Александр Колосов

Дурацкая история

Вагоны лязгнули буферами, поезд тронулся. Благодаря судьбу за задержку с отправлением, позволившую в последнюю минуту вскочить на подножку Тюменского скорого, я, натужно отдуваясь, вволокся в купе.

К удивлению, кроме меня в нём присутствовал единственный пассажир; обычно полки в скором забиты до отказа. Таким образом, судьба решила, как видно, сполна вознаградить меня за бессмысленную трату наличности, за прожигание драгоценного времени в поисках жирных северных окладов и гонораров. Ничего не поделаешь - кому нужны сегодня пожилые газетчики районного масштаба? Разве что платным гиппократам да налоговой службе.

С облегчением уронив на нижнюю полку опостылевший за двое суток старенький "дипломат" в вытертых клетках некогда крокодиловой кожи, я машинально плюхнулся следом. С ногами явно творилось неладное - место живых, пусть дискомфортных, ощущений заступила тупая, точно колун, и столь же значимая тяжесть. Наверняка отекли до того, что слабенькие резинки носок въелись в плоть до самой кости...

- Добрый день, - традиционная дань с детства впитанному, временами и вбитому, воспитанию прозвучала сегодня настолько фальшиво, что враз заныли, задёргались кончики верхних резцов.

- Добрый, хотя по вам и не скажешь, - спокойно отозвался попутчик, спустив, приличия для, на пол крепкие ноги, обтянутые брючинами дорогого трикотажного костюма.

Бытовая вежливость в наше пустое время встречается не через раз даже, сегодня это редкостное явление. Я немедленно проникся к соседу симпатией, что в моём нынешнем состоянии почитать следовало за настоящее чудо.

На улице было холодно и мерзостно-сыро, в ушах до сих пор аукались чмоки подкаблучного месива, обильно растекшегося по тротуарам, а - пуще того - по перрону и подземным переходам. По принципу противоположностей, обстановка стандартного комфорта показалась наполненной неимоверного, едва не домашнего уюта.

- С вашего позволения, - я со стоном нагнулся к застёжкам отсыревших сапожек и, спустя десяток мгновений, пудовые мои бахилы прочно умостились в нише под полкой.

Избавившись от ножных колодок, я вынул из "дипломата" пару невесомых пляжных туфель и запасные носки. Попутчик деликатно упёрся взглядом в гаснущий пейзаж, шелестящий за стёклами. Так и есть - мои бедные лодыжки сделались удивительно схожими с полуторалитровой бутылкой, перевёрнутой горлышком вниз. Несколькими энергичными движениями ладоней в направлении колен я, как мог, восстановил замершее кровообращение и переобулся. Смятая куртка полетела в изголовье.

Я представился.

- Андрей, - прозвучало в ответ. - По делам путешествовали или по гостям мотались?

- Работу подоходней ищу. Жить, знаете ли, очень хочется, но не на что.

- Знакомая картина, - Андрей коротко кивнул, бледно-сиреневая тень от его слегка выдающегося носа беззвучно чиркнула по столешнице, кокетливо накинутой умеренно-белой салфеткой с невнятными кружевцами.

Невзирая на дорогую одежду, от него исходил крепкий въедливый запах соляры и смазочных масел - я почуял это, едва иззябшийся на сыром ветру нос чуть-чуть отогрелся. Мой попутчик явно зарабатывал на жизнь не головой, а руками, и мне стало гораздо спокойнее - слишком уж расплодилась на бесконечных наших железных дорогах всевозможная шушера, не брезгующая подстаканниками и смятыми десятирублёвками из соседского портмоне.

- Вам легче, вы моложе, - сказал я, не скрывая разочарования. - Молодому весь мир открыт. Стоит только рукой шевельнуть, и ларец, доверху засыпанный сокровищами яркой жизни, отбросит за спину тяжёлую крышку на золотых петельках. Лет пятнадцать назад я в одиночку откупорил бы заветный ларчик, но сегодня мне остаётся только вздыхать и сетовать.

Моя тирада привела соседа по купе в лёгкий столбняк, он, похоже, не сумел ухватиться за начало логической нитки, зато, как видно, близко к сердцу принял миттельшпиль и финальную часть.

- Боюсь, что, действуя в одиночку, вы и тогда очутились бы на том же месте, - бухнул он мне прямо в глаза, и тут же поправился. - Извините, конечно.

Я не обиделся. Наоборот - мне стало жалко его: рослого, крепкого мужчину в самом расцвете сил. Его плечи были широки, казанки пальцев бугрились от множества шрамов, оставленных, без сомнения, боксёрскими турнирами в рингах под открытым небом и вдребезги разбитыми фонарями. Кто бы мог подумать, что в этаком теле прозябает неверие, таится малодушное существо, до самой основы изгрызенное комплексами? Из нас двоих, на поверку, бойцом оказался тот, на кого сторонний наблюдатель не поставил бы и полтинника. Я и сегодня гордо бросаю вызов суетному и бестолковому, но такому манящему миру. Кто не рискует, тот вместо шампанского пробавляется пивом из "полторашки".

Я машинально погладил распухшие голени:

- Самые ценные призы завоёвывают одиночки, Андрей. Уж поверьте моему богатому опыту.

- А он и вправду богат?

Вот наглец! Да он просто невежа - и ничего сверх! Я совсем было, собрался рассердиться всерьёз, но не успел. Дверь купе мягко, но с едва уловимым противным писком, откатилась, и в проёме возникла тележка, битком заставленная приснопомянутыми ёмкостями...

- Пиво, газвода, минералочка, - с усталым задором зачастила немолодая уже, однако не теряющая известных надежд, бабёнка в наколке и передничке не первой свежести.

Благодарю покорно! Нёбо, обожжённое двухдневным шипением газовых пузырьков, от поступившего предложения самопроизвольно покрылось кислотным налётом.

- Мне бы горячего чаю, - намекнул я, - или, хотя бы, водочки.

- За чаем обращайтесь к проводнику, - строя глазки Андрею, проворковала разносчица, - а водка только в вагоне-ресторане, который откроется через полчасика, - и она отчалила, зазывно покачивая пухлыми бёдрами.

В вагоне-ресторане, батюшки! Да я лучше от жажды помру, чем с места стронусь!

Андрей поднялся и задвинул дверь на место. Судя по всему, росту в нём насобирывалось под метр девяносто. Двигался ладно - быстро и гибко.

- Чаю у меня осталось на самом донышке, - сказал он извиняющимся тоном, извлекая из объёмистой спортивной сумки старинный китайский термос, исписанный золотыми драконами, - а вот с прозрачненькой проблем, думаю, не будет, - и осторожно водворил на столешницу бутылку "смирновской".

- Неудобно одалживаться, - вздохнул я; в желудке сладко заныло, во рту пересохло.

- Да, бросьте вы! Мне сегодня отпускные выдали, плюс зарплата. Могу позволить. Заодно отпуск обмоем.

Ну, до чего же легко уговорить человека, измотанного поисками работы! Для порядка, вздохнув ещё раз-другой, я выложил на салфетку облепленный хлебными крошками кусок твердокопченой и подчерствевшую сайку. Андрей между тем нацедил в эмалированную кружку густого "купеческого" чая до половины, свернул бутылке "головку". Да и со съестными припасами у него оказалось погуще - на столике появились тёмно-розовый кусок буженины, с полдюжины глянцевобоких томатов и ломтики копченой кеты в вакуумной упаковке.

Он откромснул от ржаного каравая пару толстых ломтей, и мы осторожно чокнулись податливыми, будто амёбы, пластиковыми стаканами, наполненными по "ребро".

- За знакомство, - провозгласил я, опрокинув внутрь огненную жидкость.

Она мягко прокатилась по пищеводу, согревая озябший организм, тёплой лапкой снимая, приглаживая мелкую остаточную дрожь. Организм ответил пробуждением безудержного аппетита. Несколько минут мы дружно уничтожали продовольственный ассортимент, слизывая с пальцев кровавые брызги помидорной мякоти.

- Вовремя не выпитая вторая - погибель для первой, - намекнул попутчик.

Мы опорожнили ещё по одной за отпуск, и я потянулся за чаем. Напиток был заварен по всем правилам, сахару туда, правда, положили с избытком, но в моём положении проявлять лишнюю разборчивость едва ли представлялось разумным.

Чем хороша дорога, так это тем, что позволяет примерить на себя посторонний опыт. Люди в пути поневоле роднятся, если они люди, конечно. Нигде не встретишь такой откровенности, каковой с лихвой хватает в мотающемся по рельсам железнодорожном вагоне. Я давно собираю путевые заметки, баюкая себя надеждой когда-нибудь издать их отдельной брошюркой - на книгу, кажется, не потяну.

- Судя по всему, Андрей, ваша деятельность как-то связана с буровыми установками? - осторожно закинул я пробный камушек.

- Есть такое дело, - он откинулся на стенку купе, посверкивая из бледной тени зеркальцами зрачков. - Должность моя называется "помощник механика", но это лишь на словах. Фактически - человек на все случаи жизни: рыбки наловить, уху сварганить, за спиртным сгонять, за порядком приглядеть. Знаете, всякое на буровой бывает. Тридцать дней без женского присмотра, одни мужики; вокруг - на сто верст, помимо вас, ни единого человека. Дичают люди. На иного посмотришь в городе - валенок и тихоня. А поживёт в тайге неделю-другую, медведя в берлоге загрызть готов; а шатуна и вовсе живьём на зажигалке поджарить. Это у вас - "слово за слово"; на буровой косого взгляда, порой, хватает. Но я-то не медведь, у меня за спиной учебка в Рязанской десантной и почти три месяца в афганских горах. Говорят, генерал Громов из Афгана последним ушёл. Брехня. Последними отбыли отряды прикрытия, и я в их числе.

- И многих выцелили?

- Это как посмотреть. По моему счету - одиннадцать, командование сочло четвёртых, а с ним не поспоришь. Не больно-то и хотелось, кстати, - он равнодушно махнул рукой. - Сколько б ни было, интернациональный долг мной оплачен.

"Интернациональный долг"! Давненько не слыхал я таких слов, не в моде они сегодня. Пейзаж за окном утратил чёткость, в тёмно-синем сумраке мимо проносились размытые тени, изредка перемигивающиеся дальними огоньками, да красными глазками разъездных стрелок. Я прихлёбывал из кружки мелкими глотками, неспешно врастая в пассажирский уют, и думал о том, что ожидает меня очередная сага о геройствах моего попутчика в пыльных просторах далёкой южной страны.

