"Семь бед - один ответ", - подумал про себя Игорь Петрович и, зайдя в свой закуток, написал заявление по собственному желанию. Хотя глупо было уходить с биржи, где он трудился последние десять лет, после увольнения из армии. Там он занимался изучением рынка ценных бумаг и сначала торговал ими, а года три уже, разрабатывал аналитические прогнозы по росту акций, капитализации компаний, тенденциям и перспективам развития этого сегмента в новом еще секторе экономики.
Эта работа захватывала его полностью, ему нравилось заниматься экономической аналитикой, и можно сказать, что у него неплохо получалось владеть секретами данного вопроса. Игорь Петрович Баврин получал неплохую зарплату, его регулярно премировали за удачный анализ, но больше всего ему нравилось собственное удовлетворение от того, когда рынок акций, облигаций, смешанных фондов следовал по кривым графикам, предсказанным им в своих аналитических записках.
Игорь Петрович в целом мог быть доволен своей судьбой - счастливый брак, сын и дочь, которые, недавно получили высшее образование и теперь самостоятельно пробивали себе дорогу в жизни. Сам он, предчувствуя предстоящее сокращение и увольнение из армии, успел получить экономическое образование в Московском авиационно-технологическом институте, что позволило сразу найти неплохую работу и, в конце концов, он оказался на бирже. Жена Нина Олеговна( для него просто Нинуля) всю совместную жизнь источала оптимизм, и где бы он ни служил - на Севере, а потом в Подмосковье, в любой компании она становилась центром внимания. У нее был веселый нрав, отлично играла она на пианино и гитаре и задушевно пела романсы хорошо поставленным голосом.
Теперь, когда Игорю Петровичу было под пятьдесят, а дети вылетели из гнезда, их отношения с женой обрели новый взаимно притягательный оттенок, и чтобы чем-то занять себя и отвлечься немного из-за расставания со своими чадами, они купили небольшую дачку и летом ковырялись там. Нинуля радовалась выращенным цветам, а он чему-то построенному или приколоченному. Зимой они, как правило, ездили в теплые края - покупаться в море, позагорать и узнать очередную новую страну. Надо отдать должное, им по-прежнему было хорошо вдвоем, их интересы совпадали почти во всем и они продолжали волновать друг друга. Мелкие увлечения молодости прошли, и нынче Игорь Петрович с Ниной своим родительским примером старались быть семейным образцом для детей.
Все бы ничего, если бы Игоря Петровича не в первый раз раскритиковал его начальник, присланный года два назад из Центрального банка России. Критика, вещь не очень приятная, но объективная - полезна, и он понял это еще в армии. Когда же критика несправедлива, портится настроение, а работа превращается в томительное ожидание завершения рабочего дня. В данной ситуации начальник критиковал Игоря Петровича за непредвиденное развитие региональных телекоммуникационных компаний. Хотя их ускоренный рост, по сравнению с акциями "голубых фишек", еще два - три года назад предсказывал он в своих анализах, правда, тогда этого начальника еще не было. Игорь Петрович не поленился и нашел те давнишние отчеты, но вместо извинений вновь оказался виноватым уже в том, что не смог, не сумел убедить руководство в правильности новых тенденций.
Это показалось ему крайне несправедливым, и он сгоряча написал заявление об уходе. Сразу стало легче и захотелось куда-нибудь уехать. Правда, в соответствии с законом ему пришлось безынициативно отработать две недели, и вот миг свободы настал.
Но вчера какое-то смятение внес странный звонок. Звонивший оказался человеком, хорошо осведомленным обо всех делах на бирже и его конкретной работе. Он предложил не спешить с уходом, и если Игорь Петрович останется, то будет получать зарплату на 15 процентов больше. Игорь Петрович в запальчивости сказал, что с таким начальником работать невозможно, и он уходит, о чем, конечно, все-таки про себя сожалел. И вот сегодня, в последний рабочий день, ему из бухгалтерии принесли полный расчет, а в то же время, из отдела кадров приказ об отпуске на две недели по семейным обстоятельствам и второй приказ об повышении его зарплаты. Видно, звонивший оказался очень влиятельным человеком, но в любом случае Игорь Петрович должен был какое-то время передохнуть.
Встал вопрос: что делать? Стоял теплый август, но на дачу ехать не хотелось, особых дел там не было, постоянно проживающий народ к сентябрю разъезжался, и Нинуля, если приедет туда, то только на выходные. Вдруг Игорю Петровичу захотелось поехать по старой офицерской привычке в горы, на турбазу. Подышать там чистым горным воздухом, подняться на какую-нибудь вершину и долго любоваться открывающейся панорамой бесконечных горных вершин, покрытых зачастую искрящимся снегом. Жену приглашать с собой бесполезно, изнежилась она за последние годы, любит отдыхать в хороших бытовых условиях, да и не захочет Нинуля отпрашиваться с работы в это горячее время, когда многие сотрудники в отпусках и все знают, что Нина Олеговна отгуляет свой отпуск зимой.
Может, это и к лучшему, Игорь Петрович сменит обстановку, побудет один и подумает над тем, что делать дальше: то ли возвращаться обратно, то ли искать новую работу. Он позвонил по сотовому своей давней знакомой, работающей в управлении туризма Министерства обороны, и обрадовался, когда услышал ее голос, ведь последний раз он звонил ей несколько лет назад. Но Марина, так ее звали, своими рассказами о жизни его разочаровала.
Ее история оказалась банальной и понятной, низкая зарплата заставила ее сменить общение с жизнерадостными офицерами и вежливыми военными пенсионерами в отделе реализации путевок на работу в супермаркете, но голос Марины при этом не выражал никакого удовольствия. Тем не менее, узнав пожелание Игоря Петровича отправиться в горы, она пообещала помочь ему по своим старым связям. И действительно, часа через два перезвонила и, явно извиняясь, сказала, что в это горячее время прямо сейчас может помочь только с восьмидневной путевкой на турбазу Ракетных войск в Сочи, а там будет непродолжительный поход в горы.
Игорь Петрович, не раздумывая, согласился и от души поблагодарил Марину, пообещав обязательно заехать к ней после гор на ее новую работу. День ушел на оформление документов в военкомате, получение путевки. Он взял билет на поезд и вот через два дня к обеду он уже разместился на третьей койке в малюсеньком номере турбазы и сразу же отправился на море.
Турбаза Ракетных войск "Сочи" располагалась почти в центре города, и кроме спального корпуса, столовой и нескольких одноэтажных домиков, на небольшой территории практически больше ничего не находилось. Даже свой автопарк ютился тут же, под открытым небом, у ворот. Ни своего пляжа, ни спортивных площадок база не имела. Туристы были предоставлены сами себе и все удовольствия находили в городе. Правда, надо отметить, что ежедневно предлагались различные экскурсии, а единственный поход в горы оправдывал название базы как туристической.
Море встретило Игоря Петровича небольшой прибрежной волной, теплой, ласковой водой. Он неоднократно забирался по острой гальке в воду, потом грелся на солнышке и даже немного покраснел. После обеда, к его радости, всех желающих сходить в трехдневный поход в горы пригласили зайти в туркабинет на беседу, после которой можно было записаться для получения сухого пайка и снаряжения.
