Аннотация: На конкурсе "Добрая лира" (Санкт-Петербург) жюри рекомендовало сказку для публикации в двухтомном сборнике произведений-победителей. Второе место на Конкурсе Новогодней и Рождественской прозы на Самиздате.
Известно, радость да печаль друг за дружкой ходят. А только с того дня, как лесина срубленная вывернулась, да вдарила комлем в грудь Даниле, надолго в доме беда угнездилась. Тень от мужика осталась - кашель грудь рвал, силы лишал. Все легло на Марью да Тараску, хоть помощник-то из Тараса... мужичку осьмой годок тока.
Мечтал Тарас об чуде, что изгонит из батьки черную хворь: вдруг бы чудо-лекарь какой объявился... Но зимой бате вовсе худо стало.
И тут снится Тараске сон: на подворье мальчонка объявился - черный, как вороненок, вертлявый. Говорит: "Батька выздоровит, коль тайну узнаешь", и скок за ворота.
Подхватился Тарас ото сна. В избе тишина сонная, а за стеной как пастух бичом щелкнул, - от стужи деревья лопались, лютовал январь.
Утром малец так перед глазами и встал: кудлатый, глаза-угольки сверкают хитро. А как пошел Тарас на двор Жучку кормить, наклонился к миске - следок ноги босой в снегу. Жаром опалило. Потом пригляделся - Жучкины следы... поблазнилось...
С той ночи Тарасу покою не стало. "Зачем сон такой? А ну как есть тайна про батину хворобу? Где искать? Малец за околицу побег - дак там лес..."
Задумчив стал Тарас. И в одно утро решился: "Может, пострел дорогу казал, когда к лесу побег. Может, у опушки цыгане встали - они много чего знают".
Накинул тулупчик, краюшку хлеба в карман, шапку в охапку...
- Тарасик, не поевши-то! - догнал его мамкин оклик.
На дороге, санями накатанной, нету свежего следа, не проезжал никто нонче. И тут прям ошпарило Тараса - бежит в лес цепочка следов от босых ног. Моргнул - нету ничего. Только ему не легше. Нечистый играет? Или подсказку кто дает? Пошел Тарас, куда дорога влекла.
А лес-то не спит. Там стайка снегирей на осинку опустилась, превратила в яблоню. Лиса метнулась огненным сполохом. Березка в инее как невеста нарядна, тиха, скромна, руки уронила...
И еще вроде видит Тарас: мелькает сбоку непонятно что, но как ни проворен Тарас, не успевает увидеть.
За теми затеями не приметил, как вместо дороги на тропке звериной оказался. Куда занесло? Следки-то неужто попусту привиделись? Нет, еще чуток пройти... И все бы ладно, да мороз то за нос щипнет, то щеки прихватит - успевай, оттирай! О! Опять мелькнуло! Тарас осерчал: "Кто пряталки затеял?! Выходи!" Ровно хихикнул кто, и с дерева на Тараса снег обрушился! Пока отряхивался, глядь, тетка стоит. Маленькая, сухонькая, голова шалешкой ветхой закутана. Тарас обрадовался:
- Тетинька!
- Увидал! Цельный день крУгом кружу!
- Зачем?.. - не понял Тарас.
- Так познакомиться дюже охота! Сказывай, как звать?
- Тарасом...
- Поверил! Поверил! - тетка захлопала в ладошки, запрыгала, закрутилась, хихикнула: - Да я всех знаю!
- Живете тут, тетинька?
- Живу! Только в гости не проситься! Чур! Чур! Не удержусь, заморочу, сам и будешь виноват!
- А звать-то вас как?
- А так и звать - Лярва, - опять хихикнула она.
- Не-е, - опешил Тарас, - так не зовут... так ругаются...
- Ой, ругаюца-а! - закручинилась тетка. - Еще как ругаюца-а!.. Все им Лярва виновата! А я хорошая! Я веселая! Я плясунья - ох! ух! Видишь? - Она вдруг, руки в боки, встала перед Тарасом: - Ты меня когда угощать будешь?
- А... у меня нет ничего...
- А хлебушек-то?
- Забыл! - Тарас вытянул из кармана краюху.
- Ух, как я люблю хлебушек! М-м-м... благодать... не надышишься! Шишок ваш дразнится: "У нашей Марьи хлеб на особицу! Духмяный, во рту тает!"
- Шишок?
- Шишка не знаешь? - уставилась тетка. - Домовой ваш! А у меня душа изболелась - ну как Анчутка наперед меня выманит хлебушек-то.
- Кто-кто?
- Анчутка! Чертенок то ись! Ну, дорогу-то тебе сюда кто казал?
Лярва вдруг подскочила, уставилась куда-то в лес:
- О-ой, про дела забыла! Пошла я! - она заскакала по снегу.
