Коломин Дмитрий : другие произведения.

Мой старший брат меня предал

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...память настойчиво воскрешала каждый миг Последней Весны Дома, доводила до кристальной ясности. Оказывается, он ничего не забыл! - У-у... у... у... - проскрипел он и дернулся снова, но тише. Качнул головой, и застывшая нить слюны прилипла к его груди и медленно впиталась в ткань рубашки. Пусть вернется боль, лишь бы не возвращаться назад... не вспоминать, что было дальше.

   В настоящий момент:
  
   Он провел сухим языком по шершавому небу и слизнул пленочкой отслоившийся точно после кипятка пласт кожи :( Пошевелил онемелыми пальцами... или только подумал, что пошевелил, так как ничего не почувствовал, ни боли, ни покалывания, ни обычного ощущения движения мышц ...уф-ф... Он еще как-то мог подвигать ногами, покрутить головой, если не резко, поднять и опустить плечи, поерзать на жестком деревянном стуле (хотя это движение причиняло адскую боль), но никак не мог пошевелить пальцами. Плотная грубая веревка, стянувшая оба запястья, почти перекрыла поток крови в кисти...
   Он всхлипнул, неожиданно резко дернув головой, прикусил губу от боли и, кажется, даже застонал. Сильнее прежнего застучало в висках...
   В горле невыносимо драло от жгучей жажды, казалось, кто-то нарочно натер глотку наждачной бумагой и обильно присыпал солью.
   - Брат... - выдавил он. Собственный скрежещущий, тихий голос не напугал его, но показался незнакомым, - бра...
   Он уткнулся подбородком в грудь, оставив вялые попытки пошевелить пальцами.
   Что он видел вокруг? Все эти часы...
   Небольшую комнату, светлую, холодную.
   Окно и кусок серо-черного неба, накрытый черной паутиной вишневых сучьев. Они шевелились, эти сучья. Шевелились легко и непринужденно от слабого ветра, и движение не причиняло им боль.
   Стол, такой старый деревянный стол с черным, обугленным отпечатком утюга почти посередине...
   Две пустых бутылки из-под водки... под столом.
   Намертво прибитый к полу деревянный стул... такими здоровенными гвоздями... и молоток в двух шагах на дощатом полу.
   Прочная веревка вокруг ног, рук, живота и шеи.
   И ему не вырваться... нет сил...
   Вокруг тихо.
   Невыносимо тихо.
   Мучительно тихо.
   И чем тише становилось (а за окном темнело, с вечером в комнату приходила новая тишина, вечерняя), тем сильнее стучало в висках. Только едва слышно поскрипывал старый тяжелый стул.
   Он не думал, мыслительный процесс в целях безопасности приостановился, как только констатировал, что сил больше нет. Он чувствовал боль, но не придавал ясного отчета, откуда она, где ее источник. Теперь больше всего он боялся будоражить память, самые последние, самые горячие воспоминания, до тех пор, пока его не оставили одного... Как только картину последних событий захлестнула появившаяся боль, он сосредоточился на ней. Он готов был возвести боль в квадрат, лишь бы не прокручивать в голове последних воспоминаний. От них на дне желудка сразу что-то поднималось и подкатывало к горлу, и боль тут уже не помогала.
   Что у него болело?
   Скула, на которой лопнула кожа от крепкого удара...
   Вывихнутая шея после бесплотных попыток освободиться.
   Заломленные назад плечи.
   Сдавленная грудная клетка.
   Невыносимо ныли отяжелевшие руки, и разламывались как черствый хлеб, скованные в камень мышцы.
   А еще...
   ...а еще у Макса болел зад... залитый расплавленным свинцом. Болел сильнее и обиднее всего.
  
  

II

   За день до настоящего момента:
  
  
   Не понравилось мне, как этот козел пялился на меня всю пару. Он буквально раздевал меня глазами, старый похотливый пердун. Сколько ему интересно лет? За пятьдесят это точно. Ох уж мне эти мужики, а тем более старые засранцы. И каким бы умным он не пытался казаться, сухари меня не заводят.
   - Верочка, можно вас на минутку, - это он ко мне обращается, как только распустил всю группы. Ленка подмигивает и знаком показывает, что дождется меня в коридоре. А я остаюсь в аудитории с этим говнюком. От него несет плесенью и дешевым одеколоном. Он облокотился на стол, скрестив руки на груди, смотрит поверх очков и щурится.
   - Да, Степан Николаевич, - говорю.
   - У меня к вам индивидуальное задание есть, - важно так заявляет.
   Ох уж мне этот старый пень. Кому ты мозги пудришь? Блин-нахрен!
   - Какое задание?
   Я ужасно тороплюсь, у меня нет времени. Еще столько дел надо успеть! А он говорит медленно, важно, каждое слово выговаривает четко, полновесно, как будто печати на справках ставит. Он начинает мне объяснять мое индивидуальное задание, которое сыграет положительную роль на зачете. Я должна провести какое-то краеведческое мини-исследование. Скукотища-то какая, Господи! От краеведения меня всегда воротило, а тут еще мини-исследование листов на пятнадцать. Для этого сухаря пятнадцать листов - сущий пустяк. Он уверен, что у молодежи вагон свободного времени, которые они не в состоянии самостоятельно использовать. Миссионер науки тоже мне, крендель.
   - Верочка, все ясно? К четвергу справишься? - спрашивает он.
   - Какому четвергу? - у меня челюсть отваливается.
   - К этому.
   - Я...
   - Ну ладно, мне пора. - Он смотрит на часы, берет свою толстую-претолстую кожаную папку и выходит из аудитории, на последок еще раз оценив мои ножки. Знала бы такое дело, надела бы джинсы. Сухарь!
   Он дал мне на подготовку всего три дня! Сумасшедший! Вот зараза! Нет, вы подумайте! Блин-нахрен! У меня голова кругом идет, я пытаюсь сообразить, какие еще неотложные дела есть у меня на неделе, а их целая куча! И вот теперь у меня на плечах еще и гребаное мини-исследование по краеведению... Я даже тему-то толком не запомнила. Что-то там про парк Кулибина... Ну е-мое!
   - Ты куда несешься? - кричит мне Ленка вдогонку. Она как всегда за мной не успевает. Цаца, тоже мне! Я вообще не представляю как на таких каблуках передвигаться можно.
   - Этот сухарь, елки!
   - Что? Он домогался до тебя? Я видела, как он всю пару на тебя...
   Я оборачиваюсь, Ленка улыбается. Ей требуется немало усилий, чтобы не отставать. А я прибавляю шаг.
   - Ладно, некогда мне. Потом поговорим.
   - Сумасшедшая ты, Верка.
   На лестнице я спотыкаюсь и, чтобы сохранить равновесие, приходится выронить рюкзачок и ухватиться за перила. Вот дурища! Не хватало еще растянуться на лестнице, шею себе сломать. Поправляю задравшуюся кофточку. Кроме Ленки никто ничего не заметил, а она уже привыкла. И вообще надо как-то бороться со своей рассеянностью уже. И неуклюжестью. Есть у меня одно дурацкое совершенно свойство - делать несколько вещей одновременно, то есть пытаться делать. Меня бесит моя координация, иногда с ней не все в порядке, как бы это правильнее объяснить? Мать вообще называет меня "дерганой". А что я с этим могу поделать? Тем более что у меня никогда ни на что не хватает времени.
   Сейчас я больше всего хочу домой. Правильно, встала сегодня ни свет ни заря, отвезла Николашку (младшего братика) в ясли, а потом на учебу. Пока мать в командировке, на мне вся семья. И корми их, и пои, и спать укладывай. Это не выносимо. Нет, у меня никогда не будет такого мужа, как мой отец, он привык видеть, приходя с работы, на столе готовый ужин и свежую газету. Он у нас настоящий глава семьи, подполковник, любит, блин-нахрен, порядок и наставления. Так и хочется другой раз послать его обратно в Мухосранск, где он выслуживался. Сколько, интересно, раз мать покаялась, что вышла за такого самовлюбленное говно? И детей у меня никогда не будет столько. Четыре спиногрыза для нашего века - это чересчур. Ладно я, девушка, от меня хоть польза какая есть, так остальные трое - парни. Они пока сопливые все, на уме игрушки, да компьютеры. Никакой помощи. Ох уж мне эти мужики.
   Да, у меня сегодня плохое настроение! У меня месячные и поэтому все вокруг раздражает. Лучше бы не трогал меня сегодня этот старый пердун, лучше бы не трогал!
   Я прощаюсь с Ленкой, делаю звонок по сотовому, говорю Артему, преподавателю на курсах немецкого, что задержусь сегодня на полчасика и выхожу из университета. Ну хоть погодка радуется, солнышко выглянуло.
   Я направляюсь к остановке. И начинаю чувствовать голод. Надо бы заскочить куда-нибудь перекусить. Дома все равно холодильник пустой. Здесь рядом есть одна кафешка, она так себе, но там делают отличное оливье с мясом. А салатик и чашечка кофе - все что мне сейчас нужно.
   Я перехожу дорогу, поворачиваю к кафе и тут меня останавливает незнакомый парень, можно сказать хватает меня за руку, чтобы остановить, но вежливо, и просит извинения, так что я не успеваю на него рассердиться, хотя могла бы.
   - Только не гневайтесь, - говорит и виновато улыбается. - Я...
   Его лицо мне знакомо. Подожди, подожди... Очень похож на Макса Тишина. Правильно!
   - А я тебя знаю, - говорю, ничуть не замедляя шага. - Ты брат Максима, да? Олег, кажется...
   - Так точно, - он доволен, что я его узнала. Мы знакомы заочно, я видела его на фотографиях.
   - Как дела у Макса? - спрашиваю. Давно я про Тишина не слышала, вроде даже соскучилась по нему, хотя придурок он редкостный. Какой-то мутный.
   - Да вроде как хорошо. Не знаю... О нем-то я и хотел поговорить, - говорит Олег, пытаясь заглянуть мне в глаза, но я ему не даю. - Ты его давно видела?
   Я усмехаюсь, скользнув по Олегу взглядом, так, точно он случайно попал в поле моего зрения. Но и за крохотную долю секунды успеваю сфотографировать внешность Олега и отпечатать его образ в памяти. И за эту же долю секунды отмечаю для себя все черты сходства между Максом и Олегом. Сомнений в том, что они братья быть не может, у Олега тот же прямой, крупный нос, лоб прямоугольником, светлые брови, куцые ресницы и негустые волосы, только короче чем у Максима, намного короче. Олег носит ежик, а Макс предпочитает патлы, как этот... Курт Кобейн. У Олега губы тоньше, чем у Максима, но форма у обоих одинаковая - бантиком. И тому и другому губы придавали невинно-детское выражение лица, особенно Максиму, когда тот улыбался.
   - Я его не видела уже месяца два, если не больше, - говорю и мысленно прикидываю. - Да, месяца два точно, с конца января.
   - Давай остановимся, - мямлит Олег. - Ты очень торопишься?
   Но взять за руку не решается. Мол, кто ее знает, может спесивая? И правильно делает, я очень спесивая.
   - Я? - отвечаю, смущаясь. Я уже не помню, о чем думала до того, как появился Олег, а от болтовни, непроизвольно ускоряю шаг и перехожу едва ли не в намет. Нехотя останавливаюсь и смотрю на часики. Якобы куда-то спеша.
   - Времечко поджимает? - Олег повел взглядом от моего плеча вниз до запястья к часам и сдвинул брови.
   - Есть немного, - говорю, но тоном даю понять, что опаздываю ужасно. Я отлично вхожу в роль опаздывающей девушки и уже нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу.
   Что, собственно, молодому человеку надо? Правильно?
   - Жаль. Может завтра встретимся? Как?
   - Завтра? - Я прикушиваю губу, суплюсь, ухожу в себя, копаясь в собственных планах на завтра. - Трудно сказать. Столько дел...
   - Понимаю.
   - А что случилось?
   - Да ничего особенного. Но в двух словах не объяснить.
   - Речь только о Максе?
   - Ага. Вы ведь встречались какое-то время.
   - Ну-у, - тяну я неопределенно. - Если это можно было назвать встречами...
   Я уже вижу, что сходство между Олегом и Максимом исчерпываются на внешности. Дальше это были абсолютно разные люди.- А Макс частенько о тебе говорил.
   - Да?
   - Угум, - я киваю.
   - И что же?
   - Так... разное. - Я снова смотрю на часики. - Ну, мне надо бежать.
   - Так что на счет завтра?
   - Завтра? - Я уже и забыла о "завтра". Просто в желудке урчит. - Не знаю, не знаю, позвони вечером.
   - Я же не знаю твоего телефона.
   - Точно, - Я соглашаюсь и задумываюсь. - Тогда... Щ-щас напишу.
   Он провожает меня взглядом, немного удивленный, немного ошарашенный, немного пораженный. Я привела его в полное замешательство и мне это нравится. Если честно, я заинтригована. Брат хочет поговорить о брате. Со мной. Разве не любопытно?
   Я захожу в кафе, заказываю две порции оливье и двойной кофе. Теперь все мои мысли о Максе. Давно я о нем не вспоминала. А ведь когда-то бегала за ним как школьница, было времечко. Н-да.
  
  
  
  

III

   За два дня до настоящего момента:
  
   Макс спал. Соквартиранта еще не было дома, он уехал на выходные домой, а наркоман не мешал прикорнуть часик другой на диване, посопеть кверху носом и раскинуть по шире ноги. Последнее время он любил поспать и любому развлечению дома - книге или компьютеру - начал предпочитать сладкий послеобеденный сон. Удовольствие достигало своего апофеоза, когда солнце где-то часам к трем, если оно выглядывало из облаков, начинало светить через окно прямо Максу в лицо. Он морщился и начинал тихо мурлыкать себе под нос, точно как старый бабушкин кот в деревне, на завалинке, после рыбных хвостов. После обеда Максу снились самые приятные сны, которые потом он досконально мог вспомнить и при желании также ясно и сочно переложить на слова. А снился ему обыкновенно дом, чаще родительский, а бывало и бабушкин. Снились отдельные эпизоды, которые можно было бы легко воспроизвести художнику на полотне. Сны вырисовывались в перспективе, четко выведен был каждый абрис, каждая черточка: он мог увидеть окно с видом на двор, с курятником и огородом за баней, старые раскидистые яблони, и даже почувствовать кислый запах антоновских яблок (часто Максу снились эти яблоки), веревки с простынями, полотенцами, штанами и носками самых разных цветов и большею частью штопанных на пятках. После таких снов Макс просыпался нехотя, но всегда с приятным чувством, в которое были примешаны и грусть, что так он далеко и уходит (или уже ушло) в прошлое безмятежное детство, и радость, что в память прочно вросли детские воспоминания, теперь воплощающиеся в форму снов, таких необыкновенно четких. Сегодня солнце заглянуло в его окно, и быстрый желтый луч ударил по лицу. Тьма вокруг глаз исчезла, и все залилось просвечивающей сквозь тонкую кожу век краской. Макс не проснулся, но инстинктивно подался лицом на встречу лучу, перевалился на другой бок и просунул ладони между колен... Как раз в этот момент он видел дом.
   Вместе с Олегом, его братом, они играли во дворе, сражались на деревянных мечах, как это часто бывало раньше, в далеком отрочестве, кричали и смеялись, а мать в это время никак не могла дозваться их на обед и уже сердилась, высовываясь из окна. А они все не могли завершить поединок, так как не выявился еще победитель. Мать этого не понимала и уже грозилась обоих оставить голодными. Сегодня она все утро занималась стиркой, и обед приготовила позднее обычного. Но даже эта угроза не могла их остановить.
   - Сдаешься?
   - Сам ты!..
   Какой-то частью сознания Макс понимал, что спит. Он так часто последнее время пребывал во сне, что к нему уже приходило какое-то осмысление природы сновидения. Он медленно учился им манипулировать, как это делают дримсерферы. Например, он уже предугадывал, когда проснется. Пробуждение никогда не бывает внезапным (если не помешает кто-нибудь извне), существуют определенные предпосылки, ведущие к тому, что человек открывает глаза или, еще не успев их открыть, понимает, что просыпается.
   - Я кому говорю! - говорила мать.
   - Ну все, пойдем, - трусил Макс.
   - Сдаешься?
   - Не-а!
   Он потянулся и открыл глаза. На кухне что-то звякнуло и затрещал стул. Макс еще немного полежал, любуясь немеркнущей картиной сна и, наконец, встал с хрустом в коленях. Вот если бы он был художником, то прямо сейчас написал картину, или хотя бы сделал первые наброски двух мальчиков во дворе. Он назвал бы ее "Поединок", как и Куприн, назвавший так один из лучших своих романов. Но Макс почти не умел рисовать, разве только так, для удовольствия, на тетрадном листе во время лекции...
   На кухне, у окна, сидел Борис и непринужденно качал ногой. Наркоман. Он размешивал сахар в чашке чая и уже улыбался.
   - Добрейшее утро!
   - Какое утро, три часа дня, - Макс зевнул. Изо рта пахнуло, он поморщился.
   - Га-га-га! - Борис ударил себя по животу ладонями. Он был очень крупным и нескладным, волосы у него были черные, взъерошенные, кожа на лице землистого цвета, глаза глубоко посажены, небольшие, а губы толстые и сочно красного цвета как у киношных вампиров.
   Максу не понравилось, что Борис из всех кружек выбрал именно его кружку и теперь, не торопясь, размешивал сахар.
   - Я тут похозяйничал немного.
   Макс открыл холодильник и поискал молоко. Была же у него вчера упаковка "Домика в деревне", точно была. Н-да. И за неимением другого варианта, он взял другую кружку и тоже плеснул себе чая.
   О Борисе Макс знал только то, что он знакомый Марика и что он наркоман. Хотя не стоит понимать под наркоманом сразу такого мерзкого типа, который жахается "белым", и думает только о том, где бы еще вмазаться на отходняках. Геру Борис, скорее всего, никогда и не пробовал, но это отнюдь его не оправдывало, тем более что в самой среде наркоманов среднего пошиба совсем не одобряется употребление "белого", они считают его ширевом для отморозков. Современный наркоман, еще не настолько удолбанный, чтобы потерять способность хоть немного шевелить мозгами, считает героин - культурой прошлого десятилетия, нет, теперь уже прошлого столетия! В двадцать первом веке цивилизованное общество переключалось на разного рода психоделики и стимуляторы, типа доба, "быриков", ТМА, эфедрона и т.д. и т.п. Больше о Борисе Макс ничего не знал. И не хотелось знать. Он лишь испытывал неприятное ощущение того, что впустил в дом незнакомого человека (он только вчера познакомился с Борисом) - Марик попросил его об этом. И Макс почему-то не смог отказать, тем более что Борис в этот момент стоял рядом, изображал из себя равнодушного засранца, и по всему было видно, как тяжело ему это давалось. Марик заранее знал, что соквартирант Макса уехал домой на все выходные и решение зависит только от Макса, он грамотно надавил на нужные пружины, и Максимыч согласился прописать Бориса на ночь. Теперь он жалел о своем решении. Ему не нравилось, что Борис пьет чай из его кружки и причмокивает чересчур громко.
   - Как спалось? Сны замучали?
   - Нормально, - протянул он.
   - "Бутиру" не хочешь для поднятия настроения?
   - Не-ет, - Макс поморщился. Он уже не хотел "бутирата", и "шмали" не хотел, ничего не хотел. Всего этого ему хватило вчера, когда добрый Марик угощал. Он ему еще марку доба предлагал съесть, но Макс проявил благоразумие, отказался. Говорят, от доба прет часов двадцать-тридцать, так это получается, его бы до сих пор плющило. Нет, спасибочки.
   Теперь Макс хотел, чтобы Борис поскорее ушел. Но черт проклятый никуда не торопился. Он налил себе вторую чашку чая и начал рассказывать, как правильно готовить чай.
   - Слушай сюда, дружище, воду надо снимать с огня, как только появились первые пузырики. Не давай ей, бля, закипеть. В кипяченую воду нельзя добавлять сырую и подогревать ее еще раз. То есть, я тебе объясняю, одну и ту же воду на плиту дважды никогда не ставь. Ага? Потом заваривай. Заполни заварник кипятком на одну эту... треть и дай минуты три ну... как его? настояться! Потом налей еще столько же воды, так чтоб одна треть в заварнике осталась свободной и оставь настояться еще на несколько минут. Оставшаяся треть заполнится пеной, а в пене, между прочим, весь смак и аромат. Вот, собственно, и все, дружище. Наливаешь чай и наслаждаешься.
   Макс хмыкнул.
   - Долго очень.
   - Оно того стоит, поверь мне.
   - Может быть.
   Потом Борис заговорил о Второй Мировой войне и заявил, что Гитлер был евреем. Но Макс не поддержал дискуссию. Он сказал:
   - Мне уже пора.
   - Оk, понял, - сказал Борис. - Бутиратику точно не желаешь?
   Он извлек из кармана пластмассовую крышечку от пивной бутылки, достал из рюкзака стеклянную баночку с желтоватой жидкостью, осторожно налил в крышечку этой жидкости и сразу же перелил ее в стакан, разбавил водой и, все так же улыбаясь, залпом проглотил.
   - А то давай? Он лактоном уже отбитый.
   - Нет.
  
   На улице он позвонил Вадиму, но трубку никто не снял. Если Вадим не отвечает, значит еще дома, спит.
  
  

***

  
   Макс еще раз нажал на серую кнопку звонка и стал ждать, по привычке потупившись на дверную ручку, которая должна была провернуться, прежде чем откроется дверь.
   - Кто? - пробасили за дверью.
   - Открывай, - удивился Макс.
   Дверь скрипнула, и из темноты тамбура показался Вадим. Он стоял в одних семейных трусах, которые почти достигали колен его полукривых волосатых ног, с не расправленным после сна лицом, с тяжелыми похмельными мешками под глазами и по-старушечьи вялыми губами.
   - А то мало ли кто... Проходи.
   Вад застеснялся своего вида, видите ли.
   Макс прошел в квартиру, небрежно скинул кроссовки и без тапочек - их у Вадима было на любой вкус и размер - прошел в зал, львиную долю которого занимала не заправленная холостяцкая постель. По тому, как была смята подушка и простынь, как опрокинуто одеяло, не сложно было догадаться, что Вадим спал весь день. Хотя об этом говорило еще и то, что дверь он открыл только на шестой звонок.
   - А ты че? - зевнул Вадим и сел на край постели, двигая лопатками. Он поморщил нос, готовясь чихнуть, но так и не чихнул, а только кашлянул, чтобы прочистить горло.
   Вадиму уже полгода как перевалило за сорок. Свой юбилей он встречал два раза, первый с коллегами по работе, с которыми знаком почти десяток лет, второй - с Максом. Они взяли ящик хорошего немецкого пива (Вад угощал), разной закуски, коробок марихуаны, и целые сутки не выходили из квартиры, слушали музыку, просмотрели все ночные телепередачи по MTV, даже послали несколько похабных эсэмэсок на телечат и немного расстроились из-за того, что никто не откликнулся. Спать улеглись только под утро, обессиленные алкоголем и "травкой". В голове еще долго штормило, но чувство было такое - Макс хорошо его помнил - "на все насрать!"
   - Пойдем седня? - спросил Макс.
   - Не знаю... Ты хочешь?
   - А че делать?
   - Хм...
   Вадим подошел к зеркалу и широкой серой ладонью разгладил свалявшиеся редкие волосы. Вадим был жутко волосат по всему телу кроме головы. Черные, грубые волосы курчавились у него от самой шеи до пят, раздетым (а Максу не раз приходилось видеть Вадима раздетым) он походил на гориллу. Зато на затылке у Вадима начинала пробиваться плешь, сначала волосы стали быстро редеть по всей окружности черепа несколько лет назад, потом резко обозначился светлый круг, как островок на некогда густой и черной шевелюре. Современная медицина могла бы решить эту проблему, но Вадима плешь не смущала, он считал, что она, напротив, придает некоторую элегантность и законченность его внешнему виду, к тому же он имел давно сформировавшееся предубеждение на счет волос, от которых и так не знал куда деться, и платить деньги за пересадку считал вообще не серьезной затеей.
   - Бухал что ли вчера? - спросил Макс.
   - Посидели с ребятками в баре. У шефа жена родила. Проставлялся. Ой, еба-ать... - Вад потер плоский лоб и брови. В его квартире отчетливо чувствовался запах свежей блевотины.
   - Да-а.
   Макс уже давно не стыдился такого взрослого друга. Он даже перестал ощущать чудовищную разницу в возрасте - больше двадцати лет! - и даже думать забыл, что может показаться странным со стороны, когда он и в отцы годящийся ему мужчина вместе пьют пиво на улице, цепляют вечером загулявшихся девчонок, часами катаются на метро, рассказывают друг другу пошляцкие анекдоты, по тинейджерски хамски друг к другу относятся, в подробностях пересказывают интимные подробности личной жизни и вместе смотрят порно.
   Хотя в порно их вкусы расходились.
   И это отдельный разговор.
   Максу нравились шикарные блондинки с округлыми пышными грудями, которых в жизни не встретишь, но с экрана они смотрят на тебя так, словно ты можешь отыметь их прямо сейчас, только пожелай и эти красотки выпрыгнут к тебя прямо через телеэкран. Нет проблем! Так пожелал клиент! Клиент, типа, всегда прав и все такое! Вадим же предпочитал порно близкое к реальности, когда порноактрисы не прибегают ни к силикону, ни к липоксации, ни к подтяжкам лица, а снимаются такими, какими их родила мать со всеми этими прыщами на заднице и худыми ляжками. А еще ему нравилось, когда на экране много мужиков, и хорошо, если эти мужики такие же волосатые, как и он сам. Макс думал, что виной такого скверного вкуса были комплексы Вада, и он умел найти с ним общий язык, когда они выбирали в прокате какой-нибудь новый порнофильм. --> [Author:D] Последнее время Ваду очень нравилась Беркова. Он просмотрел все 5 фильмов с ее участием и ждал, когда же появится что-нибудь новенькое.
   Сегодня они собирались на water dance. По "телеку" передавали, что приедут московские ди-джеи, будут крутить da-bass. Макс не особо любил эти массовые мероприятия, но московские ди-джей не выходили из головы, а еще хотелось послушать реальных битов, какие обещала реклама - куча флаеров, которыми завалили весь университет и красочные плакаты на каждом третьем столбе. Тем более что у них с прошлого понедельника оставалось немного шмали...
   - Щас там еще делать нечего, - зевнул Вадим.
   - Прогуляемся немного. В пивной посидим.
   Вадим с минуту смотрел на часы.
   - А может домой, пивка возьмем? Пиццы закажем. Или курицу-гриль. Пент-хаус посмотрим... я тут взял вчера как раз по твоему хуевому вкусу.
   - Ну нафиг дома сидеть.
   Вообще-то Вад рассчитывал, что Макс согласится. Макс ведь лентяй, и, потакая своей лени, он ограничивал себя во многих удовольствиях. Телек, удобное кресло, пиво, шмаль, подушка под бок, жратва, пара порножурнальчиков вроде "Клубнички", только глянцевых и с откровенными историями, и он дня два сможет не выходить на улицу.
   - А че?
   - Не-е.
   - Че-то я сегодня не в форме... Бля-я... - протянул Вадим и плюхнулся на скомканную постель.
   - Давай собирайся! Коз-зел.
   - Все, не пойду никуда, - Вад уткнулся щетиной в простынь.
   - Охренел совсем?!
   Наконец Вад привел себя в порядок, натянул на широкий торс футболку, на нее - клетчатую рубашку с коротким рукавом, расчесал волосы вокруг плешины, надушился, и они вышли на улицу. Плешь прибавила бы Ваду солидности, если бы не молодежная, расправленная рубашка и эта футболка с надписью: "Съешь меня, детка".
   - Рано еще, - сказал Вад, глядя на часы.
   - Прошвырнемся.
   Кто-то за ночь перед подъездом написал белой краской:

С ДОБРЫМ УТРОМ, СОЛНЫШКО!

Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ И

ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ.

