вот и сейчас, открывая дверь, я всё ещё прокручиваю в уме слова Клима. Позвонить и спросить про жену? Пожалуй, не стоит. И в этом решении нет гордости, слабости или желания не выглядеть дурой. Это просто понимание свершившегося факта, с которым лучше смириться.

     Хотя нет. Именно гордость и всё остальное. А ещё подсознательная иррациональная тяга к страданию. 'Люди любят страдать, - говорил иногда Папа-П. - и они думают, что это их облагораживает. Но только ничего они не облагораживают. Жить в радости гораздо сложнее'.

     - Повидались? - спрашивает Папа-Б. - Гляжу, не очень прошло.

     Он сидит в гостиной. Один, в полной темноте. Лишь глаза чуть подсвечены луной.

     - Какая разница?

     - Ты моя дочь.

     - Что-то ты редко это говоришь.

     - А это входит в список вещей, которые надо говорить постоянно? Извини, не знал. Я же не сообщаю каждый день - солнце встало.

     Он прав, конечно, да только что мне сейчас до его правоты?

     - Прошлого не вернёшь, - отвечаю я.

     - Конечно, - тут же соглашается Папа-Б. - Тогда что ты собираешься делать?

     - У меня есть выбор? Жить настоящим и надеяться, что всё изменится.

     - Какая глубокая и выверенная гражданская позиция, - его манера иронизировать порой меня бесит. - А если подумать о будущем?

     - В будущем всё будет не так.

     - А как? - чуть наклоняет голову и смотрит прищурившись.

     - Не знаю.

     Он тихо смеётся, показывая, что я ошибаюсь.

     - Я хотел бы попросить тебя об одной вещи. Завтра прогуляйся до города ещё раз. Днём. И опять до вечера.

     - Зачем?

     Он не отвечает. Встаёт и идёт в свою комнату. Словно подачку бросает мне: 'Потому что завтра что-то случится'. Папа-Б редко говорит прямо, когда есть возможность заставить меня подумать.

     По его мнению именно это называется 'воспитанием'.

     Папа-Б ушёл, и теперь я сижу на том же самом месте и смотрю в темноту. И наверняка мои глаза так же блестят в свете Луны.

     'Завтра что-то случится'. Мне очевидно, что именно произойдёт, как и понятны причины, привёдшие к этому.

     Прошлого не вернуть, а жить настоящим слишком тоскливо. 'А если подумать о будущем?' - спросил Папа-Б...

     Что ж, в таком случае у меня перед глазами идеалистическая картина. Дом, все трое моих отцов и Клим. Мы живём, радуемся, находим новые идеи. Я наконец-то посвящаю Клима в семейную тайну, и он начинает работать с моими отцами. Не над тем, чем сейчас заняты они, а над чем-нибудь другим. Столь же интересным и головоломным. А я ухаживаю за цветами, убираюсь по дому, хожу в город за продуктами, готовлю моим мужчинам еду и смотрю на их наполненные жизнью лица. Не потому, что мне прям вот нравится это делать, и не потому, что я сторонница патриархального уклада. Просто я всё равно не понимаю до конца, чем они занимаются, так что лучше приносить пользу там, где умеешь.

     Вот что я думаю о будущем.

     'Тогда делай всё, чтобы это случилось!' - отчётливо слышится у меня в голове. Подсознание разговаривает со мной голосом Папы-Б, и я не удивлена. Гораздо больше изумления приносит то, что такая, казалось бы, совсем простая мысль вдруг заставляет моё сердце биться чаще.

     Если кто-нибудь объяснял бы мне это, тот же Папа-Б, к примеру, я пропустила бы его слова мимо ушей. Поучения, да ещё и завёрнутые в столь простую философию, всегда вызывают скуку. Но сейчас я сама дошла до этого, а значит, не могу так просто отмахнуться.

     Я достаю телефон и набираю номер, который уже с десяток раз удаляла, но всё равно возвращала, из-за боязни забыть. Трубку снимают практически моментально, будто сидели и ждали.

     - Клим, мне нужна твоя помощь, - говорю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

     - Сейчас?

     - Да. Можешь подъехать к озеру?

     - Хорошо.

     Он не задаёт никаких вопросов, и я очень благодарна ему. Сама же не могу не спросить.

     - Ты правда не женат?

     - Да. Это...

     - ...не объясняй. Не надо. Потом.

     - Я буду минут через двадцать, - говорит он после паузы.

     - Хорошо.

     Я крадусь в темноте, словно преступник. Озеро в пяти минутах от дома. Оно настолько маленькое, что это скорее пруд, но все упорно называют его озером.

     Сажусь под ивой, нависающей над водой импровизированным шалашом, - наше с Климом любимое место. Здесь он точно меня найдёт.

     Ветви колышутся над водой, и в свете лунной дорожки видна снующая мошкара. Изредка быстро и резко проносятся летучие мыши, вышедшие на ночную охоту.

     Вскоре подъезжает машина, останавливается, и фары гаснут. Слышны шаги, и вот Клим уже сидит рядом со мной. Я не могу сдержаться и молча прижимаюсь к нему, а он, спустя мгновение, обнимает.

     - Рассказывай, - говорит чуть слышно.

     - Нам надо прокрасться в подвал и кое-что там сломать так, чтобы мои... - я хочу сказать отцы, но машинально, как всегда в разговоре с Климом, проглатываю. - Чтобы мои не успели помешать.

     - И что же это такое? - спрашивает он.

     - Машина времени.

     Сейчас он должен усмехнуться, спросить меня о самочувствии или подумать, что лучшего повода для встречи я не смогла найти. Но вместо этого Клим произносит фразу, после которой я понимаю, что действительно люблю его. И буду любить всегда, что бы ни случилось.

     - Почему бы и нет...

     Пока мы идём к дому, я рассказываю Климу историю своей семьи. Перепутанную и закрученную в клубке времени.

     - Мама умерла, когда я родилась. И я осталась с отцом. Насколько я знаю, мы жили, в общем-то, неплохо, вот только он никак не мог забыть маму. Я говорю, что знаю, но не помню этого. Потому что как-то отцу удалось построить машину времени, и он отправился в прошлое, надеясь спасти мать, но у него не получилось. И в результате оказалось, что у меня два отца, один из которых на двенадцать лет старше другого.

     А дальше тот отец, который и был в прошлом, сумел разобраться в устройстве машины и отправился в будущее - поэтому я называю его Папа-Б, чтобы предотвратить временной парадокс и перехватить Папу-П перед тем, как он отправится в прошлое. Так он думал, по крайней мере. Но у него тоже ничего не вышло.

     Он запрограммировал машину, чтобы она вернула Папу-П в тот же момент, из которого он стартовал. Тогда бы никто никуда не отправился и, соответственно, Папа-Б никогда бы не попал в будущее. Но где-то вкралась ошибка, и появился Папа-Н. Который живёт одни сутки, а на следующие, в восемь тридцать три, исчезает и тут же появляется вновь. И ничего не помнит, кроме того, что происходило с ним до того, как он вошёл в машину.

     Папе-Б не оставалось ничего другого, кроме как разыскать Папу-П, который, оставшись один, воспитывал меня по второму кругу и отвечал на неудобные вопросы друзей, почему он выглядит старше.

     Так, в двенадцать лет, я узнала, что у меня три отца, один из которых живёт единственным днём, второй воспитывал меня дважды, а третий пропустил половину моей жизни.

     - Мне всегда казалось странным, что все твои родственники очень похожи, но я не думал, что всё так запутанно, - говорит Клим, и я чувствую: несмотря на все сомнения, он верит. - Вот только зачем ломать машину времени?

     - Потому что они хотят попробовать ещё раз. Попытаться сделать так, чтобы остался только один. С памятью всех или нет - не знаю, да и не важно это. Я привыкла, что у меня три отца. Они разные, и каждого я люблю по-своему. Но ведь время странная штука. Может быть, ничего не получится, может быть, они исчезнут, а может, действительно останется только один. И возможно, случится ещё кое-что.

     - Что?

     - Мы никогда не встретимся, - я чувствую, что Клим крепче сжимает мою руку.

     Тихонько входим в дом, стараясь никого не разбудить, и спускаемся в подвал. Я зажигаю свет, показывая Климу на стоящую в углу машину. Массивная круглая площадка, внутри которой запрятаны механизмы и вынесенный наружу пульт настройки.

     Подбираю обломок трубы, отдаю его Климу, а сама хватаю гаечный ключ с верстака. Мы подходим ближе, и я чувствую, что мне не хватает смелости сделать первый удар.

     Выручает Клим. Он резко, с выдохом, бьёт по пульту, и металл прогибается. А секунду спустя мы уже вместе исступлённо, словно погрузившись в религиозный транс, наносим удар за ударом. Подбадриваем друг друга криками и, кажется, улыбаемся от дикого, не похожего ни на что, животного счастья.

     Как ни странно, но на шум никто не сбежался, хотя наш погром наверняка слышно далеко вокруг. Мы тяжело дышим и сидим на обломках машины времени. Варвары, вторгшиеся в Рим, чтобы разрушать и властвовать.

     - Так что насчёт жены? - спрашиваю я в ожидании, пока кто-нибудь из отцов - а то и все вместе - не спустится и не застигнет нас на месте преступления.

     - Говорю же, нет никакой жены, - отзывается Клим.

     - А кольцо?

     - Это всё твой папа придумал. Который Папа-Б, - уточняет он.

     - В смысле? - что-то не нравится мне в этой истории. Теперь осталось понять, что именно.

     - Когда мы перестали общаться, я как-то встретил его в городе. И он сказал, что ты меня любишь, но не ценишь этого. Что тебе надо время подумать, осознать и понять. А потом спросил: буду ли я ждать.

     - И ты?..

     - И я ответил, что согласен. И я ждал. Мы изредка встречались, и он говорил, что ещё не время. Посоветовал купить обручальные кольца.

     - Зачем? - спрашиваю я, и запоздало понимаю причину. Оказывается, у меня папа сводник. Как интересно. Однако почему он не спускается?

     - Именно, - кивает Клим. - И одно, которое для себя, я носил. Не знаю почему, захотелось так. А вчера отец твой позвонил и сказал, что ты ушла в город. Посоветовал найти. Я и нашёл, вот только кольцо для тебя забыл, а своё не снял.

     - Подожди, - останавливаю я его, потому что начинаю кое о чём догадываться. - А он что-нибудь ещё говорил, мой отец?

     - Что в скором времени, возможно, всем им придётся уехать, а ты останешься. И я буду тебе нужен. Ну, я так понимаю, из-за машины времени. Теперь-то они никуда не денутся.

     - Не денутся, - откликаюсь я. - Потому что уже делись.

     'Прошлого не вернуть', - говорил Папа-П. Он и не хотел больше ничего возвращать. Папа-Н устал жить в вечном настоящем, а что касается Папы-Б, то он наверняка решил, что я уже взрослая девочка, которой давно пора жить самостоятельно. И с чего я взяла, что они собираются воспользоваться машиной времени? Она не принесла им ничего хорошего, так что отцы наверняка придумали нечто новое.

     - В смысле делись? - недоумённо переспрашивает Клим.

     - Долго объяснять. Пошли поищем их или... - проглатываю 'то что от них осталось' и заменяю на другое. - Его.

     Мы поднимаемся по лестнице и слышим чьи-то шаги. Я волнуюсь настолько, что не могу понять: один это человек или несколько. Клим сжимает мою руку, и по крайней мере в одном я уверена точно - он рядом.

     Я перестала мечтать о возвращении прошлого. Не перечеркнула, но переосмыслила.

     Больше не живу одним лишь настоящим, дёргаясь, словно попавшая в паутину муха.

     Я строю своё будущее, и пускай первая попытка оказалась не до конца удачной, но никто не запретит мне пробовать снова и снова.

     - А если... - начала было Янка.

     - Без 'если', - прервал Бричиков. - Кстати, если хочешь - кури.

     Янка достала из сумочки пачку и закурила, закинув ногу на ногу.

     - Всё будет хорошо, - сказал Бричиков и улыбнулся.

     Естественно, Янка ему ни черта не поверила. В свои семнадцать она уже научилась 'не верить'. Однако улыбнулась в ответ, затянулась и покорно кивнула.

     Банк был маленьким, уютным. Это успокаивало и настораживало одновременно.

     Янке захотелось выругаться, и она чертыхнулась. Затем, поддавшись настроению, выругалась ещё раз. Сидевшая неподалёку 'мадам' посмотрела на неё, поджала губы, но ничего не сказала. Специально для неё Янка выматерилась в третий раз, выделяя каждую букву.

     Бричиков должен был прийти с минуты на минуту, а она так и не начала действовать. 'Твою жеж мать', - вздохнула Янка и пошла к стойке, почти коснувшись по пути охранника. Тот вздрогнул, но в её сторону так и не посмотрел. Продолжая притворяться 'богатой испорченной девочки', Янка наклонилась к операционному окну.

     Кассир улыбнулся ей, косясь глазами в вырез.

     - Скажите 'а', - попросила она.

     - Что?

     - Скажите 'а'.

     - А, - улыбнулся кассир. - Это шут...

     Глаза его стали круглыми. Без всяких метафор. Два идеальных белых круга, в каждом из которых горела буква 'А'.

     - Молодец, - прошептала Янка, обернулась, поймала взгляд охранника и улыбнулась ему, после чего развернулась обратно. - Давай, быстро складывай деньги. Ещё быстрее! Ну! - торопила она.

     Кассир старался. Наконец деньги кончились, и он тщательно завернул их в пакет, передавая Янке.

     - Бинго! - сказала она.

     Тотчас в глазах кассира 'Б' сменило 'А'. Он развязно посмотрел на неё и подмигнул. 'Забавно', - подумала Янка, - 'Надо запомнить'.

     Чья-то рука опустилась ей на плечо. Янка повернула голову и увидела перстень с иероглифом.

     - Всё нормально? - спросил Бричиков.

     - У нас всё в ажуре, папаша, - ответил кассир и подмигнул.

     Бричиков спрятал деньги в карман и показал ему перстень.

     - Нормальная печатка, - одобрительно кивнул тот, и глаза его помутнели.

     - Уходим, - сказал Бричиков.

     Янка шла и чувствовала взгляд охранника. Он продолжал пялиться на её ноги.

     Вася нравился всем, а не только Янке. Красивый, добрый, соблазнительный до дрожи в коленках.

     - Можешь помочь? - спросила Янка, поймав его после школы.

     - Чем?

     - Дома надо шкаф переставить. Я одна не справлюсь.

     - Конечно.

     Предлог был удобный. После смерти матери Янке всё приходилось делать самой. Бричиков помогал только с 'заработками'.

     - Сейчас идём?

     - Нет, жду вечером. Часов в пять.

     - Хорошо.

     Янка купила вино и фрукты. Убралась в квартире и подгадала так, чтобы выйти из душа к приходу Васи.

     - Ну, и где шкаф? - спросил он.

     - В спальне.

     На столике стояла бутылка вина и фрукты. Свет был приглушён. Янка в халатике присела на кровать.

     Вася был красивым, добрым, соблазнительным до дрожи в коленках, наивным и ни черта не понимал намёков.

     - Куда двигать? - спросил он.

     - Никуда. Иди сюда,.

     Вася подошёл и встал рядом с кроватью.

     - А долго стоять? Меня дома ждут. Я к ЕГЭ готовлюсь.

     Янка встала, обхватила его руками и притянула к себе.

     - Бинго! - сказала она, смотря ему в глаза, и поцеловала.

     Сильные руки сжали её и полезли под халатик.

     - Покувыркаемся, детка, - утверждающе сказал Вася.

     Они 'кувыркались' часа три, пока Янка не поняла, что уже больше не может. Тело устало и болело, а агрессивный Вася нравился ей всё меньше и меньше.

     - Хватит, - попросила Янка.

     - Ещё нет, - он притянул её к себе.

     - Прекрати!

     - Только когда захочу!

     - Всё! - крикнула Янка, всматриваясь в горящую 'Б' в безумных глазах.

     На миг ей показалось, что там уже 'В'. Затем Вася обмяк и упал на кровать.

     - Ты чего? - спросила Янка. Вася не отвечал. - Ты спишь? - она чуть придвинулась. - Что случилось?

     Пульс не прощупывался. Искусственное дыхание и массаж сердца Янка делать не умела, но честно пыталась. Не помогло. Тогда она набрала номер Бричикова и сказала: 'Приезжай!'

     Ушла в ванную, включила душ, усердно скоблила себя мочалкой и плакала.

     Бричиков выслушал её, вынес труп на улицу и несколько раз ударил его по голове найденной возле мусорки палкой, не забыв обчистить карманы.

     Гроб стоял на двух табуретках. Янка долго не решалась подойти, а как только сделала шаг, перед ней появилась Васина мать.

     - Уйди! - почти прошипела она. - Уйди, гнида! Это к тебе он пошёл. Это из-за тебя всё.

     Янке хотелось плюнуть ей в глаза, но она сдержалась.

     - Он ушёл. Сказал, что всё будет нормально, - она старалась, чтобы голос не дрогнул.

     - Уйди! - не сдавалась мать.

     Накатила усталость, и Янка почувствовала облегчение. Не надо стоять здесь и мучиться из-за того, что произошло. Но уйти просто так было слишком.

     - Гори в аду, - сказала Янка. Повернулась и вышла.

     Через три дня женщина умерла. Каждый день температура повышалась, и сбить её было невозможно. Медики качали головой, разводили руками и устраивали дискуссии. Янка пыталась вспомнить: слышал ли кто-нибудь разговор. Вроде бы, нет

     Она позвонила Бричикову и сказала, что хочет переехать. Пускай подсуетится. Опекун, как-никак.

     - Дом, - заявила Янка. - Мне нужен дом.

     - Ну, дом так дом, - пожал плечами Бричиков. - Только сначала надо будет ещё одно дельце провернуть.

     - Хорошо. - Янка кивнула.

     В квартиру она не возвращалась, жила у Бричикова. Школу тоже забросила: считать-писать умеет, а диплом, если понадобится, купит.

     - Делишки делать будем. Да, - сказала Янка. - Но сначала мне нужно подстричься.

     Она распустила волосы и показала Бричикову, как именно. Он пожал плечами и фыркнул. У него это здорово получалось.

     - Ещё, - попросила Янка.

     Бричиков посмотрел на неё, но всё же налил коньяк в стакан. Янка выпила залпом, скривилась и закурила, развалившись в кресле.

     Сегодня она убила трёх человек.

     Простое слово 'всё' убивало идеально. Главное, смотреть в глаза. Инкассаторы посмотрели.

     Она не хотела их смерти, но Бричиков сказал, что иначе нельзя. Могут вызвать подмогу. 'Заставить сказать 'А' куда сложнее', - убеждал он. - 'Их надо убить. Ты же хочешь дом?'

     Дом Янка хотела, но не до такой степени. А сейчас ей и вовсе было на него наплевать.

     - Я так и не выучила других слов, - сказала она.

     - И не надо, - Бричиков махнул рукой. - Этих четырёх хватит. Даже двух. Вряд ли нам ещё понадобится, например, 'Бинго!'.

     - Сука.

     Бричиков улыбнулся. Янка ненавидела, когда он так делал.

     - Всё! - сказала она, глядя ему в глаза.

     В ответ ей погрозили пальцем.

     - Не забывайся. Ты колдуешь, а я расколдовываю.

     - Я могу справиться и без тебя.

     - Уже справилась пару раз, - Бричиков опять улыбнулся.

     - Сука, - повторила Янка. - Налей ещё.

     Он налил. И наливал до тех пор, пока она не отключилась.

     Ёлка стояла посреди комнаты. В мешке с песком, как положено. На ней висели старые игрушки, которым лет больше, чем Янке.

     А под ёлкой лежала мама. Узел завязанного сзади халата торчал, и казалось, что мама не умерла, а притворяется подарком.

     В тот раз, в прошлом, Янка так и подумала. Сейчас, во сне, она уже знала правду.

     Мама умерла. Врачи сказали, что это был сердечный приступ. Оно устало, 'износилось', и всё.

     Янка знала, что бывает от слова 'всё'. С этой мыслью она и проснулась.

     Голова пульсировала. Хотелось пить. Или даже выпить.

     Янка встала - Бричиков её так и оставил в кресле, не раздевая и не укладывая - и прошла в туалет. Посмотрела на себя в зеркало, усмехнулась и почувствовала, что боль усилилась. 'Ну тебя', - подумала она.

     Бричиков был на кухне. Пил кофе с тостами и читал газету. Он всегда так завтракал. Одинаково до абсолютизма.

     - Бричиков, - позвала Янка.

     - Что, херово? - спросил он, не отрываясь от газеты.

     - Бричиков, это ты мою маму убил?

     В этот раз на неё посмотрели. Целую секунду.

     - Дура, - прокомментировал он. - Оно мне надо? Я бы сейчас жил куда спокойней.

     Янка кивнула и пошла в душ. Она тоже так думала.

     Жизнь налаживалась постепенно.

     Бричиков купил Янке дом в частном секторе. Она не ходила в школу, а устроилась на курсы парикмахеров. Как-то встретила на улице бывшего одноклассника. Тот заметил её, поменялся в лице и поспешил скрыться в ближайшем переулке. Сначала Янке стало смешно, а потом сразу и резко - грустно. Но она сдержалась.

     Дни шли, а деньги инкассаторов не кончались. Янке даже начало казаться, что они будут всегда, а значит - больше не понадобится никого убивать. Можно работать в парикмахерской, затем подружиться с кем-нибудь, выйти замуж. Прожить нормальную человеческую жизнь без горящих в глазах букв.

     Она думала так три месяца, пока однажды не заявился Бричиков. Растерянный и суетливый. Янка сразу поняла, что сейчас он скажет что-то плохое.

     И Бричиков её не подвёл.

     - Зачем? - опять спросила она. - Ну, нахрена ты туда попёрся, а?

     - Я же не знал, - огрызнулся Бричиков. - Я не всемогущ и не всеведущ.

     - Зато строишь из себя!

     - Ты тоже!

     Они сверлили друг друга взглядами. Первым сдался Бричиков.

     - Ладно, - сказал он. - Надо сваливать. В другой город или другую страну - неважно. Денег хватит. А там уже придумаем что-нибудь.

     - Что-нибудь! - передразнила Янка и почувствовала, как накатывают слёзы. - Идиот ты, Бричиков. Идиот, каких мало.

     В очередной раз за последний год жизнь рушилась. Приходилось сгребать обломки в кучу и надеяться, что ничего не потерялось.

     Идиотизм заключался в том, что Бричикова позвали на ток-шоу, и он пошёл. Видный специалист по НЛП и гипнозу всё-таки.

     В какой-то момент, устав слушать байки и домыслы, он рассказал им, что это всё суета сует и томление духа. НЛП и гипноз лишь жалкое подобие древнего человеческого умения управлять людьми. Название его потеряно в веках, но сила порой пробуждается стихийно. И человек может сам не осознавать, что он делает. Но его будут слушаться.

     Это складывается из жестов, интонации, тембра, визуального контакта - из всего. Человек думает, что ведёт себя естественно, а между тем заставляет других выполнять свои приказы. И неосторожно брошенное им слово способно даже убить.

     - И такие люди появляются до сих пор, - сказал он, присаживаясь на место.

     Но тут же пришлось встать. Аудитория принялась задавать вопросы, перекрикивая друг друга. Бричиков получил свою минуту славы.

     А после передачи неприметный молодой человек подошёл и пригласил Бричикова прийти завтра и пообщаться. 'Об одной нашей общей знакомой', как он выразился.

     И Бричиков сразу всё понял. И, что ещё хуже, молодой человек тоже понял, что Бричиков понял. Улыбнулся и сказал, что будет ждать встречи.

     'Телезвезда' запаниковал, собрал вещи, долго петлял по городу и приехал в итоге к Янке, чтобы вместе с ней убежать ещё дальше.

     Йошкар-Ола Янке не понравилась. Совсем. Город красивый, чистый, но вместе с тем какой-то вялый.

     Бричиков снял квартиру для себя и дом для Янки. Но это было уже не то. Настолько не то, что хотелось плакать.

     Она и плакала.

     Костя появился в жизни Янки так естественно, что не вызвал никакого удивления.

     Однажды она осознала, что идёт домой, а пакеты несёт незнакомый парень. Короткая стрижка, чуть худощавый, смеющиеся глаза. Потом он приготовил ужин на двоих, сделал расслабляющий массаж и ушёл.

     Это оказалось полной неожиданностью для Янки. Она понимала, к чему идёт вечер, и даже внутренне была готова, но Костя ушёл.

     Янка ходила по дому и пыталась придумать причину, которая бы его оправдывала, но ничего не получалось. У него просто не было повода уходить.

     - Что-то с тобой не то, - сказала Янка непонятно в чей адрес.

     Два дня спустя она обнаружила Костю возле дома. Он сидел на лавочке и листал журнал. Янка заставила себя пройти мимо, поминутно ожидая оклика, но его не последовало.

     Когда она вернулась через несколько часов, стопка журналов увеличилась. Янка поставила пакеты на землю и села рядом. Ещё минут двадцать она ждала, когда он обернётся.

     - Что там? - спросил Костя, указывая на пакет.

     - Картошка, лук, свёкла, мясо, зелень, колбаса, сыр... - начала перечислять Янка.

     - Борщ? - перебил Костя.

     - Борщ.

     Он встал и опять ушёл, а Янка пошла готовить борщ.

     Когда Костя пришёл с вещами, она как раз накрывала на стол.

     - Люблю, - сказала Янка. - Просто люблю.

     Костя улыбнулся.

     - А ты не говоришь, что меня любишь, - обиделась Янка.

     - Я не знаю.

     - Ну вот!

     Янка вылезла из-под одеяла и, ступая на цыпочках, подошла к окну.

     - Не обижайся. И не усложняй. Нам хорошо, так есть ли разница, как это называть - любовь или что-то ещё?

     - Демагог, - сказала Янка.

     - Ещё какой, - согласился Костя.

     - Самовлюблённый эгоист?

     - Возможно.

     - Боишься признаться самому себе?

     - Боюсь впасть в зависимость.

     Янка обернулась и медленно прошла назад, присела на кровать. Внимательно посмотрела на Костю. Тот продолжал улыбаться.

     - Тогда ладно, - сказала она наконец. - Хватит того, что я впала в зависимость от тебя. Но если ты вдруг захочешь сказать мне 'люблю', я с удовольствием это выслушаю.

     - Хорошо, - ответил Костя, перестав улыбаться. - Обещаю.

     Он протянул руку и попытался дотронуться пальцем до носа Янки. Она поймала палец губами и чуть прикусила. Костя несколько секунд любовался получившейся картиной.

     - Дурочка, - наконец сказал он и тихо засмеялся. - Ай! Янка, мне же больно!

     - Сейчас я тебе покажу, что такое боль! - пообещала она.

     И обманула.

     Мама оставила Янке квартиру, сиротство и Бричикова в качестве опекуна. Он приехал, пахнущий чем-то противно-приторным и замелькал 'по делам'. Организовал похороны, поминки, уладил все 'бумажные вопросы', со всеми обо всём договорился и лишь тогда нашёл время пообщаться с Янкой.

     - Привет, - сказал он.

     - Ага, - кивнула Янка.

     - Я вроде как теперь твой опекун. Не в смысле по бумажкам, а так. Лезть к тебе в жизнь не собираюсь. Доживёшь до восемнадцати, и помашем друг другу ручкой. А пока буду помогать, если попросишь.

     - А если не попрошу?

     - Значит, не буду. Я и без того занятой человек. Просто когда-то я знал твою мать и был ей кое-чем обязан, потому и приехал.

     - Чем обязан?

     - Может, когда-нибудь расскажу.

     - Точно не будешь лезть?

     - Обещаю.

     - Тогда договорились.

     Они пожали друг другу руки, и Янка впервые со смерти матери вздохнула чуть свободней.

     - Нам он только помешает! - убеждал Бричиков.

     - Костя ничем не мешает.

     - Это пока. А как ты ему объяснишь, откуда у тебя деньги?

     - Он не спрашивает!

     Янка сложила руки на груди и отвернулась.

     - Пойми, сейчас не то время. Нам остался всего один рывок. Последний. Большой куш и разбегаемся в разные стороны.

     - Так чем Костя нам в этом мешает?

     - Он поедет за тобой куда угодно, не задавая вопросов? - Бричиков испытующе посмотрел на Янку. Она промолчала. - Не знаешь? Рекомендую узнать.

     - Посмотрим, - буркнула Янка. - И вообще, это не твоё дело.

     - Моё! - жёстко отрезал Бричиков. - Сейчас это наше общее дело. Мы с тобой пока ещё в связке. Хочешь ты того или нет.

     Янка собиралась сказать, что не хочет, но не смогла. Бричиков в своё время изменил её жизнь, и сейчас она уже не представляла её другой.

     Осень на целую неделю решила сделать перерыв, неожиданно подарив ноябрьское потепление. Костя и Янка гуляли по парку, а под ногами шуршала опавшая листва.

     - Ты можешь ответить мне на один вопрос? - спросила Янка чуть отстранённо.

     - Могу.

     - Тогда ответь честно: если бы я тебе предложила убежать вместе со мной неизвестно куда и, самое главное, ни о чём не спрашивать и делать всё, что я скажу. Чтобы ты тогда сказал?

     - Не знаю. Ты же не спрашиваешь.

     - Считай, что спросила.

     Она остановилась и развернула Костю лицом к себе. Он улыбался, как обычно. Янка нахмурилась и требовательно посмотрела ему в глаза.

     - Я жду.

     - Такие вопросы сразу не решаются.

     - Дурак! - Янка отвернулась.

     - Ну вот, опять ты всё усложняешь.

     - Да, усложняю! Потому что у тебя всё выходит как-то слишком просто. Ты хоть раз сделал что-нибудь, чтобы 'усложнить'?

     - Я переехал к тебе - сказал Костя.

     - О, да! Это, наверное, было суперски сложно!

     Костя промолчал, и Янка поняла, что он не пойдёт за ней. Слишком много сложностей. Куда больше, чем просто переехать к одинокой девчонке, которую смог заинтересовать. Косте хотелось 'жить вместе и чтоб было хорошо', а Янка жаждала большего.

     - Иди-ка ты на хер! - сказала она.

     - Что?

     - Что слышал! Иди. На. Хер... Хотя нет. Я сама пойду. Вещи как-нибудь зайди забрать.

     Янка высвободила руку и пошла. 'Ну, давай же!' - думала она, - 'Догони, останови, скажи всё, что хотел сказать! Ну!'

     А Костя не догонял. Янка знала, что он всё ещё стоит и смотрит ей вслед. Это ведь так просто.

     Приехавший Бричиков застал её погружённой в меланхолию. Янка сидела возле телевизора и таращилась в экран. Там рассказывали про пауков.

     - Познаёшь мир?

     - Бричиков, ты паук, - буркнула Янка, не отрываясь от экрана.

     - На чём основан вывод?

     - Ты заманил меня в свои сети и теперь высасываешь кровь. Но не сразу, а потихоньку, чтобы я подольше помучилась.

     - Я смотрю, телевизор прививает тебе образность мышления.

     Бричиков поставил стул напротив Янки и уселся, загородив экран. Снял очки, протёр и вернул на место. Стёкла сверкнули, отразив свет люстры. Янке почудилось в этом что-то зловещее.

     - Эй! Не видно же!

     - Посмотришь в другой раз. Надо поговорить.

     - О чём?

     - О деле. Я так понимаю, твой драгоценный возлюбленный с нами не едет? - Бричиков обвёл комнату руками.

     - А вдруг он просто вышел?

     - Ага. И ты в ожидании его смотришь телевизор с таким видом, будто бы из тебя действительно что-то высосали.

     Янка попыталась улыбнуться, но, судя по реакции Бричикова, получилось не очень.

     - Мы расстались.

     - Отлично! Ой, прости, я не это хотел сказать.

     Она устало посмотрела на него, подразумевая: 'Ой, ну мне-то можешь не врать. Ты сказал именно то, что хотел'.

     Бричиков поспешил перевести разговор в другую плоскость.

     - Так вот. О деле. Рискованно, но если всё пройдёт так, как надо, то больше нам ничего не понадобится. И можно будет зажить спокойно. Правда, сначала куда-нибудь уехать подальше.

     - Это я с радостью, - сказала Янка. - С превеликим удовольствием свалю.

