Комарницкий Павел Сергеевич : другие произведения.

Найдёныш

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
       В 110-летний юбилей Тунгусского феномена выкладываю давным-давно написанную книгу
       В память о А и Б Стругацких и их замечательном творении "Малыш"

  Пролог
  
  

  Солнечный свет с трудом пробивался сквозь окошко, не мытое невесть сколько и вдобавок заклеенное крест-накрест широкими полосами газеты, посаженными на клейстер, побуревший от времени. Там, снаружи, солнце ликовало, щедро даря миру потоки золотых лучей. Но это там... на воле...
  Вот уже и апрель. Конец зиме. А войне ни конца, ни края не видно.
  - Пиииить...
  Иван Еремеев вздохнул, нашарил кружку, стоявшую у изголовья. Зачерпнув из бака стоялой, муторной на вкус воды, поднёс к губам бредящего. Вздрогнув, тот принялся жадно глотать. Худой, как скелет... Доходит товарищ, похоже. Оно и немудрено. Это вот ему, сержанту Еремееву, отчасти свезло... на какое-то время, да. Отсюда, из лагерного тифозного "блока", в рабочий барак возвращаются в виде исключения. А как правило, дорожка прямая в противотанковый ров, аккурат за "колючкой"
  - Ещё?
  - Нет... спасибо...
  Иван со стуком поставил на место пустую кружку.
  - Ты... кто?
  Еремеев хмыкнул.
  - Да примерно как и ты, браток. Никто. Номер вот... - он ткнул пальцем в нашитую на груди полоску ткани, на которой несмываемой чёрной краской был намалёван номер.
  - Не... так... Не номер... я... Кулик... Леонид Алексеевич... боец ополчения... ефрейтор Московской дивизии имени Ленина...
  Иван вновь хмыкнул.
  - Ну, коли так, Иван Иваныч я. Еремеев фамилие. Сержант сто двадцать седьмой отдельной стрелковой бригады Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Был то есть.
  - Иван Иваныч... надо же... как тот... совпадение какое...
  - Да вроде бы не сильно редкое имечко для России, - неловко пошутил солдат.
  Собеседник трудно сглотнул.
  - На воздух... бы...
  - Дуришь, братка.
  Горячечный затих, успокоился. Ну вот и ладно, вот и хорошо. В концлагере оно самое милое дело - уснуть да и не проснуться. Право, не самая дурная судьба.
  Тифозный "блок" был наполнен вонью, стонами и горячечным бормотанием. Сосед на нарах сверху затих уже давненько и лежал прямой, как палка. Однако кликать санитаров прямо сейчас не стоит, право. Себе же хужее выйдет, ага... Пайку-то на покойника враз срежут, а так лишний кусок эрзац-брота...
  - Иван...
  - Ну?
  Доходяга открыл веки. Глаза были не мутные, что характерно. Вполне даже ясные были глаза.
  - Ты... давно здесь?
  - Здесь, это где?
  - В бараке... в лагере.
  - Два разных вопроса, браток. В блоке этом тифозном третью неделю. А в лагере... в лагере, почитай, с осени. Под Рузой попал.
  Еремеев помолчал.
  - Винтовочка у меня была СВТ. Самозарядка, доложу тебе, она вещь нежная, это летом на стрельбище куда как хороша... А вот когда грязь кругом липнет, тут на неё надёжи особой не питай.
  Бывший сержант вздохнул, как кашалот.
  - Да хоть бы одну "лимонку" мне тогда сберечь... Хрен бы они меня тут видали, браток.
  - Жар... спадает у меня... похоже... - больной вновь сглотнул.
  Иван лишь чуть покачал головой. А чего тут говорить? Одно дело, ежели через две недели лихоманка тебя отпустит, истрепав всего, как мочало. И совсем иное, когда на четвёртый день. Значит, всё...
  - Ты вот что, Иван... - доходяга с трудом переменил позу. - Одну историю я тебе хочу рассказать... пока могу говорить внятно.
  Еремеев вновь лишь качнул головой. Разве возразишь? Последнее слово перед кончиной, оно, почитай, закон. Вон попы для этого дела даже исповедь придумали.
  - Сказывай, браток. Слушаю я внимательно.
  Больной помолчал чуток. Верно, прикидывал, как лучше начать...
  - Началось это в тысяча девятьсот восьмом году...

  
  
  Preludia
  
  

   - Симпатичная планетка, правда?
  - Нуу... издали они все симпатичные. Воды, по-моему, тут чересчур.
  - Да, воды многовато... А это что? Ого! Да это никак полярные льды?!
  - И не просто сезонные льды, а вековые ледниковые панцири. А ты говоришь - "симпатичная"...
  - Не разглядела, каюсь. Беру свои слова обратно. Ужасная и противная планета.
  Смех.
  - А без крайностей никак? Не особо симпатичная, конечно, но и насчёт противной... Нормальная средняя планетка. Вон, гляди, сколько лесов.
  - А это что? Вау! Это город! Это же типичный город!
  - Типичный или нет, скоро узнаем. Вообще-то наличие таких громадных городов само по себе говорит о многом. Могу поспорить - здешние аборигены еле ползают.
  - Смелый вывод.
  - Строго по учебнику. Существам с хорошей динамикой мегаполисы ни к чему. Вот ты бы согласилась жить в таких условиях? Представь - кругом коробки, коробки, коробки... лабиринт ходов, как в гнезде жгуксов, и все вокруг кишат...
  - Бррр!
  - То-то. Города возникают от безвыходности. Когда, чтобы навестить ближайших родственников, нужно ползти-ползти-ползти, перебирая коротенькими ножками...
  Смех.
  - Сядем поближе? Вот сюда...
  - Не дури. Схватим "неуд" за практику.
  - А куда?
  - Нууу... вот сюда, пожалуй. Самое сердце лесов. Смотри - ни одного огонька, ни теплового пятнышка.
  - Тут что ли вообще никто не живёт?
  - Не знаю... наверное. Во всяком случае, обычного уровня маскировки будет достаточно. Сядем тихонько, проведём экспресс-тесты, и домой. Не думаю, что нас тут ждут сногсшибательные открытия.
  - А вдруг?
  - Брось, брось... Студентам-практикантам приличные планетки не доверяют. Только такие вот дикие.
  - Я бужу нашу радость?
  - Погоди... ну зачем? Пусть поспит в гибернаторе. Она же голоднющая проснётся, а тут посадка.
  - Ты жестокий и бессердечный, как скарбс. Неужели ты не соскучился по своей дочуре?
  - Ужасно соскучился. Всё, я иду на посадку.
  - После одного витка?
  - А чего такого? Опасности нет никакой. Планетка абсолютно дикая. Всё прочее соберут зонды. Поехали!
  Набор мелодичных звуков.
  - Что за ерунда...
  Резкий звук, вой сирены.
  - В капсулу! Быстро!
  - Аааа!..
  