ТВОЙ МИША

   - Вот уебок, - сказал Вад.
   - Почему? Может любовь, - сказал Макс и поморщился. Какую чушь ляпнул.
   Любовь...
   Вад остановился (как раз на слове ХОЧУ), достал сигареты, протянул Максу.
   - Хорошо на улице.
   - Ага.
   - Свежо.
   - Свежо.
   - Может не поедим никуда?
   - Поедим-поедим.
   Потом они сели в маршрутку, пыльный салон которой оказался забит влажными от пота телами, исходящими приторным сырным запахом. Вся верхняя часть города стекалась в центр. Мест, конечно же, не оказалось. На Нижневолжской набережной уже собирался народ, когда они подъехали, по бокам огромной сцены, сплошь увешанной рекламными плакатами, стояли внушительных размеров колонки с пульсирующими черными динамиками - в полсилы играла музыка, нечто неопределенное, что-то вроде джангла, подогревающее приподнятое настроение публики.
   - Близко не пойдем, - сказал Вадим. Они взяли по пиву и теперь смотрели, как мимо протекает людской поток, вливаясь в плотную толпу вокруг сцены.
   - Считаем минуты! Уже вот-вот на этой сцене!.. - закричала черная точка на сцене, перемещающаяся из одного ее края в другой. - А теперь! Теперь поблагодарим наших спонсоров! В первую очередь пивоваренную компанию...
   Макс кивнул и проводил взглядом группу девчонок-подростков в разноцветных кислотных маечках.
   - Как тебе вон та, светленькая? - Макс толкнул Вадима в бок.
   - Какая?
   - Вон идет, в зеленых джинсах...
   - Тощая.
   - Тощая? Самый ништяк.
   Вадим поморщился, махнул рукой, предложил взять еще пива. Свои пол-литра он уже уговорил, и теперь вертел пластмассовый стаканчик в руках, скучающим взглядом шаря по толпе. Но если Макс спрашивал, кого он ищет, Вадим отшучивался или совсем ничего не отвечал, как будто и не слышал никакого вопроса. Взяли еще пива. В бутылках сегодня не продавали, поэтому пить приходилось быстро, так, чтобы пиво не успело превратиться в мочу.
   - А эта как? - Макс выделил из толпы еще одну "машку" с пышными кудрями, забранными назад. Она была полнее, того типа девушек, которых он предпочитал, но взгляд привлекали роскошные волосы.
   - Куда не шло... Но жопа квадратом.
   - Есть немного, а так ни че.
   Они сели на бордюр не далеко от палатки, чтобы не далеко бегать за пивом, и стали ждать, все так же обсуждаю каждую симпатичную/несимпатичную "машку". Вкусы Макса и Вадима расходились, можно сказать, кардинально, Ваду нравились женщины зрелые, высокие, обязательно худые и с крепкими задницами. Макс же засматривался на ровесниц, допуская разницу в возрасте не больше трех-четырех лет в пользу девчонки. "Машки", которые немного постарше, почему-то всегда симпатичнее и есть в них что-то такое, что резко отличает их смазливых малолеток и даже ровесниц Макса. Ему нравились крашеные волосы, особенно красного или вишневого цвета, а еще рыжего, огненно рыжего!
  

V --> [Author:z]

   За день до настоящего...
   Вечером Олег позвонил Вере, и они договорились о встрече. Это получилось даже легче, чем он представлял. Вера точно ждала звонка и согласилась, как только он заикнулся о Максе и о том, что хочет поговорить о нем.
   - Давай завтра в час, - сказала Вера. - В университетской столовой. Знаешь ее?
   Он положил трубку и повернулся к жене.
   - С кем это у тебя завтра свидание? - спросила Поля.
   - С одной знакомой, ты ее не знаешь. Ты завела будильник?
   - Знакомой? Интересно.
   - Я думал, ты уже спишь.
   - Мне завтра рано вставать...
   - Извини, что разбудил, - он чмокнул ее в щечку.
   Она перевернулась на другой бок, к нему спиной. Олег включил ночник и взял книгу.
   - Ты Максима нашел сегодня?
   - Нет.
   - ?
   - Он не ночевал у себя.
   Когда Поля уснула, прижавшись к его плечу щекой, как она обычно делала, Олег еще некоторое время читал, но мысли все время были заняты другим, и Апдайк казался сегодня неприступно сложным. Все мысли крутились вокруг Макса. Олег только недавно осознал, какую серьезную рану нанес брату, но больше всего пугало то, что он только сейчас это понял, спустя два с лишним года!
   Олег вспомнил, как два года назад он привел брата в Университет. Максу предстояло еще отучиться одиннадцатый класс, стоял сентябрь, и пора было уже определиться с выбором учебного заведения. Макс очень переживал по этому поводу, с гордостью посматривал на брата, который через все это уже прошел, а сейчас перешел на четвертый курс. Ему оставалось два года, чтобы получить диплом. Олег вспомнил, как изменилось лицо Макса, когда они вошли в главный корпус Университета, прошли мимо вахтера, поднялись по лестнице и очутились в просторном холе, где царила совсем иная жизнь, абсолютно Максу не знакомая, но притягательная, зовущая, и сердце в его груди заколотилось быстрее. Вокруг бегали студенты, никто из них даже не примечал Макса, наивного и испуганного, раздавленного масштабами увиденного (еще бы, это не маленькая родная школа в поселке), зато Макс примечал всех и завидовал. Ему еще предстояло целый год учиться, готовиться к вступительным экзаменам. А как, как он пройдет это Испытание? Он уже имел опыт сдачи экзаменов, но это было в девятом классе... и так несерьезно. А здесь его станут слушать сразу несколько незнакомых человек, строгих, из чужого мира и вряд ли, как это было в школе, будут испытывать к нему симпатию. Неужели он когда-то тоже, как и брат, сможет назвать себя студентом, и будет сновать по этажам вместе со всеми и не примечать новичков-абитуриентов, поглощенный иными заботами, о которых сейчас он только мечтает. Олег говорил, главное поступить, пройти Испытание, потом будет проще. Это такой кайф, сказал он, найти свою фамилию в списке поступивших. А потом услышать ее на официальном зачислении. Такие минуты помнишь долго. Даже если ты знаешь, что прошел конкурс, набрал нужный балл, а все равно ждешь, и руки дрожат. Но вот эта еще незнакомая женщина, декан факультета, в строгом костюме, произносит твою фамилию и имя... И необыкновенную магию имеют ее слова, все то, что ты так бурно переживал еще секунду назад растворяется в воздухе вместе с ее последними словами. Теперь ты ждешь, когда назовут фамилию твоего товарища, с которым познакомился либо полчаса назад, либо еще на курсах, чтобы было с кем поделиться своей радостью. Общая радость объединит вас надолго. Олег рассказывал, а Максу не верилось, что так произойдет и с ним. Слишком это хорошо, чтобы произошло. Надо же еще целый год проучиться, сдать экзамены в школе, потом здесь, в Университете, пройти Испытание.
   Не реально!..
   Они прогулялись по всем этажам здания, перекусили в студенческой столовой, узнали в приемной комиссии о курсах, их стоимости, купили несколько методических пособий. Макс вцепился в них, как голодный в протянутую корку хлеба и уже по дороге домой, в пыльном автобусе, один, возбужденно листал, пожирая глазами страницу за страницей. Текст почему-то казался невообразимо сложным, многие слова незнакомыми, обороты - неясными (а ведь этому должны были научить еще в школе, ему сказали, что ничего нового в этих пособиях он не найдет!).
   Но город... Большой город... Он уже презирал родной поселок, и люди там казались убогими и ничтожными. Он еще не знал, что в будущем изменит свое отношение к дому, как изменится с опытом и его взгляды на многие вещи. Однажды забрав к себе, город не отпустит его больше назад и о родном доме он станет однажды вспоминать с умилением.
   - Все будет, - сказал Олег, когда они прощались на людной автостанции. - Захочешь - будет.
   Макс не поверил. Он уже готов был поставить на себе крест.
   Но помогала вера в брата, в его поддержку.
   Да и Полину Макс тогда еще не знал.
  

VI

   За два дня до настоящего момента:
   Жесткий басовый ритм внезапно сотряс воздух, и асфальт под ногами дрогнул так, что отдалось в коленях.
   - Началось! - вскрикнул Макс и вскочил. - Ух!!!
   Бум-Бум-Бум-Бум!!! - выдавали огромные, величиною с дом динамики.
   - С вами Ди-джей Карантин!!! - завопила черная точка с далекой сцены. - С нами жар-ркое лето! ПОЙ-ЕХАЛИ-И-И-И!!!
   Толпа обезумела вокруг, раздались визги и крики отупевших от счастья девчонок, свист накурившихся шмалью тинейджеров.
   - Давай в гущу! - закричал Макс, поддаваясь всеобщей энергетике.
   Пиво уже ударило по голове, хотя он ощущал себя абсолютно трезвым.
   Вад не выразил особого удовольствия, но потянулся за Максом, грубо отстраняя всех попадавшихся на пути. Он сделал каменное выражение лица, его толстые поджатые губы, его сощуренные глаза и красные пятна на щеках говорили, что алкоголь подействовал, но не настолько, чтобы обеспечить хорошее настроение на весь вечер, а всего лишь дали возможность и желание продолжить его в том же духе.
   - Только за пивком зарулим, - прокричал он.
   - А?
   Вад схватил Макса за костлявые плечи и повернул лицом к палаткам, вокруг которых толпилась куча народу, и прорычал:
   - ПИВО!!!
   - Пиво? А-а! Давай! - обрадовался Макс.
   Вад стал пробираться вперед, как танк, как ледокол, разрубающий вековые льды. Кому-то он наступал на ноги, кого-то просто не замечал и отталкивал плечом, но хуже всего приходилось тем, на кого Вад наваливался всем корпусом. Бедняге было уже не увернуться, а свирепо-каменное выражение лица Вада (у него всегда такое выражение, когда он мало выпил, выкурил, или принял какой-нибудь другой гадости). Какой-то из них все-таки обиделся и выкрикнул Ваду вслед:
   - Козел, осторожнее надо!
   - Что--о-о-о? - проревел Вад, останавливаясь и разворачиваясь к наглецу. И столько удивления прозвучало в его голосе от дерзости "сопляка" (так он называл сверстников Макса, а тот был даже помладше Макса, еще весь прыщавый, худенький, бритый и с оттопыренными ушками). - Чо-о сказал?
   - Бля, Вад, отцепись от него! - выкрикнул Макс. - Вад! Да хрен с ним!
   Но Вад уже надвигался на обидчика. "Сопляк" побледнел и в эту же секунду пожалел о своем безотчетном выкрике. Он и не думал никого обидеть и рассчитывал, что этот бугай либо не услышит его, либо не обратит внимания. Ему и надо-то было только не упасть лицом в грязь перед друзьями, не смолчать, когда его оттолкнули. А сейчас все его дружки, потупившись на свои пивные бутылки, делали вид, точно ничего не происходит. И если ему сейчас зад надерут, никто из них даже пальцем не поведет.
   - Сученок!.. Бля! - Вад сплюнул себе под ноги, схватил одной рукой "сопляка" за шиворот, другой за промежность и приподнял. Толпа вокруг него шарахнулась в сторону, освободив некоторое пространство, сразу исчезли дружки "сопляка". Вад почувствовал в кулаке два маленьких шарика, осклабился и поиграл ими. Паренек застонал и дернулся, но сопротивляться даже и не подумал. - Это что? Яйца? Это они что ли? А? А че это они здесь делают? А? А я думал девочку клею, а?
   - Вад, урод! - Макс потащил Вада назад. - Отстань от него. Бля, здесь ментов туева хуча!
   - Еще увидимся! - прошипел Вад, глядя в расширенные от ужаса зрачки "сопляка", потом глянул по сторонам. Ментов здесь на самом деле прорва, а эти "мудозвоны раскланиваться не станут, отшарахают так, что мозгами закашляешь". Как только паренек очутился на земле, он тотчас сломался пополам и на корточках стал быстро протискиваться между людьми. Крупные слезы проложили прозрачные дорожки по его щекам до прыщавого подбородка, ему неудержимо захотелось в туалет.
   - Нахера это надо-то? - злился Макс, когда они подошли в палатке и встали в очередь.
   - Борзеют,- ответил Вад.
   Но Макс не долго злился, они взяли крепкого пивка, быстро его выпили и стали снова протискиваться в самую гущу толпы.
   Бум-Бум-Бум-Бум!!! - сотрясались земля, воздух и желудок Макса. Он прыгал вместе с Вадом под жуткие биты, потел, кричал от восторга и мир в эти моменты сжимался до размеров танцпола на этой площади, все остальное теряло смысл и, действительно, переставало существовать. Хотя бы на время... если здесь оно еще существовало. Разве не ради этого люди работают пять дней в неделю, чтобы потом на два дня забыть обо всем?
  

VII

   В настоящий момент:
  
   Ф-фш...
   Макс вдохнул, с трудом собрал во рту слюни с остатками спекшейся крови и сплюнул отслоившуюся пленочку кожи, содранную с неба. Нет, даже не сплюнул, так как губы были уже не способны на такое усилие, а только вытолкнул вялым языком всю жижу за пределы полости рта. Часть буро-красных слюней медленно стекла и повисла на подбородке, другая упала на колени и превратилась в темное пятно... Та часть слюней, которая повисла на подбородке, туго и густо стала вытягиваться в тонкую нить, стремясь сорваться Максу на грудь, но тяжести оторваться от подбородка у нее не хватило и она, оттянувшись настолько, на сколько хватило веса, подалась назад, запружинали и замерла...
   Ф-фш... ш... ш...
   - Надо быть довольным собой, - сказал как-то Макс.
   - Надо быть довольным собой, - сказал как-то Олег.
   Макс доучивался в одиннадцатом классе, а Олег тогда еще вроде не помышлял о женитьбе. То есть, он уже познакомился с Полей, но они еще не думали о серьезных отношениях, и Макс не придавал Поле значения.
   Макс вообще не видел в ней противника, Поли просто не существовало... Тогда она была одной из тех, о ком Олег потом бахвалился перед братом, передавая самые пикантные подробности после проведенных свиданий...
   - В смысле?
   - В смысле надо быть довольным собой, непонятно? Чтобы быть собой, надо быть собой довольным. Врубаешь? Если ты не доволен собой, тебя что-то не устраивает, выходит, ты знаешь причины, которые заставили тебя так подумать. Значит, с кем-то ты себя сравнил и каких-то важных качеств у себя не обнаружил. Если ты не доволен собой, ты не можешь БЫТЬ СОБОЙ, ведь ты начинаешь подражать тому, у кого нашел недостающие тебе качества, подражаешь некоему эталону. И не факт, что этот эталон на самом деле есть эталон в объективном смысле. Это только для тебя он эталон. И ты ему подражаешь, пытаешься перенять полезные его качества. Учишься говорить по-другому, думаешь, как бы он, этот эталон, поступил на твоем месте и все такое. Ты все дальше уходишь от самого себя и естественно не можешь быть САМИМ СОБОЙ. О своих собственных достоинствах ты уже не вспоминаешь, они кажутся ничтожными, не достойными того, чтобы их использовать. А собой надо уметь быть, понимаешь?
   - Ага, - кивнул Макс, но ни черта не понял. Но он так любил Олега, так его любил, что ртом ловил каждое слово брата и уже потом, наедине с собой, часами перемалывал услышанное, усваивал на долгие годы. Тогда Макс еще наивно полагал, что брат будет с ним всегда, ему нечего опасаться, когда рядом Олег, его старший брат, его оплот, с которым он связывал всю будущую жизнь в Большом городе.
   - А потом может выйти неприятность... потом ты поймешь, что ошибался, что самого себя отодвинул на второй план, пытаясь быть похожим на кого-то другого. Быть собой надо уметь - это очень трудно, особенно в наше время, когда так просто запутаться...
   Так давно об этом говорил Олег. Так давно Макс не вспоминал об этом разговоре.
   Кажется, он ни разу о нем не вспоминал...
   И вот сейчас он представил тот день, точнее сказать вечер, медленно переходящий в ночь, и покрывало тьмы за окном, и яркий желтый свет на кухне, и запах яичницы, и Олег в фартуке у плиты (он говорил, что приготовит яичницу а-ля Общага), и свои руки на угловатых, худых коленях, беспокойно теребящие кепку. Олег в тот год заканчивал Университет, он выглядел взрослым, сильным, уверенным. Он постоянно чему-то Макса учил, давал напутствия на будущее, с грустью рассказывал забавные эпизоды из студенческой жизни, который раз повторял главные постулаты, как прожить в Большом городе, открытые им лично, без чьей-то помощи. Да-да, это Максу так повезло и у него есть старший брат... а вот ему, Олегу, никто пять лет назад ничему не учил...
  
  

VII

   В настоящий момент...
   Поля... Что в ней такого он нашел? - подумал Макс.
   И мысль эта, как тяжелое железное сверло, врубилась в память и в одно мгновение превратила ее в густое, склизкое месиво старых воспоминаний, и без того долгое время не дававших Максу покоя. Даже спустя несколько лет, уже оканчивая второй курс университета, ему не удавалось от них избавиться. И вот сейчас они вырвались на свободу и закружили над головой, безвольно опущенной на грудь.
   Во многом невозможность вычеркнуть из прошлого некоторые события и определила его разрыв отношений с братом. Макс отчасти понимал это, но ничего не мог, да уже и не хотел изменить.
  
   Олег познакомился с Полей в Большом городе. Только из рассказов Олега Макс представлял, как это произошло. Впервые они увиделись на дне рождения общего знакомого, шумной "вечерухе" в маленькой грязной квартирке, но в тот день не обратили друг на друга внимания. Олег говорил, что был тогда сильно пьян и ничего вокруг кроме выпивки уже не замечал. А еще он говорил, что никогда бы и не приметил Полю, если бы та сама не обратила на него внимания. Собственно говоря, именно она все и подстроила, чтобы однажды они с Олегом остались наедине и перекинулись парой словечков. Первое время Олег не рассчитывал на серьезные отношения, он даже не рассчитывал на какие бы то ни было отношения вообще, он только что помирился с Леной (своей девушкой) и какое-то время ему ничего не хотелось менять в своей жизни. Когда он впервые заострил внимание на Поле, он всего лишь оценил ее, как мужчина оценивает женщину, тем более, если женщина очень-очень не дурна собой и поразительно хорошо, даже с вызовом, умеет держаться в общении. А Поля всегда умела держаться! Макс, как познакомился с ней, ни разу не видел, чтобы она вышла из себя, смутилась или хоть покраснела от стыда. А ведь поводов хотя бы покраснеть у нее было достаточно, уж кому-кому, как не Максу об этом знать!
   Олег очень подробно рассказывал про их "первый раз".
   - Это было... это было супер, - для убедительности поджимая губы, говорил он и улыбался. - Чувак, когда ты это познаешь, ты поймешь что это такое".
   Олег говорил об этом и понятия не имел, как скоро Макс познает "что это такое".
   Он и до сих пор понятия не имеет.
   И вот после этого "первого раза" (а случился он после второго свидания в Макдоналдсе на переднем сидении купленной в кредит "девятки") отношение Олега к Поле само собой подкорректировалось. Нет, он не стал помышлять о серьезных отношениях и, ни дай бог, о свадьбе, нет же, Олег просто решил вдруг для себя, что этот "первый раз" не должен стать последним. Такого секса, признался он потом Максу, у него еще не было.
   - У нее такие фантазии! - кричал он в экстазе. - Твою мать!
   Макс смущенно улыбался и пялился в пол. Но Олег и не думал смягчать краски в подробном пересказе дикого "траха" на переднем сидении "девятки". Что-что, а рассказывать он умел.
   - Круто, - мямлил Макс и глупо посмеивался. - Круто.
   Он по-всякому представлял себе Полю. Его воспаленное воображение рисовало самые смелые картины, и он чувствовал, как напрягается его плоть, он видел перед собой брата и эту дьяволицу по имени Полина в тесном салоне машины. В тот же вечер Макс вышел во двор, где стояла новенькая "девятка" брата, и сел в машину, на то самое переднее место, на котором брат познал столько счастья. Вокруг было так тихо, как должно было быть ночью в маленьком городке, или как любит уточнять Олег, в поселке городского типа. Во всем доме уже погас свет, и даже в спальне родителей выключили светильник. Снаружи дул еще зимний ветер, но внутри было тепло. Покачивалась на ветру молодая вишня, пружинили бельевые веревки, на которые падал косой жидкий свет из сеней. Воображение Макса, насыщенное новыми эмоциями и окружающими в салоне деталями, вспыхнуло горячими картинами перед глазами.
   Она была сверху... да, наверное, сверху... и держалась одной рукой за рычаг переключения скоростей, а другой, если не обнимала Олега за шею, упиралась в стекло. Они постоянно целовались... у нее бал такой маленький, остренький неугомонный язычок. Сначала она стащила с Олега свитер, а потом стала
   медленно
   расстегивать
   одну... за другой
   пуговицы
   на
   его
   руба
   шке.
   Она водила острым
   ногтем по его груди,
   на которой начинал пробиваться жесткий черный
   волос,
   кусала сосок и до поры до времени,
   распаляя его желание,
   не давала к себе прикоснуться.
   - Потерпи... потерпи еще немножко... так будет интереснее... - с придыханием шептала она, вздыхала, прижималась к нему горячим телом, чтобы он почувствовал, какая мягкая и высокая у нее грудь. А потом она, наверное, разделась сама... Что на ней было? Может кофточка? Такая прозрачная синяя кофточка, вязаная... такие красиво подчеркивают прелести молодых женских грудей. Или блузка? Такая беленькая блузочка с пуговками и кружевцами... Или... в общем неважно, она это СНЯЛА и осталась... и осталась...
   А на ней был бюстгальтер?
   Сейчас многие девчонки не носят бюстгальтеров, потому что так стало модно. Им нравится, когда соски их грудей оттягивают тонкую ткань одежды, они хотят подчеркнуть свою независимость, свою свободу... Они всех парней хотят свести с ума. Но на Полине, скорее всего, был бюстгальтер, не потому, что клала она на моду, она просто играет в свою собственную игру, в которой она сама установила правила, и ее цель была как можно дольше мучить брата, изводить его, отстранять властной рукой и в то же время шептать ласковые слова, просить чуточку еще потерпеть. Именно поэтому на ней был бюстгальтер. И она не позволила ему самому снять эту последнюю преграду, она не позволила даже прикоснуться к бретельке бюстгальтера... Это тоже входило в правила ее игры. Она все делала сама, все, что считала нужным ИМЕННО СЕЙЧАС. А Олег, наверное, терпел, изнывал, стонал, скулил, рычал, пытался укусить ее зубами и уже начинал злиться. А потом она сняла бюстгальтер, ловко расстегнула его сзади, и он упал на ее руку... и то, что до последнего момента казалось невероятным, наконец, произошло. Но ведь это было только нача... на-ча-ло...
   - А теперь я твоя... - прошептала она.
   У нее, наверное, восхитительная грудь, не большая такая, но и не маленькая, упругая, с круглыми коричневыми сосочками, такими оттопыренными и твердыми. Такие груди Макс видел пока еще только в кино. А Олег, Олег имел счастье прикоснуться к ним своими руками, своими грязными мужскими лапами. И он не только прикасался к ним, он их целовал, он их любил, ласкал языком, мял. Поля сидела на нем верхом и поэтому была выше, она гладила его волосы и выгибала спину, без остатка отдавая свою грудь Олегу, чтобы он в полной мере мог ею насладиться. Теперь у Олега была власть, руки его жадно шарили по обнаженному телу, он часто дышал и задыхался. Он быстро ласкал грудь, массировал ее, играл с ней, затем перешел к ее плоскому, белому, с двумя родинками у пупка животу, но, долго не выдержав, стремительно опустил руки вниз к самому заветному и желанному... Ему казалось, что он взорвется, если протянет хотя бы еще несколько минут. По телу от паха прошла дрожь и окатила жаром. Он дышал часто и потел. Она тоже дышала часто и потела...
   - Давай...
   ми...
   ми...
   милый...
  
   Макс изогнулся в кресле, вздрогнул несколько раз и замер... еще даже не успев почувствовать стыдливого смущения и брезгливого чувства от горячей влаги в паху.
   Вот так Полина впервые заставила его испытать экстаз... Это произошло внезапно и так сильно, что Макс едва не задохнулся. Это было ни с чем не сравнимое ощущение... Тогда он был еще девственником, но он уже знал, что такое мастурбация... иногда он запирался в туалете с порножурналом. Но то, что он испытывал, глядя на глянцевые страницы с обнаженными суперзвездами, было не сопоставимо с тем, что он почувствовал благодаря Полине.
   Прейдя в себя, он выскочил из машины, воровато огляделся, словно в этот час кто-то мог за ним наблюдать, и юркнул в дом, бесшумно притворив за собой дверь. Он быстро сменил трусы, почистил зубы и отправился спать. Ему было стыдно, но темнота надежно скрывала налитые краской щеки и шею.
   Олег громко сопел в своей комнате заложенным носом. Он простудился в городе, мать даже опасалась, что он заработал себе гайморит.
   Макс быстро уснул.
   Брат снова приехал домой через две недели. С машиной, он стал чаще навещать Макса и родителей. Это не могло не радовать. После традиционного семейного ужина, с фирменным блюдом мамы, Олег предложил "прошвырнуться" по улице. Макс согласился, хотя надеялся покататься на машине, думая, что Олег уже перестал "жмотиться".
   Макс полушутя спросил, встречается ли Олег еще с Полей. Они шли по тихой улице с высокими, еще голыми деревьями (начиналась Последняя Весна Дома 2005-го, начало марта) и низкими с большими огородами и палисадниками домами. Где-то за речкой дружно лаяли собаки.
   - Да, - сказал Олег. - Я с Ленкой расстался.
   Ленка была девушкой Олега уже около двух лет. Их отношений никогда нельзя было назвать серьезными, Олег гулял направо и налево, но никогда не думал бросить Ленку, он всегда возвращался к ней.
   - Из-за Поли? - Макс постарался произнести ее имя как можно небрежнее, как он тогда выражался: "пофигистичнее".
   - Из-за нее, - сказал Олег.
   - Приколько... Значит попал?
   - Не то чтобы... но что-то в ней такое есть, - протянул Олег.
   Еще бы!
   - Пивка что ли возьмем?
   - Ага.
   - У меня, кстати, ее фотка есть, показать?
   Олег достал бумажник и извлек из него маленький снимок. Они остановились под фонарем, встали спиной к ветру, и он протянул его Максу. На него посмотрела темноволосая, с острым взглядом темных глаз девушка с белым лицом и достаточно резкими чертами лица. Кожа у нее была очень тонкой и прозрачной, на висках можно было различить голубые линии вен. Она улыбалась, но взгляд ее всверливался в самое нутро, от чего Максу стало неприятно... ему почудилось, точно она схватила его между ног и сильно сдавила.
   Олег спросил:
   - Ну как тебе?
   Только сейчас Макс подумал, что в своих фантазиях, особенно две недели назад, мастурбируя в машине, он не видел лица Полины. Он ясно нарисовал себе каждый сантиметр ее тела, но не видел лица, ее глаз. Теперь эти глаза настырно сверлили его.
   - Красивая.
   Поля действительно показалась Максу красивой, не такой конечно, как Дженнифер Энистон, Пенелопа Круз, Джессика Альба или его любимая Дженнифер Коннелли. Она была обыкновенной, земной девчонкой, какую можно встретить на улице, в магазине, на дискотеке в субботу, она может быть старшей сестрой твоего друга, может жить где-то рядом, на смежной улице или даже быть твоей соседкой. Да, да, такая может жить совсем близко, но ты никогда не подумаешь, в каком же выгодном географическом положении тебе повезло оказаться. Макс даже разочаровался, пусть она и симпатичная, и волосы у нее прямые и темные, как ему нравится, но она не так блистательна, как он представлял себе в воображении.
   - Как-нибудь вас познакомлю, - сказал Олег.
   - Ты ее сюда привезешь? - удивился Макс. - Сто баллов?
   - Может быть...
  
   Макс вскинул голову, пошевелил сухими, потрескавшимися губами и разлепил глаза. Он слабо напряг мышцы, чтобы протолкнуть кровь по жилам в тех местах, где веревка туго впивалась в тело. Стул тихо скрипнул. Так скрипит на стыках только крепкая древесина. Тело начинало неметь и все труднее становилось дышать.
   Макс понял, что долго так не протянет. Мысли с каждой минутой становились все тяжелее и навязчивее. Мозг, кажется, прилагал все усилия, чтобы не думать о создавшемся положении, он усыплял чувство страха. Он не хотел принимать за реальность то, что произошло несколько часов назад. Комната вокруг переставала быть реальной, черты окружающих предметов начинали тускнеть и смазываться. Когда он уходил в прошлое, боль забывалась, оставалась где-то снаружи.
   Теперь Макс жалел, что потратил столько сил в первые часы своего заточения. Он обезумел от ярости и, не обращая внимания на боль, кричал и пытался вырваться, сучил ногами, дергал плечами, вертел головой, но все безрезультатно. Потом он охрип и ослаб. Как только он расслабился, он почувствовал резкую боль в тех местах, где веревка опоясывала голую кожу. Уже обессилев, он понял, что все время действовал неправильно. Надо сразу было понять, что связан он слишком крепко и вырваться почти невозможно, и что стоит попытаться оторвать стул от пола и попробовать выползти на улицу. Но теперь раскачиваться на стуле не хватало сил. И с каждой минутой их становилось все меньше и меньше.
   - У-у-у... - простонал Макс тихо и снова уронил голову на грудь.
  

