Когда мне было лет семь или восемь, я совершенно случайно вывела для себя формулу исчезающего счастья. С тех пор, я боюсь состояния счастливого блаженства, потому что точно знаю, что за ним следует или сильная горечь разочарования, или беды, или холодная пустота.
А тогда были просто школьные зимние каникулы, погода на Новый год была вьюжной, пурга крутила снежинки и наметала сугробы. По улицам ехали машины, похожие на раков, и огромными клешнями сгребали снег, по ребристой спине "рака" этот снег ехал наверх и потом сваливался в кузов грузовика. Один грузовик сменялся другим, а рак всё полз и полз по улице и никак не мог пресытиться сугробами. А снег всё наметало и наметало. Ненастье на улице заставляло меня долго просиживать у окна и наблюдать за редкими прохожими и машинами. Очень хотелось на улицу, но никто из детей не гулял.
И вот в одно прекрасное утро, оно действительно было прекрасным: я проснулась от яркого солнечного света, всё окно было оплетено дивными по красоте узорами, как будто сказочные цветы и птицы поселились на стекле. Лучи восходящего солнца золотили узор на окне. Я встала и подошла. Между рамами были "сугробы" из ваты, а на стекле расцвел "райский сад". Через просветы между райскими растениями на стекле, я увидела, что нет ни облачка на голубом небе, и хрустально-белый снег врывается искрами радуги! Я стояла у окна, и мне казалось, что вот оно счастье - за стеклом! Стоит только выбежать на улицу и теплое солнце обогреет меня! Было совершенно ясно мне, что кончилась холодная тёмная погода, отгудели злые метели и наступило... А вот что, точно, наступило, я не определяла как время года, просто наступило тепло. Там, за окном, было счастье - было тепло и солнечно. Едва одевшись, я выбежала на улицу - как же было красиво! Сначала я не заметила того жуткого холода, который царил вокруг... Через некоторое время пришло осознание беспомощности и страха: меня не слушались ноги, скрючились пальцы, онемело лицо. Я с трудом добралась до парадной, схватила голой ладонью металлическую ручку, дверь не открылась, а рука прилипла, меня охватила паника. Как же ты обмануло меня, солнце! Я подняла голову и ещё раз взглянула на раскалённое бездушное светило; тут дверь с треском распахнулась: кто-то вышел из парадной, моя рука отлепилась от металла, оставив кусочек кожи... Вся деревянная я вернулась домой. Соседка открыла форточку, соскребла в ладонь немного снега и принялась тереть мне щёки и нос, ещё она что-то говорила про минус сорок, но я не понимала...И ещё: меня очень ругала мама, а мне очень хотелось нежности и тепла... Почему она наказала меня тогда? То, как жестоко я обманулась картинкой за окном, осталось жить во мне как предупреждение: не обманись! Но я обманывалась снова и снова...
Двойное пробуждение
В год, когда умер мой отец, со мной начали происходить вещи недоступные моему пониманию. Здоровье моё было подорвано как болезнями, так и семейными горестями. В тот день я прилегла днём отдохнуть и заснула. В какой-то момент мне показалось, что кто-то зовет меня из кухни, я быстро вскочила, побежала туда и в узком коридоре столкнулась с отцом: удар был такой сильный, что я ощутила боль в руке и проговорила: - "Как, папа?! Ты же умер! Ты жив?!" Я видела его лицо близко, близко, чувствовала теплоту его тела и такая светлая радость наполнила меня; горе, которое жить и дышать не давало - ушло! Я была безмятежно-покойна, сладкое блаженство наполнило меня... Когда проснулась, сначала не поняла ничего и не хотела отпускать то прекрасное состояние счастья. Потом пришло осознание, и горе снова свинцовой тяжестью навалилось на меня.
Ещё был странный эпизод. Я ехала в город на электричке - напротив меня было одно свободное место, и это было необычно, поскольку вагон на самом деле был довольно свободным - мест было много. На одной из остановок в вагон вошёл человек, опираясь на палку, он шел по проходу мимо свободных мест и сел напротив меня. Всё похолодело у меня внутри - это был мой отец! Полгода прошло с похорон, он был очень худой, знакомые руки лежали на изгибе палки, и я узнавала каждую жилку, на шее выпирал кадык, нос заострился, и поредели волосы. Он сидел в полупрофиль и смотрел в окно, я в упор смотрела на него, разглядывала с пристрастием и хотела заговорить с ним, но как будто что-то сковало меня, и я не проронила ни слова... Когда поезд подъехал к конечной станции метро, пассажиры встали со своих мест, готовясь к выходу, место передо мной уже было пусто... Я заметалась взглядом по вагону, искала его среди пассажиров и не нашла...
