Глава третья

Фёдор Иванович проснулся раньше обычного. Долго пытался заново погрузиться в сон, но какая-то неясная тревога мешала уходу от окружающего бытия - от лёгкого похмелья после вчерашнего пира, от громкого сопения коханок, раскинувшихся на ложе по обе стороны от его выжатого досуха крепкого тела, от ближнего колокольного перезвона к заутрени. Он поворочался, укладываясь поудобней, но сон всё равно бежал от него, как заяц от кровожадной рыжей лисицы.

Отчаявшись скрыться от грешного русского мира в царстве греческого Морфея, князь Мстиславский перегнулся через одну из полюбовниц и достал с прикроватного столика берестяной ковшик с кисловатым квасом. Сделав пару добрых глотков, чтобы смочить пересохший язык, откинулся навзничь, подложив под голову подушку, вытянутую из-под Оксаны, лежащей справа. Оксана что-то проворчала спросонья и улеглась ничком, привычно ища рукой своего господина и удалого полюбовника, но на сей раз никого не нашла - Фёдор Иванович собрался отыскать причину своего беспокойства, и помехи ему были сейчас не нужны.

Вчера ему пришлось принять приглашение на пирушку, закаченную боярином Сицким. Выждав приличествующее время, он собрался уходить, потому что ему - Первому боярину государевой Думы было тягостно и до физической тошноты противно пребывать в гостях у тех, кто порушил могущество его рода, кто способствовал падению и смерти его отца Ивана Фёдоровича. Эти худородные выскочки взяли верх над куда более достойными людьми, благодаря тому, что их родственница вовремя подвернула свою податливую задницу распутному мальчишке - потомку таких же худородных, как они сами, Глинских.

На этой мысли логическая цепочка расфрондировавшегося князя была прервана накатившим ознобом. На миг показалось ему, что из полутьмы уютной опочивальни выглянули вдруг пронзительные кремнёвые очи и раздался вкрадчивый шёпот: "Кто-кто это потомок худородных Глинских, малыш?" Ох, Господи! Фёдор Иваныч машинально перекрестился и запил озноб прохладным квасом.

В общем, пиров у Годуновых и Романовых князь не любил, но бывать на них приходилось. Только там он мог свободно встречаться с Шуйскими и Голицыными, не опасаясь внимания вражеских соглядатаев.

Вчера у выхода к Фёдору Ивановичу подкатился средний из Шуйских - Дмитрий Иванович.

- Что так рано домой собрался, Фёдор Иваныч? - спросил, пьяно покачиваясь и опираясь о дверной косяк.

- А мне тут чего-то душно стало, - отозвался Мстиславский, кивком указывая на лихо отплясывающих между столами Бориса Черкасского и Михаила Романова. - А вам, гляжу, здесь вольготно...

- В духоте, да зато во здравии, - ухмыльнулся Шуйский. - Нам, Дмитриям, очень уж жить нравится, а потому стеречься надо. Осторожными, говорю, быть следует, чтобы нам, Дмитриям, жизнь продлилась, - и залился пьяным хохотком. - Ты бы, Федя, не за мной, а за тёзкой моим лучше приглядывал. За крестником векши, что мысью по древу... - подмигнул и ушёл ровнёхонько, будто и не пил совсем.

"Будто и не пил... будто и не пил.... Ой, мама родная!" - ужаленный этой мыслью, Фёдор Иванович вновь отхлебнул кваску и постарался напрячь изощрённые свои мозги.

Ведь если Дмитрий был трезвым, значит не просто так подошёл, значит, сказать что-то хотел. Что это ещё за крестник векши? Векша-то белка по-нынешнему. Белка! Он что, про крестника Бельского толковал? Про Димитрия Иоанновича, наследника престола Московского?! Про единственную надежду Литовского клана?

Встрепенувшись, точно старый боевой конь при крике: "В напуск", Фёдор Иванович приподнялся на локте и негромко, но требовательно крикнул:

- Кандыба, ко мне!

Мгновенье спустя в опочивальню влетел дежуривший у дверей жилец Кандыба с пистолем в одной руке и с литовским кончаром в другой. Высокий, жилистый, вёрткий Семён Кандыба служил ещё у отца князя Фёдора и был настолько предан, что в его присутствии Фёдор Иванович спал сладко, сколько угодно и с кем угодно. Подозрительным взором пройдясь по комнате, он сунул за пояс кремнёвый пистоль и замер в ожидании дальнейших приказов.

- Пошли кого-нибудь за Пасюком. И быстро, - велел Мстиславский.

Разбуженные им коханки своё неудовольствие выразили тихим фырканьем - они прекрасно знали своё место и не обольщались сексуальным влечением князя. Сегодня он им подарочки дарит и нежно сладкие слова на ушко нашёптывает, а завтра другим - желающих в княжеской постели очутиться больше чем достаточно. Поэтому спустя минуту опочивальня была готова к приёму дворецкого Пасюка - доверенного лица во всех тайных делах. А ещё через четверть часа Пасюк отправился на постоялый двор Ждана Белецкого. В кармане дворецкого глухо позвякивал туго набитый кошель и похрустывала грамотка, назначенная Михаилу Нагому - дядюшке Димитрия Иоанновича.

Ждан Белецкий в Москве был личностью известной. Его матушка Акулина Белецкая - дочка малопоместного дворянина, убитого при взятии Полоцка, крепко приглянулась государеву воеводе Ивану Фёдоровичу Мстиславскому, Первому думскому боярину. Настолько была хороша девица, настолько горяча в постели, что рано поседевший в походах князь Мстиславский официально признал плод их греховной связи Ждана своим сыном и оставил обоих жить на своём дворе. Дошло даже до того, что отец представил Ждана своему законному сынишке Фёдору, как младшего брата.