VIII

   За два дня до настоящего момента:
  
   - Ну, че? Звякнем нашим пацанам? Они где здесь тусуются.
   - Как хочешь, - ответил Вад, потягивая пиво.
   Макс набрал Марика, своего бывшего однокурсника. Марик забавный парень, он умеет быть собой и жить в свое удовольствие. Его отчислили в прошлом семестре из Университета, на следующем он восстанавливался, но снова был отчислен за пропуски. Теперь Мар подрабатывал в какой-то стремной туристической фирмочке системным администратором, присматривал за таким же стремненьким сайтиком, особо не напрягался, но за то для всех любопытных имел отмазу - у него есть работа, поэтому ничего удивдяться, что у Марика водятся деньжата. На самом же деле Марик приторговывал шмалью, а в последнее время еще и бутиратом, "спидами" и "добрым" - и это было основным его доходом. В начале все эти медикаменты, кроме бутирата, который готовил сам, он привозил для себя (в Москве через знакомых Мар нашел ребят, которые отпускали ему товар по оптовой цене), а потом собрал круг клиентов-единомышленников и в тихую толкал им шмаль и все остальное, и, причем, не плохо наваривался. Иногда он всерьез мнил себя местным Джорджем Джангом. Марик умел жить в свое удовольствие, и его ничего больше не интересовало, кроме отдыха и развлечений. На днях, к примеру, он участвовал в фотомарафоне, устраиваемом толи для рекламы, толи еще в каких целях одним ТЦ "Этажи". В конкурсе участвовало более восьмидесяти команд, в целом около трехсот человек. Задание было такое: на предложенные десять тем (одна из тем звучала так: "как бабло победит зло") нужно было представить оригинальный фотоснимок. Так вот Марик и его команда гоняли по всему городу в поисках сюжетов. И делал он это не для того, чтобы выиграть приз или занять там почетное место, потому что надеяться на это было бы глупо - в конкурсе участвовали профессиональные фотографы и именно эти парни рассчитывали на приз. Нет, он делал это ради удовольствия. Он хорошо провел время. Теперь он планировал съездить в Питер на выходные на какую-то бодиартовскую вечеринку, а также посмотреть на город, снять номер в недорогой гостинице и побеситься волю. Он звал с собой и Макса, но Макс отказался - денег не было.
   - Мар? Ты где щас? - прокричал Макс в телефон.
   - Здорова, старик! Але! Я на Минина.
   - Мы тоже здесь, давай пересечемся.
   - Давай. Подходите к памятнику.
   - О'кей.
   Марик - достаточно высокий, кучный парень в балахоне, "трубах" и серьгой в левом ухе - был очень рад видеть Макса. Вада он знал плохо, поэтому холодно протянул ему руку. Сфера его деятельности заставляла Мара с подозрением относиться к чужакам.
   - Вада помнишь? - сказал Макс.
   - Припоминаю, - кивнул Мар. - Да, да, да. Man, это не ты тогда у баре у Барбоса отпиздил Сереженьку Худого в сортире?
   - Он, он, - сказал Макс, похлопывая Вада по плечу.
   Мар громко рассмеялся. Он не заметил, как Вад яростно дернул плечом, стряхнув руку Макса. Еще бы, вспоминать эпизод с Сереженькой Худым не доставляло Ваду удовольствия. В баре Барбоса он тогда хорошенько перебрал и, полностью потеряв над собой контроль, зачем-то стал докапываться до Худого. Позже ходили слушки, что Вад принял Сереженьку за педика и попытался его снять. Отказ Сереженьки привел Вада в неописуемый гнев. Он дождался, когда Худой пойдет отлить в сортир и хорошенько отмудохол засранца прямо на толчке. Никто не воспринял этот случай всерьез, но Вад жутко злился, когда о нем вспоминали в его присутствие. Одному малому Вад разбил нос только за то, что тот хотел рассказать эту историю своим дружкам, случайно встретив Вада на улице.
   Глаза у Марика искрились, он скалил от удовольствия зубы и говорил не умолкая. Язык у Мара точно резиновый, он может балаболить по чище любой мочалки. У него, конечно же, было много новых интересностей за последние два дня и ему не терпелось поделиться впечатлениями.
   - А как фотомарафон? - спросил Макс. - Итоги подвели?
   - Тридцать шестое место заняли - это даже выше, чем я ожидал, старик. Там было клево, такие снимки представляли, офигеть! Зря не ходил.
   - Замутим сегодня что-нибудь? - сказал Макс.
   - Обязательно, старик! Обязательно! - прокричал Марик.
   Вад фыркнул.
   Мар вообще не замечал Вада.
   - Мы сегодня к Балбесу собираемся.
   - Это у которого хата двухэтажная? - спросил Макс.
   - Ага, да!
   - Круто. Когда?
   - Сейчас уже, ты с нами?
   - По любому. Вад, едешь? - Макс обернулся к Ваду, который в это время смотрел на отдаленную сцену, приподнявшись на цыпочки.
   - А?
   - Поехали к Балбесу.
   Вад никуда не хотел ехать. Но Макс твердо решил, что поедет, с Вадом или без, Вад сегодня был нервным и скучным.
   - Едешь или нет?
   - Поехали, - пробурчал Вад.
   - Тогда ждите нас здесь, я остальных подтяну, ага? Пять минут!
   - Только бегом, man.
  
  
   В машину забилось восемь человек. Непонятно, как столько народу убралось в тесной "двенашке"? Балбес, рыжий полудурок с острыми лопатками и тонкой, точно шлаг, шеей сидел на Максе. Катрин (или Катя) сидела на коленях у Балбеса и постоянно ерзала, не находя удобного положения. Но его просто невозможно было найти.
   - Я сейчас кишками насру, - захрипел Макс.
   - Не в моей тачке, чувак! - гаркнул Марик и едва не выплюнул сигарету. - Ебты!
   Рядом с Максом сидел Вад, настроение у него совсем упало, теперь он даже ни с кем не разговаривал, краснел и бросал сердитые взгляды по сторонам. Но их никто не замечал. Все в машине, кроме Марика, который крутил баранку и мусолил потухшую сигарету, были удолбаны шмалью, и видели вокруг только позитив.
   - У меня уже встал от твоих ерзаний, - промычал Балбес затылку Катрин.
   - А так? - ответила она, изогнулась и локтем уперлась Балбесу в пах.
   - Су-учка, ы-ых!..
   Катрин глупо рассмеялась и села обратно. Волосы у нее сбились набок и спутались. Лицо выражало детский восторг.
   - Дура, - заскулил Балбес.
   - Ну прости, - пролепетала она бархатным голоском. - Прости, прости, я не знала, что это так больно! Ое-е-ей!
   - Да пошла ты!
   На коленях у Вада сидела Тома, ему повезло больше чем Максу. Тома была крашеной блондинкой, немного смазливой и глуповатой, но, как говорил Марик, она отлично делает минет. Но Вад даже и не пытался завязать с ней разговор, он продолжал хмуриться и руки его лежали на бедрах Томы только оттого, что их больше некуда было положить. Глядя на язычок Томы, Макс воображал, как он ходит вокруг его болта, как он ласково играет с ним. И он тихо радовался, что Вад не предпринимает никаких попыток снять Тому. А ведь это реально, бля буду! - думал Макс и его инструмент напрягся от сладостного предвкушения и уперся в ягодицу Балбеса. Бля...
   - Где мои сигареты? - загорланил Омон. Он заснул на переднем сидении, как только они тронулись к Балбесу. Омон не признавал никаких психоделиков и других психотропных веществ и сидел исключительно ну бухле, причем жестко сидел, как настоящий алкаш, впрочем, он им уже являлся, так как уже не мог отказаться себе в выпивке и являлся завсегдатаем всех самых сраных чепков в своем районе. Марик как-то сболтнул по пьяни, что Омон стал особо налегать на бухло после того, как у него перестал вставать на девок. Марик не пояснил, как так получилось, но произошло это внезапно, ну во всяком случае для Омона внезапно: однажды он захотел отделать свою подружку после одной особо выдающейся вечеринки, но хрена-с два у него вышло. Они с подружкой лежали в постели, как водится уже без трусов, и пора бы уже было приниматься за дело, но приятель Омона ни в какую не захотел уважить девочку. Он старался изо всех сил, пыхтел, колдовал над ним, умолял, по-хорошему просил, в конце концов, угрожал отрезать... но ничего не помогло. Вялый член так и остался вялым. А мочалке Омона совсем не вставляло такое печальное зрелище. Такие дела. После этого Омон стал налегать на бухло, его давно поперли с работы и живет он теперь за счет Марика, который поручает ему всю самую грязную работенку в его нелегком бизнесе барыги.
   За вечер Омон так надрался, что до машины его довел Еврей. Они с Омоном вроде были крепкими друганами, но в отличие от Омона, Еврей уважал и шмаль, и бутират, правда и от синьки никогда не отказывался. Еврея от всего перло одинаково хорошо.
   Еврея прозвали Евреем, потому что он был евреем, и долгое время от всех скрывал этот факт. Правда вылезла наружу, когда бедняга хотел отодрать Лариску, закадычную подружку Катрин. Они снюхались на дне рождения младшего брата Балбеса - Моха, а потом он проводил мочалку до дома. По пути они заглянули еще в пару мест, взяли водки с закуской и зарулили к Лариске. Лариска, после того как разругалась со своим последним бойфрендом, сильно страдала без секса, но, не выделяясь среди остальных девчонок особыми данными, она никак не могла подыскать себе нового дружка. Еврей давно поглядывал на нее, как на одну из тех, кого у него есть шанс затащить в кровать, но Лариса не могла примириться с постыдным статусом дурнушки и каждый раз давала Еврею отворот-поворот. День рождения Моха что-то для обоих решил, и Лариса позволила Еврею проводить ее домой. Раздавив последнюю бутылку водки, уже с трудом держась на ногах, Лариса стала расстегивать ширинку Еврея. Он погасил свет, она стянула с него штаны и добралась до трусов. Он уже готов был зарядить ей, но Лариса заплетающимся языком потребовала ласк. Она в предвкушении спустила с него "семейники" и взглянула на его багровый обрезанный болт... Лариса еще никогда не видела подобного зрелища, а хмель не позволил ей сдержать эмоции.
   - Нихрена!.. - выкрикнула она.
   Еврей вздрогнул, чертыхнулся, оттолкнул Лариску и стал быстро напяливать джинсы одновременно с трусами. Лариса захлебнулась от смеха. А когда пароксизмы прошли, с трудом встав на колени, она увидела, что Еврея и след простыл. Тупой идиот сбежал. Вот за это Лариса на него обиделась, и обиделась как женщина, которую так и не оттрахали. А неудовлетворенная женщина опаснее вандала в антикварной лавке. Даже слезы брызнули из глаз. По большому счету ей было до лампочки, какой у Еврея болт, обрезанный или нет, тем более, что был он уважительных размеров, скорее удивлял тот факт, что он скрывал свою национальность. Но разве это был повод сваливать, подобно школьнику? Уже на следующий день Лариса все рассказала Катрин, а этого было достаточно, чтобы о Еврее все узнали, что он еврей. Еврей после этого Ларису возненавидел и до сих пор искал случая отомстить. Он почему-то упрямо не верил, что всем насрать кто он, араб ли, осетин, татарин или еврей.
   - Сигареты, бля, где? - продолжал скрипеть пьяный Омон. Он повернулся и Макс увидел его синее, опухшее лицо с пробитыми глазами.
   - Может ты их в пивнушке оставил? - сказал Балбес, он уже поглаживал колено Катрин, прямо перед носом Макса.
   - Иди нах! Сигареты, говорю, где? Балбес, ты ведь брал! - рыкнул Омон.
   - Я? Ну-у... Подожди, я ж их Марику перевал. А Мар? - в голосе у Балбеса прозвучало опасение, и он поспешил заручиться поддержкой Марика. Пьяный Омон может натворить таких дел, что мало не покажется. А Омон пьяный в говно, коим он сейчас и являлся, опасный тип, который способен за свои сигареты и банку пива глотку порвать. Ну, может быть рваная глотка - это преувеличение, а разбитая рожа - стопроцентная вероятность.
   - Что? - откликнулся Марик.
   - Я ведь тебе передавал эти гребаные сигареты?
   - Не помню, - бросил Марик. Увлеченный дорогой, он не заметил напряжения в голосе Балбеса. Ладонь Балбеса на колене Катрин замерла, и она недовольно на него покосилась. - Нет, у меня свои, man.
   - Балбес, ты гондон, дай сюда мои сигареты, - Омон напялил на лицо бычью маску. Он не шутил, об этом говорил весь его внешний вид. Человек в таком состоянии просто не способен шутить. Весь он - голая, вонючая правда.
   - Да нет их у меня! - для убедительности Балбес стал пытаться вывернуть свои карманы.
   - Осторожней ты! - выдохнул Макс. Балбес случайно пихнул его локтем.
   - Мальчики, ну вы и зануды, - фыркнула Тома.
   Вад усмехнулся презрительно и отвернулся.
   - Ты меня достал. - И Омон, тяжелая туша, стал переползать с переднего сиденья на заднее, протягивая свободную руку. В другой руке он держал бутылку дешевого портвейна. Но с координацией Омона уже давно произошли нарушения, он не удержал равновесия и повалился на Марика, пролив на его колени остатки портвейна.
   - Куда ты бля! Муда-ак! - выругался Марик, машину дернуло в сторону, раздался оглушительный визг покрышек. Марик вывернул руль в обратную сторону и довольно-таки быстро сумел вернуть машину на правую полосу.
   - Куда ты лезешь, дебил! Совсем мозги стухли? Соображаешь? - закричал Марик, не сводя глаз с дороги. Казалось, это он с ней разговаривает, а Омон здесь и не причем. - Скотина пьяная, блин!
   Омон стушевался, вернулся на свое место и заткнулся. Марик еще несколько минут поругивал Омона, но уже спокойнее. В первые минуты от шока он и сам едва в штаны не наделал, теперь успокоился и видел, насколько подавлен Омон - лица на нем не было. А еще он мысленно похвалил свою реакцию: молодец, док, сработал четко, а главное уверенно.
   Все остальные в салоне молчали вместе с Омоном. Балбес от радости, что Омон от него отвязался, Еврей вообще всю дорогу не подавал признаков жизни, а Тома с Катрин так обделались, что не могли и языком пошевелить. Только Вад покачал головой и недовольно взглянул на Макса. И на кой черт мы поехали вместе с этими уебками? - спрашивал он выражением своего лица. Макс проигнорировал этот взгляд. Потом Катрин нервно рассмеялась и назвала Омона самым последним кретином на этой говенной планете, но что Омон ничего не ответил. Теперь все какое-то время могли поливать его помоями: Омон идиот, Омон алкаш, Омон придурок!
   - Слыш, у меня твои сигареты, нашел! - раздался голос Еврея где-то за Вадом.
   - Иди ты в жопу, - пробурчал Омон. Он пролил на колени Марика остатки своего пойла и теперь ему нечем было промочить горло. Только за это стоило каждому (кроме Мара) в этой машине начистить рожу, особенно Еврею. Он еще поквитается с этим дегенератом сегодня.
   - Останови где-нить, я пивка прихвачу, - промямлил он неуверенно, исподлобья глянув на Марика. Со стороны это смотрелось забавно, такая верзила как Омон, пытался косить под доверчивого питбуля, помахивающего обрубком хвоста в присутствии хозяина. Он даже поссать без разрешения Мара не сходит, если уж провинится.
   - Потом, - сказал Мар. - Все равно еще бухла надо брать.
   Омон тяжело вздохнул и ничего не сказал.
   - У меня пиво осталось, Омон, будешь, - сказал Еврей и через Тому протянул Омону ополовиненную бутылку пива.
   - Ага, давай, спасибо, друган!
   - Борис, Але? Але-е? Але, бля! - затаротарол Балбес в сотовый. - Мы уже едим. Да. Да. Едим, говорю уже. Та сам-то где? Где?? Ко мне рули давай. Ко мне, говорю, рули! Да, все есть. Хата свободная, да, и ребята со мной... Что? Лариску? - Балбес посмотрел на окружающих и так как за Вадом выражение лица Еврея он видеть не мог, то сказал: - Бери и Лариску, давай... Давай, говорю, подтягивайся! Все, отбой. Отбо-ой! - Он сунул телефон в карман. - Ну что за олух, а?
   - Где он? - спросил Мар.
   - У Барбоса с Лариской зависают. Прикинь? Да у Барбоса даже перепихнуться негде.
   - Дурак, блин! - Катрин ударила его по рукам. Невинной девочкой показаться захотела.
   - Он приедет?
   - А куда он, нах, денется? - усмехнулся Омон.
   - Я уже ног не чувствую! - протянул Макс. - Балбесина, ты такой тяжелый, урод.
   - Это все Катрин, приятель! Вон, сиськи отрастила! - усмехнулся Балбес. Он уже успел запустить руку под кофточку Катрин и попробовать на ощупь ее слегка влажную кожу. Катрин в это время о чем-то трепалась с Томой и не расслышала последний слов. Тома кивала ей и улыбалась. А ее маленькая челюсть активно работала над мятной жевательной резинкой.
   - За бухлом в "Семь дней" зарулим? - спросил Мар.
   - Давай туда, - сказал Балбес.
   - Почему туда? - Омон встрепенулся.
   - А какая разница?
   Омон не ответил. Он не был уверен, знают ли ребята, что в "Семи днях" работает его бывшая подружка, Рита, та самая, с которой он не смог, но рисковать ему не улыбалось. После того прискорбного случая, Рита возненавидела Омона. Рассказывали, что даже когда они жили вместе, Рита устраивала Омону первосортные взбучки. Ее постоянно что-то в Омоне не устраивало, то он не опускает за собой крышку унитаза, то не бреет подмышки, то слишком много пьет, хотя по-настоящему много пить он стал только после разрыва с Ритой, то его грязные носки валяются по всей квартире, то он даже грязную тарелку за собой вымыть не в состоянии. Никто не отрицал, даже сам Омон, что он большая неряха и с этим надо смириться, принять тупого кретина таким какой он есть, но Рита с этим не соглашалась, пока она была с Омоном, она хотела исправить его и бесилась, когда ее усилия по своей мере воздействия напоминали треволнения сумасшедшего муравья, пытающегося сдвинуть утюг. А когда Омон до кучи перестал выполнять свои прямые мужские обязанности, Рита вознегодовала как раненая тигрица. Она с позором изгнала Омона из своей постели, квартиры, словом одним - из жизни, и поносила его везде, где только встречала.
   Марик остановил машину, мотор заглох.
   - Пошлите, - сказал он.
   - Хоть передышка будет, - сказал Макс, подталкивая Балбеса.
   Он вышел из машины и покачнулся. По онемевшим ногам разлилась отупляющая боль.
   "Семь дней" - был небольшой маркет самообслуживания с огромным выбором спиртного. Омон (он уже достаточно протрезвел, чтобы самостоятельно ходить), как только вошел, глянул на кассы - их было всего три - сидит ли за одной из них Рита. Но Риты он не увидел, и вообще все три кассирши показались ему незнакомыми. Во всяком случае одну из них, симпатичную, но очень костлявую мулатку он видел впервые. Икнув, Омон двинулся к рядам с пивом. Глаз радовался роскошному выбору. Он принялся хватать все, что попадалось на глаза. Сальвадор, пиво, еще пиво, потрвейн, мускатное вино...
   - Тебе че взять, Мар? - крикнул он.
   - Я сам возьму, че мне надо.
   - Как ты можешь это пить? - фыркнула Тома, указывая на Сальвадор.
   - Не твое дело, мочалка! - пробурчал Омон.
   - Ой-ой-ой.
   Взяв все что нужно, они двинулись к кассам. Омон катил почти целую корзинку с бухлом. Балбес поручил ему расплатиться, сунув упругую пачку с баблом. Балбес, хоть и тупоголовый болван, но деньги родители ему подкидывали не плохие. Собственно, только по этому с ним и общались его так называемые друзья и ложились к нему в постель его так называемые подружки. Омон встал в очередь ко второй кассирше за старой клюшкой. Он выложил все бутылки и приготовил деньги. Руки дрожали, во рту было сухо как в микроволновке. Клюшка соскребла сдачу с пластмассового блюдечка и поковыляла к выходу. Кассирша посмотрела на Омона и лицо ее застыло в недоумении. Омон тоже смотрел на кассиршу и ему чудилось, что он хорошо видит миловидное и теперь показавшееся ему знакомым лицо мочалки. У нее были с рыжим отблеском волосы, забранные назад в тугой узел и фирменная шапочка с надписью "Эконта".
   - В чем дело? - промямлил Омон, качнулся и крепче вцепился в коляску. Ему вдруг показалось, что кассирша спросит его сейчас, есть ли ему восемнадцать. А вот паспорта с собой у Омона не было. Пока Омон понял, какие бредовые мысли полезли в его пьяную голову, ведь он, опухший, с щетиной, ростом под метр восемьдесят пять никак не походил на семнадцатилетнего сопляка, кассирша заговорила:
   - Ты чего сюда приперся? Алкаш гребаный!
   Голос кассирши показался Омону чересчур знакомым, чтобы даже засомневаться. Он внимательнее присмотрелся к девушке, рассмотрел ее нос, немного крупный для овала ее лица, узкие скулы, знакомый разрез глаз и... и... признал в ней Риту. Она пепелила его черными глазками. Омон не узнал ее сразу из-за новой прически и бордово-красного цвета волос с рыжим отблеском.
   - Рита, - удивленно выдавил Омон и осел. - Елы-палы...
   Он беспомощно глянул на захлопнувшуюся входную дверь, за которой исчез Вад, последний из их компании, кто вышел на улицу. Вад был в дурном настроении, чтобы замечать что-нибудь вокруг. Теперь он пристал к Еврею, грузил малого по полной программе.
   - Сукин сын, я сейчас милицию вызову!- разъярилась Рита. Она всегда была вспыльчивой как порох, обид эта курва никогда не прощала, даже старую злость она вымещала с той ядовитостью, которая свойственна обычно свежей, не затянувшейся обиде. Впрочем, эта же вспыльчивость делала Риту неповторимой в постели. Омон помнил, какие приятные фокусы она могла выдумать... Сейчас она была беспощадна.
   - Я ничего не...
   - Алкаш проклятый! Идиотина пьяная! Ско...
   - Рита! Рита! - вмешалась первая кассирша. - Ты что?
   Рита осеклась, обернулась.
   - Рассчитай его и пусть валит, - сказала первая кассирша.
   Омон молча протянул Рите деньги.
   - А теперь катись отсюда, - прошипела она.
   Он вышел на улицу с таким чувством, точно его окатили сортирной грязью и дали маленький клочок туалетной бумаги подтереться где следует. Он остановился, с шипением вскрыл одну банку пива и сделал три чудовищных глотка, после которых отшвырнул пустую банку в сторону.
   - Ты чего там застрял? - крикнул Мар из машины. - Кидай все в багажник.
   - Сучка панельная, - пробормотал Омон и двинулся к машине.
  
  
  
  

--> IX[Author:z]

   Прошлое...
  