  

  Глава 1

  
  
  - Давай-давай, не копайся! Во, глянь, солнце где уже, нам уж в дороге должно быть! Вам с Илюшкой волю дай, так до морковкиного заговенья токо порты одевать будете!
  Иван Иваныч Полежаев, осанистый мужчина средних лет, с аккуратно подстриженной чёрной бородой, приличествующей купеческому сословию, был раздражён и зол. Ну в самом деле - намеревались ведь с вечера выйти в путь ещё перед рассветом, да уж три часа как день божий, а всё валандаются эти олухи! То у Станьки копыто сбилось, то у Ласточки сбруя лопнула... Ничего никому доверить нельзя, право, ежели хочешь дело сделать как надобно, так делай самолично!
  - Чево зря ругаисся, хозяин! - тунгус Илюшка, а по рождению Орочиткан, очевидно, нимало не был смущён хозяйским гневом. - Моя-твоя сразу говори, не выйдет три ночь дорога туда ночевать, однако. Конь-лошадь токо заморишь, шибко гонишь... Четыре ночи тайга сё рамно сиди, однако! А то пять, да!
  - Да вашему брату тайга дом родной, тебе хоть и месяц до Кежмы тащиться, горя с того никакого!
  Иван Иваныч в сердцах одёрнул походную лопотину. Собственно, злился он больше всего на себя. Не сговорились с Парамоном Ильичём насчёт цены, а так бы милое дело - завезти на факторию весь товар ещё в мае, по большой-то воде, и сиди себе, в ус не дуй... Но, Бог свидетель, это же какая жадоба у человека, такую цену и называть-то вслух стыдно, а не то что на голубом глазу своему же торговому партнёру предлагать! Риск, мол... да какой тут такой уж особенный риск, по половодью-то! Паровичок у Парамона юркий, маленький, по большой воде пробежал бы легко... Потратился он, видите ли... нечего было на руль пьяного матроса ставить, так и на ремонт посудины тратиться б не пришлось!
  Зато теперь вот приходится то и дело мотаться за товаром в Кежму. По вьючной-то тропе да все двести вёрст - много ли навозишь? Одна лошадь берёт на вьюки шесть пудов, лошадей под грузом дюжина всего... потом, после тайги лошадёнкам отдохнуть надобно... Короче, две ходки выйдет за июль, и более мечтать не след. Хорошо ещё, соль-сахар да железо с прошлого завоза лежат, и до весны следующего года хватит надёжно. Ну, патроны и чай, это как пойдёт, но и этого добра до глубокой осени точно достанет, а там по раннему зимнику, ежели нужда припрёт, можно добавить... Но вот с водкой полная беда. Это ж надо, сколько они её хлещут, тунгусишки, той водки. Ежели не пополнять запасец сейчас, то иссякнет ещё до рождества, и всё, каюк торговле. Сахара нету - стерпят, чая нету - и то стерпят, но ежели водки на фактории нет - всё, авгарат бикэл! Прощай, дорогой, стало быть. Ни чай-сахар, ни табак, ни патроны даже не спасут. Уйдут к другому купчине, хоть за сто вёрст с гаком, и пушнина вся туда уйдёт... Так что посудины со спиртом составляют львиную долю груза. Вот только не надо про монаршую монополию да казённую водку! Спирт-сырец и только так, а уж воды-то в любой речке сколько хочешь...
  Не в силах более смотреть на бестолковую возню, купец повернулся и завернул в факторию. Тунгусы народишко такой - начни-ка их крыть по матушке, так и вовсе никуда не пойдут, пожалуй. Дикие люди, и тут уж ничего не поделать... терпеть только и остаётся, навроде как гнус в тайге...
  В присутственной было прохладно, пахло хвоей - по углам были рассованы свежие сосновые лапки. За стойкой щёлкал счётами долговязый худой мужчина с бородкой клинышком.
  - Ещё не вышли? - осведомился приказчик, не отрываясь от амбарной книги в засаленном чёрном переплёте.
  - Э... - Полежаев досадливо махнул рукой. - Стихийное бедствие, а не возчики, однако.
  Степан Савельич Голуб был ценным работником, не в пример тунгусам. Даром что политический ссыльный, революционер. Может, где-то там, в России, и вёл он беспощадную революционную борьбу с эксплуататорами трудящихся, однако здесь, в Сибири, бухгалтерские дела вёл справно. И стоил недорого, что тоже важно, да к тому же и не воровал... ну, по крайней мере, никакого заметного убытка хозяину не наносил. Золото, а не работник. Ежели б не задурили ему голову революционеры, так сроду бы не заполучить Полежаеву такого-то в эту дремучую глушь. Ну в самом деле, какой интеллигент сюда по своей воле поедет, из самого Санкт-Петербурга?
  - Миргачен тут грозился мамонтовые бивни доставить, - Голуб перевернул страницу гроссбуха. - Рассчитываться?
  - Ну а чего, бери. Добрый товар, редкий. Посмотри только, чтоб без гнили.
  - Как скажешь, Иван Иваныч. Он же опять всё водкой возьмёт.
  - Да пусть пьёт, покуда влазит, - купец налил воды из гранёного графина, смачно выпил. - С тремя ночёвками, так полагаю, теперь до Кежмы никак не добраться.
  - Так и так бы не добрались, тропы ещё насквозь все сырые, - приказчик ухмыльнулся. - Это ж Илюшка с дружком, верно, нарочно тянет с выходом, чтоб ты, Иван Иваныч, лошадей до замора не гнал.
  - Думаешь?
  - Ну. Азиат же хитрющий.
  Крякнув, Полежаев вышел вон, слегка нагнувшись в низком дверном проёме. Во дворе фактории пара тунгусов по-прежнему изображала деловую активность, проверяли подпруги, то-сё...
  - Ещё не готовы?! - изумился купец. - Ну, Илюшка...
  - Да готовы-готовы, совсем однако всё, Ван Ваныч, чево зря ругаисся? Всё, сейчас скоро-скоро пошли, однако!
  - Иван, вы чего, раздумали сёдня идти-то? - подлила масла в огонь жена, Варвара Кузьминишна, статная молодая женщина лет тридцати от силы, возникшая на пороге избы с полотенцем через плечо.
  - Да вот уйдёшь тут с этими, пожалуй! - Иван Иваныч в сердцах сплюнул. Достав из нагрудного кармашка часы, щёлкнул крышечкой. - Мать моя, уже четверть восьмого!
  Словно проникшись наконец праведным гневом купца на шалопаев-помощничков, небеса налились вдруг нестерпимым сиянием. Режущий глаза свет затопил всё вокруг, дико заржали, забились лошади. Варвара вскрикнула, закрыв лицо руками, затылок сильно припекло, будто солнышком в жаркий полдень. Полежаев резко обернулся, однако дьявольский свет уже угас, оставив на небе белёсую полосу, клубящуюся и расплывающуюся на глазах.
  - Что это... что это, Ваня?! - супруга наконец-то отняла ладони от белого, как полотно лица, в глазах плескался ужас.
  - Моя знай, однако! - встрял Илюшка. - Огненный бог Огды явился!
  Смирного тунгуса было не узнать - лицо раскраснелось, широко раскрытые раскосые глаза сверкали восторгом и каким-то волчьим огнём.
  - Теперь всё... теперь всё!
  - Чего "всё"? - осторожно осведомился Полежаев, моргая.
  - Весь мир нам даст Огды! - и тунгус что-то лихорадочно забормотал-залопотал по-своему. Его напарник, молчаливый Охчен, с момента явления стоявший столбом, ответно забормотал чего-то. Иван Иваныч в который раз попенял себе, что за дюжину лет так толком и не выучил язык тунгусов. Отдельные слова, это пожалуйста, короткие фразы там, а когда вот так вот, наперебой слитная речь - ни гу-гу.
  - Хм... - купец мотнул головой. - Ну-ну...
  - А здорово полыхнуло, - выбравшийся из лабаза Голуб таращился на медленно тающий след в небесах. - Очень крупный метеорит. Очень. Огромный просто.
  Словно в подтверждение его слов громовой удар расколол небо, стёкла в окнах со звоном вылетели все как одно.
  - Мать моя...
  - А знаешь ли, Иван Иваныч, из чего порой состоят метеориты?
  - Ну? Из золота, скажешь?
  - Ну не из золота, чего зря врать... Золотых ещё никто не находил. А вот железо-никелевые запросто. Сам видел в музее, в Питере. Натуральный слиток металлический.
  Бухгалтер помолчал.
  - Там, в тайге, сейчас небось тысячи пудов никеля валяются. Многие тысячи, может, даже сто тыщ. Лежит такой слиточек в воронке и потихоньку тонет в болоте. А никель, кстати, ненамного дешевле серебра.
  - Бог Огды там! - выкрикнул Илюшка.
  Купец тряхнул головой. Так... если ссыльный не врёт, в какой-то полусотне вёрст сейчас бесхозно валяется несметное сокровище. Лежит в ямине и болото его уже потихоньку засасывает. Надо место то срочно приметить, иначе потом хрен найдёшь и вообще не докажешь. Кто первый успел, того и сапоги. А то ведь и впрямь так до конца жизни придётся водку тунгусишкам по таёжным тропам таскать да каждую весну о цене на провоз с Парамоном Ильичём собачиться.
  - Илюшка! Скидай все канистры! - обернулся к приказчику. - Охчен! Возьми в лабазе верёвки, все сколько есть забирай! Ты с нами идёшь, Степан Савельич?
  - В долю берёшь, Иван Иваныч?
  - Да не обижу, - купец ухмыльнулся. - Ежели не соврал, там же на всех с головой хватит!
  - Бог Огды там! - не унимался тунгус.
  - Да ладно, ладно! - не стал спорить купец. - Вот и встретишься с богом Огды, ежели что. И пусть он тебе первому свою волю и объявит, коли так. Весь мир передаст и прочее...
  ...
  