     Рана была не опасной, но болезненной. Бричиков хромал, а Янка шла рядом, придерживала и изображала не то дочку, не то молодую жену. Рану обмотали янкиной блузкой, а кровь на чёрных джинсах слабо заметна. Зато дырку от пули было видно.

     А началось всё неплохо. Они вошли в банк, попросили отвести их к управляющему, сказав, что собираются открыть счёт. Бричиков продемонстрировал деньги, которые у них оставались. Этого хватило, чтобы клерк осознал серьёзность клиентов и их намерений.

     Управляющий подробно рассказывал им об истории банка, о знаменитых вкладчиках, о перспективах и о том, конечно же, что здесь деньги будут в сохранности. В этом Янка серьёзно сомневалась и всё косилась на Бричикова, ожидая, когда он подаст сигнал.

     Наконец Бричиков улыбнулся и поднял руки вверх, показывая, что сдаётся и принимает предложение.

     - Скажите 'а', - попросила Янка.

     Управляющий посмотрел на неё и улыбнулся.

     - Зачем тебе?

     - Просто интересно.

     - Ну, а.

     - Без 'ну', пожалуйста.

     Управляющий посмотрел на Бричикова. Тот развёл руки в стороны. Мол, вот такая она у меня.

     - А.

     И в его глазах зажглась 'А', от которой Янка уже успела отвыкнуть.

     - А сейчас ты проведёшь нас внутрь хранилища, - сказала она.

     Управляющий кивнул, встал и пошёл, а они пошли за ним, пытаясь казаться естественными. Глупое слово. Никогда не нравилось Янке.

     - Сука! - выкрикнула Янка, когда охранник выстрелил в ногу Бричикову. Неизвестно что именно насторожило охранника. Может быть, он тоже увидел букву 'А' в глазах управляющего, а может - именно в этот момент сошёл с ума.

     - Сука! - ещё раз повторила Янка, смакуя слово. Охранник навёл на неё пистолет.

     - Не то, - прошипел Бричиков сквозь зубы. - Не то говоришь.

     И тогда Янка сказала: 'Всё!'. И повторяла на обратном пути, если кто-нибудь только смел взглянуть в их сторону. Её трясло от злости и запоздалого страха.

     Когда они вышли из банка, в живых там мало кто остался. Орала сирена, а они продолжали идти. Прохожие уступали дорогу, стараясь не смотреть в глаза.

     'Это вы правильно', - думала Янка - 'А не то я вам тоже всё скажу. Скажу 'всё', и вас не станет'. Она не видела себя со стороны, но чувствовала, что левая часть лица живёт своей жизнью. Дёргается и щерится в усмешке. Правую Янка контролировала и сохраняла спокойной.

     - Бесполезно, - сказал вдруг Бричиков. - Беги, я их задержу.

     - С чего это?

     - Там были камеры. Они с лёгкостью поймут, кто это был. Беги. Одна, может, спасёшься.

     - Я ни хрена не представляю, что дальше делать, - произнесла она медленно. - Понимаешь? Ни хрена! Так что, если хочешь, чтобы я спаслась, то будь добр - думай! Решил он тут поиграть в героев боевиков...

     Бричиков усмехнулся, и Янка поняла, что он почти сдался.

     Три минуты спустя они зашли в торговый центр, чтобы найти новую одежду. Пока Бричиков переодевался, Янка успела купить им обоим солнцезащитные очки. Он вернулся в ярко-красном спортивном костюме и жёлтых кроссовках. По мнению Янки, это был верх безвкусия.

     - Зато вряд ли кто будет разглядывать лицо, - сказал Бричиков. - И тебе советую подобрать что-нибудь в таком духе.

     Он повертел в руках очки.

     - В ноября месяце, когда на улице пасмурно?

     - Судя по одежде, мы с тобой два придурка, которым как-то параллельно до погоды и всего прочего.

     Бричиков пожал плечами, надел очки и забрал у неё сумку с деньгами.

     - Я поищу аптеку, - сказал он и захромал куда-то в сторону.

     Янка поняла, что он держится из последних сил. Ещё немного, и Бричиков даже не сможет никуда идти.

     'Ничего. Отсюда мы поедем на такси. Деньги есть', - подумала она, рассматривая нечто кислотно-зелёное, что в итоге оказалось осенней курткой. Вскоре нашлись и фиолетовые зауженные штаны, и оранжевые кеды. Янка накинула капюшон куртки, надела очки и не узнала себя в зеркале. 'Это хорошо', - подумала она. Расплатилась и пошла искать Бричикова.

     Он сидел за столиком местного кафе и о чём-то говорил по телефону.

     - Я наглотался лекарств и теперь вообще ничего не чувствую, - сказал Бричиков.

     - Хорошо. Я вызываю такси.

     - Не волнуйся, я вызвал, - он кивнул на телефон и спрятал его в карман. - А сейчас я хочу тебе кое-что рассказать.

     Янке это не понравилось. Бричиков словно готовился к чему-то плохому, а потому спешил выговориться.

     'Мы ещё повоюем', - подумала она со странной нежностью.

     - У меня, как ты помнишь, были кое-какие дела с твоей матерью.

     - Помню. Надеюсь, не станешь изображать Дарта Вейдера и утверждать, что ты мой отец?

     - Нет. Хотя я знал его, но он умер.

     - Мне так жаль.

     - Не паясничай, - Бричиков поморщился.

     - Ладно. Так что у вас с ней было за дело?

     - Она работала медсестрой в психушке и позволяла мне ставить кое-какие опыты над больными. За хорошие деньги, разумеется. Мой папаня вовремя подсуетился при перестройке, и я себе вполне мог такое позволить.

     - Понятно. И зачем мне это знать? - Янка действительно не понимала.

     - Меня что-то в последнее время напрягает, что я использовал и дочь, и мать.

     - Совесть проснулась?

     - Не знаю.

     - Забудь. Оно того не стоит. Ты мне помог, так как считал нужным. У меня был выбор принимать помощь или нет. Как и у матери. Разве не так?

     - Так.

     Янка кивнула.

     - Вот видишь, так что не стоит волноваться из-за ерунды

     В этот момент зазвонил телефон. Бричиков выслушал, кивнул, словно его могли видеть, и сказал: 'Выходим'.

     Фары старенькой 'мазды' подсвечивали падающий снег. Бричиков открыл дверь, помог Янке сесть, а сам пошёл к водителю. Что-то тихо ему сказал, и машина резко рванула с места.

     В первую секунду Янка ничего не поняла, зато во вторую поняла всё и очень отчётливо.

     'Тоже мне герой', - подумал она.

     - Остановите! - приказала Янка водителю, но тот лишь прибавил скорость. - Остановите, я сказала.

     Она пыталась поймать взгляд водителя, но сзади это было трудно. Вдобавок он предпочитал не смотреть в зеркало.

     Тогда Янка вцепилась ему ногтями в шею. Водитель не отреагировал. Она надавила, стараясь задушить, и по хриплому дыханию поняла, что у неё получается.

     Руки всё сжимались и сжимались. На шее стали видны следы от ногтей, и вскоре водитель остановился. Янка тут же дёрнула дверь - заперто.

     - Выпусти! - крикнула она.

     Водитель промолчал, а машина вновь тронулась с места. Янка нашла отвёртку в кармане водительского сидения и принялась бить в стекло, которое тут же покрылось сеткой трещин. На светофоре водитель всё же притормозил, и тогда Янка ударила его. Он вскрикнул, схватился за голову, и она ударила второй раз. Просунула руку вперёд, нажал кнопку центрального замка, открыла дверь и вылезла на улицу.

     Машина уже почти выехала из города.

     Хозяин 'жигулёнка', который остановился её подвезти, выслушав адрес, почему-то заволновался.

     - Тебе зачем туда?

     - Просто. Встреча назначена, - осторожно сказала Янка.

     - Там сейчас от ментов не протолкнёшься. Какого-то грабителя схватили. Так он такое там устроил, что его прямо на месте и положили. И денег до сих пор не нашли. Не надо туда ехать.

     - Хорошо, - покорно согласилась Янка. - Тогда высадите где-нибудь у автовокзала.

     Она купила билет на первый же автобус, даже не вдумываясь, куда он идёт. Села и молчала всю дорогу.

     А когда приехали, Янка встала и пошла. Куда-то. Теперь было всё равно. Для неё наступило своё персональное: 'Всё!' И можно было даже ничего не говорить.

     'Целым мир не будет никогда' - мысль мелькнула в краткий миг вернувшегося сознания. Янка прогнала непрошеного гостя, и всё опять стало никак.

     Человек, который принёс ей деньги, был какой-то бесцветный. Он сам нашёл её, серой тенью скользнув рядом. Передал чемодан и сказал, что в нём всё. Что именно 'всё' - не уточнял. Только добавил, что это от Бричикова.

     - Его похоронили там, в Йошкар-Оле, - сообщил человек. - Было бы хорошо, если бы вы его навестили.

     По голосу нельзя было понять - хочется ли этому человеку, чтобы Янка навестила Бричикова или нет. Он просто сказал и ушёл.

     А Янка решила, что лично ей как раз хочется.

     Штакетник покосился, хотя прошло всего лишь несколько месяцев. Янка очистила от снега памятник и с удивлением узнала, что Бричикова звали Иван. Нет, на самом деле когда-то она это знала, но привыкла называть его по фамилии и забыла.

     - Дурацкое у тебя было имя, Бричиков, - сказала она.

     Янка положила на снег одинокую белую лилию. Бричиков никогда не говорил, какие любит цветы, но его одеколон, по мнению Янки, пах именно лилиями.

     Щеки мёрзли. Стянув перчатку, она провела по ним пальцами и нащупала корочку льда. 'Я плакала', - подумала Янка. - 'Наконец-то'.

     Знак был твёрдый, сделанный из железа. Надпись на нём сообщала, что до ближайшей остановки пятьсот метров. Янка ударялась в знак головой и твердила: 'Вспоминай! Вспоминай! Вспоминай!'.

     Три месяца её жизни куда-то делись. Пропали и растворились. Раньше ей было всё равно, но сейчас она решила вспомнить. Ради Бричикова.

     - Ыыыыы, - говорит Янка, пытаясь вдохнуть. - Ыыыыыаааауууу.

     - Крепко дерёт, да? - спрашивает грязный мужик, забирая у неё кружку. - Но зато согрелась. А сейчас ещё больше согреешься.

     Он начинает расстёгивать штаны, но торопится и никак не может справиться. Янке смешно, и она себя не сдерживает.

     - Заткнись! - злится мужик.

     - Пошёл ты...

     Резкий удар по щеке. Что-то солёное во рту. Внутри просыпается злость.

     Янка хватает мужика за грудки и смотрит ему в глаза. 'Всё!' - выдыхает она.

     И всё.

     Мягкие знаки она вставляет в каждый глагол, не утруждая себя проверкой.

     - Голубушка, - говорит доктор, забирая у неё бумагу. - Голубушка, если у вас проблемы с орфографией, это не значит, что вам нужна помощь врача.

     Доктор смеётся, и Янка смеётся вместе с ним.

     - А вы клёвый, - доверительно говорит она.

     - Знаю, - отвечает доктор. - А теперь можно я вернусь к работе? Насколько я понял, с вами всё нормально.

     - Хорошо, - говорит Янка. - Просто люди вокруг твердили, что я больная.

     - Завидовали, - усмехается доктор. - Здоровье у вас, дай бог каждому.

     Янка выходит из больницы и идёт дальше. Просто так. Надо же что-то делать.

     Эклер она берёт, когда продавщица отворачивается. Люди подсознательно хотят, чтобы у них что-то украли и сами создают возможность. Надо только разглядеть и воспользоваться.

     Янка и пользуется.

     Она бредёт, откусывая по чуть-чуть, и размышляет, где сегодня переночует. Вариантов много. Все квартиры города. Нужно только попросить сказать 'А'. Вот только расколдовывать назад Янка не умеет, а потому, уходя, говорит: 'Живите, как обычно'. Хотя многие и без этого так живут.

     Неожиданно из пустоты выныривает серый человек и останавливается рядом с ней. И Янка не помнит, куда она идёт и зачем ей эклеры. Зато вспоминает, что Бричиков мёртв.

     Пакостно.

     'Юность окончена', - подумала Янка.

     Она не знала, какой вывод должен последовать за этой фразой. Может, и никакого. Сидела на остановке, мёрзла и ждала автобус. Вокруг мёрзли другие люди, но Янке не было до них никакого дела.

     Юность окончилась, и автобус, который ждала Янка, должен был отвезти её во взрослую жизнь.

     'Если красный - всё будет хорошо. А если синий - плохо', - загадала Янка.

     Автобус оказался серым, и она этому не удивилась.

     Янка старательно рисовала последнюю букву. Окончив, критически её осмотрела, но осталась довольна. Рядом она изобразила штакетник, табличку и лилию на снегу.

     Сидя на кровати в гостинице, Янка меланхолично перелистывала страницы и смотрела.

     Напротив 'А' - пустые глаза. Напротив 'Б' - обнажённая девушка. 'В' - могила с крестом...

     Дойдя до последней страницы, Янка заплакала. Неожиданное осознание всего того, что она сделала, вся её недолгая история, уместившаяся в тонкой тетради, ударили тараном, сломав выстроенную стену безразличия в один момент.

     Это был очень долгий урок, ценой во множество жизней. И теперь надо было сделать правильные выводы.

     'Главное, чтобы не зря. Чтобы Бричиков и другие не зря...'

     1

     Двенадцать часов. Дана отложила хронометр - пора начинать.

     - На пустынном берегу моря стоит женщина и держит в руке человеческий палец. Больше на берегу никого нет, но в море находится мужчина без пальца. Что здесь произошло?

     Дана замолчала и оглядела аудиторию, чувствуя, как нарастает интерес.

     Пожилая семейная пара принялась что-то шептать друг другу. Три подростка разом убрали телефоны в сторону и наконец-то посмотрели на Дану. Серьёзный молодой человек в очках достал из портфеля ручку и блокнот и начал записывать. Средних лет женщина отложила в сторону вышивку и чуть склонила голову, прислушиваясь.

     Жаль, конечно, что их лишь семеро, однако в последнее время к Дане редко приходило больше десятка. Да и так много, если честно, только по праздникам или выходным.

     Мало интереса, мало внимания и, как следствие, мало сил, чтобы это внимание поддерживать, а интерес пробуждать. Замкнутый круг, выхода из которого Дана пока не нашла.

     Тем временем один из подростков поднял руку:

     - Мужчина в море живой?

     - Да, живой.

     - На берегу ночь? - спросил его приятель.

     - Это не имеет значения.

     - Женщина сама отрезала этот палец? - а вот и пожилая пара подключилась.

     - Нет, не сама.

     - Палец ещё можно пришить обратно? - вновь первый подросток.

     - Это не имеет значения.

     - Мужчина в море плывёт к берегу? - спросил молодой человек в очках.

     - Да, плывёт.

     Вопросы на секунду прекратились. Пауза для размышления, которая вдруг наступала для всех и сразу, была привычна, но сейчас пауза требовалась и самой Дане. Лёгкое покалывание в сердце, начавшееся минуту назад, всё нарастало и не давало сосредоточиться. Приступ слабости, наступивший следом, оказался ещё заметней - вдруг закружилась голова и захотелось присесть.

     - Мужчина в море, он счастлив, что остался без пальца? - спросил молодой человек в очках.

     - Да...

     Дана хотела выделить этот важный факт интонацией, но получился хрип. Ком в горле, язык ворочается еле-еле. Да что с ней такое, в конце концов?!

     - Да, он счастлив. Это правильный вопрос, - тем не менее удалось продолжить фразу.

     Вновь пауза. Дана незаметно сделала пару шагов назад и опёрлась рукой на стул. Стало чуть легче, и в груди колоть перестало. Однако ком в горле никуда не исчез, и приходилось до рези напрягать глаза, чтобы разглядеть собравшихся.

     Подростки вновь склонились к телефонам. Пожилая пара сидела со скучающим видом. Женщина взялась за вышивку. Молодой человек протирал очки.

     Внимание ушло, а интерес пропал.

     Когда молодой человек убрал футляр с очками в портфель и поднялся, Дана поняла, что сейчас и остальные последуют за ним.

     - Подождите, - сказала она, чувствуя лёгкое помутнение. - Вы же ещё не нашли ответ.

     Они не обратили на неё внимания, словно не заметив. Люди стояли и смотрели друг на друга с лёгким удивлением, будто не помня, по какой причине собрались здесь вместе.

     - Я дам вам подсказку, - Дана уже почти шептала. - Этот мужчина, который в море, он ведь не один.

     Ей показалось на секунду, что молодой человек в очках приостановился. Слегка наклонил голову, словно прислушиваясь, а затем кивнул самому себе и двинулся дальше. Остальные не сделали и этого.

     Через минуту Дана осталась одна в пустой комнате. Она по-прежнему чувствовала себя плохо, но приступ боли утих. Может, она просто привыкла? Хотя бы хватило сил, чтобы встать и подойти к окну.

     Улица выглядела пустынно. Публика разошлась, не дожидаясь конца представления, в котором они и были основными участниками.

     - Что произошло? - тихо спросила себя Дана.

     Собственное смутное отражение в оконном стекле ответа не дало, а больше спросить было не у кого.

     Сон не принёс облегчения. После двух-трёх часов, проведённых в дрёме, наполненной кошмарами, Дана чувствовала себя ещё более разбитой. С трудом встав с постели, она добралась до ванной и плеснула в лицо холодной водой. Помогло так себе.

     Она прошла в комнату, заставленную стульями и креслами. Бывали времена, когда помещение забивалось людьми, а некоторые посетители просто стояли. Сейчас, хотя до следующего сеанса оставалось десять минут, на улице не видно никого, кто бы дожидался начала.

     'Никто ведь не придёт, - подумала Дана. - Я это чувствую. Не знаю почему, но чувствую'.

     Накинув пальто, она подхватила сумочку и вышла на улицу. Искать аудиторию самостоятельно - это ей не в новинку. Конечно, много лет прошло с тех самых пор, когда Дана делала это в последний раз, но ничего страшного. Заодно прогуляется и, быть может, поймёт, что же случилось сегодняшним утром.

     Идти было тяжело. Теперь боль сконцентрировалась в суставах. Колени дрожали, и приходилось тщательно выбирать место, куда ставить ногу. Любой неровный шаг отзывался резкой вспышкой боли. Дане оставалось только радоваться, что на ней удобные туфли с низким каблуком.

     Вдобавок, трудно было держать спину ровно. В районе поясницы сконцентрировался ещё один сгусток боли. Стоит выпрямиться - и вот он, тут как тут.

     Несмотря на холодный ветер, солнце к середине дня успело прогреть воздух - почти идеальное время для прогулок. Со всех сторон люди спешили по своим делам - на работу, в магазины, домой, куда-то ещё. Они разговаривали друг с другом, шутили и смеялись. Кто-то угрюмо молчал. Кто-то погрузился в виртуальный мир гаджетов, ничего перед собой не видя.

     И нет ни одной подсказки к тому, что случилось с Даной.

     Спустя несколько перекрёстков она остановилась возле входа в торговый центр. На секунду закрыла глаза и глубоко вздохнула. Вновь посмотрела на людей вокруг и постаралась улыбнуться самой приветливой улыбкой из тех, на которые способна.

     'Это просто лёгкое помутнение. Упадок сил, не иначе. Всё, что сейчас необходимо - немного внимания и интереса. И тогда можно будет снова почувствовать себя живой и нужной', - придя к этому выводу, Дана пробежалась взглядом по людям, стоящим возле торгового центра, выискивая подходящую аудиторию. Увидела нескольких детей лет десяти и почувствовала облегчение.

     С детьми всегда проще. Их интерес легко разбудить, хотя и требуется терпение и сноровка, чтобы его поддерживать.

     Подойдя ближе, Дана дождалась, когда дети, перестав обсуждать что-то своё, посмотрят на неё.

     - Хотите загадку? Пять человек погибли из-за игрушечной обезьяны. Как такое произошло? - спросила Дана.

     Дети молчали, и в этом молчании чувствовалась подозрительность. Переглянувшись между собой, они двинулись в обход Даны.

     - Разве вы не хотите попробовать? - она очень старалась, чтобы отчаяние не проступило в голосе. - Даю подсказку - они все ехали на автомобиле.

     Дети зашагали быстрее. Самый высокий из них оглянулся на Дану, а затем сказал остальным:

     - Сумасшедшая какая-то. Валим отсюда.

     - Нет, я не сумасшедшая!

     Отчаяние всё-таки вырвалось на свободу и разнеслось по сторонам громким вскриком. Люди у торгового центра оборачивались на Дану, но это было не то внимание, которое ей требовалось.

     - Я не сумасшедшая, - повторила она тихо, но вокруг уже не было никого, кто бы мог это слышать.

     Дана стояла одна, окружённая пустым пространством. Слабость навалилась вновь. Плечи поникли, и она побрела дальше, продолжая бормотать себе под нос: 'Я не сумасшедшая. Не сумасшедшая. Нет...'

     Но эти слова не имели значения.

     После неудачи у торгового центра что-то внутри Даны выключилось, и она просто пошла куда-то в никуда.

     Смутно помнилось, что несколько раз она натыкалась на людей. Ещё, кажется, едва не попала под машину. Пара человек спрашивали, не нужна ли ей помощь, но едва Дана начинала им загадывать, как они тут же теряли интерес, а затем и сами терялись в толпе.

     И вот сейчас она вдруг остановилась и поняла, что знает, где находится. Небольшой двухэтажный домик впереди был местом обитания Бориса. Здесь он собирал людей, черпая внимание и интерес.

     Дана некоторое время просто смотрела на дом, дожидаясь, сама не зная чего. Кожу на лице щипало - должно быть, от высохших слёз. Вынув из сумочки зеркальце, она взглянула на себя и ужаснулась.

     Не удивительно, что люди спрашивали её насчёт помощи. Красные глаза, дорожки слёз на щеках, прорезавшиеся морщины. Она выглядела лет на сорок пять!

     Влажных салфеток оставалось всего пара штук, но этого хватило, чтобы привести себя в относительный порядок. Теперь она просто выглядела усталой и разбитой. Внешнее совпадало с внутренним полностью.

     Перейдя дорогу, Дана подошла к дому Бориса и постучала в дверь. Ответом была тишина.

     Найдя звонок, она несколько раз нажала кнопку, но снова никто не ответил. Быть может, он куда-то вышел? Отправился за покупками? Или по каким-то другим делам?

     Борис жил ближе всех из остальных, подобных Дане, но эта географическая близость ничего не значила в их отношениях. После того как поделили улицы, чтобы не отбирать друг у друга аудиторию, Дана больше ни с кем из остальных не встречалась. Она даже не могла вспомнить, сколько времени прошло с этого разделения.

     Пять? Десять? Двадцать?

     - Это не имеет значения, - пробормотала она.

     Дана развернулась и успела сделать несколько шагов, когда дверь за её спиной скрипнула. Обернувшись, она заметила большой округлый силуэт, притаившийся в полумраке.

     - Борис?

     - Сироп, мля. Чё надо?

     - Я... Мне...

     Дана замешкалась. Рассказать о том, что с ней произошло? Но что это даст? Вряд ли Борис может чем-то помочь. А если и может, то захочет ли? Ведь случившееся с Даной ему на руку - минус один соперник. Следовательно - больше внимания и интереса.

     - Мне кажется что-то случилось, - всё-таки решилась Дана. - Я потеряла аудиторию. Не могу больше привлечь внимание. Люди шарахаются от меня, едва стоит загадать им ситуацию. Они меня видят и слышат, могут даже говорить, но лишь только я начинаю задавать вопрос, как они уходят.

     Фигура за дверью молча ждала. Полумрак скрывал выражение лица Бориса, и Дана не понимала, какое впечатление произвело её признание. Он сочувствует? Он рад? Что вообще у него на уме?

     - Я, наверное, пойду, - сказала Дана.

     В уголках глаз защипало. Лишь бы вновь не расплакаться. Вытереть слёзы теперь нечем.

     - Уду, - пробормотал Борис. - Заходи давай. У тебя тоже, значит. Хоть какое-то облегчение - не один я такой прокажённый. Надо остальных засуетить тоже. Одного - случайность, но если двоих, то это уже на херь какую-то заразную похоже.

     Вспыхнувшая внутри радость была столь сильной, что Дана не сразу поняла - произошедшее с Борисом не повод для счастья, а ровно наоборот. Если это постигло не только её, но и других, то всё ещё хуже, чем кажется.

     2

     К вечеру собрались у Висы, которая жила в центре города. За большим столом, стоявшим посреди комнаты для сеансов, сидели шестеро и смотрели друг на друга в надежде, что хоть один из них знает ответ на загадку, которую им подкинула жизнь.

     Однако надежда была напрасной.

     Виса - суровая дама в возрасте с красивым, но чересчур надменным лицом - придерживалась мнения, что они просто чем-то прогневили мироздание. Допустили слишком много промахов и теперь болтаются в петле, всё ещё трепыхаясь в попытке продлить агонию.

     Шарлотта - средних лет женщина в ярко салатовом платье и с причёской, похожей на пчелиный улей - доказывала, что это всего лишь игра, которую мироздание затеяло с ними. Нужно просто подобрать правильные слова, и всё станет ясным.

     Борис, горячась и сквернословя, настаивал на том, что ничего страшного не случилось. Надо собраться, вспомнить молодость и походить по улицам, привлекая народ.

     - Не сахарные, мля. Не растаем! Афиши расклеим, рекламу дадим. Снимем, в конце концов, в каком-нибудь торговом центре помещение. Пусть приходят к нам все, кто угодно. Одновременный сеанс, мля! Посмотрим ещё!

     - Из этих букв могли бы собрать куда более значимые слова, - пробормотал Эдуард, отодвигаясь в сторону - экспрессивный Борис при разговоре любил размахивать руками.

     - Халва, мля! По существу есть чего возразить, эрудированный ты наш?

     - Нет, в целом. Позиция ясна, план приемлемый.

     У остальных возражений тоже не нашлось. Шарлотта заявила, что займётся афишами, Виса обещала позаботиться о помещении, Борис должен был продумать программу, а Дане, Эдуарду и Веду - невзрачному, молчаливому, не сказавшему ни слова - поручили привлечь внимание публики.

     Расходились с воодушевлением, но слишком много в нём чувствовалось напускной бравады. Едва стоило выйти на улицу, как Дана вновь почувствовала себя разбитой и старой. С неудовольствием думала, что завтра придётся ходить и разговаривать с людьми. Сдерживаться, чтобы не начать загадывать прямо здесь и сразу. Стараться привлечь, а не отпугнуть.

     Как же она отвыкла от подобной жизни!

     А ещё не давала покоя загадка этого внезапно наступившего бессилия. Дана чувствовала, что в каждой из версий, прозвучавших сегодня, скрывается толика правды. Но какая именно и насколько большая - определить было сложно.

     - Удачи, - сказал Вед, сворачивая в сторону.

     Дана вздрогнула. За всеми размышлениями она не заметила, что он идёт рядом.

     - Да. Тебе тоже удачи.

     Вед криво улыбнулся и скрылся в полумраке, а Дана побрела домой. С каждым шагом она всё больше сутулилась - так меньше болела спина, да и не было теперь рядом тех, перед кем требовалось сохранять видимость того, что не произошло ничего страшного.

     Ведь это было неправдой.

     Площадку они арендовали рядом с фудкортом большого торгового центра. Время для сеанса выбрали в три часа дня субботы - самый аншлаг. Всю оставшуюся неделю расклеивали афиши, раздавали листовки и зазывали людей. Те кивали, обещали прийти, выглядели заинтересованными.

     Дана от каждого обещания чувствовала, как сердце наполняется счастьем. Это, конечно, нельзя было сравнить с вниманием, получаемым на сеансе, но она утешала себя тем, что в субботу всё наверстает.

     Однако в назначенный час никто не пришёл. И пятнадцатью минутами позже. А когда стрелка приблизилась к четырём стало ясно, что это полный провал.

     - Идиоты, мля! - возмущался Борис. - В киношку - идут. В боулинг - идут. К нам - нет! А ведь бесплатно. Абсолютно бесплатно!

     - В кои-то веки я солидарен с мнением нашего экспрессивного товарища, - заметил Эдуард. - Это фиаско.

     - Мы вновь не угадали, - пожала плечами Виса. - Стало на одну версию меньше, и ещё один шаг к нашему забвению.

     Борис вновь разразился гневной тирадой, но без интереса остальных через минуту выдохся.

     Они собрались все за одним столом. Самым угловым. При этом по сторонам избегали смотреть: пустые столы, окружённые пустыми стульями - картина, навевавшая уныние.

     - Вот почему они не хотят? - спросил Борис уже спокойно. - Вот чё им надо? Всё же просто. Пишешь слово. Подставляешь буквы. Зарабатываешь очки. Чё им не нравится?

     - Может быть, это слишком просто? - спросила Шарлотта.

     - Да ты сама попробуй, критиканка. Вот, - он взял лист бумаги, расчерченный на квадраты, вписал в центральную строку 'Борис' и оставил свободными остальные. - Давай, возьми и попробуй.

     - А можно я тоже? - спросил Эдуард. - Думаю, что для меня это не составит труда. Принцип знакомый.

     - Да запросто, - Борис раскраснелся. - Давайте-ка. Ну-ка. И чур без подсказок и гаджетов.

     Эдуард и Шарлотта сели друг напротив друга. Борис - во главу стола. Остальные расположились рядом, стараясь не мешать.

     Спустя секунду у Шарлотты появился 'сироп', а Эдуард после долгих размышлений смог выдать только 'ирис'.

     Борис улыбался, глядя на это. Его раскрасневшееся лицо словно помолодело.

     'Нет, не словно! - вдруг поняла Дана. - Он действительно помолодел. Наше внимание и наш интерес помогают ему'.

     Она посмотрела на остальных. Заметили? Вед выглядел удивлённым, Виса хранила молчание, а Борис, Эдуард и Шарлотта слишком увлеклись сеансом.

     'Надо будет посмотреть по итогам, - подумала Дана. - Если у него действительно прибавится сил, то это будет хоть каким-то выходом. По крайней мере, временным. Но нам понадобятся все, кого здесь нет. Нужно собрать всё внимание, которое мы можем, чтобы продержаться, пока не будет найден настоящий выход'.

     Макс был третьим в списке Даны. И предыдущие два визита не доставили особой радости.

     Нет, Нана, конечно, пообещала прийти и помочь, но она настолько ослабла, что едва почти слышать и ходить. Какая от неё польза?

     Квинт же ничего не обещал. Вежливо выслушал, сообщил, что столкнулся с похожими проблемами, но собирается решать их собственным путём, если только у Даны нет ничего такого, на что можно обменяться.

     Ничего такого у Даны не было. Она ушла и сейчас приближалась к дому Макса, а одновременно с ней в том же направлении спешили люди. Пары, компании... целые толпы! И воздух буквально пронизывали внимание и интерес. Такие сильные, что кожу начало пощипывать от напряжения, повисшего в воздухе.

     'Сомнительно, что у Макса такие же проблемы, как у нас. И вряд ли он соберётся нам помогать', - подумала Дана.

     Ещё два квартала, и она подошла к дому, возле которого выстроилась очередь. Хвост её поворачивал за угол, но и там не заканчивался, а закруглялась дальше. Дана покачала головой. Недоумение нарастало, но вскоре она надеялась найти ответы. Осталось только проникнуть внутрь.

     Однако, едва Дана подошла к двери, как тут же ей преградили дорогу две девушки, похожие друг на друга не одеждой, но жестами и выражением лиц.

     - Куда собралась без очереди?! - спросила одна из девушек. - Вставай в конец. Мы тут два часа не просто так стояли!

     - Я всего лишь посмотрю.

     - Нечего смотреть. Вставай в очередь!

     - Но я знаю Макса.

     - И что? Мы тоже его знаем, - подал голос подросток в кожаной куртке, вставая рядом с девушками. - Иди в очередь, тебе говорят.

     Дана прикинула, сможет ли она проскочить мимо и заглянуть внутрь. Пожалуй, нет. А если и получится, то разгневанная толпа вышвырнет её вон, едва она успеет найти Макса. И повезёт, если они ограничатся только этим. Интерес в этих людях оказался настолько силён, что, того и гляди, мог перерасти в агрессию.