Но ошибся.

- А вы, извиняюсь, по профессии кто? - спросил Андрей.

- Газетчик. Всю жизнь тяну лямку в "районке", несколько раз публиковался в областных газетах, дважды в "Известиях". Проклятая работа, доложу вам.

Сосед отклеился от стенки, не торопясь, потянулся к "смирнову".

- Работа проклятой не бывает, - сказал он, закончив дежурное священнодействие с емкостями "малых форм". - Только малодоходной и не всегда чистой. Но от безделья человек и вовсе обращается в зверя.

- Уж очень трепетно вы относитесь к этому понятию, - не сдался я.

Он был младше меня лет на десять, как минимум, но в ходе общения непонятным образом наши возрастные цензы всё больше сближались. Если дела и дальше станут продвигаться таким же темпом, вскорости ничего, кроме роли полного несмышлёныша, мне не останется.

- Знаете, - совсем некстати напомнил сосед, - я всё думаю о том, что вы сказали про добычу главных призов. Никак не могу выбросить из головы слова о необходимости одиночества. Вздрогнем?

"Вздрогнули". Я зажевал чудесную горечь ломтиком рыбы, Андрей вытер губы ногтем большого пальца. Впечатление было такое, что им овладело какое-то подспудное беспокойство, с которым он затеял нешуточную борьбу.

- Похоже, вам требуется выговориться, Андрей, - сказал я, спрятав лицо за донышком чайной кружки.

В конце концов, он имеет на это право, учитывая всё предыдущее. Газетчику часто приходится выступать в качестве приходящего исповедника, даже если это не относится к существу задуманного материала.

- У меня хорошая работа, - проговорил он, уставясь на край столика так, словно на нём было написано что-то интересное. - Я стараюсь пореже вспоминать тот случай, потому что боюсь превратиться в ходячее сожаление. Я не хочу жалеть о прошлом. С моими возможностями нельзя впадать в меланхолию, - надо же, ему известны, оказывается и такие слова! - иначе могу натворить столько, что потом один путь - в прорубь. С кирпичом на шее и "браслетами" на запястьях.

Ого, а парню явно не суждено погибнуть от скромности! Тут определенно попахивает махровой "достоевщиной". Я искоса взглянул на циферблат. С момента отправки не прошло и часа... ничего себе! На стыках вагон болтало из стороны в сторону, наши тени заполошно метались по углам, словно живые.

- Послушайте, Андрей, мне на каждом шагу встречаются люди, после первой же стопки начинающие изъясняться загадками и обрывками фраз. Я полагаю, что беседуют они в этот миг не со мной и ни с кем другим. Только с собой ненаглядным. Если вы чего-то боитесь, давайте оставим в стороне серьёзные темы и поболтаем о пустяках.

- Да чего мне бояться, чудак-человек?! - жёсткая усмешка на миг обнажила верхний ряд снежно-белых зубов, стройный частокол которых безжалостно разрушало отсутствие верхушки на левом клыке. Его гранитно-серые глаза взирали на меня с покровительственным недоумением. - Хорошо уже, что меня не боятся. Про то и речь.

Ничто во внешнем облике моего попутчика не располагало к опаске на его счёт. Правильное лицо, относительно чистая кожа, никаких видимых изъянов, приводящих человека в тайное озлобление, взгляд открытый, чуть ироничный... При поворотах головы немного искрят упрятанные в порах, аккуратно выбритые рыжеватые щетинки. Нет, на пакостника - крупного ли, мелкого - сосед не тянул.

- Давайте вашу историю, - сказал я с подначкой и добавил, - если уж вы такой бесстрашный. Я ведь даже вашей фамилии не знаю, так что самые ужасные преступления всё равно останутся безвозмездными. В смысле, без возмездия.

- Преступлений за мной - кот наплакал, да и те неподсудны за давностью лет, - невозмутимо уверил меня Андрей. - До армии, правда, числилось немало мордобойства, но тогда этого добра у многих хватало. Юность моя и первые годы зрелости прошли в пригороде славного города Соликамска. Население у нас - веселей не придумаешь: немцы- репатрианты с потомством и осевшие в местах отбытия наказания "химики". Коренных уральцев немного, в основном, бывшие военнослужащие. Городок делится на микрорайоны. Один застроен стандартными брежневскими пятиэтажками, другой - тоже стандартными "финскими" домиками, бревенчатыми бараками в два яруса. Наша компания принадлежала ко второму типу. И, не знаю, уж как это получилось, но был я в ней самым младшим...

Дверь, в очередной раз, взвизгнув роликами, приотворилась:

- Чай будете? - поинтересовалась молодая девица в фирменном костюме от эМПээС.

- Четыре стакана, пожалуйста, и два комплекта спальных принадлежностей, - выдохнул я, раскрыв бумажник.

- И не забудь в посуду бальзама капнуть, ага? - поддержал Андрей, протягивая проводнице пятидесятирублёвую бумаженцию. - Хорошо б двойную дозу, Нинель.

- Сделаем, - обнадежила Нинель. Не меня обнадежила - моего попутчика. Уходить при этом не торопилась, всё обшаривала купе рассеянным взором, призывно покачиваясь в такте вагонных колес.

- Ты возвращайся поскорее, подруга, - намекающе промолвил сосед, слегка нахмурясь, - очень пить хочется. И поговорить нам надо.

Он проводил ее равнодушным взглядом, ему явно не терпелось продолжить рассказ:

- До моего ухода в армию на танцплощадке наша компания считалась самой скандальной и боеспособной. Я хоть и был в ней самым младшим, но своим коронным правым прямым с копыток сбивал любого, а после второго никто и подняться не пытался. Отопление у нас было печным, воду таскать на второй этаж и дрова пилить-колоть пришлось с детства, так что здоровье было.

За время службы многое у нас изменилось. И в стране, и в городке. Друзья разбрелись по свету, кто занялся бизнесом, кто пошел в бандиты, кто в правоохранительные структуры, а Веня Морозов умотал аж в Штаты, устроился в Лос-Анджелесе. Названивал, впрочем, регулярно, звал в гости. Я после дембеля пошел в автомеханики, правильней сказать - в ученики, в подручные.

Андрей на некоторое время умолк, полез в боковой карман своей добротной куртки и вынул оттуда пачку дорогих сигарет:

- Вы курите? - спросил полу-утвердительно.

Я с сожалением помотал головой.

- А мне надо покурить, - проговорил он и добавил с неловкостью. - Я всегда волнуюсь, когда вспоминаю ...

Я блаженно откинулся на спинку полки, подложив под поясницу подушку. Андрей сумел заинтриговать меня, похоже, поездка оказалась не совсем бесполезной, даст тему для очередного дорожного очерка. Не зафантазировался бы только мой купейный сосед...

Дверь приоткрылась, и в нее бочком просочились два хорошо одетых мужичка, у одного из которых в руках виднелась новехонькая карточная колода.

- Привет, земеля, - радостно пропел он, присаживаясь на полку Андрея. - В "Свару" компанию не составишь? А то ехать далеко и спать неохота.

Второй - он был крупнее первого, и не столь улыбчив - сел рядом со мной, преградив выход из-за столика. От него разило такой угрозой, что мне стало не по себе.

- Джентльмены, - сказал я как можно добродушней, - я категорически не против того, чтобы перекинуться в "дурачка" или расписать партейку - другую в "Тысячу одно". Однако "Свара" игра азартная, и мои финансовые возможности не позволяют принять участие в ней. Поэтому вынужден отказаться от столь лестного предложения.

Сидящий рядом повернулся ко мне по-волчьи, всем корпусом:

- Я что-то не понял - ты посылаешь нас, что ли? - проговорил он лениво, с деланным изумлением. - Толян предложил составить нам компанию, а ты нас послал?!

- А чо тут непонятного? - послышалось из дверного проема. - Раз послали, чо расселись?! Встали - и пошли. Объяснить куда или сами догадаетесь?

Андрей, широко расставив ноги, стоял в дверях, левым предплечьем опираясь о косяк, и по-хозяйски взирал на пришедших сверху вниз, в пальцах его правой руки медленно, словно нехотя, крутилась сигаретная пачка. В эту минуту он был не похож на себя прежнего, хотя поменялось всего лишь выражение глаз. Передо мной стоял человек, который откровенно нарывался на конфликт, желал его, мечтал о нем, вожделел конфликта.

- Я чо, недоступно изъясняюсь? - усилил он агрессивный накат. - Или ждете, чтоб я в это место вас сам отвел?

- Ты чо, вообще оборзел?! - взорвался мой "тюремщик". - Если мы тебя не трогаем, так ты решил, что тебе всё можно?!

Сигаретная пачка, отправленная сильным щелчком, тюкнула "кидалу" прямо в лоб.

- Слышь, бычара, тебе чо, не рассказывали, что я на скотобойне твоих четвероногих родственников семь лет кулаком забивал? Ни один не ожил! А ты чо - бессмертный, что ли? Считаю до пяти, потом проверю. Не, до пяти долго - до двух. Р-р-р-аз! - мой попутчик выпрямился, руку с косяка убрал...

- Всё, Дурак, уже уходим, уже уходим! - улыбчивый встал с полки, потянул за собой второго.

Тот для видимости сопротивлялся, порывался вернуться, бормотал, что-то вроде "Да кто он такой, да я ему покажу!". "Ты что, совсем рехнулся?! - шипел в ответ первый. - Он Дурак! Всё, что ты ему можешь показать, он сто раз уже видел! Дело надо делать, а не на проблемы напрашиваться".

- Почему он называет вас дураком? - спросил я попутчика, усевшегося на свое законное место.

- Потому что он и есть дурак, - любезно ответила как по волшебству возникшая Нинель, расставляя стаканы с чаем, благоухавшим травами бальзама. - Однажды его точно зарежут.

- Я себя уважать перестану, если при мне всякая скотина будет на людей прыгать, - Андрей приобнял нашу "бортпроводницу" за талию, притянул на полку. - Ты обо мне грустить будешь, дорогая?!

- По всем грустить - слёз не напасёшься! - неохотно выкрутившись из его полуобъятий, Нинель исчезла в коридоре, пообещав, впрочем, зайти попозже.

- Зря вы с быками, как с интеллигентами разговариваете, - размешивал сахар в стакане мой попутчик очень аккуратно, ложкой не гремел, но чай втягивал в себя с причмоком, вкусно. - Они от этого только пуще звереют. Вот и владелец автотранспортного предприятия, куда я устроился после дембеля, был из той же бычьей породы. Я уже полтора года у него отработал, начал потихоньку ремесло автослесаря осваивать на всю глубину, тут мы с ним и сцепились.