  
  Болотина под копытами коней чавкать наконец перестала, и с каждым десятком шагов её вытесняла довольно крупная каменная россыпь - экспедиция выходила на хребет.
  Тропа тут была едва набита, то и дело норовя пропасть совсем. Ветви словно наперебой норовили хлестнуть по лицу, и если бы не плотные шёлковые сетки-накомарники, то глаз бы уже точно кто-нибудь да лишился. Лошади, кстати, тоже уже ободрали бы бока в кровь, если бы не попоны.
  - Надо было водой идти, что ли... - Голуб, не особо-то жаловавший охоту и оттого непривычный к дальним походам по тайге, заметно вымотался, то и дело отдуваясь на подъёме. - Половодье спало уже. Лодки бы взяли, да по Чамбе...
  - Не говоря про то, что крюк изряден, так и лошади там берегом не пройдут. Бурлачить предложишь, Степан Савельич?
  - А пёс его знает... может, и так... Тропка-то того и гляди на нет сойдёт...
  - Эта сойдёт, другая выведет. Не бывает так, чтобы в тайге да совсем без троп... Некогда нам баловаться с лодьями. Вон уже перевал, гляди. На нём отдышимся чуток, там дорожка вниз пойдёт. Нам седни к закату до заимки б добраться.
  - А твоя-моя хотел четыре дни до Кежмы ходи, - подал голос доселе упорно молчавший Илюшка.
  - Хы... сравнил тоже... До Кежмы-то дорожка нахожена, почитай, что государев тракт. Не охотничьи тропки...
  - Сё рамно не дошли бы!
  - Да ну не дошли и не дошли, успокойся уже, бойе. Другое дело теперь у нас.
  Подъём кончился внезапно. Вот только что тащились по каменистым россыпям, и вдруг - оп! Весь край словно на ладони...
  - Гляди, гляди! - глаза Илюшки вновь засверкали.
  - Мать моя... - купец осенил себя крестным знамением.
  Тайга на северном склоне выглядела какой-то пришибленной, что ли. Там и сям виднелись свежеповаленные выворотни - деревья, кто похилее, не устояли перед ударной волной. Но всё это не шло ни в какое сравнение с пейзажем, расстилавшимся вдали.
  Там, на севере, тайги не было вовсе. Не было тайги! Огромная, насколько хватает глаз, плешь, затянутая сизым дымом.
  - Может, не пойдём? - негромко спросил Голуб. - Угорим насмерть. Пожарище разгорится, бежать некуда...
  - Дай-ка биноклю, - протянул руку Полежаев.
  Повозившись, ссыльный извлёк из заплечного "сидора" бинокль, хороший "цейсс" в кожаном футляре. Приложив оптику к глазам, купец покрутил настройку.
  - Нет... не видно нигде открытого огня. Один дым только. Отчего так, а, Степан Савельич?
  - Ну... наверное, ударной волной пламя сбило сразу. Вот оно и не разгорелось.
  - Раз до сей поры не разгорелось, так, должно быть, уже и не разгорится, - купчина вернул инструмент. - Значит, так... Ищем место для привала. Маленько отдохнём, перекусим и в путь. До заимки ещё топать да топать.
  ...
  
  Небо на западе ещё сияло бледным золотом, но здесь, на земле, дневные краски помалу сменяла сумеречная серость. Ветер стих совершенно, в ветвях не подавала голоса ни одна птица. Вековая тайга погружалась в зыбкую, призрачную дрёму белой ночи.
  Короткие бледные язычки пламени то и дело высовывались меж брёвен нодьи, словно дразнились. Костёр с открытым огнём путники разводить не стали - страшно отчего-то, так давило зрелище колоссальной плеши, окутанной сизым дымом. Костёр, как известно, ночью видно за двенадцать вёрст, а то и поболее.
  - Кому ещё чаю? - Голуб покачал полуведёрный чайник, стоявший на нодье.
  - Спасибо, хватит, - Полежаев покосился вбок, на груду дров, ещё вчера бывших вполне себе крепкой избушкой. Расчёт на ночлег в помещении полностью провалился - и лабаз, и жилая изба заимки оказались сметены ударной волной. Волею случая заимка оказалась как раз на границе плеши. Дальше, насколько доставал взор, расстилалось голое пространство, сплошь устеленное поваленными деревьями, ствол к стволу, и все вершины строго в одну сторону, точно спички в коробке.
  - Как идти по такому вывалу... - приказчик допил свой чай, аккуратно стряхнул последние капли и упрятал кружку в "сидор". - Лошади ноги переломают.
  - Нда... - купец потеребил бороду. - Вопрос, однако... Ну да ничего. Повал-то вишь какой аккуратный, лесорубы так не уложат. Вот ежели б в беспорядке, вроде как при буре, тогда да...
  - Его верно говори, хозяин, - встрял Илюшка. - Не пройти лошадь, ноги ломай совсем. Надо самим идти, однако.
  - Хы... - Полежаев покрутил головой. - Ну, может, так оно и придётся... Полторы версты в час одолеем по такому бурелому, как полагаешь, Степан Савельич?
  - Да за первый час-то одолеть можно. А вот целый день если идти...
  - Вана Ваныч! Смотри, смотри! Тама!
  Молчаливый Охчен, отошедший в сторону по малой нужде, вскочил на поваленный ствол лиственницы и тыкал рукой куда-то в сторону плеши. Весь вид его выражал крайнее возбуждение, что для всегда невозмутимого тунгуса было в общем-то весьма необычно.
  - Что там?! - все повскакали с мест. - Ох ты... - купец вновь осенил себя крестным знамением.
  Далеко на севере, где-то возле горизонта, мерцал огонёк. Цвет его менялся - фиолетовый, голубой... а теперь зелёный... а вот уже жёлтый... оранжевый... красный... а вот уже пошло в обратном порядке...
  - Степан, биноклю!
  Однако ссыльный уже и без команды торопливо извлекал прибор. Припав к окулярам, покрутил настройку резкости.
  - Чтоб я сдох...
  - Да дай же! - Полежаев почти силком вырвал бинокль из рук приказчика.
  В двадцатикратную оптику огонёк выглядел уже не точкой. Здоровенный, да что там - просто огромный драгоценный камень сиял-переливался посреди поваленного леса, словно призывая кого-то.
  - Так... - купчина отёр внезапно взмокший лоб дрожащей рукой. - Утра ждать не будем. Сейчас пойдём.
  - Сейчас?! Ночью?! - Голуб усиленно заморгал.
  - Да! - взъерошился Иван Иваныч. - Прямо сейчас! Да какая это ночь, разуй глаза, Степан Савельич! Только что газету читать нельзя! Охчен, ты остаёшься с лошадьми.
  - Моя тоже туда ходи! - возмутился тунгус. - Степа Савелыч пускай здеся сиди!
  - Охчен... - почуяв угрозу бунта, Полежаев сменил тон на задушевный. - Ну ты сам посуди, Степан Савельич человек учёный, ежели что, нам без его науки и не разобраться, может стать. И лошадей так оставить нельзя, а ну как волки зажрут, чего делать будем?
  - Моя тоже туда ходи! - отрезал Охчен. - Моя сё сказал!
  ...
  