     И что же, просто ждать? Ответ пришёл сам собой, хотя Дана и почувствовала укол совести, когда поняла, что собирается делать. Раньше ей и в голову бы не пришло паразитировать на чужом интересе.

     - Давайте, я вам пока загадку загадаю, чтобы не так скучно было ждать? - предложила она.

     - Давайте, женщина, вы просто встанете в конец очереди. Нам здесь и без вас не скучно, - Седовласый мужчина в костюме схватил Дану за руку и оттащил от входа.

     Вырвавшись, Дана двинулась в конец очереди, а вслед ей летели смешки. Это было новое, незнакомое ощущение, и она так и не смогла определиться, что же ей больше не нравится - когда люди её игнорируют, или же когда смеются вслед.

     Впрочем, у неё в запасе было несколько часов, чтобы подумать над этим. Судя по тому, как двигалась очередь, к двери Дана подойдёт не скоро.

     'Ну и пусть, - решила она. - Ноги болят, но от меня не убудет. Торопиться некуда. Макс, скорее всего, ничем не поможет, но я хоть увижу, чем же ему удаётся завлекать людей, когда к нам не пришло ни одного человека'.

     Увидеть ей действительно удалось. Но это оказалось куда хуже, чем она могла предположить.

     3

     - Стреляют? - переспросил Борис. - Прям натурально?

     - Нет, краской. Город засыпает, просыпается мафия, достаёт пистолеты и стреляет краской. Затем просыпается комиссар. Он обыскивает людей очень тщательно, хотя пистолеты найти легко - они большие и обычно прячутся под пиджак или в сумочку. Но комиссар всё равно тщательно всех ощупывает. Если найдет пистолет, то надевает на этого человека наручники. А когда город просыпается, то люди просто начинают тыкать пальцами друг в друга, почти ничего не говоря. Кто громче кричит, тот и прав. Выбрали человека, привязали к стулу и током бьют. Не сильно, никто вроде не умер, но они кричат от боли.

     Дана закончила и села. В глазах остальных читалось недоверие. Сложно было представить, что подобное действительно происходит. И что люди соглашаются на это добровольно, из интереса.

     Но Дана видела, как после сеанса они снова вставали в конец очереди, обсуждая произошедшее. Видела, каким молодым и энергичным выглядел Макс. Чувствовала, как его переполняет внимание.

     - Это дикость, - сказал Эдуард медленно. - Форменная дикость, которой нет объяснения. Неужели, нам всем нужно придумать что-то подобное, чтобы вернуть внимание?

     - Я не смогу, - Дана покачала головой. - Я, пока шла сюда, размышляла над этим, но поняла, что не смогу. Мне просто не придёт в голову ничего подобного.

     - А я смогу, - Виса холодно улыбнулась. - Но не буду. Должна быть грань, которую преступать нельзя.

     Остальные лишь сочувственно вздыхали. Казалось, то, что рассказала Дана, всё ещё стоит у них перед глазами.

     - Я начинаю склоняться к тому, что Виса права, - медленно произнесла Шарлотта. - Мы прогневали мир, и он от нас отвернулся. Теперь выживут такие, как Макс. С этой жестокостью, насилием, похотью. А что ждёт всех нас? Я почти крестьянин, которому не уйти, но букву последнюю только смени, как сам не уйдёшь от судьбы...

     - Смерть, - неожиданно подал голос Вед и тут же смутился.

     - Да, - Шарлотта улыбнулась. - Хоть я была бы рада, если бы нашёлся другой ответ. Но мне приятно ваше внимание, молодой человек.

     - Нам всем приятно чужое внимание, - буркнул Борис. - Но стоит подумать о том, как бы его привлечь побольше.

     - Надо меняться, - сказала Дана. - Мы можем попробовать. Не так, как Макс, но что-то же можем изменить, чтобы привлечь людей. Попытаться понять и подстроиться под них. Больше взаимодействия? Или стоит придумать нечто новое? Например, мы с Шарлоттой могли бы попробовать совместный сеанс. Ну или Эдуард с Борисом.

     Вновь воцарилось молчание. Взгляды блуждали по комнате в поисках подсказки. Легко сказать, что нужно меняться, но ведь они никогда этого не делали! Начиная с тех пор как появились в мире и заняли своё место в интересах людей, купаясь во внимании.

     'Но теперь пришла наша очередь внимать людям, - подумала Дана. - Почему бы и нет, в самом деле?'

     Наконец, молчание прервал лёгкий кашель. Эдуард посмотрел на Бориса с сомнением, и с ещё большим сомнением произнёс:

     - Что ж, мы можем попробовать, если наш красноречивый товарищ не будет возражать. Но для того нам нужно определить правила. Чтобы не было двояких трактовок.

     - Трактор, мля, - хмыкнул Борис. - Затарахтел тут. Давай, интеллигент, попробуем. Чё ещё остаётся...

     - Но сначала я проведу сеанс, - подала голос Виса. - Не хочу никого обижать, но в прошлый раз мы провели сеансы для всех, кроме меня.

     Эта фраза заставила Дану задуматься кое о чём. Она оглянулась и нашла взглядом Веда. Тот сидел в углу и, казалось, из бледного стал уже пепельно-серым.

     'Вот кому не помешает сеанс, - подумала Дана. - Только Вед слишком стеснительный, чтобы попросить'.

     С того момента, как они решили разнообразить свои сеансы, прошла неделя. Хотя Дана понимала, что по её итогам рано делать выводы, ощущение бессилия затопило её полностью.

     Людям было неинтересно. Они по-прежнему кивали, когда их приглашали, иной раз долго расспрашивали, словно действительно старались понять, а затем попросту не приходили. Столы и стулья оставались пустыми.

     Различные комбинации сеансов не приносили успеха. Менялись правила, происходили объединения, но всё безрезультатно.

     Лишь один эпизод нарушил воцарившееся уныние: однажды на их попечение оставили пятилетнего ребёнка. Его мама решила, что именно среди этих столов и стульев находится детская игровая комната в торговом центре.

     Впрочем, ребёнок не хотел участвовать в сеансах. Ему нравилось только пинать Бориса по коленке, прятаться под столами и опрокидывать стулья.

     Когда малыша наконец-то забрали, все вздохнули с облегчением.

     - Быть может, он запомнит нас? - Эдуард пытался найти плюсы в произошедшем. - Подрастёт и примет участие в сеансе...

     - Конечно, - улыбнулась Виса. - Борис ему очень понравился. Столько всего осталось, что ещё можно у него пнуть.

     Смех был таким же безрадостным, как и сложившееся положение.

     - Надо заканчивать с этим, - сказал Борис, растерявший в последнее время присущую ему живость. - Подохнуть тихо себе в уголочке, и дело с концом. Всё равно ничё не получается. Если кто и нужен людям, то это точняк не мы. А у Макса наверняка аншлаг.

     - Это не обязательно, - Эдуард положил на стол телефон. - Увидел ещё вчера, но решил вам пока не рассказывать. Сейчас, думаю, можно.

     На экране горела заставка 'Город просыпается'.

     - Это приложение, - продолжал Эдуард. - Примитивное, с минимумом функций, но позволяет взаимодействовать с другими людьми. Теперь им не обязательно приходить к Максу. Они могут посещать сеансы дома, на работе, в транспорте - где угодно. Быть может, это и есть то будущее, к которому нам надо стремиться? Раз уж все наши планы провалились, то почему бы и не воспользоваться чужим опытом.

     - Это может сработать, - пробормотала Виса. - Это та грань, которую я готова преступить.

     - Но не для всях, - сказала Дана. - Борис, ты, Эдуард - у вас есть шанс. Но что делать мне или Шарлотте?

     На секунду взгляд задержался на Веде, который с привычным отсутствующим видом сидел в отдалении. Дана попыталась вспомнить, в чём заключается его сеансы, но так и не смогла. Кажется... нет! Ничего не может казаться! Они их так ни разу и не провели.

     Тем временем вопрос, который задала Дана, так и остался без ответа. Остальные молча отводили взгляды. Шарлотта при этом не казалась расстроенной. Она словно не понимала, что происходит.

     - Да делайте, что хотите! - Дана разозлилась. - Желаете выбрать путь Макса - вперёд! Только сначала мы проведём сеанс для Веда. Посмотрите на него, он же еле держится. Для всех остальных мы проводили, теперь пришла его очередь.

     - Никаких больше сеансов среди своих, - Эдуард неожиданно жёстко ударил по столу. - Не знаю, как вы, а я давно понял - это не даёт нам силы, а лишь перераспределяет их. Мы выглядим не лучше, чем полторы недели назад, а только хуже. Внимание ходит по кругу, а мы каждый день отщипываем от него по кусочку, чтобы выжить.

     - Он прав, - сказала Виса. - Я тоже это почувствовала.

     - Вчера у меня выпал зуб, - сообщила Шарлотта и широко улыбнулась, демонстрируя, где именно.

     Пока остальные вновь задумчиво отводили взгляды, Дана пересела к Шарлотте поближе и взяла её за руку.

     - Уходите, - сказала Дана в сторону Бориса, Эдуарда и Висы. - Я не чувствую, что этот путь правильный. Не могу доказать, но не чувствую. И если для вас не важно, каким образом получать внимание, то для меня это имеет значение.

     - Надо идти, наверное, - подал голос Вед. - Скоро торговый центр закроется.

     Дана машинально кивнула. Вед говорил это уже третий раз за последние полчаса. И каждый раз она соглашалась.

     Но ей не хотелось вставать и куда-то идти. Сидеть здесь, чувствовать боль от разочарования и обиды, лелеять тяжесть в груди и резкие уколы в висках, как символ надвигающегося конца - всё это мучительно, но Дана хотя бы не в одиночестве. А что дома? Пустая комната с пустыми стульями. Звенящая тишина. В душе дыра, которую нельзя заполнить одной только болью. Нужны люди. Или хотя бы Вед с Шарлоттой.

     Вдобавок, здесь и сейчас можно было размышлять, как же так получилось, что они оказались в подобной ситуации. Ничего из того, что помнила Дана, не могло к этому привести. Да, времена стали тяжёлые, но у медленного угасания был какой-то смысл и понятные этапы, в то время как неожиданная потеря аудитории посреди сеанса казалась чем-то невразумительным.

     - Ведь и раньше так было, - сказала Дана.

     - Что? - встрепенулась Шарлотта, которая уже некоторое время посапывала на стуле. - О чём ты, милая?

     - Да, раньше тоже было так. Людям требовалось то кино, то телефоны, то ещё что-нибудь. Но я не помню, чтобы это нас волновало. И не помню, чтобы это нас касалось. Дело ведь не в том, что мы стали не нужны людям. Дело в чём-то ином.

     - И в чём же? - спросил Вед. Он придвинулся ближе и пристально смотрел в лицо Дане. - В чём дело?

     Она лишь покачала головой. Ответа у неё не было.

     - Нужно спросить у духов, - сказала Шарлотта. - Если никто из нас не знает, то духи должны знать точно. Не смотрите на меня так! Я ещё из ума не выжила. Я просто вспомнила - раньше у меня был приятель, Спирит. Тогда мы и подобные нам часто общались друг с другом. И бывали на чужих сеансах. Не видели в этом ничего зазорного. И вот Спирит умел спрашивать у духов, а те ему отвечали.

     - Ну и где сейчас этот Спирит? - спросила Дана. - Почему он не пришёл?

     - Он уехал. За границу. Здесь ему не хватало внимания, а там его сеансы ценят. Ну что, возьмёмся за руки и спросим у духов?

     Дана с сомнением посмотрела на Шарлотту. Лицо у той раскраснелось, глаза блестели. Что это? Подступающее слабоумие? Или же она действительно знает, что делает? Вед тоже не выглядел обрадованным такой перспективой.

     И всё же Дана протянула руку. Ничего не выйдет, но это подарит ещё одну отсрочку от необходимости идти домой. Так что пусть будет разговор с духами - не лучше и не хуже разговора с самой собой. Хоть что-то новое.

     - Давай, давай, - сказала Шарлотта. - Ты тоже, юноша.

     Вед протянул руку Шарлотте, а вторую - Дане. Несколько секунд они так сидели, и ничего не происходило.

     Хотя нет, кое-что было. Дана неожиданно почувствовала себя 'целой'. Чуть утихла боль, чуть яснее в голове. Как будто она каким-то образом получила толику внимания от людей.

     - Нужно же что-то вслух, - забормотала Шарлотта. - Их спрашивают вслух. Но Спирит просто задавал вопросы, а я так не умею...

     - Попробуй, как умеешь. Как ты хочешь, - тихо сказал Вед, и Дана поразилась тому, как преобразился его голос: глубокий, спокойный, наполненный силой.

     - Твоя правда. Как умею и как хочу... - Шарлотта на секунду замолчала, а потом тряхнула волосами и улыбнулась. - Нас много в голове, возьми одну. Её в конце ты затверди. В начало помести Луну и до серпа укороти.

     Слова гулко разлетелись по торговому центру и растворились в звуке шагов и мягком шелесте эскалатора. Над столом повисла тишина. Дана почувствовала, что рука Веда стала мокрой от пота.

     - Смысл, - сказала она спустя несколько секунд. - Да, ответ - смысл. Но духи ведь так ничего и не ответили. Что ты хотела спросить у них этим вопросом?

     - Я ничего не спрашивала, - Шарлотта лучилась от счастья. - Я не могла спрашивать так, как это делал Спирит. Я позволила духам спросить вместо меня. И вот ты дала ответ. И пусть непонятный, но он у нас есть, милая.

     - Хилая! - раздался крик Бориса, а после показался и он сам. - Вот нахрена вам мобилы, если вы их все повырубали?

     Дана вытащила из кармана телефон - горели сообщения о пропущенных вызовах. Но звук она выключила перед тем, как они сели за стол, так что...

     - Пойдёмте скорей, вы должны это увидеть! - Борис не стал подходить ближе, а только махал. - Шевелитесь, полудохлики!

     Дана поморщилась, но встала и подала руку Шарлотте. Это должно быть чем-то действительно важным, раз Борис сам пришёл за ними.

     4

     Комната, в которой Макс проводил сеансы, была разгромлена. Стулья разбросаны по углам, стол перевёрнут. Одна из стен почти полностью в пятнах краски.

     Единственным уцелевшим оставался только привинченный к полу стул для приговорённых к казни. Сейчас на нём сидел Макс, обессиленный и усталый. Его лицо прорезали морщины, волосы покрылись инеем седины.

     Эдуард и Виса стояли возле дальней стены и молчали, даже не смотря в сторону хозяина помещения.

     - Мы застали его в таком состоянии, - сказала Виса. - Ну и никаких толп, о которых ты нам рассказывала. Я не отрицаю, так могло быть неделю назад, но сейчас, как ты видишь, Макс в том же положении, что и мы. Если не хуже. Мы-то уже привыкли и смирились со своей судьбой, а вот он, кажется, потерял всё совсем недавно.

     - Утром, - пробормотал Макс. - Утром никто не пришёл, и конец.

     - А кто же тогда разгромил здесь всё? - спросила Дана.

     - Я разозлился, когда понял, что они не придут. И на телефонах... люди пользуются, а внимание идёт не мне. Я спрашивал их. Ходил и спрашивал. Уговаривал вернуться, но им не хочется. Стало скучно. Всё приелось. Сказали, что больше не хотят.

     Макс говорил всё тише и тише. Последние слова были произнесены еле слышным шёпотом.

     - Гхм, - Эдуард откашлялся. - Мне кажется, Макс продержался только за счёт новизны. Какое-то время ему удавалось обманывать то, что случилось с нами, но теперь и его настигло это неизвестное проклятье.

     - Нет, это не так, - Дана покачала головой. - Тут было другое. Мы тоже придумывали новое, но люди к нам не шли. Одной новизной не объяснить.

     - Мяснить, мля. И чё тогда? В чём прикол?

     - В смысле, - Дана почувствовала, что она на верном пути. - В том смысле, который мы вкладывали в сеансы. Макс выбрал совсем другой смысл, но что-то пошло не так - смысл отверг его или же Макс не смог больше ему следовать. Я не знаю, что конкретно случилось, но дело в смысле, это совершенно точно.

     - И откуда, позвольте полюбопытствовать, вдруг родилась такая теория? - Эдуард приподнял бровь.

     Дана посмотрела на Шарлотту, и та улыбнулась ей в ответ.

     - Вы верите в духов? - спросила Дана. - Если нет, то самое время начинать.

     Спустя час комната была приведена в относительный порядок, а история про Спирита и общение с духом рассказана. Даже Макс чуточку пришёл в себя. Он ходил по комнате, подбирая то одну вещь, то другую, и пытался найти им место. Всё обычно заканчивалось тем, что вещь аккуратно забирали и ставили на первый попавшийся стол, а Макс брался за следующую.

     Дана поглядывала на остальных и удивлялась тому, что за последние две недели они стали ей намного родней и ближе, чем раньше. Она даже готова была назвать их семьёй. Странным набором дядюшек и тётушек разной степени вменяемости, но каждый из них в чём-то был симпатичен. И, пожалуй, Дана бы не возражала видеться чаще, когда всё это наконец-то закончится.

     'Если это закончится хорошо, разумеется', - напомнила она себе.

     Хорошее настроение едва не улетучилось от этой мысли, но Дана сумела поймать его за кончик и сосредоточилась на этом ощущении, раздувая его, словно потухший уголёк.

     - Ещё какие-нибудь гениальные прозрения есть? - спросила Виса, когда с уборкой было покончено. - Может быть, духи сказали ещё что-то?

     - Нет, не сказали. Но мы и сами можем найти остальное. Это ведь как в ситуациях, которые я загадываю. Очень похоже. Нам осталось только соединить все факты, чтобы понять, что же случилось.

     - Лучилось, - пробормотал Борис. - Луч и лось, мля. Не обращайте внимания, это я машинально. Нервы шалят. Лучше факты излагайте.

     - Да, факты, - Дана кивнула. - Мы в самом начале были очень близки. При первом собрании Виса сказала, что мы допустили ошибку, и мироздание нас покарало. А Шарлотта настаивала, что мы попросту должны отгадать эту загадку. Вот отгадка - смысл. Мы допустили ошибку. Мы стали вкладывать в наши сеансы совсем не тот смысл, что раньше. Понимаете?

     - Признаться, не очень, милая, - Шарлотта пожала плечами. - Что именно мы стали делать не так?

     - Это не имеет значения. Не 'что', а 'зачем'.

     - Чтобы выжить, - подал голос Вед. - Проводить сеансы, чтобы почувствовать внимание. Чтобы получить чужой интерес. Не потому, что так хочется. И не потому, что самим интересно. А чтобы насытиться и не умереть. Почувствовать себя сильными, покрасоваться перед другими...

     Борис шумно вздохнул, встал, обошёл стул по кругу и снова сел. Виса прикрыла лицо руками. По щекам Шарлотты текли слёзы. Макс уткнул голову в колени. Эдуард сделал вид, что его интересует потолок.

     Дана и сама чувствовала, как в глазах противно защипало. То, что озвучил Вед... это было правдой. Жёстко сказанной, но именно правдой. Они перестали получать удовольствие и дарить его людям. Превратились в механические машины. Ничем не лучше тех развлечений, в которые люди утыкались в своих гаджетах.

     - И что делать? - спросила Виса, и её голос дрожал. - Как же нам вернуть этот смысл? Вряд ли мы просто начнём стараться для себя, и люди к нам потянутся.

     - Да, так не получится, - сказала Дана. - Ты права. Мы же будем помнить, зачем это делаем. Будем расстраиваться, если не получится, и злиться на людей, что они нас не ценят. И опять придём к тому же самому.

     - Надо спросить духов, - произнесла Шарлотта, игнорируя недоуменные взгляды. - Они бы не стали давать подсказку просто так. Они хотят нам помочь!

     Снова круг и сцепленные руки. Справа от Даны стоял Макс, слева - Борис. Напряжение и серьёзность достигли такого размаха, что Дану едва не захватила истерика. Сдерживаться помогало только осознание того, что если она сейчас засмеётся, то все остальные решат, что их разыгрывают. И потребуется время, чтобы убедить их снова попробовать.

     - Смысл ушёл от нас, и никак не получается вернуть его обратно. В чём причина? - спросила Дана.

     Ответом было лишь сосредоточенное пыхтение Бориса рядом. Оно притягивало всё внимание и не давало сосредоточиться.

     - И что дальше? - спросил Эдуард. - Озарение тебя ещё не посетило?

     - Нет. В прошлый раз Шарлотта задавала вопрос, а ответ нашла я. Так что, должно быть, озарение посетит кого-то из вас.

     - Что-то я ничего не чувствую, - призналась Шарлотта.

     - И я.

     - Я тоже.

     - Вот же, мля. Что-то никто из нас ничего не чувствует. Может потому, что паренёк сачкует?

     Дана нахмурилась, а затем быстро пересчитала людей в круге. Одного не хватало. И этот один сидел там же, где и раньше. Смотрел на свои руки и чему-то улыбался. Как они его не заметили, когда вставали в круг?

     - Вы не тем занимаетесь. Задаёте не те вопросы, и делаете совсем не то, что надо.

     - В последнее время вы стали вести себя вызывающе, молодой человек, - покачал головой Эдуард. - Извольте объясниться.

     - Я то радуюсь, а то печалюсь, - ответил Вед. - Радуюсь, когда вы начинаете идти в нужном направлении. Удивляюсь даже иногда. А потом вы снова сворачиваете куда-то не туда, и у меня внутри разочарование. Как вы думаете, почему?

     Он встал и подошёл к кругу. Остановился между Максом и Даной, но не сделал попытки взять их за руки.

     - Потому что решил сменить смысл своей жизни, - пробормотал Макс. - Не увлекать людей, не дарить им возможность общаться, не учить отстаивать своё мнение... а просто добавить больше насилия и натуралистичности.

     Вед стиснул правой рукой плечо Макса и чуть грустно улыбнулся.

     Дана почувствовала, как щёки её покраснели. Она смотрела на Веда и едва сдерживалась, чтобы не накинуться на него.

     Он всё это время был рядом! Смысл или нечто большее, но он всё время был рядом с ними, а они даже не заметили...

     - Ты... - протянула Дана. - Ты мог бы сказать мне. Пусть не сразу, но потом мог бы. Ведь я желала брать чужой смысл. До самого конца не желала. Так почему ты молчал?

     - Если давать ответы сразу, то в чём тогда смысл игры? - Вед вновь улыбнулся, теперь уже ей, и положил левую руку на плечо Дане.

     - Милый, не знаю в чём твоя цель, но если ты пришёл судить нас, то суди, - Шарлотта говорила тихо, и голос её полнился грустью.

     - Нет, - Вед помотал головой. - Сначала я хотел это сделать. Потом мне стало интересно, к чему всё это придёт. А затем я понял, что нужно дать вам пару подсказок. Чтобы было честно. Я их дал. А теперь Дана загадает правильную ситуацию, а Макс даст правильный ответ. У них получится. Я не сомневаюсь.

     Быть может, Вед и не сомневался, но сама Дана ничего подобного не чувствовала. Правильная ситуация? Что это значит? Чтобы она была правдивой? Чтобы она была интересной? Чтобы она была той, что хочется услышать?

     'Ситуация. Вот в чём смысл, - поняла Дана. - Я знаю, что Макс даст правильный ответ, и мне остаётся загадать ту ситуацию, которую я хочу'.

     - Мы утратили смысл, но затем обрели его вновь. Как это произошло?

     Она могла только надеяться, что сформулировала правильно. Второго шанса не будет.

     - Город засыпает, - в горле у Макс запершило, он откашлялся, а когда продолжил, то заговорил громко и чётко. - Город засыпает словами. Слова полны смысла. Мы ходим и собираем эти слова. Кто-то берёт эрудицию. Кто-то умение сопоставлять факты. Кто-то решает, что ему необходима коммуникация. Некоторые берут острые ощущения. Все мы берём по горсти любопытства и соперничества. Город просыпается. Люди идут по своим делам, не зная, но чувствуя, что мы здесь. Мы рядом. Мы готовы делиться словами и смыслами. Мы готовы отдавать и получать внимание взамен. Сегодня в городе никто не будет казнён, и никто не будет убит ночью. Город заснёт и проснётся обновлённым.

     Дана закрыла глаза, представив себе эту картину. Прекрасную и умиротворяющую. В неё хотелось верить.

     - Ну вот, - тихо сказал голос рядом. - Главное - правильно подсказать, а там всегда можно додуматься до нужного ответа.

     - Ты и есть смысл? - спросила Дана.

     - Нет. Я всего лишь ведущий, но я помню правила. А когда следуешь им, смысл обязательно приходит.

     5

     Дана проснулась от стука в дверь. Открыв глаза, она посмотрела на будильник - семь утра. Обычно она в это время уже готовилась к сеансу, но все эти вчерашние головоломки и поиски смысла... после такого требовался отдых.

     Встав, Дана накинула халат и поспешила к дверям, гадая, кому это не спится в такую рань. Проходя мимо зеркала, она мельком взглянула на себя и, уже сделав пару шагов, вернулась, чтобы рассмотреть пристальней.

     Морщины пропали. Волосы стали гуще, а глаза больше не выглядели бесцветными. Да и во всём теле жила необычайная лёгкость, которую трудно было ожидать после нескольких часов сна.

     - Да, всё было по-настоящему, - сказала Дана своему отражению.

     Она бы простояла и дольше, выискивая другие подтверждения тому, что кошмар окончился, но требовательный стук заставил поспешить.

     За дверью оказался серьёзный молодой человек в очках и с кожаным портфелем. Тот самый, что ушёл с последнего сеанса, когда Дана утратила смысл, а вместе с ним - умение удерживать аудиторию.

     - Простите, что так рано, - сказал молодой человек, продолжая сохранять серьёзность. - Я опаздываю на работу, потому давайте решим этот вопрос быстро - мужчина ведь сам его отгрыз? Палец?

     Дане потребовалось секунд пять, прежде чем она вспомнила ту загадку.

     - Да, сам...

     - Вы сказали, что там, в море, был не один человек. Предположу, что второй тоже мужчина. Возможно, они поспорили: кто первый доплывёт и коснётся женщины, с тем она и останется. И один из них отгрыз палец и кинул ей, благодаря чему выиграл пари. Поэтому-то он и счастлив. Я прав?

     - Да, совершенно правы! - Дана широко улыбнулась.

     - Хорошо, - молодой человек вздохнул. - Две недели размышлял над этим. Ни о чём другом думать не мог. Спасибо и хорошего дня!

     Дана ещё долго стояла на пороге и смотрела, как удаляется молодой человек и как постепенно просыпается город, засыпанный словами и смыслами. Стояла и чувствовала, как бурлит внутри и жаждет действий то, что она собирала ночью горстями.

     Не растратить бы.

     - ...говорят, что умирать страшно только в первый раз, - шепчет хмурый дед, хватая меня за руку и преданно заглядывая в глаза. - Брешут скоты.

     Вежливо отмахнувшись от очередного сумасшедшего на моём жизненном пути, продолжаю идти дальше. Протискиваюсь сквозь толпу, поднимаюсь на эскалаторе, пытаюсь вспомнить цель своего путешествия.

     Что-то брезжит на периферии сознания. Что-то очень простое и очевидное, но не удаётся это ухватить. Это как с правилами русского языка. Они все просты и понятны, но я до сих пор путаюсь в 'не' и 'ни' и много ещё в чём.

     'Вспоминай, - говорю я себе, пытаясь успокоиться. - Начни с простого: откуда ты пришёл?'

     'От Алинки, - отвечаю. - Сидел и рассматривал фотографии нашей последней 'poker-party', как высокопарно именует Серёженька посиделки в прокуренной комнате со стёршимися фишками и замусоленными картами. Алинка один раз побывала и заявила, что можно устроить замечательную фотосессию. И уже на ней ругала на чём свет стоит комнату, в которой невозможно приткнуть вспышку, и нас за то, что отвлекаемся и ведём себя неестественно'.

     'Ну это ты молодец, что вспомнил', - продолжаю разговор сам с собой и постепенно успокаиваюсь. Человек, который столько подробностей оставил в памяти, просто не может быть сумасшедшим.

     'Ещё какой молодец, - подтверждаю. - А потом мне позвонили, и я поехал'.

     'Кто позвонил?'

     И всё. Тишина в ответ.

     А ведь важный звонок был, на сто процентов уверен. Какой-нибудь вопрос жизни и смерти, не иначе.

     Чьей?

     - Брешут скоты, - повторяет дед, возникший из ниоткуда. Оставшись позади, он умудрился оказаться впереди меня и теперь, ухмыляясь, стоит и ждёт, когда я поднимусь.

     А когда доезжаю, толкает меня, смеётся тонким противным голосом и разве что не пританцовывает, пока я лечу сквозь расступающихся людей...

     ...пан Вроцлав сошёл с ума на пятьдесят пятом году жизни. Долгое время ходил, изнывал от безделья, смотрел на детей и внуков, а потом двинулся умом.

     Сразу и без вариантов.

     - Ечко-бречко! - сказал он родным, подхватил посох, хлеба пару краюх и вышел из дома, чтобы больше никогда не вернуться.

     Справедливости ради, остановить его никто не пытался. Пан Вроцлав имел нрав хмурый, руку твёрдую, а мышление косное, потому родные только вздохнули спокойно. Решили - пускай проваливается на все четыре стороны или какие ещё, если найдёт. С сумасшедшего спрос небольшой, а то, что мог - дом, да маленький участок земли - он уже отдал.

     Ечко-бречко, пан Вроцлав! Ечко-бречко!

     Поговаривали, что недалеко он ушёл. Разбойникам приглянулась добротная одежда, которую хмурый пан отдавать не хотел. Вот и убили, но, как выяснилось, не совсем. Ночью из оврага близ Гданьска выбрался бородатый, сердитый и совершенно голый пан Вроцлав. Поднял руку, потряс ею в порыве гнева, словно грозил самому небу или ещё кому. Сплюнул, пробурчал своё любимое 'Ечко-бречко...' и пошёл дальше.

     Но мало ли что поговаривали.

     '...какой бред', - успел подумать я, прежде чем ударился головой об пол.

     В следующую секунду я открыл глаза и увидел родную комнату и родной же диван, с которого умудрился свалиться и теперь возлежал на полу, запутавшись в одеяле.

     'Это что получается? - поинтересовался я у рациональной части своего сознания. - Вот такой вот дурацкий сон случился? Сначала сумасшедший дед, а потом сумасшедший пан? К чему, кстати, снятся психи? И не заразно ли это, особенно через сон?'

     Рациональная часть сказала, что такое количество свалившихся на неё вопросов она будет переваривать ещё несколько лет и только потом даст ответы. На всё и сразу. А если повезёт, то и в нужном порядке. В общем, просветление в одночасье не грозило. Вместо этого пришлось обратить внимание на телефон, который скрёб пол, уползая под диван.

     - Алло?

     - Привет. Не желаешь сегодня в покер поиграть? Алинка обещала пофоткать.

     'А разве не уже?' - хотел спросить я, медленно холодея и чувствуя, как телефон и бурчащий в нем Серёженька становятся далёкими и ирреальными. Но вот рациональная часть, вздохнув, всё же вылезла из своего удобного мирка, который она обустроила где-то на задворках моей души.

     - Конечно, а во сколько?

     - Ориентировочно в семь, но может кто-то припоздает.

     - Ладно, до встречи.

     Телефон вернулся на пол, я и одеяло вновь оказались на диване, а рациональная часть сознания вернулась туда, откуда пришла. Отсутствовало только ощущение реальности происходящего, а его очень не хватало.

     - Ничего ведь страшного не произошло, - сказал я. - Ну приснился тебе вещий сон, ну с кем не бывает? Конечно, до четверга ещё далеко, да и дождей уже давно не случалось, но это же не отменяет того, что тебе мог присниться вещий сон? Вполне себе бредовый, сумбурный и непонятный. Им так положено, чтобы люди мучились, расшифровывая, а не на блюдечке знание о будущем получали. В твоей жизни и похлеще происшествия случались. И ничего, жив же.

     Про 'происшествия похлеще' я, разумеется, привирал. Чего не сделаешь, чтобы успокоить, грозившее пошатнуться сознание.