Кто-то скажет, что "дома у меня не все", но, как-то раз, я ехала с дочкой, и вот какой странный случай произошёл у нас на том же самом направлении и примерно в том же месте. На одной из станций в вагон вошла девочка, лет одиннадцати, и села как раз напротив меня, рядом со мной сидела моя дочь. Я девочку эту разглядывала - казалось, что она мне знакома, только я никак не могла понять, где и когда мы встречались с ней. В этот момент в вагон вошёл контролёр и стал проверять билеты. У девочки билета не было. Она немного побледнела и разжала ладошку, в которой лежала какая-то мелочь. Контролёр с негодованием посмотрел на меня и изрёк:
- Мамаша, вам не стыдно ребёнка без билета провозить! - Глаза мои округлились и я неуверенно пролепетала:
- Это не мой ребёнок... моя дочь рядом...
- Из-за билета от ребёнка отказываетесь?! Вы хоть в зеркало на себя посмотрите! Одно лицо! - Он с негодованием прошёл вперёд, но не выписал штраф.
Мы с девочкой смотрели друг на друга с интересом. Не знаю, что увидела она, но я увидела себя в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Это было потрясение! Как могло случиться такое сходство?! Моя дочь тоже была в изумлении, и мы с ней немного отвлеклись разговором, а когда я взглянула напротив, девочки уже не было.
- Где она? - Встревоженно спросила дочь.
- Не знаю..., - растерянно отвечала я, обводя взглядом вагон.
Двери электрички зашуршали и закрылись - видимо она вышла на той остановке...
Белая ночь на кладбище
Никого нельзя удивить гнилым питерским летом: сырость и морось, чередуются с дождями, ливнями и грозами, оставляя для солнца лишь некоторые дни. В эти дни солнечная погода, как по волшебству, переодевает горожан в летнюю одежду: открытые яркие платья, цветастые сарафаны, шорты, майки, соломенные шляпы и шляпки снуют по улицам города, и зонтики, как будто, забыты навсегда! Такая погода особенно хороша в Белые ночи - солнце не садится за горизонт, и закат плавно переходит в рассвет! Обманчиво время в такие дни - ночь не существует в сознании и легко можно заблудиться и потеряться в этих часах, минутах и секундах.
Ах, какие Белые ночи стояли тоогда, какие безумно-красивые ночи! А в тот день не было ночи совсем: её было не видно - она переоделась прекрасной зарёй, но ночь есть ночь, а есть вещи, которые случаются только ночью.
Июнь был в разгаре, я ехала на машине, и уже был поздний вечер, но это только на часах - солнечный день наблюдала я из окна своей машины. Осиновая Роща осталась позади, и я въехала в Парголово. И тут как застучит в голове: - "Ты давно на кладбище не была, заросло всё, жара, полить надо, мимо едешь, сверни, солнце светит, приберёшься и дальше - домой". Спускаясь под горку, я включила правый поворот и, резко вывернув руль, покатила по проезду, который ведёт к станции и к кладбищу. На стоянке было пустынно, нигде не было ни машин, ни людей, но солнце так приветливо светило, было так тепло и спокойно, что я открыла багажник и привычно взяла пакет (этот пакет всегда лежит у меня в машине: в нем принадлежности для уборки и прополки). Могила папы совсем недалеко от входа, но пройти, конечно, надо. Кладбище была похоже на синее море - буйно цвели люпины, своими высокими густыми синими соцветиями они почти утопили в себе атрибуты скорби. Я села на скамейку, где-то неподалёку в кустах запел соловей, его переливистое щёлканье и ласковое мягкое солнце расслабили меня. Некоторое время я сидела и наслаждалась: синяя волна пробегала между памятников и крестов, как будто свежий бриз играл с морской волной. Напротив меня, совсем недалеко, стоял белоснежный крест. Он меня поразил своим сиянием на солнце, раньше я его не замечала, сейчас не увидеть его было невозможно - так ярко он выделялся на фоне люпиновой синевы. Привычно надев перчатки, я взяла тяпку и начала освобождать, весной посаженные цветы от сорняков. Потом ножницами подстригла траву у дорожки, сходила за водой и полила цветник. И вдруг какое-то беспокойство поселилось во мне, боковое зрение уловило какую-то чёрную тень, я выпрямилась и осмотрелась - никого нет. Но во мне родилось ощущение, что кто-то наблюдает за мной. Я притаилась на корточках за люпинами, сидела так некоторое время, а затем резко встала и посмотрела на белый крест - рядом с крестом стоял мужчина в чёрном и пристально смотрел на меня. Сколько это стоило мне?! Сколько это стоило показать, что я не испугалась. Я оставила инструмент и сделала вид, что иду за водой для полива... мне казалось тогда, что моя голова это наковальня, по которой бьют молотом, ...