Дело было накануне Дня десантника, я уже закончил смену, зашел к нему отпроситься назавтра. Всё по-человечески, всё по культурному, с письменной просьбой. А эта бычина развалилась в кресле и спрашивает:

- А ты чо, тоже из десантуры? Типа, тоже рецидивист, только выстилаешься? - это он намекал, что у нас тельник с полосками вдоль горизонта, а не поперек, как у особо опасных, но шуточка мне показалась очень обидной. Я ему тогда и ответил вроде того, что мы не рецидивисты, хотя и тоже особо опасные, поскольку бьем сверху. И весь мир потому - у наших ног.

- Весь мир, говоришь? - тут это животное начинает ржать, комкает мое заявление и швыряет мне в лицо со словами. - Завтра будешь ишачить в две смены, полосатый, как шибко умный!

Тут я ему окурки из пепельницы в морду вытряхнул и фофан влепил со словами:

- А вот так, Витя (его Виктором Петровичем звали), мы бьем козлов - это чтоб рога не попортить! - Андрей извиняюще усмехнулся. - Нервы у меня после войны и произошедших перемен были ни к чёрту, - он отхлебнул из стакана и продолжил рассказ. - Надо ли объяснять, что с работы я вылетел без выходного пособия? Мало того - городок у нас, как я уже говорил, очень невелик, поэтому Витя не поленился всем работодателям расписать какой я строптивый работничек. И остался я без средств к существованию.

Помните начало девяностых? Работы нигде нет, везде сокращения штатов, цены галопируют каждодневно. Требуются только охранники да бойцы в мафиозные бригады.

В охранники мне дороги нет, денег на то, чтобы из города уехать и поискать работу в Березниках или Перми тоже нет. Один из нашей прежней компании Мишка Калмыков к тому времени поднялся до бригадира у смотрящего за Соликамском авторитета. Ему бойцы были нужны, он ко мне каждую неделю подкатывался, но я с блатной романтикой уже распрощался, и возвращаться к ней не собирался.

Помощь пришла от друзей. Лешка Павлов по дешевке скупал у населения цветной металлолом и набрал его целый вагон. В Питере у него готовы были взять все и по высокой цене, но ему была нужна охрана от железнодорожных "бомбил", которые в те времена тащили из вагонов всё - от зубной пасты до танков. Вот с ним мы и поехали. Прямо в вагоне установили тент от дождя и переносную газовую плитку, расстелили спальники, затарились водой и продовольствием...

Андрей протянул вперед кисти рук, взглядом указывая на вздутые казанки:

- Это памятки от той поездки, - усмехнулся он без особой весёлости. - Катились мы до Питера целых две недели, и на каждой узловой станции приходилось отбиваться от "бомбил". Днем еще, куда ни шло - пообещаешь крик поднять, монтировкой помашешь, чтоб продемонстрировать готовность принятия крутых мер, и всё. А вот по ночам драться приходилось не на жизнь, а насмерть. У Лёшки был газовый пистолет, у меня - монтировка да навыки рукопашного боя. И неизвестно, что опасней - дважды Лёхе я жизнь без пистолета спас. Рассказывать можно долго, но итог оказался удачен: добрались-таки мы до Питера. Там нас встретили, заплатили моему работодателю много-много американских "рублей", так, что назад возвратились обычным поездом, в купейном вагоне с двумя весёлыми попутчицами. И, уж поверьте мне на слово, мы с ними тоже не загрустили.

Дома от удачной поездки у Лёхи "крышу" напрочь снесло - закуролесил на всю Ивановскую, ребят с нашей компании собрал на старой квартире, выставил два ящика дорогой водки, для набежавших дам закупил шампанского и ликеров трех сортов. И со мной рассчитался без крохоборничанья, отслюнявил штуку баксов и уговорил ехать снова - через три недели. Я с радости тоже в гулянку вошёл, хотя сильного тяготенья к пьянке у меня никогда не было.

Через два дня к вечеру водка стала подходить к концу. Напоминаю, что в компании был я моложе всех. Да и пьян был поменьше других. Одним словом, за водкой меня и послали.

Взял я вещевую сумку и пошлёпал в магазин через два квартала. На улице уже стоял октябрь, было относительно прохладно и слегка уже смеркалось. Отошел буквально метров на двести, гляжу, у кафешки Битюг из бригады Семена Питерского какую-то девчонку в свой "Мерс" силком затаскивает. Та орёт благим матом, пинается и царапается на полную катушку, но от Битюга даже мне отбиться непросто, не зря ж ему такую кличку присобачили.

Народ старается сделать вид, что его это не касается, сквозит мимо поспешно. Потому как у авто еще и битюговский друган Комырь тусуется, наблюдает за схваткой, советы своему корешу выдает. Я тоже хотел, было, мимо проскочить, но не смог - девчонку жалко стало. Эти беспредельщики явно на взводе, Битюга она разозлила своим сопротивлением, так что мало ей в машине не покажется. А когда из машины выволокут, так и вовсе".

Андрей машинально пощелкал кулаком в раскрытую ладонь, допил чай из первого стакана и криво усмехнувшись, продолжил оправдывающимся тоном:

- Короче, я понял, что мимо не пройду. Что девчонку этим упырям не отдам. Но ведь этого мало - Битюга и Комыря мне в одиночку не осилить, если по правилам.... Вот и влупил я Битюгу справа без единого словечка. Он, естественно, временно прилег на асфальт, я и Комырю тоже - со всей душевной щедрости, но тот бывший боксер, поэтому слегка удар смягчил, откинув голову, пошатнулся, встал в стойку. И тут мне на спину прыгает спасаемая девица, вцепляется в волосы, пытается глаза выцарапать. Чуть я на нее отвлекся, Комырь провел серию ударов руками и ногами. Их я заблокировал, но в это время очухался недобитый Битюг. Драка была страшная, не убили они меня только потому, что сами выдохлись - я ведь тоже не воздух месил. В общем, объявили мне штраф в пять тысяч американских "тугриков" за неспровоцированную агрессию с отсрочкой на неделю и с последующей постановкой "на счетчик", ежели что. Выпьем?" - он чуть дрогнувшей рукой плеснул в мягкие пластиковые стакашки грамм по тридцать.

Мы выпили и с минуту молчали, пережевывая закуску. Мне нравятся люди, не запивающие, а закусывающие спиртное - их не так развозит от горячительного питья, они, как правило, здоровы и физически, и душевно. Я думал, что попутчик снова отправится в тамбур, отравить организм очередной дозой никотина, но ему, видимо, не терпелось высказаться. Его, что называется, понесло:

- Бакс в то время стоил пять тыщ рублей, таким образом, мне за неделю предстояло найти двадцать пять "лимонов". Вот вы говорили, что главные призы выигрывают в одиночку.... Хотелось бы знать в этой связи, что бы вы предложили мне сделать в этой ситуации. Нет, я понимаю, вы бы сказали, что мне не следовало в нее попадать. А вы разве прошли бы мимо?

- Я бы, для начала, попытался вызвать милицию, - уточнил я, тактично умолчав о главном.

- Милицию?! - Андрей прыснул в кулак, и, не выдержав, раскатисто и вкусно расхохотался. - Ох, насмешили вы меня от души! По трупу они еще приехали бы, а пока жертвы нет, нарываться на неприятности с бригадой Питерского никто б не стал. Вот когда убьют.... Одним словом, утер я свою разбитую морду, запасся водкой, за которой меня посылали, и обратился к своему работодателю за ссудой.

Надо отдать должное Алёхе - в помощи не отказал, но выделить сумел всего штуку баксов; остальные капиталы ему были нужны в деле, и вынуть их оттуда он не мог. Ребята скинулись, набрали еще долларов триста.... Вот и пришлось, волей-неволей, идти на поклон к Калмыку. Мишка к тому времени уже переехал из квартиры в небольшой, но богатенький особнячок за кирпичным забором.

Захожу, а во дворе особнячка - четыре иномарки, у машин - мишкина "гвардия" в полном составе. Было у него восемь серьезных бойцов, умевших и кулаком крепенько приложить, и ножичком против ножа пофехтовать. Меня они знали, задерживать не стали. И пропустили без обычных приколов. Вообще, были они сегодня какие-то притихшие, переговаривались вполголоса.... Явно было видно, что предстоит им какое-то опасное дело, но спрашивать их не стал - у них свои опасности, у меня свои.

С Мишкой Калмыком столкнулись в прихожей - он шагал на выход в поношенном пуховике с объемистой сумкой в руке. Сумка была такой тяжелой, что даже Калмыка - а он парень крепкий - набок перекосило. И хотя он спешил, я его затормозил и заставил выслушать. Тут он мне и говорит:

- Андрюха, три штуки баксов даже для меня деньги немалые. А главное, что их вообще может не быть. Я тебе говорил, вступай ко мне в бригаду - тогда бы я Битюга и без бабок на место поставил. Сделаем так: денег я тебе дам, но взамен ты мне тоже услугу окажешь. У нас сегодня крупная "стрела" в Перми, собирается вся козырная братва, я должен привезти десяток бойцов. А у меня их всего восемь. Я девятый. Ты, Андрюха, будешь десятым. Считай, что я у тебя, как друг, помощи прошу. Ты же старшему товарищу не откажешь? А я, как старший товарищ, тебе три штуки "зеленых" безвозмездно презентую и еще пятьсот взаймы дам - надо же тебе на что-то три недели жить. Только предупредить хочу сразу - "стрела" запросто может преобразоваться в стрельбу.

Делать мне было нечего, идти больше некуда. Да и Калмык выглядел так встревожено, что мне его стало жалко. Мы ж с ним вдвоем против пятерых соликамских шпанят на автостанции до полной победы рубились, а, когда ко мне на дом целая кодла с разборками нарисовалась, Калмык первым на подмогу прибежал с топором.... Я ведь уже говорил, что перестрелки для меня явление нормальное, привычное, не то, что для мишкиной гвардии. Да если пару-другую "братков" и завалю, то спать от этого хуже не стану.

Короче, в сумке оказались три "калаша" с запасными обоймами, больше у Калмыка огнестрельного оружия не было. Выехали на четырех машинах. К утру уже были на окраине нашего губернского центра - там был сбор мотовилихинской группировки, контролировавшей пол-области. Меня представили тогдашнему мотовилихинскому пахану, как человека с железными нервами и сокрушительным ударом. "Стрелка" ожидалась напряженной, но до войны дело доводить не хотели, поэтому сопровождать верхушку должны были люди внушительные, но выдержанные и без оружия. Такой был уговор.