     И ведь помогло. Встал, оделся, собрался неторопливо и пошёл гулять по улицам. До покера ещё было время, которое я мог позволить себе провести под сентябрьским ветром в компании Фрэнка Дюваля и падающих листьев. Перед выходом из дома, помнится, посетила предательская мысль, что там, на улице, легко можно встретить этого сумасшедшего деда. Пан Вроцлав он или не пан - значения не имело. Но я подавил этот малодушный позыв спрятаться в квартире и носа не высовывать. С такими мыслями надо держать ухо востро. Один раз поддашься, а потом будешь делать это всё чаще и чаще.

     И ожидания меня не обманули. Я спокойно прогулялся, хотя и оглядывался поначалу, выискивая следы своего вещего кошмара. Всё было прекрасно и даже сверх того: погода, как нарочно, решила побаловать меня солнечным утром; кофе из автомата в торговом центре согрел сердце, а сигареты выжгли страх; прохожие на улицах постоянно улыбались друг другу, да и мне тоже.

     В общем, к моменту, когда я пришёл играть в покер, всё оказалось в полном порядке, насколько вообще это слово применимо к человеческой жизни.

     И хотя Алинка так же, как в воспоминаниях внутри сна - откуда, кстати, во сне могут быть воспоминания? - ругалась на всё и вся, в попытках пристроить вспышку, а друзья-товарищи вели себя согласно розданным им в прошлый раз ролям, карты мне приходили другие. Это, пожалуй, являлось наилучшим доказательством того, что реальность не собиралась полностью повторять сон.

     Однако расслабился я зря. Историю ещё не рассказали до конца.

     Второй раз старикан повстречался мне через месяц. Уже был неспокойный октябрь, который никак не мог определиться: стоит ему быть дождливым и ветреным или можно порадовать напоследок жителей тёплым солнцем. В итоге, он просто чередовал дни, не в силах остановиться на чём-то одном.

     В этот самый октябрь я вновь куда-то шёл. Вернее, я вновь шёл откуда-то. От Серёженьки, которому оказывал первую компьютерную помощь. Болезни его избегали, но в качестве компенсации старенький комп Серёженьки постоянно превращался в рассадник вирусов. Какое-то время они мирно сосуществовали, никому не мешая, но потом кто-то нарушал паритет, и начинались боевые действия вплоть до ввода миротворческих сил в лице меня или кого-нибудь другого, сведущего в таинственном шаманстве над техникой.

     И вот, покончив с хворями и получив свои законные две бутылки импортной 'Крушовицы', я шёл довольный жизнью, сегодняшним солнечным октябрём, пивом и предстоящим просмотром чего-нибудь светлого и радостного из той огромной коллекции фильмов, которая лежала для 'посмотреть' и всё страдала из-за отсутствия у меня времени.

     Страдать ей пришлось и сегодня.

     Сумасшедший дед, вынырнувший из-за угла, улыбнулся мне, отчего пиво разом потеряло вкус, а солнце будто поблекло. Затем неторопливой походкой, словно зная, что я никуда не денусь, старик заковылял в мою сторону.

     Почему я в тот момент не побежал - не могу сказать. Нет, я не превратился разом в любителя сумасшедших стариков и не захотел вдруг послушать про 'брешут скоты' или ещё что-нибудь вроде 'ечко-бречко'. Да, я испугался, но остался стоять не из-за страха.

     Просто я ясно и отчётливо понял, что могу убежать от старикана и бегать ещё очень долго. Он не всемогущ и понадобится какое-то время, чтобы разыскать меня. И мы можем с ним играть в прятки до тех пор, пока однажды кто-то из нас не умрёт. Причём шансов у меня куда как больше.

     Это как поход к стоматологу. Можно сколько угодно бояться. Можно бегать и мужественно терпеть боль. Но если не набраться смелости и не пойти лечиться, то рискуешь лишиться зубов, и провести кучу времени страдая.

     Я не люблю стоматологов, но боли я боюсь больше.

     ...мы идём в сторону набережной мимо заброшенных детских садов и недостроенного теннисного центра. Я знаю эту дорогу и здесь некуда больше идти.

     Мой спутник что-то бормочет, двигаясь чуть впереди. Я не слушаю его, потому что слова и не предназначены, чтобы слушать. Они нужны, чтобы заполнять вакуум. Чтобы не случилось тишины. Той, которая от слова 'гнетущая'.

     Так и шагаем.

     И на душе легко. Не спокойно, а именно легко. Трудное решение принято, первый шаг сделан, и ты попросту идёшь, чуть усмехаясь собственным страхам и сомнениям. Так и хочется сказать: 'Ну вот и всё, потому что совсем всё'. Когда-то это у меня любимая присказка была.

     Но я не говорю.

     Потому что пока ещё не 'всё'. Совсем не.

     Вот уже осенняя набережная. Безлюдная. Лишь невесть откуда принесённые листья, песок, галька и мусор. Последнего, кажется, вдвое больше, чем всего остального вместе взятого. Впрочем, в какой-то момент привыкаешь.

     Набережная сегодня - самое место для прогулок. Нет дождя, и солнце пригревает нас последним оставшимся в запасе теплом. Моему спутнику, правда, на это наплевать, а у меня нет сил, чтобы радоваться. Все они уходят на то, чтобы поддерживать состояние 'легко'.

     Нелегко, чтобы всё было легко.

     Дурацкий каламбур, я и сам знаю.

     И вот мы на причале. Двигаемся в сторону реки. Далеко-далеко уходим до того места, где летом мальчишки прыгают в воду так, чтобы 'сразу в глубину'. До места, про которое им рассказывают, что там можно напороться на арматуру. До места, где действительно напарываются.

     Я, собственно, знаю, зачем мы идём. Знаю, но стараюсь не думать об этом. Просто иду и оказываюсь уже впереди деда.

     Успеваю заметить, как метко брошенная галька летит мне в висок.

     Тело переваливается через поручни, помнящие тепло миллионов касавшихся их рук.

     Вглубь...

     После того случая пана Вроцлава ещё не раз пытались убить. А он вставал и шёл.

     Был нещадно бит плетьми, повешен, изрублен саблями, утоплен, сожжён, умирал от пыток.

     Но всё без толку.

     Лишь стоило ему остаться в одиночестве, быть погребённым, развеянным по ветру, погружённым в воду - он снова вставал, грозил кулаком, бормотал 'Ечко-бречко...' и шёл дальше.

     Куда? К морю.

     Никому и никогда не рассказывал он, почему держит путь именно к морю, потому причины искать бесполезно. Кому всё же неймётся - стоит напомнить, что пан Вроцлав сошёл с ума. Это ли выступило движущим мотивом или нечто иное - значения не имеет. Куда больше важен тот факт, что все пути когда-нибудь заканчиваются.

     Вот и пан Вроцлав, успевший умереть несколько десятков раз - порой возникало ощущение, что каждый встречный хочет его убить - вышел к морю.

     - Ечко-бречко! - сказал ему пан Вроцлав. - Ечко-бречко!

     - Фшшшх... - ответило море накатом волн. - Фшшшх...

     Если бы кто-нибудь в этот момент наблюдал за паном, то заметил бы, как лицо его, напряжённое и осунувшееся, разгладилось в один момент. Губы растянулись в улыбке, а сам вид стал настолько умиротворённым, что и представить невозможно, будто этот человек встречался со смертью много раз.

     - Ечко-бречко-фшшшх, - шептал он, щурясь от заходящего солнца, которое било прямо в глаза.

     - Фшшшх, - поддакивало море...

     - Эй, ты чего разлёгся? - спросила Алинка.

     - А и вправду, чего это я? - поинтересовался тоже на всякий случай. Обнаруживать себя в привычных декорациях после непривычных смертей и последующих галлюцинаций, кажется, начало становиться обыденностью.

     - То есть, не знаешь? - уточнила она. - Мы смотрели фотки, потом я кофе пошла делать, возвращаюсь - ты спишь. Я всё понимаю, искусство - скучная штука, но обычно ты проявлял больше такта, - Алинка нахмурилась и рассеяно провела по волосам.

     - Я и сейчас его проявлю, - кивнул я, поднимаясь с дивана. - Ты только напомни, что за фотки? С покера?

     Честно говоря, перспектива того, что последний месяц жизни мне приснился - радовала не очень. Приятно, наверное, исправить совершённые ошибки, вернувшись в прошлое, но этих ошибок у меня не было.

     - Какой покер? Я ему, понимаешь, демонстрирую концептуальную коллекцию: 'Люди и надписи на стенах', а он всё про покер.

     - Прости. В последнее время фигня какая-то происходит в жизни. Метафизический бред, если так можно выразиться.

     - Можно. Вот и выразись. Расскажи, мне же интересно, - карие глаза смотрели с какой-то обидой. Будто бы говорили 'ну кому ты ещё расскажешь, а?'

     Это правда. Больше некому. Алинке интересно всё, что не вписывается в рамки 'обыденная жизнь'. Мы по этому поводу и дружим, хотя глупость, конечно, считать, что для дружбы требуется повод. Но именно на почве неприязни обыденной жизни мы и сошлись. Всё не как у людей - это про нас, ага.

     - Расскажу, - решил я. - Только ты кофе всё же принеси. И заодно глянь в интернете, что значит по-польски 'Ечко-бречко'.

     - А это что-то значит?

     - Пока не знаю. Глянь.

     - Ладно, - согласилась Алинка.

     И тут же ткнула мышкой в иконку браузера, крутанулась весело на своём кресле цвета размазанной палитры, и убежала на кухню, громко топая по паркету. Я же остался посреди разбросанных тут и там картин, кистей, фотоаппаратов и вспышек. Творческий беспорядок во всей красе. Такой же, как царивший сейчас в моей голове.

     Я пытался понять: что же должно было символизировать пришествие пана Вроцлава к морю? Обретение покоя? Долгожданный смысл жизни? Идеальный собеседник?

     Ответов не было, но я не отчаивался. Вряд ли рассказанная история содержала столь поверхностное толкование. В том, что толкование есть, я был уверен. Внезапно меня охватил азарт, как в те минуты, когда я смотрел захватывающий фильм или читал интересную книгу.

     Интрига. Во главе всего этого должна быть интрига.

     Если её нет - это будет несправедливо. Жизнь полна несправедливости, но уж странный дед, рассказывающий историю посредством убийства, должен быть справедливым, иначе я ничего не понимаю в этом мире.

     - На, - Алинка протянула кофе. Оказывается, я задумался и не заметил, что она уже давно вернулась. - Нету такого слова. И по отдельности этих слов нет. Метафизический бред, всё как ты сказал.

     - Вот, - подтвердил я. - Именно что.

     А затем без утайки поведал во всех подробностях историю пана Вроцлава и всё то, что ей сопутствовало. Выговорился, выдохнул, выпил кофе. Кажется, потихоньку отпустило.

     - Он ещё придёт, - безапелляционно заявила Алинка, падая на освободившийся диван.

     - Это почему ещё? История же вроде закончилась. Пан к морю пришёл. Пан море нашёл. И всё такое.

     - Потому что подобные встречи не происходят два раза. Все эти магические законы цифр. Даже вспомни сказки - всегда три препятствия или три выбора. Двух не бывает.

     - Двум смертям не бывать, одной не миновать, - напомнил я.

     - Это из другой оперы, - отмахнулась Алинка и зевнула. - К тому же, видишь, именно что 'двум не бывать'. Ферштейн?

     - Ферштейн, - кивнул я. - И что же надо будет делать? Умирать? Я не хочу. А вдруг, в третий раз - по-настоящему.

     - Главное - понять, что он пытается сказать тебе, этот дед, который наверняка и есть пан Вроцлав.

     - Я бы лучше попытался понять, почему он выбрал именно меня.

     - Все беды человеческие от завышенной самооценки, - снисходительно пробормотала Алинка, а затем приподнялась и начала отчитывать меня так, будто бы я вздумал сказать, что Земля плоская. - Ну пойми, ничего в тебе особенного нет. Уж можешь мне поверить! Я приглядывалась.

     - Тебе - могу. А почему ты ко мне приглядывалась? - заинтересовался я.

     - Вот и верь. - Вопрос остался проигнорированным. - А то удумал тут. Как что в жизни происходит, так - ох, я такой особенный. И это вместо того, чтобы понять, что произошедшее с тобой - случайность. Сочетание множества факторов, в которых, конечно, есть твоё участие, но не настолько большое, чтобы считать, будто всё произошло именно из-за этого. Теперь понял?

     - Теперь - да. Спасибо.

     Я ощутил, что меня подотпустило. Всё же порой приятно узнать, что ты такой же, как другие люди. Да, существуют различия. Физиологические там, психологические, интеллектуальные и всё такое, но это не отменяет того, что ты человек. Сотни миллионов людей по всему миру желают оказаться 'особенными', а меня сейчас радовало, что произошедшее не нужно толковать чем-нибудь вроде расположения звёзд на небе в день моего рождения.

     Заурядный был день, если честно. И я вполне зауряден, чего бы там из себя ни корчил.

     Пока я предавался этому порыву самоуничижения, Алинка, видимо, чего-то придумала. Сидела и теребила край покрывала на диване.

     - Давай по порядку, - сказала она, заметив, что я мыслями вернулся-таки в комнату.

     - Давай. И каков он, этот порядок?

     - Ты встретил деда. Он тебя убил.

     - Хотя кусок мяса я не ел, да и не любил он меня, - воодушевлённо добавил я и тут же устыдился под её скептическим взглядом. - Извини. Нервы.

     - Так вот, встретил ты деда. Уже два раза. И оба раза тебя убивали, а затем показывали какое-то странное кино. Знаешь, мне кажется, он хочет что-то для себя, а не для тебя. - Гениальности этого вывода оставалось только позавидовать. Наверное что-то отразилось в моём взгляде, потому что Алинка поспешила пояснить. - Ну, то есть не мечтает одарить тебя неким мистическим знанием, передать секрет бессмертия или научить, как правильно жить. Какое ему до тебя дело? Ему важен он сам. Видимо, старик хочет, чтобы ты сделал что-то для него полезное.

     - Умер вместо него? - поперхнулся я.

     - Откуда я знаю? Думай сам. Он не придёт ко мне вместо тебя.

     - Это уж точно, - кивнул я и принялся допивать остывший кофе.

     Больше в тот вечер мы об этом не разговаривали. Алинка слишком деятельный человек, чтобы концентрироваться долгое время на чём-то одном. Кроме, разве что, фотографий. Ещё одно из множества её замечательных качеств. Порой я думаю, что мы так хорошо друг с другом ладим, так может это судьба - быть вместе? Но потом напоминаю себе, что неизвестно, как всё может обернуться, а друга терять не хочется, и усилием воли запихиваю подобные мысли поглубже.

     Тот разговор многое разложил по полочкам. Я понял, что происходящее - нормально. Местами необычно, местами странно, а местами страшно до жути, но нормально. И конец этого 'приключения' пусть и терялся в тумане, но, по ощущениям, зависел целиком и полностью от меня. А быть хозяином собственной судьбы, что ни говори, приятно.

     И следующие две недели я сначала со страхом, затем с любопытством, а после уже с нетерпением ожидал встречи с паном Вроцлавом. Это чувство было сродни тому, какое порой возникает, когда ждёшь звонка после собеседования. Поначалу боишься, что тебя не возьмут. Потом наступает чувство расслабленности - уже не так волнуешься за результат. И под конец жаждешь получить какой угодно ответ, пусть даже отрицательный, лишь бы его дали.

     Правда, была одна существенная разница. Если в случае со звонком можно было попросту забыть и проходить собеседования дальше, то с паном, как я подозревал, такой фокус не пройдёт. Он непременно напомнит о себе. Ведь мы с ним были чем-то похожи. Я пока не мог до конца определить, чем именно, но внутренне ощущал, что здесь и кроется разгадка происходящих событий.

     Несмотря на все ожидания, мыслей: 'Ну и что же я буду делать?' - не было и в помине. По какой-то неведомой причине я избегал размышлений на эту тему и попросту ждал встречи.

     Потому что не знал 'зачем'.

     В общем, я не сделал ничего для того, чтобы подготовиться к встрече с паном Вроцлавом. А потому, когда он сел возле меня в кинотеатре, где я терпеливо ждал начала фильма - в голове вдруг что-то щёлкнуло, и разом пропали все мысли.

     Белый лист перед глазами, а сквозь него проступает напряжённый взгляд старика.

     ...я смотрю на него и вдруг понимаю, что он тоже боится. Ждёт от меня чего-то и боится, что это 'что-то' окажется пустышкой. И от этого чужого страха я вдруг успокаиваюсь, и одновременно с тем к горлу подступает ответственность.

     - Здравствуйте, - говорю я, сглатывая засевший внутри ком.

     Пан молчит. Сверлит глазами и гипнотизирует. В зале гаснет свет, на экране уже что-то показывают, вокруг шуршат пакетами люди - всё это проходит мимо меня.

     Нет ничего, кроме сияющих глаз пана Вроцлава. И в них для меня тоже начинается фильм. Откуда-то приходит понимание, что сам старик его не видит. Поэтому я начинаю рассказывать вслух всё, что вижу, слышу и чувствую...

     Пан Вроцлав больше всего опасался не сделать самое важное в своей жизни. Что именно - он не знал. Но понимание, что в любой момент может прийти смерть, и самое важное дело не состоится, повергало его в трепет. В ответ он надевал маску сумасбродства, чтобы никто не заметил прятавшийся внутри страх.

     Так и жил, пока однажды не нашёл слова, которые идеально подходили, чтобы отпугивать смерть. Вместе с этим бессмысленным сочетанием букв явилось и осознание, что теперь он не умрёт.

     От радости пан Вроцлав сказал 'Ечко-бречко' и сошёл с ума.

     И потом, на пути к морю, сам того не подозревая, он искал не успокоения, а доказательства, что всё это было не бессмысленно. Умирая, воскресал и твердил всё время одну и ту же фразу, как заведённый.

     Теперь всё должно было стать 'как надо'. Эта мысль свербела и ёрзала, пытаясь устроиться внутри мятежной души, но никак не получалось. И пан Вроцлав шагал дальше, веря, что есть место, где он обязательно успеет сделать то, что от него ждала жизнь.

     Но даже море не принесло ожидаемого успокоения. Он понял, что всё равно не успел сделать самое важное - прожить жизнь. Вместо этого ворвался в круговорот смертей и воскрешений, да там внутри и забыл: кто он есть и ради чего жил. Всё то, что пан Вроцлав так старался успеть, оказалось задёрнуто пеленой безумия.

     А смерть по-прежнему виделась ему самым страшным, что может произойти.

     Ечко-бречко, пан Вроцлав. Ечко-бречко.

     - ...дурак, - говорит старик, по лицу которого текут слёзы. - Дурак, да?

     Я не отвечаю. Ему не так уж важны мои слова. Он разговаривает сейчас с тем, кто остался в прошлом. Им есть о чём поговорить друг с другом.

     - Ечко-бречко! - выплёвывает пан Вроцлав. - Не успеть? Живи, люби, твори, успевай. Ечко-бречко! Ешь, пей, спи! Спи! Спи!!!

     Последние слова он выкрикивает. Руки старика - неожиданно твёрдые и сильные - сжимают моё горло. Лицо его превращается в зловещую маску. Всё вокруг темнеет и теряет очертания. Границы реальности начинают сжиматься.

     'Ечко-бречко...' - успеваю подумать я...

     Когда я открыл глаза, то обнаружил себя сидящим на скамейке в центральном парке культуры и отдыха. 'Зачем столь вычурное название, если никакого другого парка в городе нет?' - в очередной раз задался я вопросом, чувствуя, что произошедшее должно осесть в голове. Словно игрушка с домиками и снежинками, которую изрядно растрясли, я сидел и ждал, пока снегопад прекратится.

     В какой-то момент я осознал, что мне холодно, ибо осеннее хмурое утро не способствует длительному времяпрепровождению на улице. А ещё я был голоден.

     Найдя неподалёку круглосуточное кафе, я заказал горячий кофе и несколько бутербродов, после чего принялся раскладывать факты.

     Итак, предсказание Алины сбылось. Мой неведомый гуру посетил меня в третий раз. Показал очередную часть истории. Разнервничался и вновь попытался убить. К счастью, у него в очередной раз не вышло.

     Но ощущение того, что в этом последнем трипе имени пана Вроцлава скрывалась подсказка, не покидало меня. История подошла к кульминации и ей требовалось завершение, но какое именно, мне, увы, забыли сообщить.

     - Кажется, тебе нужен взгляд со стороны, - сказал я своему кофейному отражению.

     Алинка открыла дверь почти сразу, будто не утро вовсе, а вполне себе нормальное время для прихода гостей. Хотя, ведь я был и сам ненормален под стать времени, ибо почти с порога сообщил ей торжественным тоном.

     - Всё случилось. Он приходил.

     - Кто? Бабайка?

     - Почему Бабайка? - опешил я и сразу растерял весь запас пафоса.

     - Ну а почему бы и нет, - пожала плечами Алина. - Вполне себе вариант, как я думаю.

     - Нет, - отмёл я. - Мой личный убийца и сказочник - пан Вроцлав. На арене было очередное выступление имени ечко-бречко.

     - Ечко-бречко? Это твой личный инь-янь какой-то?

     - Подожди, - я опешил ещё больше. - То есть ты ничего не помнишь про пана Вроцлава? Про его вечную жизнь, про ечко-бречко, про убийства меня?

     - Я подозревала, что у тебя насыщенная жизнь и множество странных знакомых, в число которых вхожу и я, но никакого пана Вроцлава не помню.

     Должно быть, недоумение отразилось на моём лице пополам с разочарованием. А возможно, Алина просто слишком хорошо меня знала. Она подошла ближе и тронула меня за плечо.

     - Эй. Если я чего-то не помню, то ничего не мешает мне это рассказать, ты не находишь? К тому же пора бы перестать топтаться на пороге и пойти есть новолунные пироги.

     - А чем они отличаются от обычных?

     - Да уж. У тебя действительно в голове всё перемешалось, - она укоризненно посмотрела на меня. - Они отличаются тем, что их испекли в новолуние. Разувайся давай.

     Я приказал себе перестать много думать и вернуться к нормальному образу жизни. Действительно, метафизика метафизикой, а новолунные пироги - это наверняка вкусно. Ну и в самом деле, не к порогу же мне их принесут.

     В общем, через какой-то промежуток времени, я сидел на кухни, уплетал пироги и, наплевав на правила хорошего тона, с набитым ртом рассказывал Алине то, что она, по моей версии, должна была знать. Ну и, разумеется, то, что она знать не могла.

     - Дурость какая-то, - сообщила она мне, когда я завершил историю.

     - Сам понимаю, что дурость. Но с ней покончено.

     - Ну это вряд ли. Твой пан не получил того, чего ему надо.

     - А чего ему надо?

     - Да кто ж его знает? - непоследовательно заявила Алина. - Да только не получил. Ты ему болячку расковырял, а смазать зелёнкой забыл.

     - Извини, под рукой ничего не было, - огрызнулся я. - И вообще, это он меня убивает, а не я его.

     - Не кипятись. Лучше подумай, чем ты можешь помочь твоему вечному шляхтичу.

     - А чем я ему помогу? - я пожал плечами. - И почему я? В прошлый раз ты не позволила мне считать себя уникальным.

     - А я не утверждаю, что ты уникален, - Алина хитро улыбнулась. - Наверняка в мире не один ты такой, кто похож на пана Вроцлава, бросившего всё, получившего силу и не знающего, что с ней делать.

     Я на несколько секунд перестал жевать и уставился невидящим взглядом в стену. Затейливый рисунок на обоях весьма к этому располагал.

     - Ты чего? - Алина забеспокоилась.

     - Я прозрел. Я прозрел, понял, что ты чудо и великий оракул, а новолунные пироги прекрасны, но я сейчас быстро оденусь и рвану искать пана Вроцлава, чтобы наконец-то избавиться от него навсегда. Иначе я отупею или разочаруюсь в своей идее. А когда делаешь то, во что не веришь - очень мало шансов, что получится что-нибудь хорошее.

     - Ну ладно, - Алина принялась убирать со стола. - Ты только это, зайди потом. Сообщи, чем всё закончилось.

     - Конечно-конечно, - заверил я её, а сам уже мысленно был возле набережной.

     ...это, разумеется, не то море, которое пан Вроцлав искал. Это просто городская набережная. Грязь вперемешку с лёгким снегом, который тает почти тут же, едва опустившись.

     Однако, пан сидит на холодных камнях и смотрит на противоположный берег.

     - Фшшх, - шепчут ему речные волны.

     Я присаживаюсь рядом, заранее готовый к тому, что простужусь. Смотрю на лицо Вроцлава. Оно выглядит умиротворённым, но в глубине глаз что-то прячется.

     - Ечко-бречко, - говорит он тихо и будто бы сам себе не верит.

     - Конечно, пан, ечко-бречко, - подтверждаю я, и Демон Болтливости вылезает наружу.

     Это обычно случается, когда мне страшно или странно. Чаще всего одно неотделимо от другого, потому что я приучил себя не боятся обычных вещей, ну непонятных боятся сам бог велел.

     И вот, следуя его заветам, я и боюсь.

     - Прекрасная погода, не так ли? - интересуется меж тем Демон Болтливости и, не давая пану ответить, продолжает. - Самое подходящее время, чтобы отправиться в путешествие. Ох, не смотрите на меня так, Вроцлав. Вот скажите мне, что вы забыли у этого моря? Шли к нему, это ладно. Дошли - отлично. Не нашли того, что искали - ну с кем не бывает. Однако это ведь не повод впадать в отчаяние, пугать людей и убивать их, требуя какого-то ответа. Знаете выражение: жизнь прожить, не поле перейти? Ну вот вы, собственно, одно поле то перешли, а почему другое не можете? На тот берег ходили? Не делайте такие удивлённые глаза. Есть лодки. Есть корабли. Есть, теперь, ещё и самолёты с вертолётами. На худой конец, вы же не умрёте, если под водой пойдёте. Ечко-бречко, и всё...

     Я осекаюсь, потому что вновь вижу глаза пана. Он плачет. Так, по моему мнению, плачут только в кинофильмах. Смотрит вперёд, не моргая, а слёзы текут.

     Но в отличие от кинофильмов, Вроцлав не выглядит мужественным героем или несчастным возлюбленным. Слёзы превращают его в обычного усталого старика, который долго держал эмоции внутри, а сейчас плотину прорвало.

     - Спасибо, - говорит пан, искренне и одновременно с тем спокойно.

     И я понимаю, что моя миссия закончена. Больше не будет никаких откровений, картинок, убийств и ещё чего-то в таком роде.

     Поднявшись с камней, я, бреду прочь, к остановке. Вслушиваюсь в шум ветра, но так и не могу поручиться: слышу ли я какой-то всплеск или это мне кажется.

     Оборачиваться - нет никакого желания.

     Я зашёл к Алинке в тот же вечер. Принёс ей цветы, хотя и успел по дороге несколько раз обозвать себя 'Казановой недоделанным'. Но букет всё же понравился.

     Рассказал ей, чем закончилась эпопея с паном Вроцлавом, и долго не мог подобрать слова для того, что хотел сказать. Они куда-то все ушли. Демон Болтливости отмолчался, решив, что этот страх я должен победить сам.

     Я заглянул в глаза Алине и взял её за руку. Слов не было - правильность некоторых вещей понимаешь и без слов. Я обнимал Алинку, гладил её волосы, и чувствовал страх, как человек, который долгое время сидел у моря, прежде чем наконец-то решился его перейти. Никто ведь не знает, что там, на другой стороне, но точно известно - назад дороги нет, как бы не казалось иначе.

     Весь мир опутан дорогой. Она и есть мир.

     Дорога проходит через экватор и через полюса. Спускается с гор, пробегает по долинам и вновь поднимается к вершине. Разветвляется множеством ниточек судеб, которые то сходятся, то расходятся.

     По дороге в разные стороны несутся мопеды, мотоциклы, седаны, джипы, домики на колёсах, фургоны и грузовики. Внутри, направляясь к светлому будущему, сидят люди - кто в одиночку, кто парами, а кто целыми семьями. Все они ищут города, в которых для них найдётся место...

     Когда четырёхполоска вдруг начала превращаться в двухполосную грунтовку, Линда крутанула руль и пристроилась за блеклым, как грязь на обочине, минивэну. Помигала фарами водителю, но тот и не вздумал пропустить её.

     Линда раздражённо фыркнула, а после вывернула на встречную, вдавила газ в пол и пошла на обгон.

     Машина загудела от натуги - рессоры не справлялись с неровностями грунтовки. Линду затрясло, она едва держалась в кресле и только ремень безопасности не давал удариться головой в потолок.

     Внезапно впереди, на встречной полосе, показалась чёрная точка. Она приближалась с огромной скоростью. Водитель этой машины, если он только не слепой или пьяный, должен был заметить Линду. По-хорошему, ему надо бы сбросить скорость, однако он не собирался этого делать.

     Надеялся, что Линда успеет закончить обгон?

     - А я бы не была так уверена, - протянула она, почувствовав сухость в горле.

     Машина, словно откликнувшись, заурчала мотором ещё громче. Теперь тряска стала чем-то особенным. Только упрямство и злость не давали выпустить руль из рук.

     Линда бросила взгляд направо. Минивэн, с которого всё началось, болтался в зеркале заднего вида, но пока ещё нельзя было перестроиться обратно, не задев его.

     До машины впереди - уже виднелась решётка радиатора джипа - оставалось чуть-чуть. Линда чувствовала, как пот стекает по лбу, несмотря на кондиционер.

     - Ну! Жми! - она почти прохрипела это, когда резко дёрнула руль вправо.

     Лишь после этого движения она бросила взгляд в зеркало, страшась, что минивэн ещё болтается в мёртвой зоне, но тот уже отстал. Кажется, у его водителя наконец-то сдали нервы, и он затормозил, понимая, что иначе его обязательно зацепят.

     Когда это случилось? Секунду назад? Три? Четыре?

     Линда не дала этой мысли развиться, а вновь бросила взгляд на дорогу. Её тягач уже полностью вернулся на свою полосу, а чёрный джип, промчался мимо.

     Всё тело было липким от пота. Линда почувствовала, что дрожит, но поехала дальше, сбавив скорость лишь чуть-чуть. Знала, что если остановится, то ещё долго не сможет сдвинуться с места.

     Когда впереди показалась придорожная закусочная, Линда свернула на стоянку, остановила машину и ещё минут десять сидела, уставившись прямо перед собой. Боялась, что ноги и руки будут мелко трястись, когда она выйдет.

     - Я везучая баба, - сказала Линда, доставая из бардачка бумажник. - Но какого хрена я попёрлась на эту грунтовку?

     Вопрос был риторический, а ответ давно известен. Хрена звали Алекс, и он был где-то рядом.

     Она почти доела яичницу, когда послышался звук отодвигаемого стула. Противный звук, напоминавший зубовный скрежет. Линда подняла глаза и увидела перед собой парня в распахнутой джинсовой куртке и футболке, которая когда-то была белой, но сейчас посерела от частых стирок. Парень был симпатичный и улыбался по-доброму, но Линда не была расположена к приключениям.

     - Здесь занято, - сказала она.

     - И кем же?

     - Мной.

     Она резко пнула, и стул под парнем пошатнулся. Тот продолжил улыбаться, но отодвинулся всё с тем же противным скрежетом на шаг дальше.

     - Это твой тягач с огромным прицепом? - спросил парень.

     Линда промолчала. Во-первых, ей не хотелось отвечать, во-вторых, она жевала кусок хлеба, предварительно собрав им остатки яичницы.

     - Ты чуть не сбила меня, - сказал парень. - Там, на дороге. Шла по встречке и едва не вмазалась в меня.

     - И ты помчался за мной вдогонку, чтобы принести эту новость из прошлого? Очень мило.

     Парень поморщился, посмотрел на свои руки, а затем вновь поднял взгляд на Линду.

     - Я рассчитывал на извинения.

     - Ничем не могу помочь.

     Линда положила купюру на столик и встала. Парень молча поднялся следом. Он вновь улыбался, но теперь это вызывало раздражение.

     Когда Линда двинулась к выходу, парень остался стоять. В зеркале на стене напротив она видела, что он провожает её оценивающим взглядом. На секунду Линда пожалела, что надела шорты, а не штаны посвободней. Этот урод наверняка пялился на её задницу.

     Однако Линда не могла не признать, что эта часть её тела словно создана, чтобы притягивать взгляды.