Формальный трехдневный поход оказался очень удачным для Игоря Петровича, с точки зрения планирования всего непродолжительного отдыха. Завтра, после обеда, группа выходит в поход и к вечеру должна добраться до приюта. Часть маршрута их провезут на автобусах, а потом часа за три - четыре они поднимутся на отметку 1852 метра, где их будет ждать ужин и ночлег. Во второй день группа посетит самшитовую рощу и водопад, а после обеда желающие поднимутся на обзорную площадку, которая находится на высоте приблизительно двух с половиной километров. Вечером шашлык и дискотека. На третий день группа начнет спуск к базе, и по дороге они посетят пасеку и форелевое хозяйство, где можно будет все попробовать и купить с собой. К обеду группа вернется на автобусах в родные пенаты, и можно будет еще полдня погреться у моря.
После похода у Игоря Петровича останется целых четыре дня, чтобы насладиться южным отдыхом, накупаться, послушать шум прибоя, позагорать, увидеть как солнце заходит за морской горизонт, может съездить на какую-нибудь экскурсию. Он чувствовал, как его настроение неумолимо поднимается, и был уверен, что отдых пролетит интересно и познавательно.
В поход записалось двадцать четыре человека, народ разношерстный - молодые офицеры, пожилые пенсионеры, приятные, как принято у военных, жены или, может, подруги, кто теперь разберет, и взрослые дети, человек пять. Многие перезнакомились, так как приехали, в отличие от Игоря Петровича, на двухнедельный отдых и уже почти неделю мелькали друг перед другом ежедневно по маршруту база - море, море - база. Несколько компаний громко обсуждали, что надо дополнительно взять с собой для незабываемого отдыха в горах.
Только Игорь Петрович чувствовал свое одиночество, но его опыт подсказывал, что в походе все быстро перезнакомятся и через день будут, как в бане или на спортплощадке, обращаться на "ты" и называть всех и каждого по именам. Там в горах все равны, и там туристов объединяет некоторая вероятная опасность, а весь коллектив цементирует потенциальная необходимость оказать помощь и поддержку более слабому. Может, поэтому нравились Игорю Петровичу такие походы, где постоянно ощущаешь локоть соседа, а также обязательно получаешь приток адреналина.
На следующий день с утра пораньше, до завтрака, мужчины получили сухой паек на пять приемов пищи, посуду, постельное белье, а кто хотел, мог взять туристский костюм и ботинки, что и сделал Игорь Петрович. Затем весь инвентарь и продукты погрузили в один автобус, и народ, позавтракав, отправился на пляж. Времени до отъезда, которое наметили на три часа, оставалось много. Море радовало своим спокойствием, что расслабляет, наверное, каждого, и даже деятельный человек, командир, у которого в подчинение несколько сотен людей и проблем почти столько же, может здесь часами лежать и не шевелиться. Возможно, это и есть психологическая разгрузка. Игорь Петрович с удовольствием предался лености, то лежал без движений, подставляя свое тело палящему солнцу, то, когда становилось невмоготу от жары, шел в воду остужать подгорающее тело.
Но, несмотря на ничегонеделание, время летело быстро, и вскоре вся группа, по-военному ровно в пятнадцать ноль-ноль, собралась у автобуса. Народ весело балагурил, настраиваясь на особенный отдых, и обсуждал вечернее меню и последующую развлекательную программу. Их инструктор, Виктор, после переклички объявил посадку, и поход начался. Автобус провез группу часа полтора, пока не уперся в бездорожье, а дальше туристы начали неспешный подъем к приюту, он оказался не тяжелым, и они всего только раз остановились на короткий привал. Отстающих и уставших не было, и часам к восьми вечера немного возбужденный народ вошел на территорию горного лагеря.
На приюте красовались два барака, два маленьких домика и между ними располагалась открытая, под навесом кухня, на которой виднелось несколько сколоченных столов со скамейками и место под кострище. Инструктор предложил мужчинам и женщинам занять разные бараки, но начался такой шум, что он махнул рукой и сказал: делайте, как хотите. Но второе его предложение было встречено с пониманием. Он предложил разбить туристов на шесть равных частей, каждая из четырех групп будет готовить либо ужин, либо завтрак, в эти три дня, а две оставшиеся, вместе приготовят один обед, так как с ним мороки больше. Все согласились, и тут же Игорь Петрович оказался в группе подготовки завтрака вместе с молодой парой и семьей со взрослым сыном.
Остаток вечера прошел в мелких делах по размещению в бараке, изучению местности и мест для умывания, сбору дров для вечернего костра и прочее. Затем, после обильного ужина, состоящего из гречневой каши с тушенкой и чая, а кто хотел, вместо него попил вина или водки, загрохотала музыка, разгорелся туристский костер. Все отправились танцевать, а кто-то пошел посидеть у костра. Игорь Петрович тоже с удовольствием размял свое тело под звуки энергичных ритмов, но через некоторое время он ощутил себя несколько староватым среди танцующей молодежи и отошел к костру, где сидело несколько немолодых мужчин и женщин.
Он подсел к двум мужчинам, в том же возрасте, что и сам Игорь Петрович, которые, сколько ему пришлось их наблюдать, вечно спорили между собой. Он был не прочь познакомиться и поговорить с мужчинами, но, прислушавшись к разговору, понял, что они слишком серьезно обсуждают вечную тему - кто такие русские и чем они так не похожи на других. Игорь Петрович хотел вначале подняться и уйти спать, но размышления спорящих, их доводы и аргументы заставили его сосредоточиться на восприятии всех мелочей разговора. Вскоре он узнал, что одного из них, невысокого, атлетически сложенного мужчину, с пышной темной шевелюрой, без единого седого волоска зовут Димыч, а второго, высокого, в дорогом спортивном костюме и полностью седого, именуют Палыч.
Главное утверждение Димыча заключалось в том, что он считал основной отличительной особенностью русского человека свойственной ему, понятие извечного милосердия.
- Вот, посуди, Палыч, сам, - наступательно говорил Димыч, - мы ведь знаем из истории, что наш народ жалел всех подряд. Приходя на публичные порки или казни воров, мошенников и убийц, люди плакали, сострадали преступникам. Юродивых оберегали никто не смел их обижать. А в периоды массовых эпидемий находилось множество людей, готовых ухаживать за больными, не боясь разделить с ними из сострадания смертельную опасность заразиться самим. Ты знаешь, Палыч, как мы выбирали в последние годы депутатов, президентов и прочих избранников народа? Мы отдавали предпочтение мученикам, кого обидели власти, кого нужно было пожалеть.
- Димыч, ты путаешь и валишь в одну корзину, все и жалость, и сострадание, - говорил уже второй спорщик, - а это разные понятия. Я согласен с тем, что нашему народу присуще в большей степени жалость, чем сострадание, поэтому, выбирая власть из жалости, мы имеем то, что имеем и всегда недовольны.
- Не знаю, в чем ты видишь различие, но нельзя отрицать, что очень часто царская Россия, потом Советский Союз приходили на помощь разным народам и странам без особых выгод для себя, оказывая огромную безвозмездную поддержку и неся зачастую колоссальные человеческие потери, - пытался убедить собеседника Димыч.