ноги не слушались и сильно дрожали руки. Я должна была убедить его, что я сейчас вернусь, он должен был поверить! Около колонки я бросила лейку и так быстро, как только могла, побежала к машине. Ключом я долго не могла открыть дверной замок, руки онемели и не слушались, но вот дверь открылась, я вскочила в салон и нажала на защитные кнопки. Ничего не видела я вокруг. Туман страха застелил глаза. Я не могла попасть в замок зажигания и тыкалась, и тыкалась бессмысленно ключом, наконец, попала, повернула, нажала на газ, отпустила сцепление, машина рванула с места и понеслась по пустынной дороге. Мне показалось, что какая-то мутная серая тень хватается за дверцу машины, и какое-то время бежит за мной, но машина уже набрала скорость. Очнулась я только на Поклонной горе...На часах было 11.55.
На следующий день мне уже хотелось обратить всё в шутку, но тут по радио передали новость, от которой я оцепенела: - "На Северном кладбище найден труп женщины со следами изнасилования". Оказалось, что уже которую неделю милиция искала маньяка, который нападал на одиноких женщин на кладбище.
Загадки Новой деревни
В начале 60-х наша семья жила недалеко от дачи Салтыковой, в Новой деревне. Эта дача тогда выглядела очень загадочно и таинственно. Метро рядом не было и в помине; были уединение и тишина, а само здание имело вид необитаемый, едва ли не заброшенный. Это придавало месту какую-то особую ауру былого: того, чего больше нет, и никогда не будет - это приводило меня в трепет. Тогда я была маленьким ребенком, но свои ощущения помню очень хорошо. Детские фантазии заселяли этот дом приведениями; нет, не истлевшими тенями в саванах, а людьми, которые среди нас не живут, а живут вот в таком потустороннем доме. Я часто видела там женщину в черном платье, с конфетами в руках - в ней я узнавала мать семнадцатилетней девочки, которая училась в нашей школе, и, весной перед самым окончанием одиннадцатого класса, умерла. Почему-то мне запомнилось, что нарядный гроб стоял на столе во дворе школы, вокруг толпилось очень много учащихся, а потом этот гроб несли на руках до Серафимовского кладбища, как будто лодка плыла по реке из детей. Но потом, по моим ощущениям, эта умершая девочка переселилась в ту самую дачу, рядом с Невкой, и её мама ходила туда, чтобы встретится с ней. Конфеты, которые эта бедная женщина всегда носила с собой и угощала детей, я не ела - не могла, мне думалось тогда, что их нельзя есть: мертвые они.
Дальше по Черной речке находится место дуэли Пушкина. Тогда это был уединенный и отстраненный от города пятачок земли, и казалось мне это место дьявольским и очень страшным. (Теперь там кипит-бурлит наша непонятная жизнь). А тогда, в том месте, я всегда ощущала запах крови, и солоноватый вкус её был у меня во рту.
А как раз напротив наших окон было трамвайное кольцо. Говорили, что на этом месте было когда-то цыганское кладбище. Новая деревня, в царские времена, славилась ресторанами и цыганскими хорами - вот и было тут, по поверью, цыганское кладбище. В каком году снесли, я не знала, но когда трамвай тройка заворачивал на кольцо, раздавался треск от стрелок и скрежет колёс. Было страшно, особенно тёмными зимними вечерами, я не могла заснуть: за окном трещали "кости" цыган на кладбище под трамвайными путями, а в комнате на патефоне стояла пластинка на "костях" с какой-то милой мелодией.