     Дорога после закусочной стала лучше. Сначала четырёхполосная, затем и шести. Линда гнала в крайнем левом ряду, сигналя всем, кто не догадывался убраться с дороги.

     Таких было немного - чаще всего они рано или поздно сворачивали или уносились вперёд. Никто не горел желанием попадать под колёса громадного тягача с прицепом.

     Однако Линда, несмотря на всю внешнюю агрессию, чувствовала внутри неуверенность. Периодически посматривала в зеркала заднего вида, а в какой-то момент поймала себя на том, что покусывает губы. Попытавшись успокоиться, Линда устремила взгляд на дорогу.

     Там виднелись дома на колёсах, минивэны и внедорожники. Изредка встречались спортивные купе и байкеры. Больше всего попадалось обычных седанов, в которых чинно сидели пары. Мужчина чаще всего вёл машину, высунув руку в окно и лениво ловя пальцами встречные потоки ветра. Женщина обычно смотрела в раскрытую книгу и лишь порой бросала взгляд по сторонам.

     Это было тоскливое зрелище, которое приносило болезненные воспоминания. Когда-то Линда точно так же путешествовала с Алексом...

     Вновь бросив взгляд в зеркало заднего вида, она выругалась. Чёрный джип - тот самый, без сомнения - следовал за ней на небольшом отдалении. Не приближался, не догонял, но и не выпускал из вида.

     - Только поклонников мне сейчас не хватало, - пробормотала Линда.

     Она взглянула на спидометр. Ехать быстрее теоретически можно, но добром это не кончится. Тягач после той встряски на грунтовке требовал бережного обращения. Линда могла ехать быстро, но не на пределе.

     Второй взгляд в зеркало заднего вида заставил сердце Линды заколотиться сильнее. Чёрный джип остался всё там же, но вдруг прямо за ним мелькнул зелёный спортивный мотоцикл с водителем в чёрной кожаной куртке. Появился на секунду, а затем вновь спрятался за джипом.

     - Спокойно! - приказала себе Линда. - Таких мотоциклистов до черта и больше.

     Однако она понимала, что слова не помогут. Это был Алекс и никто другой. Он наконец-то нашёл её. Наконец-то решил забрать у неё часть их общей жизни.

     - Ничего у тебя не выйдет, дорогой, - промурлыкала Линда и неприятно удивилась той нежности, которая проступила в голосе.

     Приказав себе забыть об этом, на ближайшем перекрёстке она свернула вправо в самый последний момент. Получила несколько гневных гудков, но расстояние было таким, что все успели притормозить. На боковом ответвлении движение оказалось так себе, так что вскоре Линда обгоняла одну машину за другой - чаще всего ими оказывались трёхдверные малютки с девушками за рулём. Иногда, впрочем, машины вели парни, но выглядели они не мужественней девушек.

     Линда взглянула в зеркало заднего вида - джип по-прежнему держался рядом. Был ли за ним мотоциклист? Этого она не могла сказать точно, но на всякий случай решила, что был.

     Тогда Линда свернула на перекрёстке ещё раз, а затем ещё. Она гнала, стараясь создать между собой и преследователем - или преследователями? - затор из других автомобилей. Иной раз специально притормаживала перед перекрёстками, чтобы после резко свернуть в сторону.

     Линда не знала, куда едет, но надеялась, что в том направлении находится мифическое 'подальше от всего этого дерьма'. Где-то ведь наверняка есть такое великолепное место.

     К тому моменту, когда дорога сменилась на узкую двухполоску в зеркале заднего вида никого не было, однако Линда гнала ещё два часа, пока датчик уровня топлива не намекнул ей, что неплохо бы остановиться.

     В последнее время он был единственным мужиком, к чьему мнению Линда прислушивалась.

     Пока кружила по городу в поисках заправочной станции, удалось разглядеть странную местную архитектуру. Дома состояли из блоков, которые отличались цветом и формой. Стыки сварки, которыми блоки подгонялись друг к другу, ничем не закрашивали, и они блестели в свете солнца, клонившегося к закату.

     Когда Линде наконец-то посчастливилось найти искомое, в глазах уже рябило от этих собранных из конструктора домов. То, что заправочная станция была самой обычной на вид, несказанно радовало.

     Хмурый мужчина за кассой молча кивнул, когда Линда запросила полный бак и сделал знак рукой. Тотчас женщина с осунувшимся лицом и в грязной, не до конца отстиранной спецовке, поплелась к тягачу. Линда расплатилась с хозяином заправки и купила несколько пакетиков смеси орехов и сухофруктов - их удобно жевать, пока едешь, если не собираешься останавливаться.

     Когда она вышла из здания, то сразу поняла, что происходит нечто странное. Женщина, которая должна была заправлять тягач, засунула шланг в бензобак, а сама тем временем дёргала замок прицепа.

     - Что за...

     Линда не успела договорить. Бросившись бежать, она в несколько секунд оказалась возле прицепа. Нагнулась, пошарила рукой у заднего моста и вытащила из специального крепления большую чугунную сковородку с удобной ручкой. Бейсбольная бита или хоккейная клюшка оказались бы лучшим выбором, однако Линда не увлекалась спортом, зато когда-то успела перепробовать несколько сотен кулинарных рецептов.

     - Ну-ка отвали оттуда, слышишь? - Линда подошла к женщине, держа сковородку в правой руке.

     Работница станции вновь подёргала замок, оглянулась торопливо, а затем достала из кармана спецовки длинную отвёртку.

     Линда, подойдя ближе, резко ткнула женщину в бок сковородкой. Та отшатнулась и подняла на Линду измученные глаза.

     - Тебе жалко, да? - спросила она. - Всего лишь пару вещей...

     - Это не обсуждается, - отрезала Линда. - Отвали от моего прицепа! Быстро!

     Однако женщина не спешила уходить. Она то просительно смотрела на Линду, то бросала взгляд на замок и теребила в руках отвёртку. Линда уловила боковым зрением, что вокруг собирается толпа.

     Когда люди подошли ближе, оказалось, что у всех лица, как у женщины с заправочной станции. Исхудавшие, изборождённые морщинами и покрытые ручейками пота, прокладывающими себе дорогу в пыли.

     Линда заметила, что теперь все они бросают взгляды на прицеп. Запоздало она поняла, куда заехала.

     Она ведь слышала истории о городках, где люди живут чужими вещами, чужими автомобилями, чужими воспоминаниями... Её должен был насторожить вид домов, но Линда была слишком обеспокоена погоней. И вот теперь всё должно было пойти прахом.

     Кто-то торопливо схватил её сзади за руки и потянул в сторону. Одновременно сковородку выдернули из рук и зажали рот ладонью. Линда укусила и почувствовала на губах солоноватый привкус крови. Почти тут же, когда она снова открыла рот, ей засунули пальцы в глотку. Линда закашлялась, согнулась пополам, и её едва не стошнило.

     Тем временем люди обступили прицеп. Работница заправки с выражением потаённого счастья и светлой надежды на лице просунула отвёртку в дужку замка и начала дёргать.

     'Рано или поздно он не выдержит. Или же эти уроды не выдержат и принесут чего-нибудь покруче', - поняла Линда.

     И тут, словно сигнал к атаке, прозвучал автомобильный гудок. Он нарастал, как и рёв мотора. Толпа вокруг заволновалась. Взгляды их забегали по сторонам, а после, когда они увидели огромный чёрный джип, мчащийся прямо на них, большинство кинулось прочь. Остались лишь Линда, тот, кто её держал, и женщина с заправочной станции, всё терзавшая замок.

     Линда резко пригнулась и двинула локтем. Послышался сдавленный вскрик, а затем её отпустили. Не тратя зря времени, Линда вторым ударом выбила у работницы заправки отвёртку, а третьим врезала ей по носу.

     Та отшатнулась, прижала руки к лицу и с укоризной посмотрела на Линду. Из-под пальцев показалась кровь.

     Чёрный джип пронёсся мимо в каком-то метре.

     - Быстрее! - закричал его водитель. - Они могут вернуться!

     Линда и без того всё прекрасно понимала. Она пошарила взглядом, но не нашла сковороды - должно быть, кто-нибудь уже утащил. Выдернув шланг из бензобака, Линда захлопнула крышку и бросилась в кабину, судорожно нащупывая ключи в кармане. Меньше чем через минуту девушка медленно выехала с заправочной станции.

     Чёрный джип, прекратив кружить возле тягача, пристроился следом. Он не отставал и опять ехал в отдалении, но в этот раз Линда была ему благодарна.

     Прошло несколько часов, город давно остался позади. Когда солнце начало клониться к закату, из джипа просигналил и замигали фарами, а после, не дожидаясь, его водитель свернул на обочину. Линда тут же последовала его примеру. Кем бы ни был этот странный парень и чего бы от неё не хотел, но свой шанс объясниться он заслужил.

     Вдобавок, в последние несколько часов она не увидела ни одного мотоциклиста.

     Водителя чёрного джипа звали Крис. Они сидели бок о бок на капоте его машины, любовались закатом и пили неразбавленный джин. Предыдущее воспоминание Линды, связанное с этим напитком, было до того постыдным, что она с лёгкостью согласилась заменить его нынешним.

     - Так и что ты с собой тащишь? - спросил Крис в тот момент, когда они уже приговорили треть бутылки. - Что там, в твоём прицепе?

     Линда сделала большой глоток и поморщилась от хининовой горечи, хлынувшей в горло. Она никому не отвечала на этот вопрос раньше. Однако раньше никто и не спасал ей жизнь.

     - Там имя для моего будущего ребёнка, - сказала она с усмешкой. - Моё свидетельство о браке и ещё одно о разводе. Мой дом в спальном районе. Мои фикусы. Мой кот, который любит гадить в чужие ботинки. Мои подушки, с вышитыми на них карикатурами знаменитостей. Иногда, чёрт возьми, приятно кинуть в кого-нибудь толстощёким Элвисом или сесть задом на Эйнштейна, который высунул язык. Ещё там мои любимые блюда. Мои школьные годы. Моя учёба в университете. Кучу хлама, который мне дорог.

     - Ты не похожа на образ, который нарисовала, - отозвался Крис после некоторого молчания.

     - Да. Теперь не похожа. Это всё там, - она кивнула в сторону прицепа. - Законсервировано до лучших времён. Когда-нибудь я решу остановиться и попробую начать с начала.

     - Для женщины, которая хочет начать всё с нуля, у тебя слишком много стартового капитала.

     - Возможно я от чего-нибудь избавлюсь, но позже.

     Линда отхлебнула ещё глоток. Солнце уже практически скрылось за горизонтом, и лишь алая полоса продолжала освещать дорогу. Ни одной машины не проносилось мимо. Жар постепенно спадал, где-то застрекотали сверчки. Повеяло прохладой.

     - А что у тебя? - Линда постучала по капоту джипа.

     - Ничего интересного, - Крис пожал плечами. - Несколько лет в армии, профессия механика, умение нажимать курок и работать гаечным ключом. Годы одиночества я предпочёл выбросить.

     Линда потянулась к бутылке, но обнаружила, что она почти пустая. Когда они успели? Сколько из этого выпила она?

     Вопросы гулко отзывались в голове. Отвечать было некому.

     Линда почувствовала, что ей надо кое-что сделать. Неизвестно, как отнесётся к этому Крис, но что-то подсказывало - правильно. Она уже несколько раз встречала таких мужчин, ещё до брака.

     - Будь здесь, я сейчас вернусь, - сказала Линда.

     Пошатываясь, она побрела в сторону тягача. Забравшись в кабину, с тоской посмотрела на лежанку, расположившуюся за сиденьем. Там вполне могли бы поместиться и двое, но Линда всё ещё недостаточно опьянела, чтобы затащить кого-то в свою жизнь. А может, никогда и не сумеет больше напиться до такой степени.

     Вместо этого она выудила из-под сидения спальник и спрыгнула на землю. Ноги отказывались её держать, но Линда пообещала им, что вскоре настанет время отдыха.

     Крис сидел на том же месте. Он уже допил джин и теперь рассматривал бутылку. Так смотрят, когда решают: достаточно, или же стоит взять что-то ещё.

     Однако у Линды были другие планы.

     - Пошли, - сказала она Крису, беря его за руку. Ладонь была тёплой и шершавой. - Мы можем устроиться вон там, на траве.

     Крис посмотрел на неё, потом на спальник. Если бы он улыбнулся или засуетился, Линда бы передумала. Однако он лишь кивнул, отбросил бутылку в сторону и спрыгнул c капота.

     Линда тоже не улыбнулась, но внутренне удовлетворённо кивнула. Да, именно так и должны поступать подобные мужчины. Она угадала верно.

     У этого отвратительного дня оставался шанс закончиться отлично.

     На следующее утро голова гудела, во рту чувствовалась сухость. Линда давно не пила и совсем отвыкла от утренних последствий спиртного. Однако в душе девушки царил праздник. Единственное, что останавливало, чтобы не начать подпевать какой-то малознакомой песенке в стиле кантри - память о том, как она уже не раз обжигалась в подобных ситуациях.

     С этой мыслью отлично получалось справляться, когда Линда смотрела только на дорогу - старую, прореженную ямами двухполоску, по которой уже давно никто не ездил, даже никакого мусора на обочине. Но стоило лишь бросить взгляд в зеркало заднего вида, где мелькал чёрный джип, как мрачная решимость пропадала, а губы словно сами собой расплывались в улыбке.

     Возможно, будь она более сосредоточена, Линда бы заметила ту выбоину, которая притаилась сразу за холмом.

     Тягач перевалил через вершину и громыхнул в яме передним мостом, а потом и задними. Линда удержала руль, но затем в выбоину угодил прицеп, и она скорее почувствовала, чем услышала какой-то щелчок.

     Почти тут же следом на холме показался джип и принялся сигналить. Линда бросила взгляд в зеркало заднего вида и обмерла.

     Прицеп открылся.

     Скорее всего была виновата работница заправки, которая расшатывала замок. Прицеп подскочил на выбоине, замок не выдержал, а затем ещё поднялся засов - всё одно к одному и всё не в пользу Линды.

     Её прошлое вываливалось на дорогу. Вещи, воспоминания, призраки знакомых людей и явлений. Дверцы прицепа метались из стороны в сторону.

     - Нет, - прошептала Линда, чувствуя подступающую пустоту внутри, а затем зарождающийся крик - Нет, сволочь, нет!

     Она резко надавила на тормоз, её бросило вперёд, тягач завизжал, пытаясь вжаться в асфальт, прицеп повело в сторону, и тогда удача вновь напомнила Линде, какой она может быть переменчивой.

     Колёса прицепа попали ещё в одну выбоину. В этот раз боком. У него не было никаких шансов.

     Прицеп подскочил и начал заваливаться в сторону, увлекая за собой тягач. Линда почувствовала, что ничего не может поделать. Она крутила руль в сторону, но...

     Когда тягач перекувыркнулся и замер на обочине её несколько раз успело приложить головой об рулевое колесо. Подушка безопасности не сработала, но ремень уберёг Линду от серьёзных травм. Отделалась рассечённым лбом и синяками.

     Несколько секунд только и слышно было, как бессмысленно вращаются колёса в воздухе.

     Затем раздался визг тормозов, торопливое хлопанье дверью, и вот уже Крис вытаскивал Линду из тягача.

     - Пусти, - шептала она. - Оставь меня тут. Всё пропало. Всё из-за тебя.

     Он не отвечал. Отцепил ремень, бережно просунул одну руку ей под ноги, а вторую под шею и вытащил наружу. Крис сделал несколько шагов, прежде чем Линда ударила его кулаком и попыталась вырваться.

     Упав на землю, она прошипела что-то неразборчивое сквозь зубы, затем встала и, пошатываясь, побрела к лежащему на боку прицепу. Когда она подошла ближе, то заметила, что он почти пуст. Вещи и воспоминания валялись разбросанными тут и там.

     Линда двинулась к кабине. Ей хотелось забраться на свою лежанку позади водительского кресла. Спрятаться там в тишине и спокойствии, пока всё не исчезнет.

     Кто-то схватил её снова. Линда попыталась отмахнуться, но в этот раз Крис был готов и перехватил её руку.

     - Пусти! - прорычала Линда.

     - Не дури, - голос у Криса был хриплый и прерывистый. Его горячее дыхание обжигало ей затылок. - Ты же знаешь, что всё пропадёт. Пока ты едешь, пока двигаешься вперёд - всё нормально, но после аварии уже ничего не вернуть.

     - Мы можем поставить его на колёса, - Линда и сама понимала, что это иллюзия. Она хотела кричать, но вместо этого из горла вырвался сдавленный всхлип.

     - Ничего не вернуть и не поставить на колёса, - пробормотал Крис. - Пошли.

     Она позволила ему увести себя к джипу, но почти не отрываясь смотрела на тягач. Смотрела и видела, как тускнеет, а потом и пропадает её прошлое. Под конец, когда она думала, что всё уже кончено, тягач с прицепом вдруг вспыхнули ярким и беззвучным пламенем забвения.

     Линда отвернулась и уткнулась в плечо Криса. Она плакала и не могла остановиться.

     И даже больше чем потеря прошлого её волновало то, что Алекс выиграл. В его руках были все остатки их совместной жизни, а Линда просто забудет его через сутки или двое.

     'Ты выиграл, сучий сын. Ты всегда выигрывал и добивался того, что хотел, а мне доставались всего лишь жалкие огрызки. А сейчас не досталось и этого...' - думала она.

     Когда тягач полностью догорел и растворился, Линда и Крис ещё некоторое время сидели в джипе и смотрели на то место. Наконец они вновь двинулись по дороге. Крис вёл машину медленно и спокойно, словно давая привыкнуть. Линда была ему благодарна за это.

     - У тебя кровь, - сказал Крис минут десять спустя. - Она уже почти засохла, но лучше вытереть. Посмотри в бардачке, там были влажные салфетки.

     Линда против воли усмехнулась. Мужчина, который возит в бардачке влажные салфетки - ну надо же!

     Салфетки лежали прямо на виду. Повернув противосолнечный козырёк, Линда вгляделась в зеркало и мрачно усмехнулась. Ссадина на лбу, запёкшаяся кровь, грязь, следы от слёз, царапины, круги под глазами - вид оказался тот ещё.

     Она извела половину упаковки, прежде чем привела себя в порядок, а взгляд её при этом продолжал блуждать по бардачку, пытаясь по вещам определить характер их владельца.

     Кое-что, однако, почти сразу привлекло её внимание.

     - Пистолет, - пробормотала она. - Ты убивал людей?

     - Я служил в армии. Я говорил.

     Крис выглядел смущённым. Кажется, он не слишком гордился своим армейским прошлым. Это Линде понравилось.

     Она вытащила пистолет - небольшой короткоствольный револьвер приятно оттягивал руку.

     - Осторожней, - сказал Крис. - Он заряжен. Не трогай предохранитель.

     Линда кивнула. В другое время она бы не смогла взять этот револьвер. Линда никогда не стреляла и не держала оружие до этого. Но сейчас они были с Крисом, а её тягач сгорел. Всё то, что умел и мог он, в какой-то степени постепенно становилось и её прошлым тоже.

     - Это не похоже на армейское оружие, - сказала Линда, продолжая сжимать пистолет, поворачивая его то одной стороной, то другой.

     - После армии я несколько лет служил в полиции.

     - Ты не говорил... стоп! Что это такое?!

     Когда Линда взяла револьвер, вещи в бардачке сдвинулись и обнажили краешек того, что лежало на самом дне. Она потянулась и вытащила очень знакомую фотографию. Это был старый, почти выцветший полароидный снимок. Линда в купальнике позировала на фоне пальмы и улыбалась. Против воли она почувствовала, как на глазах опять выступили слёзы, и одновременно с тем внутри закипела ярость.

     У Криса не могло быть этого снимка. Что-то пережитое вместе - да, но на том пляже Линда была с Алексом...

     - Откуда у тебя это? - спросила она и тут же поняла, что не хочет услышать ответ. - Останови машину. Быстро!

     Она навела на Криса револьвер, аккуратно сняла его с предохранителя и положила палец на спусковой крючок.

     - Я всё объясню, - Крис пытался говорить спокойно, но Линда видела, что он нервничает. - Я всё объясню, ты только убери оружие.

     - Тормози, урод!

     Машина прошуршала колёсами по гравию обочины и замерла. Линда, не отводя пистолета от Криса, нащупала ручку двери и дёрнула её. Медленно отступая, девушка вылезла из машины.

     - Стой, не надо, - Крис потянулся к ней, но Линда ударила его пистолетом по руке.

     - Молчи! - прошипела она сквозь плотно сжатые губы. - Молчи и езжай своей дорогой.

     Крис вдруг с силой вдавил педаль газа и джип, прокручивая колёсами и разбрасывая гравий, дёрнулся с места. Линде пришлось закрыть лицо руками, чтобы пыль и камешки не попали в глаза. Однако она тут же навела пистолет на удаляющийся автомобиль.

     Вытянутая рука дрожала. Палец поглаживал спусковой крючок и вот-вот был готов нажать на него. И всё же Линда опустила пистолет. А спустя пару секунд он пропал у неё из руки.

     Теперь они с Крисом вновь были по отдельности.

     Через минуту, если не больше, она заметила приближающееся облако пыли. Знакомый чёрный джип затормозил напротив Линды, но на отдалении. Боковое стекло опустилось.

     - Послушай, - сказал Крис. - Я должен был сразу признаться, но это непросто. Да, я знал о тебе до того, как тебя увидел. У меня была твоя фотография, но это почти всё. Я искал тебя. Ты мне понравилась, - он криво улыбнулся. - Кроме того, как ты и сказала при первом нашем знакомстве - я принёс тебе новость из прошлого. Твой бывший муж... он умер.

     - Что?!

     Линда почувствовала, как колени подгибаются против воли. Едва удержалась, чтобы не рухнуть в гравий.

     Алекс мёртв? От кого она убегала тогда? Кто за ней гнался? Она видела мотоцикл... Или просто хотела его увидеть?

     'Или тащила воспоминания о нём в прицепе', - подсказал внутренний голос.

     - Я встретился с ним в мотеле. Он был прикольный, только слегка надоедливый. Весь одетый в кожу, говорил громко, предпочитал затыкать всех вокруг. Рассказывал, что жил с красоткой, показывал фотографию. Говорил, что она великолепна, но надоела ему. Вот он и решил поездить в одиночку. Хвалился, какой у него быстрый мотоцикл.

     Крис говорил медленно, а Линда слушала и мысленно искала фальшь, но это всё очень походило на Алекса. Именно таким он и был.

     - С утра он уехал раньше меня, - сказал Крис. - А потом, спустя пару часов, я заметил на обочине перевёрнутый мотоцикл и твоего бывшего со сломанной шеей. Он уже был мёртв, я не смог ничего поделать. Единственное, что я забрал у него, так это твою фотографию. Она была в кармане его куртки. По-моему, других вещей, кроме одежды и мотоцикла у него и не было.

     И это походило на Алекса. Он всегда старался жить без ненужных воспоминаний. Не самый плохой путь, но только не в том случае, когда считаешь почти все воспоминания ненужными.

     - Когда это было? - спросила Линда глухо.

     - Месяца три назад. Я колесил по дорогам, надеялся встретить тебя, хотел рассказать всё. А потом, когда встретил, как-то не мог выбрать подходящего момента. Знаешь, как это бывает.

     - Три месяца, - пробормотала Линда, пропустив остальное мимо ушей.

     Последние три месяца она жила в постоянном страхе, что Алекс гонится за ней. Что хочет всё вернуть. Что обязательно найдёт. А он в это время был мёртв.

     - Послушай, садись в машину, - сказал Крис. - Я доброшу тебя до ближайшего города, а потом ты уже будешь добираться сама. Ну?

     - Проваливай! Я не хочу иметь ничего общего с тобой и твоим джипом. Я теперь сама по себе. У меня больше нет прошлого, у меня даже мужа бывшего нет!

     Она почувствовала подступающий истерический смех и замолчала, пока он не вырвался наружу.

     Крис плавно развернул машину и уехал, а Линда двинулась следом. Она не хотела догонять его, просто позади остался злосчастный холм, на котором полетело в никуда её прошлое. Видеть его было ещё ненавистней, чем Криса.

     Через несколько часов, когда Линда уже пошатывалась от усталости и мысленно радовалась тому, что день всё-таки пасмурный, она вновь встретила Криса. Он сидел на обрыве, свесив ноги в пустоту провала.

     Линда некоторое время постояла в отдалении, а затем подошла и присела рядом.

     - Где джип? - спросила она.

     - Там.

     Крис показал рукой вниз, а затем улыбнулся. Всё-таки эта улыбка ей нравилась - Линда ничего не могла с собой поделать. Однако, прежде чем воскрешать эту привязанность, она уточнила:

     - Зачем?

     - Ты правильно сказала. Не всё, но правильно. Мы были в неравном положении. Я знал о тебе, а ты обо мне - нет. Ты потеряла тягач, а я остался при джипе. Я подумал, что стоит слегка уравнять шансы.

     - Ты надеешься, что купишь меня вот этой дешёвой показухой?

     - Я могу хотя бы попробовать, разве нет?

     Линда не ответила. Они молчали и сидели на обрыве до тех пор, пока она не почувствовала, что ещё немного, и у неё просто не останется сил встать и пойти дальше.

     - Поднимайся, - скомандовала Линда. - У нас ещё есть время, чтобы добраться куда-нибудь, где есть люди, еда и ванна. Я даже готова отказаться от людей, но еда и ванна - это обязательно.

     Крис только хмыкнул, но ничего не сказал. Они двинулись дальше. Рядом, но чуть на отдалении друг от друга.

     Вскоре вышли на заброшенную автостоянку, где им посчастливилось обнаружить потрёпанный 'мини купер', оказавшийся на ходу. Потратив самый минимум времени, чтобы решить, что рулить они будут по очереди, Линда и Крис выехали со стоянки на дорогу, которая опутывала собой весь мир.

     Которая и была миром.

     <Сейчас>

     Бумажный конверт в почтовом ящике - это счета, реклама или неприятности. Такова визитная карточка эпохи.

     Стоя на лестничной клетке, Артур рассматривает письмо и чувствует, что конверт из последней категории.

     Нет штемпеля, марок и обратного адреса. Не исходят запахи машинной смазки, пряностей или мимолётного флёра духов. Не примят, не надорван и тщательно заклеен строго по полоску.

     Обычный почтовый конверт, на котором написано одно лишь слово: 'Точка'

     Этого достаточно, чтобы не задумываться, от кого пришло письмо. И ощущение надвигающихся неприятностей получает реальную подпитку.

     Помяв конверт в руках, Артур тянется пальцами к краю, собираясь надорвать, но останавливается.

     Не здесь. Не сейчас.

     Поднявшись в квартиру, с порога бросает письмо через всю комнату с тем расчётом, чтобы оно приземлилось на стол. Конверт скользит по гладкой поверхности и останавливается у самого края. Лежит и призывно манит. Словно спрашивает: 'Ну а теперь? А здесь?'

     Артур снимает пальто, вешает его в шкаф, убирает туфли на полку, а лишь затем проходит в комнату. Тянется к конверту, но вновь отдёргивает руку.

     Здесь и сейчас. Но не так.

     Несколько секунд уходит на то, чтобы сходить на кухню за ножом. Бумага рвётся с лёгким шорохом. Зубчики на лезвии разрывают её в клочья, и вместо красивого надреза получаются разодранные лоскуты.

     'Не бывает красивых расставаний, - думает Артур. - Так и рвёшь всё в лоскуты, чтобы потом скомкать и в мусорку. Если захочешь, то разгладишь и склеишь, но все швы будут как на ладони'.

     Философские размышления - лишь прикрытие. Способ отгородиться.

     Вспотевшие рук и дрожь, которая бьёт изнутри и царапает сердце.

     Конверт с поставленной точкой режет кто-то другой. Волнующийся, переживающий, неловкий. А сам Артур размышляет о бренности бытия и строит аналогии'.

     Лампочка под потолком то ярче, то темней. 'Скоро надо будет менять', - думает Артур, откладывая нож в сторону.

     Внутри конверта - сложенный вчетверо лист бумаги. Тем же самым почерком, что и на конверте: 'Материальная точка выходит за горизонт событий'

     Артур медленно комкает письмо. Лампочка мигает всё чаще и всё тревожней. То, что написано, имеет множество смыслов или ни одного. Ещё одна примета современности.

     'Зачем она написала это письмо? - спрашивает мысленно Артур. - Приглашение? Намёк на то, что ещё можно всё спасти и исправить? Почему просто не позвонить? Почему не договориться о встрече? К чему эти загадки?'

     'Может быть, к тому, что ты их любишь?' - отвечает он сам себе.

     Ответ похож на правду больше, чем любой из настоящих. Артур решает придерживаться этой версии.

     Когда он вновь выходит из квартиры, на нём уже не пальто, а куртка. Не туфли, а удобные кроссовки. Бумажник, ключи, телефон - всё рассовано по карманам.

     Артур сбегает по лестнице, не дождавшись лифта, а лампочка, которую позабыли выключить, перегорает окончательно.

     <Тогда>

     Всё началось семь лет назад в поезде 'Новосибирск - Москва'.

     Купейный вагон был старым и затёртым: бесформенные матрасы, свёрнутые вместе с подушками; покосившаяся штора; красный вытертый половик; пыль, парящая в солнечных лучах, пробивавшихся через стекло. Проводница была под стать: невысокая, коренастая, с изборождённым морщинами лицом, визгливым голосом и металлическими коронками, которые, казалось, были единственным, что блистало в этом вагоне.

     - В СВ-то получше. Там места есть свободные. Могу устроить, там доплатить всего ничего.

     Почти такой же фразой проводница поприветствовала Артура, когда проверяла билет на перроне.

     - Нет, спасибо, - снова ответил он.

     - Потом может не быть!

     Проводница почти впихнула ему пакет с бельём и ушла. Артур прикрыл дверь купе и принялся переодеваться. Из сумки выпала папка с эмблемой конференции, но Артур тут же затолкал папку обратно.

     - Закончилась и закончилась, - пробормотал он.

     Конференция продолжалась три дня, а закрытие случилось сегодня в обед. После стольких часов почти беспрерывного общения и попыток - удачных и не очень - доказать свою точку зрения, хотелось лежать и молчать. Спать или читать нечто далёкое от науки. Например, про адвоката Перри Мейсона, который логикой и умелыми манипуляциями людьми заставлял справедливость торжествовать.

     Вот кого не доставало на той конференции!

     В СВ, конечно, комфортней, но одиночество в толпе куда более реально, чем одиночество на двоих. Так что купе и верхняя полка - там можно притвориться, что ничего не слышишь. Или занят. Или спишь. Все, кто наверху, так и делают!

     Впрочем, пока соседей не наблюдалось. И ко времени отправки никто так и не появился. Артур забрался наверх, открыл 'читалку' и чуть улыбнулся. Кажется, до следующей станции он будет ехать один.

     Однако стоило поезду тронуться, как компания появилась. Некто с длинными волосами в оранжевом пальто влетел в купе и тут же нырнул прямо под полку Артура. Послышалось шуршание и металлические 'щёлк' и 'вжух' от заклёпок и молний. Яркое пальто полетело на соседнюю полку и осталось там. А потом всё резко стихло, словно и не было никого.

     Артур пожал плечами и вернулся к чтению. Перри Мейсон отправлял куда-то Пола Дрейка и рассказывал, что важно выполнить все приказания в точности, а смысл откроется потом.

     Прошло минут двадцать, прежде чем увлечённый сюжетом Артур вспомнил, что в купе он не один. Оторвался от книги и прислушался - внизу было тихо. Аккуратно свесив голову вниз, Артур увидел симпатичную девушку с лёгкими, почти невидимыми веснушками, одетую в толстую кофту на молнии и джинсы. Вжимаясь в дальний угол, девушка пальцем рисовала в планшете дракончика.

     Уголки губ невольно дрогнули, растягиваясь в улыбку. Артур уже и не помнил, когда последний раз чувствовал такое 'умиление'.

     Через два часа пути Артур никакого умиления не испытывал. Он корил себя за то, что нарушил собственный же план и, поддавшись хорошему настроению и недооформившейся симпатии, завёл с девушкой беседу.

     Они достаточно быстро миновали несколько обязательных стадий: как зовут; где работаешь; куда едешь. Выяснилось, что компанию Артуру составляет Яна, художник-фрилансер, ей двадцать пять, и она просто путешествует.

