Об авторе:
... история пока пишется Начните знакомство с:
Стая482k "Роман"
Аннотация к разделу: Я пишу о себе и о том, что вижу вокруг, о том, о чем иной раз думаю, и, между тем, взращиваю зачатки навязчивых мыслей, и лелею пробуждающиеся химеры.
...память настойчиво воскрешала каждый миг Последней Весны Дома, доводила до кристальной ясности. Оказывается, он ничего не забыл! - У-у… у… у… - проскрипел он и дернулся снова, но тише. Качнул головой, и застывшая нить слюны прилипла к его груди и медленно впиталась в ткань рубашки. Пусть вернется боль, лишь бы не возвращаться назад… не вспоминать, что было дальше.
Какое-то бешенство, такое же дикое, как и у собак, охватило Гордеева. Он стал яростнее отбиваться. Смерть или жизнь? Он закричал. Стая на миг остановилась, ощетинилась, но тотчас, следуя за вожаком, снова бросилось на жертву. И как сверкали их налитые яростью глаза!.. И пахло гнилью из клацающих пастей. Животное начало овладело Гордеевым, страстное желание жить и убивать, такое же, как и у этих тварей, затуманило мозг. Он почувствовал сокрытую в себе силу, живущую в нем с самого рождения и пробудившуюся только сейчас, животное родство с этой стаей, с собаками, пытающимися его растерзать, как только до его парализованного страхом мозга достучалась страшная истина - ему никто не поможет ему угрожает смерть. Он зарычал, уклонился от нового выпада своры, и его руки - теперь уже не руки, а лапы животного, с когтями и шерстью - вцепились в жесткую шею противника. Собака, которую он схватил, взвыла от боли... ударила задними лапами в живот... разорвав свитер... Он держал вожака. Главное, не ослабить хватки, давить до конца. Давить! Давить! Давить! - скандировали ошалелые мысли.
Среди прохожих попадаются разные: и грустные, и веселые, и чудные, и неприятные, в общем, всякие. У них вполне человеческие эмоции, но все равно они не настоящие!
Квадратное отверстие, обложенное красным обожженным кирпичом, уходит вниз на глубину два метра. Там холодно и сыро. Зимой, как в морозильной камере, на голых стенах нарастает иней, превращающийся потом в прочную корку льда. Воздух, то ли от сырости, то ли от запаха овощей стоит тяжелый. Уже который раз за последние дни Бабушка подходит к погребу, прихрамывая от язвы под щиколоткой, вытянув вперед переноску. Рассеянный желтый свет переноски хорошо освещает крытый двор, но ходит Бабушка неуверенно, боясь споткнуться даже на ровном месте. Она стоит над погребом и смотрит в его черноту, моргая невидящими глазами, точно пытаясь сморгнуть наросшую за годы катаракту и увидеть, что же там внизу. Чернота сыростью дышит ей в лицо.
Я сел на табуретку и посмотрел на свое отражение в зеркале. Перед глазами внезапно все померкло, и я увидел, как изменилось мое отражение. Я узнал в своем лице Его мимику: высоко поднятые брови, проницательные глаза, которые, кажется, видят тебя изнутри, искривленные в усмешке губы. Он улыбался и шевелил губами, только я не разобрал его слов. Правая рука вдруг сжалась в кулак и – хлоп! - ударила меня в живот. Я охнул, закачался, хватая ртом воздух, и упал.
… Ведь мы 50 с лишним часов были вместе, ни на минуту не разлучались. Теснились в маленькой комнатушке, где и одному тесно, и под конец я уже подустал от этой тесноты, нас было слишком много для этой комнатки, но потом… потом она уехала и забрала собой ВСЕ. И в комнате стало просторно и холодно, стало даже слишком просторно. Я улыбался как идиот, про-вожая ее, домой возвращался на такси и ничего еще не понимал, не чувствовал.
Что произошло? Мысли, как скомканный лист бумаги. Перед глазами ее смеющийся образ. Она как фея кружит целыми днями перед твоими глазами, и ты больше никого и ничего не замечаешь.