   Это моя Последняя Весна Дома, думал Макс.
   Близилось лето 2005-го, сулящее множеством испытаний и перемен. Впереди оставался последний месяц в школе, затем экзамены, выпускной вечер и вступительные экзамены в университет. Было бы неправильно сказать, что Макс боялся, нет, Макс ужасно боялся, Макс с ума сходил, в отдельные минуты ему хотелось заявить всем, что он ничтожество и ни на что не способен, снять с себя всю ответственность перед обществом и пойти после школы, как говорил отец, когда хотел съязвить, "быкам хвосты крутить". Он каждое утро просыпался с мандражом, мысленно отсчитывая дни до первых экзаменов. Во втором полугодии он совсем забил на школу, занимаясь только подготовкой к вступительным экзаменам в университет и поэтому съехал на тройки по биологии и химии, а вместо обычной пятерки по физике, дававшейся Максу без особого труда, в журнале за третью четверть значилось четыре. К концу четвертой четверти Макс так и не смог исправить положение. Теперь даже школьные экзамены внушали ему опасение. Спасало только то, что и в Университете он сдавал ту же математику и русский язык, как и в школе.
   Его никак не мог понять неисправимый троечник, и закадычный дружбан Васька Лопухов, он придерживался другой точки зрения.
   Он говорил:
   - Ну ты придурок! Школьные экзамены... Это ж халява.
   Макс кивал:
   - Да, наверное.
   - Я те точно говорю. Вот в универе всяка сложнее. Это я согласен. А школа!.. - он махнул рукой. - Зайдем за сигаретами? Дай три рубля. Костяна знаешь?
   - Гутина?
   - Он и то все с первого раза сдал.
   Макс усмехнулся. Про Гутина он слышал, и как он подсунул дохлую жабу в сумочку Клушке - вреднющей словеснице, которую каждый ученик не раз в воображении медленно убивал самыми разными способами, подсказанными воспаленной фантазией неудовлетворенного подростка, и наслаждался агонией проклятой старухи, высасывающей всю кровь из школьника на уроках литературы и русского языка - тоже слышал. Вся школа умирала со смеху, Гитана так и не вычислили, но каждый знал, что только такой засранец как он отважится на такое.
   Макс достал из кармана мелочь и протянул Ваське три рублевых монетки. Васька купил сигарет. Они закурили на улице.
   - Давай светиться не будем, отойдем может? - сказал Макс.
   Дома еще никто не знал, что он курит. Даже Олег не знал. Вообще-то у Макса не было секретов от брата, но в этом он до сих пор не мог ему признаться. Мать уже несколько раз находила в его карманах сигареты, и всякий раз Макс убеждал ее, что сигареты не его, а в кармане оказалось случайно. Он сваливал все на Ваську, весь городок знал, что он курит, это ни для кого не было секретом.
   С ними была еще Алька Кудряшкина - рыжая девчонка, одноклассница, с веснушками, о которых никто из ее друзей не смел упоминать в ее присутствии, совсем низенькая ростом, но очень задиристая и своенравная. Кудряшкина - это не ее фамилия, а скорее прозвище, все называли ее так за огненно-рыжие кудри крашеных волос. Этот цвет удивительно шел к белой коже ее лица. Алька неоднократно заявляла об этом вслух, но единственное, что раздражало ее до слез, так эти "дебильные" веснушки, которые "хрен так просто выведешь".
   - Кудряшкина, курить будешь? - сказал Васька.
   - Буду.
   Они отошли за магазин к куче размокших картонных коробок и ящиков из-под бананов.
   - Так что не ссы, поступишь ты в свой университет, - заявила Алька.
   Макс уважал Альку и испытывал к ней симпатию. Даже более того, последнее время он отмечал в ней все более и более положительных качеств. Во-первых, она не глупая, на уме у нее не духи-помада-тушь и прочая дребедень, а серьезные, достойные обсуждения мысли. Во-вторых, она не смазливая, в куколки давно не играет, в случае чего сможет постоять за себя. В-третьих, никогда не врет и не ходит вокруг да около, если правду сказать неловко или трудно, чем грешат не только многие другие девчонки, но и знакомые пацаны. В общем, Альку было за что уважать. А еще она красивая. В ее внешности Макс находил что-то такое дикое, природное, необузданное. Его задевал Алькин непокладистый нрав и своенравие.
   - Оки, - улыбнулся он.
   - Ну что, куда завтра рванем? - сказал Васька. - В Соловьево на дискотеку? Или костер на болоте пожжем, с шашлычком пока тепло?
   - На дискотеку, - сказала Алька.
   - На болото, - сказал Макс.
   Решили поехать на дискотеку.
   Они быстро докурили и распрощались. Макс пожал холодную ладонь товарища, чмокнул Альку в подставленную веснушчатую щечку и направился домой. В желудке мучительно ныло от голода, денег питаться в школе никогда не давали, поэтому его немного пошатывало от выкуренной сигареты. В семье никогда не было лишних денег.
   Дома Макса ждал сюрприз. Еще на улице он увидел "девятку" брата. Машина стояла у распахнутых ворот с открытой дверцей, из салона негромко доносился джаз. Олег последнее время подсел на джаз, ни черта в нем не понимал, но постоянно повторял, что джаз - музыка непростая и модная сейчас. Судя по всему, Олег только-только приехал, даже машину во двор не успел загнать. Хотя странно, ведь сегодня еще пятница, все ждали его завтра. Отец во дворе рубил дрова, футболка у него была уже такая мокрая, хоть выжимай. Он ставил один чурбан на другой, ловко размахивался и опускал колун точно в центр чурбана.
   - Олег приехал? Чего это он так рано? - спросил Макс, обходя огромную лужу во дворе. Прошлым летом они с отцом засыпали это место мелкой щебенкой, но лужа так и осталась. Земля была волглой, земля дышала.
   Отец не ответил, только улыбнулся непонятно, вытер потный лоб и поставил перед собой еще один березовый чурбан.
   - Хм...
   Здорово! - подумал Макс.
   Он все еще рассчитывал упросить Олега дать ему "девятку" на вечер. Может быть уже сегодня он прокатится по окрестностям. В прихожей он увидел кожаные ботинки Олега, небрежно оставленные на коврике, запачканные на носах. А рядом с ними аккуратно стояли чужие туфельки на тонких стальных каблучках, таких тонких, что они должны были, казалось бы, подогнуться от веса самих туфель, не говоря уже о весе их владелицы. Они были с очень острыми носами, черные, и абсолютно чистые. И это казалось странным, через двор нельзя было пройти, не запачкав ног. Макс посмотрел на свои ботинки и убедился в этом. После дождей по всему двору стояли лужи и грязь. Макс вошел в дом и услышал голоса. Скинув рюкзак и куртку, он шагнул на кухню.
   - Олег, ты чего так рано?! Я уж решил... - и он осекся, увидев на кухне кроме матери, у которой на коленях вертелась перемазанная сметаной Лиза, и брата - Полину. Она стояла за спиной Олега, а ее руки лежали на его плечах. И она улыбалась. В жизни Полина было в точности такой, как и на фотографии. Только лучше, свежее.
   - Здорова, - сказал Олег. - Вот, знакомьтесь. Полина -Максим. Макс - Полина.
   - Очень приятно, - сказала Полина, показав свои белые зубки.
   - Взаимно... - Макс растерялся, отвел глаза. Ему захотелось скорее выскочить из кухни, перевести дух в своей комнате, и там же обдумать как вести себя дальше. Но нельзя было так вот развернуться и уйти. Олег мог обидеться, не понять. Макс подумал, что неплохо бы разжать губы, сказать что-нибудь тривиальное, чтобы не выглядеть грубияном, но мозги словно застыли, и ни одной, даже самой простой мысли в голове не появилось. Он стоял как вкопанный посреди кухни, и все смотрели на него, даже Лиза, несколько долгих секунд. Потом заговорил Олег, он повернулся к матери, возвращаясь к разговору, который они начали до появления Макса. Макс не замедлил воспользоваться ситуацией, и, глупо улыбаясь, ретировался. Поля проводила его любопытной улыбкой.
   Макс всегда смущался взрослых девчонок. Ровесниц брата он считал уже взрослыми и потому еще более сексуальными и горячими. Девчонки его возраста вызывали у него презрение (все, кроме одной). Они поражали его своей глупостью, недальновидностью. Они еще ни в чем не смыслят, а строят из себя черти знает кого, выпендрехи долбаные. А еще говорят, девчонки раньше взрослеют! Глупости! Поля же еще с фотографии смутила Макса своим бесстыдным, упорным взглядом, он не знал, куда деваться от ее пронзительных черных глаз.
   В своей комнате Макс быстро пришел в себя. Здесь он чувствовал себя хозяином. Все вещи вокруг принадлежали ему, они всегда были его союзниками, они знали большинство его маленьких тайн. С большого постера на стенке шифоньера на Макса грустным взглядом смотрел Курт Кобейн, сжимающий в тонких пальцах гриф электрогитары. Услышав громкий и звенящий смех Поли на кухне, Макс подумал, каким же дураком себя только что выставил. Курт смотрел на него со стенки, и не ясно было, согласен он или нет.
   - Н-да...
   Набравшись смелости, он вышел из комнаты и спустился на кухню. Кроме того Макса подгонял голод и тут уж никакая Поля не могла его остановить.
   - Ма, а че у нас на обед?
   Олег потягивал чай с лимоном у окна, на отцовском месте, а Полина сидела рядом. Он держал ее за руку и выглядел чересчур уж довольным. Максу показалось, что нельзя так выглядеть даже перед такой девчонкой, как Поля. Все ведь девчонки, в сущности, одинаковы.
   - Омлет с ветчиной и суп.
   - Давай омлет.
   - Сначала суп.
   - Не хочу суп, - Макс уселся на табуретку и нарочито водрузил локти на стол, да так, чтобы всем это бросалось в глаза. - Нет.
   - Не нет, а да! - сказа мать и наложила ему полную тарелку грибного супа.
   - Ма!
   - Ну-ка давай ешь!
   - Давай ешь! - весело повторила Лиза и захихикала. Она тоже держала в ручке столовую ложку и водила ей по тарелке супом.
   Олег не выдержал и рассмеялся. Поля усмехнулась.
   - Эх ты, - сказал Олег. - Как в школе дела?
   - Нормально, - пробурчал Макс. Он вспомнил про туфли в сенях и только сейчас догадался, что Олег занес Полю в дом на руках. Вот даже как.
   - Ничего не нормально. Как съехал на тройки, так и все! Уж по биологии, по биологии и то трояк! - недовольно сказала мать, надеясь на поддержку Олега. Чем реже Олег приезжал домой, тем весомее становилось каждое его слово. - Не знаю о чем он думает. Тут еще гулять взялся с этим Лопуховым, у которого дальше нашей шараги претензий нет. Нет бы дома биологию с химией подучить!
   - Ма, да отстань ты, а! - разозлился Макс. А мать на то рассчитывала, чтобы пристыдить его на людях.
   - А тут отец опять у него в кармане сигареты нашел. Третий раз уже. Олег, ты подумай только!
   - Олежа! - хихикнула Лиза и взмахнула ручками.
   Олег хмыкнул.
   - Нечего вообще по карманам лазить, - огрызнулся Макс. Он низко склонился над тарелкой, так чтобы ничего кроме супа не видеть. И зачем он пришел на кухню? Достали!
   - Да он случайно твое пальто со своим путает, - сказала мать. - Никто по твоим карманам специально не лазит.
   - Да уж!
   - Максим, ты уж если куришь, то так и скажи. Нечего окурки на улице подбирать, - не унималась мать.
   - Да не курю я, - проскрежетал Макс. - Отстань ты.
   - Ты матери-то не груби, - сказал Олег.
   - Да пошли вы все! - Макс бросил ложку и выскочил из кухни. Он покраснел до шеи, от гнева бешено заколотилось сердце и захотелось покурить.
   - Обиделся, обиделся! - закричала Лиза и застучала ложкой по столу.
   - Лиза, перестань!
   Он упал на диван, вытянул ноги и полежал несколько минут. Успокоился. Макс замечал за собой последнее время необычайную вспыльчивость. Мать все чаще напрягала расспросами и придирками. Порою от нее некуда было деться, приходилось убегать из дома на час другой, развеяться. Через несколько минут Макс уже ни на кого не злился. Он вернулся на кухню и доел остывающий суп. Мать, Олег и Полина вышли во двор посмотреть на "наши" угодья. Поля, как жительница Большого города, мало знала о провинции, ей все было в диковинку, и курицы, деловито кудахтающие на улице, и гуси, такие важные, сытые, и поросята, вздорно повизгивающие в сарае.
   "Походу, опять сегодня машины не видать", подумал Макс. Да и Олег теперь все выходные будет занят Полей. Вряд ли у него останется время на брата.
   Вечером ужинали все вместе. Мать достала из серванта свою гордость - белые фарфоровые тарелки и подала к столу домашнее вино. Отец сыпал новыми газетными анекдотами, как мог веселил Полю, вспоминал студенческие годы, миновавшие лет двадцать с лишнем назад, хлопал себя по коленям, кривлялся в общем. Мать, когда находила свободную минутку присесть, вставляла и от себя словечко, а так она обычно бегала из зала на кухню и из кухни в зал и охала, ахала - все как обычно. Дома всегда в торжественные случаи ужинали в зале. Макс молча краснел за отца, украдкой поглядывал на Полю, пил сливовый компот и ковырял вилкой в салате. Поля смеялась над выходками отца, над дуралеем, который вдруг возомнил себя шутом, впрочем, чувствовала она себя раскованно, как чувствуют себя люди в родных компаниях.
   После ужина Олег с Полей уехали в гриль-бар, а Макс, весь расстроенный, что все его бросили, отправился спать. Вечером он никуда не пошел, хоть и была пятница - один из двух дней в неделю, когда он мог позволить себе гулять дольше одиннадцати, хоть и звали его Лопухов с Темой Барановым - настроение его было на нуле. Только родители ушли в свою спальню, он бесшумно спустился босиком на кухню, открыл холодильник, достал стеклянный графин с вином и налил себе целый стакан. Вино пахло фруктами, мать почему-то не позволяла его пить даже в особых случаях. Поэтому пить приходилось тайком. Макс вытер ладонью рот, ополоснул стакан в холодной струе воды из-под крана, и, поставив его в раковину, вернулся в комнату. В животе сразу как-то приятно потеплело. Во рту еще оставался кисловато-яблочный вкус, но не приторный, а как легкое напоминание... Он уже засыпал, когда на кровать прыгнул кот, осторожно обошел Макса со спины, улегся рядом и вытянул лапы ему в лицо, сыто заурчав после остатков ужина. От него пахло колбасой.
   Макс слышал сквозь сон, как вернулись Олег с Полиной, хоть они и старались не шуметь. Но комнаты Олега и Макса были смежными, и им, чтобы пройти в олегову спальню, пришлось пройти мимо Макса. Кот спрыгнул с постели и прошмыгнул за Полиной - он жутко любил гостей.
   - Ну-ка брысь! - прошептал Олег. - Брысь я сказал.
   - Какой он у вас толстый, - хихикнула Поля.
   - И мышей не ловит, скотина зажравшаяся...
   - Цс-с! Макса разбудишь.
   - Он спит как убитый.
   Макс перевернулся на спину и открыл глаза. Он почувствовал, как сильно давит переполненный мочевой пузырь, и вспомнил о сливовом компоте за ужином и стакане вина перед сном. Просыпаться еще не хотелось, но мысль, что в туалет сходить все-таки придется, уже не давала забыться сном. В это время в комнате брата погас свет, голоса утихли. Макс уже хотел опустить ноги на пол, как услышал глубокий вздох в комнате брата. Затем шум движения в постели, шелест одеял, тихий смех.
   - Перестань, - хихикнула Поля. - Подожди, я кое-что тебе покажу.
   Макс забыл о мочевом пузыре и даже дышать перестал, чтобы не создавать никаких посторонних звуков.
   Послышался звук поцелуев, он становился все громче и отчетливее. От движения тел глухо поскрипывал продавленный матрас. В сонной тишине дома каждый звук приобретал кристальную ясность. Максу показалось, что так и родителей можно разбудить, но, подумав, решил, что это вряд ли, ведь их спальня в противоположном конце дома и акустика там не самая лучшая. Он испытывал странные чувства, в них сочетались зависть, тоска, ревность и в то же время какая-то мальчишеская гордость за брата. "Давай, братишка, отдери ее там как следует!" Сам он весь взмок от напряжения, простынь прилипла к его спине и гнусно пахнуло из подмышек. В низу живота все зудело - и это более всего смущало Макса. А когда из спальни брата донесся очень характерный ритмичный скрип-скрип прогибающейся кровати, Макс едва не застонал. Ни о каком сне не могло быть уже и речи!
   Любыи способом надо отсюда выбраться!
   Дико захотелось покурить.
   Но сигареты в мерах предосторожности он спрятал в комнате брата... сейчас они недоступны.
   Тогда... тогда попить. Воды. Или вина, лучше вина! Эдак промочить горло и посидеть на кухне, пока они там не улягутся..
   Макс осторожно опустил ноги. Пол был холодный, как лед. Медленно-медленно встал, чтобы не скрипнул матрас, но предательски щелкнули суставы в коленях, как специально, в обоих разом! Прислушался. Скр-скр-скр - Олег там работал без сбоев, пыхтел как старый бабушкин чайник, старался. Значит, не услышали. Макс сделал несколько шагов и вдруг остановился, похолодев от внезапной мысли. Если дверь в коридор закрыта, он пропал. Ее не открыть без шума. В проклятом доме все издавало свои звуки, даже палас, на который только что ступил Макс, издал звук, которого Макс никогда доселе еще не слышал, такой - ш-швык! А уж дверь так скрипанет! На весь дом, зараза. Если дверь закрыта, придется вернуться в постель.
   - Стой, - голос Поли.
   Макс замер, закусил губу и до боли сжал кисти. Сердце сделало рывок и остановилось.
   - Что?
   - Давай я сверху.
   - Подожди... не так...
   И снова на бис песня "Скип-скрип" в исполнении старого матраса.
   Макс перевел дыхание.
   Швык, швык - он сделал еще два шага и, наконец, различил в темноте дверь...
   Она оказалась приоткрытой, проема как раз хватало, чтобы протиснуться в коридор бесшумно. Возвращаясь, Олег с Полиной не закрыли дверь до конца, чтобы не перебудить весь дом.
   На кухне Макс был в безопасности. Здесь было тихо, прохладно и никаких звуков, только шумела в кране вода и работал холодильник. Он налил себе еще вина и утолил жажду. Сразу как-то полегчало, сердце потихоньку сбавляло частоту ударов, но руки дрожали.
   Макс глянул на трусы... проклятье! Они ужасно оттопырились, обнажив курчавые волосы в паху. Мужскому хозяйству там явно не хватало сейчас места. Он даже в туалет расхотел.
   Макс постелил на табуретку полотенце и сел. Поставил локти на стол, прислушался: нет, ничего не было слышно.
   На кухне пахло дрожжами и тушеной капустой, которую мать приготовила на завтра. В субботу она весь день будет заниматься уборкой, готовить некогда. Макс любил капусту.
   Эх. Сигаретку бы сейчас, всего одну... А вот так вот сидеть и ждать... невыносимо.
   Зачем тебе курить? Вот Олег, он не курит, совсем не курит, и никогда не курил. А тебе это зачем?
   Макс усмехнулся, подумав как ответить на этот вопрос.
   Олег сейчас занят, еще бы сигареты ему сейчас были нужны! Он там испытывает свою старую кровать на прочность, контрольный тест, так сказать, ей устраивает. Какие уж тут сигареты!
   Почитать бы чего минут двадцать. Да на кухне ни одной книги. Только несколько отцовских газет на холодильнике и телефонный справочник. В газетах читать абсолютно нечего, тем более, что за ужином отец уже рассказал все анекдоты. А больше в газетах Макса ничего не привлекало. Там одна скука мертвая.
   Он поставил на плиту чайник. Воды налил немного, чтобы побыстрее вскипел, а сам тем временем уставился в окно. На улице было темно и скучно. Ни в одном доме не горел свет, еле различимы были дорога и белеющие стволы берез. Через пять минут закипел чайник. Макс заварил крепкого чаю в большом отцовском бокале, достал из холодильника нарезанный дольками лимон. Чай приятно обжигал небо и горчил. Вот некоторые не могут пить кипяток и поэтому раздувают философию, что это вредно и тому подобную муру. На самом деле просто нужна техника, вместе с кипятком надо втягивать в себя воздух, пить медленно, так, чтобы вода успевала остыть, пока ты ее втягиваешь. Вот и все.
   - Чаи гоняешь?
   Макс вздрогнул от неожиданности и едва не обжегся. В дверном проеме стояла Поля. На ней была шелковая сорочка, такая коротенькая, розовая. И она улыбалась.
  
   :( Он провел сухим языком по шершавому небу и слизнул пленочкой отслоившийся точно после кипятка пласт кожи. Пошевелил онемелыми пальцами...
   Пошевелил онемелыми пальцами...
   Пошевелил онемелыми пальцами...
   или только подумал, что пошевелил, так как ничего не почувствовал, ни боли, ни покалывания, ни обычного ощущения движения мышц ...уф-ф... :(
  
   - Олег заснул. Он всегда засыпает, - сказала она, поставив акцент на последнее слово. - А я дико хочу покурить. У тебя есть сигареты?
   Макс смотрел на нее, не мигая и заливаясь краской. Она видела его в одних трусах (слава богу они больше не оттопыривались!), она видела его худое, нескладное тело, белое как бумага, с впалой грудью, острыми плечами, нелепо длинной шеей, видела его гусиную кожу...
   - Не-а, - промямлил он и покачал головой.
   - Мама отобрала? - сказала она и прошла на кухню. - Ладно, у меня есть. Покурим?
   - Я... - Макс осекся. Глаза ее смеялись. Она показывала ему свои зубы.
   Она принесла из коридора свое пальто, накинула на плечи и достала из кармана сигареты. Это были дорогие дамские сигареты, какие здесь никто не курил. Она открыла пачку и вынула две штуки.
   - Пойдем.
   Макс неуверенно встал.
   - Только накинь что-нибудь, на улице прохладно было, мы возвращались.
   Макс взял куртку и вышел за Полей.
   - Так значит, ты все слышал? - сказала она во дворе.
   Он смотрел на ее ноги, такие красивые, стройные, обрамленные полами распахнутого пальто. Хотел посмотреть в глаза, но не решался. Он и так чувствовал ее взгляд на лице, он обжигал кожу. Иначе от чего так горели щеки?
   - Я на кухне сидел, - буркнул он. Его глухой басовитый голос, который не так давно перестал ломаться, не гармонировал с ее голосом, звенящим и смеющимся.
   Она ему прикурила и от того, Максу стало еще досаднее. Обычно парни прикуривают девушкам и уж никак не наоборот. А она...
   Нельзя так, нельзя, нельзя!
   И чего это он так растерялся и готов провалиться сквозь землю?! Со своими друзьями он ни раз доказывал себе, что все женщины - существа глупые, слабые, что нет у них никакой власти над мужчиной, что она эфемерна и только остолопы, слабаки, подкоблучники подчиняются им. И вот теперь он прятал глаза, только чтобы не взглянуть на ее лицо.
   По звуку, который она издала, он понял, что она усмехнулась. Хотя здесь подошло бы другое слово, если бы оно существовало - надсмехнулась.
   - Как ты странно сигарету держишь, - сказала она.
   - Обычно, как все.
   - Да?
   - Угу.
   - Тебе ножки мои нравятся?
   Макса точно кнутом хлыстнули по глазам, он в тоже мгновение вскинул голову... и наткнулся на ее смеющийся взгляд.
   - Нет, я просто... - промямлил он, желая только одного, чтобы земля разверзлась под ним.
   - Не нравятся разве? - она удивленно подняла брови. - Некрасивые?
   - Да нет, нравятся... я не это хотел сказать...
   - А если так? - И она, став вполоборота, приподняла сорочку. Кожа ее серебрилась в разбавленном свете электрического светильника. Она оголила половину бедра.
   Что-то застряло в горле у Макса, и он ничего не ответил. А Поля явно получила удовольствие от его смущения, глядя, как он прячет глаза, шарит по сторонам и каждый раз взгляд цепляется за полуобнаженную ягодицу.
   Она сделала последнюю затяжку, отпустила сорочку и потушила окурок:
   - Пойду спать. До завтра.
   Макс проводил ее взглядом
   и еще несколько минут стоял неподвижно,
   остывая.
  
  
  

X

   Прошлое...
  
   Макс проснулся на следующий день поздно, часам к одиннадцати, весеннее солнце уже светило в окно, озаряя всю комнату чистым веселым светом, в котором плясали тысячи поднятых уборкой пылинок. В такое утро хочется скорее вскочить с постели и начать новый день, тем более что впереди два выходных, можно расслабиться, забыть на время об алгебре, грамматике... даже не произносить эти слова про себя...
   Обо всем этом Макс подумал еще в полудреме, окончательно не развеяв безмятежный, сладкий сон.
   Потом он услышал голоса... Мать просила отца выбить половики. Отец что-то ворчал, жаловался, что и позавтракать ему как следует не дадут. Лиза напевала какую-то песенку, а иногда задавала матери вопрос, относящийся к категории "тысячи почему". А потом он услышал смех Поли и все, ВСЕ вспомнил... Как она насмехалась над ним вчера, как смотрела своим пронзительным взглядом, как хищно показывала свои белые клыки в улыбке, вспомнил ее округлое крутое бедро, серебрящееся в темноте.
   Он не мог больше показываться Полине на глаза...
   Не хотел ее видеть...
   И слышать...
   И он остался лежать в постели, надеясь, что Олег с Полиной скоро куда-нибудь уйдут. У Макса были все основания так полагать, тем более что мать затеяла грандиозную субботнюю уборку! Она и его скоро прогонит с постели, чтобы отправить белье в стирку. Но это будет чуть позже.
   И Макс снова задремал. Он всегда был соней, и окунуться в объятия Морфея ему никогда не составляло труда.
   Стоило только закрыть глаза.
   Подумать о чем-нибудь хорошем.
   Расслабить члены.
   Все.
   - Хватит спать! Ну-ка давай вставай, - сказала мать, проходя мимо.
   Макс сладко потянулся. Он видел приятный сон, такой свежий и чистый, что его можно было легко перерисовать на бумагу. И сон имел запах антоновских яблок - он все еще стоял вокруг. Он видел бабушку в ее синем ситцевом халате, они сидели на веранде с большим окном и старым книжным шкафом и резали яблоки. Яблок вокруг была целая гора, и все они были золотыми, крупными. А они их резали, и некоторые дольки Макс с удовольствием отправлял в рот...
   - Вставай, кому говорю!
   Макс открыл глаза...
   - А?
   Мать стащила с него одеяло и ловко сняла пододеяльник. Потом также ловко выдернула из-под Макса простыню.
   - Я тебя ждать не буду!
   - Даже в субботу выспаться не дадут! - деланно разозлился Макс, капризно дернул ногами и зевнул, как будто не выспался.
   - Сколько можно!
   - Есть хочу...
   - Там каша осталась.
   Макс последний раз потянулся и встал.
   - А Олег дома? - спросил он.
   - Ушли они. На рынок.
   - С Полиной?
   - Да.
   Макс облегченно вздохнул - это хорошо. Он не спеша натянул штаны, мельком заметив новое желтоватое пятнышко на трусах, футболку и долго искал запропастившиеся носки. Мать клялась, что не трогала их. До носков она сегодня еще не добралась. Макса выводила эта привычка матери все "расставлять по местам". Эти "места" знала только она, поэтому после уборки он никогда не находил свои вещи. Даже в собственном ящике!
   Позавтракав, он ушел из дома. В его планы входило вернуться домой только поздно вечером. Он созвонился с Васькой Лопуховым, и они договорились встретиться на школьном стадионе, у холма. Вдвоем они зашли за Кудряшкиной.
   - Заходите ко мне, - сказала Алька. - Моих все равно нет, уехали в город.
   - Круто! У тебя есть че похавать? - спросил Васька, скидывая грязные кроссовки.
   - Обойдешься, саранча, блин! - сказала Алька.
   Макс чмокнул ее в щечку.
   Они давно негласно условились так встречать и провожать друг друга - этот маленький ритуал, позаимствованный из взрослой жизни, как-то сразу выделил их и сблизил. После этого сама Алька стала по-иному относиться к Максу, как-то особенно, что ему ужасно льстило. Ведь Альку он уважал.
   - Люблю я твоих шнурков, - сказал Васька, довольно жуя кусок ржаного хлеба с майонезом. "Шнурками" он называл всех родителей. - Часто они у тебя в Город катают. Клево.
   Кудряшкина усмехнулась:
   - У тебя сигареты-то есть?
   - А как же!
   - Тогда на балкончик.
   На балконе у Альки было тесно. Его с незапамятных времен завалили всяким барахлом. Теперь там было не развернуться. Макс стоял вплотную к Альке, прижимался своим бедром к ее бедру, но специально не менял позы, делал непринужденное лицо и смотрел куда-то вдаль. Алька тоже не двигалась. Оба молчали, Васька тараторил про какой-то там краденый мотоцикл ("...такой задрипанный "Восходик", но в гору прет, дай боже!"), и никто его не слушал. Макс не знал, о чем сейчас думает Алька, но сам он мысленно сравнивал ее с Полей. Алька во всем проигрывала подруге Олега, и в росте, и в фигуре, и во взрослости. Конечно, ее красили эти рыжие завитушки, но... Алька была слишком уж земной, близкой и даже... доступной, хотя они еще ни разу по настоящему-то и не целовались. Но Макс чувствовал, что это возможно. И он теснее прижался к Альке, ощутив приятное, какое-то домашнее тепло ее тела. Единственное, что Макса не устраивало в Альке, так это то, что пахло от нее так же, как и от всех девчонок в округе - мятной жвачкой и дезодорантом. Вот от Полины пахло совсем по-иному, запах от нее исходил какой-то сладкий, странный, возбуждающий. Такого запаха он еще не встречал! Но Альке этого нельзя было объяснить.
   - Кто нас сегодня до Соловьева подбросит? - спросила Алька.
   - Вован, наверное, - ответил Макс.
   - У Вована карбюратор крякнул, так что - хрен, - сказал Лопухов. - А "Восходик" они толкнули Лысому и знаешь за сколько?
   Алька нахмурилась.
   Хмурилась она очень мило, еще по-детски плаксиво.
   - А кто ж тогда?
   - Вечером что-нибудь придумаем, - сказал Макс. - Если что, Кота попросим.
   - Ага, Кота попросим. Он же таксует! - сказал Лопухов, до него вдруг дошло, что единственным его слушателем последние пять минут было только барахло вокруг.
   Макс довольно улыбнулся.
   - Я заплачу.
   У него имелись кое-какие деньжата. Брат всякий раз приезжая, отстегивал ему пару сотен "на пиво". В этот раз он тоже не забыл, не смотря на Полю, - оставил деньги в ящике утром.
   - Тогда базара нет.
   Потом они смотрели телевизор, одновременно играли в "подкидного", Алька приготовила большую тарелку соленого попкорна и принесла кипу старых журналов "COOL", скупаемых на рынке за бесценок. Ближе к вечеру Макс позвонил домой и сказал, что вернется поздно.
   - Ебты, а я предлагаю... - сказал вдруг Васька, - я предлагаю ваще сегодня никуда не идти! Во! Возьмем еще пивка, рыбки, кальмарчиков, сигарет и до утра здесь позависаем.
   - Не-ет! - сказала Алька.
   - Давайте! - сказал Макс.
   Ему понравилась Васькина затея. Во-первых, не надо будет платить Коту, чтобы подбросил до Соловьева, а во-вторых, он, таким образом, точно сегодня не встретится с Полей. А завтра они с Олегом уедут. И, может быть, больше он ее НЕ УВИДИТ. И Макс забудет со временем о пережитом стыде.
   Они с Васькой принялись уговаривать Альку согласиться, выдумывали всяческие аргументы. Кудряшкина долго артачилась. Еще бы, она купила новую кофточку сегодня на рынке и хотела одеть ее на дискотеку, а тут два остолопа мешают ей. Но потом она сдалась, а все потому, что Макс пообещал исполнить любое ее желание, сделал глупость тоже.
   Макс сунул все свои деньги в загребущие руки Васьки и пинками выпроводил его за дверь, чтобы тот как можно скорее смотался за пивом. А то становилось уже скучно. Пока Лопухова не было, Алька приготовила несколько бутербродов с икрой, и они второпях перекусили, посмеиваясь над Васькой.
   - Не забудь про желание, - сказала Алька, облизывая жирные губы. Они у нее блестели вместе с перепачканными пальцами.
   Когда вернулся Лопухов, они уже сидели в зала: Алька раскладывала пасьянс, а Макс ее отвлекал. Васька поставил пакет на пол, Макс извлек из него три полуторалитровых бутылки пива, пачку сигарет, три пачки сухариков и три пакетика самых дешевых чипсов.
   - Сигареты - это хорошо, - обрадовалась Алька.
   Она включила музыку, и веселье началось. Время пролетело быстро, на улице стемнело, незаметно наступила ночь. Пиво кончилось, остались только сигареты и бардак по всему залу. Алька пригрозила, что заставит утром помогать ей убираться, но никто не испугался. Даже Васька. Лопухов задремал на кресле, опустив голову на подлокотник и как-то неестественно подогнув под себя ноги. Когда Алька выключила музыку, оказалось, что Васька очень громко сопит.
   - Вырубился, - сказал Васька, мысленно называя Лопухова предателем. Вот теперь Алька точно привяжется со своим желанием. Весь вечер Макс надеялся, что она забудет о данном ей обещании, Кудряшкина и впрямь ни разу о нем не заикалась, но по глазам ее Макс видел, что как только настанет время, Алька все вспомнит. И он не ошибся.
   - Пойдем, покурим что ль? - сказала она и взяла со стола полупустую пачку.
   - Пойдем.
   Максу не хотелось курить, он и так выкурил сегодня слишком много, и от сигарет его уже мутило, запах табака вызывал тошноту. Но чтобы не отказать Альке, он решил курить не в себя. На балкончике было приятно свежо, ночной воздух бодрил. Ветер трепал рыжие кудри Альки. Она опять стояла к нему очень близко, прижимаясь своим бедром к его бедру. Кроме запаха жевательной резинки и дешевых духов, он чувствовал запах табачного дыма, хоть и быстро развеиваемого ветром. Он слышал как дышала Алька, видел как поднимаются и опускаются ее маленькие грудки - два острых холмика, закованных в прочный панцирь бюстгальтера под легкой кофточкой. Максу вдруг захотелось прикоснуться к ним, согнуть ладони чашечками и аккуратно накрыть их, но не из-за того эротического чувства, которое обычно предшествовало такому желанию, а просто от осознания подобной возможности. Ведь что, по сути, ему мешало? И Алька, как ему казалось, желает того же самого, только не решается начать первой.
   Или она не хочет?
   Или хочет?
   Хочет или нет?
   Задавая себе эти вопросы, Макс вздрогнул как от озноба и растерялся. Он только все испортил этими дурацкими вопросами, дурак. Хотя неужели это было возможно?
   - О чем думаешь?
   Алька почти уже докурила свою сигарету. Они стояли вот так уже несколько минут и не произнесли ни слова.
   - Ни о чем.
   Ему показалось, что ее бедро теснее прижалось к его бедру. Она потушила окурок о железные перила и бросила его в темноту. Сейчас она повернется, и они вернутся в зал. Но Алька не двигается и ничего не происходит. Неловко. Он все понимает, но никак не может... вообще ничего не может с собой поделать. Перед глазами встала Поля со своей пронзительной улыбкой, она сверкнула глазами, губы ее искривились в усмешке... Макс осторожно положил ладонь на плечо Альке, но тут же сказал:
   - Тебе не холодно?
   - Нет.
   На улице было не холодно. Даже напротив. Погодка стояла что надо.
   Плечо у Альки было костлявое, твердое. Но теплое. Рука Макса лежала на нем нелепо, картинно, но так могло показаться со стороны, но Макс был уверен, что за ними никто не наблюдает.
   Наверное, все к этому и шло, подумал Макс. Алька давно ему нравилась, он ее уважал. Она "из наших", это точно. Алька молодец. И красивая еще.
   Кудряшкина повернулась к нему. Лицо у нее было как неживое, как маска, только пунцового цвета. И глаза ее смотрели куда-то вниз, толи на грудь, толи на его живот. Она тихо прильнула к нему и подняла глаза.
   - Помнишь желание? - сказала она.
   Тишина вокруг была кристальная. А музыка сейчас бы не помещала, чтобы заглушить эту ясность, чтобы даже самым простым словам придать двусмысленность. Но вокруг было тихо, как осенью в лесу.
   Макс кивнул.
   - Угадай сам...
   Эх... Макс побледнел. Но великодушно простил Альке ее трусость. Ведь это он мужчина, а не она. И это он трус.
   - Я?
   Теперь она кивнула, и уголки ее губ чуть-чуть подались вверх.
   - А если не угадаю?
   Голос его выдавал волнение. Он звучал глухо и натянуто, как старая басовая струна на гитаре.
   - Угадаешь, - сказала Алька.
   - А если...
   Ох, не веди себя глупо. А если "да", а если "нет"!
   Он зажмурил глаза и наклонил голову, чуть выпятив мокрые губы... Я все делаю правильно! Он подался еще вперед и почувствовал мякоть ее губ, ее руки, сразу обхватившие его за талию, ее живот, прижавшийся к нему, и с облегчением проскандировал хором разрозненных мыслей: "Правильно!"
   Это был первый поцелуй Макса, да и Альки, наверное, тоже. Он всегда думал, что это сложнее и даже переживал по поводу техники. Но Алька, он сразу это почувствовал, хотя и сравнивать ему было не с кем, целоваться совершенно не умела. Зубов она так и не разжала. Он гладил ее по спине и прижимал к себе, потом оттолкнул, чтобы прикоснуться к грудям. Но Алькина грудь была отлично защищена твердым как железо бюстгальтером. Она и не подумала ему помочь, порывисто дыша и втягивая воздух заложенным носом.
   - Пойдем в мою комнату, - прошептала Алька, отстранившись от Макса.
   - Пойдем, - выдохнул Макс, с трудом скрывая смущение.
   Она вышла первой, он поплелся за ней, мельком глянув на мирно сопящего Лопухова. И Макс ему даже позавидовал. Он знал, что сегодня произойдет что-то важное в его жизни.
   В своей комнате Алька зажгла абажур, он давал жидкий, зеленоватый свет. Алька села на свою постель, Макс сел перед ней и заставил себя посмотреть ей в глаза.
   Бли-ин.
   Ему уже ничего не хотелось. С каким бы удовольствием он лег сейчас спать. Он едва не зевнул. Алька смотрела ему в глаза. И он смотрел. Даже не в глаза, а в черные зернышки ее расширенных зрачков. Она стала расстегивать пуговичку за пуговичкой свою кофточку, пока не расстегнула до конца, потом, дернув плечами, скинула ее и осталась в одном бюстгальтере. Оказывается, он был бирюзового цвета. Алька была очень костлява, телосложением походила на нескладного подростка, еще несформировавшегося, угловатого. Но в скором будущем она расцветет и сведет с ума еще много парней, в этом Макс не сомневался. Она расстегнула бюстгальтер, осторожно сняла и положила рядом. Грудки у нее были маленькие, в форме вишенок, розовые, с крохотными пуговками сосков. А между ними была ложбинка, такая маленькая, аккуратненькая и узкая. Это была третья женщина, у которой Макс вживую видел обнаженную грудь, первая была мать, вторая - двоюродная сестра из Гомеля, за которой они с Олегом подсматривали в бане. У сестры была тяжелая белая грудь с торчащими, темно-коричневыми сосками и очень широкими коричневыми окружностями вокруг. Она только что родила, когда он ее увидел и груди ее были полны молока. А вот Алька была третьей. Но ведь было что-то такое, что рознило грудь матери, вскормившую когда-то его и грудь двоюродной сестры из Гомеля от Алькиной грудки... Но вопреки ожиданиям, Макс не почувствовал желания, которого ожидал. Наоборот, его тело словно заковали в гипс. Он смотрел на маленькие, торчащие холмики Альки и не мог пошевелиться. Она взяла его руки и прижала к себе. Твердые соски уперлись в его ладонь. Он лихорадочно заморгал, сердце заколотилось с удвоенной частотой. Макс понимал, что пора, пора, но желание не пришло.
   Еще рано?
   Рано?
   Когда?
   Господи... ведь, кажется, случилось то, чего Макс боялся больше всего на свете, то, что он не представлял даже в самом страшном кошмаре, то, чего он пожелал бы только самому своему заклятому врагу, коих тогда у него еще не было.
   Он вынес себе приговор: "Я импотент!"
   А если Алька увидит и догадается. Она ведь умная, смекалистая, за это он ее и уважал. И она сразу догадается. Господи!
   - Максим.
   Она увидела его тревогу. Она почувствовала. Поэтому подалась вперед и поцеловала его в губы.
   - Ты чего?
   Макс подумал, что не стоит сопротивляться, надо расслабиться, не думать об этом. И впервые в жизни он позавидовал девчонкам - перед ними никогда не встанет такая унизительная проблема, никогда! А Макса все начнут презирать, девчонки станут от него отворачиваться и фыркать, мальчишки смеяться и выкрикивать в след это оскорбительное слово: "Импотент!" Он вспомнил, как в школе на уроке английского языка они однажды смеялись над словом important, специально делая неправильное ударение. Ассоциации возникали совершенно не те, о которых говорил учитель. Макс смеялся со всеми. Лопухов еще спросил у учительницы: "А Сергей Аркадьевич тоже important?" За это его удалили из класса. Сейчас эта глупая шутка смешной не казалась, он хотел плакать, только не мог позволить себе этого перед Алькой. А слезы так и наворачивались на глаза. В том, что он неполноценен, у Макса не осталось никаких сомнений. Он много раз слышал, как рассказывали знакомые ребята о своем "первом разе" и никто не заикался о подобных проблемах. У всех все происходило гладко, как говорится, без сучка (о-хо-хо) и задоринки. В противном случае кто-нибудь давно об этом уже рассказал, но ведь никто же, никто!
   Он поцеловал Альку, но уже без прежнего пыла. Она так и не разжала зубов. Он помял ее губы, как безвкусную жвачку, вяло поводил рукой по спине и отстранился.
   - Максим?
   Она села.
   - Может выключить свет?
   Она выключила. В темноте стало легче, Алька хотя бы не видела его лица. У Макса было такое чувство, будто его ударили обухом по затылку, и теперь он лежал, не шевелился и не хотел ни о чем думать. Но мысли все же копошились в голове, назойливые, беспорядочные, испуганные. Да, да, он, кажется, подозревал, что именно так все и выйдет, где-то в глубине души знал, что неполноценен. Оснований так полагать у него раньше не было, но Макс как будто не удивился, почувствовав свою беспомощность, а только ужаснулся тому, что самые древние, глубинные его опасения, сопряженные с главным в жизни (в продолжении рода!) и находящиеся далеко за рубежами сознания, в пределах бессознательного, стали реальностью!
   Теперь все всплыло на поверхность и стало явным. Макс лежал рядом с Алькой, не мог пошевелиться и осознавал всю свою ничтожность. Господи, он даже не мужчина... И насмешки со стороны уже не пугали его так, как самопрезрение.
   А может быть, может быть!.. еще разок? Он делал какие-то усилия, но ничего не выходило. Даже слабого намека на возбуждение не было. Алька тоже перестала проявлять энтузиазм, тихо лежала рядом, скрестив руки на голых грудках, а потом натянула до подбородка ворсистый плед. Сама перепугалась.
   Скорее бы завтра, скорее бы завтра, судорожно повторял Макс и плакал про себя. Жалел себя. Проклинал. Ненавидел.
  