  - Уф... это же смертоубийство какое-то... дай... отдышаться...
  Долговязый приказчик, отдуваясь, обессиленно сел на поваленный ствол. Не отвечая, Полежаев тяжело осел рядом. Илюшка тоже не заставил себя упрашивать.
  Действительно, путь через поваленный лес оказался настоящей пыткой. Тысячу раз похвалил себя Полежаев, что не велел тащить через этот завал лошадей. Правда, ветви с лиственниц и сосен здорово пообломало взрывной волной, иначе бы путь оказался вовсе непроходим. Однако и торчащих комлей с растопыренными корнями хватало для того, чтобы жизнь не казалась сахаром. Тем не менее упорство и труд, как известно, что хошь перетрут. До небесной драгоценности оставалось уже не более полуверсты, так что переливчатое сияние меж поваленных древесных стволов буквально било в глаза. Купец представил себе, какую сумму запросит за диковину, и зажмурился. Никель... ха! Это вам не никель, ребята... Пусть даже сто тысяч пудов никеля - разве сравнятся они с этаким-то дивом?
  Мысль, царапавшуюся на краю сознания, купчина старательно гнал обратно, в подвал. Потому как от такой мыслишки и ослабеть недолго. Бог Огды... а ну как прав тунгус?! Их шаманы отнюдь не такие тёмные дураки, какими представляют их в снобизме своём самоуверенные европейские учёные, затвердившие наизусть таблицу логарифмов и на этом основании возомнивших, что знают, как устроен мир. Ой, а вдруг не зря из поколения в поколение хранят ту легенду шаманы, насчёт Огды... Нет, не надо. Не сейчас. Драгоценный камень лежит там, в полуверсте отсюда. Громадный алмаз какой-нибудь, с необычными свойствами.
  - Встаём. Пошли! - подавая пример, Полежаев первым поднялся с поваленного бревна.
  И вновь маленький отряд пробирается через хаос переломанных ветвей и вывороченных корней. Вдобавок почва под ногами чавкала, пружинила как резиновая - где-то тут начиналось обширное болото.
  - Ого!
  Долговязый приказчик, присев на корточки, рассматривал небольшую вещицу, будто вплавившуюся в поваленный древесный ствол. Штуковина, размером с небольшой портсигар, выглядела необычно, будто какая-то деталь неведомого механизма, или прибора, оплывшая от жара в кузнечном горне. Не металл, и не камень вроде... чёрт его знает, что такое...
  - Тёплый, однако, - Илюшка потрогал штуковину. Помедлив, достал нож и попробовал ковырнуть. Находка подалась неожиданно легко, и с первого взгляда стало ясно, отчего - древесина в выемке обуглилась дочерна, не держала.
  - И в самом деле тёплая, - Голуб покатал штуковину на ладони. - Должна была уже давно остыть, по идее. А вот не остыла.
  - Ты вот что, Степан Савельич, - тряхнул бородой купец, - спрячь эту штуку в свой "сидор" покуда. Вернёмся на факторию, разберём что к чему. А сейчас не время. Идём!
  Сияние впереди обрело почти осязаемую силу. Шаг... ещё шаг... и ещё шаг... и ещё...
  - Оооо!
  Общий вздох вырвался из трёх измученных людей. В ямине, совсем неглубокой - на четверть аршина, не больше - лежала огромная продолговатая жемчужина, переливающаяся на все цвета радуги нестерпимо ярко, так, что было больно смотреть. Длина чуда была с аршин, в поперечнике и того меньше.
  Первым от ступора отошёл долговязый приказчик. Осторожно шагнул ближе, и небесное диво, словно почувствовав, пригасило своё сияние. Помедлив, Голуб осторожно приложил руку к гладкому боку "жемчужины", сияние тотчас угасло вовсе, только по поверхности бежали огненные знаки, складываясь в строчки.
  - Тёплая...
  Степан Савельич попробовал качнуть находку. Раз, другой, сильнее и сильнее.
  - Странно... лёгкая... лёгкая и тяжёлая одновременно... Как такое вообще может быть?!
  - Вот это дааа... - купец сглотнул. - Вот это находка...
  Он встрепенулся.
  - Давайте-ка, ребятушки, большой мешок.
  - Нельзя брать! - глаза тунгуса вновь засверкали. - Бог Огды потерял! Худо будет!
  - Помолчи, Илюшка, - сморщился Полежаев. - Худо так худо, с богом не поспоришь. Коли потребует отдать - отдадим, куда денемся. Коли захочет покарать - покарает. Гляди, оно же в болотину уже наполовину ушло. Не вытащим сейчас, засосёт!
  Уверенный тон хозяина сбил тунгуса с толку, он заморгал.
  - А ну, помогай!
  В шесть рук "жемчужину" вызволили из воронки, наполненной ржавой болотной водой, и кое-как запихнули в мешок. Степан Савельич не соврал - находка оказалась не только тёплой, но и тяжёлой, и лёгкой одновременно. То есть если держать на руках, пуда четыре, не больше. А если попробовать двигать - не меньше тонны. Вдобавок находка категорически сопротивлялась переворачиванию, словно поплавок на воде.
  - Что думаешь, Степан Савельич?
  - Несоответствие инертной массы и гравитационной... наука таких аналогов не знает...
  Купец крякнул. Вот что значит учёный человек, всегда слова нужные найдёт. Сам Иван Иваныч мог сказать только разве что "охренеть"... ну и прочие такие подобные научные выражения. А вон Илюшка с Охченом так и вовсе - "ооооо!!!"
  - Так... - купец оглянулся. - Жердину надо... Вот эта, что валяется, подойдёт. Охчен, Илюшка, рубите!
  Очистить от веток тонкий стволик берёзки для умелых таёжников - дело пары минут, не больше.
  - Готово, Вана Ваныч!
  - Хорошо, хорошо... Вяжем находку. Ну как волка добытого, чего непонятно?
  - Сё понятно!
  - Погоди-ка... - Полежаев критически оглядел долговязого приказчика. - Сделаем так. Привязывай-ка её, ребята, поближе к комлю... да, вот здесь. Мы трое примерно одного роста, ну и возьмём на себя комель. А Степан Савельич, по росту его, за верхушку возьмётся, сзади замыкающим. Так-то груз на всех равномерно ляжет, и толкаться боками не придётся, и руки не оттянем.
  Возражений толковому распоряжению, как и следовало ожидать, не последовало.
  - А ну, взяли! Пошли, ребята. Ровно ступаем, находку не ронять!
  - Пять вёрст назад топать... - приказчик отёр со лба пот.
  - Да дойдём, дойдём! Как же иначе?
  ...
  