Меня одобрили, Калмыка потрепали по плечу. После чего вся кодла заново погрузилась на колеса и выехала непосредственно к месту ведения переговоров, причем меня усадили в третью по счету машину. В ней, кроме меня, ехали трое - один из паханов и два бывших боксера: полутяж и первый тяжелый".

- С чего вы решили, будто они боксеры, а не каратисты, скажем? - полюбопытствовал я, отхлебывая заметно подостывший чай и подумывая над тем, чтобы наведаться в вагон-ресторан, чтобы слегка перекусить. От этого рассказа, есть мне уже захотелось, а, судя по всему, закончиться ему суждено было нескоро.

- Ну, во-первых, двигались они очень легко, свободно, как спортсмены - ответил Андрей, доставая из куртки сотовый телефон и набирая номер, - но не как штангисты или гиревики. При этом в машину они влезали, наклоняясь всем торсом, а рукопашники более гибкие, влезают в салон более компактно, более ловко. И в придачу ко всему, у обоих уши были прижаты к черепу - верная примета того, что долго занимались боксом. Вы ужинать будете? Ужинать, говорю, будете? В здешнем ресторане готовят превосходную сборную солянку и жаркое".

Я кивнул, удивляясь тому, что он как будто читает мои мысли. Андрей поговорил с каким-то Виталиком, заказал два жарких и аккуратно положил телефон назад в карман. Он вообще был аккуратен, я заметил это еще во время выпивки - он закручивал пробку на водочной бутылке после каждого розлива, вынимал чайную ложечку из стакана, сигареты и зажигалку на столик не выкладывал.

- Остановились мы во дворе какого-то полуразвалившегося завода, - продолжил он своё повествование. Бойцы, у кого было огнестрельное оружие, заняли наилучшие позиции за автомобилями, другие выстроились полукругом перед машинами. Мы вышли, чтобы размяться перед делом, я осмотрелся вокруг.

Всего нас насобиралось за сотню. Большинство было вооружено монтировками, но на взвод автоматчиков было. По привычке я прикинул, где встать, чтоб в случае открытия военных действий не оказаться на линии огня, по крайней мере, с нашей стороны. И выходило так, что в этом случае, быть мне следовало рядом с их самым большим паханом, которого в глаза звали Михаилом Сергеевичем, а за глаза - Горбачем. Как я понял, настоящая кличка у него была другой, а эта появилась из-за того, что оказался он двойным тёзкой последнего генерального секретаря КПСС.

Я подошёл к Горбачу и настоял на том, что буду прикрывать его лично. К слову говоря, не больно-то он и возражал.

Противостоящая сторона нарисовалась минут через десять после нас. Было их чуток поменьше, но бойцы выглядели внушительно, и с оружием у них обстояло получше. Если бы дело дошло до стрельбы, не берусь предсказать, чем бы она для нас закончилась.

Паханы сходились медленно, не торопясь, словно нехотя. Некоторые вертели в пальцах зажигалки, другие перебирали бусины чёток. Вы, наверное, обратили внимание, что я перед дракой сигаретную пачку в пальцах кручу. Старая привычка и, говоря между нами, очень полезная: щелчком посылаешь ее в лицо противнику, он инстинктивно вскидывает руки, а у тебя появляется возможность провести полноценную атаку, для начала, пробив с ноги. После пинка в корпус у противника, если он не прошел специальной подготовки, руки, опять-таки инстинктивно, дергаются вниз, открывая подбородок для моего полновесного правого прямого.

Не изменил я своей привычке и на "стрелке" в Перми. Шагал я от Горбача слева, изображая телохранителя, а навстречу мне двигался длинный сухощавый урка лет тридцати от роду. Знаете, этот хорёк мне не понравился сразу. Было в нем что-то непредсказуемое - и скалился он как-то криво, и губы подергивались, и моргал часто. А еще он постоянно облизывался - явный признак того, что во рту у него пересыхает, что трусит он неимоверно. И, учитывая, что он оказался в числе избранных, означать это могло только одно - передо мной ярко выраженный беспредельщик, который со страху может наворотить столько, сколько семеро смелых не натворят.

Сошлись мы на практически равном расстоянии от их и наших позиций. Горбач приветствовал пришедших довольно странной фразой: "Привет всем достойным". Их авторитет - мордатый такой крепыш лет пятидесяти к ней прицепился незамедлительно:

- Я не понял, Мишка, тебе в нашей компании недостойные мерещатся, что ли?! Мы приехали с тобой вопросы по-братски решать, а ты мастью мериться вздумал?!

Тут справа от Горбача кто-то из мотовилихинских решил вступиться за пахана и общее дело:

- Нам, Лёнчик, конечно, угрозы твои по барабану, мы мастью помериться всегда готовы. Только баллоны катишь ты не по делу - Михаил Сергеевич поприветствовал всех достойных. И предъявлять ему только недостойные могут.

Не знаю, чем бы закончился этот разговор, свернувший сразу на обострение отношений, но в это время раздались душераздирающие звуки сирен, со всех сторон в нас уперлись голубовато-белые лучи прожекторов, а затем загремел зычный голосище Володи Лаптева, усиленный мегафоном. И сообщил нам Володя, что окружены мы двойным кольцом, что Пермский ОМОН имеет указание применять огнестрельное оружие на поражение не только в случае сопротивления, но и обычного бегства.

После чего те, кто был возле машин, кинулись по салонам и начали разъезжаться, те, что подальше - разбегаться, а паханы и их лучшие бойцы - поднимать руки. Им-то что - у них ни стволов, ни ножей, они по любому отмажутся от судебного преследования.

И тут запаниковал "хорёк" - он выхватил из-под куртки здоровенный шпалер - тьфу, ты! - пистолет (судя по размерам, или армейский "Кольт", или "ТТ") и навёл мне его в живот. А живот самое уязвимое для заложника место, должен вам доложить. Поверьте, как специалисту, на слово: хоть приседай, хоть подпрыгивай, хоть нагибайся, хоть уклоняйся - от пули никак не уйдёшь. Если в живот целятся, выход у тебя всего один - руки вверх. Я их вверх и поднял.

А эта истеричная гнида самым заурядным образом берёт меня в заложники - орёт, чтобы я подошел вплотную и повернулся спиной. Я повернулся, а он упер мне ствол под челюсть и прикрылся, дурачок, мной, как щитом".

- Ну, почему дураком называют вас, мне уже понятно, - засмеялся я невольно. - А он-то, почему дурачок?

Воспользовавшись тем, что слово взял я, Андрей сделал несколько мелких глотков из второго стакана, промочил горло, притомившееся от затяжного монолога. И ответил с веселым блеском в глазах:

- А дурачок он потому, что перестал целиться мне в живот. Опытный человек, прячась за спиной противника, ствол ему утыкает под рёбра снизу вверх, чтобы, в случае надобности, прострелить ему и печень, и лёгкие, и засадить пулю промеж костей. При этом у заложника нет опять никакой реальной возможности уйти от ствола.

А голова - предмет вёрткий, и ствол - не нож, он тупой, он горло не перережет, когда по нему скользить начнёт. Беря меня в заложники, хорёк оказал мне величайшую услугу - своим идиотским действием он перевел меня из категории участника "стрелки" в категорию потерпевших. Иначе говоря, у меня появилась прекрасная возможность избежать ареста; но для этого предварительно следовало избавиться от зажигалки и "террориста". Дальнейшее целиком зависело от моего давнего друга Владимира Лаптева, чьим голосом вещал ОМОНовский мегафон.

Володя был самым старшим в нашей компании - к тому времени ему исполнилось двадцать семь. Если б вы видели его в юношеские годы, вам на память непременно пришел бы Атос из "Трех мушкетеров" - он на уголовную шушеру, вооружённую опасными бритвами, выходил с голыми руками и сигаретой в зубах; и эти бакланы, либо разбегались, либо разлетались, как рюхи после знакомства с битой. В один прекрасный вечер к нему и его девушке подкатили три старых недоброжелателя, терпеливо ожидавшие его возвращения из армии. Представляете? И девушка дождалась, и враги не забыли.

Ребята они были в нашем городке очень известными, с ними и по одному-то сладить было непросто. А тут разом трое! Я уж, на что человек не робкий, но от этой троицы убежать бы не постеснялся. А Лаптю бежать некуда - с ним девушка. Да и так он скорей бы умер, чем спину врагам показал.

Короче, мне в то время было всего пятнадцать, Лапоть был для меня настоящей легендой. Возвращаюсь с танцулек вдвоем с тогдашней моей подружкой, смотрим, Володя против этой троицы стоит, и разговор, судя по тому, что один из них уже слева заходит, заканчивается. За нашими сбегать не успею, по всему выходит, что помогать Володе придется самому. И сделать это следует так - отвлечь крайнего справа, хотя б на полминуты. У Лаптя удар с правой, как у Кассиуса Клея, и обрушит он его тогда на того, что в центре. А тот, что всех левей, будет вынужден бить по уходящему корпусу, и, стало быть, большого вреда Володьке не принесет. А там посмотрим.

Накинулся я на правого сзади, заорал благим матом, высыпал в него полдюжины ударов, и пока он на меня - тинэйджера драгоценные секунды тратил, Володя выхлестнул двух своих и пришёл мне на подмогу..."

Андрей замолчал и, приподняв верхнюю губу, продемонстрировал сколотую верхушку клыка:

- Это память о том вечере, - уточнил он и продолжил рассказ. - После совместной битвы мы сдружились настолько крепко, насколько это было возможно между заершённым мальчишкой и серьезным мужиком, собирающимся создавать семью. Поэтому я ни грамма не сомневался, что Лапоть сделает всё, чтобы вытащить меня из-под ареста.

Истеричный дурачок, прикрываясь мной, отступал к одному из заводских корпусов, вереща про то, что прострелит мне мозги, ежели кто посмеет подойти ближе. Пока на него обратили внимание всего двое омоновцев, и, воспользовавшись тем, что заходили они слева от нас, я тихонечко выронил зажигалку из кармана под ноги и отпихнул подальше.

Когда основную группу окружённых надежно повязали, настал и наш черёд - Лапоть с мегафоном и "Макаровым" в руках подошёл к нашей недружной парочке, взял нас на мушку и обомлел, узнав меня. Я дал ему полминуты опомниться, а потом подмигнул и показал глазами, что уходить буду вниз. Ну и продублировал, конечно, на всякий пожарный.

