В неком городе, доме и квартире настенный календарь потерял еще один листик. Это условности. Жизнь состоит из условностей.
Сейчас в комнате двое - я и мама. Включен телевизор. Нам на двоих восемьдесят лет - прекрасный возраст для лежания в гробу или сидения перед телевизором. Перед нами две кучи, одна семечки, другая кожура. Первая куча медленно, но верно перетекает во вторую. На экране что-то скандальное, визгливое, яркое. Наверное, реклама. Впрочем, это тоже условность. Главное сейчас что глаза неподвижно смотрят в одну точку, а игра в четыре руки над кучами уже стала размеренно механистичной. Наверное, такая механистичность пугала фантастов, писавших о гибриде робота и человека.
Сейчас всего семь вечера, а может быть восемь. Скоро останется одна куча шелухи, один экран погаснет, чтобы тут же зажёгся другой. Я закроюсь в своей комнате, где сначала зайду в "контакт" посмотреть, нет ли новых сообщений, и так незаметно просижу там два часа, бродя по страницам людей, сочиняющих себя каждый день. Добавлю немного сочинения к себе. Чтобы быть не хуже других.
Потом почитаю книжку или посмотрю кино. Дальше чистить зубы и спать. По пути услышу, как мама в своей комнате играет в "косынку" под телевизор в фоновом режиме. Если пасьянс сложится - из компьютерных колонок заиграют фанфары. Засыпая, я выброшу прошедший день из головы, как пакет с мусором. Чтоб не пахло в предполагаемом "завтра".
Календарь потеряет еще не один лист, а погода за окном успеет поменяться как минимум трижды. Но образ жизни останется неизменным, как будто кто-то намалевал все это на стене и залил эпоксидной смолой, чтобы никто не мог дорисовать, или стереть его задумку. Чтобы все было по-прежнему. Сколько дней так уже прошло я не могу сказать. С небольшими изменениями, поправками на семейные ссоры и рекламу в телевизоре. А что, если...
Если бы кто-то, кого нельзя увидеть и потрогать, а можно только почувствовать, случайно заглянул в моё окно и увидел, как я врастаю в пыльное кресло каждый вечер, под бормотание телевизора и щелканье семян подсолнечника? Что если этот кто-то увидит как лысеет настенный календарь, а вместе с ним редеет наша вера в светлое будущее. Мне было бы стыдно? Может быть. Наверное, это кто-то бы спросил:
- Как ты здесь оказалась?
Обновить страницу. Новый список друзей.
Самое странное, что ты можешь знать все последние сплетни школы, города и мира, следить за собой, следить за другими, следить за модой, стрелкой на весах и уровнем холестерина в крови. Но ты всегда пропускаешь тот момент, когда льдина, на которой ты сидишь, не отрывая глаз от своего синего монитора, откалывается от общего ледяного массива и тебя уносит все дальше и дальше от берега. От людей и их привязанностей. Сначала тебе обеспокоено машут, и кричат, пытаясь выяснить, что же с тобой случилось. Кто-то даже пытается броситься тебе на помощь.А тебе кажется, что это понарошку.Что ты уже сто лет каждый день так живешь. Каждый день откалываешься ото всех и плывешь где-то в своих мыслях, а под вечер вновь сидишь вместе со всеми.
Потом кто-то один опускает руку, за ним еще один, и ещё. Потом ты перестаешь различать лица, фигуры теперь как будто вырезаны из бумаги, из виду пропадает само место. И, наконец, вокруг тебя во все стороны простирается холодное темное море тишины и безразличия. В ушах шумит то ли музыка, то ли ветер, а глаза уже не различают ничего кроме привычной мерцающей синевы. Но тебе, почему-то, совсем не страшно, ведь они все тут, - на твоем маленьком экранчике.
Затем, кто-то подойдет и оторвет от календаря еще один листик, и, посмотрев в мою сторону, задаст резонный вопрос:
-Но тебе даже нет 25! Чего тебе не хватает?
Обновить страницу. События на сегодня.