  
  

XI

   Прошлое...

   Макс плелся по улице неуверенной походкой. Глядел под ноги, пинал булыжники, растрепанные волоса лезли в лицо, в рот, но он этого не замечал.
   Он рассчитывал пробыть у Альки до обеда, чтобы, вернувшись домой, не застать там Олега с Полиной, но не смог так долго у нее находиться. Ночью он не сомкнул глаз. Ему всю ночь грезился дамоклов меч, занесенный над его пахом, и страшные мысли не давали заснуть. В шесть часов утра, стараясь не разбудить Кудряшкину, он поднялся с постели, схватил штаны и выскользнул в зал, где еще спал Лопухов. Макс оделся и бесшумно вышел из квартиры. Свежий воздух на улице взбодрил его, но вместе с тем и освежил последние воспоминания, прояснил даже самые мелкие детали вчерашнего вечера. И Макс содрогнулся, еще раз пережив свой позор. О Господи!
   Теперь ему было плевать на Полю, на ее бесстыдный взгляд, на ее белые гладкие ляжки, которые он не раз представлял себе, увидев их раз во дворе, когда они вместе вышли покурить. Теперь Максу было плевать. Надо было вернуться домой, пройти в свою комнату, раздеться и упасть в постель. А потом спать, спать, спать. Пройдет время, и рана эта покроется коростой, боль притупится. А чтобы время прошло быстрее, надо спать. И чем больше, тем лучше. Вот только жаль, в доме не было никаких "специальных" таблеток, они помогли бы расслабиться.
   Он уже подходил к дому, когда входная дверь (отец называл ее "пропеллером" из-за того, что время и дождь "перекособочили" ее) распахнулась и на встречу Максу вышли отец в своей нелепой шапочке, Олег с сумками и Полина, даже после сна свежая и красивая.
   - О, идет наш блудный сын, - хихикнул отец, и так глупо, так неестественно и противно, что только глухой не различил бы фальшь в его голосе.
   Олег опустил сумки на землю. На улице было еще прохладно и дул ветер. Он застегнул пуговицы на рубашке и что-то сказал неодобрительно, но Макс не расслышал, он смотрел на Полину. А она на Макса и видела его насквозь, видела его позор, так словно это она лежала с ним в постели вчера. И на ее губах трепетала с трудом удерживаемая насмешка.
   Макс споткнулся и едва не упал.
   Поля рассмеялась и что-то сказала.
   Ей что-то ответил Олег, а отец погрозил заскорузлым, согнутым пальцем.
   Они смотрели на него все из себя довольные.
   Они решили, что он пьян.
   Кроме Полины.
   Она все видела.
  
   Макс заскочил в дом и наткнулся на мать, которая тоже собиралась выйти на улицу и попрощаться с Олегом и Полиной. Полина произвела на нее очень приятно впечатление. "Это очень хорошая девушка, сыночек", - сказала она Олегу. Макс едва не сшиб ее с ног.
   - У, ты шальной! Куда несешься?!
   - Ма!..
   - Ну-ка дыхни!
   - Ма!.. Блин, а!
   - Не блинкай мне. Дыхни.
   Мать сделала грозное лицо, схватила Макса за локоть. Но сейчас у него не было желания сопротивляться, он покорно дыхнул матери в лицо. Она поморщилась.
   - Иди зубы почисть.
   - Достали вы меня все, - пробубнил Макс, завернув к себе в комнату. - Достали, ненавижу... ненавижу... ненавижу...
  
   Потом он заснул. Сыграли свою роль усталость и психическое перенапряжение. На некоторое время Макс обо всем забыл, ушел в забытье, не видел никаких снов, одну черную пустоту, бескрайнюю бездну собственного подсознания, окаймленную тревогой черную пропасть.
  
  

XII

   В настоящий момент...
  
   Он дернулся, всхлипнул и со свистом выпустил из сухого горла сдавленный звук, больше похожий на скрип, чем на голос.
   Воспоминания...
   Где от них спрятаться?
   Макс не хотел переживать все сначала.
   Но память настойчиво воскрешала каждый миг Последней Весны Дома, доводила до кристальной ясности. Оказывается, он ничего не забыл!
   - У-у... у... у... - проскрипел он и дернулся снова, но тише. Качнул головой, и застывшая нить слюны прилипла к его груди и медленно впиталась в ткань рубашки.
   Пусть вернется боль, лишь бы не возвращаться назад... не вспоминать, что было дальше. Макс больше не мог. Но сопротивляться не было сил. Это все равно, что держаться за край водостока без надежды взобраться на крышу и только ждать, когда последние капли силы иссякнул, и пальцы соскользнут с холодного металла. Никто не протянет руку в последний момент, не схватит на лету, как случается в кино. А внизу несколько этажей и каждый предстоит пролететь... ты разобьешься насмерть, но лететь будешь медленно, потому что время сыграет с тобой злую шутку, и ты успеешь заглянуть в каждое окно и рассмотреть до боли знакомые лица людей. Так же и Максу предстояло снова и снова пережить каждый день Последней Весны Дома, перед тем, как разбиться.
   По хронологии, не знающей никаких исключений в расчетливой последовательности, близились майские праздники, те 12 дней, когда Олег снова приехал с Полиной из города. Они решили провести все праздники в упоительной тишине глубинки, и, кажется, вся семья, кроме Макса, была этому рада.
  
  

XIII

  
  
   За день до настоящего момента:

   Олег проснулся...
  
  
  
  
  

XIV

  
   У Балбеса была шикарная квартирка, двухэтажная. Иногда здесь устраивали запоминающиеся вечеринки. Они разместились в зале - самой большой комнате, всю выпивку принесли сюда же, Катрин включила музыку.
   - Не уходи далеко, - сказал ей Балбес. Он схватил Катрин и усадил себе на колени.
   - А где Евреюшка?
   - Он в сортире. Живот прихватил, - Марик достал из рюкзака большой бутыль с лактоном. - Начнем, господа.
   - А че, только лактон? - сказал Балбес.
   - Дудок больше нет, все выкурили.
   - Все? - удивился Балбес. - Это плохо.
   - Чем тебя лактон не устраивает? - сказал Мар.
   - Мне не кайф растворителем себе желудок жечь, да Кэт?
   Катрин усмехнулась.
   - Подай мне пива.
   - Пожалуйста, дорогуша.
   - Ну не хочешь, не пей, - сказал Мар.
   - А я буду, - сказала Катрин, отглотнув пива. - Балбес пусть пивом заливается, а я буду.
   - Дура ты, - хмыкнул Балбес.
   Макс не испытывал симпатий к лактону, но от него никогда не отказывался. Если не поймать передоз, лактон давал отличный эффект, в чем-то сопоставимый с алкогольным опьянением. Разлили по две крышки на рыло. Крышечки использовали от обыкновенных пластиковых бутылок. И запивали томатным соком. Две крышечки - оптимальная доза. В случае чего, часа через полтора можно догнаться еще одной, а можно просто налечь на алкоголь и бухать до самого утра. Или шмалью подтянуть тонус. Но шмали пока нет, может Борис привезет, но это еще ни хрена не факт.
   - А где Еврей-то?
   - В сортире еще!
   Даже Вад не отказался от лактона. Он запил его пивом и развалился в кресле, откинув голову назад.
   - Man, тебе, нарно, малова-то будет двух-то, - сказал Мар.
   - Думашь? - Вад открыл один глаз. - Я с пивом.
   - Я по твоим габаритам сужу. Малова-то, нарно.
   Потом выпила Катрин, сначала проглотила лактон и осторожно запила его томатным соком, делая то самое выражения лица, которые девочки делают, когда пьют водку маленькими глотками.
   - Бяка! - поморщилась она.
   - Я ж те говорил, дура! - усмехнулся довольный Балбес. Он полулежал на диване, по хозяйски закинув одну ногу на подлокотник.
   - Я про томатный сок, - сказала Катрин. - Говное какое!
   Мар с Максом рассмеялись. Омон пошевелил крупным хрящеватым носом, неодобрительно глядя на бутыль с лактоном. Он лежал в кресле, шевелилась только его рука, задача которой была держать бутылку портвейна так, чтобы не уронить, и с перерывом минуты в три-четыре подносить ко рту.
   - Лу... лу... чше... во... во... дки... вы... вы... пить... нах... - пробормотал он и сухие губы его ослабли.
   - Омон скоро вырубится. Как всегда нажрался самый первый, - с досадой сказал Балбес. Он покосился на лактон и тяжело вздохнул. Взял пиво Катрин и сделал несколько глотков. - Ну хуево как, а! Без дудок че здесь делать?
   - Расслабься, man, - Мар похлопал его по плечу. Его зрачки уже расширились, он подобрел. - Дерни лактончика, нормуль!
   - Я это говно пить не буду.
   - Тогда один для тебя выход, ебни ерша. Как Омон вылетишь, - сказал Макс.
   - Нах еще! - Балбес махнул рукой, нахмурился.
   Мар незаметно подтолкнул Катрин.
   - Не волнуйся, лапочка, - сказала она и присела рядом с Балбесом. - На вкус не так уж и противно. Зато потом будет весело.
   - Че я не пробовал что ли! - огрызнулся Балбес.
   - Мальчики, налейте теперь мне, - пожаловалась Тома, про которую все забыли, даже Макс. Она сидела в самом углу комнаты, на угловом кожаном диванчике, удивительно вписываясь в интерьер квартиры - т.е. делаясь абсолютно незаметной, как любой неодушевленный предмет.
   - Давай я, - встрепенулся Макс. Схватил бутылку с лактоном...
   - Осторожнее, man, не разлей!
   ... осторожно нацедил сначала одну крышечку, потом вторую, разбавил лактон соком и подошел к Томе.
   - Спасибочки, - меланхолично улыбнулась она.
   - Да не за что...
   Макс стоял напротив нее, разглядывая светлые кудри Томы, ее бледную, прозрачную кожу с синими жилками, тонкую, очень тонкую шею, пару острых грудок, слишком маленьких, чтобы долго задерживать на них внимание, худые запястья, одно из которых было изуродовано неровным белым шрамом. Макс разглядывал Тому без всякого стеснения и как-либо других сопутствующих чувств. Тома походила на бездушную куклу, на машину, на тело, наделенное лишь зачатками разума. Казалось, оно появилось на свет, только чтобы закидываться, ширяться, трахаться, напиваться - и все это для угоды тех, кто ее ширяет, закидывает, а потом трахает.
   Макс подумал, что уже сейчас не прочь ей заправить.
   - Кто еще не пил? - спросил Мар.
   - Я, - Макс вышел из оцепенения, взял из рук Томы пустую кружку и протянул Мару.
   Лактон подействовал быстро, Макс сидел рядом с Маром и тупо смотрел, как Балбес страстно целует Катрин, как его язык, впивается в ее беззащитный ротик с одной лишь целью - порвать его. Оглушительно играла музыка, у Балбеса была хорошая коллекция транса. Омон уже отрубился в кресле, голова его тяжело лежала на груди и медленно покачивалась вверх-вниз. Полупустая бутылка стояла рядом, несколько красных капель упали на ламинат, оставив следы.
   Потом приехали Боря с Ларисой. Они принесли еще бухла. Борис подсел к Мару, который в это время втирал невменяемому Омону о проблеме легализации легких наркотиков. Он говорил не от лица барыги, а как разумный гражданин своей страны. Омон угрюмо кикал и прикладывался к портвейну. Лицо его уже потеряло человеческий вид, и он ни слова не понимал из тирады Мара, но машинально кивал. Балбес лежал на диване с Катрин, что-то шептал ей на ухо, от чего она нервно хихикала, покусывал мочку и впивался руками в податливую грудь. Еврей продолжал блевать в сортире. Пару раз он выходил с зеленым лицом, присаживался на стул, но через пять минут несся обратно.
   - Бедолага, - сказала Катрин, проводив его взглядом очередной раз.
   - Забей, - пропыхтел Балбес. - На меня смотри.
   Вад продолжал сидеть в кресле с откинутой головой, он почти не шевелился, только покачивал в такт музыке ногой и иногда вздрагивал, как после кошмара. Макс осторожно клеил Тому, подходил к ней издалека, следил, чтобы у него появились конкуренты - ему не нравилось как Мар иной раз хищно посматривал на Тому. Хищный взгляд Мара поторапливал Макса.
   - Может покурим на балкончике, там тихо, - предложил он.
   - Давай, - равнодушно ответила Тома.
   Чтобы он не предлагал ей, Тома всегда отвечала "давай".
   Тома, хочешь пива? Давай. Тома, хочешь, сыграем в подкидного? Давай. Тома, лактона еще пробочку налить? Давай. Тома, еще пива? Давай.
   Тома, сделай мне минет. Давай.
   Максу действительно казалось, что если у него только язык повернется проговорить это предложение, Тома согласится. Ей это ничего не стоило. Поэтому он налегал на спиртное, пока не почувствовал тошноту. Перед глазами и так начинало двоиться, Максу чудилось, что это его одного так убило, а все остальные остались такими, какими были. Он высказал эту мысль Марику.
   - Да я всегда удолбан, man, поэтому тебе и кажется. Когда в последний раз ты видел меня в адеквате? А Борю? А Омона? Здесь одни алкаши и наркоманы вокруг, погляди!
   Вад поднял голову и растянул губы в презрительной улыбке. Мол, видишь, в какой прекрасной компании ты тусуешься, парень!
   - Иди ты на... - вздохнул Макс.
   Тома потягивала пиво, сидя на кожаном угловом диванчике. Макс поймал еще один не однозначный взгляд Мара, и ему не понравилось, как Тома на него отреагировала: она улыбнулась - подтянула уголку тонких губ и глазки ее блеснули. Твою мать! Еще немного и он останется без "машки" на сегодня!
   - Еврей там сдох что ли? - сказал Мар, хлопнул себя по коленям и медленно встал. - Пойду гляну.
   - Угу, сдох, - вякнул Балбес.
   Макс не замедлил воспользоваться ситуацией. Он схватил Тому за руку и потянул за собой, показывая сигареты. Тома была не против. Они оказались на балконе, Макс закрыл за собой дверь, музыка осталась где-то далеко. Он протянул Томе сигарету, дал ей прикурить. Они почти не разговаривали, но паузы между короткими репликами не вызывали неловкости. Макс подошел к ней вплотную и положил руку на бедро. Тома подняла глаза, выражение ее лица осталось безучастным, она сделала глубокую затяжку, ее зрачки были чуть-чуть расширены от начинающегося действия лактона. Вблизи ее лицо казалось абсолютно бескровным, белым. Стряхнув пепел на пол, она машинально опустила руку на плечо Макса. Он притянул ее к себе и впился губами в ее влажный рот. Она осторожно обняла его и сама подалась вперед. Он сунул ладонь под джинсы (хорошо еще это были стретчи, ткань оттянулась), пальцы нащупали горячую сухую плоть. Он прижал ее к стене, свободной рукой отстраняя наэлектризованные волосы в стороны, а они рассыпались и липли к лицу. И часто дышал, как будто перестало хватать кислорода. Потом Макс отстранил Тому и расстегнул ширинку. Ему показалось на миг, что Тома выглядит испуганно, но он сразу понял, что это все из-за растрепанных волос, лицо Томы оставалось таким же непроницаемым. Но целовалась она умело. Тома опустилась на колени, выпростала из трусов член Макса и отправила его в рот, также непринужденно, как чупа-чупс.
   - Вот так... да... - простонал Макс, закатив глаза от волны сладкой дрожи. Он повернул голову к окну и увидел в щелочку между шторами Мара, сидящего с Омоном и озабоченно потирающего между ног. Он уже заметил, что Макс с Томой исчезли. Мар что-то говорил и недовольно фыркал, потом резко встал и направился к балкону.
   - Вот мудак, - прошептал Макс неслышно.
   В следующую секунду тяжелые шторы распахнулись, и за стеклом показался Марик. Он увидел Макса, стоящего в характерной позе, опустил глаза и улыбнулся. Посмотрев на затылок Томы несколько секунд, он пожал плечами, подмигнул и исчез.
   - Не останавливайся, не останавливайся, - выдохнул Макс и невольно взял Тому за волосы. Ему захотелось сделать ей больно, оставить следы ногтей на белой коже. Не без труда он сдержал в себе этот порыв.
   Спасибо Мару, не испортил момент...
   - Хватит, - сказал он. Тома остановилась, и убрала прилипший волос с губ.
   Он помог ей подняться, стянул с нее джинсы и развернул к себе задом. Тома нагнулась, ухватившись за ящик, и немного расставила ноги. Макс оттянул трусики в сторону, провел ладонью по мокрой податливой киске и резко ввел палец. Тома чуть слышно охнула и задрожала. Выгнула спину.
   - Сейча-ас... - довольно протянул Макс и направил в нее свой член. Тома подалась от толчка вперед и ударилась лбом о стену. Ящик закачался от ритмичных движений. Он схватил Тому за волосы и потянул, как вожжи, так, что она застонала. Ее ягодицы взмокли, она вся горела и продолжала дрожать. Ее дрожь необыкновенно Макса возбуждала. Он еще яростнее дернул Тому за волосы. Потом он приподнял одну ее ногу и вошел еще глубже. Он покачивал бедрами, давая себе отдохнуть, отыскивая потаенные уголки влагалища. Но чего-то Максу не хватало, хотелось большего. Мысль о том, что с Томой можно вытворять все что угодно выводила из себя, он хотел, чтобы она закричала: "Хватит, остановись! Я тебя умоляю", но как этого было добиться?
   Внезапно ему пришла в голову новая мысль, опустив ножку Томы, он облизнул указательный палец и вогнал его в задний проход. Тома ойкнула, но скорее от неожиданности. Макс стал яростно массировать узкое отверстие, используя в качестве смазки слюну. Когда он почувствовал, что отверстие уже достаточно широко, он осторожно ввел в него член на половину и почувствовал, что дальше не может. Пришлось попотеть, чтобы он смог продвинуться еще. В заднице член чувствовал себя неуютно, но Макс видел, как Тома вся напряглась, она сделалась влажной, как губка. Ей было больно.
   Потом он, наконец, кончил. Макс долго себя сдерживал, потом сдался и задрожал от самого приятного в мире ощущения. Когда он открыл глаза, Тома уже заправляла маечку с тем же непроницаемым видом, с каким они вышли на балкон покурить. Теперь она даже не выглядела уставшей, и даже взмокшей. Она поправила волосы и вышла.
   Макс закурил, посмотрел на город с высоты седьмого этажа, на противоположный дом, на ряды желтых окон и увидел на одном из балконов старого пердуна с биноклем, который смотрел в его сторону. Пердун как-то сразу дернулся и отвел бинокль в сторону, потом вовсе исчез. Макс усмехнулся и бросил окурок.
   Приятная слабость растекалась по телу, Макс вернулся в зал и упал на диван. Мар одобрительно похлопал его по колену. Тома заснула на своем кожаном диванчике, подтянув колени до подбородка.
   - Я ей, пожалуй, займусь опосля, - сказал Марик.
   - А где Еврей?
  
  
  
  
  
  
  
  
  

X --> V[Author:z]

   Прошлое...