Хорёк, между тем, требовал вертолёт и грозился сделать из меня чайное ситечко. Его подельники молчали наглухо - видать, знали, что останавливать этого истерика бесполезно. Кроме того, он ведь оружие с собой на переговоры протащил, и его по любому наказать надо. Вот мы с Володей его и наказали по полной программе: я дернул головой вперёд и врезал ему затылком по носу, одновременно ладонью подбив ему локоть с "пушкой" вверх, а сам просто поджал ноги, и Лапоть в свою очередь, влепил хорьку две пули в открывшуюся голову.

Мы обнялись, но Володька не был бы самим собой, если бы не постарался сразу прояснить ситуацию. На его вопрос, что я тут делаю, ответ у меня уже давно был готов. Сказал, что ищу работу, что шел мимо и увидел мужиков, вот и подошел огоньку попросить - в зажигалке газ кончился, пришлось выкинуть. А тут весь кипеш начался...

Лапоть принародно вывернул мне карманы, а там сигареты есть, но зажигалки и вправду нету. "Я этого сорвиголову хорошо знаю, - заявил он своим, обнимая меня за плечи и похлопывая по спине, - для него в гущу разборок за огоньком влезть - пара пустяков. Наш кадр!"

Короче, поехал я с ними не как задержанный, а как старинный друг заместителя командира роты, прапорщика Владимира Лаптева. И огоньку дали, и минералкой напоили, и в дело вставлять не стали - сделали вид, что меня там вообще не значилось. Приехали на базу, накормили завтраком, а потом Володя предложил мне поговорить по душам. Зашли в оружейку...

- Так, Андрюха, - сказал он прямо, - давай начистоту. Откуда ты тут взялся, и что тебе в этом "туте" надо?

Я открылся ему полностью, потому что друзьям нужно говорить правду. Он думал долго, и с такой интенсивностью, что слышно было, как скрипели мозги в его бронированном черепе, потом поднял на меня глаза и хлопнул своей лапищей по плечу:

- Сделаем так. У меня не хватает двух бойцов, я дам тебе рекомендацию. Биография у тебя боевая, это тоже в плюс. А когда станешь бойцом ОМОНа, у Битюга и его вшивых паханов руки будут коротки тебя достать. Мы им эти ручонки с корнем выдерем! Понял меня? Другого ничего тебе не остается - Калмыка наши повязали, и раньше чем через три месяца он домой не вернется.

Ну, я и согласился, но попросил немного времени, чтобы осмотреться, взглянуть на будущую работу изнутри", - Андрей снова взялся за утешение горла чаем, потом испросил разрешения на перекур.

Я охотно пошел ему навстречу потому, что возникло у меня нехорошее подозрение. По всему выходило так, что этот со всех сторон положительный тип мне на уши навешивает обильную и горячую лапшу. Возможно, и не по злому умыслу, а от скуки, но врет, не краснея. И чтобы вралось ему складней и без запинок, пусть обдумает ход дальнейшего действия вдвоем с сигаретой, а не пыкает-мыкает на каждом шагу.

Между тем, в открытом дверном проёме появилась официантка вагона-ресторана, прикатившая на бряцающем колесами столике нержавеющие судки с жарким. Расставила их на столе вместе с хлебной тарелочкой и прибором со специями, разложила ножи, вилки, и уселась на соседской полке, благонравно сложив на круглых коленках аристократически вытянутые кисти рук. Была она довольно молода и весьма привлекательна: голубые глазки, прямой носик, спрыснутый щепоткой бледных веснушек, припухший ротик, стройная шейка... и офигенная талия при наличии сочных, упругих бёдер.

Водочка и чаёк с двойной дозой бальзама уже оказали на мне свое благотворное действие...

- Скажите, а в вашем ресторане все такие же Афродиты, как вы? Или к нам просто Фортуна решила повернуться лицом?

- А чем вам ее попа не нравится?! - фыркнула девушка в кулачок. - Фортуна всё-таки богиня. И попа у неё, стало быть, божественная.

Ба! Так она ещё и образованная!

- Этот вопрос, на мой взгляд, следует обсудить детально, - предложил я, понижая голос до интимного мурлыканья; когда-то этот прием действовал на многих.

- Со своей стороны, могу дать вам добрый и дельный совет, - парировала афродита из железнодорожного общепита, - причем абсолютно безвозмездный: кушайте жаркое, пока оно не остыло, и учтите - Андрюша ест очень быстро. Вы же не хотите, чтобы ваша Афродита легла спать после полуночи? А ей еще посуду собирать с восьми вагонов, выручку сверять и сдавать. И топать, после всего в двенадцатый вагон...

- Я могу рассчитаться прямо сейчас, а посуду у нас вы заберете в последнюю очередь.

- Он правильно говорит! - послышался из коридора полный скрытого негодования голос проводницы. - Расселась тут, заняться ей нечем!

Но официантка не испугалась неласкового приема - поелозив по полке своим выдающимся "нижним бюстом", она уселась поудобней и произнесла с веселой беспечностью:

- Жаркое Андрюша заказывал. Поэтому денег у правильного пассажира я взять не могу, как честная девушка. Как честная, - повторила она, многозначительно кося взглядом в коридор. - К тому же ваш вагон самый последний, и посуду мне проще собирать именно отсюда, - потом лукаво усмехнулась, собрав вокруг носа мелкие морщинки, и добавила. - А еще мне нравится смотреть, как Андрюшенька кушает. Я люблю аккуратных мужчин.... А они - меня.

- А я-то, дурачок, надеялся, что других у тебя нет, Лариска-черемиска! - жизнерадостно подивился мой попутчик, протискиваясь между столешницей и коленками официантки. - А ты, значит, всех, кто в скатерти не сморкается, легко до сердца допускаешь?

- До сердца, может, и нет, - снова донеслось из коридора, - а, вот, к телу доступ вовсю продолжается. Как честная девушка, денег с кавалеров афродита из восьмого вагона не берет. Ну, ведь, в конце концов, разве сто баксов - это деньги? Так, сувенирчик - не более...

- Наговариваете вы на меня, тетя Соня, - озорно улыбнулась Лариса, облокачиваясь на плечо моего соседа, с аппетитом принявшегося за еду, и придвигаясь к нему еще ближе. - Вот, скажи, Андрюшенька, хоть раз я с тебя деньги просила?

- Хоть раз?! - Андрей обернулся к ней с куском хлеба и хищной вилкой в руках. - Ты хотела сказать - сколько раз?! Так я тебе отвечу - каждый раз! - он подмигнул мне и чмокнул остолбеневшую официантку в нос. - Вот и сегодня, судя по сервировке стола, будешь не меньше полутысячи вымогать! Или у вас жаркое подешевело?

- Дурак! - Лариса шлепнула его по затылку и тут же пригладила растрепавшиеся волосы.

- Липучка! - прокомментировали из коридора.

Пока мы ели, медленно пережевывая тающее на языке мясо со специями и картофель с овощами, молодые женщины препирались без передышки. Слушать их было забавно, а соседу и лестно, поскольку сцепились они явно из-за него.

- Всё, сороки-нежнобоки, брэк! - распорядился Андрей властно, когда последняя капелька соуса была стерта кусочком хлебушка и отправлена в рот. - Нинель, еще по стакашку чаю, на сей раз без добавок. Лариса, сколько с нас?

- Пятьсот тридцать деревянных, - сухо ответствовала официантка, начиная собирать посуду.

- В моем присутствии не смей называть наши деньги деревянными! - с неожиданной резкостью прикрикнул на Ларису сосед. - Они пахнут не деревом, а нефтью, золотом и оружейной смазкой! - и тут же любовно и звонко отвесил ей шлепка по наиболее выдающейся в процессе сбора посуды части тела.

Испугавшаяся, было, официантка расплылась в улыбке и пожаловалась на то, что ее коллега не вышла в рейс, поэтому купе пустое, а нефтяники опять бухают, и одной ей страшно.

- Ты меня прости, Лариса, - последовал серьезный ответ, - но сегодня я не могу. Мы ударились в воспоминания, а они не настраивают на любезности.

- Ну и здря! - сказала официантка и пошла прочь, мстительно покачивая объемистым "нижним бюстом". - Завтра жалеть будешь! - бросила через плечо.

Эх, хороша, чертовка!

Проводница, видимо, поняла что-то неправильно, потому что чай принесла с воодушевленной улыбкой. Но белозубая улыбка тут же превратилась в усмешку, когда ее попытка составить нам компанию Андреем была вежливо, но решительно пресечена.

- Напоминаю, что дело было в тыща девятьсот девяносто третьем году, - продолжил сосед свой рассказ. - Противостояние президента Ельцина и Верховного Совета РСФСР достигло своего пика. Президент распустил Совет народных депутатов, а депутаты в свою очередь отстранили его от занимаемой должности и созвали своих сторонников. В том числе, и омоновцев из прибалтийских республик, где они подвергались за верность присяге преследованиям со стороны националистов, пришедших к власти.

Войска московского гарнизона отказались вмешиваться в войну народа с президентом, милиция заняла выжидательную позицию. Ельцин стягивал в столицу войсковой и внутренний спецназ и ОМОН Уральского региона. В их числе был и Пермский ОМОН. Меня взяли с собой, чтоб учился. Амуниции мне не полагалось, оружия тоже, но Лапоть полагал, что в случае крайней необходимости я и без оружия достаточно опасен.

Всего из Перми прибыло около шестисот омоновцев - все в чёрной форме. Москвичи потом всех уральских омоновцев прозвали "Чёрными волками", кое-кто даже гордился этой страшной кличкой. По дороге нас накачивали против Москвы, вплоть до того, что Бориса Николаевича величали ставленником Урала и намекали, что москвичи заелись на него именно потому, что он уралец. "Покажем москвичам, что такое уральцы! Поддержим земляка!"

Знаете, телевидение зрителей не столько информирует, сколько дезинформирует - у себя в Соликамске мы думали, что на защиту депутатов вышли какие-то отморозки и подзаборная шушера. А когда нас везли с военного аэродрома к Кремлю, я увидел совсем другое. На улицы вышла вся Москва: студенты, работяги, пенсионеры, их были сотни тысяч... милиция просто не могла остановить эти массы, а военные не собирались стрелять по старикам и малолеткам.

Это должны были делать мы.

Это должен был делать я!