  Лошади то и дело всхрапывали, косясь на мешок, притачанный к паре жердин, однако ношу свою тащили исправно. Животные успели отдохнуть за ночь, чего никак нельзя было сказать о людях. Волна лихорадочного возбуждения, связанного с невероятной тайной, понемногу улегалась, на смену приходила, наваливалась медведем адская усталость. Право, если бы не необходимость то и дело уклоняться от веток, норовящих стащить шляпу с накомарником, Иван Иванович, пожалуй, заснул бы на ходу да и вывалился из седла.
  Кремнистые откосы сменила чавкающая болотистая марь - хребёт-чувал остался позади. Вообще-то тропа была проложена здесь не зря - ибо шла по водоразделу местных ручейков и речушек, то есть по самым сухим местам. По относительно сухим. Поскольку справа-слева болотина становилась вовсе непроходимой для верхоконного, по крайней мере, до середины июля. И то, если не зарядят дожди...
  - Степан Савельич, ты чего всё время ёрзаешь?
  - Да пёс его знает... - приказчик то и дело двигал плечами. - Спина зачесалась чего-то...
  - Потница, должно. Упрели мы неслабо, чай.
  - Может, и потница... - Голуб покосился на свой "сидор", притороченный сейчас к луке седла.
  - Ничего, Степан Савельич, потерпи... Вот вернёмся, баньку натопим... самовар поставим, водочку разольём...
  Во, гляди-ка, воспрял народишко, удовлетворённо подумал Иван Иваныч, наблюдая за спутниками. Ничто так не бодрит в походе, как близость его конца. Банька, да с самоваром, да с водочкой - тут и мёртвый запляшет...
  Долгий летний день медленно, но верно клонился к закату. То тут, то там в ветвях пересвистывались пичуги, подавали свой голос бурундуки, где-то долбил дятел - вчерашний ужас понемногу отходил, забывался, и жизнь брала своё.
  - Илюша, глянь-ка, ладно ли всё? - Полежаев кивнул на замотанную в мешковину находку.
  Тунгус, поравнявшись с поклажей, осторожно отогнул край рогожи.
  - Всё ладно.
  Ой, да не всё тут ладно, подумал Полежаев. С утра как воды в рот набрали тунгусы. Ну Охчен, допустим, и так-то не шибко болтлив был, однако Илюшка... Ой, что-то замыслили азиаты, смятенно размышлял купец, исподволь разглядывая лица своих людей. Да разве поймёшь... глаза как щели, лица как сковороды... Иван Иваныч придержал коня.
  - Езжай-ка вперёд, Илюшка. И ты, Охчен, за ним. Степан Савельич, ты третьим.
  - Чего боисся, хозяин? - глаза в прищуренных смотровых щелях век блеснули.
  - Боюсь, потеряете находку, на ходу заснув! - рыкнул купчина, - Езжай давай!
  Помедлив, тунгус хлестнул лошадёнку, уходя вперёд. Полежаев вдруг осознал, что сжимает в потной ладони рукоять "маузера", упрятанного за пазухой. М-да-с... вот только такого нам ещё тут и не хватает, до кучи...
  Где-то впереди призывно замычала корова, и лошади, почуяв близость жилья, прибавили прыти. Длинные жерди изгибались, пружинили на ходу, небесное чудо своей невесомой массой то и дело норовило сбить животных с размеренного шага, едва не опрокидывая на поворотах. Тучи гнуса, поднятые из болотины, назойливо лезли во все дырки, донимая животных. Однако, скорей бы уже дойти, что ли... это ж надо, как руки-то изъели, гнусь ненасытная, надо было перчатки захватить из дому, что ли... хорошо накомарник не прорвался нигде, а то бы и борода не помогла...
  - Ох, как чешется, мочи нет! - долговязый приказчик, извернувшись на ходу, пытался почесать спину.
  - Да сейчас, сейчас, потерпи уже, Степан Савельич. Уже пришли почитай!
  Словно в подтверждение сказанного, тропа расширилась, ещё сотня шагов, и открылся вид на строения. Жеребец под Полежаевым призывно заржал, с фактории ему ответила кобыла.
  - Слава те господи! Добрались!
  ...
  
  Верёвки и мешковина, сваленные в углу, являли собой разительный контраст с неземным дивом... как и вся обстановка избы, впрочем. Всё население фактории сгрудилось вокруг находки.
  Небесная "жемчужина" лежала на полу, опираясь на плоское основание. От прежнего неистового сияния, виденного прошлой ночью, остались только какие-то неспешно мигающие огоньки да пробегающие в молочно-белой толще цепочки символов, никому неведомых.
  - Вот, Варя...
  - Ой... - Варвара Кузьминишна, вытянув шею и закусив губу, точно любопытная девчонка-малолетка, рассматривала сокровище. - Чего это, Ваня?
  - Хы... кто бы знал... - хмыкнул Полежаев.
  Помедлив, он подошёл вплотную. Осторожно тронул чудо-юдо пальцем, затем всей ладонью. Огоньки замигали чаще, поплясали и вернулись к прежнему медленному ритму.
  - А ну-ка, Илюшка, попробуй ты! - оглянулся купец. - Ежели бог Огды к вам прибыл, так, может, это как раз твоему народцу и подарок.
  Но и на приближение тунгуса диковина отреагировала аналогично. То же повторилось с Охченом и Голубом.
  - Ладно... давай-ка баньку нам наладь, а там думать будем, чего делать, - вздохнул купчина.
  В этот момент Варвара прикоснулась к находке. Результат вышел потрясающим. Диковина издала долгий мелодичный звук, огоньки заплясали как укушенные, и на поверхности "жемчужины" засветились отпечатки ладоней. Ну да, вот именно, натуральные отпечатки - как будто кто-то окунул ладошки в зелёную светящуюся краску да и приложил к чудо-юду.
  Ойкнув ещё раз, женщина зачарованно потянулась к следам и медленно, будто во сне, положила руки поверх светящихся следов. Аккуратно, палец в палец.
  Диковина издала новый мелодичный звук, символы побежали пуще прежнего, огоньки так и замельтешили.
  - Варя... Варя, отойди от греха... - Полежаев попытался было оттащить супругу, мало ли чего, однако ноги словно приросли к полу. Все прочие присутствующие, судя по одеревенелым позам и лицам, испытывали сходные ощущения.
  Опять мелодичный звук, и мутно-белая пелена вдруг протаяла, стала прозрачной.
  - Ох ты, господи...
  "Жемчужина" лопнула посередине, вдоль, края втянулись, словно вода. И вконец ошарашенным людям предстала картина - младенец, совершенно голенький, спящий на выстланном мягкой губкой ложе. Как колыбель, пронеслась в голове у Полежаева смятенная мысль... ба... да ведь и впрямь колыбель! И младенец в люльке... какой необычный разрез глаз... а так и нос, и губки вон розовые, и тёмные кудряшки отросли...... что-то тут не так... что не так?!
  - Ой-ой-ой... - Варвара указала пальцем, и Иван Иваныч осознал наконец, что именно тут не так. Ибо ноги младенчика вместо ступней с пальчиками венчали маленькие аккуратные копытца, на длинных бабках - ну точь-в-точь как у жеребят.
  Девочка - а судя по складке на лобке и отсутствию торчащих деталей, это была явно девочка - вдруг почмокала губками, распахнула глаза, обвела ими окружающих и заревела оглушительным рёвом, охватывающим, наверное, не менее трёх октав.
  - Ну-ну-ну... - Варвара подхватила малышку, прижала к себе. - Ну что ты, маленькая... не плачь, никто тебя не обидит... ну-ну-ну...
  Странно, но успокаивающее воркование подействовало. Малышка перестала орать, только всхлипывала по инерции, да обводила глазёнками собравшихся. И ещё прядала аккуратными ушками, совсем было человечьими, вот разве что заострёнными кверху.
  - Она голодная... Ваня, она же голодная! - всполошилась женщина.
  - Как... знаешь? - обрёл наконец дар речи Полежаев.
  - По пузику, как же ещё!
  Варвара Кузьминишна обвела всех строгим взором хозяйки.
  - Так... мужики, все вон из избы! Выметайтесь, живо! Сейчас, моя маленькая... сейчас мы тебе молочка тёпленького... Иван, где у нас детские соски были? Ага, вижу... Да уйдёте ли вы уже наконец?!
  ...
  