- А правильно ли это, Димыч? Давай не будем о высоком. Итак, действительно, что-то есть такое в наших характерах, душах, что подтверждает мнение европейцев, американцев. И мне кажется, что это не сострадание, которое присуще им, а романтическая жалость. Я попытаюсь, - говорил Палыч, - на примерах продемонстрировать отличие. Вот представь, идет тебе навстречу молодая цыганка и просит позолотить ручку, подать на пропитание. И многие протягивают ей деньги, иногда еду. Помощь цыганке - это сострадание или жалость? Я, считаю, что это жалость. Будучи как-то на рынке и увидев аналогичное обращение цыганки к хозяину лотка с фруктами, порадовался его реакции. Он ей ответил, что если она нуждается в пищи или деньгах, то продавец готов помочь цыганке, но, просто так он ей не подаст, пусть она заработает, переберет яблоки и груши, подметет рядом территорию и т.д. Мне кажется, что это как раз и есть сострадание. Следующий пример. Едет один мой знакомый по Москве и в районе Мичуринского проспекта, на перекрестке, видит, как обходит остановившиеся машины таджикская семья с маленьким ребенком и табличкой - денег нет, еды нет, жилья нет. Кто-то протягивает им деньги из жалости. А мой знакомый остановил машину и предложил им жить у него на даче, работать в огороде, саду, готовить пищу. Вот это сострадание, но они не согласились, им проще разжалобить людей и получить подачку, вместо того чтобы заработать.
- Ну, хорошо, Палыч, значит, ты считаешь, что правы те империалисты, которые, вместо того чтобы пожалеть и накормить голодных, уничтожают избыток продуктов, сбрасывают съедобные фрукты и овощи вагонами в океан. А где же тогда их сострадание? - не соглашался Димыч.
- Это законы рынка и свободной конкуренции и к жалости и состраданию не имеют прямого отношения. Хотя, западный мир оказывал и оказывает достаточно гуманитарной помощи беднейшим государствам. Мы же говорим о нашем отличии, отличии русских как нации от других народов. Ты, Димыч, считаешь, что оно заключается в присущей нам жалости и сострадании. Я же хочу уточнить и разделяю эти понятия, соглашаясь с тем, что нам в большей степени свойственно милосердие, а европейцам сострадание. И, подменяя сострадание жалостью, мы готовы пожалеть бедных, разделить горе соседа, поплакав вместе с ним. Но такое поведение не является прогрессивной формой помощи, оно развращает просящих и делает их еще более слабыми. Жалеть можно и нужно детей, больных и стариков, а попрошаек и неустроенных жалеть нечего. Им надо дать шанс заработать, встань на ноги, научить какой-нибудь специальности. Вот это для них будет нашим состраданием к ним, - настаивал Палыч.
- Но на Руси всегда процветало меценатство, и когда Савва Морозов строил бесплатные больницы и школы, разве он это делал не из сострадания к бедствующему положению простого человека, - пытался уточнить Димыч.
- Ты опять путаешь жалость и сострадание. Бесплатные больницы-это милосердие больным и немощным, а бесплатные учебные заведения - это сострадание к тем, кто хотел что-то изменить в своей жизни и сделать ее, в конечном счете, лучше, счастливее, - спокойно возражал Палыч.
Они замолчали. Костер потихоньку затухал, и люди, сидевшие огня, стали не торопясь расходиться по баракам спать. Ушли и Палыч с Димычем, а Игорь Петрович еще долго сидел и глядел на остывающие угли, находясь под впечатлением услышанного. Вначале он растерялся, но в конце спора согласился с доводами Палыча. Хотя он был убежден, что милосердие - не единственное отличие русского человека, а значит, Игорь Петрович еще услышит друзей и даже поучаствует в таких разговорах. Завтра он должен познакомиться с этими интересными людьми, решил для себя Игорь Петрович и отправился спать, несмотря на то что дискотека продолжала оглушать ночную тишину танцевальными ритмами, а молодежь даже не думала расходиться.
На следующее утро Игорю Петровичу пришлось подняться рано, в семь часов, так как их группа должна была приготовить завтрак к восьми, а на девять часов намечался выход в самшитовую рощу. Семья из группы оказалась на месте, а вот молодая пара опаздывала. Тогда по согласию со всеми они разделились - Игорь Петрович, мужчина и его сын стали готовить завтрак, а жена и заспавшиеся парень с девушкой потом перемоют посуду и приберут на кухне.
Работа закипела, мужчина разводил огонь, парень таскал воду из ручья для каши и чая, а Игорь Петрович расставлял тарелки, резал хлеб, масло и сыр к чаю. Кроме того, он должен был приготовить овсянку и заварить чай. Работа оказалась всем знакомой, и они уложились вовремя. Около восьми часов ударом по куску рельса инструктор пригласил туристов на завтрак. Из бараков народ выходил сонный, кто-то бежал умываться, а кто-то сразу садился есть. Молодая пара из состава их группы вышла смущенная и, извинившись за опоздание, сразу приступила к уборке на кухне и мытью мисок, кружек и чана из-под каши.
Все шло своим чередом, и в девять вся группа в полном составе выступила в поход к самшитовой роще и водопаду. Примерно через полтора часа туристы входили в девственный лес. Игорь Петрович многое видел на своем жизненном пути, но то, во что он окунулся, произвело неизгладимое впечатление. Он будто бы попал в детскую сказку, так неестественно, нелепо и из-за этого страшновато ощущалось внутри.
Самшитовая роща оказалось невысокой, деревья не превышали пяти-семи метров, покрытые снизу серо-зеленым мхом, а повыше такой же мох висел, как паутина. Все ветки выглядели сильно изогнутыми, никакой привычной симметрии. Валуны, среди которых росли деревья, тоже сплошь были окутаны, как странным покрывалом, этим мхом. Казалось, что окружающий воздух сильно и заметно пропитан влагой, и противная испарина сразу чувствовалась на теле. Складывалось такое впечатление, что вот-вот из-за следующего валуна выскочит, как из сказки, страшное чудовище и бросится на тебя. Хотелось идти в середине группы, поближе к инструктору.
А Виктор в это время буднично говорил туристам об удивительных качествах самшита, что его годовой прирост составляет около сантиметра в год и что растет он только в местах с высокой влажностью, поэтому структура древесины такова, что дерево тонет в воде. Несмотря на интересный рассказ, чувство неуютности и непонятной напряженности не покидало многих. К общей радости, роща оказалась небольшой по протяженности, и все с видимым облегчением встретили выход из нее.
Если бы кто-то спросил, сколько времени они провели в самшитовой роще, почти все ответили бы, что около часа, а на самом деле вся экскурсия заняла не более тридцати минут. Уже дома Игорь Петрович не мог понять, почему фотографии, сделанные им в роще, практически не получились, но, даже глядя позже на самшитовую размытость, его жутковато передергивало.
После небольшого отдыха группа бодро двинулась в обратный путь, рассчитывая успеть посмотреть местный водопад. Водопад оказался совсем небольшой, вода низвергалась с высоты шести-семи метров, можно сказать, тихо и спокойно. Но вот рядом с ним образовалось небольшое озерко, и очень многие с наслаждением погрузили свои телеса в прохладную чистую воду.