Постепенно глаза привыкают к холодному синему свету, так уж тут устроено, что привыкаешь ко всему. Шум в ушах стихает, а ссутуленное тело застывает в сидячей позе с подпирающей голову рукой. Ощущение что так было всегда. Вдруг ты начинаешь слышать звуки акустической гитары, чей то вой, шепот, бормотание в виде рифмы и перекрывающий все это беспечный смех. И надо всем этим щелканье затвора фотокамеры. Оглядываешься. С негодованием и злобой понимаешь - ты не один. Десятки и сотни льдин светятся голубым, а люди на них выглядят очень странно. Навязчиво странно. Хотя ты видишь, что сидят они на такой же льдине и вокруг них такая же темная пустота. Ещё больше тебя злит, что у них всех есть миллионы способов самовыражения. И еще они не могут делать что-то, когда на них не смотрят. Подозрительно косятся на соседние льдины в страхе быть неправильно понятыми или чего доброго, недооцененными. На их крики: "Пойдем сегодня на концерт, там все наши будут", "Как тебе мой новый стих? Скажи же круто?", "Ты чё как лох с "мыльницей", все себе уже дано "зеркалки" купили!", в твоей голове находятся только мысли: Кто наши? Что круто? Какие "зеркалки"? С твоей стороны не слышно стихов или бренчания, поэтому сиди и кивай. Они как бы делают, а ты как бы киваешь.. В твоей голове все "клево", "тупо", "уныло" переработались в концентрат под массивом из гигабайтов просмотренного, прослушанного и прочитанного.Фильмы, люди, чьи-то слова, песни и мнения проносятся мимо тебя как поезд в тоннеле метро - быстро, и оставляя после себя затхлый шлейф бесконечных подземных коридоров. Концентрированная тоска.
Сначала тобой двигало любопытство, теперь тебя обездвижила лень. Но ты точно знаешь, что даже в этом концентрате нет места для "них", с рисованием, зеркалками и гитарами. Ты не помнишь ни того, что случилось год назад, ни того, что случилось вчера. Да и с тобой ли все это было? Всё это было...
Потом кто-то посмотрит на мою маму. Она прожила свою жизнь. Ей осталось только заставленное хламом пространство нашей квартиры, телевизионный визг под лузганье семечек, и моё равнодушие к её старости. Морщинки сеткой покрывают лицо, глаза неподвижны. Потому что ей уже не на что смотреть. Ей не нужен кто-то и его дурацкие вопросы. На все вопросы в своей жизни она уже ответила. Или ушла от ответа.
Кто-то не унимается, он снова поворачивает голову ко мне:
- Неужели это действительно то, чего ты хочешь?
Наконец я отвечаю ему. Хотя кому ему? Его же попросту нет. Или нет ни для кого, кроме меня.
- Нет, а что, тут можно хотеть чего-то другого?
- Представь себе, да.
- А если я уже знаю, каково на вкус это "другое"?
- Ты еще многого не знаешь.
- Ты сам все видел, не спорь со мной! Или ты хочешь сказать, что ледяная пустыня, населенная людьми, скопировавшими себя чёрт знает откуда, это предел мечтаний?
- Нет. Но там же есть много чего ещё. Слишком много прекрасного чтобы сидеть здесь все время. Ты проживаешь свою жизнь, а не живешь.
Я отворачиваюсь. Кто-то неслышно уходит, растворяясь в густой темноте за окном. Что-то меняется в комнате.
Экранчик погас- отключили электричество. Обычно он не выключается, а, просто переводится в спящий режим. Машины тоже могут спать, как оказалось. Только сейчас ты заметил, как замерзли твои руки. Ты уже привык, что их никто никогда не греет.
Как будто бы у природы кончились для нас краски. Черное холодное море, и белый лёд.
На льду продолжалась чья-то весьма условная жизнь. Их экранчики светились - значит, у них было все в порядке. Машина по созданию образов и последующего их переноса в реальную жизнь, работала без перебоев. Ещё один день и ты возьмешь себе новое имя, чужое лицо, еще более далекую от реальности жизнь. Чтобы хотя бы не было так скучно. И небо не падало. И километры синевы не уходили вдаль до горизонта, а люди не отбрасывали бы на них свои печальные тени. Может быть, здесь уже давно никого не осталось? Ты слишком занят, чтобы повернуть голову. Лед не тает. А с годами становится только тверже, пока не даст трещину и всё не развалится.
Время уходит. Нужно поторопиться. Ты находишь ручку и бумагу. Садишься и начинаешь писать.