  Полежаев сидел на крыльце, бессмысленно таращась на закат, вновь горевший на западе - знатный закат, на полнеба... похоже, ненастье надвигается... даже гнус утих, не звенит, поди ж ты...
  Ни одной связной мысли не находилось в голове. Только тонкий звон в ушах, и всё вертелись какие-то дурацкие обрывки. Вот так, значит... вот, значит, как...
  Негромко бухнула дверь - совсем негромко, осторожно. Рядом на ступеньки опустилась Варвара Кузьминишна.
  - Заснула...
  Женщина показала бутылочку с надетой на горлышко соской. На дне плескалось совсем чуть-чуть молока.
  - Четвертинку почитай высосала наша Бяшка. [в царской России штоф составлял 1,22л., соответственно четвертинка 0,305л. Прим авт.]
  Иван Иваныч помолчал.
  - Отчего ты зовёшь её Бяшкой?
  - Ну... - Варвара не сразу нашлась с ответом. - Вот как-то пришло в голову, и всё. Копытца потому что... наверное.
  - А вот Илюха утверждает, якобы она бог Огды.
  И вновь они замолчали. Большое, как известно, видится на расстоянии. Только сейчас до людей начал доходить масштаб свершившегося.
  - А может, и так... - Варвара поёжилась. - Дочка она, этого Огды. Сиротка.
  Иван Иваныч изучающе смотрел на лицо жены.
  - Ты думаешь... они погибли?
  Пауза.
  - А ты полагаешь, нет?
  И вновь Полежаев не нашёл, что сказать. В самом деле, если подумать-то... шарахнуло так, что на десятки вёрст тайгу положило...
  - Люлька-то, вишь, какая мудрёная, - заговорила Варвара. - Специальная, стало быть. Она и оборонила малышку от гибели... после того, как мать её наружу выкинула, из горящей колесницы небесной... ну, или чего там было-то...
  Женщина поджала губы.
  - По крайности, я бы на её месте поступила именно так.
  Теперь Полежаев рассматривал лицо жены так внимательно, будто видел впервые. Вот оно... вот она тебе и разгадка. А ещё говорят, баба дура не потому, что дура, а потому, что баба. Всем бы таким дурам быть, так и умных не надобно. Баба истину сердцем чует.
  - А не вредно ей... ну... молоко-то коровье? - ляпнул он первое, что взбрело на ум.
  В глазах жены мелькнул испуг.
  - Ну чего ты такое говоришь, Ваня... кому от свежего-то молока поплохеть может?
  Она судорожно вздохнула.
  - Я надеюсь, что всё обойдётся.
  Полежаев осторожно обнял жену.
  - Ладно... утро вечера мудренее. Пойду-ка я в баньку. Пропотели, изгваздались в дороге.
  - Конечно иди, чего! Вон Илюшка с Охченом уже там, небось.
  Из-за угла вывернулся долговязый Голуб.
  - Варвара Кузьминишна, у тебя где-то мазь на медвежьем жире была вроде?
  - Чего, обтёрся верхом-то? - Варвара встала.
  - Да не... не то. Во, глянь, чего у меня со спиной.
  Приказчик задрал рубаху. На спине, меж лопаток, багровело обширное расплывчатое пятно, едва розовое к краю, в середине же приобретшее цвет пролежня.
  - Ни хрена себе... - пробормотал Полежаев.
  - То-то и оно, - Голуб помолчал. - Не пойду-ка я в баню, пожалуй. Чего-то подташнивает меня. Отлежусь до завтра. Так ты мазь-то поищи, Варвара Кузьминишна.
  ...
  
  
  

Intermezzo

  
  - Итак, корабль взорвался. Или есть иные мнения?
  Пауза.
  - Корабль действительно взорвался, Деус, но это не значит...
  - Это значит, что два стажёра-планетога, выпущенные в рейс для заключительной дипломной работы, погибли. Что скажут спасатели?
  - Гипер-маяк ни один не сработал. Служба не пропустила бы сигнал, можно не сомневаться.
  - А маячки местного поиска? Электромагнитные диапазоны?
  - Также ничего. Правда, спасательный гиперлёт прибыл не мгновенно, лишь спустя несколько местных суток... суток той планетки, имеется в виду. Однако местность, над которой корабль взорвался, практически необитаема. Трудно даже представить до какой степени, никакие наши заповедники даже в сравнение не идут. В любом случае версия, что аборигены смогли бы до нашего прибытия найти и отключить маяки, неправдоподобна.
  Пауза.
  - А как так получилось, что в экипаже оказался младенец?
  Пауза.
  - Это новорожденная девочка... Правила не запрещают брать на борт гиперлётов детей грудного возраста, нуждающихся в материнском молоке.
  - Замечательно, - тон высокого руководства суров и бескомпромиссен. - Значит, в числе наказуемых обязаны оказаться и составители инструкции!
  Пауза.
  - Взрыв стандартного гиперлёта класса "зе"... я уже и не помню, когда последний раз случалось подобное ЧП? Если вообще случалось... Короче, дальнейшие разговоры с вами, коллеги, будут проводить уже следственные органы. Со мной, впрочем, тоже. Все свободны!
  ...
  

  Глава 2

  
  
  - Симпатичная планетка, правда?
  - Нуу... издали они все симпатичные. Воды, по-моему, тут чересчур.
  Странные голоса перекатывались, ворковали в голове. Ни одного знакомого слова, поди ж ты... вот только отчего-то Иван Иваныч всё понимал.
  - Да, воды многовато... А это что? Ого! Да это никак полярные льды?!
  - И не просто сезонные льды, а вековые ледниковые панцири. А ты говоришь - "симпатичная"...
  - Не разглядела, каюсь. Беру свои слова обратно. Ужасная и противная планета.
  Смех. Странный, переливчатый горловой смех, который человеку и воспроизвести-то невозможно.
  - А без крайностей никак?
  Полежаев проснулся, как от удара. В избе было жарко и душно - натопленная печь буквально источала тепло. За окошком полыхали мертвящим голубым светом молнии, гром перекатывался из края в край окоёма, и всё это покрывал неумолчный шум ночного дождя.
  - Ну-ну-ну... не бойся ничего, маленькая... это просто гром гремит, дождик шумит... баю-баюшки-баю, колобка тебе даю...
  Варвара, в одной сорочке, простоволосая, баюкала малышку, держа на руках. Возвращаться в колыбель найдёныш желанием не горела. Завернуть себя в пелёнки девочка также не дала, поднимая отчаянный рёв при малейшей попытке стеснить её свободу. А вот на руках, укрытая пуховым оренбургским платком, вела себя на удивление тихо.
  - Баю-баюшки-баю, сидит котик на краю... ау-а... ау-а... спи, малышка, баю-бай, глазки крепко закрывай...
  Осторожно выпростав ноги из-под лёгкого хлопчатобумажного покрывала - спать под тёплым одеялом в жарко натопленной избе не было никакой возможности - купец двинулся к выходу, стараясь не шуметь. Навалившись плечом, отжал дверь, так же бесшумно закрыл за собой. Миновав сени, вышел на крыльцо. Ночной ливень бушевал вовсю, с козырька потоком стекала вода, брызги летели на ступеньки. Поёжившись от сырой прохлады, Полежаев распустил гашник, прямо с крыльца справил малую нужду. Подышав ещё малость свежим воздухом, вернулся в дом.
  - Уснула... - Варвара сидела возле звёздной люльки, так и оставшейся раскрытой настежь. Тусклый свет негасимой лампады, горевшей перед иконостасом, освещал её лицо с одной стороны, вспышки молний, то и дело полыхавших за окном, с другой. Странной и незнакомой показалась Полежаеву супруга. Странной, таинственной и манящей... будто и не жена много лет она ему, а некая пришелица со звёзд.
  - Варя...
  - М?
  - Давно я не видал у тебя такого счастливого лица.
  Женщина улыбнулась.
  - А я, Ваня, впервые себя счастливой и чувствую. С тех пор, как схоронили мы нашу Дарёнку. Добр ты был ко мне, грех худое слово молвить. А не было счастья. Терпение только.
  Молния полыхнула в очередной раз, и в свете её полыхнули огнём глаза женщины.
  - Не отдам я её, Ваня. Только через мой труп.
  - Но...
  - Я сказала.
  Иван Иваныч поёжился. Он уже достаточно изучил за годы совместной жизни свою супругу, и когда она начинала говорить таким вот тоном... значит, точно - только через труп.
  - И ты никому ничего не скажешь, - она подалась к нему. - Понял ли?
  - Шила в мешке не утаить, - неуверенно возразил купец. - Узнают.
  - А это смотря какой мешок, Ваня. Надо сделать так, чтобы не узнали. Думай.
  Малышка, заботливо укрытая тонкой пуховой шалью, завозилась, зачмокала, смешно шевеля губками. Иван Иваныч смотрел на нежное личико, на длинные, нечеловечески длинные чёрные ресницы, и что-то в душе ворочалось, вызревало...
  - Ладно, Варя, - он улыбнулся. - Что-нибудь придумаем.
  ...
  