   Макс очнулся от резких рвотных позывов. Горькая волна подкатила к горлу, желудок вдруг заурчал как мотор. Он вскочил с постели и бросился в туалет. Толкнул кресло, перескочил ступени. Но не успел... Его вырвало на пороге, когда он пинком уже распахнул дверь в туалет. Что-то темное вперемежку с желудочным соком, горького, хуже касторки, выплеснулось на палас. Он склонился над унитазом, но желудок, выкинув фортель, замолчал. Макс ждал. Но желудок больше не бунтовал, как будто ему уже нечего было сказать. Он сидел над унитазом пока совсем не очухался, потом сел на зад и провел рукой по спутавшимся во сне волосам, жестким и сальным.
   И вздохнул:
   - Бляха...
   Встал, нашел половую тряпку и, пока никого не было, вытер бывшее содержимое своего желудка с паласа. Осталось изогнутое по форме крюка темное пятно.
   Прополоскав рот, Макс вернулся в свою комнату и прикрыл глаза. Голова кружилась, и в животе по-прежнему что-то пульсировало. И легче не стало, наоборот, на желудке появилась тяжесть.
   Теперь снова заснуть... часика на три - на четыре.
   Только он расслабил члены и приготовился соснуть, как резкий спазм внезапно вывернул наизнанку раздраженный желудок. Новая волна с неумолимой скоростью подкатила к горлу и надавила на клапан. Макс вскочил, бросился к туалету, снова опрокинув на бегу стул с одеждой и рюкзаком, зацепив книги на столе и пластмассовое пресс-папье, и снова не успел - его вырвало перед дверью в туалет еще прежде чем он успел ее распахнуть.
   - Бля-яха! - простонал он, сплевывая горечь.
   Вчера они пили с Лопуховым самогон. Они разместились в Васькиной бане, принесли закуски, сигарет и решили надраться, так чтобы ноги обоих не держали. Дали друг другу слово, что выйдут из бани только ползком и начали... Первый две стопки показались Максу даже не горькими, тем более, он сразу совал в рот ломтик помидора с майонезом. А вот все последующие начали продирать до слез. А Васька держался молодцом, не то, что Макс, еще и похабные анекдоты умудрялся рассказывать.
   - Ух! Нормально дерет! А? - И Васька вдруг треснул по столу кулаком, так, что бутылка подпрыгнула, закачалась, но упасть не успела - Макс схватил ее за горлышко.
   - Осторожнее, млин!
   - Э-эх! Еще немного... и до этой... до кондиции...
   - Сюда... никто не придет?
   - Кто идет? - Васька выглянул в окно. - Где?
   - Вообще говорю. Ты, к-козел.
   - А-а!
   Макс качнулся. Неожиданно захотелось выкинуть какой-нибудь фокус, чтобы даже прожженный хулиган Лопухов удивился. Но в голову ничего путного не шло. Да и места в предбаннике было не шибко много.
   Может по морде ему дать? То-то удивится. Ага, а потом он сам с кулаками полезет.
   - Наливай, давай,
   Васька себя ждать не заставил. Налил. Хлопнули.
   - Э-э-эх! Бляха!
   - О-о!
   На этот раз Макс даже забыл, как дышать на пару секунд. Дыхание перехватило, и он изрыгнул пламя, "как гребаный дракон из китайских сказок".
   В голове у Макса какой день подряд крутились опасные мыслишки: поделиться или нет своими переживаниями с Лопуховым, рассказать ему о том, что с Алькой у него не получилось, потому что у него даже не встал. Поведать ему? Сейчас как раз подобающий момент, алкоголь располагает к интимной беседе двух старых друзей. Или молчать? Макс боялся, что такой пошлый тип, как Лопухов, ни черта не поймет, все испохабит и до судорог будет ржать ему в лицо. Но, с другой стороны, не легче ли вынести эти насмешки, чем постоянно носить свою горечь в себе?
   - Васек, а ты когда, говоришь, первый раз... - И Макс сделал характерные телодвижения, чтобы Лопухов понял, о чем идет речь.
   Васька заржал и хлопнул по столу:
   - Ебты! Ха-ха!
   - Че ты?
   И Макса передернуло: вот только по этому не в тему заданному вопросу Лопухов тотчас обо всем догадался. Но кто ожидал от Васьки такой проницательности?!
   - Давненько. - Он перестал ржать и вздохнул: - Давненько.
   Ни черта Лопухов не догадался.
   - Как?
   - Че, как?
   - Ну не тупи, кретин, как?
   - Да просто, блин!
   - Бля-аха. Ты дебил? Или прикидываешься? Или все-таки дебил? Ты сказать можешь, идиотина!
   Лопухов пошевелил влажными губами.
   - Темно здесь... айда на улицу! - сказал Васька, глядя куда-то мимо Макса.
   - Договорились же, ползком...
   - На стройке, у старой аптеки.
   - Че?
   - Ну, на стройке я первый раз.
   - С кем?
   - С Ботячкиной... Жанкой.
   - С Ко-ря-вой?.. Ты?! - Макс прыснул и ударился головой о вешалку сзади. Речь шла о местной девчонке, о легкости поведения которой ходили разные толки. Она была малость тронутой, и не отличалась красотой, в любое время года ходила в зеленой болоньевой курке. Разводил ее каждый, кому было не лень и у кого в кармане имелись деньжата хотя бы на самую дешевую бутылку водки. Кажется, подобные девушки есть в любом населенном пункте. Макс даже как-то рассуждал вслух, что такие особы необходимы обществу не меньше чем проститутки, что это определенная социальная ячейка, выполняющая свою функцию. И роль этой функции имеет туже степень значимости, которые выполняют любые друге винтики и гаечки других социальных ячеек. Только вот он не думал, что Лопухов сам... завернул свой болтик в ее гаечку...
   - Ну ты дал! - хихикал Макс.
   Лопухова было трудно смутить. Он улыбался вместе с Максом и чесал за крупным ухом, выпячивая от гордости слюнявую нижнюю губу.
   - В первый раз можно и с Корявой, - сказал он.
   - А че на стройке-то?
   - Получилось так. Не домой же эту образину вести.
   - Ну и как она?
   Макс представил себе стройку, возле старой аптеки, голый кирпич, мусор. Как же можно совокупляться в таких условиях? Ка-ак? Ну и животное же, этот Лопухов!
   - Как бревно, я даже ноги сам раздвигал. А дальше делай с ней что хочешь.
   - Че, правда?
   - Ага.
   - Прям че хочешь?
   - Ей похеру.
   - Да-а уж... - Макс еще раз представил себе эту картину на стройке, но уже в ином свете и на месте Лопухова - себя. Если не смотреть Жанке в лицо, а лучше вообще его чем-нибудь прикрыть, и думать о ней только как о "социальной ячейке", то... хм-м... можно попробовать. Темнота - друг молодежи...
   - А тебе?
   - Че?
   - Понравилось? Как ты ее?
   Максу горелось задать этому дегенерату вопрос прямо: "Не было ли у тебя проблем с эрекцией, чувак?!" Но нельзя, нельзя, блин, Лопухов догадается и начнет ржать.
   - Как, как, просто. Взял и трахнул. - Васька расплылся в улыбке.
   Да, он просто "взял и трахнул" Корявую, никаких проблем у него не возникло, он даже не догадывается о таковых. Рожа у Васьки была уже пьяная, глаза покраснели и вывалились из орбит, как будто ему ужасно хотелось в туалет. Волосы стояли дыбом, оттого, что он каждую минуту проводил по ним ладонью назад. Он упрямо не понимал намеков Макса, мычал и давал невразумительные ответы.
   Через час ноги у обоих сделались ватными и тяжелыми, а мозги как будто подменили скомканной газетой и те обрывки фраз случайных статей, которые удавалось разглядеть, и были их мыслями. Выбраться из бани ни Макс, ни Васька не смогли даже ползком - заснули на полу, перемазавшись майонезом и разлив остатки самогона.
   Как Макс вернулся домой - он не помнил. Только ужасно болела голова. Болела невыносимо. Она увеличила в весе и стала до того чувствительной, что даже безобидные мысли, примитивные силлогизмы причиняли адскую боль.
   А теперь еще и рвать начало...
   О боже...
   Спать, спать, спать.
  
   Было это утром, 30 апреля, в субботу, за четыре часа до приезда Олега и Полины на майские праздники. Они собирались провести в деревне десять дней.
  
  
  
  

XVI

   Прошлое...

   Кто-то шумел. У Макса еще болела голова, и он отчаянно прятал голову под подушкой. Нет-нет-нет. Кажется, его начали звать, но он не реагировал. Никого ему не хотелось видеть. Нет-нет-нет.
   - Вот он где! Спит, ты глянь!
   Макс нехотя перевернулся на спину и разлепил глаза. В комнату вошел Олег с Лизой на руках, еще даже не раздевшись с улицы.
   - Привет! Давно я тебя не видал! - сказал Олег и пожал брату руку. Ладонь у него была прохладная, приятная.
   - Привет, - улыбнулся Макс. - Приехали?
   - Только что.
   Только своим появлением Олег вносил в этот дом какое-то несвойственное ему оживление, серая дремота, царящая здесь в отсутствие брата, испарялась моментально. Олег привозил с собой кусочек городской суеты, он и говорил, и смеялся и все, в общем, делал быстрее. Макс давно примечал некоторые изменения в его внешности, манере одеваться и вести себя на людях. Он давал собственное объяснение этим переменам: особенность Олега, городского человека, заключалась в его естественном поведении, в отличие от деревенской молодежи, которая их кожи вон лезла, чтобы походить на городских - от того она казалась не в меру напыщенной и скудной в эмоциях.
   Макс хотел что-то сказать, но увидел за спиной Олега Полину и осекся на полуслове. Она улыбнулась ему, поздоровалась и что-то тихо сказала Олегу. Она выглядела усталой, может быть от дороги, но оставалась неизменно красивой. За то время, пока Макс не видел Полину, она изменила прическу: сделала ее короче, с прямой челкой. С такой прической она походила на молодую Софи Марсо в старом фильме "Бум", только выглядела не смазливым подростком, а как искушенная женщина, уже на многое готовая ради удовольствия. На ней был зеленые, декольтированный с прибамбасами свитер и черная с ворсом юбочка, не достигающая колен, Макс глянул на упругие, мускулистые икры и щиколотки, обтянутые черными гольфами, и невольно залюбовался. Создавалось впечатление, что эти ножки - дело рук искусного мастера, который ваял их от души, вкладывая в работу всю любовь к искусству.
   - Ага, сейчас, - ответил Олег и повернулся к Максу. - Ну ладно, потом расскажешь, как ты тут.
   - О'кеюшки.
   Они вышли, громко топая - мать перед уборкой разрешила не разуваться. Макс упал на спину, закрыл глаза, чтобы разобраться, как чувствует он себя после вчерашнего, расслабился и поглубже втянул носом воздух. И почувствовал возбуждающе-сладкий аромат духов Поли. Знакомых духов. Этот запах заставил его одернуться и сесть. По голове как будто ударили тяжелым мягким молотом, и предметы вокруг на мгновение потеряли четкость очертаний, дрогнули и поплыли.
   - А мы баньку, баньку организуем! - как полоумный орал отец во дворе, обнимая Олега. - Там уже все готово. Я веничков дубовых припас, самый р-раз!
   И мать суетилась где-то недалеко, гремела кастрюлями и половниками, охала, что-то говорила Лизе, но голоса ее было не разобрать. Все как с ума сходили с приездом Олега, но никто не замечал, что Олег только конфузится от такого приема, никто, кроме Макса.
  
   Он вышел на улицу и отец тут же заставил принести шесть ведер воды для бани. Макс огрызнулся, но скорее по привычке, чем от злости, и взял ведра. Отец даже внимания не обратил, растапливая печь. Колонка находилась на улице, всего в ста шагах от дома. Шесть ведер - не так уж и много. Он заливал воду в тяжелый железный бак, под которым уже трещали дрова. Эту баню Макс строил вместе с отцом, они ездили в лес и выбирали подходящие дубки для венцов, собирали готовый сруб, хрустящей паклей протыкали стыки бревен, клали печь, сколотили просторный предбанник и крышу. Два года ушло на постройку, но баня, в конце концов, удалась на славу, именно такой, какой однажды она была представлена отцом в проекте, не считая некоторых незначительных изменений в процессе работы.
   Макс натаскал воды и незаметно улизнул из дома, пока отец не навьючил на него новых дел. Он решил прошвырнуться до Лопухова, взять какой-нибудь фильм, спросить, как у Васьки самочувствие после вчерашнего. Лопухова дома могло и не оказаться, если он до сих пор не отсыпается, но Максу было все равно, главной целью было прогуляться. Он прошел мимо отделения "Сбербанка" и обувной фабрики, поднялся в гору, мимо маленького круглого озерца, к Главпочтамту, и повернул направо. На улицах было куда люднее, чем в будние дни, встречались знакомые, с которыми приходилось здороваться или еще хуже, о чем-нибудь говорить.
   - Здорова, как оно?
   - Потихоньку.
   Но Максом владели не те мысли, которые способствую коммуникативному раскрепощению. Ему требовалось уединение, тишина. Идиотские приветствия знакомых только раздражали его сегодня.
   Васькина мать сказала, что он еще спит (это в три часа дня!) и Макс не настаивал, чтобы Лопухова разбудили. Пусть дрыхнет. Он направился вверх по улице, все дальше от дома, делая большой круг, прежде чем вернуться домой.
   Как ни странно, он начинал подумывать о Жанке Корявой. Вчерашний рассказ Лопухова не выходил из головы. Он представлял себе эту грязную, пыльную стройку возле старой аптеки, кирпичные стены, мутно белеющие в темноте, прямоугольники окон без рам, сухой цемент и груды прочего строительного мусора, а в центре этой картины рисовал Жанку, ее плоскую, почти мальчишескую фигурку с острыми, худыми плечиками, смазливое личико, бесцветные, короткие волосики, чудаковатый взглядик бегающих глазок... Кроме брезгливости Макс ощущал странное влечение к юродивой, возбуждение, страсть, очень близкую к животной, а может оной и являющейся. Он планировал вечером, на дискотеке, найти Жанку и увести с собой. Может быть на эту самую стройку возле аптеки. Главное сделать это прежде, чем ее уведет кто-нибудь другой.
   День пролетел на удивление быстро. Часа три Макс бесцельно слонялся по улицам, выпил две бутылки пива и почти все время думал о Жанке, то отказываясь от дурацкой затеи, то снова к ней возвращаясь. В конце концов, он отложил окончательное решение до вечера. На дискотеке он увидит Корявую и решит все на месте. Потом он вернулся домой. К тому времени баню уже истопили, мать заканчивала уборку. Его отправили мыться одного - отцу было некогда составить ему компанию. Раньше, когда Олег приезжал в гости, они с Максом мылись вместе. И это было весело. Они парились по два часа к ряду, вели бесконечные разговоры, выходили в предбанник перевести дух, пили пиво. В бане было сухо и жарко, пахло заваренными в кипятке мятой и веником. Но исходивший от камней плотный жар действовал сегодня на нервы. Макс вымыл голову, быстро натер себя жесткой мочалкой, окатился и выскочил в предбанник, где несколько минут отдыхал с уже привычным желанием покурить. Отдыхал и изучал свое тело. Открытые поры обильно выделяли пот, струйки катились по всему телу, Макс блестел в свете лампы. Мать отмечала, что за последний год Макс заметно раздался в плечах, но он не наблюдал за собой никаких изменений и не мог понять, зачем мать так преувеличивает? Ни в каких плечах Макс не раздался, ну может только самую малость, а ведь ему уже почти семнадцать. Ему постоянно врали, он давно заметил, но делалось это всегда беспричинно. Теперь он боялся, что и Олег в скором времени начнет ему врать, а может быть уже начал, только Макс еще не раскусил.
   Он вернулся в баню, налил прохладной воды в тяжелый эмалированный таз и окатился последний раз. Эта последняя процедура нравилась ему больше всего. Вот только остыв в предбаннике, вода оказалась слишком холодной.
   - С легким паром, - сказал отец дома.
   - Пасибо, - пробурчал Макс, разуваясь.
   У порога он посмотрел на обувь Олега и Поли.
  
  

XVI

   За два дня до настоящего момента...
  
  
   Я почувствовал себя неважно и побежал в сортир. Желудок схватило так, что блевотина едва носом не брызнула. Но сортир оказался, бляха, занят. Еврей, урод паршивый! Сколько можно там сидеть?! Но раздумывать по этому поводу было некогда, качнувшись, я развернулся прямиком в ванную, где в раковину опорожнил весь желудок.
   Чертов лактон. Из глаз текло как из душа, изо рта - как из сломанного сливного бочка. Минут пятнадцать проторчал в ванной, постепенно очухался, привел себя в порядок, включил воду, чтобы немного смыть расплесканный по всей раковине зелено-желтый желудочный сок.
   Недожеванные кусочки колбасы, которые застряли в пластмассовом перекрестии раковины, привели меня в некоторое недоумение, никакой колбасы я сегодня не ел.
   Зачем я еще две крышки лактона выпил?
   Тут меня накрыло по полной. Как будто кто-то ударил по голове тяжелой мягкой подушкой. Захотелось сесть и больше не вставать.
   Зачем две крышки еще...
   Расслабившись, я сел на пол и схватился за голову, чтобы устаканить бешеный вихрь перед глазами. Мне казалось, что из носа текут сопли, но он оказывался сухим, когда я прикасался к нему. Стоило опустить руку, и я снова чувствовал что-то влажное и липкое, стекающее к губам.
   Я дотянулся до крана и выключил воду. Стало тихо. Рядом в сортире сидел Еврей. Вот кому было действительно плохо, у бедняги слабый желудок, он дал Еврею просраться. Я слышал, как он блюет и как охает от невероятных мучений. Что-то хлюпает в его горле, он рыгает, матерится, плюется. Но если честно, мне на него похуй. Мне самому не весело, в животе отвратительная пустота, я вспотел, от меня пахнет. Я хочу уже спать.
   Где постель? Где у Балбеса можно прикорнуть?
   Я медленно встаю и выхожу из ванной. Иду по коридору, пытаюсь ничего не задеть. Хватаю руками воздух. Перед глазами смазанная картина Пикассо - ни хрена не разобрать в этой абстракции. Тру глаза, сильно тру, так что слезы брызжут, чувствую, что хочу пить. Я подхожу к залу и останавливаюсь в дверях. Мар с Борей и Ларисой курят на балконе, Балбес уже пялит Катрин прямо на диване, на котором пролежал почти весь вечер, пялит никого не стесняясь, я смотрю на его дергающийся тощий зад и мне становится смешно, а Тома еще спит, уткнувшись мордочкой в колени. Я только сейчас вижу, какая она на самом деле маленькая и беззащитная, хрупкая, как китайская фарфоровая статуэтка - урони раз, никогда потом не склеишь. Я снова смотрю на Балбеса, на закинутые ноги Катрин и у меня встает. Катрин куда соблазнительнее Томы и она не похожа на бездушную резиновую бабу из сексшопа. Она стонет.
   И откуда столько мыслей голове?
   Куда приятнее засадить сейчас Катрин, она может быть была бы и не против, только Балбес вряд ли поделится... Хотя... Балбесу-то чего жалеть. Нет, подрочу в туале... в ванной и спать.
   - Да, да, да - пыхтит Балбес, покрывая лицо Катрин мокрыми поцелуями. Всю ее исслюнявил. - Да!
   Я смотрю на часы (00-39) и ухожу на кухню. Мне как будто бы становится лучше. В глазах проясняется. Я чувствую себя почти в адеквате, пью жадно воду из графина и чувствую, глядя на огромный холодильник, как во мне просыпается нечеловеческий аппетит. Я думаю, Балбес будет не против, если я здесь немного похозяйничаю. Открываю холодильник... о, здесь есть реальная тема! Вижу салат с кальмарами, колбасу, сыр с крупными дырками, селедь в майонезе. Ну кетчуп само собой. А в морозильнике нахожу вскрытую пачку пельменей.
   Варить пельмени - это облом. Но отказаться от них - вообще не реально. И я ставлю воду. А пока вскипает вода, я доедаю салат. Пиздатый такой салат. Только побольше майонеза добавляю.
   Я уже чувствовал себя на седьмом, как это говорится, небе, но тут на кухне заваливаются Мар с Борей и, конечно же, им моя затея с пельменями по душе.
   - Идите в жопу, - говорю с набитым ртом. Я настроен охранять свои пельмени, как клушка своих цыплят, вашу мать. Нет, как Цербер своих, свою... ну что там охранял Цербер? Похер. Я Цербер. Меня пробило на жесткий точь, поэтому не надо меня трогать, блин!
   - Не жадничай! - Мар уже весь расплывается в улыбке. Руками выделывает немыслимые узловатые движения, его всего плющит.
   - Ага, - поддакивает этот подлый Боря. Ненавижу его. Ненавижу с тех пор, как этот гад пил из моей кружки сегодня утром... то есть уже вчера.
   - Идите в жопу, - повторяю. Без агрессии, но убедительно. - Поищите что-нить в холодильнике.
   Я засыпаю пельмени в кипящую воду, пересчитываю. Девятнадцать. Ну если хоть одна пропадет! Я смотрю на хищные рожы Мара с Борисом и понимаю, что пропадет, и не одна, если хоть на минуту отвернусь. И я стою рядом с водой, помешиваю, не улыбаюсь.
   - Ты хочешь селедку в майонезе? - спрашивает Марик Бориса.
   - Мало ее тут, еще че-нить есть?
   - Ща посмортрим, man, не переживай.
   А я уже накладываю пельмени в тарелочку, такие кругленькие, одна к одной, аппетитненькие. М-м-м! Оби-ильно приправляю это чудо кетчупом, оби-ильно приправляю майонезом, перемешиваю, отрезаю толстый ломоть черного хлеба, кстати, достаточно свежего, с хрустящей корочкой и сажусь за стол. Марик с Борей едят селедку и убивают меня взглядом. Мысленно они вонзают в меня свои вилки и проворачивают их, проворачивают вместе с кишками... Пидоры безжалостные. А селедки мало для двоих.
   - Дай хоть одну попробовать, - унижается подлый Боря. Подонок, е-мое! - Одну прошу, Макс.
   - Я уже сказал вам куда идти, - огрызаюсь я и проглатываю сразу два пельменя.
   Селедка у них кончается. Они жуют хлеб с кетчупом и продолжают сверлить меня взглядом. Я их ненавижу.
   - Вот сука, - расстроился подлый Боря
   - Ма-акс! - Мар не в силах больше терпеть, он встает и двигается ко мне. Этого я и боялся.
   - Мак, иди в жо... Отдай тарелку! Коз-зел!
   Он выхватывает ее так быстро, что я даже последний пельмень не успеваю зацепить. Выхватывает и отворачивается, начиная пальцами ловить выскальзывающие пельмени.
   - Отдай! - кричу в исступлении.
   - И мне, и мне! Мар! - Боря заметно веселеет. Подскакивает к Мару с протянутыми руками, но тот шарахается от него, ни с кем не желая делиться. Он уже проглотил пельменей шесть или семь. Я невольно считаю каждую им проглоченную.
   - Мар? - Боря в недоумении, он не верит, что их союз так быстро рухнул.
   Мар выскочил из кухни и был, как говорится, таков. Скотина. Мы с подлым Борей (теперь о казался мне несчастным и оскорбленным Борей) стояли посреди кухни.
   - Может еще че найдем? - говорит он сокрушенно и открывает холодильник.
   Я вижу шоколадную пасту, отрезаю себе три куска батона, наливаю теплого чая и намазываю эту пасту на батон. После них уже чувствую себя сытым. Боря нарезал себе колбасы и ел ее даже без хлеба. Отрежет ломтик и в рот, отрежет и в рот. Вот такой он урод.
   Сытый, я поднимаюсь на второй этаж, где темно. Я думаю поспать немного, чтобы набраться сил. Чувствую себя разбитым, но полный желудок вселяет надежду на благоприятный исход. Нахожу постель и ложусь. Закрываю глаза...
   закрываю глаза, расслабляю члены и в тот же момент в комнате начинает твориться черти что, меня куда-то несет, постель начинает вращаться вместе со мной, быстро увеличивая скорость. Кажется, я сейчас взлечу. Меня сметет с постели, словно перышко! Я хватаюсь руками за простынь и зажмуриваю глаза! Боже мой! К горлу начинает подкатывать неумолимая волна с кисло-горьким вкусом. Я расслабляю пальцы и меня уносит в бездну... Я оказываюсь на полу... Встаю и несусь в сортир... то есть в ванную. И не знаю, успею ли я!
  
  
  
  

XVII

   Прошлое...
  
   Мать заварила ему крепкого чая, пока он не остыл после бани. И составила ему компанию. Отец о чем-то разговаривал с Олегом в зале, Макс слышал его неизменные громкие реплики: "И не говори!", "Вона как!". Его откровенный деревенский говор невыносимо резал уши. Раньше Олег подмечал за отцом эту его дурную особенность, но последнее время перестал. Потом Олег с Полиной пошли мыться. Отец вышел вместе с ними добавить в бак еще пару ведер ледяной воды.
   - По дискотеку сегодня пойдешь? - спросила мать.
   - Пойду, - буркнул Макс, глядя в блюдечко с чаем. Пар струился ему в лицо, обдавая ноздри крепким ароматом.
   - Что?
   - Пойду, говорю.
   - Говори громче. И во сколько тебя ждать?
   Мать просто устраивала ему еженедельный допрос, с которым Макс давно уже смирился, но все равно, когда мать заводила старую песню, он выпускал иголки и начинал кривляться, чтобы досадить ей хоть немного.
   - Не надо меня ждать.
   Допив чай, он сразу начал собираться.
   - И куда ты сорвался так быстро? Еще же рано, - недовольно заметила мать.
   - Надо мне.
   - Волосы еще не высохли, ну-ка раздевайся.
   - Мам, блин!
   - Отрастил лохмы. Опять простудишься.
   - Мои проблемы.
   Он натянул шапочку до самых бровей и вышел в сени.
   - Смотри у меня! - напоследок крикнула мать.
   Во дворе Макс оглянулся на баню. Из маленького окна предбанника струился ярко-желтый свет. Макса вдруг обуяло страстное желание увидеть Полю обнаженной. Ведь она совсем рядом, надо только пройти в огород, так как окно из бани выходит на огород, и встать в сторонке. Они не увидит его в темноте. А он увидит.
   Придумал тоже! Блин. А если увидят?
   Максу даже страшно было представить, как бы потом он повел себя перед Олегом.
   Он стоял несколько минут неподвижно, глядя на окно предбанника и не мог прийти к окончательному решению. Страх и желание упорно боролись между собой, и с каждой секундой все сложнее было определить победителя.
   Внезапно дверь в предбанник открылась и из белых клубов пара вышла Полина. Сердце у Макса остановилось - до того ему стало страшно. Но оторвать взгляда от окна ему не хватило сил. Поля стояла обнаженной перед ним, она закурила, не догадываясь, что за ней наблюдают. Она вся искрилась, ее мокрые волосы липли на лоб, грудь часто опускалась и поднималась. О, какая это была грудь! Олегу, паразиту, необыкновенно повезло! По плоскому животу, вниз, к черному треугольнику, стекали капельки воды и пота. Поля показалась Максу воплощением совершенства, идеалом. Он впервые увидел ее во всей красе и был поражен.
   Пока Полина курила, Макс не смел двинуться с места, он боялся пошевелиться, точно стоял на "лягушке", детонатор которой сработает, если он уберет с нее ногу. Он моментально вспотел. Поля курила и о чем-то думала, губки ее подрагивали в полуулыбке.
   - Уже иду! - крикнула она, развернулась и исчезла да деревянной дверью, на прощанье показав Максу бронзовые ягодицы.
   Уже через две секунды Макс несся по улице сумасшедшим шагом, потея от напряжения, руки пряча в карманах. Из-под ворота свитера душно пахнуло дезодорантом вперемежку со свежим потом. Чувство страха развеивалось с каждым шагом, Полина уже никогда не узнает, что он видел ее, и никто-никто не узнает... разве что Васька Лопухов, и то вряд ли. Макс улыбнулся. А хороша она, стерва такая, хороша! Кудряшкину рядом не поставишь. Сто баллов! Макс решил для себя, что какую бы одежду не носила Поля, она ее портит, скрывая самые важные прелести. Надо непременно видеть какого цвета кожа на теле Полины, и впадинку между грудями, и тонкие лучики ключиц, и окружность сосков... Видеть надо все! И старое утверждение, что самая возбуждающая нагота - полуприкрытая, показалось сомнительным. Во всяком случае, к Полине оно не имело отношения. Это точно. Н-да... Олежке, гаду такому, повезло, эх как повезло! Да уж.
   Макс пролетел мимо аптеки, к которой направлялся, погруженный в хаотичные размышления, и шаг его был соразмерен ходу его мысленного процесса. Он мчался, никого вокруг не замечая, то хмурил лоб, то улыбался, судорожно мял карманы.
   Да уж.
   На перекрестке он остановился. Куда это его занесло? Елы-палы! И он посеменил обратно к аптеке, пока та еще не закрылась. Но метров за двести сбавил темп. Презервативы Макс еще никогда не покупал. Теперь он представил, как скажет об этом фармацевту за прилавком... Блин! Аптека закрывалась через восемь минут. Но Максу не хватило духа ускорить шаг. Что там сказать, что сказать? Дайте презерватив? Или дайте мне вон тот презерватив? Ой, бли-ин! Как сказать об этом? Васька Лопухов говорил, что уже покупал презервативы, ничего с ним после этого не произошло, не умер. Но что сказать фармацевту? Подайте вот это?
   У входа Макс остановился, глянул на вывеску, на красную надпись "Аптека" и сделал шаг внутрь. Покупателей не было. Какая-то старушка как раз вышла, как только он зашел, больше никого не осталось. Незнакомая женщина (это тоже очень важно!) в белом халате сидела за стеклянной витриной, листала "Космополитен". Ей было лет тридцать, может даже двадцать восемь. Молодая в общем. Эх, лучше бы это была бабулька какая-нибудь, которая толком-то и не знает, что такое презерватив. Или нет? Бабульки, они все старого закала, не поймут, начнут охать да ахать, мол, куда молодежь покатилась, сопляки этакие, презервативы покупают, боже мой! И хана тогда. А молодая... ей чего? Ей все равно, она все просекает. Выходит, молодая лучше старой. Сто баллов.
   Макс отыскал презервативы на витрине. Выбор оказался не богат, всего три разных коробочки с изображением обнаженных пышногрудых девиц лежали рядом с зубной пастой и зубными щетками. Три коробочки: с ароматом клубники, с усиками, и с ароматом банана. Три. Какую выбрать? А усики для чего? Нет, с усиками не надо - точно. С клубникой тогда, ага.
   Макс повернулся к фармацевту и оказалось, она уже смотрит на него, ждет.
   - Мне... - выдавил Макс, готовясь произнести это дурацкое, трудно выговариваемое слово... - презик... вот этот подайте, за пятнадцать рублей.
   И ткнул пальцем в коробочку с ароматом клубники.
   Женщина подняла левую бровь, но Макс не заметил, чтобы губы ее дрогнули. Она подала ему презервативы, он бросил на кассу пятнадцать рублей.
   Ну вот и все!
   Валиотсюда! :)
   Он сжимал в кулаке презервативы. На упаковке гламурная красотка гладила налитые груди и неестественно длинным язычком касалась одного соска.
   Ничего страшного не случилось. Главное страх побороть.
   Макс спрятал их в кармане и порулил за Лопуховым. Васька ужинал, мать так и скала, он ужинает и даже не позвала Лопухова. Строгая у него была мать, серьезная женщина с хитрыми, узкими глазками, смотрящими на всех с подозрением. К Максу она не питала особых симпатий, относилась к нему с недоверием. Наверное, ей казалось, что именно Макс втягивает ее Васька в разные неприятные истории, что Макс как раз из тех сопляков, проказы которых до добра не доводят и хорошему ее сынка такой не научит. Мамаша не догадывалась, что всегда все было наоборот, что это Васек тянул Макса в свои авантюры, он первым научился курить, первым попробовал водку, мастурбацию и секс. Но он умело пудрил матери мозги и выходил сухим из воды.
   Лопухов вышел минут через двадцать. Макс сидел на лавочке, ковырял соломинкой в подошве кроссовок.
   - Ты че так рано?
   - А дома нечего делать, - Макс зевнул. Бросил соломинку.
   Показать Ваське презики?
   Показать?
   Показать?
   - Я думал ты сегодня никуда не пойдешь, у тебя же брат приехал.
   - Пивка надо выпить перед дискачом.
   - А-а, давай! - Васька сыто погладил себя по животу и рыгнул. - Это я не прочь.
   - Свинтус!
   - Опаньки! Глянь-ка, сюда Кудряшкина чешет... давно ее не видел! Какие люди!
   Макс посмотрел на перекресток, Алька семенила к ним. Макс не видел ее с тех пор, как убежал в прошлый раз, оставив спящей. Потом она уехала к бабушке и только что вернулась. Макс почувствовал, как запылали его шея и щеки. А значит и покраснели. Алька шла навстречу и улыбалась, она давно их не видела.
   - Приветик! - крикнула она.
   - Кудряшка, блин! Значит сегодня бухаем! - Лопухов зашагал ей на встречу. И Макс двинулся за ним.
   Они поздоровались, Макс натянул глуповатую улыбку, слушая, как Алька рассказывает о своей поездке. У бабушки как всегда было скучно и нечем заняться. Тоска черная. Но теперь она дома, вместе со всеми, это по любому надо отметить. Макс поражался, как Алька превосходно себя держит, она вела себя естественно, в надрыв смеялась над новыми анекдотами Васьки и не прятала глаз от Макса, когда он пытался лишний раз не смотреть на нее, отчего-то чесал ладони, не находил шутки смешными.
   - Ты че такой на-пря-женный? - заметил Васька.
   Убью его!
   - У него, наверное, запор, - сказала Алька и снова рассмеялась.
   Макс улыбнулся. Молодчина Алька, не то, что он. А может она разыгрывает перед ними комедию? Как бы она повела себя, не будь здесь Васьки? Наверно, подарила бы ему взгляд полный презрения. Или нет? Назвала бы сосунком или еще как-нибудь.
   - Так может че замутим, на дискач не пойдем, - сказал Васька.
   - Нет, я сегодня дискотеку хочу, - ответил Макс.
   - Да, я тоже, - сказала Алька.
   Они взяли пива в минимаркете, сухариков и сыра и отошли к рынку, где можно было спокойно посидеть на пустых прилавках. По асфальту перекатывались картонные коробки, гудело железо от ветра. Васька жадно присосался к бутылке, залпом опорожнил больше половины и рыгнул. Алька усмехнулась, достала сигареты. Она сидела на высоком прилавке и качала ногами в миниатюрных зеленых кроссовочках.
   - Будет кто?
   Все вытащили по сигарете.
   - Алька, я сегодня все твои желания выполнять буду, - заявил Васька. - В честь твоего приезда, блин! Говори, че хошь?
   - Испонять, а не выполнять, чучело! - Кудряшкина рассмеялась и случайно пнула Макса в коленку. - Я подумаю.
   - Думай быстрее, время идет! - Васька пристроился рядом с Алькой, поставил пустую бутылку на асфальт и достал из пакета еще одну. Лопухов светился от удовольствия, сегодня он претендовал на роль души компании и у него выходило, тем более что Макс думал о своем. Даже не то что бы думал, а пытался не выйти из того состояния, на которое он себя настроил путем долгих размышлений, приведших, в конце концов, к покупке презервативов. Главное теперь не заразиться настроением Лопухова, не оказаться на его волне. Алька смеялась над шутками Лопухова, дергала его за волосы, толкала, но иногда Макс ловил ее вопросительные взгляды, молниеносные, как искры. Сегодня он слишком много молчал и смеялся с принуждением. Пиво пил жадно, не отставая от Лопухова, как будто соревновался с ним или просто хотел напиться.
   - Пойду отолью, - сказал Макс.
   - И я с тобой, - Васька спрыгнул с прилавка.
   - Ты чего коматозишь сегодня? - спросил Лопухов, когда они отошли и уже орошали кучу сырого мусора пивной мочой.
   - Я? Почему?
   - Я ж вижу.
   - Идти пора уже.
   Дискотека проводилась в районном Доме Культуры или просто в клубе - так его и называли. В субботние вечера народа здесь собиралось прилично, небольшой зал заполнялся битком. Редко обходилось без пьяных драк, одинокий милиционер, дежуривший в клубе до половины второго ночи, обычно не вмешивался в разборки подвыпившей молодежи. Но ситуацию контролировал. На всякий случай у него имелась рация, ему уже не раз приходилось вызвать подкрепление. Такое случалось, когда в город приезжало много "неместных", а их всегда встречали с распростертыми кулаками. Был случай, когда морду набили самому менту - однажды паренек дерзнул таки показать свое "я", но это было давно, когда он еще слабо представлял себе, кто в клубе по субботам хозяин. Макс все эти деревенские порядки презирал, пытался не нарываться на местных быков, но те обычно сами искали повода. "Но даже если тебя задели, толкнули, разбили нос, главное не выебываться, замять это дело, обратить в шутку. Это унижение, но в деревне к этому все давно привыкли, сильный всегда унижает слабого. Даже твоя девочка не перестанет уважать тебя после этого, если она хотя бы че-то сечет - говорил Макс. Лопухов вроде бы всегда соглашался, но без Макса частенько попадал в заварушки, и Макс подозревал, что необходимость помахать кулаками у Лопухова - это как зависимость от никотина, без которого курильщик долго не протянет и жизнь потеряет самый цвет.
   Клубный ди-джей, "недоразвитый полупокер-алконафт", как называл его Лопухов, а Макс просто педиком, уже какую неделю крутил на дискотеках один и тот же заезженный диск, что-то вроде "THE BEST! Двигай попой 3", противная попса прочищала мозги песнями типа "Ля-ля-ля, лю-лю-лю, я тебя люблю, люблю!" Но девочкам-малолеточкам это нравилось, собираясь в стайки, или стоя перед зеркалами, они крутили задницами, выбегали на улицу перекурить, в общем отдыхали. Лопухов соглашался с Максом, что паршивая музыка действует на нервы жестче чем ежесубботние нарекания матери перед дискотеками, но сам незаметно притопывал в такт.
   - Пивка б еще.
   - Да.
   Макс посмотрел по сторонам, но Жанку не нашел. В однородной толпе веселых малолеток и бычья, рассевшегося по креслам с кислыми от скуки рожами, отыскать кого-нибудь взглядом было трудно. Зал следовало обойти.
   - Посмотрим кто здесь?
   Макс не рассчитал, что обойти зал первый раз - задача не из простых, если рассчитываешь обойти его быстро. Здороваться приходилось с каждым вторым недоумком, встречающимся на встрече. Почти все здесь собравшиеся были подшофе, теперь каждого тянуло на приключения, острые ощущения, поэтому бычье не стоило раздражать, хорошим тоном считалось подойти к каждому и поздороваться, крикнуть по-приятельски "привет, как оно?", похлопать по плечу (последнее редко удавалось Максу, но все же удавалось, когда ситуация того требовала).
   Пробираясь сквозь эту толпу, Макс высматривал Жанку, но ее тощую фигурку и распущенные волосики нигде не было видно. Корявая видимо еще не пришла. А может сегодня по каким-то причинам она совсем не придет. Подумав об этом, Макс прибавил к своему желанию выцепить КЖанку и довести дело до конца еще пару баллов.
   Где же эта уродина?
   - Тишин сегодня какой-то угрюмый, - сказала Алька недовольно.
   Васька кивнул. Макс обернулся и постарался улыбнуться.
   - Ты кого ищешь? - спросила Алька.
   - Я? Да никого не ищу.
   - Не гони, - фыркнула Алька. Вспышка зеленого света в зале на секунду осветило ее сердитое личико.
   - Скучновато, - протянул Макс.
   - Что? - Заиграла новая песня и слов стало не слышно.
   - Скучно, говорю!
   - А давайте куда-нить махнем, а? - крикнул Васька. - Здесь седня тухляк полный. Ловить понатрии нечего.
   - Не знаю... - протянула Алька и взглянула на Макса. Мол, решай и ты тоже.
   - Не-ет, - ответил Макс. - Я пока здесь посижу.
   - Он че-то задумал, - сказал Лопухов и хитро прищурился. Он стал перемигиваться с Алькой. - Че-то недоброе замыслил браток наш.
   Макс обозлился на Лопухова, но никак не выказал своих эмоций, промолчал. Иначе Васька с Алькой от него не отцепятся вообще.
   "Пора избавляться от этой вредоносной парочки", - подумал он.
   Но вот как не вызывая подозрений избавиться от Лопухова и Альки? Не простая задача, если учесть, что они всегда тусуются вместе, как закадычные дружбаны. Вот, блин.
  