Игорю Петровичу пока так и не представился удобный повод познакомиться с Палычем и Димычем, хотя они шли всегда почти рядом и позади всей группы. После выхода из рощи и купания, настроение у всех поднялось, и народ поспешил к приюту, предвкушая вечерний шашлык и танцы до упаду. Все радостно встретили команду инструктора на возвращение в лагерь и заторопились в обратный путь.
Но когда до лагеря оставались считанные сотни метров, одна из женщин оступилась на скользком валуне и подвернула ногу. Инструктор остановил растянувшуюся группу, и все стали подтягиваться к травмированной даме. Кто-то сел рядом и давай рассказывать, как и он где-то и когда-то что-то сломал или подвихнул, кто-то предлагал попить или перекусить.
- Вот видишь, - услышал Игорь Петрович голос Палыча, адресованный Димычу, - наглядный пример вчерашнего разговора о милосердии и сострадании. Рядом сели те, кто готов пожалеть несчастную, они будут переживать, не делая ничего конструктивного, а вот те два мужика, которые вырезают палки в лесу, и та девушка, которая достала эластичный бинт для перевязки, сострадают.
- Но ведь и те, и другие хотят ей помощь, - отстаивал свое Димыч.
- Так что же по существу нужно несчастной женщине: помощь в виде плаксивых слов сочувствия или действенная помощь для последующего передвижения бедолаги? Давайте меньше будем сожалеть, а больше сострадать, - как бы подвел черту короткой словесной перебранке Палыч.
С небольшой задержкой группа, тем не менее, добралась до лагеря. Часть людей пошли готовить обед, а многие расселись на скамейках вокруг кострища и с легкой эйфорией грелись на солнце. Среди молодых шел ленивый треп ни о чем, люди более зрелого возраста сидели молча. Игорь Петрович расположился неподалеку от Палыча и Димыча, ожидая, когда они заспорят. Но неожиданно для него, острую тему сегодняшнего дня подняли молодые офицеры.
Им не очень нравилась их нынешняя жизнь. Так отдохнуть в течение целых двух недель, да еще с женой, позволить себе могли лишь немногие. Материальный достаток в военных семьях был, мягко сказать, не на должной высоте, что заставляло их искать вторую, а иногда и третью работу, чтобы не чувствовать себя изгоем в обществе и хотя бы минимально обеспечить семью нормальной одеждой и качественным питанием. А это, в свою очередь, приводило к тому, что личной жизни не получалось. Сходить с женой в театр, на концерт, просто к друзьям времени не находилось, надо было постоянно подрабатывать.
Конечно, это сказывалось на профессиональных навыках по службе, но начальство, понимая ситуацию, вынужденно было закрывать глаза на частые отлучки офицеров. А им, молодым, так хотелось чаще быть с дорогим человеком, носить жену на руках, целовать до бесконечности и любить ее и днем и ночью. Вместо этого жизнь заставляла их работать, и общение зачастую сводилось к телефонным разговорам и к короткой беседе при перекусе в перерыве между одной и другой работой. Эта неестественность не делала семьи счастливее, а иногда, как червь, могла подточить неокрепшую ячейку общества, его главный, цементирующий кирпичик, делая все общество меркантильнее, слабее.
И в этом, считала молодежь, виноваты те, кто постарше, кто не смог сохранить социальные гарантии и ориентиры советской политики. Именно из-за слабости старшего поколения, при вхождении в рынок, подавляющее большинство населения стало жить хуже. Так имеют ли они право учить их, молодых, жизни, если сами растерялись в перестройке и без боя отдали кучке политиков, олигархов, демократов богатейшую страну, оставив в заложниках своей беспринципности стариков и детей? Именно взрослые и, казалось бы, умудренные люди не проявили свою духовную силу и не смогли защитить и сохранить то лучшее, чего достигла наша страна, прежде всего в доступном всем - образовании, медицине, культуре. Именно из-за их слабости и произошел развал огромной великой державы.
Никто из сидящих не стал спорить, может, не хотелось возражать из-за прекрасного летнего дня, может, для оправдания не нашлось веских аргументов, а может, раздавшийся вскоре гонг, приглашающий на обед, поставил некоторую точку.
После сытной трапезы, состоящей из горохового супа на тушенке, макарон с рыбными консервами и чая, только девять человек согласились подняться достаточно высоко в горы на смотровую площадку, и Игорь Петрович оказался вместе с Палычем и Димычем в их числе. И это, несмотря на то, что инструктор почти пугал решительную девятку сложностью и тяжестью маршрута, видно, не имея большого желания самому подниматься в такую высь, ведь без малого километр вверх не шутка.
Группа начала подъем с энтузиазмом, весело балагуря о житейских делах, но постепенно крутизна восхождения заставила всех замолчать, чтобы не сбивать дыхания и не задерживать движение остальных. Остановки стали частыми - каждые пятнадцать минут Виктор делал привал, кто-то спокойно стоял, а кто-то пытался даже покурить, но после часа подъема уже все валились на землю или камни и приходили в себя лежа. После полутора часов пути тропа сделалась более пологой, лес и кустарник закончились и туристы вышли на финишную прямую, видя перед собой открывшуюся голую вершину.
Они потратили еще несколько минут, и вот перед ними открылась панорама, ради которой туристы затеяли этот подъем. Игорь Петрович, сильно уставший и ругавший себя всю последнюю часть пути за излишнюю показуху и псевдоудаль, давно бы уговорил инструктора бросить затею и вернуться в лагерь, если б не идущие с ним молодые женщины и не старые мужчины. Но, достигнув цели и оглянувшись вокруг, он моментально забыл об усталости, очарованный открывшимся видом.
Кругом, до самого горизонта, величественные горы были разрезаны причудливыми ущельями. Те, что находились пониже, были покрыты лесом, высокие вершины искрились вечными снегами, принимая цвет от сине - ледяного, до белесо - воздушного. Говорить не хотелось, да и что тут можно сказать - красота, красотища, которая заставляет затаить дыхание и смотреть и смотреть, пытаясь навсегда запечатлеть божественно - нерукотворный вид и сохранить в себе навечно это ощущение благоговейного трепета.
Правда, спустя несколько минут все стали фотографироваться, перебегая с одной стороны плато на другую. Когда вдоволь наснимались, туристы устроились на самом высоком месте и, отдыхая, молча созерцали волшебное зрелище. Кто-то, боясь нарушить тишину, тихо сказал:
- Тут если влюбишься, то надолго.
Другой голос продолжил:
- Романтика родилась, наверное, в горах.
В этот момент Игорь Петрович услышал голос Палыча:
- Наука говорит о том, что влюбчивость, романтизм присущи всем народам, но вот его количественная и качественная составляющая зависит от национальной принадлежности. И в этом смысле нам, русским, повезло. У нас душевные проявления и продолжительнее и интенсивнее, чем, например, в Европе или США.
- Это еще одна особенность русского характера, - как бы продолжая вечный диалог, сказал Димыч, - мы если любим, то глубже, сильнее и, что надо подчеркнуть опять-таки, чаще, чем люди других наций. Европейцы влюбляются реже и чувства их остывают быстрее, заменяя любовь практицизмом повседневной жизни.
- Тогда почему же мы менее счастливы? - спросил кто-то из молодежи.