И хотя Фёдор был старше братишки на целых три года, в мальчишеских стычках Ждан был надёжной заступой умному, степенному, но неразворотливому Феденьке, которому до пяти лет няньки нос подтирали. Рождённый в любви и жаркой страсти, был он красив, смел и силён. А ещё он искренне, без обиды и тайной горечи любил многочисленное потомство любвеобильного своего батюшки.

Росту Белецкий был чуть выше среднего, вьющиеся волосы подстригал по мочки ушей, бороду брил, оставляя тонкую полоску усов, глаза имел синие, в минуты гнева холодевшие, точно лёд на глубокой реке. На коне сидел, как влитой, и не было в Москве жеребца, который смог бы скинуть его на скаку. Кулаком этот байстрюк валил с ног трёхлетнего быка, а подковы в его ладонях становились податливыми, как глина. С ним старались дружить, а враждовать не стремился никто.

Однако при всех своих достоинствах Ждан обладал ещё двумя - он был умён и добродушен. Гуляка и плейбой, он никогда не заводил скандалов первым, до последнего оттягивал назревающие конфликты.

Поэтому безобразная сцена, свидетелями которой стала вся семья Мстиславских, их слуги и их соседи, поразила всех до глубины сознания, и весть о ней мгновенно расползлась по всей Москве.

Дело было так. В одно не очень прекрасное утро дверь флигеля, в котором жила ключница Акулина, открылась, и заплаканная княжеская любовь вышла оттуда в сопровождении четырёх холопов, которые несли сундуки с имуществом семьи Белецких. В это время в ворота двора Мстиславских въехал Ждан, которому исполнилось уже сильно за двадцать годочков, и за плечами было четыре военных похода. Увидев вышеописанную картину, он бросился к матери с расспросами, и узнал, что любовь прошла, а стало быть, велено им поискать себе другое жильё. Дескать, скажите спасибо этому дому и шуруйте к другому.

Оставив мать во дворе, байстрюк помчался в терем к коварному батюшке. В полнейшей оторопи холопы Мстиславского услышали в тереме грохот переворачивающейся мебели и звон посуды, а потом двери распахнулись и четверо боярских жильцов выволокли Ждана наружу. Его щёгольский кафтан был изодран, под глазом наливался спелый синяк, а костяшки на правой руке были рассажены в кровь.

Спущенный с высокого боярского крыльца Белецкий вскочил на ноги, как разъяренный камышовый кот и заорал на всю округу:

- Высунь рожу свою на свет Божий, старый потаскун! Хочу слово тебе последнее поведать!

- Как ты меня назвать осмелился, поганый выб..к?! - на крыльце появился встрёпанный Иван Фёдорович, красный, как свежеочищенная свёколка.

В руках старый воевода держал тяжёлую казачью нагайку, за пояс были заткнуты два пистолета.

- Запорю, собачий сын! - голосил князь Мстиславский, шустро спускаясь по ступеням, и по очам его, полыхающим синими молниями, все поняли - и вправду запорет. Плетью князь владел виртуозно, от её ударов матёрые волки падали с перебитыми позвоночниками и раскроенными головами, а однажды князь Иван свалил ею коня крымского наездника, прорвавшего русский строй и вылетевшего с саблей на главного воеводу.

- Уходи от греха, Жданче! - горячо шептали Белецкому княжеские жильцы, спустившиеся с крыльца раньше хозяина, подхватив байстрюка под руки и оттаскивая его к воротам. - Мать пожалей, дурило, коли себя не жалко!

Белецкого на подворье Мстиславских любили за его весёлый и беззлобный характер, за отсутствие гонора и беззаветную храбрость. Те же княжеские жильцы бок о бок рубились с ним против крымчаков и поляков, против литвы и немцев, и сегодня их верные сердца рвались надвое.

- Подыхать будешь, старый кобель, - орал байстрюк, вытолканный на улицу, - я на твоих похоронах частушки срамные петь стану, а на могиле - трепака отплясывать! Ирод окаянный!

За последние слова в Московской Руси могли забить насмерть - и ни один суд, включая суд Московского государя, человека, сделавшего такое, не посмел бы признать преступником. Для православного христианина оба слова и по отдельности-то звучали смертельным оскорблением, а за их совместное применение охальника требовалось немедля звать на Божий суд. Поэтому никто особенно и не удивился, когда на секунду застывший от оторопи старый воевода Мстиславский выхватил из-за пояса кремнёвые пистоли и с воплем "Я тебя породил, я тебя и убью!" дважды пальнул в охамевшего байстрюка.

Поняв, что дело может окончиться и вовсе худо, байстрюк вскочил на коня и галопом пустился вдоль улицы, вслед за ушедшей матерью. Постарел Мстиславский, решили в соседних дворах. В прежние-то времена в московскую копеечку с такого расстояния попадал...

И не знали глупые соседи, не ведала простодушная Москва, что накануне позорного скандала в Литовском клане, князь Иван Фёдорович пригласил байстрюка в свой кабинет, где встретили Ждана он сам, Фёдор Иванович и вездесущий Пасюк.

- Прости Христа ради, сынок, - тяжело вымолвил глава клана, - но завтра я вас с Акулиной со двора сгоню. С позором.

- Это за что же? - ошарашено прохрипел Ждан, чувствуя как подкашиваются безотказные доныне ноги.