     Но дальше всё встало. Не ясно было о чём говорить и что рассказывать. Иногда так бывает, когда между людьми возникает настоящий, а не напускной интерес. Просто не хочется рассказывать всё сразу, потому что человек уже не совсем чужой, и ты подсознательно рассчитываешь на следующую встречу, а потому не выкладываешь всей правды. Но чаще, конечно, так бывает, когда собеседники просто тяготятся друг друга.

     Вдобавок, у Артура разболелась голова. Ныло и ныло в затылке - от усталости, смены давления или ещё от чего. В таком состоянии фразы, которые в другое время показались бы ему ничего не значащими, отдавались вспышками гнева. Сдерживать их - то ещё удовольствие!

     От неловких пауз, которые становились всё длинней, спасло железнодорожное расписание. В окне показался какой-то городишка, похожий на разросшуюся деревню, и поезд начал замедляться.

     - Посторожишь вещи? - вдруг встрепенулась Яна. - Стоянка больше тридцати минут. Надо сбегать.

     Она произнесла это слово так, будто у него было два ударения. И два смысла.

     - Куда сбегать? От кого?

     - Просто, - она пожала плечами. - Надо и всё. Посторожишь?

     Артур тяжело вздохнул. Таких ответов он наслушался ещё на конференции. Но, в конце концов, Яна-то в этом нисколько не виновата.

     - Хорошо. Куда ж я денусь.

     - Спасибо!

     Девушка вскочила, набросила на себя пальто и выбежала из купе. Учитывая прыть, с какой она это проделала, её ждали очень важные дела.

     Поезд совсем замедлился, а потом встал. Артур услышал неразборчивый шум в коридоре, какие-то крики, возглас: 'Психованная!'.

     Он вышел посмотреть, что случилось, но коридор был уже пуст. Все, кто хотел покурить или купить что-нибудь, уже столпились на перроне. Вдалеке оранжевое пятно стремительно удалялось в сторону вокзала.

     Как будто действительно сбегала.

     Чтение детективов не прошло даром. Вернувшись в купе, Артур тщательно проверил, все ли вещи у него на месте. А затем, когда убедился, что всё в порядке, посмотрел на вещи Яны.

     'Бомба? Сомнительно. Её уж тогда на вокзале надо оставлять, а не в поезде. А если нечто краденное? И какое-нибудь предупреждение, полученное по телефону или планшету?'

     За размышлениями Артур не заметил, что поезд резко дёрнулся и начал набирать ход. В коридоре вновь раздался крик проводницы, а затем дверь купе открылась, и появилась Яна. Девушка тяжело дышала, а в руках у неё - никаких пакетов, еды или сувениров.

     - Ты зачем бегала? - спросил Артур.

     - Потому что я - материальная точка.

     Подобные ответы на конференции тоже случались. Особенно во время банкета.

     Артур пожал плечами и сел на полку напротив Яны. Девушка странная, чувство юмора у неё такое или всё вместе - не так важно. Куда значимей то, что в глазах Яны явственно проглядывала горечь.

     - Расскажи, - попросил Артур. - Может, легче станет.

     Яна отвернулась и принялась молча снимать пальто.

     Девушка уткнулась в планшет и продолжала рисовать мелкие чёрточки и детали дракона. При этом она рассказывала. Не Артуру - он так, сторонний слушатель, - а дракону. Могучему и красивому чудовищу, которое только одно в силах понять, с какой магией столкнулась девушка.

     - Я - материальная точка, - говорила Яна. - Я двинулась из пункта А в пункт Б. И когда я там окажусь, то обрету состояние покоя. Мне бы хотелось, чтобы всё это было метафорой, но это суровая и хреновая правда жизни. Стоит мне остановиться больше чем на двадцать минут, и я сдохну. Потому что тогда случится определённость. А пока я в движении - всё вроде бы норм. Мало ли что в пути может случиться. Да и не обязательно двигаться самой. Можно просто спрятаться внутри чего-нибудь движущегося. Правда, всё время какие-то подлянки. Поезда останавливаются и надо двигаться самой. Самолёты летят слишком быстро, а ещё, пока он взлетит, столько времени проходит, что ноги просто отваливаются. И сидишь потом, в этом самолёте, и ждёшь - успеет он тронуться, пока тебя не выключит, или не успеет. Ненавижу самолёты!.. Машины - ломаются или их надо заправлять. На кораблях неплохо, а в порту можно взять такси, поехать смотреть город и вернуться к отплытию. Но корабли стоят дорого, а много ли заработаешь в таком ритме жизни? Ты не подумай, я не жалуюсь. Просто жизнь - очень сложная штука. А Мише надо оторвать яйца!

     - Что?! Какой Миша? - Артур вздрогнул.

     - Это из песни, - Яна не повернулась. - А Миша - тот урод, который меня проклял. Передал импульс, так сказать.

     - И как же это вышло?

     Девушка промолчала. Отложив планшет, она легла на полку и отвернулась к стене. Артур, не задумываясь, пересел к Яне и принялся гладить её по волосам, чувствуя, как девушка беззвучно всхлипывает.

     В общем-то ему сейчас было не важно - настоящая эта история или выдуманная. То, как Яна рассказывала, заставляло думать, что в этом что-то есть. Может быть, какой-то психологический блок. Может быть, травма детства. В конце концов, болезнь, неизвестная науке...

     Мысли текли плавно и фоном. Артур на них не концентрировался. Главное, что Яна нуждалась в утешении, а он мог - и хотел, чего уж тут скрывать, - её утешить.

     'Может, тебе детей завести? - спросил внутренний голос. - Умиление, утешение, все дела. Что скажешь?'

     Артур не ответил. Посидел ещё пару минут, а потом полез к себе на полку.

     - Если понадобится ещё посмотреть за вещами, то скажи.

     - Хорошо, - голос у девушки был сдавленный, - только дальше больших населённых пунктов нет до самого утра. Стоянки по пять минут. Так что спи. За что я люблю нашу необъятную родину, так это именно за такую возможность. Когда на европейскую часть вползём, там начнутся стоянки по тридцать-сорок минут. Самое обидное, когда под утро. Часа в четыре. Спать хочется, но знаешь - если не побежишь, зуд в ногах и сердце начинает прихватывать. Один раз чуть не попалась на этом. В себя пришла уже в скорой. Хорошо хоть больница оказалась далеко. Пока меня везли, то я уже оклемалась. Потом, правда, таких трудов стоило убедить, что меня госпитализировать не надо. Пока бумаги эти заполняла, едва опять без сознания не оказалась.

     Теперь Яна рассказывала буднично. Как рассказывают старый и смешной случай. Байку, приключившуюся когда-то. Не факт, что в тот момент она вызывала смех у рассказчика, но за давностью лет осталась только забавность.

     Артур почувствовал пробирающий всё тело холод, хотя в купе было жарко. В очередной раз стало жаль Яну - не так важно, есть это заболевание, или она его выдумала, но ей нужна помощь.

     'Перри Мейсон всегда брался за такие дела', - подумал Артур, засыпая, и, против воли, улыбнулся.

     Ближе к концу поездки проводницы махнули рукой на странности Яны. Не орали вслед, а открывали дверь, едва только поезд замедлялся. Артур заверил их, что Яна не сумасшедшая, а просто спортсменка, которая использует любую возможность для тренировок.

     Две тысячи, которыми он подкрепил свои заверения, придали словам весомости.

     Артур и Яна обменялись телефонами, ссылками в социальных сетях, адресами электронной почты. Скорее всего, обменялись и ещё чем-то иным. Нематериальным.

     Потому что иначе трудно объяснить тот факт, что всю поездку Артур смотрел, как Яна бежит или идёт сначала от поезда, а затем обратно, подгадав к самому отправлению. И каждый раз в его голове боролись два противоречивых чувства: чтобы Яна остановилась, и тогда бы стало ясно, что это всего лишь шутка и игра; и чтобы она никогда не останавливалась, потому что тогда может случиться непоправимое.

     <Сейчас>

     Люди всегда убирают из своего внимания то, чего не хотят замечать: как громко и грязно ругается семейная пара; как в автобусах собирают пожертвования на чьё-нибудь лечение; как люди с угрюмыми лицами молча протягивают листовки.

     Едва въехав в частный сектор и увидев нужный ему дом, Артур понимает, что его уже из внимания выключили. В окнах горит свет, громко звучит музыка, доносятся восторженные выкрики. Если кого и беспокоила эта свистопляска, то они бы уже давно разобрались сами или вызвали бы тех, кто может разобраться за них.

     Однако теперь вырисовывается новое обстоятельство - тот, кто нужен Артуру, в доме не один. Впрочем, и это решаемо. В какой-то момент вечеринки достигают того состояния, когда на них пускают без разбора.

     Как подсказывает Артуру интуиция, сейчас именно такой момент. А как показывают дальнейшие события - для волнений нет никаких причин, потому что никому и в голову не пришло запереть дверь.

     Внутри всё как полагается: кто-то пьёт, кто-то танцует, а большинство, развалившись на диванах, общаются, пытаясь перекричать музыку. Множество стаканов, бутылок и закусок. Несколько человек, которые скорее уже спят, чем празднуют.

     К сожалению, одним из них оказывается тот, кто нужен Артуру. Приходится хватать его за ворот клетчатой рубашки и тащить в ванную.

     Парочка, которая уединилась в ванной, оказывается на удивление сговорчивой. На удивление не для Артура, а для них самых. Смуглый подкачанный парень, правда, пробует уточнить, что собираются делать с хозяином дома, но скорее для порядка. К тому же, его останавливает подружка. Она что-то шепчет парню на ухо и тянет его в направлении лестницы на второй этаж.

     Артур стоит, смотрит им вслед и улыбается. Излучает добродушие.

     Впрочем, Яна говорила, что у него это не особенно получается.

     Как только парочка скрывается из пределов видимости, Артур затаскивает свою жертву в ванную. Увиденная обстановка вновь навевает мысли о том, что следовало бы удивиться, как же его так легко впустили и оставили наедине с хозяином дома: ванна с пеной; расставленные, но ещё не зажжённые свечи; пустая картонная упаковка на стиральной машинке.

     Но Артур вновь не удивляется. Неким шестым чувством - для которого у него есть своё название - он знает, что всё происходит ровно так, как должно произойти. События всегда склоняются перед тем, кто знает их точку опоры.

     Артур успел устать ещё пока тащил тело по коридору. Однако, к счастью, ванна низкая, так что достаточно просто подтащить, приподнять и окунуть в воду.

     С первого раза просветления не происходит. Проходит минута, Артур приподнимает пленнику голову, глядит в заплывшее от алкоголя лицо, а затем ударяет несколько раз по обрюзгшим щекам.

     И снова в пенную пучину.

     Удары, похоже, куда действенней. Всего лишь пара секунд и начинаются первые попытки вырваться. Артуру до ужаса хочется оставить жертву под водой, но, к сожалению, сейчас в этом человеке его единственный шанс найти Яну.

     Позволив пенорождённому появиться из воды, он запрокидывает пленнику голову и внимательно на него смотрит. Некстати подвернувшееся сравнение едва не настраивает на юмористический лад, однако Артуру удаётся сохранить серьёзность.

     - Привет, Миша, - говорит он, стараясь, чтобы голос звучал проникновенно.

     - Иди в жопу! - откликается тот.

     Это неправильный ответ. И Миша отправляется исследовать дно пенистой ванны - теперь уже в профилактически-воспитательных целях. Необходимо выработать должное уважение к собеседнику.

     К тому же, Артур знает, что разговор даже при такой подготовке будет не из лёгких.

     Спустя пять минут водных процедур в ванной воцаряется временное перемирие. Миша сидит, привалившись к унитазу, и смотрит на стоящего перед ним Артура.

     - Я не знаю, где она.

     - И что собирается делать, тоже не знаешь?

     - Нет, но чем бы это ни было, она собирается дать тебе по яйцам твоей же добротой. Она всегда так делает, ты разве не заметил?

     Миша хихикает полупьяно. Артур ловит себя на мысли, что ему хочется дать по яйцам самому Мише, но это преждевременно. К тому же, хозяин дома нужен ему в здравом уме и трезвой памяти.

     Или хотя бы в том подобии, в котором он сейчас находится.

     - А я думаю, что всё ты знаешь - говорит Артур - Просто не понимаешь своего знания. Но я тебе помогу.

     Артур медленно протягивает руку к Мише. Старается, чтобы это выглядело не опасно. Однако Миша равно пытается вжаться в угол и спрятаться.

     Но вжиматься дальше стены некуда, а дорога к выходу проходит мимо Артура.

     Сопротивление вялое и безынициативное. Трепыхания полудохлой рыбины. Вялое шевеление замёрзшей ящерицы.

     Артур хватает Мишу за мокрые липкие волосы в остатках пены, а вторую руку прикладывает к такому же мокрому и липкому лбу собеседника. Закрывает глаза. Настраивает восприятие.

     Пальцы начинает покалывать, словно невидимая тонкая нить щекочет их, всё время избегая попыток ухватить за неё. Миша ревёт длинно и протяжно на одной ноте и дёргается куда сильней. Мокрые волосы выскальзывают из руки Артура, но уже слишком поздно. Та связь, которая возникла между ними больше не зависит от физических прикосновений.

     В дверь ванны начинают стучать и спрашивать, не убивают ли там кого-нибудь, но в это время Артуру наконец-то удаётся ухватить то, что он ищет. Он принимается аккуратно и быстро крутить пальцем, словно наматывая на него нитку, пока перед глазами не расстилается чужой горизонт событий. И, наложив его на свой, Артур пытается простроить линии, которые приведут к цели.

     Горизонт событий Миши пуст и упирается в ограничитель. И Яны на этом участке нет. Стоит сделать собственный горизонт ярче, как становится ясно - стена не только для Миши, но и для Артура.

     Если же присмотреться внимательней и определить структуру, то приходит понимание - это стена для всего мира.

     Артур нервно сглатывает. Задумывается, не совершил ли он ошибку. Правильно ли разгадал письмо Яны.

     'Материальная точка исчезнет и горизонт событий станет бесполезен? Это временное помутнение, потому что впереди неизвестность? Или же она задумала нечто такое, что разрушит весь мир, потому-то дальше ничего предсказать и нельзя?' - все три версии кажутся Артуру наиболее подходящими, но в сложившейся ситуации он ставит на четвёртую.

     Ту, которую ещё не учёл и не придумал.

     Повернув горизонт событий на сто восемьдесят градусов, Артур вглядывается в прошлое Миши. Идёт по канату сбывшегося, отмахиваясь от событий, которые 'могли быть, но так и не случились'. Всё глубже и глубже в прошлое.

     И там наконец-то находит Яну.

     Он успевает настроиться на эту точку в прошлом - замершую и готовую начать движение. Внимательно изучает, поворачивая то одной стороной, то другой. Это ничего не меняет, поскольку точка всё время остаётся точкой, но время, потраченное на рассматривание, позволяет понять, что именно не так.

     Яна сейчас там. В прошлом. По крайней мере, частично. Нет понимания 'как', не ясно 'зачем', но, по крайней мере, он знает теперь 'где', и надеется найти ответ на вопрос 'что'.

     Что сделать, чтобы оказаться там и отговорить её от того, что она задумала, чем бы это ни было.

     Придя к этому тяжеловесному решению, которое больше напоминает вечный вопрос безответно влюблённого, Артур открывает глаза. Обмякший Миша безвольно сидит на полу, положив голову на крышку унитаза, и дышит, слегка посапывая.

     Артур делает шаг к раковине и долго моет руки со всей тщательностью.

     Что ж, следующая остановка известна. Проблема только в том, что придётся взять с собой Мишу. Как бы там ни было, но Яна спряталась именно в их с Мишей прошлом. Одному Артуру туда хода нет.

     Несколько раз несильно пнув Мишу, Артур приводит его в чувство.

     - Поехали. Нам нужно прокатиться.

     - Отвали, а? - просит Миша, почти заскулив.

     - Как-нибудь потом. Вставай.

     Миша встаёт, но при этом кряхтит и жалуется на жизнь еле слышным шёпотом. Поскуливает и ежесекундно бросает злые взгляды на Артура. Тот делает вид, что не замечает, однако кое-что ему понятно даже без того, чтобы заглядывать в Мишин горизонт событий.

     Жизнь всё-таки оторвала ему яйца.

     <Тогда>

     Та встреча в поезде вплела Артура и Яну в одну сетку координат. Однако перемещения по ней у каждого были индивидуальными.

     Яна была то тут, то там, перескакивая с одной оси на другую. То приближалась, а то отдалялась. Оказывалась в весьма неожиданных местах, и нигде не задерживалась подолгу.

     График Артура был куда чётче, а границы личного пространства и времени казались незыблемыми. Его перемещения в девяносто процентов случаев можно было предугадать, а если и вплеталась в жизнь какая-то неожиданность, то она тут же упорядочивалась.

     Из-за столь различного образа жизни Артуру и Яне часто приходилось довольствоваться общением по телефону, мессенджеру или же просто в социальных сетях. Это, надо признаться, выматывало. Пусть симпатии, пусть тёплые фразы, но разница во времени оказывала своё влияние.

     Особенно на Артура.

     Теперь ему приходилось то вскакивать в четыре утра от звонка, то заканчивать обмен сообщениями в два часа ночи. Видеться на бегу в очередной машине, несущейся сквозь время и пространство. Часто ездить в командировки.

     Они договаривались, где именно встретятся. Брали соседние места в рейсовых автобусах. Выкупали полностью купе в поездах. Один раз даже вместе отправились в путешествие на круизном лайнере по Волге и провели незабываемый месяц, наслаждаясь компанией друг друга.

     Правда, этот месяц подарил ложное ощущение того, что дальше всё будет так же. Из-за этого расставание на берегу, когда такси повезло Яну к отбытию очередного поезда, вышло болезненным.

     Так продолжалось примерно полгода, и за это время никто из них не поднимал ту тему, о которой говорили в первый раз. Просто казалось естественным, что Яна не имела права останавливаться, а Артур делал всё, чтобы ей в этом помочь.

     Но чем дальше, тем больше такая беготня начинала тяготить. И каждый чувствовал дыхание приближающейся катастрофы, вот только никто из них не мог предугадать, что это будет и чем закончится.

     В тот день Артур сидел на очередном совещании и скучал, жалея, что не может позволить себе делать это откровенно. Обсуждение шло по третьему кругу, аргументы всех сторон давно были известны, но никто не мог взять на себя смелость и ответственность, чтобы принять окончательное решение.

     Артур, пожалуй, мог бы. Но в его случае - не хватало полномочий.

     Когда в кармане завибрировал телефон, Артур машинально достал его, прочитал сообщение от Яны, и уже начал было убирать телефон обратно, когда осознал смысл послания.

     'Мы встряли. Телефон садится. Прости'.

     Извинившись, он вышел из кабинета, и уже через минуту поиска на новостных сайтах выяснил, что на пути из Красноярска в Томск поезд сошёл с рельс. Вокруг всё замело снегом, так что спасатели пытаются пробиться, но людям нечего бояться. Уж сутки они как-нибудь продержатся.

     Артур понимал, что Люди - да, но Яна вряд ли. Она не могла стоять на месте.

     По дороге в аэропорт Артуру впервые явился горизонт событий. Трёхмерная проекция, вдруг наслоившаяся на реальный мир. Он увидел себя, увидел Яну, увидел точки соприкосновения и линии, уходящие в неизвестность. Понял, что надо сделать, чтобы всё закончилось хорошо. Осознал, сколько трудностей понадобится преодолеть, и подсчитал все шансы на успех.

     А после приказал себе не удивляться тому, что увидел, и забыть об этом до поры.

     Перед полётом в Красноярск ему удалось дозвониться до нужных людей, отнять у них пять минут времени, дать несколько обещаний, а в обмен заполучить вертолёт и пилота, которые ждали его по прилёту.

     Пилот вертолёт, едва Артур оказался внутри, сразу предупредил, что топлива хватит на два часа полёта. Впритык до поезда и обратно. Кружить времени не будет.

     Артур на секунду прикрыл глаза, вновь вызвал перед глазами горизонт события, а после сказал, что хватит. Кружить не придётся.

     Пилот открыл рот, чтобы возразить, но смолчал. Ему было трудно противопоставить что-то взгляду этих глаз, которые, казалось, заглядывали в самое нутро тебя и выправляли все внутренние сомнения в единую верную линию. Ту, на которой никаких остановок быть не должно.

     Несмотря на уверенность, что он будет весь полёт всматриваться вдаль, выискивая знакомый силуэт, Артур всю дорогу проспал, открыв глаза ровно в тот момент, когда они подлетали к поезду.

     - Туда, - приказал он пилоту, едва взглянув на него.

     Люди внизу, выскочив из поезда, призывно махали руками, но вертолёт двинулся вперёд.

     Горизонт событий подсказал, что Яны не было в поезде. И рядом с ним тоже. Сначала люди решили, что у неё шок, потому она всё никак не может остановиться и ходит из вагона в вагон. Потом подумали, что она сошла с ума и попытались связать, чтобы не действовала на нервы. Затем гнались за ней некоторое время, желая вернуть в поезд.

     Они, наверное, не хотели ничего плохого. Только помочь и успокоить Яну до прихода спасателей. Руководствовались благими намерениями, не подозревая, до чего могут довести Яну.

     Артур почувствовал, как немеют пальцы, сжатые в кулак. Глубоко вдохнул на семь счётов и выдохнул на одиннадцать. Приказал себе думать только о том, что ещё не всё потеряно и сосредоточился на ниточке рельс, идущей вперёд.

     Снега намело столько, что всё сливалось в один сплошной белый ковёр, лишь изредка прерываемый торчащими то тут, то там одинокими деревьями. Но и они вскоре стали такой же частью рисунка перед глазами, что попросту стали невидимы. Пилот летел так низко, как мог себе позволить, не боясь зацепиться за что-нибудь. А Артур всё ждал, когда наконец-то покажется знакомый силуэт.

     Правда, первым заметил не он. Пилот безо всяких приказаний двинулся к медленно бредущей впереди фигуре в оранжевом пальто.

     - Садись рядом и будь готов взлетать, едва мы окажемся в кабине, - приказал Артур.

     Посадки в прямом смысле не получилось. Вертолёт коснулся снега, но дальше вниз не пошёл. Пилот покачал головой и едва открыл рот, чтобы объяснить, как Артур и сам всё понял.

     - Да, там может быть глубоко.

     Сказал и спрыгнул. Провалился по колени и бросился вперёд. Падающий снег, подгоняемый винтами вертолёта, застилал глаза. Одет Артур был не по погоде, но надеялся, что минут на десять его хватит.

     Он настиг пошатывающуюся Яну, схватил за руку и, не тратя времени на объяснения, побрёл вместе с ней назад к вертолёту.

     Огромных трудов стоило запихнуть девушку в кабину, а потом забраться туда самому.

     Вертолёт взлетел и взял курс на ближайший город. Всю дорогу Артур растирал лицо и руки Яны, а попутно давал ей по маленькому глоточку коньяка. Бутылка оказалась у пилота, и Артур не стал ничего спрашивать или уточнять.

     Он просто старался сделать всё, чтобы Яна выжила.

     В вертолёте.

     В скорой помощи, которая после сообщения пилота подъехала прямо на взлётную полосу.

     В такси, которое он оплатил до соседнего города, потому что никак нельзя было оставлять Яну в больнице.

     А потом, когда всё было закончено, они поженились.

     Гостей звать не стали. Расписались в ЗАГСе, прыгнули в машину, и поехали в детский парк.

     Бегали от горок к каруселям и наоборот. Всё, чтобы не оставаться на одном месте.

     - Мы не сможем так делать вечно, - сказала Яна. - Я готова попробовать остановиться, если ты будешь рядом, но я боюсь.

     - Не надо, - он улыбнулся и на секунду прикрыл глаза.

     Горизонт событий был всё так же рядом, никуда не исчезая. И линии на нём говорили, что опасения материальной точки по имени Яна небеспочвенны. Что ей действительно лучше перемещаться постоянно. Иначе случится нечто странное. Может, и не смерть, но явно то, что ей не понравится.

     - Мы сделаем всё, чтобы ты не останавливалась, - сказал Артур. - А потом я придумаю, как сделать так, чтобы это наконец-то стало возможным.

     В тот момент ему казалось, что он с лёгкостью сдержит обещание. И на горизонте не было видно препятствий к достижению этой цели.

     Момент, когда всё начинает идти не так, столь же неуловим, как и миг, когда начинают желтеть листья.

     <Сейчас>

     Кратчайшее расстояние из пункта А в пункт Б - это прямая. К сожалению, от того места, где сейчас находятся Артур с Мишей до того, куда они направляются, по прямой доехать невозможно. Однако кое-что действительно сжалось и превратилось в короткий отрезок. Огрызок от чего-то большего.

     Это время и горизонт событий.

     Машина мчит, продвигаясь по этому отрезку. Расстояние до Яны сокращается стремительно. Пока Артур не может её увидеть, но уже чувствует. Как будто зуд на кончике носа. Самое то, когда руки заняты рулём.

     - Не несись так, - шепчет Миша, жадно глотая воздух. - Ещё пара таких поворотов, и я тебе всю машину заблюю.

     - Блюй, - меланхолично говорит Артур, не отрывая взгляд от дороги. - Не поперхнись только.

     Миша бросает взгляд исподлобья, несколько раз кашляет, но затем сглатывает и пытается выпрямиться. У него получается. Если бы не бледность и пот, стекающий по вискам, можно было бы даже поверить, что Мише всё нипочём.

     Стремление сохранить собственное достоинство нередко просыпается в людях именно в те моменты, когда всё остальное потеряно.

     Повороты действительно резкие. Но цель уже показалась вдалеке: здание в три этажа; неоновые огни рекламы; гигантские баннеры. Можно было бы назвать типичным торговым центром, но если приглядеться внимательней, то становится ясно, что так было не всегда. Это старое здание хорошо замаскировали, но запах затхлости нельзя полностью вытравить.

     - Что ты к ней привязался? - вновь подаёт голос Миша, которому не терпится вернуться к своей истории. А вернее, к их общей истории. - Почему бы просто не оставить, всё как есть?

     - Чего я действительно не понимаю, - игнорирует его вопрос Артур. - Так это почему она привязалась к тебе. Настолько, что меня уже считай нет в её жизни, а ты словно бы есть.

     - Девки нередко так делают, когда ты у них первый. Ну, если только это не по пьяни, а после прогулок, поцелуев и прочей романтической херни.

     Желание ударить Мишу такое сильное, что Артур крепко-крепко сжимает руль и прикусывает губу, едва ли не до крови.

     - Да ты не обижайся, - продолжает Миша, словно не замечая. - По тебе, наверное, тоже кто-нибудь так же сохнет. Забыть не может.

     Здание - вот оно, перед глазами. Добраться Артур и сам сумеет. Однако нечто, увиденное в том огрызке горизонта событий, который остался, настаивает на том, что Мишу надо взять с собой. Желательно - целым и невредимым.

     Единственное, что Артур позволяет себе - очередной лихой манёвр, после которого с резким визгом шин останавливается на площадке перед торговым центром.

     Громкое 'бу-э', которым откликается Миша на это движение машины, заставляет Артура поморщиться. И вместо радости мелкая рассчитанная подлость приносит лишь кислый противный запах рвоты.

     На торговом центре лепнина с портретами вождей мирового пролетариата. Не самое очевидное архитектурное решение. Даже по меркам сегодняшнего времени.

     - Почему она спряталась здесь? - спрашивает Артур у Миши, надеясь, что ответ что-нибудь прояснит.

     - У неё мать тут работала. Это ведь бывший дворец пионеров! Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры - дети рабочих...

     - А ты, значит, пионером был?

     - Нет. Хлебалом не вышел. И возрастом. У меня тут точка была, - Миша не замечает, как Артур вздрагивает на последнем слове. - Я здесь дисками пиратскими торговал в своё время. А Янка, она музыку любила. Ну и там - слово за слово...

     Требуется не больше нескольких секунд, чтобы подсчитать, когда вот так пиратскими дисками торговали.

     - Да сколько же ей лет тогда было?

     - В те времена так не заморачивались. На сколько выглядела - столько и было, - Миша перехватывает косой взгляд Артура и качает головой. - Ты только не навоображай себе, герой. Всё, о чём ты мог подумать, случилось годами позже. А тогда мы просто общались. Так тоже можно, прикинь?

     Артур пожимает плечами и идёт дальше. Ищет подсказки горизонта событий, но не может найти. Стена, в которую он упирается уже рядом. Что ж, придётся по старинке. Просто смотреть, анализировать и делать выводы.

     Считать столбиком в отсутствии калькулятора.

     - Пойдём, - говорит Артур и толкает Мишу в сторону широкой лестницы, которая ведёт к бывшему дому пионеров. - Покажешь, где у тебя точка была.

     Вблизи угловатость и основательность советского здания, выпирающего из декораций торгового центра, куда заметней.

     - Вот здесь, прямо у крылечка, - Миша широким жестом руки обводит пространство вокруг себя.

     Долгая поездка и небольшая пешая прогулка пошли ему на пользу. Сейчас он стоит и ёжится от промозглого ночного ветра.

     Артур осматривает 'крылечко'. Ничего уменьшительного и ласкательного в нём нет. Крыльцо из железобетонных балок, которые изображают ступеньки. Ну и большая плита, в качестве основной части. Никаких изысков, зато очень крепко и функционально. Даже новые хозяева бывшего дома пионеров не стали ничего менять.

     Прикрыв глаза, Артур пытается увидеть, как это было. Помолодевший Миша, его огромные лотки с дисками. Девочка, которая пытается казаться взрослой и радуется тому, что на неё обратили внимание...

     Ничего не получается. Эти воспоминания принадлежат не Артуру, а Мише с Яной.

     Не предупреждая, Артур хватает спутника за затылок. В этот раз настроиться на Мишин горизонт событий получается быстрее. Правда, сейчас нужно не просто посмотреть на прошлое, а нечто другое.

     Легче, кажется, повернуть голыми руками всё здание. Всю руку пронизывает гигантская боль. От кончиков пальцев до предплечья. Словно крутишь этот странный кистевой тренажёр с гироскопом. Уже и не вспомнить, как он назывался. Это Яна его постоянно вертела в руках, а сам Артур попробовал раз или два.

     Но, хотя собственные воспоминания и помогают не думать о боли, сейчас для них нет времени. Артур усилием воли отбрасывает их в сторону, а затем вновь пытается удержать чужой горизонт событий, одновременно двигаясь по нему назад. Использует себя, как точку опоры, а собственный горизонт - как рычаг.

     Миша, что удивительно, молчит. Это хорошо, меньше сопротивления и лишнего внимания. Но в тоже время странно, что так тихо...

     Артур на секунду приоткрывает глаза, но тут же закрывает их обратно.

     Лицо Миши меняется. Морщины разгладились, седина с волос ушла, на щеках лёгкий румянец...

     А спустя секунду раздаётся лёгкий хлопок и Артура отбрасывает в сторону.

     Он приходит в себя не сразу. Сначала чувствует боль во всём теле, а лишь затем открывает глаза.

     Неподалёку, метрах в пяти, у самого 'крылечка' стоит Миша и разговаривает с пустотой. Сально подмигивает и гогочет. Артур медленно подходит к спутнику и проводит рукой у него перед глазами.

     Никакой реакции. Только фразы, направленные к той, которой здесь нет.

     - Да ты чо, обезьянка, на 'Терион' подсела? Не, музон нормальный, но вокал-то...

     Артур перестаёт вслушиваться. Закрывает глаза и представляет горизонт событий. Стена, которая его ограничивает, по-прежнему здесь. Он уже почти вплотную подошёл к ней. Либо дальнейшего будущего нет, либо оно ещё не определено.

     Зато на горизонте появилась Яна. На расстоянии вытянутой руки, хотя сложно применять здесь подобные понятия. Где-то в Доме пионеров, который, как и всё вокруг, тоже вернулся чуть-чуть в прошлое. Гигантские рекламные плакаты заменили нарисованные от руки картонки. 'Импортные джинсы', 'Колготки и ползунки', 'Починка техники'.

     Открывая входную дверь Артур вновь на секунду замирает, но затем делает шаг внутрь.

     Он ещё раз напоминает себе, что это может оказаться ловушкой. Не ясно чьей именно, но исключать этого полностью нельзя.