- Это не очевидно и вовсе не вытекает из сказанного мною. Так можно говорить, лишь опираясь на материальную сторону вопроса, - уверенно начал Палыч, - но, возможно, хотя научно не доказано, что есть более высокая справедливость, которая разделила человеческие достоинства поровну между народами: кому-то досталось умение заниматься бизнесом, кому-то торговать, а нам выпало духовное величие. Мы должны гордиться этим и использовать его с успехом в тех сферах, где у нас нет приоритета.
- Никто не будет особо возражать, - поддерживая своего друга, продолжил Димыч, - против того, что среди живущих на Руси, в царской России, в Советском Союзе всегда находилось удивительно большое количество одаренных людей в тех сферах, где душевный трепет, переживания являются фундаментом бытия. Это величайшие и известные всему миру, нет смысла их перечислять - музыканты, поэты, композиторы, писатели. Нельзя отрицать возможность смешения крови, но обязательным условием является то, чтобы этот человек жил в родной среде, среди вековых традиций и имеющейся культуры.
- Но как это соотнести, - вступил в разговор Игорь Петрович, - с большим числом великих европейцев, например композиторов: Моцарт, Шуберт, Шопен, Лист, Бах, Шуман, Штраус, Гайдн, Бетховен ?... Или художников: Ван Гог, Гойя, Ван Дейк, Тициан, Рубенс, Рембрандт, да Винчи, Моне, Ренуар, Веласкес?...
- Все правильно, - не возражал Димыч, - но надо иметь в виду, что Шопен практически единственный польский композитор, Лист - венгерский, у немцев, кроме Баха, Бетховена, Шумана других великих имен почти нет, только австрийцев чуть побольше. А вот в одной России это целая плеяда: Чайковский, Рахманинов, Мусоргский, Глинка, Римский-Корсаков, Бородин, Даргомыжский, есть также и другие имена. То же можно сказать о художниках. Славу мировому изобразительному искусству принесла в основном фламандская школа, и если к этому добавить французов и испанцев, практически можно поставить точку в списке великих живописцев. Скандинавы, немцы, англичане, а тем более американцы особо похвастаться своими художниками не могут. Теперь, если вернуться к нам, то пальцев на руках не хватит, чтобы перечислить сопоставимые с европейскими именами наши фамилии: Рублев, Репин, Левитан, Саврасов, Шишкин, Айвазовский, Суриков, Васнецов, Перов, Венецианов, Врубель. Можно продолжить перечислять и дальше. Это все подтверждает мысль о нашем духовном величии.
- Не будет лишним добавить, - подчеркнул Палыч - что сравнение численности населения в Германии, Франции, Австро-Венгрии и России в этот период сопоставимо, и с точки зрения математической науки вероятность рождения у нас великого человека превосходит любую европейскую страну. Но я бы посмотрел на этот вопрос шире, распространив эту точку зрения и на другие сферы. Поясню на примерах. В Италии жил Галилей, в Польше Коперник, подобных имен в Европе больше нет, такой как Ньютон только в Англии и Кюри во Франции, а наших физиков много - Иоффе, Ландау, Капица, Курчатов в их числе. У них математик Тейлор, а у нас Лобачевский и к этому можно добавить практически единственную женщину из числа великих ученых Софью Ковалевскую. В какой-то стране хороший химик, англичане гордятся Дарвином, а у нас великий Менделеев, и так во всем. Как это объяснить? Весьма вероятно, что есть прямая связь в появлении у нас гениальной личности с нашей духовностью и душевностью или, как говорят в мире, с загадочной русской душой.
- Значит, мы можем побеждать на конкурсах Чайковского, нашему балету будет рукоплескать весь мир, а жить хорошо будут другие? - с огорчением спросила одна из девушек.
- Лучше жить мы, конечно, станем, но вот жить лучше других, не знаю, - вымолвил Димыч, всем своим видом утверждая " навряд ли".
- Да и гордимся ли мы этим наследием? - немного огорченно спросил Палыч, - Умеем ли выгодно использовать признанные миром вековые достижения? Кроме Гагарина, перестройки, водки и Большого театра, остальное несправедливо забыто, упущено. Вот мир недавно отмечал знаменательную дату- 250-летие со дня рождения Моцарта, так австрийцы сумели заработать много денег, используя это имя, начиная от коробок со спичками, напитками, заканчивая одеждой и фильмами. Кто-то умеет заниматься бизнесом, а кто-то умеет что-то другое.
Все грустно замолчали. Выдержав минимальную паузу, инструктор предложил всем начать спуск, чтоб успеть засветло вернуться в лагерь и подготовить себя к вечернему празднику. Обратная дорога, естественно, оказалась легче, и через час вся группа подходила к приюту. Игорь Петрович в очередной раз порадовался хорошему времяпрепровождению, к тому же между ним и Димычем с Палычем установились приятельские отношения и они называли друг друга по именам и на "ты".
Вечерний ужин прошел на "ура". Честно говоря, шашлык показался Игорю Петровичу жестковатым, но общее веселье и достаточное количество местной чачи и вина, позволили не придавать этому слишком большое значение. Он много танцевал, изредка возвращаясь к праздничному столу, чтобы посидеть рядом с Палычем и Димычем, выпить вина и закусить, утоляя неизвестно откуда возникшее постоянное чувство голода.
Одновременно он надеялся услышать очередной спор между друзьями, и тогда бы Игорь Петрович с превеликим удовольствием остался, и ему не пришлось бы возвращаться на танцплощадку. Но, видно, друзьям трудно было говорить из-за громко звучащей музыки, и они продолжали пить, есть и любоваться симпатичными и раскованными туристками. Вечер незаметно перешел в ночь, и когда Игорь Петрович понял, что уже ни есть, ни пить, ни танцевать не хочется, он направился в барак на боковую.
Третий день туристского похода прошел мало выразительно. Пасека оказалась просто пасекой, и после вчерашнего чревоугодничества хотелось только пить. Следующей остановкой было форелевое хозяйство, которое напоминало Игорю Петровичу допотопное производство с возможностью порыбачить без особого спортивного азарта. Но несколько человек захотели все-таки отведать свежеприготовленную форель, выловленную тут же ими самими.
Остальные лениво ожидали в теньке. Из-за бессонной ночи народ, при первой же возможности, стремился где-то присесть и закрыть глаза. Разговоров почти не было слышно, в воздухе ощущалось единственное для всех желание: побыстрее оказаться в своем номере на турбазе. На автобусе, который их ожидал у хозяйства, группа уже к обеду прибыла прямо к столовой. К тому времени у Игоря Петровича проснулся аппетит, он с удовольствием поел и, переодевшись, отправился подремать у моря. После ужина вновь навалилась какая-то усталость, и он, немного поборовшись со сном у телевизора, вскоре мирно спал.
Новый день принес новые впечатления. На завтраке к нему подошли Димыч и Палыч и предложили вечером присоединиться к их группе, которая будет отмечать начало разъезда своих туристов и одновременно возвращение из похода. Он с удовольствием согласился. Когда после завтрака Игорь Петрович пришел к морю, то он вначале обошел несколько пляжей в поисках друзей, но, не найдя знакомых бухнулся на старом месте, недовольный своим одиночеством. День прошел, как у многих отдыхающих - купание, загорание, обед, загорание, купание, ужин.