- Надо так, - сказал отец. - И непременно с громким скандалом, чтобы вся улица на крик сбежалась. Ты в нашем клане самый дерзкий, самый удалой. И самый умный. После Феди, конечно, - добавил князь, взглянув на старшего сына. - Но Федюня думает долго, хотя и мудр, а ты борзомысл.

Ждан переводил потускневший взгляд с одного родича на другого, с трудом сдерживая желание завыть в полный голос.

- Так что, за это меня гоните, что ли?! - тихо зарычал он.

- Павша Корд пропал, - убито промолвил Пасюк. - Вторую неделю носа не кажет.

- И заменить его, кроме тебя, некем, - добавил отец. - Но ведь каждому дураку известно кто ты мне, а это значит, что следят за тобой в двести глаз. Поэтому разругаться нужно так, чтобы всей Москве стало ясно - Белецкие Мстиславским не родня, а враги. Враги! С завтрашнего дня, сынок, общаться с тобой будем только через Пасюка. Попрощайся с братом, Жданче!

Они обнялись с Фёдором Ивановичем и попросили друг у друга прощения. Отправив Фёдора и Пасюка из кабинета, князь Мстиславский тихо сказал байстрюку:

- Мне тяжко с тобой прощаться, сынок. И с Акулиной прощаться тяжко. Но ты пойми меня, Ждан, от меня не только вся семья зависит. За мной пятнадцать тысяч голов, я за них перед совестью и Богом в ответе. Они мне доверились, и обмануть их надежды на хорошую жизнь я не могу. Мне так отец заповедал, а я Фёдору заповедую. Тебе, знаю, ничего заповедать не нужно, ты сам с усами.

Он поднялся с кресла, крепко напоминавшего царский трон, и подал Ждану объёмистый кожаный мешочек:

- Здесь сто рублей, - сказал он. - Ещё четыреста завтра найдёшь в одном из материных сундуков. Сейчас отправляйся в Белый город на улицу Ордынку, там найдёшь постоялый двор Ефима Сотникова. Тебе этот двор продадут за шестьдесят рублей; слуг найдёшь сам - у тебя знакомых много. За доходы не переживай, на жизнь и тебе, и матери хватит с избытком.

Рёбра старого князя хрустнули в крепком прощальном объятии Ждана:

- Мне будет тебя не хватать, тятя! - сказал он, выходя из кабинета.

- И мне тебя, сын, - тихо ответил старый князь.

Приобретённый на отцовские "ефимки" постоялый двор очень скоро стал приносить семье Белецких стабильный и серьёзный доход. И не только потому, что здешняя стряпуха готовила не хуже боярских поваров, а просторные комнаты содержались в чистоте и уюте - нанятые опытным Жданом вышибалы поддерживали в харчевне заведения безукоризненный порядок. Здесь можно было спокойно поужинать и выспаться и ватаге дерзких купцов, и одинокой мещанской вдовушке, и семье богомольцев - лихие людишки постоялый двор Белецкого обходили за две версты. Кроме того, за отдельную, но незначительную плату ждановские головорезы сопровождали приезжих на беспокойных московских улицах.

Со временем молва разнесла вести о гостеприимном постоялом дворе по всей Руси, на постой начали съезжаться серьёзные клиенты с достойной репутацией и увесистыми кошельками. А такие люди, как правило, в одиночку не путешествуют. Поэтому вскорости Ждану пришлось расширить и жилой дом, и конюшню, и складские амбары.

Во время частых отъездов хозяина - очень уж много было у Белецкого приятелей, которых требовалось навестить - делами заведовал старый его дядька, занимавшийся учёбой и воспитанием шебутного Ждана, пока его родители крутили амуры на зависть всем окружающим. Афанасий Рядник был когда-то лихим стремянным князя Мстиславского, изрядно умевшим и кулаком приложить, и сабелькой полоснуть, и из пищали шмальнуть. Это благодаря его урокам, выходя в одиночку против троицы опытных рубак, Ждан с полным на то правом и искренностью повторял: "Ну, Господь меня простит - сами напрашивались!"

В это утро Белецкий проснулся поздно, поскольку прошедшим вечером принимал участие в скачках, где соревновались взрослые дворяне, оставшиеся вдовыми или не желавшие обременять себя семейной жизнью. Окончание соревнований было капитально обмыто. И хотя Ждан не был склонен к злоупотреблению хмельным, компанию был всегда рад поддержать, так что вернулся домой за полночь.

Пробуждение его было приятным - от юной жены купца Солодовникова с записочкой прибежала служанка. В записочке той Настенька Солодовникова извещала Белецкого, что деловитый муж её Пётр Тимофеевич нынче собирается в дальнюю поездку на целых две недели. Она свободна и готова встретиться со Жданом для детального разбора "Песни песней", случайно обнаруженных ею в Ветхом Завете. Пасюк вошёл как раз в тот момент, когда Ждан завтракал, перелистывая Библию, чтобы возобновить знакомство с упомянутыми трудами грешного царя Соломона - не хотелось ему ударить в грязь лицом перед интеллектуалкой Настенькой и в части книжной премудрости.

Выслушав Пасюка, Ждан вздохнул с сожалением и набросал письмецо шальной своей возлюбленной о том, что дискуссию, посвящённую "Песни песней", придётся отложить на неопределённое время, поскольку государева служба требует его присутствия на литовской границе. Затем вызвал вёрткого, как воробей, своего слугу Парфёна и отправил его с запиской к адресату, а стремянному Игнатию велел собираться в дорогу. Отдав необходимые распоряжения, он повернулся к Пасюку и спросил:

- Как там наши? - подразумевая не только князя Фёдора, но и всю родню и дворню.