  
  

ОМОН

   На следующий день после вечеринки у Балбеса

   Я сижу в кресле совершенно голый, раскинув ноги, держу в правой руке бутылку голимого, блять, портвейна, а левой медленно почесываю свой курчаво-волосатый живот. Прохладно. Но я потею. С головы до ног потею, каждым миллиметром своего вонючего тела. И все мое внимание обращено на мой вялый болт - сморщенный, крошечный, кривой, он, блять, спрятался в густой поросли паха и не подает никаких признаков жизни. А по телеку идет жесткое немецкое порево, трое тощих парней пялят разукрашенную немку, как три дембеля, хрен знает сколько времени не видевших женщины. Пялят остервенело, со смаком, аж брызги летят, но меня, блять, это не вставляет. Мой болт как лежал на боку, так и лежит, равнодушно глядя на меня одним своим глазом. Ему до этого порева дела нет, ему ни до чего теперь дела нет. Ему и отливать-то в падлу, только приходится.
   Я делаю несколько глотков портвейна. Алкоголь помогает не париться по этому поводу долго. Появляется возможность забыться. Но, чует мое сердце, долго моя печень такого насилия над собой не потерпит, она еще отыграется на моем здоровье.
   Я изучаю свое тело. Меня не зря прозвали Омоном, согласен. Рядом со мной большинство других парней кажется недоразвитыми подростками с атрофированными за компьютерами мышцами. Когда-то давно я следил за своим телом и гордился им. Я три года ходил в качалку. Рита кончала только от одного на меня взгляда. Да, блять! До того как меня прозвали Омоном, она эдак ласково называла меня Арни, типа за сходство со Шварценеггером. Славные были времена. Тогда был кокай-то смысл во всем, не то, что сейчас. Только я этого не знал, не задумывался об этом, просто пялил всех знакомых девочек, пялил в этой самой квартире, на этом диване пялил, и на кухне пялил, и в ванной, и в туалете, и на подоконниках. Кроме того, всегда любил вкусно пожрать, попотеть в тренажерке, вечером встряхнуться в ночном клубе, напиться. Но главное - это девочки. Все остальное - декорации на большой сцене, мишура. Когда девочки становятся не нужны - все декорации теряют цвет и смысл. Если я не могу согреть девочку в постели, зачем тогда часами потеть в тренажерке, зачем ходить в ночные клубы, заранее зная, что интересных знакомств теперь уже не будет?
   Нет, иногда я чувствую какие-то признаки эрекции. Болт начинает меняться в размере, вылезает на свет божий, потихоньку распрямляет свои крылья, будто готовясь неистово закричать: "хотя бы в руку меня возьми!" А потом все заканчивается. Я, конечно, бегу в сортир и начинаю мочалить болт над унитазом, ругаюсь, блять, как не знаю что, а он на глазах теряет форму, прячется. Иногда, о-очень редко, я кончаю и это, мать вашу, как луч света в темном, блять, царстве. Но после этого мне хочется выпрыгнуть со своего восьмого этажа или надышаться газом на кухне. Я вспоминаю, насколько это пиздато - оргазм!
   Я изучаю свое тело. Оно уже не то, что было раньше. Мышцы превратились в желеобразную массу над костями и обвисли, заметно выдался вперед округлившийся живот, почему-то растолстели ляжки и теперь они трутся друг об друга при ходьбе.
   Немка на экране кричит, когда ее начинают пялить в зад. Но ей быстро затыкают рот двумя болтами. Вот так детка. У нее тощая задница, но симпотная. Отхлопать бы такую!
   Когда Рита с воплями прогнала меня, я думал, что это конец наших отношений. Она, наверное, и сама так думала первое время. А потом заявилась ко мне и дала понять, что соскучилась по здоровому, сладкому сексу. Ей нравилось, как я ее трахал, блять, очень даже нравилось. Да и мне тоже. Она спрашивала меня: "Арни, в чем дело?", даже вспомнила мое старое прозвище, ебты, а я лишь плечами дебильно пожимал. Ей казалось, что у меня только на нее не встает, и до ее тупого сознания не могло дойти, что дело не в этом. Она добивала меня вопросами типа: "может я делаю что-то не так?" Но чем больше я посылал ее на хуй, тем сильнее она не хотела уйти. Вот такие существа эти бабы. Она почему-то была уверена, что поднимет мой болт, чего бы ей это не стоило. Мы шли в постель, и моя Рита устраивала настоящие представления. Она действительно старалась. И как же хреново я себя чувствовал, не видя и признаков эрекции! Она танцевала передо мной, соблазнительно крутила задницей, вытворяла страшные вещи, от которых нормальный мужик взорвался бы как вулкан, а мне становилось только хуже от собственного бессилия. Вот, блять! Рита приходила несколько раз, а потом плюнула мне в рожу, назвала импотентом и больше не появилась. А после этого я узнал, что она завела себе нового трахателя. Вот тогда-то я конкретно подсел на алкоголь. Если бы не он, я бы уже давно наложил на себя руки. Хотя мне противно даже дотронуться до себя, не то, что руки накладывать. Блять. А врачи продолжали мне что-то гнать на счет какой-то перенагрузке и еще каких-то врожденных проблемах - в общем суть была одна - мне конец.
   От портвейна клонит в сон. Зеваю. Смотрю на немку, потом на болт, потом снова не немку, потом снова на болт. Скучно.
   Пытаюсь найти пульт, чтобы выключить порнуху, но пульт выскальзывает из моих пальцев и падает на палас. Поднять его в лом, поэтому я просто закрываю глаза и откидываю голову назад, на пологую спинку кресла. После немки покажут совершенно отвратных черномазых лесби. У меня и раньше на них вставал.
   Отключусь на пару часиков, а там, ближе к вечеру, позвоню Мару и пробью о планах на вечер. Не могу целые сутки сидеть дома, даже когда не хочу никого видеть. Тем более что Мару, блять, от меня что-то нужно. Наверное, хочет, чтобы я снова сегодня прикрыл его задницу. У нас с ним последнее время всегда так, Мар делает деньги, а я прикрываю его задницу.
   Я уже засыпаю, но все равно слышу, как истошно стонут две черномазых лесби, и невольно представляю, как эти две кобылы трутся друг о друга. Но пульт далеко, чтобы убавить громкость.
   Забытье - вот лучший наркотик. Оно позволяет развеять на время все твои несчастья, без исключений. Когда я в забытье, меня ничто не тревожит, я даже не хочу выпить. А это нечто! И вот я постепенно впадаю в это самое забытье, медленно погружаюсь в него, как в теплую ванну и все вокруг растворяется. И я уже не слышу стонов противных лесби, а когда я проснусь, кассета уже кончится, будет тихо.
   Только я перестаю чувствовать окружающий мир, как незнакомый резкий звук рушит все вокруг, и я вздрагиваю как от удара плетью по голой жопе. Я подскакиваю, расплескивая остатки портвейна, и понимаю что это за звук. Кто-то звонит в дверь. Вот блять, а!
   Я поднимаюсь и медленно иду открывать. Понятия не имею, кто бы это мог быть. Включаю свет в прихожей. И уже перед тем, как открыть, вспоминаю, что иду совершенно голый. Разворачиваюсь назад, напяливаю дырявые трико и после этого открываю. Передо мной стоит незнакомый тип. Какого хрена ему надо? Ошибся? Нет, он называет мое имя и заявляет, что нам надо поговорить. Я подозрительно на него смотрю и пытаюсь врубить, что это за мудак, выглядываю за его спину, но за ним никого нет. Наши весовые категории просто несопоставимы, опасаться нечего (если у него только пера нет в кармане), в случае чего я сломаю его как куклу, поэтому пропускаю в квартиру. Наверное, он от Марика, сейчас передаст мне какую-нибудь херь, за которой Мар не рискнул ехать сам. Если это действительно так, мне похер. И Мар это знает, вот и пользуется.
   Этот тип проходит в комнату, когда он поворачивается ко мне лицом, я вижу по его губам, что он мне уже что-то лечит. А я не слышу его слов. Меня это даже пугает. Неужели я оглох? Но оказывается я просто в ступоре, и слова я слышу, только совершенно не понимаю их значения, и они воспринимаются мозгом как обыкновенный шум.
   - Помедленней, - говорю. - Давай еще раз.
   А сам грохаюсь в кресло и смотрю на него в упор. Странный тип. Одет прилично, и вроде выглядит почти растерянно. Че ему надо?
  
  
  
  

МАР

   На следующий день после вечеринки у Балбеса

   - Послушай детка - говорю эдак немного свысока. - Ладно, ладно, больше не буду тебя так называть.
   По...
   Подожди... хорошо... я слушаю!
   Да.
   Да...
   Угу.
   Хо-ро-шо!
   Ну и что? Что я могу сделать, если у тебя нет ни одной нормальной подруги?
   Вот только не надо ставить мне в пример твоих гребаных подруг, ладно? Я не твоя подруга.
   Да уж! Смешно!
   И что дальше? Что ты нашла в этих фригидных стервах?
   Очень хорошо. Угу.
   Теперь я сказать могу? Я тебя честно выслушал, дет... куколка...
   Еб, тогда как мне тебя называть? По имени? Крошка, да это же скучно. Хорошо, хорошо, Алина. Так нравится? Ну слава богу. Так вот...
   Я не кричу!
   Блин, буду говорить тише. Только не сердись. Теперь могу я сказать? Тогда помолчи минутку и послушай. Так вот, до твоих подруг мне дела нет, нравится тебе это или нет. Мне на них насрать просто. Нет, я бы на них даже срать не стал, я их просто не вижу. Не существует их. Вот. И то, что они все хором поздравили тебя вчера с днем рождения нифига для меня не значит. Уважили, ну и молодцы. А ты, типа, обиделась, что я тебя не поздравил с этим хреновым праздником.
   Да нет, елы-палы, не именно твой день рождения - хреновый праздник. А вообще все дни рождения дня меня - полная хуйня. И я не понимаю, что люди нашли в этом дне.
   Какая, нахрен, разница?
   Что, в этом дне заключена какая-то сакральная тайна? Или еще что-то? А? Мне кроме своего на все остальные дни рождения похер. И на твое и на все-все-все остальные.
   Нет...
   Нет, не перебивай. Я не эгоист. То есть я эгоист, конечно, как и все нормальные люди, но я это... другое хотел сказать. Мне свой день рождения не безразличен только потому, что я должен знать, когда мне исполнится двадцать два года, когда двадцать три, когда двадцать четыре и так далее. Вот и все. Больше в этом дне нихрена нет. Поэтому в том, что я забыл вчера тебя поздравить ничего страшного нет, и не надо мне по этому поводу капать на мозги. Договорились? Лады.
   Что? Подожди, Алина, Алина!!!
   Дура, ебты, повесила трубку.
   Сама ведь перезвонит позднее.
   Док, поправь меня если я не прав, но бабы - это такие мозгоебки, которые всю душу измотают. А где тебе приют и теплое пристанище для измотанной души? Где покой и ласки на ночь? Хрена-с два!
   Большей всего терпеть в ней не могу меркантильность.
   Ладно, проехали.
   Теперь дела. Скоро Ацтек подвалит. С ним надо дела утрясти. По-моему он недоволен. Нет, я походу недооцениваю Ацтека, он просто взбешен: пахнуло горелым, а этот пидор горелого не любит. Все это дерьмо меня тоже начинает порядком напрягать, док. Оно ни как не вяжется с моими гедонистическими принципами, если хочешь.
   А дело было так. Наступает такой момент в бизнесе, что-то вроде взросления, док, когда тебе становится лень особо напрягаться и суетиться самому, как было раньше. И ты думаешь, что бы такое сделать, чтобы бизнес продолжал работать, ты продолжал получать бабки, но без активного твоего вмешательства? И вывод напрашивается сам собой - надо расширяться! Для начала перепоручить свои обязательства новому челу, а самому заняться более глобальными вопросами, которые не требуют излишней физической активности. Так я решил, что мне нужен новый чел, которому я смог бы довериться. Одно из моих важнейших требований - он не должен быть наркоманом. Наркомана в партнеры лучше не брать, ничего хорошего из этого не выйдет. Я вообще не советую иметь с ними дело, ненадежные они. Ты последний мудак, если доверился наркоману. Кроме этого основного требования никаких других я не выдвигал. Ну, разумеется, док, чел должен быть моим знакомым.
   В общем, пока я думал над этим вопросом, на горизонте появился Крючок. Появился и стал ныть, зараза, как у него хреново с делами, какой он бедный и несчастный. А в доказательство стал выворачивать свои карманы на своем костюмчике. Крючка я знаю еще со школы, но мы никогда не тусовались вместе. Но, типа, всегда здоровались, если встречались, обменивались несколькими словами и прощались. Так случилось и в этот раз, когда я встретил Крючка в универсаме, но распрощаться быстро не получилось - он предложил дернуть пивка и я согласился. Тут он и рассказал свою, еб, историю, как у него все хреново. Крючок видимо давненько пронюхал чем я занимаюсь и решил погреть руки. Он говорил, что срочно ищет подработку, говорил, что у него есть кое-какие должки перед очень нехорошими ребятами и ему срочно надо с ними рассчитаться. За что он заслужил такие почести, Крючок промолчал. Он разводил базар, а я смотрел на этого типа и думал, подходит он мне или нет. Я знал, что Крючок покуривает травку, он настоящий ценитель, но он не наркоманом - и я поставил ему первый плюсик в моем списке на годность. И он был из числа моих знакомых, пусть не самым близких, но все же в рамки моих требований вписывался. Я поставил ему второй плюсик. Он все трещал и трещал без умолку, глядя в пивную кружку. Я не мог с уверенностью заявить, что доверяю ему, док, но на тот момент я почему-то решил, что доверяю. Растерянный вид Крючка подействовал на меня, и вопреки всем моим опасениям мне захотелось ему помочь. Но я ему тогда ничего не сказал в баре, мы просто посидели, выпили еще по одной кружечке пива (я угощал) и разошлись. Все-таки я не первый день банчу травку на улице и уже давно понял, что важные решения спонтанно не принимаются. Я взял таймаут.
   Кроме Крючка у меня было еще несколько кандидатур, но все по каким-то причинам меня чем-либо не устраивали. Один живет слишком далеко, другой наркоман, хоть я и считаю его своим другом, третий вызывал сомнительное доверие. Короче, док, найти себе дилера оказалось совсем не простой задачкой. А париться долго меня не вставляло, это утомительно, я бы сказал. Поэтому неделю назад я позвонил Крючку, назначил встречу и сделал ему деловое предложение. Ясное дело, Крючок согласился. Он замучил меня бесконечными вопросами и своей болтовней. Мы договорились встретиться на следующий день за гаражами у самых оврагов Печор, не далеко от моего дома. Там я передал Крючку полкило травы. С расценками он уже был знаком, я сказал, какую сумму он должен мне за товар, и мы распрощались. Через три дня, то бишь в четверг, он должен был мне перезвонить с первым отчетом. Но я сам позвонил в среду и Крючок сказал, что дела уже набирают оборот, типа, все ништяк. И кроме тех клиентов, которых подкинул я, у него уже появились свои. В четверг он повторил тоже самое. А в пятницу не взял трубку. В субботу тоже. Тут я немного занервничал, основания появились. В воскресение, как только вернулся от Балбеса, я позвонил Крючку домой. Он еще спал, долго не отвечал. Его голос мне сразу не понравился. Как только он узнал меня, стал лечить, что весь товар у него забрали те самые ребята, которым он задолжал, типа, в качестве уплаты долга. Приплыли, док. Я сел в ахуенную лужу. Крючок что-то хныкал в трубку, но и дураку ясно было, что мои деньги он если и вернет, то не скоро. И я бессилен что-либо сделать, чтобы вернуть свои бабки. Конечно, я мог бы попросить Омона разобраться в Крючком, но я хочу утрясти дело по мирному, не люблю жестокости, не выношу ее. Это моя личная слабость, но что с этим можно поделать?
   А вот с Ацтеком как быть я еще не решил.
   С Ацтеком будет сложнее. На нервах я ему сразу все карты выложил, сболтнул, что вляпался в такое говно. А травка-то была Ацтекова, я за нее еще не расплатился. Он мне по старой дружбе товар на реализацию дает. То есть давал, теперь-то вряд ли.
   Три часа ровно, вот-вот подвалит. Угу.
   ...а вспыльчивый как бес, сейчас заварит кашу, еб.
   Я достаю из кармана ультракаиновую пипетку и плотно забиваю ее сальвией. Прикуриваю и смотрю на город. На улице душно и тихо. Внизу какая-то клюшка выбивает половики, и эхо глухих даров разносится по всему микрорайону. У магазина "24 часа" озадаченно крутится дядя Гриша, безработный алкаш. Тут-там появляются редкие прохожие, и я слышу обрывки чужих голосов, обрывки чужой жизни. Мне начинает грезиться, что я стою на своем балконе вне времени, над реальностью и могу созерцать, словно бог, без вмешательства, но не без этой возможности, на людей внизу. Они всегда внизу, а я всегда наверху. Людей много, а я один. Судьба их - мозаика. Моя судьба - мрамор. Я - бог. Я один, потому что нет равных мне. Я могу все, но мне ничего не нужно, все человеческое меня не прельщает, все материальное - суета и напрасная трата времени. Да и само понятие "напрасная трата времени" - человеческое понятие, так как богу тратить нечего. Я могу сделать ВСЕ, но я НИЧЕГО не делаю, в этом нет никакого смысла, и Я ЭТО ЗНАЮ. В просторах вселенной не существует СМЫСЛА, одно движение подчиняется силам другого движения и порождает новое. СМЫСЛА вообще нет, это я его выдумал, чтобы дать человеку стимул его искать.
   ...кажется, я загнался, док. Я вздрагиваю, услышав звонок в дверь. Ацтек?
   Открываю.
   Ацтек.
   Он проходит в квартиру; лицо хмурое, две верхние пуговицы на рубашке расстегнуты, рюкзак тяжелый - не знаю, почему обращаю на это внимание.
   Ацтек все уже знает, напоминаю себе. И пиздеть ему - занятие рискованное. Он парень нервный. Лжи не любит, поэтому с ним лучше на чистоту. В принципе, я уже знаю, как поступлю. Вопрос только в том, сколько времени даст мне Ацтек, чтобы вернуть бабло.
   - Меня кинули, кинули, понимаш? А ты виноват! - Ацтек втирает в меня каждое слово, точно скипидаром по жопе мажет.
   Я киваю.
   Я на отходосах, тело физически устало за последние несколько дней и психологического перенапряжения оно просто не перенесет. Мне нужен реальный расслабон, док.
   - Он знал, что ты на меня работашь?
   - Кто?
   - Крючок.
   - Нет.
   - Не-ет?
   - Нет.
   Ацтек очень тщеславный хуй. Я его, кажется, обидел. Он продолжает меня парить, типа, как я его подставил и все такое. А мне что-то все хуже и хуже. Дело дрянь.
   - Man, это мой прокол, я тебе бабки верну, только дай время.
   - Время? - У Ацтека рожа широкая, как мяч, волосы редкие-редкие, так что череп видно, уши проколоты, но серьги он давно перестал носить, хотя дырки не зарастали.
   - Конечно, сразу я не могу расплатиться, - мямлю.
   Он думает, что это я обосрался перед ним от страха и смягчается. Такой Ацтек говнюк тщеславный.
   - Ты меня так подставил и еще отсрочки просишь? - пыхтит он.
   - Ну да.
   - Че-о ну да?
   Мне не кажется, что я подставил Ацтека. По-моему проблемы возникли только у меня, а не у него, так чего концерт этот устраивать? Но я с Ацтеком не спорю, чисто с дипломатической точки зрения этого лучше не делать.
   - Я за неделю тебе все верну, обещаю. Только мне еще товара надо, у меня все кончилось.
   - Еще това-ара? - Ацтек краснеет, его проколотые уши оттопыриваются. Он крепко сжимает подлокотники кресла, они вот-вот треснут. Парень на взводе.
   - Man, за неделю точняк верну.
   - Неде-елю?
   Его заело что ли? Он все время меня переспрашивает. Уже хочется послать его куда подальше. У меня голова раскалывается, а этот придурок сейчас лопнет от напряга.
   На секунду мне кажется, что я все это сказал вслух. Но, судя по реакции Ацтека, в том смысле, что он еще не бросился бить мне рожу, это не так. Я облегченно вздыхаю. Ведь чуть штаны не замочил.
   В какой-то степени я благодарен Ацтеку и даже Крючку. Представляешь, док, обоим благодарен. Они помогли мне наконец осознать, как мне все это осточертело, еб! Я давно устал, очень давно, но как-то слишком долго не придавал этому значения. Будничные передряги постоянно отвлекали от мысли, что я ЗАЕБАЛСЯ. Мне надоело видеть тупые рожи торчков, мне надоело самому торчать, мне надоело видеть Ацтека и потакать его тщеславию, чтобы получить товар вперед, надоело постоянно быть настороже и оглядываться на каждом повороте, если в моем рюкзаке лежит на сорок тонн травы. В общем, ВСЕ надоело. Я устал. А не пора бы уже осуществить свою Мечту, док? Ведь именно она позволяла продержаться столько времени и так долго откладывать мысль об усталости. Я подкопил достаточно денег, чтобы реализовать задуманное.
   - Я устал, - говорю.
   - Что?
   - Устал, Ацтек. Все, нах.
   - Зачем? - он не врубает. А я и не надеялся. Улыбаюсь кисло.
   - А-а, ладно! - Он махает рукой, немного растерянно. А голос его стал тише, напряженные нотки исчезли. Он хоть и не понял о чем я, но проникся моим настроением. Ацтек, наконец, увидел, что мне совсем хуево. - Знаш, это... ладно... за неделю вернешь. А за товаром завтра подкатывай. Ok? Разрулим ситуацию, не ссы.
   Я пожимаю его руку, типа, в благодарность. Ацтек доволен.
   - У тя пиво есть? - спрашивает.
   - В холодильнике вроде была пара банок.
   - Ща принесу.
   Мы пьем пиво, меня конкретно клонит в сон. Колбасит просто. Ацтек тоже молчит, он обычно не разговорчивый man. Помолчать так приятно иногда. А помолчать вместе еще приятнее, но не с каждым это удается. А вот с Ацтеком удалось. Он, кажется, тоже понимает, что мы и так за свою коротенькую жизнь уже слишком дохера всякого наговорили. Но должно же быть какое-то равновесие, баланс что ли, елы-палы. Мы просто обязаны его сохранить, поэтому иногда следует заткнуться и помолчать, может умные мысли, наконец, придут в голову. И вот я вспоминаю свой последний разговор с Алиной, я наговорил больше, чем следует. Глупец. Ведь ничего стоящего не сказал, просто работал языком, порол чушь, как всегда. 99,9 % всего мною сказанного - ахинея, пустой звук, треп. А оставшиеся 0,01% под большим сомнением. 0,01% - это мои мысли о Мечте. Док, на самом деле, Мечта - это все что у меня есть. Я о ней еще никому не говорил, но она живет во мне, такая маленькая, слабая, беззащитная. На нее вся надежда, бля. Вся.
   - Я, Мар, если бы не первый день тебя знал... - Ацтек щерится, отчего его лицо становится еще круглее и лукавее. Но глаза его все же остаются холодными, как железо. - Ну ты понимаешь... Тут все серьезно, братишка, сам знаш.
   - Я тут подумал, - говорю и делаю паузу.
   - Подумал что?
   - Подумал завязывать с этим, man.
   Ацтек усмехается.
   - Я серьезно. У меня бабок хватит, я скоро свалю, - говорю и смотрю Ацтеку прямо в глаза, чтобы он понял, что я не шучу. Он первый, кому я об этом говорю. Наверное, потому, что дела всегда прежде всего. Для порядка.
   - Куда?
   - Подальше.
   - Надолго?
   - Надеюсь, что насовсем.
   - Хм-м. Главное долгов не оставляй, - говорит он. - Чтобы тебя не искали.
   И хохочет.
   - Не беспокойся по этому поводу.
   - Так куда ты намылился, братишка? - Ацтек достает сигареты и начинает прикуривать прямо у меня в комнате.
   - Стой, стой, - говорю. - Давай на балконе,
   - Как скажешь.
   Мы выходим на балкон. Он курит, я просто стою рядом. Сигареты я уже около года не курю.
   - Ну так куда?
   - Туда где нет людей, - отвечаю. Он думает, это шутка, а я на полном серьезе. - Только я и лоно природы, натуральное хозяйство, самопознание, незаметное течение времени, покой.
   - В натуре?
   - Угу.
   Ацтек ржет, я ему не мешаю. Это моя Мечта, и я ни с кем не собираюсь ее обсуждать. Ну разве что с тобой, док.
   - Ну-ну, - Он качает головой. - Все равно не въезжаю.
   - А зачем тебе?
   Все же есть такие вещи, о которых с людьми лучше не говорить. Чтобы Ацтек меня понял, ему придется долго объяснять, а я не хочу. Да и консенсуса с ним мы вроде бы уже достигли, не пора ли ему свалить?
   Когда Ацтек наконец-то уходит, я набираю Алину и прошу прощения за то, что вчера как последняя скотина забыл поздравить ее с днем рождения.
   Вот.
  