Лишь вечером нашел он Палыча и Димыча, которые вместе с частью группы теснились в одном из номеров спального корпуса. Небольшой стол был заставлен достаточным количеством различных напитков и фруктами. Игорь Петрович принес пару бутылок вина, шоколад и, поставив все на общий стол, еле-еле примостился рядом с Димычем на уголке кровати. Послышались тосты, начались воспоминания, и только здесь Игорь Петрович понял, что таких туристов, как он, приехавших на восемь дней, практически нет. Все приезжают на две недели, попадают в группу и уже вместе, перезнакомившись, весело проводят время. Поэтому Игорь Петрович оказался сам по себе и наверняка провел бы эти дни в одиночестве, если бы не поход в горы, где он стал своим в этой группе.
Вскоре появилась понятная веселость, народ перебивал друг друга, пытаясь рассказать, что-то особенное и смешное из их короткого отдыха. Дым от табака, хоть курили на балконе, наполнил помещение, и дышать становилось труднее. Тогда кто-то предложил пойти танцевать в местное кафе, и все с удовольствием поддержали эту идею.
Одна из женщин схватила Игоря Петровича за руку и пригласила на танец, а затем, не выпуская его руки, они поднялись на следующий этаж, где располагалось кафе. Он с удовольствием кружился в танце среди знакомых людей, рядом с очаровательной Вероникой, смотревшей на него смешливым взглядом. Музыка звучала непрерывно, и они танцевали, не останавливаясь, до закрытия кафе. Никакого продолжения Игорю Петровичу не хотелось, и он, вежливо отказавшись от предложенного Вероникой бокала вина, распрощался с ней у ее номера.
На другой день Игорь Петрович пришел на тот пляж, где загорали Палыч и Димыч, и расположился рядом с ними. Купаясь, играя в карты, они немного рассказали о себе. Одного из них звали Павел Сергеевич, другого Дмитрий Иванович. Но за последнее время они привыкли к более короткому обращению к себе. Жили друзья в Питере и знали друг друга не один десяток лет. Оба прежде являлись преподавателями в военной академии и читали курсы научного коммунизма, марксистско-ленинской философии, а после отказа от этих учебных дисциплин они учили офицеров психологии. Уволились из армии уже давно и теперь занимались социологией, работали в международном фонде, который проводил различные опросы общественного мнения. Работа оказалась им знакома, много времени она не отнимала, и Палыч с Димычем имели возможность в любое время взять недельку-другую для своего отдыха. Иногда они ездили семьями с детьми, иногда только с женами, а иногда вот так вдвоем. В ответ Игорь Петрович коротко рассказал о себе.
После обеда он пошел на концерт органной музыки, и не потому, что был большой любитель произведений Баха, а потому, что билеты взял в первый день приезда, в основном из интереса послушать третий по звучанию в России и совсем недавно привезенный из Германии новый орган. Концерт в сочинском доме музыки пролетел незаметно, но, несмотря на сложность и специфичность Баховских композиций, хорошая акустика зала, помпезное звучание инструмента и виртуозность органиста позволила ему понять церковную тяжесть этих мелодий.
Вечером Игоря Петровича нашла Вероника и вновь пригласила его на прощальные посиделки их группы. Когда он пришел, немного задержавшись, проводы были в разгаре. Правда, народу оставалось человек восемь-десять, и все довольно свободно разместились на кроватях. Вероника, на правах старой знакомой, посадила Игоря Петровича рядом с собой. Видно, за время отдыха выпито оказалось достаточно много, и присутствующие вели разговоры на житейские темы, по принципу - везде хорошо, где нас нет. Не обошли инфляцию, поговорили о дороговизне, о маленьких зарплатах и, в связи с этим, о необходимости дополнительного заработка. Было немного скучно, и чтоб как-то оживить обстановку, кто-то из молодежи обратился к Димычу с просьбой поведать что-нибудь интересненькое. Димыч рассказал анекдот:
- Бежит лиса по лесу, видит: ворона сидит на дереве и держит в клюве сыр. Очень захотелось лисице отведать сырку та и спрашивает она ворону, любит ли та партию "Единая Россия"? Ворона умная, молчит, клюв не раскрывает. Снова спрашивает лиса ее, будет ли та голосовать за эту партию. Тут ворона не выдержала и крикнула, что будет. Сыр выпал, и с ним плутовка лиса убежала. Ворона сидит огорченная на ветке и думает: а что бы изменилось, если бы она сказала "нет"?
Все посмеялись, но видно было, что они ожидали более серьезного разговора. Общую тональность поддержала Вероника своим вопросом:
- Скажи мне, Димыч, вот вы с Палычем много говорили о наших в целом хороших особенностях, выделяя всеобщее милосердие, духовность нации, наличие большого количества неординарных личностей, а какой у русских существенный недостаток? Или, может, его нет?
В этот момент Вероника наступила Игорю Петровичу на ногу и тихо прошептала ему на ухо:
- Сейчас начнется.
Некоторое время Димыч молчал, как будто собирался с мыслями, а потом начал размышлять вслух:
- Сложный вопрос, господа - товарищи. Мне кажется, что это неестественное противоречие между личностью и обществом. Мы всегда были и будем сильны миром. Вместе нам удавалось побеждать любого врага, перед которым склоняли головы многие народы, отстоять независимость, покорять просторы Сибири, целины, космического пространства. Наша сила - в единстве и коллективизме, общинности.
Его тут же поддержал Палыч:
- Взять хотя бы спорт, всегда на Олимпийских играх, мировых первенствах в командных видах мы оказывались сильны. Хоккей, волейбол, баскетбол, водное поло, ручной мяч, эстафеты, в общем командные виды спорта приносили нам медали, призовые места и всеобщее признание. Нет ни одной страны в мире, которая могла хотя бы приблизиться к нам по такому постоянному успеху. Да, есть команды, которые сильнее нас сегодня, но эти победители из разных государств и по различным видам спорта, а мы если не чемпионы или призеры, то всегда в первых строчках сильнейших и во всем.
- Именно так, - продолжил Димыч, - но если подумать о корнях этого победоносного коллективизма, то будет понятно, почему мы слабы индивидуально, не физически, конечно, а житейски. Многие чувствуют личную незащищенность, не от кого-то конкретно, а от окружающей действительности. Критерием такого состояния нашего человека может быть сравнение, например, с европейцем. Чувство уверенности в жизни англичанина, немца занимает гораздо более высокую планку по сравнению с состоянием русского. Это наглядно демонстрируется на курортах Турции, Таиланда, Эмиратов и т.д. Европейцы свободны, раскованны и остаются всегда самими собою, а мы чего-то вечно боимся, подобострастно улыбаемся, закомплексованны. Конечно, эта ситуация меняется в лучшую сторону и заметно, но пока чувство личной незащищенности сохраняется.
- Димыч может долго философствовать, - прервал его друг, - но, если сформулировать главный недостаток, то он будет звучать как привитое нам на протяжении веков властью чувство раболепной подобострастности. Наш народ, с исторической точки зрения, никогда не имел свободу, и люди не успели воспитать в себе это состояние.