  Дождь барабанил по крыше монотонно и уныло, будто осенний. Да, здесь, на Тунгуске, такое случается нередко - в разгар лета вдруг надвинется откуда-то с Ледовитого океана холодная хмарь и мытарит душу день, два, три... Напоминает о скоротечности счастливых денёчков и, по большому счёту, всей жисть-жестянки.
  - Ну ты чего, Степан Савельич? Совсем чего-то занедужил, я погляжу...
  - Кха... кха... совсемей некуда...
  Приказчик лежал в своей половине, за стенкой которой размещалась присутственная фактории - с прилавком, весами, мерными аршинами и прочим купеческим инвентарём, необходимым для торговли. Вид у него был весьма неважный - бледное, мучнистое лицо, синеватые губы... Лежал Степан Савельич лицом вниз, рядом с постелью стоял американский эмалированный таз - больного то и дело одолевали рвотные позывы.
  - Мазь-то помогла маленько? - не зная, чем утешить занедужившего, Иван Иваныч ляпнул первое, что пришло в голову.
  - Кха... какой помогла... во, глянь... - приказчик задрал рубаху, двигаясь с явным трудом. - На спине лежать невозможно...
  Действительно, вид открылся ужасающий. За ночь центральная часть пятна вспухла и, по всему видать, готовилась превратиться в громадную язву, словно от глубокого ожога кипящим маслом.
  - Хозяин, - на пороге возник Илюшка. - Беда, однако. Ласточка помирай совсем.
  Полежаев тяжело вздохнул.
  - Ладно... Ты полежи покуда, Степан Савельич. Сейчас я разберусь, чего там стряслось, и вернёмся к разговору. Должно, тебя в Красноярск отправлять придётся, а не то в Новосибирск.
  Приказчик скривился.
  - Чего там... скажи ещё - в Санкт-Петербург...
  В конюшне терпко пахло лошадиным потом, кожаной сбруей и навозом. Ласточка лежала в своём деннике на боку, трудно дыша, и смотрела на вошедших людей полными горя глазами. Открытый бок - тот, которым больное животное старательно поворачивалось кверху - выглядел, точно после ожога кипящим маслом. Полежаев и тунгус переглянулись.
  - Ведь это от той штуковины беда-то, Илюшка. Гляди-ка - вот тут висел "сидор", куда Степан Савельич находку-то упрятал. Вот, аккурат напротив места, где он висел, и ожог.
  Илюшка побледнел.
  - Моя-твоя тогда тоже штучка руками хватай! Проклятие Огды!
  Полежаев в испуге вскинул к лицу ладони, принялся разглядывать. Да нет... вроде ничего незаметно...
  - Наверное, оно не вдруг действует, то проклятие-то. Коли едва коснулся, так и ничего. Степан Савельич же сколько часов, почитай, на горбе свой "сидор" тащил, покуда из завала выбрались. И Ласточка всю остатнюю дорогу. Ну вот и...
  Лошадь тихо, жалобно застонала.
  - Ладно... - Иван Иваныч тяжело вздохнул. - Придётся пристрелить нашу Ласточку. Чего зря мучить животину...
  - Придётся, - раздался позади голос Охчена. - Твоя тоже, однако.
  Купец обернулся. Второй тунгус стоял в проходе, держа "трёхлинейку" уверенно и небрежно, как и положено опытному таёжному охотнику. Чёрный зрачок винтовочного дула гипнотически смотрел Полежаеву прямо в лицо.
  - Это за что ж так, Охчен?
  - Ты купес. Купес денги всё продаст, однако. Маленькая Огды тоже. Мучить будут, железка колоть.
  Лицо купчины отвердело.
  - А коли побожусь, что не продам?
  - Твоя обмани. Купес потому что.
  - Меня тоже пристрелишь, Охчен?
  Варвара, возникшая в конюшне неслышно и незаметно, держала в обеих руках мужнин "маузер" - левая кисть на запястье правой, указательный палец на спусковом крючке.
  - Опусти винтовку, Охчен. Поговорить надо.
  Тунгус заколебался. Попробовать резко развернуться если - так не успеть, шальная баба пальнёт первой. Да тут обоих с Илюшкой и повалит, пожалуй - видал уже Охчен, как стреляет эта дьявольская машинка. Десять пуль одна за другой, и затвор передёргивать не надо.
  - Так с чего ты решил, что продаст Иван Иваныч нашу Бяшу?
  Глаза тунгуса сверкнули.
  - Руски купес все такой. Может быть добрый человек, хороши человек, да. Как золото увидал - сё, нету человек. Волк два нога остаётся. Кто слабый - один червонес хватай, кто шибко сильный - много червонес. Когда много-много червонес, селый куча, руски не устоит никто.
  - А теперь послушай, чего я скажу, Охчен, - заговорила Варвара звенящим, как струна голосом. - Бяшу я никому не отдам. Ни вам, неумытым, ни учёным из Петербурга - никому в целом свете, понятно?!
  Пауза.
  - Ну, допустим, улучите вы время, подстережёте Иван Иваныча, да и меня пристрелите. А что дальше? Вы же, неумытые, Бяшку-то не сохраните! Помрёт же она у вас, дураков! Вы ж неженатые оба покуда! А ежели б и нашли, приспособили для такого дела какую вашу тунгуску - так всё равно шила в мешке не утаить! Молва пойдёт по тайге, и всё, пиши пропало! Эх, и дурни же вы...
  Страстная речь Варвары Кузьминишны возымела действие - Охчен опустил винтовку дулом вниз, Илюшка и вовсе стоял потупившись.
  - Чего твоя-моя сё "бяшка" да "бяшка"... Огды, однако!
  - Ну для вас, может, и Огды, - женщина чуть улыбнулась. - А для меня Бяша. Покуда не вырастет, по крайности. А там уж, как сама захочет зваться.
  Пауза.
  - А за Иван Иваныча не беспокойтесь, - тоном ниже сказала Варвара. - Не продаст он. Уж я о том позабочусь.
  Пауза.
  - А вот вам... вам-то самим верить можно? А ну как сболтнёте где? Чего я, не знаю вашего брата - чуть водки выпил, и пошёл языком чесать...
  Тунгусы удивлённо переглянулись. Действительно, проблема оборачивалась обратной стороной.
  - Моя - могила! - Илюшка перекрестился. Подумав, перекрестился ещё раз, для надёжности.
  - Мой будет молчать, как тайга, - Охчен разрядил винтовку. - Вана Ваныч, твоя моя не сердиса. Хороши ты человек, однако Огды важнее.
  - Ладно... - Полежаев чуть улыбнулся. - Проехали.
  ...
  
