Аннотация: История одной дружбы и одного открытия...
Дифракция
Он сидит у барной стойки, тупо рассматривая дно пустого стакана. Тот крепко зажат в левой руке, пальцы правой мнут скомканную салфетку. Верный признак нервного расстройства.
Я стою у входа в бар. Глаза привыкают к тусклому освещению после полуденного августовского солнца. Днем здесь почти не бывает посетителей, но он пока не заметил моего присутствия. Сидит и остервенело комкает измученную салфетку. У него затравленный вид человека, на которого разом обрушились все тридцать три несчастья. Мятая футболка дурацкого лимонного цвета с выцветшим логотипом какой-то древней спартакиады. Затасканные спортивные штаны, дешевые шлепанцы открывают взору пальцы, которые давно не знали мытья. Узкое лицо со впалыми щеками, жидкая бороденка и копна сальных прядей, наполовину уже седых. Воспаленные глаза, болезненная худоба и сутулость довершают жалкое зрелище: он одновременно походит на привокзального бомжа, наркомана и перезрелого хиппи. Вечером с таким видом ни за что не пройти фейс-контроль, но днем бару сгодится любая выручка, потому пускают даже таких сомнительных типов. Лишь бы покупали выпивку и не блевали мимо унитазов.
Сомнительный тип у барной стойки вызывает у меня приступ жалости, смешанной с чувством омерзения. Мне становится тошно, и я судорожно сглатываю. Потом делаю глубокий вдох и вхожу в тусклое чрево бара.
Он слышит мое приближение и медленно отрывается от созерцания стакана. Я смотрю в его глаза, наполненные страхом и мольбой. Не в силах выдержать этот скорбный взгляд, смаргиваю и фокусируюсь на стакане в его руках. На дне - несколько капель прозрачной жидкости. Что он пил? Водку? Джин? Стараясь не смотреть ему в лицо, протягиваю руку:
- Здравствуй, Самсон.
Пролетает сотня томительных мгновений, прежде чем он отвечает на рукопожатие, бросив измятую салфетку в стакан. Его пальцы вялые и липкие, словно пачка просроченных сосисок. Он пристально разглядывает мое лицо, как будто хочет уловить какую-то важную деталь в моем облике. От него кисло пахнет смесью застарелого пота и перегара. Тошнота снова подступает к моему горлу.
- Что-то случилось? Ты в порядке? - не в силах выдержать затянувшуюся паузу, спрашиваю я. И тут же мысленно ругаю себя за эту фразу. Осознаю всю нелепость сказанного, особенно - фальшивую интонацию удивления и участливости. Конечно, черт побери, случилось! Должно было обязательно случиться за те пять лет, которые ты не видел своего некогда лучшего друга, парень. Взгляни на него: он исхудал, осунулся, опаршивел, спился, ополоумел, может быть. Он болен и несчастен. У него проблемы, серьезные жизненные проблемы. А ты стоишь тут, бритый и холеный, туфельки на модной подбойке, дорогой смартфон в кармане поло - и спрашиваешь свои дурацкие вопросы с видом багочестивого миссионера.
- Я в полном дерьме, Жека, - тихо произносит Самсон, и я машинально киваю в ответ. - Скоро они уже придут... Значит, ты получил мое письмо. Я писал...
- Да, да, Самсон, старик, вчера вечерком поймал твое "мыло", - начинаю тараторить я, пытаясь придать голосу бодрости. В горле застрял комок, мой голос звучит хрипло и вязко, словно бормотание плохого актера в какой-то унылой радиопостановке. - Послушай, а как ты адрес-то узнал?
Нет! Не то! В сознании возникают совсем иные вопросы. Гадкие вопросы, едкие и колючие. Откуда у тебя, нищеброда, компьютер? Как ты умудрился попасть в интернет? Кто тебя надоумил вообще заняться моим поиском? Денег что ли хочешь одолжить, попрошайка? На миг ворох всех невысказанных слов отражается на моем лице, и Самсон замечает это. Мне становится до омерзения неловко. Он грустно улыбается в ответ.
- Жека, ты же известный человек. Твой блог... Там в профиле. "Мыло", "твиттер"...
- А, ну да, блог, - понятливо мямлю я и указываю пальцем на стакан с мятой салфеткой внутри: - Бахнем?
Самсон кивает в ответ:
- Давай. Только я... Можно мне мартини? Ну как раньше, чистого. Помнишь? Без водки и льда.