Дальше по Невке в сторону залива, стоял мёртво-неприступный странный дом за высоким каменным забором. Тогда я не знала, что это единственный в городе буддийский храм - Дацан. Таинственен и чёрен, казался он мне тогда, мне думалось, что населят его летучие мыши, совы и черные коты. А вглубь, за Дацаном, раскинулось Серафимовское кладбище. На этом кладбище был похоронен мой прадед, который, в первую блокадную зиму в декабре 1941 года, умер от голода. На Троицу, когда одуванчиками расцветало все кладбище, мы с бабушкой ходили поклониться праху её отца. У входа старушки продавали бумажные цветы, те, что нравились мне, были дешевые и сделаны из цветной бумаги, которую мы использовали на уроках труда. Они были недолговечны, и любой дождик мог их испортить. Другие были тоже сделаны из бумаги, но они были покрыты воском и казались мне мертвыми и страшными, стоили они дороже и, к моей радости, бабушка никогда их не покупала.
Раньше на кресты часто вешали овальную жестяную коробку со стеклянной дверцей, в эту коробку помещали бумажные цветы, дверцу закрывали, и получался нарядный ларец. Как нравилась мне тогда эта коробка, хотелось даже умереть... Пока бабушка убирала могилу, я отыскивала кусочек стекла, вырывала в земле ямку, раскладывала в ней цветы, прикрывала стеклом и засыпала землей. Потом снова отрывала землю и любовалась цветами - это называлось секретом, и было похоже на ту овальную коробку, что крепилась на крестах. У прадедушки такой красоты на кресте не было. Вот и приходилось мне секрет оставлять...как подарок для него. Ещё мы заходили в деревянную церковь Серафима Саровского, и я думала тогда, что вот умрут все старушки и опустеет церковь, но со временем оказалось, что старушки не умрут никогда... Домой мы возвращались по Дибуновской улице, усеянной небольшими и уютными двух-трёх этажными домиками. Говорили, что их строили пленные немцы, почему-то мне было жаль тех пленных, хотя они и убили моего дедушку и прадедушку и ещё много-много людей: об этом говорили и в школе и дома. Эти загадочные места образовывали пространство, в центре которого жила я. Весь мир казался мне тайной, разгадать которую невозможно. Так я думаю и теперь, спустя полвека...
Белый Ангел
Дождь начался ночью, нескончаемо лил до вечера следующего дня, и мне было абсолютно ясно, что лето пропало. Едва ли за весь сезон набралась неделя одиночных погожих дней. Дождь, дождь, ненастье. Не хочется шутить на тему погоды, а мысли разбредаются и заходят в самые непривлекательные закоулки памяти. В такие дни вспоминаются события давно забытые и даже, лучше сказать, события неприятные настолько, что когда-то ты очень хотел забыть о них, но они всплывали в памяти как маяки. Потом с годами стали затухать, забились в уголки и притаились.
Позвонила подруга и без всяких предисловий вылила своё негодование на хлябь небесную:
- Сидишь в своём болоте?! Ну, сиди, сиди! Скоро заквакаешь! Обещала я с тобой на кладбище поехать, но куда там - дня погожего не выбрать. А может ты уже одна съездила?
- Нет, не бываю я одна теперь, это раньше я любила по дороге заскочить, мимо ехала, теперь другая дорога, и мимо Парголова я сейчас не проезжаю. И сразу, как паста из тюбика начала выползать из меня та жуткая Белая ночь. Нет, не хочу вспоминать, нет только не это... А подруга продолжала тарахтеть:
- Давай в первый же, пусть даже и хмурый день, но без дождя, поедем! С возрастом я стала любить по кладбищам гулять, так что ты не думай, что это мне в обузу.
- Поедем, обязательно поедем, я позвоню, пока!
До встречи! Пока, пока...
Ну вот наконец, и выдался день без дождя. Могила отца вся заросла травой, дождя выпало столько, что под ногами выступала вода - в самую пору было бы резиновые сапоги обувать. Промочив ноги, но, всё же, справившись с травой, мы уселись на скамейку. Разговор завязался обычный. Оглядевшись кругом, моя подруга говорит:
- Рядом могилы совсем запущенные, уже много лет никто не убирал.
- Да, слева всегда была такая - никто не ходил, а вот справа ухоженная была: цветов много сажали, памятник чистили и фотографию на новую поменяли, когда старая помутнела. Один год ветер был очень сильный и повалил сосну прямо на эту могилу - памятник упал, заросло всё, видно ходить больше некому..., - сказала я и с озабоченностью посмотрела на опрокинутый памятник, понимая, что нам его не поднять.
- А кто там похоронен, интересно? Знаешь?- На самом деле, как мне показалось тогда, без интереса спросила подруга.