- Постой уж! - услышал Тарас оклик и увидел, как из-за ели вышел большущий кот.
Лярва остановилась, приплясывая на месте.
- Котинька Баюнчик, мне вот как сильно идти надо!
- Не удержалась! - заворчал кот. - Заморочила мальца! У него дело важное, а тебе все баловство!
- Не морочила я! Мы поговорили чуток!
Тарас вдруг понял, что опускается ночь. И когда выкрались синие тени из-под елей, из чащобы, заполонили лес?
- Мне бы домой, - взмолился Тарас. - Не хочу я, чтоб мамка и батя пуще горевали!
- А зачем пришел, помнишь? - мурлыкнул Кот.
- Я завтра вернусь...
- Завтра на эту дорогу не попадешь. Ноне какая ночь?
- Рождество...
- Заветное исполняется. Но коль хошь - сей миг дома будешь.
- Не хочу...
- Правильно, - мурлыкнул Баюн. - Давай-ка спать.
- Да как же спать?! Нельзя мне...
- Ночь покой любит. Ты мне верь. Рождество нынче. Ты уснешь, а желание твое неусыпно. - И Баюн скользнул в мохнатые лапы ели.
Под ногами пружинила хвоя, ветер шумел в вершинах, а в еловый шатер пробраться не мог, застревал в мохнатых лапах. Тарас лежал на хвое, рядом Баюн мурлыкал долгую песнь, и сладкая дрема дышала в глаза, и плыли пред ними странные картины: города бело-башенные, и нездешние дебри-леса, и люди в нарядах предивных...
Прижался Тарас к Коту, разрумянился во сне.
Проснулся один. Огорченный, продрался скрозь колючий заслон мохнатых лап, - а вот он, Баюн! Да не один, а стоит рядом с чужим мужиком. Тут незнакомец обернулся, глянул на Тараса глазами голубыми, как весеннее небо.
- Здрав будь, Тарас Данилыч!
- И вам дай Бог, дяденька.
- Что, Тарас Данилыч, искал меня?
Тарас и не знает, чего сказать. Как бы он искал, коль ни сном, ни духом про незнакомца?
- Я хозяин здешний - дядька Лесовик.
- Леший! - охнул Тарас.
- Рад я, Тарас Данилыч, что не побоялся ты ни мороза трескучего, ни одиночества в диком лесу. Назад не повернул и ночевать остался. За то награжу.
- Тайной?!
- Неужто ты ее не узнал? А мы? Нас много, полон лес, но открываемся немногим.
- А тятенька-то как же?.. Как тайна эта здоровье ему вернет?
- Так я и открылся тебе для того, сказать чтоб в чем хвори его причина. А она в том, что шибко осерчал я на Данилу. обиделся. В тот день он, сам того не зная, зАчал рубить дерево, под которым я сладко дремал. Вот через обиду мою и приклеилась к нему хвороба накрепко.
- Как же так?.. Всего лишь за то, что разбудил невзначай?! Неужто по заслуге такая-то "награда"?
- Не по заслуге, правду говоришь Тарас Данилыч... Теперь-то мне зазорно,что впал в крайнее раздражение в минуту, когда мои сладкий сон вдруг прерван был. Хоть и понял скоро, что не по праву осерчал, да сделанного уж не воротишь. Всякая обида иль гнев навроде стрелы черной оборачиваются. А когда тетива спущена, как повернешь стрелу обратно? Она не спросит, ни по оплошке ли ее выпустили - цель свою крепко знает и разит неотвратимо.
- Да неужто нет средства против этакой беды?!
- Есть. Ты вот что сделай. Ступай теперь домой, да отцу тихонько скажи: простил тебя Лесовик, и ты его прости. Прощение - вот средство единственное, и оно великую силу имеет. Все ли понял, Тарас Данилыч?
- Спаси тебя Бог, дяденька! Все понял, все сделаю!
- С Рождеством, Тарас Данилыч...
И голос Лесовика уж издаля идет, все тише... И видит Тарас, что стоит в сенях, и мамка зовет:
- Тарасик да поешь ты сперва, непоседа!
"Вдругорядь вчерашний день!" - догадался Тарас, даже не удивившись.
Тятенька не вставал еще. Тарас момент улучил, шепнул:
- Лесовик сказать велел - простил он тебя. И ты его прости.
Батя не отозвался - придремал, видать. Но чуток погодя вдруг повернулся, сел:
- Ох, и голоден я нынче!
Подхватился Тарас, чтоб плечо бате подставить, помочь. Но сегодня в том надобности не было. Батя и худ, и слаб, а глаза блестят, руки тверды.
Много лет прошло, а то Рождество - с радостью, смехом счастливым, было неповторимо, и никогда рождественский ужин не был Тарасу так вкусен, как скудное угощение, стоявшее на столе в тот вечер.