Я деланно улыбаюсь, проклиная себя за неспособность избавиться от фальши во всем своем облике.
- Ну конечно, Сам-Самыч! - обернувшись к бармену, показываю два пальца: - Битте, цвай "мартына" по двести без добавок.
Бармен ловким движением перебрасывает бутылку, быстрым взмахом наполняет до метки оба стакана и выставляет их на стойку. Вот она, работа профессионала - скорость, точность до миллиметра и ни единой пролитой капли. Мысленно восхищаюсь этой завораживающей эквилибристикой и чувствую некоторое облегчение. Медленно выдыхаю застоявшийся воздух напряженности.
Взяв стаканы, мы направляемся к одному из дальних столиков, расположенных в уютных альковах с мягкими кожаными диванчиками. Усаживаемся, чокаемся стаканами и пригубляем мартини. Терпеть не могу сладкий "бьянко", но сухого в баре не оказалось. Самсон блаженно улыбается, и эта мимолетная смена настроений на его осунувшемся лице выглядит дико неуместной.
- Рассказывай, как... - начинаю я и резко одергиваю себя, прежде чем продолжить фразу: "...как жизнь, как дела?". Боже, ну откуда берутся эти лишние слова? Добавляю поспешно: - Что произошло? Чем... помочь?
Самсон делает долгий вдох. Поднимает обе ладони к лицу, растопырив пальцы, словно держит футбольный мяч, и резко выдыхает:
- Короче, я влип, Жека, - сжав ладони в кулаки, продолжает: - Влип! Они уже подошли близко... Понимаешь, я работал там с одними штуками. Ну, в общем, мы делали эксперименты с волнами. Разные там излучения, но в основном - со светом. Потом мой научрук увлекся зеркалами Козырева. Пробовали разные углы вогнутости, изучали влияние на всякие материалы. Дифракция - удивительная вещь! Исследовали взаимодействие волн на углах Брюстера в разных магнитных полях. Пробовали стопки Столетова и рефракционные решетки из ванадий-вольфрамовых нитей.
Самсон говорит поспешно и отрывисто, сыпля терминами и фамилиями ученых. Он в своей стихии, и в его печальных глазах вспыхивает огонек воодушевления. Но я замечаю и что-то еще в этом взгляде. Мне кажется, что это страх. Настоящий глубинный ужас, словно Самсон вернулся в детство и рассказывает нам очередную жуткую страшилку про красное печенье, а мы, стайка десятилетних пацанов, лежа на траве под звездами и затаив дыхание, жадно вслушиваемся в каждое его слово и терпеливо дожидаемся развязки этой потрясающей истории. Я почти физически ощущаю тяжеловесность этого страха. И еще обреченность. Предвкушение неизбежной гибели у затравленного зверя.
- Ты даже представить себе не можешь, какие удивительные вещи нам открылись! Природа света до сих пор ведь не раскрыта полностью. Даже современная квантовая физика не в состоянии выявить все тайны простого солнечного света. Хотя, конечно, уравнения Эйнштейна, Гейзенберга, Планка, Комптона во многом описывают все те явления, что мы наблюдаем и можем применять в жизни.
Самсон делает затяжной глоток и продолжает:
- Мы вплотную подошли к очень интересному открытию в области дифракции, огибания препятствий волнами, но тут нашу лавочку прикрыли, научрук соскочил с темы, и я остался один. Практически без финансирования и без выхода на самостоятельные публикации. Там, наверху, решили, что наши исследования бесперспективны. Понимаешь, перевели на полставки, урезали зарплату. Я злой был, чуть было не сломался, не уничтожил все. Десять лет работы... Запил я. Уволиться хотел, да что-то дернуло меня. Понимаешь, укололо в башке: продолжай, Сам-Самыч, там золотая жила. Почувствовал, что будет результат.
Самсон молчит. Я глотаю мартини и, прищурив правый глаз, спрашиваю:
- Что, и правда жила золотая? Или таки бес-пер-спек-тивняк?
- Ну как бы да, тема весьма любопытная. Не знаю как на практике. Может, военным очень пригодилось бы. Или в какой-нибудь промышленности. В общем, в двух словах так скажу: свет, благодаря различным оптическим эффектам, способен огибать препятствия, рассеиваться или отражаться. И до сих пор нельзя было максимально эффективно использовать и регулировать сразу все подобные эффекты. Природа умеет, а мы нет. Возьми ту же радугу. Или мираж. Или вот, смотри!