- Формально знаю - женщина 55-ти лет, симпатичная по фотографии, кстати, сотрудница моих родителей...
- Надо же совпадение какое! - Она удивлённо посмотрела на меня.
- Когда мы пришли на сороковой день, то уже весь ряд захоронили, а это захоронение было днём позже нашего. Немного цветов было замёрзших, январь в тот год очень морозный был, венок от родных лежал... У папы огромное количество и венков, и живых цветов было - целая гора! Публичный человек: многие его знали... А здесь только родные и самые близкие люди. Фотографии не было, и сначала мы не вчитывались в траурную ленту и табличку. Узнали через год, когда её сестра памятник поставила с фотографией - тогда мама сказала, что знает эту женщину, что работали они в одном КБ. Она была одинокой, её сестра ходила лет десять, а может больше, ухаживала за могилой, потом не ходил никто - всё заросло, теперь вот памятник упал.
- Печально...
- Да печально..., - я подняла глаза и посмотрела в пространство перед собой:
чёрный крест маячил невдалеке. Тревога захлестнула меня - тогда, много лет назад, крест был белым, сверкающе-белым! Потом я его вообще старалась не замечать: хотела забыть ту зловещую Белую ночь. На кладбище никогда больше одна не ходила - приезжала с семьёй и только в первой половине дня.
Подруга пошла к машине за рассадой цветов, а я пошла к кресту. Он был чёрный, но не совсем: в этом тёмном камне просматривались многочисленные включения какого-то другого прозрачного минерала. Я посмотрела на надпись, это оказалось захоронение воина-афганца. Всего-то девятнадцать лет было мальчику...Николаю...
Опять цвели люпины и опять ветер гнал синюю волну по пустынному кладбищу. Вышло солнце, и, благодаря неустанному светилу, родилась моя тень на песке. Мне даже стало не так одиноко, как вдруг родилась вторая тень и медленно стала расти. Моя тень как будто удваивалась...
Как в детстве мы любили страшилки: то олень, с ковра на стене, смотрел на меня человеческими глазами, то за шторой скрывался воображаемый злодей, то из крысиной норы, что была на кухне, выползали полчища крыс. Ещё были бесконечные рассказы о чёрных городах, домах и комнатах... Тени, шорохи, неясные очертания - всё пугало и завораживало. Одна чёрная тень из английской сказки надолго застряла в моём сознании, и я всё думала и думала тогда о бедном смелом рыцаре, который умер, увидев собственную тень! Такая бесславная смерть не давала мне покоя, и тогда, девочкой, я, рассматривая картинку к сказке, не могла понять, ну как же он увидел тень? Рыцарь стоял у окна средневекового замка и смотрел на улицу, а там была буря: хлестал сильный дождь и ветер гнул деревья. Небо рассекла молния: и от её вспышки на каменном полу замка родилась чёрная тень рыцаря. Он не мог видеть свою тень, не мог! На затылке нет глаз... Так я думала всегда...
А ведь мог, мог увидеть! Только теперь я это поняла: он отвернулся от яркой молнии и тут же увидел свою чёрную тень, ужаснулся, и не выдержало его храброе сердце! Так и было!
...Вторая тень сравнялась с моей, и я почувствовала, как тягуче сжимается моё сердце, страх хотел поглотить меня, но я вспомнила рыцаря и сказала себе: нечего боятся, это не твоя тень и от этого не умирают. Стало спокойно, и я повернула голову: рядом стояла старая женщина.
- Вы знали Коленьку? - Она простодушно обратилась ко мне.
- Нет, извините меня, я подошла на крест посмотреть, - мне было неловко за своё любопытство, и я добавила:
- Понимаете, этот крест - чёрный, но, как-то раз, я видела его ослепительно белым, вот я и подошла поближе.
На какое-то мгновение она задумалась и присела на скамеечку рядом с могилой сына, я села рядом. Она качала головой, как будто припоминала что-то, потом рассказала вот что:
- Коленька в Афганистане погиб... Как? Я не знаю... Хоронили в закрытом гробу... Жизнь остановилась... Да, не об этом же я... Так вот, памятник любой можно было заказать, и мы с мужем решили поставить крест из чёрного мрамора. Бумага у нас была от военкомата, пришли в мастерскую. Чёрного мрамора не оказалось - как всегда... только на бумаге всё есть! Но мастер предложил нам другой камень, он сказал, что эта разновидность не то гранита, не то мрамора не хуже, чем сам чёрный мрамор. Говорил, что это редкий минерал. Ещё он говорил, что при различном освещении камень может выглядеть по-разному: от глубоко-чёрного цвета до ослепительно белого. Но я не видела никогда таких резких изменений - бывает, он поблёскивает на солнце, но чтобы белый - никогда! Значит, не обманул мастер... Когда ж вы видели крест таким?!