     Стоит пройти точку невозврата, как горизонт событий схлопнется в один момент.

     <Тогда>

     Есть несколько разновидностей графиков, по которым следуют семейные пары. Уравнения, описывающие их, иной раз просты, а порой замысловаты до абстрактности. Однако в том, что касается обязательных подъёмов и спадов, каждая пара следует заранее определённым канонам.

     Независимо от того, насколько уникальными они кажутся самим себе и окружающим.

     Если бы Артур попробовал обратить горизонт событий на собственную жизнь, то наверняка заметил бы признаки надвигающейся беды. Однако, после того, как они с Яной сыграли свадьбу, он применял вновь открывшуюся возможность в иных сферах, считая, что с личной жизнью уж как-нибудь справится.

     Иллюзия счастливого брака позволяла не отвлекаться на мелочи и вопросы, которые постепенно всплывали один за одним, но оставались висеть в воздухе. Например: как именно Артур собирается помочь Яне в решении её проблемы; или как строить семейную жизнь, если одна постоянно перемещается в пространстве, а второй застыл на одном месте, но это место - работа, а не дом.

     Ответы были, но их не искали. И нельзя сказать, что вся вина в этом лежала на одном Артуре. Иллюзия счастливого брака в какой-то момент настигает обоих супругов. И это та точка, после которой они вновь начинают двигаться каждый по своему индивидуальному графику.

     Прошло три года прежде чем Яна осуществила первую попытку побега. Это можно было бы предсказать и без всякого горизонта событий, но Артур был слишком занят карьерой, которая именно в тот момент пошла в гору. К тому же, эта самая карьера давала обещания, что вскоре появятся ресурсы на поиски средства, способного вывести Яну из-под действия проклятья.

     В какой-то момент из любимой женщины она превратилась в проект, а затем и в 'дело чести', которое обязательно нужно завершить с успехом.

     Артур даже хватился её не сразу. Ну, подумаешь, не ответила на сообщение. Подумаешь, телефон временно недоступен. В последнее время они могли позволить себе многое, так что Яна отправилась колесить на машине по Европе с какой-то там подружкой. За рулём они сидели по очереди, постоянно ходили или бегали, так что ничего плохого произойти не могло. Подружке была рассказана какая-то похожая на правду история про панические атаки от сидения на одном месте, а та - натура впечатлительная и сердобольная - обещала, что никаких лишних остановок не будет, а перекусить всегда можно и по дороге.

     В общем, всё казалось замечательным. Но затем Яна не ответила и на вторую смс. И на третью. А все звонки игнорировала.

     Когда Артуру удалось дозвониться до подружки, то оказалось, что их пути с Яной разделились едва ли не в тот момент, когда они пересекли границу.

     Понадобилось несколько часов, чтобы всё это улеглось в голове Артура.

     Его беспокоил, в сущности, всего лишь один вопрос, на который ни он сам, ни горизонт событий, ни даже подружка - никто не мог дать ответа.

     Оставалось только найти Яну, чтобы всё это у неё выяснить.

     Артур настиг её в порту возле корабля, который отправлялся в далёкое плавание к берегам Бразилии.

     - И зачем? - задал он тот самый вопрос, который его мучил.

     - Может быть, там найдётся кто-то, кому не всё равно на меня.

     Этот ответ он переварил куда быстрее, хотя нельзя сказать, что он оказался 'слаще' новости о том, что Яна сбежала.

     Разве он не доказал, что готов сделать ради неё всё? Разве он не пытается сделать так, чтобы ей больше не приходилось убегать от неизвестного проклятия? Разве он не...

     Этих 'разве не' было множество. Но пока они все пробегали в его голове Артур обнаружил, что Яна на него не смотрит. Взгляд девушки был направлен в сторону, а в уголках глаз уже начали собираться слёзы.

     Подобную картину он уже видел. И эти воспоминания проникли в сердце, минуя разум, и помогли кое-что понять.

     - Мне надо оторвать яйца, - сказал Артур, надеясь разрядить обстановку.

     - Да, - не принимая шутливого тона, ответила Яна. - Но ты вроде как пытаешься исправиться, потому ограничимся одним.

     - Договорились.

     Артур сделал пару звонков. Его поняли и даже почти ни о чём не спросили. Он заверил, что может руководить исследованиями издалека, а ему согласовали бессрочный отпуск. Спустя двадцать минут они догоняли лайнер на быстроходном катере, а за следующие полгода объездили почти всю Южную Америку.

     История повторилась спустя два года. Но теперь Артур был слишком погружен в себя и работу. Поручил людям, которым можно было доверять, присматривать за Яной, а сам сосредоточился на исследованиях, которые могли бы освободить её от проклятия.

     Даже самому себе он не мог признаться в том, что потерпел неудачу. Любить жену, которая не может усидеть на месте, было мучительно и больно. Искать возможность её остановить - безрезультатно и бесперспективно.

     Когда же Яна спряталась и от людей, которым можно доверять, Артур почувствовал горечь и облегчение.

     Чего было больше, он и сам не мог определить.

     <Сейчас>

     Решение критической ситуации приходит к нам чаще всего тогда, когда мы перестаём искать. Так устроен наш мозг. Мы перестаём искать, а он продолжает.

     Вспомнить чьё-то имя после нескольких часов безуспешных попыток. Найти давно забытую вещь, по наитию потянувшись в неожиданное место. Вдруг где-нибудь, возможно моясь в душе, решить проблему, над которой бился последние полгода или год.

     Артур знает это хорошо, но всё равно удивляется, когда ощущает призрак возможного решения. Избавить Яну от проклятия там, где она ещё не успела его получить. Он не задумывался о такой возможности и даже не представлял её, но сейчас...

     Сейчас нет времени на подобные размышления. Горизонт событий уже почти придвинулся вплотную. Никакого будущего. Стена.

     Артур стоит посреди холла Дома Пионеров и чувствует, что ему надо на самый верх. На третий этаж этого странного здания. Там, в одном из помещений, его ждут.

     Он поднимается, не стараясь выгадать время. Если это ловушка, то сомнительно, что он сможет её разгадать. Если же никакой ловушки нет, то медлить не стоит.

     Поднявшись на третий этаж, Артур поворачивает направо. Проходит мимо пластиковых дверей, странно смотрящихся среди бетонных колонн. Минует вывески: Ателье, Ткань, Фурнитура.

     Доходит почти до самого конца прохода, и там наконец-то находит Яну.

     Одного взгляда на неё хватает, чтобы понять две вещи: первое - она сидит на стуле спокойно и неподвижно, улыбаясь, будто рада его видеть; второе - Яна беременна.

     Последний факт вышибает Артура из колеи. Он готов принять многое, но не это. А кроме того, его интересует, чей это ребёнок.

     - Твой, - отвечает Яна на невысказанный вопрос. - Разумеется, твой. Иначе бы у меня ничего не получилось. У него такая же способность, как и у тебя. Он тоже видит горизонт событий. Даже сейчас. Или уже сейчас.

     Яна выглядит не такой, какой он её запомнил. Куда-то делись загнанность и бессилие последних месяцев их совместной жизни. Она поправилась, но вместе с тем похорошела. И, кроме того, она не выказывает никаких признаков того, что собирается куда-то бежать. Либо она только что присела, заслышав его шаги, либо...

     - Это ребёнок, - вновь говорит Яна. - Он не хочет никуда бежать. И может себе это позволить. Ну и я могу, пока он может. Такой вот у меня декретный отпуск от постоянных путешествий, понимаешь? Но именно что декретный. Он родится, и мне придётся опять мчаться куда-нибудь, чтобы не сдохнуть. Так что не стоит надеяться, что ты сумеешь убедить меня, не совершать то, что я задумала... Что мы задумали.

     Артуру не нравится эта оговорка. Он оглядывается по сторонам и не видит никого больше. О ком ещё говорит Яна? Ну не о ребёнке же. И сомнительно, что о Мише.

     О чём вообще она говорит?!

     Хочется верить, что о возможном избавлении от проклятия. Но то, как сжался горизонт событий, не позволяет принять на веру в подобный вариант.

     Размышляя так, Артур начинает мелкими шажками двигаться вперёд и осторожно спрашивает, стараясь выгадать время:

     - Что ты задумала? Это не повредит ребёнку?

     - Да, повредит. Да, её способность видеть горизонт событий исчезнет, так же, как и моё проклятье. Ну и ничего страшного. Пусть она проживёт обычную нормальную жизнь, не подозревая о том, что можно манипулировать обстоятельствами, заранее видя, как обойти все трудности, которые встречаются на пути.

     - Однажды эта способность спасла тебе жизнь. И я по-прежнему не понимаю, что ты собираешься делать.

     - А теперь спасёт тебе, - Яна ещё только договаривает фразу, когда бросается к Артуру с неожиданной для её положения скоростью и обхватывает мужа за плечи. - Сейчас ты поймёшь, что мы хотим.

     Распахнувшийся по своей воле горизонт событий демонстрирует Артуру два оставшихся у него варианта - он может остаться на месте и попасть под действие того, что сейчас произойдёт, а может вырваться, чтобы остаться неизменным.

     Артура останавливает взгляд Яны. Среди боли и горечи прошлой жизни, среди надежд и страхов перед материнством, среди опасений, что всё окажется тщетным - среди всего этого он видит любовь и радость того, что они снова будут вместе.

     - Ну и правильно, - шепчет Яна на ухо мужу, когда понимает, что он выбрал. - У тебя ничего не получалось, потому что нельзя изменить другого, не изменившись самому.

     Артуру остаётся только прикрыть глаза и позволить горизонту событий последний раз в этой жизни показать ему, что же сейчас происходит.

     Он чувствует ребёнка. Его радость и тепло, которое распространяется по всему миру. Когда Яна говорила, что они это придумали, она подразумевала именно дитя. Именно ребёнок в своём горизонте событий увидел, как родиться в нормальной полной семье без помешанного на карьере отца и матери, которая постоянно куда-то бежит.

     Артур знает, что неправильным будет сказать: он лишается дара, а Яна - проклятья. Всё становится неопределённым, а затем пространство и время меняются местами.

     Теперь материальной точке больше не обязательно спешить из пункта А в пункт Б, поскольку они перенеслись на иную ось координат. И пункт Б наступит только через много лет. Ещё тридцать, как минимум.

     А что касается самого Артура и ребёнка, то они перестают видеть мириады возможностей и путей, которыми идут люди, зато вдруг начинают понимать, почему люди ведут себя так, как ведут. Способность видеть остаётся при них, но меняется угол зрения.

     Всё это мелькает на один короткий миг, а затем Артур чувствует, как Яна обхватывает его руками, тяжело дышит и с большим трудом удерживает себя в вертикальном положении. Он открывает глаза, смотрит на жену, и даже без вновь приобретённой способности понимает, что происходит.

     - Ты тянула до последнего, - говорит Артур.

     - Ну да. Надеялась, что малыш придумает какой-нибудь другой выход, который оставит вам возможность видеть то, что вы хотели. Или хотя бы тебе. Но он, знаешь ли, был таким настойчивым... видимо, это семейное.

     Яна тихо смеётся, однако Артур чувствует её боль. Бережно придерживая жену за руку, он ведёт её к лестнице, чтобы посадить в машину и отвести в больницу, а попутно надеется, что Миша уже очнулся и убрался куда-нибудь подальше.

     В наступившей новой жизни ему нет места.

     Томаш Нунек

     Пятая жертва 'любителя варёных бобов' ничем не отличалась от остальных убитых маньяком. Боб - в этот раз его звали Джек Баллардис - валялся в одном халате на мягком диване. Тело покраснело, словно его сварили в кипятке. На маленьком, свёрнутом в ленту Мёбиуса столике стояла тарелка с брынзой и сельдереем. Хрустящая булка, с которой бобы любили жрать эту смесь, валялась на полу.

     Никаких отпечатков, никаких улик, никаких посторонних. Записи множества видеокамер в коридоре ничего не дали - их взломали и подменили. В самом номере камеры отсутствовали. Частная жизнь и прочие гражданские права.

     - Результаты анализа? - спросил я.

     Денис Стравинский, чей профиль сейчас виднелся у меня на ладони, тут же отозвался.

     - Как обычно. Некие нестабильные химические соединения вступили во взаимодействие с водой в организме и сварили нашего парня изнутри. Затем, когда всё выкипело, распались на безопасные составные части. Каким образом они попали в организм неизвестно. Других следов нет? На теле, например? Его ничем не кололи?

     - Нет.

     - Ну, тогда ты и сам всё понимаешь.

     Я понимал - опять тупик. Денис был тем самым умником из команды статистиков-аналитиков, который сформулировал почерк маньяка и придумал ему прозвище. Прочитав дело, я попросил, чтобы Стравинского перевели ко мне. Люди, которые умеют складывать не только дважды два, но и кое-что посерьёзней, всегда в цене.

     Правда, дальше почерка мы пока не продвинулись.

     Я присел рядом с трупом и ещё раз внимательно его осмотрел. Если судить по документам, ему было около пятидесяти, но я бы не дал больше тридцати. Бобы умеют следить за собой, и они одни из немногих, кто способен себе это позволить.

     - Ты так и не получил доступ к планетарным архивам? - спросил я у Дениса.

     - Нет. Бобы отказываются, - Стравинский пожал плечами. - Я попробую сделать ещё один запрос, но ты же знаешь, как долго это длится.

     - Знаю. Сколько сейчас бобов на станции?

     - Около тысячи.

     - Сообщи им об очередной жертве. И напомни, что ещё три недели назад их было на пять человек больше, а маньяк может и ускориться.

     - Понял.

     Я щёлкнул пальцами, и ладонь очистилась. Вновь появились линии жизни, смерти и прочей ерунды.

     - Чем же вы так провинились? - спросил я у трупа.

     Красное лицо словно стыдилось того, что не может ответить. Я вытащил из миски стебель сельдерея, подцепил пальцем маленький кусок брынзы и закинул в рот. Все необходимые исследования давно провели, и отравления можно не опасаться.

     Но вкус у этой смеси отвратительный.

     Лиза Кван

     Первое, что я увидела, были часы. Не настоящие. Татуировка в виде циферблата. Стрелки застыли за пять минут до полудня или полуночи. Вот только вместо 'двенадцати' была короткая надпись 'проблема'.

     Я думала, что уже нигде сейчас не найти простых татуировок. В моде голография, трёхмерность, переливающиеся цвета. Уж насколько отсталым и аграрным был Армстронг, с которого я родом, но даже там я не встречала подобной старины.

     Позже Крис рассказал, что как раз это и модно. Ретро и винтаж всегда ценятся среди тех, кто может себе это позволить.

     Да. Его звали Крис. Он заметил мой взгляд и заговорил первым.

     - Всегда попадаю в неприятности. Вот сейчас, к примеру, я встретил тебя.

     Я вздрогнула и посмотрела на него. Худощавое лицо с выступающими скулами, высоким лбом и добрым взглядом голубых глаз.

     Этот взгляд проник в моё сердце и поселился там.

     - Ты не местная?

     Кажется, я тогда покраснела. Засмущалась, как глупенькая провинциалка, встретившая прекрасного принца. Впрочем, я такой и была. Представляю, как нелепо выглядела в своём залатанном комбинезоне, сжимая рюкзак в трясущихся руках. Дождалась восемнадцатилетия и сбежала из дома. Каждый встречный казался агентом безопасности, готовым отправить меня обратно, хотя теперь я имела право делать всё, что мне захочется.

     - Меня зовут Крис Найди. Я с Боба.

     - Что? - должно быть, моё недоумение было слишком забавным, и он рассмеялся.

     - Крис Найди. С Планеты 'Боб'. Здесь так принято представляться. Не знала?

     - Нет, - я покачала головой и тут же добавила, боясь показаться невежливой, - Лиза. С Армстронга. У нас там выращивают зерно, картофель, табак - он мало где приживается, а в искусственных теплицах получается совсем не то. Ещё сельдерей... извини, тебе, должно быть, это не интересно. - спохватилась я.

     - Безумно интересно. Особенно про сельдерей, - он улыбнулся. - Видишь ли, на Бобе самым большим лакомством является брынза с сельдереем. Скорее всего, его доставляют именно с Армстронга. Мы ценим натуральные продукты. Синтезаторы - это всё-таки не то.

     - Боб? - я напрягла память, пытаясь вспомнить.

     - Хочешь, расскажу про свою планету? - Крис протянул мне руку. - А ты про свою. Давай пообедаем где-нибудь. Я ужасно проголодался. В полёте кормили неплохо, но это не сравнится с блюдами, которые есть на станции.

     Я обернулась и посмотрела на стыковочный шлюз. В прошлом месяце я копалась в земле, окружённая мечтами моих родителей выгодно выдать меня замуж. Сегодня я прибыла на станцию. Пять минут назад познакомилась с прекрасным принцем, который проявил интерес ко мне и моей планете. Перемены в жизни множились в геометрической прогрессии.

     Разве не логичным было согласиться?

     Когда вспоминаешь это, всегда хочется перенестись в прошлое и дать совет той молоденькой дурочке - 'Не делай этого! Не ходи с ним! Избегай незнакомцев, особенно приятных'.

     Я пошла. Мне было восемнадцать - глупая и романтичная девственница, которая запоем читала любовные истории с наладонника сутками напролёт. Даже когда работала в поле.

     Я пошла, купаясь во внимании добрых голубых глаз и чувствуя тепло исходящее от Криса.

     Я пошла, не задумываясь о возможном изнасиловании, грабеже или убийстве.

     Тогда я просто не подозревала, что есть вещи гораздо хуже.

     Томаш Нунек

     Бобы так и не дали нам доступ. Их можно понять: планета-корпорация, занимающаяся компьютерной техникой, имеет кучу секретов от простых смертных.

     Но люди продолжали умирать, начальство, да и сами бобы, требовали результата, а помощи никакой, кроме Дениса, не давали. Зато пригласили на частную беседу с главой местного представительства бобов. Званый ужин, парадная одежда, все дела.

     На пороге меня встретила смуглая девушка с 'приклеенной' подобострастной улыбкой. Я подумал, что она, наверное, даже спит с нею. Если кто разбудит, тут же продемонстрирует умение сверкать зубами. Да уж, бобам всегда достаются красавицы. Харизма у них такая или ещё что?

     Девушка провела меня внутрь и познакомила с представителем. Его звали Сэм Бандинктон.

     - Рад вас видеть, агент Нунек, - сказал он, когда мы остались одни. - Сейчас подадут ужин. Что будете пить?

     - Сок.

     - Сельдереевый, Вишнёвый, Яблочный?

     - Яблочный, пожалуйста. Простите за нескромность, но почему вам по нраву эта гадость? Я про сельдерей. Да ещё и делать из него сок... Бррр.

     Сэм мягко улыбнулся, и я понял, что вялая попытка выбить почву у него из-под ног, провалилась.

     - Это очень полезно, - ответил он. - В том числе для мужской потенции. Не пробовали?

     - Пока не жалуюсь.

     - Всему своё время, - он опять улыбнулся и подмигнул мне.

     - Почему вы не даёте нам доступ к файлам? - спросил я.

     В это время накрывали ужин. Тарелки, тарелки и ещё раз тарелки. Неизменная брынза с сельдереем присутствовала, кажется, в трёх из них. Должно быть, они чем-то различались, но я не рискнул пробовать. Сэм же уминал каждое блюдо, не забывая о национальном продукте.

     - Мы импортируем это, - заметил он. - Брынзу и сельдерей. Наши синтезаторы хороши, но вот именно с этими двумя вещами у них всегда проблема. И вкус настоящего продукта ничто не заменит. Хотя, говорят, сейчас появилась программа. Очень хорошая. Не отличишь от натуральных блюд. Придумали не мы, но вскоре патент окажется в наших руках.

     - Именно это содержится в файлах, к которым меня не пускают? - хмыкнул я.

     - Нет. Просто инсайдерская информация. Если вы захотите вложиться в пищевые синтезаторы Боба, то можете неплохо подзаработать.

     - Ваши соотечественники гибнут, - напомнил я.

     - Все гибнут. Такова судьба людей.

     - Но не за всеми охотится маньяк.

     - Уверяю вас, агент Нунек, вы слишком большое значение придаёте этому вопросу. Не хотите ли расслабиться? Дина!

     Я вздрогнул, когда девушка, встречавшая меня, отделилась от стены. Она была так неподвижна и незаметна, что показалась мне внезапно ожившим предметом интерьера.

     Вновь подобострастно улыбнувшись, Дина встала рядом с Сэмом.

     - Хотите, я покину вас на несколько часов? У меня много дел, а с Диной вы приятно проведёте время.

     - Нет, спасибо, - покачал я головой. - Я предпочитаю проводить время в поисках преступников. Испытываю страсть к этому делу. Такое вот оригинальное извращение.

     - Все мы не без греха, - Сэм пожал плечами и жестом отослал девушку обратно. - Боюсь, ничем более не смогу вам помочь.

     - А если следующим окажетесь вы?

     - Это вряд ли, меня хорошо охраняют.

     - А убитых не охраняли? - бросил я наугад.

     - Нет. Они не такие уж и важные фигуры.

     Я понял, что большего от него не добиться. Распрощался, не забыв бросить взгляд на Дину. Она с готовностью улыбнулась. Даже, кажется, с благодарностью. Интересно, за что?

     Выйдя из номера, я связался со Стравинским.

     - Денис, ты всё слышал?

     - Нет, - он покачал головой. - Меня обрубило, едва ты вошёл.

     - Значит, его действительно хорошо охраняют.

     - Это можно было понять и так. Нам дали доступ к файлам?

     - Нет.

     - Хреново. И что будем делать?

     - Ждать, - я пожал плечами. - Когда-нибудь маньяк совершит ошибку. Они всегда её совершают. Нам остаётся лишь надеяться, что он сделает её не тогда, когда будет слишком поздно.

     Лиза Кван

     Крис был милым. Таким, каким и должен был быть прекрасный принц из романтических историй.

     Он помог мне с жильём, устроил на работу, водил на экскурсии по станции.

     - Это был идеальный вариант, - рассказывал Крис. - Астероид, полый внутри. Словно готовый к тому, чтобы его начали обживать. Кроме того, он висит почти на перекрёстке основных галактических магистралей. Проделана огромная работа, чтобы внутри можно было дышать без скафандров, и никто не мучился от невесомости. Всё, что нужно людям после многих месяцев полёта. Здесь всегда толпы. Большинство приезжает, чтобы уже отсюда выбрать, куда отправиться дальше, а в итоге остаются навсегда.

     - Как ты?

     - Нет. Мне надо будет вернуться.

     Больше он об этом не говорил, но я смирилась с мыслью, что сказка скоро кончится. Прекрасный принц отправится в свой старинный замок, а я - простушка и глупышка - останусь здесь, чтобы в итоге получить такого же простака и глупца.

     Мне хватало ума понимать: то, что слишком сладко, не может длиться долго.

     Я свыклась с этой мыслью. Постепенно в сердце поселилась тихая грусть, которая пропадала, лишь стоило Крису оказаться рядом, и вновь появлялась, когда он уходил.

     Мы гуляли по станции, сидели в кафе, смотрели голофильмы, пробирались на концерты заезжих звёзд, путешествующих по галактике с очередным турне.

     Когда он брал меня за руку, по телу пробегали мурашки, а в сердце бесновалась надежда. Я позволяла ей резвиться, пока было время, но после, оказавшись в тесной каюте с раскрашенными под дерево переборками, вновь погружалась в меланхолию.

     Крис не мог этого не заметить. Он замечал вообще всё, что творилось у меня в душе. Раньше, до встречи с ним, я думала, что 'читать, как книгу' - это просто поэтическое выражение; оказалось - в жизни так тоже бывает.

     - Почему ты грустная? - спросил он как-то.

     - Я не грустная, а счастливая. Ты же рядом.

     - Брось, - мы сидели у меня в каюте. Он откинулся на кровать и вытянул руки, потягиваясь, у него это всегда выходило обворожительно. - Ты понимаешь, о чём я.

     - Всё хорошо, милый, - я старалась на него не смотреть. - Всё хорошо. У нас всё здорово и прекрасно. Мы приятно проводим время. Потом ты уедешь к себе домой и позабудешь про бедную Лизу. Может быть, погрустишь немного, а может быть, нет. А Лиза поплачет и тоже постарается забыть про прекрасную сказку, но без счастливого конца. Всё хорошо.

     Я сама не заметила, как заплакала. Крис перевернулся, сел и обнял меня. Прижал к себе, и я слышала, как он дышит. Чувствовала, как обжигает мою шею, и от этого становилось ещё горше. Когда это закончится? Когда он улетит?

     - Завтра, - прошептал Крис, будто прочитав мои мысли. - Мне надо отправиться домой завтра.

     - Так скоро...

     - И я хочу, чтобы ты поехала со мной. Как моя женщина. Как жена. Как человек, с которым я согласен провести всю жизнь.

     Я не могла говорить. Слова застревали. Повисли в горле, словно в невесомости, а моей решимости не хватало, чтобы подтолкнуть их.

     - Ты согласна? - неуверенно спросил он. - Может быть, я слишком тороплю события? Да и не так всё надо делать. Как-то глупо выходит. Неправильно.

     Словами ответить не получалось, потому я просто повернулась и поцеловала его. Это было глупо, мило и романтично. Как в тех историях, которыми я зачитывалась. Как в тех сказках, в которых мне хотелось оказаться.

     Тогда у нас всё случилось в первый раз. Здесь сказка расходилась с былью. Всё было сумбурно, немного больно и без той волны удовольствия, которая, если верить прочитанному, должна была захлестнуть меня с головой.

     Но я всё равно была счастлива. Потому что мы занимались любовью. Вот дура! Любовью! Занимались! Разве так бывает?

     Если верить восемнадцатилетней простушке и глупышке, то мы занимались любовью, затем торжественно расписались, а через несколько часов покинули станцию на корабле, летевшем к Бобу.

     А на самом деле были секс, наскоро подписанные зевающим регистратором документы и древняя посудина, полная мрачных историй, творившихся за звуконепроницаемыми переборками.

     Но весь кошмар был для меня впереди.

     Томаш Нунек

     Он всё-таки ошибся! Наш маньяк оставил улику!

     Как сказал Сэм Бадингтон - все мы не без греха. Наверняка он говорил про мужчин в целом, а не только про своих соотечественников, но шестая жертва вывела нас на след убийцы.

     Всё оказалось до жути просто и банально - Ларри Бродски любил записывать разговоры. Не все, а только с девушками. Коллекция у него оказалась большая - записи с видеокамер (без изображения), с наладонника, с диктофона. Во всех он удалял собственный голос, так что порой фразы собеседницы невозможно было увязать меж собой.

     Не знаю, зачем ему это было надо. Может быть, просто параноик, а может, любитель мастурбировать в приятном звуковом сопровождении.

     Как бы то ни было, голос - это уже зацепка.

     В тот вечер, когда его убили, Ларри тоже сделал запись. Даже не успел обработать, так что её можно было прослушать целиком.

     - Ты придёшь сегодня?

     - Мы так торопимся?

     - Ты приходишь ко мне каждый день, во снах. Теперь я хочу, чтобы ты пришла наяву.

     - Мы виделись всего лишь несколько раз, а ты уже хочешь затащить меня в постель?

     - Я не...

     - Тогда зачем ты меня зовёшь к себе?

     - Я схожу с ума.

     - Охотно верю. И я даже приду на это посмотреть.

     - Когда?

     - Сегодня. В семь. Жди...

     Эксперты выяснили, что смерть наступила в половину восьмого. Даже если эта девушка не была маньяком, у нас как минимум мог быть свидетель, а как максимум - выход на убийцу. Возможно, он использовал её или ловко имитировал голос. Не знаю. Это не было моей задачей. Едва я нашёл запись, ею занялся Стравинский.

     Мне оставалось только постараться не сгрызть ногти в ожидании результата.

     Лиза Найди

     Практически всё время в полёте мы провели в каюте. Секс, еда, отдых. Валялись в кровати, обнимая друг друга. Шептали ласковые слова.

     На все вопросы про Боб муж лишь улыбался и говорил, что я всё увижу сама. Тогда мне казался милым этот ореол таинственности, но теперь-то я понимаю - всё делалось с тем расчётом, чтобы как можно дольше продержать меня в неведении.

     Странности начались на планете. Уже в шаттле Криса начали поздравлять с удачной охотой. Мне улыбались и подмигивали. Отпускали сальные шуточки и бросали похотливые взгляды. При этом почти каждый возвращался с женой. Одинокие же, источали злобу и яд больше других.

     Но я обо всём позабыла, едва лишь мы оказались в доме. В настоящем доме. Огромном, с прекрасной отделкой под старину и целым сонмом автоматов, готовых исполнить малейшее желание.

     - Техника - это наша гордость, - подмигнул мне Крис. Он в последнее время часто мне подмигивал, будто делился секретами. - Пойдём в ванную, я потру тебе спинку.

     - Я вполне справлюсь сама, - в общем-то, я была не против. Мне просто хотелось немного подразнить его.

     - Но я хочу это сделать, - в его голосе прорезалась сталь. - Ты - моя жена. Ты обязана меня слушаться.

     - Но не в правилах гигиены, - я легонько щёлкнула его пальцем по носу. - Здесь я слушаюсь себя и своего тела.

     - Ты не поняла, да? - он схватил меня за руку. Очень расчётливо. Не так больно, чтобы кричать, но и вырваться невозможно. - Не поняла?

     - Отпусти! - не знаю, что на меня нашло. Наивной дурочке положено было похлопать глазками и постараться выкинуть это всё из головы, но, видимо, я в тот момент наконец-то хотя бы чуть-чуть повзрослела.

     - Сколько время? - спросил меня муж, и я машинально посмотрела на его татуировку. - Кажется, без пяти минут проблема.

     В пощёчине Криса была холодность и расчётливость. На лице у него не дрогнул ни один мускул. Я стояла ошарашенная и только могла удивлённо водить ладонью по щеке - горящей и покрасневшей. Я не видела, но была уверена в этом.

     Сделав шаг назад, я бездумно развернулась и побрела в ванную. Там тоже всё сверкало, повсюду жили автоматы, но я не могла уже думать об этом. Сама превратилась в робота, который мылся и выполнял только одну команду: 'Не думать о том, что случилось. Не думать. Не'.

     Крис пришёл позже. Был мягким и ласковым. Шептал мне нежности. Взял меня страстно и заботливо. И я забыла о том, что случилось совсем недавно. Продолжила верить в сказку. В конце концов, как говорила моя мать, человеку всегда нужно дать возможность исправиться, не стоит судить его по одному лишь проступку.

     Может быть, мне надо было не только слушать слова, но и замечать затравленный взгляд, который она бросала на отца?

     Томаш Нунек

     Первый результат появился к вечеру. Стравинский сиял так, что мне захотелось убавить яркость экрана.

     - Представляешь, какой массив данных мне пришлось обработать? Уличные разговоры, беседы в кафе и тому подобное. У нашей девушки очень примечательная внешность. Точнее, она старалась сделать её такой. Я проанализировал все записи с общественных камер, которые подключены к нашей системе. Она действительно была с каждым из убитых, но всякий раз выбирался свой образ.

     Денис перекинул мне фотографии, которые я тут же наскоро пролистал.

     Эффектная блондинка с голубыми глазами. Не менее прекрасная брюнетка с карими. Шатенка, рыженькая, пепельные волосы, фиолетовые. Чёрные, зелёные, стальные, даже жёлтые глаза. Каждый раз было несколько ярких черт, на которых концентрировался взгляд, не замечая остальное.

     - Она симпатичная, - признал я, вернув на экран Дениса.

     - Ещё бы. Раз уж бобы клюнули. Всё выверено: тембр голоса, яркая внешность, чуть провинциальность в манерах.

     - Где ты углядел это на фотографиях?

     - Я просматривал записи, не забывай, - он хохотнул. - Пожалуй, я бы тоже не отказался с ней поужинать как-нибудь в кафе.

     - Как её зовут? - спросил я. Адреналин в крови бурлил. Я хотел знать имя. Называть девушку 'любительницей варёных бобов' язык не поворачивался.

     - С этим проблемы, - Стравинский погрустнел. - Я не знаю, кто она. У меня есть двенадцать подозреваемых. Все они могли соответствовать этим образам в той или иной степени, если бы задались подобной целью.

     - Целых двенадцать?!