Он показывает на пластиковую трубочку, которая торчит из моего стакана, где еще остается недопитый мартини.
- Видишь, та часть трубки, что погружена в жидкости, ну как бы смещена относительно другой части. А еще кажется, что трубочка слегка изогнута под неким углом в том месте, где проходит граница воздуха и жидкости. Это все результаты рефракции и...
- Самсон, дружище, я не силен в вопросах физики. Ты уж извини, но даже на уровне шестого класса я полный ноль в этих вопросах. Я ж гуманитарий.
Он непонимающе смотрит на меня, затем согласно кивает:
- Да, да, я знаю. Ты - известный писатель и журналист, и тебе сложно понять мою болтовню. Но тут просто элементарные понятия из физики и...
- Ну прости, Сам-Самыч. Ну не вдупляю я так глубоко. Но хорошо, будем считать, что я в целом понимаю, о чем речь. Просто продолжай, и все.
Мы снова чокаемся и допиваем мартини. Я щелкаю пальцем, и мигом примчавшийся официант уносит пустую посуду. Самсон продолжает свое повествование.
- В общем, применяя имеющиеся технологии и знания, ты не сможешь увидеть то, что находится за углом каменной стены. Законы физики не дают. А вот у меня получилось! С помощью определенной формы линз и зеркал я подобрал нужную комбинацию углов отражения и преломления огибающего света. Это и позволило мне заглянуть за препятствие, которое раньше казалось неодолимым. Неделю назад я получил полностью работающий прибор, который мог бы сделать переворот в современной оптике. Если бы...
Он осекается. Появившиеся было расслабленность и увлеченность в тоне его речи мигом исчезают, в глазах снова горит холодный огонь неподдельного страха, смешанного с чувством бесконечной обреченности.
- Пусть. Придут уже скоро... Но я расскажу все по порядку. Дело было так, - теперь он говорит монотонно и сухо, словно на допросе у следователя. - В конце весны я перестал появляться в институте. С головой ушел в сборку аппарата, который по моим расчетам должен был стать настоящим открытием. Какие-то чертежи мы сделали еще с научруком. В некоторых узлах я применил собственные разработки. Понимаешь, я ведь был по-настоящему одержим своей навязчивой идеей. Сейчас я уже сожалею о содеянном, но теперь это не имеет значения... Все свои жалкие сбережения я тратил на комплектующие - линзы, трубки, штативы, зеркала... Полтора месяца ушло на сборку и юстировку деталей и узлов. Я установил прибор на лоджии в своей квартире. Долгое время не получалось ничего. А потом... Нужные углы сложились в подходящую комбинацию, и я начал видеть! Поначалу в видоискателе было какое-то мутное пятно, но это все равно был прорыв, настоящий триумф! Ведь объектив нацелен на кирпичную стену моего дома. И должен был демонстрировать неподвижный темный круг. Будто смотришь в окуляр фотоаппарата с закрытой крышкой. Поначалу я обрадовался этому явлению, но потом... Потом пришло разочарование и полдня пустых поисков решения. На следующий день я продолжил эксперимент: менял углы, подбирал другие диаметры линз. Все напрасно. Только та самая первоначальная комбинация давала мутное, но светлое пятно. Однако лучшего фокуса я так и не мог получить. Пока не отправился на кухню и не включил микроволновку, чтобы разогреть обед. Видишь ли, к тому времени я зажил совсем худо: денег не хватало, жены у меня нет - как-то не сложилось, в общем питался чем придется. Впрочем, к пище из микроволновки быстро привыкаешь. Даже перестаешь вообще замечать, когда ешь, - Самсон поднял бровь и криво усмехнулся. - Это превращается в такое же обыденное и скоротечное занятие без удовольствий, как и испражнение или чистка зубов... Извини, я отвлекся.
Бармен обновляет напитки, и официант любезно расставляет стаканы на нашем столике.
- Так вот, когда жратва грелась в печке, я вышел на лоджию и посмотрел в окуляр. Пятно стало заметно светлее и более четким! Более того, в нем определенно наблюдалось какое-то движение. Я так обрадовался, что не сразу догадался об источнике этих изменений. А потом микроволновка "дзинькнула" на кухне и выключилась. Тотчас пятно снова потемнело и стало мутным. Очевидно, все дело было в электромагнитном излучении, которое исходило от печки. Забыв про свой скудный обед, я тут же притащил микроволновку на лоджию и включил ее, протянув переноску из спальни. И вот тогда я впервые увидел это чудо!