- Фёдор Иванович и родные, слава Богу, здоровы, - сказал дворецкий, мелкими глотками потягивая горячий сбитень, которым поделился с ним гостеприимный хозяин. - А жильцы жалуются на то, что при дворе жить стало неуютно - годуновские и романовские холопы большую волю взяли. Особливо борискины. Позавчера Витень и Горазд не стерпели, разогнали плетьми десяток борискиного Махмета, - Пасюк не сдержался и коротко хохотнул. - Говорят, эти оглоеды по Пожару, как курицы по курятнику бегали, когда наши в ярость вошли. Только ответить ребятам за ярость свою придётся. Вчера по суду им по двадцать батогов назначили.

- Передай орлам моё сочувствие, старик. Скажи, что Ждан Белецкий, по слухам, прилюдно сожалел, что его с ними на Пожаре не было, - изгой превосходно знал, что жильцы Мстиславского до сих пор считают его своим неофициальным предводителем и горько жалеют об его опале. - Соври, что вчера в их честь поимённо я с друзьями по кубку венгерского опрокинул. А Феде передай, что я сейчас же выеду и присмотрю за Димитрием Иоанновичем.

- Ты не понял, Евдоким Иванович (таково при крещении было дано имя Ждану) - ты Фёдору Ивановичу здесь нужен. Предупреди Нагих, наладь охрану, и возвращайся, - Пасюк осторожно поставил на стол опустевший кубок и с коротким оханьем поднялся. - Морозно нынче, Евдоким Иванович, косточки старые ноют. Мой поклон Акулине Григорьевне.

В полдень Ждан Белецкий в сопровождении Игната выехал из двора на резвом своём вороном карабаире с соответствующей масти кличкой Ворон. Игнат вёз на вьючной лошадке пару отточенных рогатин и длинноствольную пищаль.

- Далеко ли собрался, сосед? - приветствовал их купец Распопов, чей двор располагался впритык к подворью Белецких.

Ждану давно и прекрасно было известно, что соседушка не скрывает своих пристрастий к семейке Шуйских. И ему доставляло большую и чистую радость морочить мозги этому шибко хитрому купчине, решившему, будто он способен объегорить туповатого байстрюка.

- Друзья пригласили шатуна заполевать, - ответил Ждан, гордо вскидывая бритый подбородок. - И не абы кто - князь Шуйский Гребёнка! Ты бы, соседушка, изредка приглядывал за домом моим, пока я отсутствую.

- А долго ли отсутствовать намерен? - уточнил шибко ушлый купчина.

- Для меня медведя завалить, что для тебя - горничную девицу, - весело отвечал ему Ждан Белецкий. - Но ограничится ли дело одним медведём, и только ли медведём, сказать не берусь, поскольку сам не ведаю. Прошлый раз тоже пригасили на пару деньков, а продержали мало не месяц. Так что ежели у меня тут шум поднимется, ты своих сторожей на помощь пришли, за мной не заржавеет - отблагодарю по-княжески.

- Не сомневайся, сосед! - дружески помахал вслед байстрюку дородный агент шуйской контрразведки, и тут же послал доверенного человечка к Дмитрию Ивановичу Шуйскому.

Но было поздно. Во-первых, потому, что оба старших брата из троицы Шуйских - Василий и Дмитрий уже разместились на лавках Думы, а во-вторых, Яков Батьков, их лучший агент, заступил на дежурство в составе своей стрелецкой полусотни. Вернувшись домой и получив донесение от Распопова, братья впали в недолгую задумчивость.

- Ты уверен, что князь Фёдор твои намёки правильно оценил? - спросил Василий у Дмитрия.

- Нет, не уверен, - спокойно ответил Дмитрий. - Да нам, собственно говоря, никакой разницы нет. За Белецким всё равно проследить нехудо. А вдруг именно он и заменил Корда? Из него тайный человечек получился бы на загляденье! Да только Яшка у дворца в карауле стоит, поэтому послать придётся кого попроще.

В итоге этого совещания за Жданом был направлен стремянной Ивана Шуйского Митяй Острога; человек опытный, но не больно мудрый. Он хорошо исполнял приказы, но изобретательностью не блистал. Такого Белецкому провести было не сложней, чем московскому жулику разиню из Бремена. Или из Костромы.

К вечеру посланец Мстиславского очутился под городком Клин, что расположен на тверской дороге. Там - верстах в десяти от городской стены расположился замок местного аристократа и бузотёра Семёна Шуйского-Гребёнки, недостойного потомка знаменитого рода.

Никто не мог понять с какого такого перепугу человек, принадлежащий к одному из древнейших княжеских русских родов, решил перенять обычаи захудалой польской шляхты и мелких барончиков Ливонского ордена. А дело было в обычной обиде. Происходя из младшей ветви Шуйских, Шуйский-Гребёнка оказался обделён и царской милостью, и большим жалованьем, и высокими чинами. Будучи человеком безалаберным и задиристым, он решил пуститься во все тяжкие. Наслышавшись о своеволии и независимости ливонских баронов и польских магнатов, он замыслил последовать их примеру.

Собрав вокруг себя таких же обделённых судьбой гуляк и скандалистов, Семён Петрович создал из них своеобразную дружину, свой маленький "двор". Финансовые возможности не всегда позволяли Шуйскому-Гребёнке вести в своём дворе роскошную жизнь, и поэтому он охотно принял предложение Мстиславских выполнять некоторые их поручения взамен существенной материальной поддержки. Он получал двести рублей ежегодно сначала от Ивана Фёдоровича, а после его смерти от Фёдора Ивановича. Его "дружина" принимала самое непосредственное участие в обоих бунтах против Годуновых, но сам Семён Петрович демонстративно держался в стороне, сохраняя видимость независимости.