     - Это я ещё отсёк многих. Не забывай, у нас на станции почти двести тысяч человек. Кожа у девушки то смуглая, то розоватая, а то и вовсе жёлтая. Но, судя по раскосым глазам, я бы поставил на светло-жёлтую или слегка смуглую. Брови, нос, даже овал лица можно изменить при желании. И заметь, я сейчас беру тот вариант, что всё это делалось подручными средствами безо всякой косметической хирургии. Иначе - список надо не сокращать, а расширять.

     - В общем, по сути, у нас ничего нет?

     - У нас есть портрет и подозреваемые. Их можно допросить, - кажется, Денис обиделся, что я не оценил его стараний.

     - Нет, мы только спугнём её и ничего не сможем предъявить. Даже записи с разговором о встрече мало. Никаких доказательств. Надо поймать с поличным, узнать, как она убивала, если это действительно делала она. Собери мне данные на всех двенадцать и вышли. Я попробую найти связи.

     - Вручную?

     - Машина хорошо ищет только тогда, когда ты знаешь, что надо искать.

     - Ладно, - Стравинский пожал плечами. - Что-то ещё?

     - Установи за ними наблюдение. За всеми. Но чтобы никто ничего не заподозрил.

     - Камеры трудно заподозрить в предвзятости, - Денис повеселел, почувствовав, что здесь может меня уесть.

     - Хорошо. Пусть так. Стоит хотя бы одной из них встретиться с каким-нибудь бобом - сигналь мне. В любое время. Ясно?

     - Не вопрос.

     - Хорошо, высылай дела.

     Стравинский отключился.

     Я почесал подбородок, наткнулся на щетину и отправился в ванную комнату. Побрившись в пару движений, взглянул на себя в зеркало - вроде не урод, но на боба всё равно не похож. Пришедшая в голову шальная мысль - выставить себя в качестве приманки - ушла очень быстро. Даже если меня замаскировать, я рано или поздно себя выдам.

     Я просто не смогу есть столько брынзы с сельдереем.

     Лиза Найди

     После того случая с пощёчиной прошло ещё несколько недель. Жизнь продолжала казаться удивительной сказкой. У меня было всё, что я только могла пожелать и множество того, о чём было трудно и помыслить.

     Но вскоре я заскучала.

     Меня по-прежнему радовал дом. Я получала удовольствие от мягкой постели, которая автоматически подстраивалась под нужную температуру; от механического чудо-повара, неизменно радовавшего меня диковинными блюдами; от бассейна с прозрачной и чистой водой; от теплицы, где были собраны растения с разных планет.

     Но мне захотелось общения. Погулять по городу, познакомиться с людьми, посмотреть на мир, частью которого я стала. Он ведь был гораздо больше, чем дом моего мужа.

     Когда я сказала об этом, Крис нахмурился. Показалось, что сейчас меня снова ударят. Но вместо этого он внезапно улыбнулся.

     - Конечно-конечно. Ты обязательно должна осмотреть нашу столицу. Бобтаун прекрасен и велик. Сомневаюсь, что на Армстронге ты видела нечто подобное.

     - Ты пойдёшь со мной?

     - Нет, к сожалению, - он вздохнул. - Много работы. С этим медовым месяцем я совсем забыл о делах.

     Крис подошёл, обнял меня и нежно поцеловал в щеку. Туда, куда несколько недель назад ударил. Я ощутила укол совести - мешаю мужу работать - и мысленно пообещала обязательно найти занятие и для себя. У нас было всё, и я могла ничего не делать, так что работа была нужна мне лишь для того, чтобы почувствовать собственную значимость.

     - Возьми мой вездеход. Там есть автопилот и справочник, который может работать в режиме гида.

     - Хорошо.

     В общем, я отправилась на прогулку. Признаюсь, поначалу Бобтаун действительно меня ошеломил. Огромные здания, поднимающиеся ввысь на несколько километров, благо землетрясений на Бобе не было; роботы, свободно передвигающиеся по улицам - кто-то из них подметал, кто-то пел для прохожих, парочка мыла витрину магазина; и, конечно же, люди.

     Их можно было разделить на несколько групп. Одинокие мужчины, которые вели себя развязно и постоянно задирали всех остальных. Пары, где кавалер по-свойски прижимал к спутницу. И стайки женщин, чьи лица были закрыты масками. Простой овал, на котором две маленькие прорези для глаз и ещё большая, изогнутая, обозначавшая улыбку. Они шли спокойно и стоически терпели приставания мужчин. Как-то один из них что-то показал им. Все женщины тут же сняли маски. Мужчина осмотрел, выбрал кого-то из них и увёл.

     Помню, как во мне проснулся гнев. Я смотрела на них и ненавидела. Продажные женщины, которые дарят свою любовь за деньги. Уже тогда я понимала, что многим мужчинам так проще, да и не каждому удаётся найти себе пару, но я всё равно не могла с собой ничего поделать. Этот гнев был сильнее меня.

     Вскоре мне стало скучно. Город был прекрасен, но однообразность утомляла. Ничего нового я не видела, хотя и проезжала улицу за улицей. Справочник вещал, но его сообщения отличались лишь именем того, кто построил то или иное здание и описанием, что именно здесь разрабатывают.

     Когда я выяснила, что в похожем на древнюю стрелу здании - с наконечником и оперением! - когда-то сделали нашего механического чудо-повара, то приказала вездеходу разворачиваться.

     На обратном пути я размышляла о том, что нужно будет непременно повторить эту поездку вместе с Крисом. Возможно, в его исполнении рассказ о Бобтауне покажется не таким занудным.

     Задумавшись, я не заметила, как приехала. Едва вылезла из вездехода, как я увидела, что из нашего дома выходит девушка и надевает маску. Кажется, мой муж не терял времени. Если его работа заключалась в том, чтобы спать с проститутками, пока жены нет дома, то он действительно прекрасно поработал. Девушка с трудом переставляла ноги, а на её лице мелькнули слёзы, прежде чем их скрыла маска.

     Она прошла мимо, чуть задержавшись и зачем-то сжав мою руку. Лёгкий импульс, значения которого я не смогла понять в тот момент.

     Я не стала ничего ей говорить. В конце концов, при всей ненависти я понимала, что девушка виновата меньше всего. Это же не она платила деньги Крису за секс.

     Муж встретил меня улыбкой. А я стояла и смотрела в его лицо, пытаясь понять: как можно быть таким лживым? Или, может, дело в то, что я его не удовлетворяю? Он не получает от меня всего, что хочет?

     Последнее сильно взволновало меня, потому я спросила напрямую.

     - Меня всё устраивает, - сказал он настороженно. - А почему ты спрашиваешь?

     'Потому что ты водишь домой шлюх, пока меня нет!' - подумала я и не заметила, как произнесла это вслух.

     Он лишь ухмыльнулся.

     - Шлюх? Ха! Можно и так сказать.

     - Ублюдок!

     Крис придвинулся, занёс руку, но не ударил. Лишь заговорил ласково:

     - Забудь об этом. Ради твоего же блага. И обо всём другом, что может случиться - тоже. Наслаждайся жизнью и домом, ухаживай за растениями в теплице, люби меня или хотя бы просто смирись с моим существованием. И с тем, что я буду приходить и спать с тобой. Таков мой супружеский долг, милая.

     Он подмигнул мне и вышел из комнаты. А я осталась сидеть на мягком диване, не в силах ничего ответить на подобную наглость.

     Но я точно знала, что не оставлю это так просто.

     Томаш Нунек

     Я просматривал дела несколько часов подряд. Всю информацию, которую раздобыл Стравинский. Буква за буквой двенадцать женщин пронеслись передо мной. Я мог назвать их любимые блюда и сексуальные предпочтения, но никак не мог вычислить, кто из них связан с маньяком.

     Правда, две казались наиболее подозрительными: Линда Олдридж и Мария Квитко. У обоих в жизни имелся большой временной промежуток, проведённый на отсталой планете, откуда не было возможности получить информацию. Одна пробыла семь лет на Армстронге, а вторая - двенадцать на Ванно.

     Может быть, замешаны были обе - девушки походили друг на друга. Не как сёстры, но при желании их можно было спутать.

     - Денис, - я вызвал Стравинского. - Возьми этих двоих в оборот. Линда Олдридж и Мария Квитко. Выясни всё, что получится об их жизни вне системы. Достучись, куда сможешь. Вскопай всё. Мне нужна информация. Пробей их обеих по нашим базам - может быть, что-то есть.

     - Я уже проверял, Томаш, они все чисты и ни разу не нарушали закон.

     - Значит, плохо проверял. Ищи. Какие-нибудь связи. Обрати внимание на тот период, когда они только объявились на станции.

     - Хорошо, - он зевнул. - Что-то ещё?

     - Кто-нибудь из них как-то связан с бобами?

     - Обе.

     - И ты не сказал?! - я взорвался. Если бы Стравинский был рядом, ему бы точно не поздоровилось.

     - Спокойно, Томаш! - он выставил руки перед собой. - Сообщения. Рабочая почта. Я немного нарушил закон и взломал её. Всё в порядке. Одна занимается разработкой программного обеспечения, что-то связанное с синтезом. Вторая хотела бы написать статью для журнала 'Знатные галактические женихи', - Денис хрюкнул. Я запоздало вспомнил, что именно так он смеётся. - Проверил переписку - всё это началось довольно давно, и оба боба, с которыми они общаются, живы и здоровы. При этом находятся здесь, на станции. Всё в норме. Поверь, если бы было нечто такое, что тебе надо знать - я бы сразу сообщил. Да я и взлом-то закончил всего пару часов назад.

     - Давай так, Стравинский, я сам буду решать, что мне нужно знать, а что нет. Я же просил - сообщай мне сразу же, едва обнаружишь контакт. Понял?

     - Понял, Нунек, - он поморщился и отключился.

     Я был зол на Дениса. Возможно, сообщи он сразу, я бы куда меньше времени провёл за изучением дел. С другой стороны - раз мои догадки подтвердились, следовало сузить круг подозреваемых.

     Линда и Мария. Две такие разные и такие похожие девушки. Надеюсь, хотя бы одна из них невиновна.

     Лиза Найди

     Из справочника мне удалось выяснить, что на Бобе имеется специальный комитет, занимающийся вопросами 'семьи и верности'. Казалось бы, следовало насторожиться, но вместо этого, я отправилась туда на следующий же день.

     Беседовавший со мной клерк вёл себя очень развязно, как и многие мужчины этой планеты. Но я старалась не обращать внимания. Может быть, здесь такой менталитет. Крис ведь тоже уже не тот прекрасный принц, которого я повстречала на станции.

     - Так вы говорите, ваш муж занимался кроватной акробатикой, пока вас не было? - хохотнул клерк, едва я изложила, зачем сюда пришла.

     - Я понятия не имею, чем именно они занимались, - ответила я. - Одно знаю точно - мой муж мне изменил. И я требую, чтобы с этим разобрались. Я бы обратилась в суд, чтобы развестись, но не нашла на Бобе такого.

     - Стало быть, вы хотите мести, - подобрался клерк. - Справедливой и достаточной?

     - Достаточным для меня будет развод!

     - По нашему закону развод может инициировать только имеющий гражданство с рождения. Но не волнуйтесь, ваш муж понесёт наказание. Ему придётся отдать самое дорогое, что у него есть. Подождите в приёмной.

     Эта фраза про гражданство и развод тоже должна была меня насторожить, но вместо этого 'наказание' затмило всё остальное. Я покорно села в приёмной и ждала с видом победителя, не замечая 'хозяйских' взглядов, которыми пожирали меня остальные мужчины.

     Женщин здесь почти не было. Лишь одна в маске зашла ненадолго в зал заседаний, а после вышла и понуро поплелась к выходу.

     'Стало быть, проституток они тоже наказывают', - мысленно усмехнулась я.

     Спустя какое-то время приехал Крис. Теперь он походил на принца злобы и ненависти. На лице проскакивала безумная улыбка, глаза смотрели холодно.

     Грубо схватив меня за руку, он потащил в зал заседаний, шепнув: 'Ты сама напросилась'. Я начала вырываться, но слишком поздно. Мы уже предстали перед комиссией. Они разглядывали нас с неподдельным интересом, потому я собралась, сумела высвободить руку и оправила одежду.

     - Я требую, чтобы мой муж, Крис Найди, был наказан за измену! - заявила я.

     Напыщенная глупая дура.

     - Заткнись, - бросил мне человек в центре. Его вьющиеся волосы качнулись, когда он мотнул головой. Чёрные глаза пробежались по мне вскользь, а затем он повернулся к Крису. - Что скажете, уважаемый?

     - Девочка - наивная идиотка. Я её предупреждал, но она не послушалась.

     - Я протестую, почему вы разговариваете с ним? Да я не родилась здесь, но...

     - Заткнись, я сказал, - теперь человек посмотрел на меня зло. Как на непослушное домашнее животное, которое донимает хозяина. - Да, её надо воспитать.

     - Думаю, сутки общественных работ научат её больше ценить замужнюю жизнь, - ухмыльнулся Крис. - После этого она снова станет паинькой.

     - Всего сутки?

     - Для первого раза достаточно.

     - Хорошо. Уведите её.

     Тотчас двое охранников схватили меня и куда-то потащили. Я не обращала на них внимания, хотя они оба так и норовили провести рукой по груди. Я просто смотрела, как Крис и комиссия обмениваются улыбками и подмигивают друг другу.

     Я ничего не понимала.

     Затем меня завели в тесную комнатушку. Даже моя каюта на станции была больше. Заставили раздеться. Сначала я не хотела, но потом поняла, что они попросту сорвут с меня все вещи. Я решила не давать им такого шанса. Это было бы слишком унизительно.

     Но настоящее унижение ждало меня впереди. Мою одежду унесли, а взамен выдали облегающий халат и маску. Тот самый наряд 'проституток с улицы'. Ещё пришла женщина. Она была уже не молода, но и старость не сильно коснулась её. На красивом и холодном лице трудно было прочесть какие-либо эмоции.

     - Одевайся, - сказала она. - Сегодня ты в моей бригаде. Мужчина подходит и показывает 'разрешение на использование'. Мы снимаем маски. Он выбирает, кто ему нравится. Уводит. Делает с ней, что хочет. Затем она должна вернуться в бригаду. У тебя срок - сутки. Может быть, тебе повезёт, и никто не выберет.

     Я стояла, не в силах пошевелиться. 'Разрешение на использование?'

     - А если я откажусь? - во рту пересохло, и голос звучал хрипло.

     - Не советую. Есть вещи и похуже. Тебя могут отдать какой-нибудь компании. Или просто выставить на улице, раздетую и закованную. Каждый сможет сделать с тобой что угодно. Я через такое проходила.

     Ещё раз посмотрев на её каменное лицо, я не смогла в это поверить. И всё же кивнула. Ведь была надежда, что меня никто не выберет.

     Эта надежда жила десять часов, пока мы бродили по улицам. То одну, то другую забирали. Я заметила, что не все боялись. Некоторые уходили с удовольствием и старались понравиться мужчинам. Я опускала глаза в пол и пыталась выглядеть уродиной. До какого-то времени это срабатывало. Пока не появился клерк из комитета. У него, разумеется, было 'разрешение на использование'. Он плотоядно ухмыльнулся и едва дождался, пока мы снимем маски. Взял меня за руку и потащил за собой.

     До последнего я верила, что ничего не случится. Что меня стараются запугать. Я осознала свой проступок - сомнение в муже. Он был главой семьи. Я готова была эта признать. Я готова была признать вообще всё что угодно!

     Когда клерк лапал меня что-то бормоча, я надеялась, что это сон. Когда он грубо толкнул меня на кровать и принялся снимать штаны - я думала, что всё обойдётся. Когда он овладел мной - я почувствовала боль в сердце.

     Там умирала надежда.

     Томаш Нунек

     Через день Стравинский явился лично. Кажется, за последнее время он осунулся и похудел. Денис всегда был тощим, но столь резко очерченных скул я у него не видел. Впрочем, я чаще всего общался с ним по наладоннику и мог попросту не заметить.

     Он постучался, зашёл в кабинет, и тут же прижал палец к губам. Достав из кармана маленькую коробочку, наспех склеенную, Денис поставил её на стол.

     - Две новости, - произнёс он шёпотом.

     - Хорошая и плохая? - на всякий случай я тоже говорил вполголоса.

     - Именно. Начнём с хорошей. Мария Квитко - это Лиза Кван. Она же - Лиза Найди. Так её звали после замужества. Крис Найди - один из лучших менеджеров Боба. Они познакомились на этой станции, тринадцать лет назад. Спустя два месяца расписались. Через год оказались на Хроносе. Знаешь, где это? - я кивнул. - Отлично. Там Лиза в первую же ночь убила своего мужа и сбежала. С тех пор её официально нет ни в одном документе. Вся информация вычищена.

     - Кем?

     - Думаю, что бобами. В этом и плохая новость. Я пытался загладить вину и взломал их, но на самом деле мне лишь позволили войти внутрь, чтобы посмотреть, что я буду искать. Теперь они знают, кто нас интересует. Думаю, взяли из нашей сети список из двенадцати, но под каким именем скрывается Лиза Найди пока не подозревают. Однако бобам понадобится не так много времени, чтобы вычислить. Особенно с их возможностями. Они ведь производят почти всю технику, Томаш. У них монополия. Через подставные организации, дочерние фирмы и так далее. Твой наладонник, он ведь тоже их производства. Поверь, у них хватит ума сделать себе какой-нибудь скрытый вход, чтобы прочитать все твои разговоры из памяти.

     - Ясно, - я сглотнул. - Мне нужно знать, где сейчас Квитко. Я должен добраться раньше них.

     - Зачем? - Денис серьёзно посмотрел на меня. - Они ведь всё сделают за нас. Доказательств нет, а так у нас появится всего лишь труп. Или Квитко просто исчезнет. И убийства прекратятся тоже.

     Я одним рывком схватил его за шею. Это было легко, учитывая, какая она у него тонкая и хрупкая.

     - Боишься? - спросил я. - Трясёшься?

     - Да. Но совсем не того, о чём ты думаешь, - он попытался вздохнуть, и мне пришлось отпустить. Приступ злости пропал так же быстро, как и появился. - Я боюсь, что после беседы с ней, ты сам захочешь убить всех бобов. Это заразно. Я знаю о чём говорю. Мне ведь всё-таки удалось заглянуть в часть файлов, которые они скрывают...

     - Потом расскажешь, - я не выдержал. - Где Квитко?

     - Была у себя в номере, - он пожал плечами. - Но я тебя предупреждал, Томаш.

     Я уже не слушал его. Распахнув дверь, выпрыгнул в общий коридор, добежал до перехода и помчался по станции. Я должен был успеть раньше.

     Лиза Найди

     В тот раз у меня был только один 'пользователь'. Именно так их называли другие девушки. Теперь я понимала, как была не права, считая их 'проститутками'. Я знала, что многие повторили мою судьбу. Некоторых мужья отправляли сюда на недели, когда сами улетали или хотели повеселиться. Зачем пропадать без дела хорошей вещи?

     Вещи...

     Конечно, были и девушки, которым это нравилось. Были и мужчины, искренне любившие своих жён. Они не изменяли сами и берегли супруг. Но их было очень мало. Вся культура планеты строилась на том, что мужчина - главный потребитель. Он может практически всё. Лишь когда конфликт был между мужчинами, то в дело вступал закон.

     Ну а женщинами обменивались, дарили, отдавали в пользование и тому подобное. Иногда для того, чтобы проучить, но чаще - просто потому, что так их воспитали.

     Когда я вернулась домой, Крис избил меня. Он наносил удары и кричал о том, как я его оскорбила. 'Заставила делиться! Поставила в неудобное положение!' Говорил, что я неблагодарная сволочь и скотина, которая не ценит своего счастья.

     Потом муж изнасиловал меня прямо в коридоре, оставил валяться на полу в порванной одежде, а сам спокойно уселся перед монитором, поглощая свою любимую брынзу с сельдереем.

     Вести себя покорно - что я начала делать со следующего дня - было нетрудно. Прятать глаза, односложно отвечать, предоставлять своё тело для использования... нет, всё это было несложно. Я умела терпеть, я знала, что такое покорность, хотя я и сбежала от неё, улетая с Армстронга, но усвоить успела.

     Труднее всего было не попасть в убаюкивающий капкан. Не привыкнуть к простой и понятной схеме - ведёшь себя послушно, и тебя не наказывают 'общественными работами'.

     Я действительно сломалась. Превратилась в тень себя. Покорную и не создающую проблем зверушку, которая всегда готова услужить своему хозяину. И Крис поверил мне. Как-то он даже взял меня с собой на станцию. Не на ту, где мы познакомились, а на другую.

     - Нельзя появляться слишком часто в одних и тех же местах, - самодовольно рассказывал он мне во время секса. - Нужно искать жён всюду. Никогда не знаешь, какие самородки откопаешь. Ты была прекрасна. Если бы не твоя строптивость, то я бы назвал тебя идеальной. Но мы ведь с ней справились, правда?

     Он буднично закончил, потрепал меня по щеке и улёгся рядом. В душ не пошёл, потому что 'от настоящего мужчины может пахнуть только мужчиной'. Естественно, я была другого мнения, но не имела права его озвучивать. И даже не могла сама пойти мыться, пока он не велит.

     - Нужно будет искать жену. Сначала она будет ломаться и изображать из себя недотрогу, мне требуется с кем-то спать. Я не могу слишком долго обходиться без секса. А если надавить на девчонку, то есть риск всё испортить. Многие этого не понимают, потому не берут с собой жён. Боятся, как бы чего не случилось. Но ты ведь послушная девочка? - Я кивнула. - Послушная. Прекрасно. За это я не буду тебя отдавать в общий котёл. Ты же понимаешь, что по закону у меня не может быть двух жён? - он усмехнулся. - Я тебя кому-нибудь подарю. Всегда полезно оказать услугу неудачникам, которые не могут найти женщину сами. Но не волнуйся, я постараюсь выбрать себе заместителя посимпатичней.

     Он хихикнул, а у меня внутри всё сжалось от омерзения. Я заплакала. Но даже не столько от боли за себя, сколько от предчувствия: вскоре ещё какая-нибудь дурочка поймёт, что совершила страшную ошибку. Но будет уже поздно.

     - Ну-ну, не хнычь, милая, - он с силой ударил меня по бедру. - Приведи себя в порядок, мы скоро прилетим.

     Не знаю, как часто их губит самоуверенность, но Крис за неё поплатился. Я сломалась, но сломанный побег растёт в другую сторону, если у него есть жажда жизни.

     У меня она была.

     Я убила мужа в первую же ночь, когда мы были на станции. Несколько раз воткнула нож ему в живот, пока он спал. Крис успел открыть глаза и ударить меня по лицу, но на большее его не хватило.

     Рука моего мёртвого мужа бессильно упала. На часах с татуировкой было без пяти минут проблема. Если бы я могла, то перевела бы их на пять минут вперёд.

     У Криса была большая проблема - он умер. Ха-ха. Дурацкий юмор для истеричной девчонки, которая только что убила человека.

     Я смеялась минуты две, потом примерно столько же плакала, но больше не могла позволить себе терять время. Надо было найти способ сбежать и остаться на свободе. Потому что они все заслуживали смерти. Понимаете, все! Все эти Крисы, Джоны, Чаки, Алексы... Бобы. Все.

     Я мщу не за себя, а за женщин, которых обманули. Нас заставляют думать, будто мы сами виноваты, что вели себя, как дуры, но ведь за дурость не стоит наказывать таким образом. Даже смерть лучше этого.

     Я более милостива к ним, агент Нунек...

     Томаш Нунек

     Она закончила рассказывать. Всё это время я внимательно её рассматривал - спокойная красивая женщина, держится уверенно. Впрочем, после того, что с ней случилось... Может, именно поэтому она просто открыла дверь, посмотрела на удостоверение и отступила, сказав лишь 'проходите'?

     Зато потом говорила очень долго.

     Лучше бы она этого не делала.

     Я понял, что подразумевал Стравинский, когда сказал, что мне захочется отомстить. Я готов был пойти и врезать первому попавшемуся бобу. Бить долго и с наслаждением за все унижения, которые испытали женщины от рук его соотечественников. Но я знал, что в итоге ничего не сделаю. Я слишком долго защищал закон, чтобы так просто его преступить.

     - Как вы это делали? - спрашиваю я, осознав, что молчание длится слишком долго. - Как убивали?

     - Брынза с сельдереем. Вы же знаете, что они её любят? Вот именно... А у меня искусственная мутация слюнных желёз. Брынза, сельдерей и моя слюна в сумме дают кислоту, выжигающую тело изнутри. Я не хотела, чтобы это было так эффектно, но другой комбинации подобрать не получилось. Разумеется, этих исследований я не проводила в открытом виде. Да и образования у меня такого нет. Просто я с Армстронга, это аграрный мир и подобные знания у меня, если так можно выразиться, в крови, - она улыбнулась. Скупо, без эмоций. - Теперь это знание помогает мне мстить.

     - Но разве для вас это безопасно?

     - Я же не ем эту дрянь. А слюну всегда можно передать с поцелуем. Вирус вступает в действие и начинает перерабатывать всё под себя. А потом они напоследок наслаждаются едой и умирают. Главное - поцеловать до того, пока не начнут есть. Обратно ведь слюны тоже много передаётся.

     Мне было слегка не по себе от происходящего. Я беседовал с женщиной, которая убила семерых человек, включая бывшего мужа. Не исключено, что есть и другие, о которых я попросту не знал. Да, она была жертвой, но никто, кроме Криса Найди, не успел сделать ей что-то плохое.

     Однако я был на её стороне. Запру под стражей, добьюсь того, чтобы судили по справедливости и дождусь, когда она расскажет на весь мир, какие секреты скрывает планета Боб. Да, Лиза Найди должна быть наказана, но она заслуживает того, чтобы предупредить остальных.

     В этот момент пискнула дверь, открываясь. Женщина начала вставать, я попытался повернуться, но два тонких импульса уже прозвучали.

     Когда я обернулся - никого не было, лишь дверь слегка приоткрыта. Осознание происходящего настигло меня быстро. Вновь разворот, теперь уже к Лизе, но смотреть было практически не на что.

     Стрелял мастер: одна тёмная точка на переносице, вторая - в области сердца. Женщина умерла, в этом можно было не сомневаться. Я всё равно потрогал пульс, но его не было. Словно во сне активировал наладонник и вызвал Стравинского.

     - Ты - жив, это странно, - он смотрел на меня грустными усталыми глазами. - Бобы не стали заморачиваться и выяснять, кто же из двенадцати виновен. Видно, слишком торопились. Просто перестреляли всех девушек. Кроме Лизы, как я понимаю.

     - Нет. Её только что.

     - Ты - жив, это странно, - повторил он, затем заметил мой взгляд и поспешил добавить. - Маскировка 'хамелеон'. Просто тени, появляющиеся из ниоткуда. Проследить не удалось. Идентифицировать тем более. Я думал, что такая штука есть только у спецвойск.

     - Чем занималась Мария Квитко? - некая мысль не давала мне покоя. - Ты сказал, что одна из двух подозреваемых писала статью, а вторая программировала. Чем именно занималась Квитко?

     - Программированием пищевого синтезатора.

     - Она продала свой патент бобам, ведь так? Как давно?

     - Двадцать три часа назад были оформлены все документы, - Стравинский, вновь почувствовав азарт, заработал быстро. - Фактически, выпуск уже начат.

     - Связывайся с генеральным представителем Бандинктоном. Сообщи ему, что его пищевые синтезаторы не сработают так, как надо. Что производство следует остановить. А те, что успели выпустить - уничтожить. Иначе у них будет мор. Повальный. И от этого они не оправятся.

     - Томаш...

     - Молчи! Слушай дальше. Запиши этот разговор. Выложи всюду, куда дотянешься. Подключи ещё людей. Сделай так, чтобы о том, что мы с тобой спасли бобов, узнало как можно больше народу. Они не смогут вычистить всех.

     - Но зачем? Не лучше ли им всем подохнуть? Ты знаешь, что они делают там, у себя?

     - Знаю, - я поёжился, вспомнив спокойный и мёртвый голос Лизы Найди. Заодно в памяти всплыл соблазнительный образ Дины, которая встречала меня у генерального представителя, и её благодарность за мой отказ. - Знаю, Денис. Но сначала мы должны их спасти. Должны стать героями. Чтобы нас трудно было убрать без шума. А потом мы начнём рассказывать правду. По чуть-чуть. Дозировано. Чтобы все успели привыкнуть.

     - Большинство не поверит, - Стравинский покачал головой. - Мало ли кто о чём рассказывает.

     - Знаю. Не исключаю, что появится куча желающих выйти замуж за бобов. В конце концов, какая разница, чем занимается твой муж, если ты купаешься в роскоши. Такие тоже найдутся. Но мы должны спасти таких, как Лиза, которых просто обманывают.

     - Ты говоришь, как политик, - Денис улыбнулся, но следом вновь нахмурился. - Не волнуйся. Я всё сделаю. Береги себя. Надеюсь, ты доползёшь до управления живой.

     - Я тоже надеюсь.

     Щёлкнув пальцами и отключив наладонник, я повернулся к Лизе. Подошёл и закрыл ей глаза. Затем переложил мёртвое тело на кровать и укутал покрывалом. И только потом вызвал медиков.

     Пока они не прибыли, я сидел и смотрел женщину, у которой была бездна сил и которая потратила все их на месть. Может быть, я плакал. Не знаю. Мало что помню из того дня. Только мёртвый взгляд и спокойный голос.

     Несмотря на все наши старания, бобы по-прежнему соблазняют девушек и увозят к себе. Каждый раз, когда я узнаю об очередном случае, я надеюсь, что им повезёт. Ведь даже Лиза признавала, что там есть и нормальные семьи.

     В сущности, только эта надежда не даёт мне сойти с ума.

     Девушки уходят. Для начала в кокон. Насыщаются эмоциями, перестают получать удовольствие от прежних развлечений, устают задавать одинаковые вопросы и слушать одинаковые ответы. Бегут от осознания того, что точка невозврата пройдена. Больше не будет как раньше. Никогда не будет. Вообще.

     Можно попытаться сыграть в прошлое, но всё это лишь принесёт новые печали. Престарелые Ромео и Джульетта могут вызвать только смех и улыбку. Живущие на грани гениальности смогли бы воскресить историю так, что ты перестанешь замечать морщины и прокуренные голоса, но даже живущие на грани гениальности не способны играть вечно. Кашель, надсадный хрип, трясущаяся стариковская рука - и всё. Магия момента развеяна.

     И девушки уходят в кокон. Замыкаются в своём внутреннем мире.

     Девушки уходят, но кто выйдет им на смену из этого кокона? Может, баба, а может - женщина. А может женщина, играющая в девушку. Или баба в женщину. Или ещё кто-то другой. Или вообще никто, если девушка решит, что в коконе лучше всего, и ну его к чёрту этот жестокий мир с дурацкими условностями.

     Можно сказать, что всё зависит от самой девушки, но это ложь. Можно попытаться убедить, что во всём виновато окружение, но и здесь будет грех перед истиной. Всё, что будет сказано, после обязательно используют против вас в суде, поэтому лучше ничего не говорите, а помогайте.

     Пусть девушки уходят, ведь никто не уходит навсегда. Обратное мнение - пережиток пубертатного периода, когда есть только 'да' или 'нет', 'мы' или 'они', 'хорошо' или 'плохо'.

     Девушки уходят, чтобы вернуться. Во взгляде, в жесте, в улыбке, в ощущении, в желании... Остаются с нами на всю жизнь, пусть воспоминания и тускнеют, а волнующие, казалось бы, моменты переходят в привычку. Мы не задумываемся об алфавите, каждый раз произнося слова, но это не означает, что мы о нём забыли. Или что он потерян. Или исчез.

     Можно построить ещё сотни лживых аналогий или подобрать тысячи условных красивостей, но сути это всё равно не изменит, а правильного ответа на вопрос, как сделать лучше для всех и в первую очередь для самих девушек - не существует. Даже по поводу формулировки вопроса имеются определённые сомнения.

     Но девушки уходят не за вопросами и ответами, а чтобы жить дальше.

     Девушки уходят в новую жизнь. И как бы это ни было трудно, стоит всё-таки пройти рука об руку с ними.

     Вместе-вместе.

     Всегда-всегда.