Самсон произносит последнюю фразу излишне громко. Бармен, за стойкой протирающий стаканы , удивленно смотрит на нас. Я киваю ему: все в порядке. Смотрю в искрящиеся глаза Самсона. Все в его облике до отвращения нелепо, эклектично, безумно. Вновь стыдливо отвожу взгляд и плотно сжимаю губы. Черт бы побрал этого свихнувшегося ботаника. Теперь он возбужден, от былой подавленности не осталось и следа.
- Жека, это было настоящее чудо! Конечно, изображение было все еще сильно размытым, но я узнал очертания домов в этом пятне. Направив объектив на кирпичную стену, я видел то, что находилось за ней - вид на проспект Луначарского. Понимаешь? Я видел то, что находится за стеной. Мне открылось то, что ранее считалось невозможным!
Он смотрит на меня своими тусклыми глазами, поглаживая одной рукой неопрятную бороду. Ногти на руке обгрызены неровными зигзагами, в уголках торчат воспалившиеся заусенцы. Я делаю вид, что рассматриваю преломление соломинки в жидкости.
- Электромагнитного излучения оказалось слишком мало, и я решил усилить мощность. В институте были, конечно, подходящие аппараты, но кто ж разрешит мне ими пользоваться? Третьесортный сотрудник на полставки, небритый, немытый, больной с виду... А мне так не терпелось продолжить эксперимент. И я решился. Заложил кое-какое барахло в ломбард. Квартирка заметно опустела, знаешь ли. Зато купил в ближайшем гипермаркете десяток микроволновок, самых дешевых и примитивных. Их я малость переделал - снял защиту от микроволн, чтоб излучение мощнее было. Переносками тоже запасся. Счетчик вертелся как угорелый. Наверное, потом придут счета с пятизначными цифрами, но это уже не важно. Потому что... идут... они... идут... уже близко... некуда... совсем некуда...
Самсон, уставившись в одну точку, начинает бормотать какую-то бессвязную ерунду. Это пугает меня. Я трогаю его за плечо. Он непонимающе смотрит сквозь меня. Затем начинает усиленно моргать и, наконец, расслабляется. Отпив больше половины налитого мартини, продолжает тихим голосом, в котором слышатся боль и отчаяние:
- Я не знал. Если бы я знал тогда... Но я так хотел. Так жаждал. Просто обезумел! Микроволновки дали ожидаемый эффект. А точнее - несколько эффектов. Во-первых, соседка уже на следующий день стала жаловалаться всем вокруг на головные боли. Еще на то, что у нее вдруг завяли все цветы на подоконниках и на лоджии, смежной с моей. Заподозрив, что неладное творится по моей вине, она пригрозила, что заявит на меня в прокуратуру. Я оставил без внимания ее угрозы. К черту соседку с ее гортензиями и претензиями. Во-вторых, и это прискорбно, избыток излучения вызвал у меня целый ворох неприятных болячек. Надо бы к врачам, но я так и не решился на визит в больницу. Ну а теперь уже совсем поздно.
Он грустно улыбается:
- Подозреваю, что с медицинской точки зрения, Жека, я - без пяти минут ходячий труп. Не сегодня-завтра - инсульт, инфаркт, язва, рак, мало ли что еще. Но, не важно. Теперь уже все это не важно. Ведь третий эффект был просто сногсшибательный. Я увидел проспект Луначарского так, словно смотрел на него в хороший армейский бинокль, и никакой стены не было перед моим взором. Можешь ли представить?
Я представляю. Откровенно говоря, меня не слишком впечатляет открытие моего давнего друга детства и юности. Но мне искренне жаль Самсона, особенно печально сознавать, что жизненный ресурс исчерпан в угоду каким-то сомнительным подвижкам в области науки. Моя жалость к нему начинает злить меня, и я стараюсь подавить вспышку нарождающегося гнева. Самсон, не замечая моей внутренней борьбы, продолжает тихим дрожащим голосом:
- Три дня я пребывал в несказанной эйфории. Смотрел и так, и эдак. Переставлял прибор на другой угол стены, видел другие улицы. Хотел потащить все барахло на улицу, но испугался, что люди неправильно истолкуют мои эксперименты. Ведь стопка микроволновок и странный агрегат со множеством блестящих линз и зеркал способны вызвать подозрения практически у любого. А это означает вызов полиции, ненужные вопросы следователей, возможное изъятие оборудования или даже арест. Короче говоря, возился я с прибором исключительно дома. Пока не увидел их...