- Ночью...
- Как ночью?! - Она недоумённо смотрела на меня слезящимися глазами.
- Понимаете, это была Белая ночь, и я не осознавала, что приехала так поздно. Ах, знаете, какое тогда было лето! Солнечное и тёплое - настоящее лето! Белые ночи?! Нет, сутки напролёт были ясные дни, вечер ли, утро - определить невозможно. Вот тогда я и увидела этот крест ослепительно белым и запомнила.
- Нет, я не видела никогда..., я приезжаю часто, но только в свои часы - вот так, как сегодня. Но это очень интересно... Бывает, снится мне, что белый ангел слетает на крест... Она опустилась на колени, помолилась и привычными движениями принялась очищать цветник от редких сорняков.
Подруга вернулась с рассадой, я побрела обратно, и мы стали густо засаживать цветник астрами, стараясь не дать сорнякам возможности пробиться к свету. А Коленькин крест нет-нет, да и поблёскивал на солнце. Вскоре мы ушли, а мать солдата осталась горевать долгое горе своё.
Мы выехали на кольцевую дорогу, и машина привычно понеслась по знакомому пути. Белый ангел из сна мамы Коленьки не давал мне покоя... Был бы крест тогда чёрным - я не заметила бы чёрную фигуру - так ведь он и думал, что я не увижу его... Чёрное на чёрном не увидать! А тут спустился Белый ангел к Коленьке...и я... увидела, осознала опасность - чёрное на ослепительно-белом невозможно не заметить! Так вот как это было! Сколько лет сидел во мне этот, загнанный в угол, страх, и вот он ушёл, ушёл совсем! Белый ангел! Спаси Бог!
Семья
Дочь раскладывала цифровые фотографии по виртуальным папкам, а я решила разобрать старые фотографии, потянулась за ними - потрёпанный альбом упал с верхней полки, и множество старых чёрно-белых фотокарточек рассыпалось по полу.
Вот мама, совсем молодая, ловит в свои объятия сына, а я отчаянно вырываюсь из этих объятий..., вот мы на крыльце дома: мама и брат стоят близко-близко, а я в стороне..., вот Новый год и опять то же самое..., почему же нет ни одной карточки, где мама вместе со мной? Вот фотокарточка, где я с папой: он обнимает меня, и мы смеёмся, вот ещё такая и ещё, но только это не дома... Я села на детский стульчик и стала перебирать снимки. Некоторые из них были такие: на фотографии папа, но он был когда-то снят не один, от карточки часть отрезана, и ещё такая есть и еще... А вот общая: на ней семь человек, среди них нет мамы, но рядом с папой женщина - как будто лицо знакомое... Не может быть! Так и есть - это она, та самая, та самая женщина, которая лежит на кладбище рядом с отцом. Кто же она на самом деле?! Уж конечно не просто сотрудница...
А вот, пожалуй, единственная фотография со свадьбы мамы и папы - молодые, красивые, весёлые: мама в лёгком крепдешиновом платье, папа в рубашке без галстука и пиджака, в руках у них бокалы, возможно даже не с шампанским, а с ситро. Они оба не любили алкоголь. Из гостей только близкие, я думаю, они просто записались в загсе и вернулись домой - всё очень скромно, даже колец у них нет. Вот их свадебное путешествие в Абхазию - снимков много, в основном мама под пальмами и виды на море и горы. После войны прошло всего шесть лет. В Абхазии папа лечился после тяжелого ранения и очень полюбил эти места, даже хотел остаться там. Но вернулся в Ленинград, нашел сестру и мать, окончил техникум и вот женился. Это была единственная поездка туда, больше в Абхазии он не был никогда...