Услугами изгоя клана Шуйских, как резидента Мстиславских в Тверской земле, Ждан пользовался в особых, в крайних случаях. Понимая, что после подсказки Мстиславскому все доверенные люди братьев Шуйских пристально следят за людьми князя Фёдора Ивановича, Белецкий не сомневался, что пасут и его. Чтобы не раскрыть своего истинного лица, ему нужен был тот, кто собьёт соглядатая со следа. И Шуйский-Гребёнка подходил для этого по всем статьям.

На крутом берегу реки князь возвёл каменный терем в два этажа, обнесённый высоченным тыном. В тыне виделись шесть рубленых башенок, на которых несли службу зоркие сторожа - у аристократичного забияки недоброжелателей хватало с избытком.

- Открывай ворота, засони! - крикнул Ждан, подъехав к одной из башен. - Я Белецкий, а со мной стремянной Игнатий Хряпа. Не забыли ещё про таких?

- Не забыли, господин! - весело отозвались сторожа, обрадованные возможностью перекинуться парой слов с новыми людьми, разогнать скуку сторожевой смены пропуском гостей внутрь.

Через пару минут ворота были открыты, Ждана встретили два орёлика совершенно разбойной наружности с сакраментальной фразой:

- За проезд пожаловать бы добрым людям малую толику...

- Пока сами не отобрали, да?! - хохотнул Ждан. - Ну, вы и вымогатели! Игнат, дай эти разбойникам грошик, чтоб в следующий раз за версту узнавали.

- Держите, счастливчики! - Игнатий подбросил в воздух серебряную чешуйку монетки.

Сторожа поймали её на лету и с театральной почтительностью расступились, отдав поясные поклоны:

- Добро пожаловать, господа!

Терем Гребёнки со стороны крепко смахивал на жилую башню ливонских замков - каменная махина высотой в пять саженей, не считая кровли. Окна, больше похожие на узкие бойницы, располагались в трёх саженях от земли; в первом этаже никаких отверстий, за исключением массивной дубовой двери, окованной железными полосами, не наблюдалось. Косяки были основательно выщерблены, а полотно двери порубано и обожжено - видать, добрались-таки недруги Семёна Петровича до его заветного родового гнезда...

Из конюшни, расположенной в двадцати саженях от терема, к гостям выбежали конюхи, прекрасно помнившие и щедрость, и крутой нрав Белецкого. Оставив Игната решать вопрос с обустройством и уходом за лошадьми, Ждан прошёл в сени, где его почтительно встретил местный вышибала по прозвищу Ряха. Этот сломок, поперёк себя шире, помимо основных обязанностей по наведению порядка в буйной дружине Семёна Гребёнки, исполнял и роль дворецкого. Приняв у гостя шубу и шапку, он вошёл в горницу и зычно провозгласил:

- Дворянин Ждан Белецкий собственной парсуной! - Ряха не кончал гимназиев и путал портрет (парсуну) с тем, кто на парсунах, собственно и бывал изображён, а именно персону, но Гребёнке и его гостям такое обращение всё равно очень импонировало.

- Привет всей честной компании! - Ждан отдал степенный поклон обратившись к красному углу.

Горница у Семёна Петровича была довольно просторной, её украшал массивный камин, а тепло в помещение давали две русских печи, задниками выходившие в зал. За длинными столами, составленными буквой Т, разместилось полтора десятка окрестных дворян и детей боярских во главе с хозяином, восседавшим на кресле, которое сильно смахивало на царский трон. Почтенное собрание было сильно разбавлено присутствием беспутных девиц разной степени раздетости.

Белецкий, воспитанный в порядочной семье, не любил выставлять напоказ свои успехи у прекрасной половины поля и воспринимал беспутство с неодобрением православного человека, но и в чужой монастырь со своим уставом соваться остерегался. Поэтому с равным благодушием он принял приветы и от достойных помещиков, и от распутных шалав. Усевшись рядом с хозяином застолья, он отдал должное искусству местных поваров и медоваров. А когда шум пирушки принял прежние децибелы, негромко произнёс:

- Семён Петрович, у тебя медведи ещё водятся или уже всех перебили?

Шуйский-Гребёнка повернул к гостю помятое лицо с длинными, залихватски подкрученными усами и зеленовато-жёлтыми глазами, придававшими этому забулдыге вид опасной взбалмошной рыси.

- Давно перебили, - ответил он с нескрываемым любопытством. - А что?

- Мне по делу исчезнуть надо на пару недель, - поделился с подельником частью информации тайный человечек князя Мстиславского. - Вот я и разболтал твоим родственничкам, что к тебе еду, Потапыча на рогатину брать.

- А на самом деле куда? - заинтересовался Гребёнка.

- Кня-я-язь, - с укором протянул Белецкий, - ты меня изумляешь! Мои дела государевых катов тоже крепко интересуют. Надо тебе на соседней дыбе болтаться - ежели что? Оставь мои тайны мне да князю Фёдору.

- Я этого не слышал! - нахмурился хозяин застолья. - Берлоги на землях князя Зыкова встречаются. Можем заехать, отметиться - этот аспид мою дружину грозился плетьми отстегать. Вот и поглядим, как у него это получится, - он отхлебнул из кубка сладкого токайского вина и, усмехнувшись, добавил с намёком. - Но эта трусливая скотина ведь может на меня в суд подать. На какие шиши я с ним тяжбиться стану?