Последнюю фразу Самсон произносит шепотом, и в его устах это звучит зловеще, словно шипение потревоженной гадюки.
- Они появились на четвертый день в виде маленькой темной точки в центре окуляра. Сначала я подумал, что это соринка или какой-то дефект в линзах. Но пятнышко едва заметно двигалось, похожее на мелкое насекомое. К концу дня я зметил, что пятно немного увеличилось в размерах и словно расслаивается на несколько составляющих. Позавчера я уже отчетливо видел, что это группа каких-то живых существ, как будто бредущих далеко по улице в направлении моего дома. Только... Мне тогда очень не понравилось что-то в их облике. Я не мог разобрать, что именно. И только вчера утром я это понял. К тому моменту они еще больше увеличились. Теперь можно было рассмотреть силуэты этих людей и посчитать количество. В определенные моменты их было четверо, но иногда казалось, что их чуть ли не вдвое больше. И знаешь что самое странное? Они словно были частью общей картины - бредут себе медленно по улице, направляясь в мою сторону - и в то же время не принадлежали этой самой картине. Вроде как это некие темные силуэты людей, нарисованные поверх уже готового пейзажа. Они как будто парили над землей, проходили сквозь препятствия и... не отбрасывали тени. Казалось, они сами сотканы из тени. Не рассмотреть ни лиц, ни одежды. Только темные силуэты, медленно, очень медленно приближающиеся ко мне.
Самсон нервничает. То начинает теребить бородку, то приглаживать волосы, то грызть ногти. Меня раздражает его поведение, но я внутренне успокаиваю себя и заставляю слушать странное повествование. Где-то в глубине мне очень горько и стыдно, но я не могу распознать причину этой горечи.
- Я не хотел, Жека. Не хотел больше смотреть на это. Они, эти странные люди, испугали меня. Я не мог ни спать, ни есть. Я метался по квартире, уговаривая себя больше не смотреть в окуляр долбанного прибора. Черта с два! - теперь он повышает голос и говорит быстро, возбужденно, брызжа слюной: - Я все равно вернулся и заглянул. И знаешь что? Знаешь что? Они вовсе не люди! Вот что! Вчера ближе к вечеру, пока не зашло солнце, я разглядел их достаточно хорошо. Внешне они как люди, но без одежды и без волос. Абсолютно черные. Не такие, как негры или там индусы. Совсем черные, как смола, только почти без бликов и отсветов. Худые, высокие, с непропорционально длинными руками. А на концах рук - длиннючие пальцы, растопыренные по четыре штуки, словно у птиц. Куриные когти на концах, только огромные, величиной с карандаш. Лиц не видно - сплошные овальные пятна, а на них по контуру перекатываются какие-то желваки. Я как в окуляр глянул - чуть не подавился от страха, а оторваться не могу. Так и смотрю на них. Они меня увидели - все свои руки-лапы подняли и тянут в мою сторону. Пальцами своими когтистыми шевелят, словно дотянуться хотят, уцепиться и...
Самсон переводит дух, залпом допивает мартини и, утирая запястьем со лба испарину, продолжает:
- Ночью, как стемнеет, эффект прибора пропадает. Без солнечного света вся эта оптика не работает. Уснуть я уже, конечно, не мог. Дождался рассвета, включил микроволновки и к окуляру приник. А они, эти черные создания, никуда не делись. Только совсем близко подобрались. Теперь они словно шли по воздуху буквально метрах в пятидесяти от моей лоджии. По-прежнему не было видно их лиц, и звуков они никаких не издавали. Но, завидев меня, опять стали яростно махать своими лапами. И будто быстрее приближаться начали. Я перепугался до смерти. Но целый час сидел у прибора и наблюдал за их приближением. Знаешь, Жека, у меня ни разу не возникло мысли о том, что у них какие-то добрые намерения, и что они пришли со мной полюбезничать. А еще я был абсолютно уверен, что идут они именно ко мне, по мою душу идут. И не сомневаюсь я в том, что способны они со мной что-то сделать. Что-то нехорошее сделать. А еще я понял, что они меня сразу увидели, как только я первый раз заглянул за угол, разделяющий наши... ну что ли пласты бытия. Увидели и сразу в мою сторону двинулись. Это я их не сразу приметил, оптика слабой оказалось для этих целей. Вот как. Я тогда в какой-то момент опомнился и кинулся переставлять прибор, настраивать на другой угол. И знаешь что я увидел?