Вот фотографии дедушки и бабушки - это родители моей мамы, и жили мы почти всегда вместе. Какие же разные были мужчины нашей семьи: мой дед и отец. Они оба были фронтовиками, и оба были видные высокие красивые мужчины, которые нравились женщинам. Но на этом сходство заканчивалось. Дедушка так и остался для меня совершенной загадкой. По документам он был русский: и имя, и отчество, и фамилия - всё было русское, а вот внешность, привычки и поведение - нет. У него было совсем небольшое образование, но занимал он начальственные должности. Он тщательно ухаживал за собой; носил только шёлковое бельё, полировал ногти, душился дорогим одеколоном, брился электрической бритвой, и обязательно лицо и руки умащал кремом "Бархатный". Носил он импортную одежду и обувь. Любил выпить рюмочку водки перед обедом, водка всегда находилась в хрустальном графинчике. Он никогда не пил водку из бутылки. Голову его украшала фетровая шляпа или меховой "пирожок", такой, какой носило всё правительство, стоящее на трибуне мавзолея. Он был членом коммунистической партии и, помнится, возглавлял партком, но без энтузиазма, просто он считал, что так надо. Потом от дальних родственников из Москвы я узнала, что дедушка мой - "перс". Я была ошарашена тогда этой новостью: он был потомком арапчонка, которого князь Полторацкий привёз в имение Грузины из военного похода в Персию. Это имение находится в Торжокском уезде Тверской губернии там бывали многие знаменитые люди того времени, заезжал туда и Пушкин Александр Сергеевич - именно в тамошних местах и родился мой дед и моя бабушка. Отец моего деда был "чёрен", т.е. очень смуглым был, и волосы были чёрные и волнистые - его хорошо помнит моя мама - звали его дед Карела. Но по бумагам он был Никита. Мама - смуглокожая брюнетка с густыми волнистыми чёрными волосами - всем обликом пошла в ту породу. Её мать - чисто русская женщина с серыми глазами и русыми волосами.
Родители отца были родом из Псковской губернии. После свадьбы переехали в Петроград. Я их не знала, они умерли до моего рождения. Осталась их единственная довоенная карточка. Мой отец родился уже в Ленинграде. Всю жизнь он носил солдатское исподнее, брился только обычной безопасной бритвой, намыливая лицо помазком. Одежду носил как все, он ненавидел модные тогда нейлоновые рубашки и носки и носил только натуральное бельё, в еде был абсолютно неприхотлив - сказывалась блокада - лишь бы не голод. Освежал себя самым дешёвым тройным одеколоном и не переносил алкоголь на физиологическом уровне. У него были большие сильные руки со сбитыми ногтями и ссадинами - у него много времени уходило на ремонт старой "Победы". Делать маникюр ему не приходило в голову никогда. После Судостроительного техникума он окончил Корабелку и стал одним из ведущих специалистов в конструировании атомных подводных лодок. В своей области он был человеком энциклопедических знаний. В партию не вступал принципиально, но не из идеологических соображений. Дело для него было превыше всего, а общественную работу и партийные собрания он делом не считал. Поплатился первыми должностями, конечно - всегда был вторым.
И в папу и в дедушку всегда влюблялись женщины, но ни мама, ни бабушка не ревновали и полностью доверяли своим мужьям. Такая мудрая позиция, по-видимому, сохраняла семью.
Ещё из альбома выпала какая-то старая бумажка - "Заявление на развод" написано рукой мамы. Никогда в семье об этом не говорили, никакого развода не было. По дате на заявлении я была ещё совсем маленькой... Что же случилось тогда? Спросить не у кого...Можно только припомнить что-то на уровне ассоциаций: какие-то фразы из давних разговоров, намёки, недоговорённости... Была другая женщина?
Заблуждение
Зазвякал трамвай и поехал мимо моего бывшего дома и трамвайного кольца, где теперь высится огромный многоэтажный дом. Вряд ли жильцы этого дома знают о том, что по легенде здесь когда-то хоронили цыган. В нашей бывшей квартире, в бельэтаже, разместился какой-то офис. Вход сделали прямо с улицы, и железная лестница подходила к двери, где когда-то было моё окно. Даже хорошо, что сейчас здесь не квартира, можно легко зайти, но я не делаю этого. Понятно, что ничего прежнего я там не увижу. Подруга составила мне компанию в этом ностальгическом путешествии по местам моих детских воспоминаний. Мы зашли в небольшой тенистый двор и присели на скамейку. Я огляделась: тогда он казался мне огромным: галдели целый день дети, на скамейках сидели мамаши и тоже галдели, забивали козла старики, и жизнь кипела и била ключом! Сейчас было тихо и пустынно. Разговор покрутился о том, о сём - ничего особенного... Силясь что-то вспомнить, подруга вдруг заговорила совсем о другом:
- Послушай-ка...! Помнишь..?! Я с вами на кладбище хотела поехать, но я тогда опоздала на поезд, мобильных не было, чтобы предупредить...