- При государеве суде можешь смело рассчитывать на заступничество князя Фёдора, - Ждан вернул Семёну Петровичу его усмешку полной мерой. - А на случай суда наместника я уполномочен снабдить тебя двадцатью рублями - этого хватит с избытком. Только вот ещё что. Твои родственнички за мной наверняка соглядатая пустили. Надо его отвлечь...

На рассвете следующего дня Митяй Острога, отогреваясь у костерка после студёной ночи, проведённой им в стоге соломы, заметил , что ворота гребёнкиного замка отворяются и выпускают наружу колонну всадников и саней и свору лаек. Учитывая то, что с лайками феодалы охотились исключительно на медведей, Острога понял, что это и есть вылазка на лесного хозяина. Возглавляли колонну четверо наездников - чуть впереди на крепеньком меринке ехал Хорошо, но скромно одетый бородач в лохматом треухе. Сразу вслед за ним гарцевали на дорогих конях полноватый щёголь лет сорока с богатой саблей на поясе и пистолем за поясом, Ждан Белецкий и его стремянной Игнат Хряпа. И неведомо было старательному, но не ушлому Митяю, что на ждановском карабаире, в ждановской одёже обретается вовсе и не Ждан Белецкий, а один из байстрюков Семёна Петровича, сбривший по такому случаю куцую свою бородку. Главное, что следовало исполнить теперь дружине Шуйского-Гребёнки, это не подпускать соглядатая близко к лже-Белецкому.

А сам Ждан, спустя час после отбытия княжеской охоты, выехал в Углич, сопровождая двое саней, нагруженных бочонками с мёдом из гребёнковских пасек и третьи сани с припасами и принадлежностями, необходимыми в зимнем пути. Изображая купца средней руки, байстрюк заводил в дороге знакомства со встречными и поперечными, выявляя на всякий случай возможных агентов Русского клана.

Обоз двигался довольно быстро, но однажды на дороге, тянущейся сквозь бурелом дремучего леса, случилась незапланированная неприятность - путь внезапно перебежал матёрый и шумный лось. Испуганные треском зверюги, проламывающейся сквозь подлесок, передняя пара лошадок рванула вбок и запуталась в буреломе. Возницы собрались впереди, при помощи топоров высвобождая лошадок и сани. Ситуация была самая неприятная, случись поблизости лихие люди - можно было смело писать "пропало". Ждан извлёк из саней с припасами пищаль и пару пистолей поставил своего коня поперёк дороги и принялся терпеливо ожидать конца неприятной ситуации.

Вскоре ситуация из просто неприятной заметно сместилась в опасную - сзади на дороге появился всадник. И хоть был он один, но конь под ним был не чета животине Белецкого, а вместо грозного, на вид, и оглушительно палящего огнестрельного оружия, у его седла висел боевой лук, из которого при наличии определённой сноровки, он мог в минуту нашпиговать стрелами и самого Ждана, и всю его крохотную армию.

Заметив обоз, перегородивший дорогу, всадник безбоязненно двинулся на сближение.

- А ну, стой! - приказал Ждан, когда до незнакомца осталась дюжина шагов. - Ты кто таков?

- Я приказчик его милости дворянина Василия Чеглокова, - спокойно ответил незнакомец, с любопытством разглядывая суету у передних саней. - Василий Матвеич зовёт меня Раз.

- Раз - и всё? - уточнил байстрюк, взводя колёсико пищали.

- Ну, да, - скромно сказал незнакомец, улыбаясь с изяществом махрового ротозея, - мне одного раза вполне достаточно. Второй раз я бью по крышке гроба. Ты не дёргайся, гостюшка, если б я был разбойником, я б вас за полста саженей перестрелял, а не лез в толпу, где меня отовсюду пырнуть можно.

- Дерзок ты больно, Раз, - хмыкнул сын князя Мстиславского, забыв о своём нынешнем образе, но Данилка не постеснялся напомнить ему об этом:

- А ты, купчик, слишком легкомысленный, похоже. Товару много, охраны нет. За пять алтын готов сопровождать твой обоз, если нам по пути, конечно.

"Ах ты, чёрт!" - спохватился Белецкий и внимательным взглядом окинул нахального визави, пытаясь определить его реальную пользу. Парень ему понравился - молодой, но держится со спокойной уверенностью бывалого головореза и лёгким превосходством доверенного дворянского слуги.

- Едем мы в Углич, медком двор господ Нагих порадовать за недорогую цену, - сказал он весело. - И если тебе по пути, то за три алтына сочтём честью обрести себе такого удалого попутчика.

Данилка ещё раз пробежал взглядом по возчикам, сумевшим-таки вывернуть сани на дорогу и уронил снисходительно, словно рублём одарил:

- Ваше счастье, что дело моё неспешное. Провожу, но плату - вперёд!

К ночи новоявленные попутчики достигли Колязинской волости, остановились в постоялом дворе, где за два алтына вся компания получила чугунок каши, сдобренной жирной свининой - зимой без жирной пищи только дома сидеть. В дороге без сала зазябнешь скоро, а можешь и застыть. Запивали добрую еду горячим сбитнем; посидели, послушали скоморохов, исполнявших срамные песенки и тягучие старины. Возчики попытались раскрутить Белецкого на косушку зелёного вина, но нарвались на категоричный отказ - Ждан спешил, и намеревался выехать до свету.