- Догадываюсь, - мрачно отвечаю я.
- Точно, эти ходоки, порожденные дифракцией, оказались и там. Я во время наблюдения стал вращать и двигать окуляр. Так вот, вид на улицы, как и ожидалось, меняется, а эти существа всегда остаются четко по центру. И размеров уже таких достигли, что половину обзора закрывают. Лапами машут остервенело и тянутся, тянутся, тянутся... Словно уже чувствуют, что близко подобрались, и на радостях прибавляют шагу. А если не глядеть в окуляр, то и нету их вроде. Да только беда, Жека, в том, что есть они. Я их чувствовать стал. Часа три назад почувствовал. Холодок неприятный со спины, словно стоит сзади кто-то. По моим подсчетам, им где-то метра три осталось, чтоб до меня дотянуться. Может, час. А, может, пять минут...
Понимаю, что должен что-то ответить. Но слов не нахожу, только молча киваю в ответ.
- Вчера тебе письмо послал, больше никого отыскать не смог. Витек сейчас в Питере на стажировке, Грач под Геленджиком в отпуске. Один ты в городе оказался, а контактов других знакомых и друзей из прошлых лет у меня не осталось. Растерял я всех друзей, Жека. На тебя одного у меня была надежда. Судьба тебя мне послала. Да, я знаю, что пять лет мы не виделись, у тебя своя жизнь - семья, работа, известность. А я-то кто - бомжеватый полудурок с бредовыми идеями. Но ты отозвался на мою просьбу. Я рад и благодарен тебе за это. Я очень надеялся, что ты придешь до полудня сюда, в этот бар. Не хотел звать тебя в свою квартиру, уж извини. Вряд ли тебе там понравилось бы. Берлога убогого холостяка, сам понимаешь. Но теперь понимаю, что зря не позвал.
Я в недоумении смотрю на его умное и когда-то красивое лицо.
- Мое время на исходе, я это чувствую. Они уже почти дошли. Тянутся там в своей иной реальности ко мне лапищами... Совсем немного, и будет кончено. Я обречен, причем даже если бы они до меня не добрались. Мои печки меня прикончили. Я знаю, что мои минуты сочтены. Поэтому прошу, Жека, помоги. По старой дружбе, сделай доброе дело.
Я пытаюсь прокашляться, чтобы начать отговаривать его, успокаивать и предлагать выпить еще. Но вместо этого издаю какие-то дурацкие булькающие звуки: слова застревают у меня в глотке.
- Прости меня Жека, - печальным голосом произносит Самсон, с ресниц его левого глаза срывается бусинка слезы. - Я не должен взваливать на твои плечи все это. Но я прошу тебя, когда... Когда они доберутся, когда возьмут... Ты пойди в квартиру... Адрес тот же, помнишь? Вот, - дрожащими руками Самсон вкладывает в мою ладонь связку старых ключей. - Прибор. Его нужно уничтожить.
Он всхлипывает и стирает ладонью слезы. Продолжает говорить отрывисто, тяжело дыша и нервно сжимая кулаки:
- Достаточно сбросить вниз... Там под лоджией... крыши гаражей... линзы разобьются... И все... Чтобы никто и никогда... Еще компьютер с записями и чертежами... Жека, разбей его. Сожги! Надо чтобы все... И никому... Холодно... Уже почти... Прошу тебя... Пожалуйста... Как холодно...
Последние слова он произносит, задыхаясь. Его глаза выпучиваются, руки судорожно хватают воздух. Я вскакиваю из-за стола, кидаюсь к нему, чтобы поддержать. Что-то падает на пол с противным металлическим звоном. Краем глаза замечаю связку ключей от квартиры Самсона. Резко наклоняюсь, чтобы подобрать их, удерживая одной рукой его запястье. Ощущаю, как стремительно напряглись слабые мышцы на его тощей руке, а потом расслабились. Самсон тихо произносит:
- Ну вот и все. Здесь. Как холо...
...и валится на пол.
Я накидываюсь на него сверху, пытаюсь нащупать пульс. Кричу что-то бармену, но тот и так уже все понял и разговаривает по мобильнику со службой спасения.