Теперь Игорь Петрович решил уточнить для себя:
- А нет ли тогда противоречия в ваших же утверждениях, что наша родная земля просто мать-героиня для великих людей, замечательных музыкантов, гениальных ученых. Это же не групповые посиделки, а все отдельные имена, индивидуальные личности. И исходя из ваших заявлений европейцы, в частности, не превосходят нас числом, хоть это некорректное слово, знаковых фигур, составляющих гордость мировой науки, искусства, литературы? А ведь они должны быть более сильными людьми.
- Так, да не так, - отвечал Палыч - Репин, Ландау, Чайковский являются выдающимися личностями не потому, что выпадают из предложенной гипотезы. Они не исключение из правил, просто их яркую индивидуальность, подтверждает не собственная защищенность, а в первую очередь результаты их труда. Плоды напряженной работы самым естественным способом выделяют выдающихся людей и на основе всеобщего признания их заслуг делают их защищеннее и, значит, сильнее. Хотя по жизни многие из них казались тихими, незаметными тружениками, зачастую бессильными перед житейскими преградами, не в меру обидчивыми и в этом смысле слабыми.
- Тогда что же, - недоумевал Игорь Петрович, - мы генетически навсегда останемся индивидуально слабыми людьми Великой страны с загадочной русской душой?
- Пройдет немало времени, - вновь начал Димыч, - прежде чем люди почувствуют свою защищенность, и она будет становиться тем заметнее, чем сильнее государство начнет защищать каждого гражданина, особенно, если с ним за рубежом случилась беда. Может, и не надо посылать флот или десантников, но нужно дать понять любому другому государству, что каждый россиянин находиться под пристальной, действенной, а не формальной защитой великой страны. Когда в плоть, кровь и сознание людей войдет понятие свободы и, прежде всего свобода выбора, и станет неотъемлемой частью менталитета русского человека, тогда слабость уступит место защищенности, и народ будет по- настоящему любить и гордиться Родиной, а государство, власть станет ценить и беречь каждого своего гражданина.
- А что такое "любить по-настоящему"? - спросил кто-то из ребят.
- Это такое внутреннее состояние, когда в любой компании, за любым праздничным столом мы искренне произнесем тост за процветание нашей Родины, за величие любимой страны. Когда при звучании гимна нам захочется встать, и большинство будут знать слова торжественного гимна, а при виде государственного флага люди будут чувствовать гордость за то, что являются ее гражданами. Когда мы забудем словосочетание "в этой стране", а станем говорить, что живем, работаем в нашей стране. Это, конечно, не все, но для начала хватит. И не надо путать любовь к Родине с понятием массового героизма, - объяснил Димыч.
- А не произойдет ли тогда ослабление нашего коллективизма и как следствие страна станет слабее теперь по другой причине? - вновь не унимался Игорь Петрович.
- Возможно, что таких массовых побед в командных соревнованиях не станет, - отвечал Димыч, - но для сильной, в широком смысле этого слова, страны это не имеет решающего значения, здесь важна устойчивость системы, а она всецело зависит от состояния каждого человека. Советский Союз был мощной сверхдержавой, но на поверку оказался неустойчивой системой из-за слабости или отсутствия свободы любого гражданина, поэтому он распался. И когда молодежь обвиняет старшее поколение в потворстве развалу, она права, волей-неволей упрекая их в слабости духа, что явилось следствием отсутствия свободы. Россия в будущем будет могучей державой только в том случае, когда всякий проживающий здесь будет сам свободен и защищен государством...
Такие серьезные разговоры, да почти на трезвую голову, да в конце беззаботного отдыха, воспринимались собравшимися туристами, как пища для последующего осмысления. Наверное, должно пройти какое-то время, чтобы улеглись высказанные мысли, а люди могли подумать над этим, и тогда можно было бы вернуться к интересному разговору. Но сегодня все предпочли просто замолчать: все-таки прощальный день отдыха.
И тогда вдруг народ потянулся к напиткам - вино и водка полились рекой. Вновь вспыхнули воспоминания о веселых эпизодах отдыха, казусных ситуациях и интересных экскурсиях. Все много смеялись, шутили и снова и снова наливали в стаканы. Но когда Вероника предложила пойти в кафе потанцевать, а Игорь Петрович, мечтая закончить гулянку, встал, то он сразу понял, что сегодня выпил лишнее. Надежда на то, что танцы приведут его в норму, не оправдалась, и он, извинившись перед Вероникой, отправился спать.
На следующий день Игорь Петрович на пляж пришел попозже, давала знать вчерашняя вечеринка. Димыч и Палыч лежали, не шевелясь, на привычном месте и молчали. Видно, и им было не сладко. Ближе к обеду они как-то растормошились и все вместе сели играть в карты. Вдруг рядом, какая-то родительская чета стала громко ругать сына лет пятнадцати, а тот демонстративно отвернулся в сторону, а потом, встав и сказав неуважительно, что ему надоели их нотации, ушел гулять по берегу. Димыч тут же прокомментировал увиденное:
- Мы зачастую принимаем на веру многие привычные для нас утверждения, не задумываясь о глубинных процессах происходящего. Например, если задать банальный вопрос, кто воспитывает ребенка, школьника, услышим такой же знакомый ответ - родители или школа. Так, да не так. Если мы говорим о следствии - это так, если мы пытаемся разобраться в истоках - это не так. Так кто же воспитывает школьника? Его воспитывают люди, пользующиеся его уважением, те люди, которые являются для него примером. Если он живет в нормальной семье, видит уважительное отношение между отцом и матерью, их любовь и заботу ко всем членам семьи, то его воспитывают родители. Когда там что-то не так, а в школе он видит корректное и предупредительное отношение к себе, видит справедливость и профессионализм учителей, то он будет тянуться к школе и она станет формировать его мировоззрение. Если и там что-то его не устраивает, то он найдет кумиров себе на улице, таких же рябят, которые лихо гоняют на роликах, артистично опрокидывают рюмку и могут витиевато и нецензурно выражаться. Поэтому правильнее было бы сказать, что школьника воспитывают люди, на которых он хотел бы быть похожим и которых он уважает. Иногда таким человеком может быть сосед или даже какой-нибудь киногерой. Тогда советы этих людей он воспринимает естественно. Лучше, чтоб этими людьми оказались родители, и не дай бог улица, но тут виноваты только мы сами, отцы и матери.
Палыч, слушая друга, одобрительно кивал, а потом сообщил Игорю Петровичу, что они с Димычем сегодня, можно сказать, последними из группы, уезжают домой. Правда поезд отправляется вечером, и если он хочет, пусть приходит к ним в номер, у них сохранилась заветная бутылка коньяка. Игорь Петрович согласился.
После обеда друзья немного побыли на море и вскоре ушли собираться к отъезду, сдавать книги в библиотеку, рассчитываться за номер и купить на дорогу продуктов, а он купался и загорал до самого последнего момента, чтобы только не опоздать на ужин. Ведь и Игорь Петрович прощался с морем, он тоже уезжал, но не сегодня, а завтра в обед, поэтому нынешний вечер будет прощальным и для него.