- Да, помню... - ждали тебя до последнего... и уехали... Тогда много работы наметили, надо было прибраться в трёх местах...к папе зайти, к бабушке с дедушкой, к прабабушкам - много у нас там захоронений... Ждать больше не могли - перерыв был в поездах, - я уже с трудом вспомнила тот день.
- Так вот, - она растерянно смотрела на меня, - я приехала следующим поездом и когда пришла на могилу твоего отца, вас уже не было. Всё было чисто прибрано, но на солнце было жарко, и я присела в тени на скамейку поодаль. Вскоре пришли две женщины и стали прибирать захоронение по соседству.
- Ты не говорила этого никогда, - я удивлённо на неё посмотрела.
- Сначала хотела..., потом засомневалась, после и забыла совсем, а сейчас вдруг вспомнилось... Я не очень вслушивалась поначалу, а потом что-то зацепило: это была, по сути, банальная история о любви молодой незамужней женщины к женатому мужчине. Из разговора я поняла, что тогда, в начале 50-х, их связь продолжалась до её беременности. Так она хотела заставить его развестись...ездила за ним ...командировки..., сама догадайся... Говорила в основном, старшая женщина: что её сестра любила его до смерти, но он семью не оставил и связь прекратил. Это всё она своей дочери говорила, чтобы она не смела повторять ошибки тёти (её сестры).
- Ты хочешь сказать, что женщина та моего отца любила и умерла на следующий день после него... Свела счёты с жизнью...? А беременность? - Вдруг всплыли в памяти старые фотографии...
- Не знаю..., может родила тогда, может аборт..., подруга пожала плечами.
- Говорили, что одинокая она, только сестра была...Аборт...? А может я и есть тот ребёнок?! Меня очень любил мой отец..., а мама...она любит сына..., я не похожа на маму совсем, как такое могло случиться? Она яркая: чернобровая, черноокая с чёрными волнистыми волосами, кожа смуглая - настоящая персиянка! Я обычная - светлоглазая, русая, кожа белая...
- Не сочиняй только..., просто была связь у отца..., давно это было.... Может совсем и не о нём разговор был - далеко я сидела, слышала обрывки разговора только, зачем это вдруг вспомнилось...?
- Когда-то я спрашивала маму про ревность, про длительные командировки отца, но она всегда говорила, что доверяла ему: никогда ни в чём не подозревала и до ревности не опускалась. Правда и то, что мама никогда не провожала и не встречала папу - она говорила, что так они договорились. Зачем? Этого я не понимала. Он уезжал быстро, без прощаний, и возвращался всегда неожиданно - с подарками и сладостями для всех! Был праздник...
- Ладно, погуляли, что меня дёрнуло вспомнить это?! Поехали домой, вечереет уже..., - подруга потянула меня за рукав, мы поднялись и пошли не торопясь к станции метро "Чёрная речка".
Этот разговор держал меня в плену, попыток поговорить с мамой я не делала, на все вопросы о жизни у неё уже теперь один ответ: - "Не помню".
На кладбище было тихо, посетителей мало, рабочие участкаа подошли ко мне и предложили поправить могилу. За не очень большое вознаграждение я попросила поднять соседний памятник. Они сделали и пообещали как следует укрепить его. С потускневшей эмали на меня смотрело лицо приятной женщины: как и раньше, ничего не шевельнулось в моём сердце..., убрала сухую траву, справилась с сорняками и оставила лишь большой куст синего люпина самосеянца.
Я вошла в квартиру - неожиданно для себя, на стене, увидела свой портрет. Не зря дочь выбирала фотографию! Мне лет восемнадцать: я в папиной шляпе, длинные, с чуть заметной волной, русые волосы на чёрно-белом фото выглядят темными, а чёрные персидские брови, слегка соединяясь на переносице, напомнили мне о происхождении моего дедушки. Рядом - портрет моей мамы, ей тоже восемнадцать: она в чудесной фетровой шляпке, из-под которой струятся роскошные густые чёрные волосы, их мягкая волна обрамляет юное южное лицо с карими глазами, и, так же как и на моём портрете, чёрные брови образуют летящую гордую птицу. Рядом стоит и улыбается моя дочь - тёмные волнистые волосы, как у молодой её бабушки, напоминают о том, что когда-то, очень-очень давно, в позапрошлом веке, по барской прихоти привезли в далёкую северную страну смуглого арапчонка...