Я им что - людоед?!

Задачу нам ставил какой-то "полкан". Больше всего в его разглагольствованиях меня поразила фраза: "Делайте вид, что вы с ними, продвигайтесь к Верховному Совету вместе с толпой, чтоб ударить ей в тыл, когда придут наши". Мне стало тошно, и я подошел к Володе с настоятельной просьбой не задействовать меня в этой дикой акции. Я не буду бить в тыл русскому народу, который не хочет нашего президента. Против криминала - всегда готов, против мирных граждан - никогда!

Володя, к его чести, выслушал меня спокойно и пошел к своему командиру. Вернулись они вдвоем. Полковник посмотрел на меня бесстрастно, ни одна черта на крупном лице не шелохнулась, когда сказал он следующее:

- Заставить не могу. Могу предложить другое задание. Москвичи обратились с просьбой прикомандировать к одному очень важному бизнесмену телохранителя из силовых структур. Он летит на переговоры в Вашингтон и хочет, чтобы его особу оберегал человек, смерть которого по определению, недопустима. Омоновца в Штатах убивать чревато. Паспорт у тебя с собой?

Паспорт у меня был. Мне в темпе изготовили заграничный паспорт, выписали удостоверение бойца ОМОН и вручили "демократизатор" - так Володя называл резиновую дубинку. С этой амуницией меня препроводили во Внуково, где и усадили в самолет, отправляющийся в заокеанскую державу, чьих граждан я, признаться, встречал в Афгане, и двум из которых наша встреча фатально не понравилась.

В салоне бизнескласса меня ожидал один из первых наших миллиардеров с фамилией, напоминавшей название британской валюты. Прямо там - на столике между диванами мы подписали с ним договор о найме вашего покорного слуги в качестве телохранителя. Согласно этому договору, он обязался выплатить мне пять тысяч зеленых американских "рублей" чистыми - с вычетом всех налогов.

И я расслабился, потому что деловой визит должен был завершиться через двое суток, а, значит, времени до встречи с жутко ранимыми Битюгом и Комырём у меня было в избытке. Поступать на службу к "Чёрным волкам", как вы, наверно, уже понимаете, мне расхотелось капитально.

В пути мы не тратили времени даром. Мой наниматель оказался откровенным и контактным человеком. Он объяснил свою странную прихоть, мотивировав её тем, что его попытка расширить свой бизнес до заокеанских штатов встречает противодействие как местных бизнесменов, так и спецслужб. А вот правительственные круги очень даже не против, чтобы у страны появился еще один довольно крупный налогоплательщик.

Вот наш умник и решил сыграть на балансе интересов, а чтобы подстраховаться от гнева влиятельных конкурентов, нанял представителя правоохранительной структуры. То есть, меня, других свободных сегодня нет - все спасают президента страны от её народа.

Я, как мог, успокоил воротилу отечественного бизнеса. Терять мне было нечего; если янкесы не пристукнут - это за них с живейшим наслаждением сделают громилы из бригады Питерского. Поэтому мой наниматель мне нужен живым, здоровым и состоятельным. Мы успели еще много что обсудить, пообедать, поужинать и даже вздремнуть - самолёт летел на запад с хорошей скоростью, поэтому световой день заметно растягивался.

В аэропорту имени Даллеса нас встретили помощник сенатора от федерального округа Колумбия и переводчик. Мой наниматель по-американски шпрехал вполне прилично, но скрывал это. И, как выяснилось в дальнейшем, не зря скрывал".

- А я почему-то не засёк, когда английский язык в США поменяли на американский, - не выдержал я этого потока безудержной фантазии.

Но попутчик ответил на мой подкол с ироничной усмешкой:

- Что же это за английский такой, когда на моё безукоризненное "Хэллоу" помощник сенатора - сенатора! - США отвечает: "Хай"?! А на вопрос встретимся ли мы с сенатором сегодня, кивает с абсолютно немецким "Йя"?! Вы, наверное, просто не в курсе, что англосаксы давно не являются в США превалирующей этнической группой. По словам моего работодателя, они занимают только четвёртое место после этнических немцев, евреев и латиноамериканцев, а негры - так и вовсе пятые. И наибольшее влияние на современный американский язык оказывают идиш и немецкий. Одним словом, ду ю спик дойч!

Пишут они по-английски, а разговаривают по-американски. Мой наниматель беседовал с одним из британских журналистов, так тот ему жаловался, что вынужден был отказаться от должности спецкора своей газеты в Нью-Йорке после того, как на его вопрос: "Как мне проехать на Уолл-стрит?", полицейский ответил: "Ага, приятель, погода сегодня и вправду хорошая".

Вашингтон - город невысокий, большинство домов старой - у нас бы сказали дореволюционной - постройки, но много дорогих машин и экскурсионных автобусов. Нас прямиком отвезли в отель с длинным названием - "Реннаисанс с чем-то там ещё", где был забронирован президентский номер. Президентский номер - это двухэтажный дом внутри гостиницы, там одних диванов больше, чем всей мебели в моей квартире, телевизор на стене площадью в полстены и бар. А еще там есть гостевая спальня и при ней душевая. Это кроме ванной для основного жильца.

Я попросил своего нанимателя включить новостную программу - интересно было что там - в Москве. А сам помчался под душ отскрести грязь воспоминаний. С ним пришлось повозиться, поскольку вода фонтанировала из дюжины разных отверстий одновременно, поначалу едва не захлебнулся. Но зато потом отвел душу на всю катушку. Как говорится, душу под душем...

Вышел в гостиную чистым, как первый снег, умиротворенный, как Будда. А в гостиной - гражданская война. Москвичи берут Останкино. Спецназ лупит из пулемётов по толпе зевак, не разбирая ни правых, ни виноватых. Караул! Журналисты из "Взгляда" занимают противоположные позиции: Листьев поддерживает призыв чмокающего Гайдара к тем, кто стал жить лучше при Ельцине, выходить на улицы; Любимов и Политковский категорически не советуют этого делать. И, между нами, правильно советовали - те массы, что уже взяли улицы под контроль, защитничков завоеваний 91-го года смахнули бы в речку, не глядя. Они даже на "Чёрных волков" жути нагнали.

Еще горбачёвского подельника показали - Яковлева, который людей, бравших Останкино, обозвал подзаборной шпаной. А "шпана" меж тем у элитного спецподразделения "Русь" первый этаж телекомпании отбила.... Вот и выбирай, что думать: или у Ельцина спецназ такой бездарный, или один из "отцов русской демократии" то ли врун, то ли тупица.

Наниматель вышел из ванной, мельком взглянул на экран и отправился переодеваться. И мне приказал. В Вашингтоне наступило полноценное утро, нам была назначена встреча с сенатором и представителем госдепа. На ней же должны были присутствовать и чины из ихнего ФБР - хотели убедиться, что новое предприятие не несет угрозы национальной безопасности США.

А мне что? У меня одна задача - не позволить какому-нибудь бизнес-придурку моего работодателя повредить. За нами заехали всё те же действующие лица и повезли через половину города в небольшой особнячок неподалеку от станции метро.

Особнячок от окружающих домов был отделён невысокой оградкой, перед фронтальным фасадом была выгорожена автостоянка на четыре машины. Три места уже были заняты.

Первое, что я сделал при высадке, это обшарил взглядом потенциальные снайперские позиции, во-вторых, прикрыл акулу нашего делового сообщества от тех, кто мог ему в спину шмальнуть с тротуара. Вы прикиньте, у меня ведь даже бронежилета не было. Но прошли нормально.

У дверей нас встретил крайне неприятный тип. Знаете, иногда очень трудно объяснить, чем какой-нибудь человек вызывает в тебе активную неприязнь. Этот был никакой, средний, как все. У него были обычный костюм, обычная обувь, обычная стрижка, непонятного цвета тусклые глаза.... И при всём при том, весу в нем было за центнер, а двигался он мягко и вкрадчиво, как удав.

Не знаю, как мне удалось понять его с первого взгляда. Наверное, помогло знакомство с группой спецназа ГРУ в Афгане - они так же двигались. Ликвидаторы. В следующую секунду я постарался превратить себя в олуха. На всякий случай.

На войне этому каждый учится, кто выжил. Не в олуха превращаться, а всё делать на всякий случай: гранатку, там, за подозрительный заборчик подбросить, по открытой местности аритмичным шагом двигаться, магнитофоны, кинутые на дороге, миноискателем щупать...

Домик был богатый, увешанный старинными и современными картинами, уставленный статуями разных видов. Так что олуха из уральского захолустья играть было легко - знай, разевай рот да глазей на здешнюю роскошь, забывая о выполнении обязанностей бдительного телохранителя. "Питон" однажды не выдержал, позволил себе презрительно ухмыльнуться. Да мне-то от его презрения ни жарко, ни холодно, оно мне только на руку...

В кабинете, располагавшемся на третьем этаже, нас ждали двое жынтыльменов с неприятными лицами. Они извинились за то, что сенатора отвлекли срочные дела, связанные с ситуацией в России, а потому предложили обсудить ряд дополнительных вопросов. Нам с "ликвидатором" велели обождать снаружи.

Этот бугай подтолкнул меня к выходу, но я успел высказать пожелание попить кофейку, и один из жынтыльменов отдал соответствующее указание. Меня дотолкали до небольшого холла в торце здания, где три диванчика взяли в окружение журнальный столик, после чего "питон" на несколько минут исчез, а затем нарисовался с подносиком, на котором расположились две чашки с ложечками, тигелёк с кофием и блюдце с кусочками сахара и какими-то кристаллами. Я бросил себе пару кусочков и налил кофе.

Сказать по правде, так себе оказался кофиёк - явно спешил ликвидатор, но я его похвалил и панибратски похлопал по плечу. Так и есть - у этого гада под пиджаком имелись портупея с кобурой. Мы уселись напротив друг дружки, я продолжал разыгрывать из себя ротозея, полез знакомиться, но выяснил только, что зовут его Харри. С этого момента я окрестил его Харей.

Переговоры длились недолго - от силы, минут сорок, потом оба жынтыльмена выкатились из кабинета и, что-то крикнув Харе, шустро спустились по лестнице. Через минуту под окнами взвыл автомобильный двигатель, а мой персональный официант знаками и дружескими тычками направил меня в кабинет.

Едва мы вошли туда, мой работодатель с широчайшей улыбкой огорошил меня следующими словами:

- Деши ласы у шис насы совшим сесы хушие дысы. Никашие кисы оши нисы не фэбэши эрсы, а настошищие ясы цэрэшишники усы. И оши нисы хошит тясы, шибы чтосы я рашитал босы на ших нисы. Ишиче насы ошием босы шишка крысы.