  
  

***

  
   Прошлое...
  
   Вот, блин. Как избавиться от Лопухова с Алькой? Он выйдет на улицу перекурить, они за ним, он пойдет за пивом, Васька кричит, взять и ему тоже. Алька уже догадывалась: Макс что-то задумал (да я и Лопухов тоже), он понял это по тому, как недвусмысленно она смотрела на него и пожимала острыми плечиками, когда он к ней обращался.
   - Ему с нами скучно, - сказала Кудряшкина не без обиды.
   - Его не поймешь, - согласился Лопухов.
   Между тем он оглядывал зал, но Жанку не видел.
   Или она сегодня не придет?
   Пиво проносить в ДК не давали, поэтому они встали недалеко от входа и закурили. На улице казалось очень свежо и прохладно после душного зала, шумели листья кленов над головой и глухо доносилась музыка. Васька вытер рукавом взмокший лоб, зажигалкой открыл себе и Альке "Окское". Макс пива не захотел, от его вкуса уже воротило, и он устал каждые десять минут бегать в уборную. Пока они стояли, к ним подошли еще двое: Петька Захаров с братом Вовкой. Потрещали о том о сем, глотнули пивка на халяву, стрельнули по сигаретке и отвалили. Вот у них бы спросить про Жанку, подумал Макс, они ее хорошо знают, в одном дворе живут.
   - Пойдемте уже танцевать! - сказала Алька, как только пиво у нее кончилась. Она повертела пустую бутылку в руках и поставила ее на асфальт.
   - Жарко там... погодь еще, - сказал Макс. - Хочешь мое пиво?
   - Не-ет.
   Макс все время незаметно поглядывал на парадный вход в ДК, он стоял так, чтобы не вызывать этим подозрений. Но Жанку Корявую он сегодня уже не надеялся найти. Время подходило к двенадцати, через час с небольшим дискотека закончится, народ потянется по домам.
   Черт!
   - Ты че такой дерганый сегодня, - сказала Алька. - Максим!
   - Дай сигаретку, у меня кончились, - ответил он и улыбнулся, представляя, как глупо сейчас выглядит.
   - Васек! Лопухов! - выкрикнул кто-то сзади. Из-за темноты невозможно было понять, кто это. Голос тоже показался незнакомым.
   - А? - Лопухов обернулся. - Косой, ты чтоль?
   - Я. - Белобрысый парень выскочил как ошпаренный, белая футболка прилипала к его взмыленному от пота телу. - Сейчас махаловка будет. Сейчас!.. Там трое лысковских нарвались... на Саню Семенова. Их пи...ц!
   - А кто там из лысковских? - деловито и очень серьезно спросил Васька, сунув руки в карманы. Азартный огонек заплясал в его охмелевших глазках.
   - Ты одного знаешь. Сорокин Вано.
   - Бля... а где они?
   Но ответа ожидать от Косого не пришлось, в это время дверь из ДК распахнулась и на улицу вывалилась целая толпа разгоряченных подростков. Макс услышал свирепую ругань Сани Семенова. Трех лысковских подталкивали за ним, они еще огрызались, но смотрели на окружающих затравленно. У одного густо капала из разбитого носа кровь, его друг, дохлячок в майке "Адидас", старался ему помочь, но его все время грубо подталкивали вперед. Толпа направлялась за ДК, туда, где обычно проводились разборки. Там была укромная неосвещаемая площадка.
   - Стойте здесь! - крикнул Васька и бросился к толпе как оголтелый.
   - Вась! - крикнула Алька. - Стой!
   - Вот дурак, - сказал Макс.
   - Ну хоть ты не беги никуда, мне же страшно! - сказала Алька. Она схватила его за руку, опасаясь, что Макс ринется вслед за Лопуховым. Но Макс никуда и не собирался бежать. Пьяные разборки не заводили его как Ваську, напротив, он опасался этих заварушек, дыхание спирало, колени неприятно сводило, когда он находился рядом с обезумевшей от алкоголя толпой. Не редко драки заканчивались кровопролитием, Саня Семенов, уже имевший условную судимость за угон, в ярости мог пойти на любую крайность. Если бы не его папаша, Саня давно бы уже сидел, но в местных политических кругах, Семенов-старший имел крепкий авторитет. Он без усилий отмазывал сынка и тот продолжал чудить в свое удовольствие. Природа наделила Саню высоким ростом и крепким, почти богатырским торсом, ему и без папаши "не в облом" было постоять за себя, но он не мог отказать себе в удовольствии посорить деньгами перед дружками, выкинуть фокус, на который не многие решатся, например, выбить витрину магазина, в котором его плохо обслужили, помочиться на неудобно припаркованную машину, или в одиночку наехать на целую компанию, зная, что и пальцем его не тронут.
   Алька с опаской проводила толпу, в которой исчез Лопухов. Из самой ее гущи раздавались яростный выкрики: угрозы и оскорбления.
   - Сюда его! Сюда! - рычал взбешенный Семенов.
   - Саня дай, бля!
   - Иди на! Где они!
   - У-У-У!!!
   Толпа свернула за угол и сразу стало спокойнее и тише. Только не позволяло расслабиться то обстоятельство, что Лопухов исчез вместе с толпой, и неизвестно было, в каком состоянии он вернется. Обстоятельство это не только не позволяло расслабиться, оно напрягало. Макс мысленно ругал Лопухова, ведь получалась, что эта разборка коснулась и его лично, но, в отличие от Васьки, ему не было никакого дела до других ее участников. Ваську он мог с уверенностью назвать своим другом, но больше никого, остальных он, напротив, презирал, такие, как Семенов, вызывали лишь негодование в его душе. Единственное желание, которое испытывал Макс, когда вокруг начинались пьяные распри с бутылками в руках, это оказаться где-нибудь подальше, чтобы какой-нибудь пьяный урод случайно не задел его. Иных эмоций, даже жалости, он не испытывал.
   Они закурили с Алькой, и как прикованные, смотрели на угол старого ДК, за которым исчезла толпа. Иногда из-за него доносились громкие выкрики, кто-то выбегал и снова исчезал в темноте. Для многих здесь дискотечные разборки стали необходимым впрыском адреналина, чтобы не потерять вкуса к жизни, к ее повседневности и мало оплачиваемой работе в комбинатах и на молочной фабрике. Поэтому каждую стычку смаковали до последнего, делали ее значимой в глазах окружающих. Здесь самое страшное оскорбление было личное оскорбление. За это могли убить.
   Наконец из-за угла вышли обратно к свету парадного входа Семенов и его свита "шакалов", не отстававших от него ни на шаг. Они выглядели победителями, еще бы, иначе и быть не могло. Семенов часто сплевывал, говорил мало, чаще ухмылялся и вытирал рот расстегнутым рукавом рубашки. Вокруг него крутились его дружки с горящими от возбуждения глазками, настоящие фанатики, они живьем сожрут человека, если их только натравить. Они еще не успели выместить всю свою злобу, вечер требовал продолжения. Об этом они и говорили.
   Лысковских ребят было не видно, Лопухова тоже.
   - Где он? - спросила Алька. - Не видел?
   - Нет, - ответил Макс.
   - Пойдем посмотрим. - Алька дернула его за руку. - Быстрее.
   Она потянула его за угол.
   - А-аль!
   - Живее!
   Алька иногда поражала его своей смелостью. Она, конечно, знала, что девчонок обычно не трогают, но в пьяных склоках произойти могло всякое. Они свернули за угол. Какой-то подонок утюжил неподвижное тело в траве и ругался. Его щуплый контур ясно очерчивал прозрачный лунный свет. Это был еще один "шакал" из окружения Семенова, ему не противно было питаться объедками с хозяйского стола, поэтому он с эйфорией мудохал одного из лысковских, уже давно не сопротивляющегося.
   - Эй, хватит! - крикнула Алька. - Оставь его!
   - Что? - парень вздрогнул и обернулся. В голосе его почувствовался собачий страшок.
   - Иди на... сучка! - огрызнулся он.
   Можно было подумать, что Альке этого хватит, но она не унялась. Мельком глянув на Макса, она бросилась на "шакала" сзади и вцепилась ему в шею. Макс почувствовал, как сводит от страха его колени...
   - Еп!.. Сука! - выкрикнул "шакал" и резким движением сбросил с себя Альку. Она упала в траву, взвизгнув от боли, и интуитивно перекатилась подальше от подонка, который уже шагал в ее направлении. - Та че, ваще?!! Ваще, а? Че творишь? А?
   Он уже замахнулся, когда Макс сшиб его своим телом. Они упали и перекувыркнулись. Сухие сучья полоснули по бокам. Макс оказался сверху, и чтобы не дать противнику прийти в себя, вцепился ему в лицо и стал отчаянно царапать ногтями. "Шакал" взвыл от боли и задергался всем телом. Несколько раз он вскользь угодил Максу по голове, потом как-то извернулся и пихнул его в пах. Макс охнул и ослабил хватку, этого хватило, чтобы "шакал" вырвался. Через секунду он уже удирал, как ошпаренный, за своими дружками.
   - Вставай, вставай! - взмолилась Алька, помогая Максу. - Живее!
   - А где же Васька?
   - Не знаю... его тут нет, - сказала Алька. - Бежим, бежим.
   Парень, которого добивал "шакал" закашлял и перевернулся на спину. Макс разглядел во мраке его лицо, покореженное гримасой боли. Кровь из размозженного носа залила подбородок, липкими струйками стекала на шею и впитывалась в майку. Он прерывисто дышал и, не мигая, смотрел безумными глазами в небо.
   В нескольких шагах от него кто-то зашевелился и сел на колени, сплевывая.
   - Где Борян? - просипел этот парень. - Левка, где Борян?
   Тот, что таращился в небо, Левка, ничего не ответил.
   - Борян! Боря-ан!
   - Бежим! - взвизгнула Алька.
   Они бежали так долго, на сколько хватило легких, когда остановились, оглянулись назад - тихо. Можно перевести дыхание. Сели на обочину. Алька сидела как неживая, ее глаза на взмокшей от бега коже горели как два фонарика и часто мигали. Макс упал спиной на землю и задышал полной грудью. Трава защекотала уши, от разгоряченного тела пахнуло потом, волосы слиплись и теперь топорщились в разные стороны. А на небе, как рассыпанный по столу сахар, светили звезды. Парень тот, Левка, видел тоже небо несколько минут назад...
   - Ничего сегодня выдался вечерок, - выдохнула Алька и улеглась рядом с Максом, прижавшись к его плечу. Ее кудряшки упали ему на лицо. Страх отпустил ее и она слегка улыбнулась.
   - Да, - протянул Макс. - Звери... звери они.
   - Хуже, - согласилась Алька.
   - Я их ненавижу. Зверье!
   - Надо Лопухова искать. Куда он делся?
   - Ага. Только отдохнем... Чуть-чуть.
   Макс лежал неподвижно, тело еще напряженно гудело после бега, мысли лихорадочно крутились вокруг Васьки и... Жанки Корявой. Планы на вечер неожиданно рухнули из-за пьяной разборки Семенова. Если бы не дурацкая инициатива Лопухова вмешаться, все наверняка сложилось бы иначе. Никакого отношения к этой драке они не имели, но Васька умудрился втянуть их и теперь неизвестно какими последствия все это обернется. В округе все друг друга знают и "шакал", которого Макс повалил на землю, конечно же настучит своим дружкам.
   А как же Жанка? Забыть? Нет, теперь Макс еще сильнее хотел довести дело до конца, а преграды на пути только оживили в нем интерес.
   - Надо идти, - сказала Алька, поднимаясь.
   Окольными путями они вернулись к ДК. Дискотека должна была вот-вот закончиться, народ скоро потянется по домам. Они остановились поодаль, в тени парка, выглядывая Лопухова. Но Васьки не было видно. У входа в ДК курили несколько парней, девушки стояли отдельными стайками. В основном это были малолетки, некоторые из них уже собирались домой.
   - Он сюда уже не вернется, - сказал Макс. - По домам пора. Давай я тебя провожу.
   Алька нехотя согласилась.
   Они повернули назад и вышли на узкую асфальтированную дорогу, ведущую через рынок к почтовому отделению, от которого до Алькиного дома было рукой подать.
   - Все будет нормально, - говорил Макс. - Лопухов, сто баллов, уже дома сидит.
   Алька кивнула. Дорога была темная, ни одни фонарь почему-то не работал и он не видел ее лица. У почтового отделения они повернули налево. Днем отсюда уже видно дом Альки.
   - Стой! - прошептала Алька и задержала Макса.
   - Что?
   - Тише. Там кто-то сидит!
   - Где?
   - Уйдем с дороги! - Алька потянула Макса за собой. На обочине они встали за долговязую липу.
   - Я никого не видел.
   - Там на лавочке кто-то сидит...
   - Думаешь, эти уроды нас ждут?
   - А кто же еще?
   Макс высунулся.
   - Ничего не вижу из-за этих кустов.
   - Я тебе точно говорю, я видела огонек от сигареты, - настаивала Алька.
   - И что теперь делать? До утра гулять? Он там один?
   - Не знаю. Я видела одного.
   - Блин.
   Макс сел на колени и устало обхватил голову руками.
   - Давай так сделаем, - сказал он. - Я сейчас один мимо пройду, гляну. Если засекут, я умотаю. А ты домой проскользнешь.
   - А если догонят?
   - Меня? - Макс невесело усмехнулся. - Я в классе быстрее всех бегаю.
   Он посмотрел Кудряшкиной в глаза, в темноте они слабо поблескивали и быстро проговорил, пока не передумал:
   - Все, я пошел. Сиди здесь.
   - Ну Максим!
   Он вышел на дорогу и своей обычной походкой пошел вперед. Не поворачивая головы, он смотрел на подъезд и лавочку, на которой Алька кого-то сумела разглядеть. Ни в одном окне уже не горел свет, было темно, как в погребе. Макс уже был напротив подъезда, но так никого и не увидел. И даже голосов никаких не слышал. Он засомневался, что Алька вообще кого бы то ни было видела и остановился. Прислушался. Тихо. Только коты орали где-то поблизости. Орали так, как будто их резали.
   Он минуту стоял неподвижно, потом услышал кашель и даже вздрогнул от неожиданности. Алька права! Он услышал шорох подошв и в ту же секунду к Максу кто-то вышел на встречу.
   "Это не Семенов", - промелькнуло в голове Макса, об этом говорил щуплый профиль, того, кто к нему приближался. Но бежать уже было поздно.
   Макс решил, что даст отпор, ему повезло, если этот подонок один. Но это было маловероятно, "шакалы" ходят группами, они не любят выходить один на один. Макс сжал кулаки, не сдвинувшись с места.
   "Рассмотреть бы его лицо!" - подумал Макс.
   - Рубашку порвали, - сказал парень и остановился. - Суки.
   Макс сразу узнал голос Лопухова.
   - А где Алька?
   - Это ты, зараза? - Макс сразу обмяк. - Че сидишь здесь?
   - Вас жду. Вы куда делись, я вас искал.
   - Алька! Иди сюда! - крикнул Макс.
   - А она че там зашухерилась? - сказал Васька и заржал.
   Алька примчалась сломя голову и запрыгала вокруг Лопухова, как будто вечность его не видела.
   - У тебя губа распухла! Досталось, да? Васек! - подтрунивала она.
   - Чего там! - Лопухов махнул рукой. Они сели на лавку, он потрогал треснутую губу и облизнулся. - Семенов вообще правил не знает, оборзел! Пацаны ни при чем, он сам наехал...
   Лопухов принялся тараторить, как героически он пытался встать на сторону лысковских. Но за Семенова стояли все, кто был на дискотеке и его даже не услышали. Васька легко отделался лишь потому, что его попросили не вмешиваться. Но разве Лопухов мог остаться в стороне?
   - Одному шакалу я успел двинуть в репу!
   Макс с Алькой рассказали и о своем подвиге, чему Лопухов сразу не поверил.
   - Это вы зря, - сказал он, выслушав, и многозначительно цокнул губами.
   - Я так устала, замучилась прямо, - протянула Алька и зевнула.
   - Ну так иди домой, - усмехнулся Васька.
   - Ага, я пошла.
   - Спокойной ночи, - пробормотал Макс.
   Алька ушла. Васька достал сигареты и они с Максом закурили. Макс, расслабившись, тоже зевнул и подумал, что тоже устал, глаза начинали слипаться. Чтобы очнуться, надо было встряхнуться, либо идти домой спать. Они решил с Васькой еще немного пройтись. Проходя мимо магазинчика "Шанс", которым владели местные армяне, надумали взять пива.
   - Я сгоняю, - сказал Васька. - Полтораху беру.
   - Ага.
  
   Васька убежал. Макс посмотрел на часы - час ночи. Он все еще хотел спать, но ему всегда удавалось пересилить себя, если он этого хотел. Он присел на дорожный бордюр и посмотрел по сторонам. В это время здесь могли ошиваться загулявшиеся дружки Семенова. У "Шанса" стоял кривой алконафт, пересчитывающий на ладони мелочь, у его ног сидела верная дворняга и помахивала хвостом. Мимо, в сторону центральной площади, медленно шла парочка: худенький паренек обнимал за талию худенькую девочку, они шли тесно, мешая друг другу, и не обращали на это внимания. Больше Макс никого не увидел.
   Он опустил голову, но почти сразу услышал новые шаги. Кто-то шаркал неуверенной походкой совсем близко. Макс поднял голову и увидел... Жанку! Она шла как будто на ощупь, не видя перед собой, ее качало, а ноги иной раз подгибались от слабости. Ее короткое летнее платьице трепетало на ветру, оголяя худые ляжки без колготок
   Макс оторопел и растерялся.
   Е-мое!
   Он посмотрел на "Шанс". Лопухова все не было. Плохо это или к лучшему?
   Сейчас, настроившись на пиво в компании Лопухова, Максу было тяжело бросить все и двинуться за Корявой. Васька не обидится, если он сейчас уйдет, потом он ему легко все объяснит. И дело совсем не Ваське... Максу показалось, что сейчас он уже не готов.
   Жанка шаркала дальше, исчезая в темноте. Ее белое платьице стало светлым пятном во мраке, оно медленно растворялось, а шажки стихали.
   Макс еще раз глянул на "Шанс", Лопухов как назло, не выходил. Он нервно сплюнул. И вот Жанка уже исчезла в темноте. От нее веяло распутством на целую версту! В последнюю секунду, еще раз глянув на магазин и убедившись, что Васьки нет, Макс сорвался за Корявой. Слишком удобный случай, чтобы его упустить, подумал он, другого такого не будет!
   Несколько минут он шел следом. Шел близко, но Жанка не слышала его, нетвердой походкой она шагала по обочине, иногда разводила руками, точно ища невидимую опору. Макс хотел, чтобы она оглянулась и увидела его. Так ему легче было бы войти в контакт. Он шаркал изо всех сил и даже пнул тяжелый булыжник, якобы случайно, но даже этот шум не подействовал на нее.
   В темноте Макс не мог рассмотреть Жанку как следует. Наконец, он решил поравняться с ней и поздороваться.
   - Привет! - сказал он.
   - Привет, - невыразительно ответила она.
   Шла она уже долго и, судя по всему, устала, поэтому дышала тяжело и часто.
   - Куда идешь?
   - Домой.
   - Так рано? - Макс усмехнулся. - Че дома-то делать?
   - Спать, - ответила Жанка.
   - Какая скука!
   - Я хочу спать, - пробормотала она.
   Макс сам едва подавил зевок. Как же хреново все начинало складываться! Ему было неизвестно, откуда Корявая возвращалась такая изможденная, но подозрения ни о чем хорошеем не говорили.
   Она икнула.
   - А может пивка? Мне одному скучно, - сказал он.
   - Нет... давай не сегодня.
   Она ответила так, как будто они давно знакомы.
   - Не, нельзя.
   - Почему это?
   - У меня... сегодня денюха! - новая мысль мелькнула в голове слабой надеждой. - Откладывать нельзя. Я сегодня гуляю...
   - Еще одно день рождения... С меня хватит, - ответила Жанка, но как-то более мягко. - Поздравляю.
   - Спасибо. Давай пивка хотя бы выпьем за мое здоровье!
   - Я спать хочу.
   - Забей! - не сдавался Макс.
   Жанка не сразу ответила. Она думала и от того идти стала медленнее. Потом остановилась и посмотрела на Макса. Только сейчас она разглядела, на сколько это позволяла темнота, с кем она идет и кто уговаривает ее выпить с ним пива.
   - Ну давай, - сказала она и почему-то хихикнула.
   Неподалеку был еще один магазин, где даже в такое позднее время обслуживали, правда нехотя, с трудом, сонная продавщица подолгу не открывала окошечко, а потом, медленно моргая, никак не могла понять, чего от нее хотят. Макс кое-как объяснил глуховатой бабке, что пришел за пивом, что ему даже сдача не нужна, лишь бы она, наконец, принесла ему полуторалитровую бутылку "Окского". Потом они нашли скамейку и сели. То, что вокруг было темно и почти не видно лица Жанки, помогало Максу. Он старался думать только об одном и пиво почти не пил, но заставлял Жанку то в честь его дня рождения, то за любовь, мир и дружбу. Жанка пила. Под видом непринужденности он обнял ее за талию. Тонкая ткань платьица передавала жар ее тела. Ему очень захотелось положить руку на ее ляжку и погладить за юбочкой по внутренней стороне. Он смотрел на ее худые колени и все крепче прижимал к себе.
   - Ты меня хочешь? - вдруг спросила она. - Я вижу.
   Макс едва не спятил от неожиданности. Рука на талии дрогнула, но осталась на месте. Это стоило больших усилий! Надо было срочно отвечать, и отвечать, соответственно, правду! Но как оказалось сложно выдавать из себя это самое простое слово "да".
   Молчал несколько секунд, сердце то останавливалось, то, словно наверстывая упущенное, билось в бешеном темпе.
   - Угу, - кивнул он с трудом.
   - Пойдем, - сказала она и повела его за собой. Ему показалось, что она улыбается.
   Макс последовал за ней, оставив всю свою храбрость на той лавочке, где они только что сидели.
   Пока они шли, Макс немного пришел в себя и крепче стиснул ладонь Жанки.
   "Расслабься, все не так уж и плохо!" - говорил он себе.
   Да, действительно, с Корявой вышло все как нельзя лучше. Чтобы довести дело до конца, оставалось не много, теперь главным было не струхнуть. Но неповоротливые, застывшие мысли не давали ему трезво оценить ситуацию. Он пытался рассмотреть Жанкины бедра, покорно следуя за ней, сзади это была самая любопытная часть ее тела. Берда у нее были острые и даже крутые, но в целом попка у Жанки была маленькая, продолговатая. Когда ветер очередным порывом прижимал к ее ножкам легкое платьице, оно плотно облегало ее бедра, и он мог рассмотреть их форму, но возникающие при этом виде мысли не возбуждали его, как это было в фантазиях, а ставили в тупик и только колкие мурашки проходили по его напряженной спине. Жанка что-то говорила, рассказывала о своей маме и больной бабушке, а ему казалось, что сейчас надо говорить не об этом, не о такой ерунде, во всяком случае! Но Жанка этого не понимала.
   - Куда смотришь? - вдруг спросила она, обернувшись.
   Они проходили под фонарем, Макс не успел отвести глаза и покраснел. Жанка хихикнула, дернула его за руку и подтянула поближе к себе.
   - Тебе лет-то сколько?
   - Шестнадцать, - буркнул Макс. - Как и тебе.
   - Мне уже семнадцать, понял? - почти с вызовом ответила Жанка. - И вообще девушки взрослеют раньше пацанов. Это у вас еще игрушки на уме.
   - Кто тебе такаю фигню сказал?
   - Это все знают. В школу надо было ходить.
   Дура, подумал Макс, но в слух решил это слово не произносить.
   - Ты про презервативы-то знаешь? - спросила она, хихикая. - Это такая штука, из резины...
   - Ты че! - Макс обиделся. Вырвал свою руку и остановился.
   - Я пошутила, - ответила Жанка. - Пошутила. Ты шуток что ли не понимаешь?
   Она снова взяла его за руку.

***

  
   Прошлое...

   Из череды неприятных воспоминаний, это было самое страшное. Воспоминание о событии, оставившим глубокий след в душе Макса. Это событие убралось в рамки одного дня, точнее вечера, летнего вечера на кануне отъезда Макса в Большой город, оно словно ознаменовало новый этап на жизненном пути Макса, который потянул за собой все дальнейшие события.
   Мир открывался для него новыми возможностями, он покидал ненавистную деревню, избавлялся от опеки родителей и развеивал страхи перед неизвестным, в груди щемило от восторга и мандража, пьянило чувство предстоящей свободы. Тем более, рядом были самые близкие: не в меру веселый Васька Лопухов и развеснушчатая Алька Кудряшкина. Они прощались в этот день, стоя на развилке, перед каждым открывался новый путь, сулящий реализацию самых потаенных желаний и химер. Их общий путь обрывался здесь, в этот последний день и они это уже понимали.
   - Даже не верится, - повторяла Алька. - Как же я без вас буду, мальчики?
   Они ушли на луг и гуляли под солнцем, бегали друг за другом, жарили карточку на костерке, Васька рассказывал жуткие истории, которые уже давно никого не пугали, всех просто удивляла изворотливость Васькиной фантазии, он выкручивал самые невероятные истории. День стоял теплый, как в июне.
   - Ну, мы же не на всю жизнь расстаемся, - протянул Макс. Он лежал на спине, щурясь от солнца и по старой привычке жевал тростинку.
   - А вдруг нет? - Алька старалась придать немного драматизма. - Всякое ведь может...
   - Айда на речку! - сказал Васька.
   - Не-ет, - запротестовал Макс и лениво потянулся. Он здорово набегался и теперь никуда идти больше не хотел. - Вот еще.
   - Пойдемте!
   - Может попозже? - Алька посмотрела на Макса.
   - Да че там делать?
   - Я искупаться хочу, - сказал Васька и сел на корточки. Он толкнула Макса в бок. - Пойдем!
   - Все, отстань!
   Но Лопухов слов не понимал и продолжал пихать Макса в бок.
   - Я хочу искупаться. Мы вместе искупаемся.
   - Размечтался, вода уже холодная.
  

**

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"