Пришел Игорь Петрович к друзьям не с пустыми руками, принес курицу - гриль, свежий лаваш и фрукты. Выпили коньячку, закусили, и потянулась неспешная мужская беседа про политику, милых женщин, иномарки. Значительное место заняли разговоры об армии, нынешней, безденежной и не слишком уважаемой, и прежней, где прошла их молодость и зрелость. Игорь Петрович поделился впечатлениями от захватывающей, интересной и напряженной работе на космодроме Плесецк, который расположен в Архангельской области. Он с азартом говорил про запуски космических аппаратов, баллистических ракет, а также про северные красоты, удачливую рыбалку и охоту, про походы по грибы и ягоды.
Димыч и Палыч рассказали, как они начинали службу по воспитательной части и объездили в командировках пол-Советского Союза. Побывали в Казахстане и на Дальнем Востоке, в Прибалтике и на Северном Кавказе, на Урале и Сахалине и везде встречали удивительных людей, грамотных, толковых командиров, преданных своему делу офицеров. Димыч, по этому поводу сказал:
- Многие раньше коллекционировали марки, монеты, теперь модным стало собирать коллекции дорогих иномарок, а мы с Палычем, всегда обзаводились хорошими друзьями, со многими встречаемся до сих пор, ездим к ним в гости, с остальными переписываемся, правда, многих уже и нет с нами, - он вздохнул.
После очередного тоста за доблестные вооруженные силы посетовали на развал огромной державы, и Палыч, не преминул сказать, что это тоже следствие слабости каждого взятого в отдельности человека и продолжил:
- Мы по-детски наивная нация, нам сказали сверху, что это хорошо, значит хорошо, а если что-то нельзя, то мы верим, что это плохо. Поэтому, зная эту черту, нас постоянно обманывают всякие мошенники, организуя МММ, банковские пирамиды, а теперь появились еще строительные. Люди верят словам и несут последние кровные аферистам, зачастую надеясь на простое русское "авось".
- Мне кажется, - начал говорить Игорь Петрович - что навести порядок обязано государство, власть.
- Безусловно, - согласился Димыч, - но попробуем пофантазировать и представить, что в Америке появилась контора типа нашей "Властелины" и предложила американцам отдать ей деньги, а через месяц, люди получат машины за полцены. Даже наше сознание не может нарисовать такую картину, и не потому, что там сильная власть, просто американцы живут побогаче и знают, что деньги надо зарабатывать и никакая курочка - ряба им золотое яичко не снесет. Наша наивность и надежда на чудо, рождены бедностью. Даже русские сказки основываются на дивных примерах получения богатства - "По щучьему веленью", "Золотая рыбка" и т.д.
- Значит, - спросил Игорь Петрович, - основная проблема - бедность?
- Есть разные философии бедности, - стал отвечать Палыч, - существует бедность позитивная, когда бедный человек всеми силами стремится выбраться из нее, а есть бедность безысходная, если человек смиряется с нею и нищета становиться образом его существования. Вот наша смиренность, отсутствие осознания свободы и являются тем родником, который питает безысходную бедность. Если бы можно было бы искоренить ее главный идеологический лозунг "Отобрать и поделить", народ жил бы лучше. История учит нас, что когда возникали бунты против господствующего класса, то желание униженных заключалось не в том, чтоб захватить поместья, дворцы и жить лучше там. Нет и нет. Бедность хотела получить наслаждение от того, чтобы обеспеченные дворяне, торговцы, интеллигенция стали жить так же плохо, в такой же нищете, как они. Не бедные лучше, а богатые - хуже. Вот наш парадокс и тормоз.
-Да и сейчас, - поддержал его Димыч - можно услышать мнение, что пора раскулачить олигархов, разделить земные богатства, нефть, газ. Надо бы взять и раздать стабилизационный фонд и прочее. Это тяжелое наследие нашей истории, когда человек лично, в собственности практически ничего не имел. Но убеждения были, что "все вокруг народное, все вокруг мое". Когда понятие жить лучше, будет неразрывно связано с представлением о необходимости трудиться и еще раз трудиться, вот тогда произойдет качественный переход к свободной сильной личности. Тогда же и государство станет более устойчивым к различным потрясениям.
Тут Палыч, посмотрев на часы, сказал, что им пора на поезд и предложил выпить на посошок за приятное знакомство. Минут через пять Игорь Петрович откланялся и пошел к себе в номер.
Восьмой день его пребывания на юге прошел быстро. Он провел пару часов на пляже, несколько раз искупался, бросил монетку в море, а затем, рассчитавшись на турбазе, отправился на вокзал, мыслями устремляясь домой к Нинуле, к детям. Уже в купе, Игорю Петровичу позвонил по сотовому начальник отдела кадров биржи и напомнил ему, что в коллективе надеются увидеть его после отпуска, что оказалось неожиданным и приятным известием.
Игорь Петрович вскоре лежал на полке и вспоминал двух друзей, которые заставили его многое переосмыслить и глубже взглянуть на окружающую действительность. И дело тут представлялось не только в каком-то новом осмыслении, зачастую известных фактов или понятий, но и в том, что сам Игорь Петрович получил толчок, желание узнавать и, да-да, бороться, доказать, что он личность.
Наверное, специалисты могли найти шероховатости в размышлениях Димыча и Палыча, неточности, излишний субъективизм и другие недостатки, но не это казалась сейчас важным для него. Он стал сильнее, поднялся чуть выше мелочных обид. Теперь ему хотелось вернуться на прежнюю работу и не смешавать то удовлетворение от труда и ту реальную пользу, которую он приносит, с мелочными придирками его начальника.
Игорь Петрович будет рад окунуться в рутину привычных дел и не из-за того, что ему повысили зарплату( скорее всего, это справедливая оценка его труда), а потому, что он может помочь кому-то в бизнесе и сделать чье-то положение на рынке более устойчивым. Кроме того, их самих, возможно, более обеспеченными и счастливыми. Теперь Игорь Петрович был уверен, что только "трудом во благо, а не корысти ради", будет прибавлять наша земля, и он сильный и свободный человек, уже готов к этому.
Домашний прием, по случаю приезда Игоря Петровича, показался ему особенно теплым. Жена, поблагодарив его за привезенный огромный букет, сразу пригласила к накрытому по - праздничному столу. Он с удовольствием поел немного забытой вкусной домашней еды, запивая ее краснодарским вином. Затем начал подробно рассказывать жене о каждом проведенном дне, о походе, купании, органном концерте, но передавать разговоры Димыча и Палыча не решился, побоялся, что у него не получится передать их суть. Нинуля смотрела на него очень внимательно и слушала не перебивая. Только под утро после наполовину бессонной ночи жена вопросительно сказала ему, что он приехал какой-то другой, напористый, веселый, и она не может понять причину.
- Ничего из того, о чем могут подумать женщины, не случилось, - сказал энергично Игорь Петрович, - просто я хорошо отдохнул и принял решение вернуться на прежнюю работу.
Говоря это, он нежно обнял Нинулю, крепко поцеловал, а затем стал собираться на биржу. В самом деле он немного изменился и знакомство с Палычем и Димычем безусловно оставило след, но что это было, он пока твердо ответить не мог. Может, Игорь Петрович стал в большей степени гордиться великой историей своей России и тем, что он родился в этой прекрасной стране, а может, в нем возникла уверенность в будущем процветании Родины, или и то и другое вместе взятое, кто знает? Главное, у Игоря Петровича было прекрасное настроение, у него появилось много сил, и он желал скорее делать что-то полезное для людей.