Полчаса спустя Самсона грузят на носилки. Он жив, но находится в состоянии комы. Еду с врачами в клинику, долго ожидаю в приемной. Появляется доктор. Диагноз неутешительный: какие-то очень серьезные повреждения мозга. Доктор пребывает в недоумении - в его практике такой случай впервые. Томография и дополнительные диагностики показывают, что почти полностью отсутствует мозговая деятельность. Вот так: все тело функционирует более-менее стабильно, и мозг внутри черепа имеется, а вот разум практически полностью отсутствует. Только какая-то ничтожно малая активность наблюдается, да и та едва уловима приборами. Самсона временно подключают к аппарату искусственного жизнеобеспечения, но доктор вынужден поднять вопрос о дальнейшем развитии событий. Пациент, судя по всему, вынужден надолго, если не навсегда, превратиться в "живое дерево", а кто будет оплачивать расходы по дорогостоящему поддержанию жизнедеятельности? Судя по всему, у пациента отсутствует медицинская страховка, не обнаружены заинтересованные родственники или доверенные лица, а материальное состояние, судя по его внешнему виду, никак не сулит возможность своевременной оплаты всех расходов. И так далее, и тому подобное.
Я заверяю, что все расходы я беру на себя и подписываю какие-то бумажки.
Потом долго сижу в коридоре больницы, тупо уставившись в одну точку. Мы с Самсоном были друзьями давным-давно. Хорошими, добрыми друзьями. О которых говорят - не разлей вода. И мы думали, что дружба наша будет вечной и неразделимой. Но прошли годы. Закончилась магия школьных лет, нас раскидало в разные институты. Какое-то время мы еще продолжали дружить, встречаться. Потом я переехал в другой район, занялся карьерным ростом. Появилась семья. Пришел успех. А Самсон, мой старинный друг, все это время корпел над своими формулами, крутил зеркала и линзочки. Зачем, для чего?
Медсестра говорит, что, быть может, мне лучше пойти отдохнуть, пообедать, отоспаться. Я устало киваю ей в ответ и выхожу из клиники. Останавливаю такси и называю адрес. Поднимаюсь на шестой этаж, достаю поющую скорбным звоном связку ключей. Отпираю замок, спрятанный в недрах старенькой, обитой потертым дерматином двери.
В квартире витает отвратительный затхлый запах. Кругом разбросаны какие-то предметы: книги, обувь, коробки с быстроприготовимой едой, выпуклые и вогнутые линзы и маленькие зеркала разных диаметров. Никогда не застилаемая кровать завалена грудой грязных вещей. В углу на крошечном столике стоит компьютер в обшарпанном корпусе, рядом - допотопный монитор с выпуклым экраном. Это - подождет...
Отпираю дверь на лоджию, выхожу на свежий воздух. Вдыхаю его полной грудью. И рассматриваю творение моего друга.
Поблескивая мириадами оптических приспособлений, это странное сооружение размером с комод увенчано огромной трубой от телескопа, объектив которой направлен в кирпичную кладку стены. У другой стены высится башня из груды дешевых микроволновых печек, которые подключены к трем переноскам. Те, в свою очередь, собираются в один тройник, лежащий в комнате на полу, прямо под розеткой. Нужно лишь подойти и воткнуть вилку в розетку. Печки включатся и заурчат, облучая окрестности вредными волнами.
А потом достаточно всего лишь взглянуть в окуляр хитроумного сооружения. Чтобы... Чтобы что? Чтобы убедиться в том, что воспаленное сознание Самсона придумало всю эту нелепую историю с потусторонними ходоками? И что на самом деле эта штуковина ни черта не работает? Что сквозь эту кирпичную стену на самом деле не видно никаких улиц? Да и никак не может быть видно... Что все это - оптические иллюзии, погрешность эксперимента, фантазии больного организма? Или лучше не смотреть самому, мало ли что... Вызвать специалистов - пусть разбираются. Так что ли?
Несколько секунд я колеблюсь.
А потом делаю свой выбор.
Пока творение моего гениального друга, сверкая и отбрасывая тысячи разноцветных бликов, бесконечно долго несется к гаражной крыше, я вспоминаю печальное лицо Самсона. И, чувствуя слезы на глазах, улыбаюсь.
Я буду ждать. Покуда есть даже та ничтожно малая активность, едва фиксируемая аппаратурой, крепка еще надежда на то, что он сумеет возвратиться.