Я ответил ему, тоже улыбаясь лучезарнее "Белых братьев":

- А куши дасы оши нисы сбешили жасы?

- Шизвали высы к нашильству часы, а шитого эсы бушия гасы ошивили стасы шис насы стешичь ресы.

Переводчик и Харя смотрели на нас, как на инопланетян, вторгшихся из параллельного мира. Они по определению не могли знать уральской тарабарщины, в которой я своего нанимателя тренировал три часа во время перелёта. Обучиться ей легко, достаточно один раз войти в режим. Вместо ударного слога во все слова вставляется один и тот же слог "ши". А извлечённый ударный слог образует дополнительное новое слово с добавлением на конце слога "сы".

- Мой телохранитель происходит из народности черемисов, - любезно пояснил недоумевающим янкесам мой работодатель, - ему по-русски разговаривать трудно.

- Пока эти гадёныши не в полном составе, надо делать отсюда ноги, - проулыбался я на тарабарщине. - Закажите бугаю кофе на всех, и, когда принесет, сядьте так, чтобы бугай оказался между нами, - и добавил, обращаясь к Харе. - Очень кофе у вас вкусный.

Переводчик и помощник сенатора предложению олигарха обрадовались настолько откровенно, что Харя не сумел отказать, сбегал, сварганил какую-то бурду на скорую руку. Подносик с чашками он поставить не успел - я налил из турки кофе и, потянувшись к своему нанимателю со словами: "Очень вкусный кофе!", выплеснул горячий напиток "Харе в харю" и ударил его справа так, что при воспоминании об этом у меня и сегодня ноют костяшки кулака, - Андрей усмехнулся с торжеством олимпийского чемпиона. - Он выключился еще до того как врезался затылком в стену.

Воспользовавшись тем, что оба оставшихся янкеса превратились в двух жён старика Лота, я извлёк из кобуры "удава" хорошенькую "Беретту" с восемнадцатью патронами в обойме. Мне в Афгане доводилось стрелять из этой машинки, так что я знал как ей пользоваться.

Связать пленную троицу я сумел за две минуты, причём наибольшее внимание, разумеется, уделил Харе. Знаете, как в тайге пленных вяжут? В рукава продевается жердина (чем длинней - тем лучше) и кисти рук привязываются к ней. Ни освободить их, ни убежать невозможно - стопудовая гарантия!

Рты заткнули всем, чтоб не смогли сгруппировать действия по освобождению, и выкатились на чужой машине в сторону своего отеля - наниматель оставил там какие-то документы. Я пытался донести до него простенькую мысль про то, что бежать надо в аэропорт, не дожидаясь пока кто-нибудь освободит наших пленников, но он упёрся, как производитель овечьего стада в новых воротах. А у входа в отель нас уже ждали неприметные жынтыльмены в недорогих костюмчиках и тяжелых ботинках. Значить это могло только одно - в аэропорту нам тоже делать нечего. Да и в посольстве России, в общем, тоже. Не дойдём.

Вот тут мой подзащитный мне и предложил рискованную, но единственно возможную уловку, чтобы оба могли вернуться домой живыми. При большой доле везения, конечно. Со своей кредитной карточки он снял в банкомате толстую пачку "зелени" в крупных купюрах и вручил её мне. С наказом продержаться нетронутым трое суток. А сам пошёл сдаваться.

Расчёт был таков: через двое суток олигарх должен быть дома. Предъявить ему нечего, а организовать покушение нельзя - пока я не пойман. Потому что могу растрезвонить эту грязную историю про цэрэушников. Мой наниматель в свою очередь организует мне выезд из Штатов после возвращения. Двадцать тысяч американских "рублей" должны помочь мне продержаться до благополучного исхода моей одиссеи.

На первый взгляд, мне эта дичь показалась вполне осуществимой. Связь мы должны были держать через таксофон невдалеке от отеля. Вы, наверное, знаете, что в Штатах на таксофон можно позвонить, как на какой-нибудь домашний номер. И позвонить с него по международной связи. Мобильных телефонов в те времена было мало, но у моего нанимателя он был.

С "акулой" российского бизнеса мы расстались на соседней улице - в магазинчике секонд-хенда, где я с его помощью поменял свой внешний облик. Он ушёл в отель, а я направился прямиком к станции метро с названием Фаррагут, рассчитывая затеряться в толпе.

Напрасно надеялся, как выяснилось полчаса спустя при подходе к станции - вокруг нее тоже вертелись агенты не самых дружелюбных к нам служб. Они даже не особо и скрывались - трудно скрываться, когда раздаёшь полицейским указания и крупные фотографии. Кто на них изображён, проверять мне категорически не хотелось. Я понял - на меня открыта полномасштабная охота, и надо что-то придумывать в темпе рок-н-ролла, если хочешь остаться в живых, конечно.

В детстве и юношеские годы, я, как и все парни той поры, перечитал немало детективных романов и книжек про доблестных советских разведчиков. Кой-каких премудростей я в них нахватался, но в реальности применять все эти приёмы ухода от слежки и укрывательства во враждебной среде мне не доводилось - не было опыта. Выход был всего один - поселиться в чужой квартире и прожить там двое суток. Пока на связь не выйдет мой наниматель.

Имея на руках "пушечку" системы "Беретта", я мог подселиться к кому угодно, за исключением жильцов Белого дома, но контролировать большую семью в одиночку практически невозможно. Я прошёлся по окрестностям станции метро, высматривая дома с холостяцкими квартирами - по фильмам я знал, как они выглядят - длиннющие двухэтажные здания с десятком-другим отдельных входов по фасаду.

Представьте себе, нашлось такое кварталах в двух! Я присел на одной из скамеечек, поставленных под клёнами вдоль пешеходной дорожки, и принялся высматривать потенциального сожителя. Подобранный в одной из урн красочный журнал прикрывал меня от посторонних взглядов, сигареты помогали коротать время.

Ленку я засёк у самой автостоянки - она выглядела настолько броско среди пуритански одетых вашингтонцев, что не заметить ее было попросту невозможно. Представьте себе обворожительную шатеночку в алом пальто колоколом, длинном небесно-синем шарфе и ковбойском стетсоне с загнутыми полями. И эта красавица волочет на себе полдюжины пакетов с продовольственными товарами.

Я сделал вид, что собираюсь помочь ей, двинулся навстречу с сакраментальным: "Хау а ю?". Она увернулась и, ускорив шаг, нырнула к одной из дверей, на ходу извлекая ключи, а когда это ей удалось, я продемонстрировал "Беретту" и предупредил: "Нот шаут! Нот край!". И хотя произношение у меня не самое безукоризненное, она сразу поняла, что орать и реветь не следует, сжалась, как ёжик, в клубочек и юркнула в дверь.

Но рвануть к окошку не успела - я перехватил за подол пальто и ткнул стволом ей в поясницу со словами: "Сид даун, мисс!". После того как она плюхнулась в кресло, вжавшись в него так, что пружины застонали, я понял, что надо попробовать договориться мирно, если не хочу получить обезумевшую от страха непредсказуемую особу. Жалко ее стало, говоря откровенно - я с девушками не воюю.

Собрав в кулак все обширные познания в английском, которые у меня складываются из школьного курса обучения, битловских песен и трехдневного общения со стукнутым многократно по разным частям головы, лица и туловища штатовским инструктором афганских горлорезов, я сунул шпалер за пояс, выставил вперёд ладошки, повёрнутые подушечками к собеседнице и произнёс раздельно, внятно и достаточно мирно: "Ай эм нот киллэ, ай эм рашн полисмен!". Не торопясь, залез в карман куртки и развернул перед круглыми от изумления синими, как чернила, глазёнками американской вуменшни сначала заграничный паспорт, а потом и своё липовое удостоверение омоновца.

Надо сказать, что девчушка не очень-то мне поверила, но ручонки за документами протянула. Я подал их, не дергаясь, без улыбки, но безбоязненно. Без улыбки потому, что так было надо. И, когда она насмотрелась на мои фотки в окружении гербовой бумаги, я обвёл руками ее квартирку, ткнул пальцем себе в грудь и сообщил: "Ай лив хиа фри дэйс", а потом пояснил: "Ё мафиа прей он ми!".

Понятно, что девчушке не больно-то хотелось оказывать мне такую услугу. Кому охота прятать от мафии человека, за которым она охотится?! Но я повторил про "фри дэйс" и отслюнявил пять зелёных бумажек с изображением американского Ломоносова - Франклина. Согласитесь, пятьсот баксов даже для янкесов - деньги, а не мелочёвка.

Потом я сообщил, что зовут меня Эндрю и полюбопытствовал как звать хозяйку гнёздышка, приютившего меня - ясного сокола. Вы, наверное, уже поняли, что зовут ее Эллен; Эллен Хартфорд, если быть точным.

В дальнейшем выяснилось, что моя домохозяйка - вольный стрелок валютной биржи, валютчица, одним словом", - Андрей поднялся и достал сигареты.

Пока он травил свой организм никотином, я размышлял о путях дальнейшего его сказочного повествования. По всему выходило, что выручить его просто обязана влюблённая в "ясного сокола" американская бизнесвумен. Скорей всего, по логике рассказа, она должна проникнуть в российское посольство и вызвать на помощь своему возлюбленному ораву дипломатов, которые и доставят его на Родину.

И когда сосед вновь расположился на своей полке, я подначил его:

- Ну, и на какие сутки мисс Хартфорд согласилась вломиться в российское посольство? Кстати, а как вы со своим знанием американского языка сумели понять, что она "тортилла"?

Какое-то время Андрей озадаченно взирал на меня, а затем широко развел руками:

- Вот сразу видно - толковый человек! В разведке не служили? Вы понимаете, мне такое даже в голову не пришло! Мозги всё крутились вокруг самых беззаконных выходов! Поначалу я просто ждал звонка от своего нанимателя, пока не понял, что в этом случае опаздываю на стрелку с Битюгом. А потом вспомнил про своего друга Веньку Морозова, который буквально зазывал в свой Лос-Анжелос. Номер его телефона отыскался в моей записной книжке - он его сам туда вписал...

С Ленкой мы тесно сошлись на второй вечер, в постели она была чудо как хороша. До меня у нее был парень, с которым они расстались за полгода до нашей встречи, так что по мужской ласке она соскучилась сильно, а меня здорово заводила опасность ситуации, в которой я оказался.

