Принц неровно стоял накраю обрыва и наслаждался сгустившейся тьмой. Сзади Него уныло мокла под мелким холодным дождем громада мертвого осеннего леса, черная и страшная, словно изъеденный временем утес.
Там, в лесу, затерялась могила лошади Принца. Казалось, дух животного укоризненно смотрит в спину хозяину кровавыми угольками глаз, но Принца это не пугало: Он был слишком пьян, чтобы верить в призраки... Нет, лес надежно умер, готовясь к зиме, и единственным живым существом здесь остался малиновый огонек сигареты.
Равнодушно усмехаясь, Принц смотрел на россыпь золотых блесток раскинувшегося перед ним города. В такие вечера сотни одиноких девушек за этими блестками-окнами, надев домашний халатик и усевшись в теплое плюшевое кресло, сладостно, с электрической болью в сердце мечтали о том, как Он гордо въезжает в обшарпанный дворик, позвякивая ножнами шпаги. И грива Его белого непременно должна замысловато обниматься с ветром...
Под обрывом обреченно сбились в кучу гнилые избушки городской бедноты. На разные голоса лаяли почуявшие чужака собаки, среди непроглядного мрака вспыхнули два неровных грязно-желтых многоугольника, послышался чей-то голос. Принц подумал, что заслужил такую встречу, как никто другой.
Окошки погасли. Собачий лай постепенно затихал. Сквозь ровное удовлетворенное урчание машин, смешанное с цивилизационным гудением троллейбусов, пробился хриплый, протяжный вой гиганта-завода, надолго повисший в зыбком влажном воздухе.
Принц медленно прошагал вдоль обрыва и свернул в лес. Он шел, не разбирая дороги, иногда поскальзываясь и падая в грязь. Ржавые ножны его шпаги то и дело застревали в цепкой паутине голых кустов и глухо щелкали по мокрым шершавым стволам вековых елей. Облепленные хвоей ботфорты Принца оставляли зияющие дыры в полуистлевшем седом покрывале первого снега.