Данилкины попутчики отправились ночевать в одну из комнат постоялого двора, сам же осторожный внук удалого Клыча затребовал у трактирщика тулуп и ушёл в конюшню - очень уж не понравился ему острый прищур одного из слуг при взгляде на Угадая. На выручку от продажи такого скакуна в провинциальном городишке, навроде того же Шацка, запросто можно такой же постоялый двор построить...

Ранним утром Ждан вскользь поинтересовался у попутчика, с аппетитом наворачивающего густые щи, как спалось ему нынешней ночью.

- По большей мере, крепко и сладко, - безмятежно ответствовал Данилка, аккуратно подставляя под ложку очередной ломоть ситного каравая.

- Чем ты его? - уточнил Белецкий, окидывая опытным взглядом одного из половых, левая половина лица которого сегодня покрыта была сплошной синевой.

- Сначала нагайкой, потом рукоятью.

- Лют, как погляжу, ты на расправу, Раз, - покачал головой свирепый байстрюк князя Мстиславского.

И получил в ответ недоумённую реплику клычовского внука:

- Не знаю, как у вас принято, а у нас конокрадов бьют без пощады. Бывает, и насмерть.

Чтобы отвести вспыхнувшее подозрение у дворянского приказчика, Ждан усмехнулся, доверительно подтолкнул его локтем в бок, подмигнул и заговорщически подтрунил:

- А чего же этого пощадил? Мой тятька, бывалоче, коню нагайкой череп, как орех, раскалывал!

Общительный характер сыграл с Белецким непотребную шутку - это его высказывание переполнило чашу доверия Данилки Клычова. "Да что ты брешешь, купчина! Чтобы при ваших-то доходах вы коней плетьми забивали?! За кого ты меня держишь?!" - совсем было собрался воскликнуть уроженец деревни Медведково, но вспомнил, что и сам только играет роль приказчика. Укрепившись в своих подозрениях, он постарался не выказать их:

- Свидетелей не было, - вздохнул сожалеющее. - Доказывай потом, что ты не вельблуд, и все тюки на тебя вешать не надо...

- Кто ты не? - принимая игру, уточнил Ждан.

- Василий Матвеич, мой хозяин много где бывал, - простодушно ответил Данилка, наполняя горячим сбитнем поллитровую кружку. - Он рассказывал, что у восточных купцов товары перевозят не на конях, а на вельблудах. Это такая горбатая скотина, покрепче лошади, которая в отличие от лошадей, не ест и не пьёт по многу дней.

"А ты, купчина, разве от своих про вельблудов не слышал?" - очень хотелось спросить Данилке, но сказал он совсем другое:

- Так вот, я не вельблуд, на мне тюки возить не следует. Меня следует, и кормить, и поить, как это делаешь ты, Влас (Ждан представился ему Власом Петровым). И за это я твой товар сберегу, если лихие люди нагрянут. Я, в отличие от вельблудов, порядочный человек, а не скотина неблагодарная.

Выехали затемно, к обозу Белецкого примкнули ещё с десяток саней четырёх торговцев, везущих в Углич различные товары. Помимо Данилки, обоз сопровождало ещё четверо всадников - здешние леса пользовались худой славой разбойничьего угла.

У кромки леса Данилка и Ждан спешились и, нацепив снегоступы, отправились вперёд, обходя дорогу с обеих сторон шагов за десять. Засада обнаружилась в полуверсте - десяток крепеньких мужиков, половина из которых защитилась кольчугами и тягилеями; двое лучников расположились ступенькой - один прикрывая другого.

Сноровисто отступив за ствол могучей сосны, Ждан выдал сорочью трель, сосчитал до пяти и отстрекотал снова. Это означало, что разбойнички обнаружены и следует приготовиться к отпору. Робкие в те времена по домам сидели, а товары отваживались перевозить такие оторвы, каким самим в глухом лесу не попадайся. Ждан не сомневался - обозные не подведут, поэтому взвёл курки у пищали и пистолей, проверил, как вынимается из ножен тяжёлая боевая сабля.

Скрип санных полозьев и глухой топоток конских ног послышался минут через десять; на переднем возу расположились все сторожа, накрытые пологом, чтобы создать впечатление товара особой ценности. Именно к нему и ринутся грабители в первую очередь. Сами купцы сосредоточились у последних саней, усердно делая вид, что заняты неспешной дорожной беседой, причём трое из них умостились на санях, чтобы не тратить времени на спрыгивание с седла. Одним словом, обоз к потасовке был вполне готов.

И когда подрубленная лесина упала с треском поперёк дороги, Белецкий пальнул из пищали в лучника, стоящего за правым плечом переднего, выхватил из-за кушака первую пистолю, чтоб нейтрализовать и второго стрелка. Но не успел - второй лучник уже запрокинул голову к небу, царапая воздух опереньем чужой стрелы, торчащей из глазницы. Ещё две стрелы свалили двоих разбойников, прикрытых надёжным железом кольчужных рубашек - Раз бил набежчиков в глаза, сберегая дорогие доспехи.

Ободрённые своим стремительно возросшим численным превосходством и растерянностью лихих людишек, обозники перешли в азартную контратаку и обратили разбойную братию в паническое бегство. Как законник и царёв слуга, Ждан не пожалел пороха и свинца, положив из пистолей ещё двух душегубов.

Попытка обозников поделить трофеи поровну была Разом решительно пресечена:

- Одёжу мной упокоенных забрать разрешаю, - уронил хмуро, с намёком поигрывая стрелой, - а оружием и доспехами распоряжусь сам. Если кто против - пусть скажет сразу.