Я уже говорил, что она снимала пенки на разнице курсов валют и работала, не выходя из дома, а потому главным ее инструментом была профессиональная компьютерная станция "Макинтош". Когда выяснилось, что мои познания в американском языке практически исчерпаны, я вспомнил одно английское слово: "вокебьюлори", означающее словарь. И Леночка полезла в свою компьютерную машинку, которая выпихнула на экран не только словарь, но и разговорник. По нему и разговаривали - дисплей нас очень сблизил, кстати.

Короче, с Веником Морозовым я связался по домашнему телефону моей гёрлфрэнд. Он, конечно же, удивился, но на просьбу о помощи откликнулся, как и положено другу детства. Я рассказал ему всё, ничего не скрывая, он ответил, что ему нужно подумать о том как все сделать грамотно. "Грамотно" - его расхожее словечко, у него всё "грамотно". Даже когда соликамские шпанята разукрасили ему всю его хитрую рожицу, он сообщил нам, что эти уроды расписали его "грамотно, как под диктовку".

Не успели мы с Леночкой в очередной раз расположиться на диванчике неподалеку от компьютера - в связи с событиями в России на валютной бирже разыгралась настоящая буря, под чей свист можно было наловить немало летающих в воздухе ассигнаций, поэтому Ленка и ела, и спала рядом со своим орудием производства, перескакивая из Нью-Йорка в Лондон и Токио, а оттуда во Франкфурт на Майне - как у нас зазвонил телефон. Веня по-деловому поставил меня в известность о том, что через пару часов к нам подъедут его хорошие знакомые, которых надо слушаться, как родных", - тут Андрей помрачнел на глазах и вновь запросился на перекур.

За окнами было темно, будто в пещере. Я приготовил постель к ночлегу, хотя спать не хотелось. Сосед сумел меня заинтриговать - ни одна из моих версий рассказа не сходилась с его собственной, в каждой из моих ловушек он находил поистине достойный выход, я сам не отыскал бы лучшего. Каюсь, даже поймал себя на мысли, что сочувствую его расставанию с мифической американской "тортиллой".

Но попутчик сумел изумить меня в очередной раз:

- Не удивляйтесь, что я так часто бегаю курить, - сказал он хмуро. - Я всегда волнуюсь, вспоминая мои похождения по Перми, Москве и Вашингтону. И понимаю, что всему виной мои дурацкие принципы, но ничего не могу с ними поделать. Видно, я и взаправду полный дурак, а кому же хочется быть таковым? Но вы поймите меня тоже - мы два дня провели с Ленкой в полном единении тел, мне казалось, что сроднились и сердцами, ну, хоть чуточку, ... а эта дрянь даже на крылечко не вышла, когда мы уезжали! - выкрикнул он, пристукнув кулаком по столику так, что стаканы залились испуганным ложечным перезвоном. - Она прилипла к своему "Макинтошу", как будто он мёдом измазанный, и всё щёлкала по клавиатуре своими розовыми ноготками. А от меня отмахнулась словно от мухи, покушающейся на драгоценные капли ейного мёда!

Ребята за мной заехали серьёзные, немногословные. Был у них пикапчик фордовского производства, загруженный большими картонными коробками. Они велели мне лезть в кузов и заложили этими коробками так, что и со стороны не видно, и дышать есть чем. Часа через два выгрузили меня вместе с коробками на небольшом частном аэродромчике и усадили в самолет, который довез нас до Индианаполиса, где меня спокойно отправили самолётом же в Лос-Анджелес.

- Не трусь, - сказал мне один из сопровождающих, - тебя по-прежнему ищут в Колумбии. Никто же не в курсе, какими связями ты располагаешь.

Венька встретил меня, как положено старому другу, с распростертыми объятьями, но прежде, чем отвезти в свой загородный особнячок, завернул в одно предместье в малозаметный домишко. Там нас встретил пожилой еврей, сделавший мои снимки и потребовавший за свои услуги две тысячи. Я рассчитался наличными, слава Богу, деньги у меня были.

В особнячке Веник познакомил с двумя детишками - его жену Маринку я знал раньше, помнится, перед армией даже клинья к ней подбивал, но отступился, когда Веня сказал, что у них всё по-серьёзному. Мы неплохо выпили, чуток пошумели, вспоминая старые подвиги, а наутро нам доставили полный набор моих липовых документов с заграничным паспортом и визой в Россию, куда меня - Эндрю Хартфорда - срочно вызывали на международный съезд немых. "Это чтоб ты не забывал откликаться на обращения к тебе", - пояснил Веник.

Этим же утром он усадил меня на лайнер, который летел во Владивосток через Токио, и через шестнадцать часов я вступил на родную землю уже под собственным именем. На таможне возникли сложности с валютой, но я предъявил договор с моим нанимателем, удостоверение ОМОН и предложил позвонить моему начальству, наводящему мордобой в Москве - тут сразу все и заткнулись.

Из международного аэровокзала я незамедлительно перебрался в аэровокзал наших авиалиний. Ближайшим рейсом, на который были билеты, оказался вылет в Кольцово - это в Екатеринбурге. А там я не стал искать очередных перекладных - нанял таксиста за пятьсот баксов. Таким образом, за пять суток мне удалось облететь нашу Землю-старушку, о чем я поставил в известность Пермский ОМОН и своего злополучного нанимателя. Еще сутки я проспал у себя в комнате, запершись даже от матери.

А через сутки началось! Первыми в гости ко мне нарисовались Горбач со своей кодлой, ему такой боец, как я, был необходим до зарезу. Я отказался вежливо, но наотрез.

Потом в квартиру ввалился один из неприятных вашингтонских дядек в сопровождении Хари. Он предложил поступить в их цэрэушную школу, мотивируя это тем, что Харю до меня ни один оперативник не мог одолеть. Как я понял, мой адресок им выложил мой же наниматель. Этих оглоедов я, не чинясь, послал "по матушке", и они обиделись; Харе, видать, очень хотелось восстановить своё реноме перед начальством. Но в разгар взаимных угроз в дверь постучался Лапоть в сопровождении двух бойцов, соединенными силами мы выставили обидчивых янкесов из подъезда и пообещали донести на них в ФСБ, ежели не уймутся.

Лаптю я отказал тоже - вы уже знаете почему", - сосед на минуту замолчал, потемнев, точно грозовая туча. Мне даже почудился скрип зубов, хотя ручаться за это я не берусь.

- А потом ко мне пришла Ленка... - глухо сказал Андрей и протяжно втянул воздух сквозь намертво стиснутые зубы. - Такого я не ждал и растерялся. Она просила прощения за свою выходку и объясняла ее тем, что на кону стояло все ее состояние, что от нее требовалось неукоснительное внимание к скачкам курсов доллара, рубля и дойчмарки, что нервотрёпка продолжалась восемнадцать часов, и в это время ей было не до любовных переживаний. Потому что друзей, в отличие от меня, у нее нет, и не поможет никто. Она так плакала, что я растаял и простил ее.

Примирение было бурным и продолжительным, но к вечеру мы поцапались снова. Она хотела, чтобы я перебрался к ней в Штаты, а мне в Штаты, как вы понимаете, вход закрыт, если я не повяжусь с цэрэушниками. Я попытался объяснить ей эту ситуацию, но она упорно не хотела понять, что их ЦРУ я видал исключительно в белых тапочках и деревянном макинтоше. Ведь для нее-то их шпионская банда - национальные герои, и я должен почитать за честь войти в их сплоченные ряды. И тогда я сгоряча сообщил ей, с каким особым цинизмом я имел их национальных героев и в горах Афгана, и в каменных джунглях Вашингтона. Она влепила мне затрещину и ушла...", - Андрей замолчал напрочь, тоскливо глядя в бликующее окно.

Это демонстративное молчание показалось мне несколько картинным.

- Чем всё кончилось-то? - спросил я минуту спустя.

Он, будто очнувшись, повернул голову ко мне и ответил с суховатым отчуждением:

- Вечером я прихватил с собой одного из бойцов Калмыка и в его присутствии рассчитался с Битюгом. А через два дня в Боровск приехал один из моих одноклассников Мишка Пермикин, работающий на Сургутском месторождении, он и устроил меня на нынешнюю работу. Если уж я в одиночку не сумел добыть главный приз, то ваше высказывание относится к исключительным случаям, а не является основным принципом жизни. Выпьем за друзей?! - и он разлил по стакашкам остатки "Смирновской".

Мы чокнулись и выпили, стоя, слегка пошатываясь от качки на стыках рельс, и начали готовиться ко сну. Выходить нам предстояло в Екатеринбурге, а поезд должен был прибыть туда около четырех утра. Но, когда улеглись, выяснилось, что сон не торопится опрокинуться на нас. Я дремал вполглаза, размышляя про то, возможно ли нечто подобное "исповеди" соседа в реальности. Андрей несколько раз выходил из купе и возвращался, благоухая табачным дымом и амбре вагонного тамбура.

Нинель разбудила нас за полчаса до приезда, я с отвращением влез в воглые полусапожки, с завистью наблюдая за сборами попутчика. И куртка у него была добротная, и обувка малоношеная, и спортивная шапочка новёхонькая на загляденье....

Перрон встретил пассажиров лёгким морозцем, переговорами дежурных по вокзалу и станции и некоторой суетой встречающих и отъезжающих. Мне нужно было двигать в сторону касс пригородного сообщения, чтобы поскорей добраться до родных Нижних Серёг, а моему соседу предстояло ехать на такси до Эльмаша, где, по его словам, он сумел приобрести по дешёвке приличную "двушку".

Мы, не спеша, шли по тоннелю, ведущему от посадочных платформ к вокзалу, и когда настала пора расходиться, я посмотрел ему в глаза и спросил прямо:

- Андрей, скажите откровенно - ваш рассказ, правда или выдумка? Вы ничего не приукрасили?

- Эндрю, - послышалось сбоку. - Эндрю, я хочет жить ин Раша! Я хочу би зэа! Быть здесь.

Мы обернулись и нашим взорам предстала обворожительная шатеночка в алом пальто колоколом, длинном небесно-синем шарфе и ковбойском стетсоне с загнутыми полями. Она стояла у стены и не отрывала глаз от моего попутчика, у ног притулилась объёмистая дорожная сумка. Андрей уронил наземь свою поклажу и сгрёб девушку в медвежьи объятия.

- Ленка вернулась! - объяснил он мне, обернувшись на мгновение.