Растерянные обозники топтались вокруг кровавых пятен, неловкое молчание грозило обратиться в вечное. И Ждан понял, что если хочет спокойно доехать до Углича, нужно вмешаться незамедлительно:

- Погоди малость, - сказал он, выходя на дорогу и заслоняя собой обездоленную толпу, - щас пищаль заряжу и возражать сразу стану! - он коротко хохотнул. - А то ты, Раз, больно ловко придумал - кто ж супротив лучника пойдёт?! Со мной-то поделишься? Ты же, вроде как на службу подрядился. Иль нет?

- С тобой поделюсь, - сказал Раз, усмехнувшись в ответ. - Одна кольчуга - ваша. А со своей добычей делай что хошь.

- Кладу кольчугу в общий котёл! - крикнул Ждан, машинально отметив, что его вольный охранник направляется к тому из убиенных им, на котором кольчуга была побогаче, хотя у другого доспех был хоть и не столь изукрашен, зато гораздо более прочен. Судя по толстым головкам на местах спайки колец, сваривали эту кольчужку лет сто назад, и рассчитывать на то, что после пары сильных ударов появятся прорехи из колец с раскрошившейся пайкой, было, по меньшей мере, наивно. Такую кольчугу следовало прорубать либо секирой, либо тяжёлым мечом, а никак не современной саблей. Ежели она, конечно, не с Кавказских гор или из славного города Дамаска. И это поведение вполне подтверждало не дворянское происхождение Раза. Драться его научили прекрасно, но в тонкости воинского знания не посвятили. Последние тени подозрения, возникшие в отношении дворянского приказчика, улетучились в свете последних деяний.

"Какой ты к чёрту купец! - думал между тем смышленый внук бывалого Клыча Фёдорова, сноровисто освобождая усопших от ценного имущества. - Из пистолей шмаляешь навскидку, деньгами швыряешься, как чужими.... Или они и впрямь легко тебе достаются, Влас Петров?! Надо за тобой присмотреть в Угличе. Надо!"

- Послушай, товарищ, - сказал он, пристраиваясь к Белецкому, когда обоз вновь тронулся в путь, - я с тобой добычей честно поделился?

Ждан кивнул.

- Помоги и ты мне по-честному, - продолжил Данилка. - Ты человек опытный, бывалый, да и годами постарше будешь. А я в ценах на воинскую справу не больно-то сведущ, Василий Матвеич мне торги доверяет вести только по зерну, крупе, да кожам. Боюсь прогадать при продаже добычи. Помоги по-христиански, не откажи в просьбе.

- Хорошо, поспособствую, - весело ответил Ждан. - А ты за это мне имя своё назови. Перед другими можешь величаться по-прежнему, а мне, как товарищу, откройся. А ещё поведай мне, товарищу своему, откуда у тебя, не сведущего в воинской справе, кинжал по имени Раз?

- Дед подарил, - спокойно ответствовал Данилка, - он у меня в младости добытчиком был. А нарекли меня Даниилом.

- В самую точку нарекли, - хмыкнул Белецкий, подразумевая мудрость юного приказчика, и не подозревая насколько истинна его мысль.

Углич в Московском царстве считался одним из наиболее процветающих городов. Здешние купцы вели оптовую торговлю зерном по всей Волге; здешний князь Шемяка одно время правил Москвой. На высоком берегу Волги расположились дворец вдовой царицы Марии, дворы её родственников и царёвых дьяков Битяговского, Качалова и их слуг, собор и торговая площадь. Аристократическая часть города и его торговая часть - посад были обнесены крепкой бревенчатой стеной с башнями.

На въезде в город попутчики и расстались: Белецкий со своим обозом остановился в постоялом дворе, а Даниил с вырученными деньжатами направился искать двор сына боярского Афанасия Трифонова, стародавнего знакомца его грозного хозяина Василия Чеглокова. В полдень сани с медовыми бочонками очутились на торговой площади, где привлекли пристальное внимание доверенного человечка Михаила Нагого, который быстрёхонько сторговал товар купца Петрова и велел ему доставить пчелиный продукт на подворье хозяина.

На подворье можно было уже не церемониться - чужих глаз здесь не было, поэтому Ждан незамедлительно проследовал в покои Михаила, где тот изволил обедать в окружении семьи. Михаил Фёдорович при виде Белецкого велел ему отправляться в горницу и прошествовал следом за ним.

- Привет, Евдоким Иванович, - сказал он, обнимая знатного гостя и усаживая его в кресло напротив своего собственного. - Сбитня выпьешь, или горячего вина подать?

- Благодарю за предложение, Михаил Фёдорович, - ответил Ждан, - но время не терпит. Прислан я предупредить вас о том, что Бориска злоумышляет на жизнь света нашего Димитрия Иоанновича. Сведения не проверенные, но остеречься требуется по полной выкладке.

Полноватый и узколицый Фёдор Нагой не выразил ни удивления, ни испуга. Откинувшись на спинку кресла, он недобро усмехнулся и промолвил нехотя:

- Битяговские давно на Митеньку покушаются. Да не больно-то у них это выходит; есть у нас, Евдоким Иванович, серьёзный человек, который их умыслам противодействует. Так что передай Фёдору Иванычу, пущай не беспокоится. Мы настороже. При Митеньке кормилица находится; при ней никто впрямую ребёнку вред не осмелится причинить.

Вся беседа и выгрузка товара заняли от силы минут сорок. Отправляясь в обратный путь, торопливый Ждан Белецкий не увидел, как из-за тына, огораживающего двор Михаила Нагого, вышел его товарищ Даниил Раз, обратившийся к проходящему мимо угличанину:

- Скажи-ка, дядя, а кто хозяин этого терема?