  Ликующее летнее солнце заливало окрестности потоками яркого огня, в каждой капельке искрился, переливался крохотный алмазик. Непогода оставила наконец Ванавару в покое, возвратив под законную власть короткого, но жаркого лета.
  Полежаев глубоко вдохнул напоённый пряными таёжными ароматами воздух. Вот уже двенадцать лет он на этой фактории. Ей и название-то дали таёжные тунгусы, по-русски едва лопочущие, по именам хозяина да хозяйки - "Ваня-Варя". Вообще-то основал сию факторию отец, тоже Иван Иваныч и тоже, разумеется, Полежаев. Только сам тут не жил, а сразу почти поставил хозяйствовать сына - вот как женил, так и поставил. Варя тогда ведь ещё совсем девчонкой была, шестнадцать годков, а не побоялась за ним в глухую тайгу ехать... И вопросы с завозом отец решал только первый год, а там и эту ношу переложил на сыновьи плечи. Свёл с нужными людьми да и в сторону отвалил. И правильно сделал, кстати. Потому как навидался Полежаев таких акционерных обществ, "Пупкин и сын", где сынок вместо приказчика у папаши. А как не станет Пупкина-старшего, так всё акционерное общество коту под хвост. Потому как одно дело приказчик в лавке, и совсем другое - полновластный хозяин, перед самим собой ответственный... Вот Степан Савельич куда как не глуп, а потянул бы разве всё дело?
  При мысли о приказчике купец помрачнел. М-да-с... крепко достала болячка Степана Савельича. Надо навестить его прямо сейчас, что ли, добрым словом поддержать и вообще...
  В половине Голуба пахло тленом. Тот, у кого на глазах умирал человек, запомнит этот запах смерти, и ни с чем не спутает.
  - Привет, Степан Савельич, - негромко поздоровался вошедший.
  Приказчик повёл мутными глазами на звук. Лежал он по-прежнему на животе, дышал тяжело, с хрипом. Чудовищный ожог на спине не только не заживал - язва уже проникла до хребта.
  - Помираю... я... Иван...
  - Ну-ну, пОлно...
  - Слушай... раз... говорю... пока... могу ещё...
  Пауза.
  - Где... та штуковина... чёртова?
  - Охчен закопал.
  - Ему... ничего?
  - Так осторожничали мы, Степан Савельич. "Сидор" твой как есть на длинном шесте подцепили, донесли до ямы, руками не касаясь.
  - А... ну тогда... хорошо...
  Больной сделал позыв к рвоте.
  - Вот... желудок... пустой... а тошнит...
  Пауза.
  - Сказать... тебе... чего... там случилось?
  - Ну? - уточнять, где именно "там" и что конкретно случилось, Полежаев не стал. И так всё понятно.
  - Летел... небесный корабль... через космос... в пустоте безвоздушной... с Марса, там... говорят... тоже живут...
  Голуб вновь взял паузу, восстанавливая дыхание.
  - Прилетели... они... сюда... и сесть решили...
  - Хм... - Иван Иваныч потеребил бороду. - Зачем же сюда-то? Сели б где-нито возле Санкт-Петербурга, или Парижа какого...
  - А может... им не надо... чтобы видели. Тайная миссия...
  Новый позыв рвоты прервал бредовую речь.
  - Прилетели... они... значит... садиться надумали... и тут - авария... котёл взорвался... или что там... у них...
  - Ничего себе "котёл"! - Полежаев хмыкнул, крутанул головой. - Тайгу окрест на двадцать вёрст, почитай, как сдуло...
  - Так... это же... не пароход... небесный корабль...
  Пауза. Теперь Иван Иваныч слушал очень и очень внимательно. А что? Вполне даже правдоподобно. Умным людям, случается, в бреду предсмертном снисходит откровение свыше.
  - Ну вот... там... наверное... какие-нибудь шлюпки... были... или что навроде кругов спасательных... как... на пароходе... по бортам... Взрослые... все погибли... команда вся... а малышка... спала в этой капсуле... чтобы... родителям не мешать... под ногами...
  Полежаев всё теребил и теребил бороду - так, что того гляди, клочья полетят. Очень, очень даже правдоподобно. Впрочем, Варина версия тоже вполне себе...
  - Э-эй! Дома еся кто? - раздался с улицы расхлябанный мужской голос.
  Купец вздохнул.
  - Ты погоди, Степан Савельич. Это Миргачен, похоже, припёрся. Сейчас мы с ним порешаем делишки-то, и разговор продолжим. Молочка тебе принести? Я Варваре накажу.
  - Не надо... не принимает... нутро... вода... вон есть... иди уже, Иван...
  Во дворе фактории стояли с полдюжины вьючных оленей, нагруженных какой-то рухлядью. Из поклажи двух олешков высовывались побуревшие от времени мамонтовые бивни.
  - Здоров, Вана Ваныч!
  - Здоров, Миргачен. Ты потише ори-то, у нас тут несчастье. Степан Савельич заболел сильно.
  - Ну? - тунгус поцокал языком. - Ай-ай-ай, однако плохо. А я вот товар привёз, как обещал.
  Купец чуть поморщился. Вообще-то среди тунгусов это почитается очень неприличным, вот так вот с ходу делать свой бизнес. Тем более узнав о болезни знакомого, легко так пропустить меж ушей... Не англичане, чай. Не американцы.
  - Илюшка! А Илюшка! Помоги Миргачену разгрузиться-то!
  - Ва, бойе! - расплылся в улыбке гость, завидев соплеменника. - Здоров!
  И они залопотали по-своему, по-тунгусски. Купец вздохнул. Грешно вообще-то хаять человека, но против правды не попрёшь - мутный человечишка Миргачен. Хитрый, двуличный, а уж водку до чего любит - маму родную за водку отдаст... И болтлив, что твоя сорока. Сильно ненадёжный человечек.
  И в этот момент в хозяйском доме громко, как водится - на все три октавы заревела Бяшка. Ох, как неудачно, ой, как скверно...
  - Это чего это?! - изумился Миргачен.
  - Да вот Варваре на крыльцо подкидыша подложили, - ляпнул Полежаев первое, что пришло на язык. И откуда что берётся? - Ну вот, теперь нянькается.
  - Подкидыша? - тунгус недоверчиво поцокал языком. - Вай-вай...
  - О-ой... оооой... - донёсся из половины приказчика протяжный стон. Прервав беседу с гостем, Иван Иваныч кинулся туда.
  Голуб хрипел, валяясь на полу на боку, изгибаясь так и сяк. Агония, похоже, смятенно подумал Полежаев, вот ещё несчастье...
  - Илюшка! Охчен!
  Перебежать двор фактории - дело полуминуты, и вот уже всё мужское население крохотного селения сгрудилось вокруг умирающего. Впрочем, это ему уже помочь не могло ничем. В последний раз дёрнувшись, Голуб затих.
  - Помер, однако, - горестно констатировал Илюшка, жалостливо моргая. - Худо, ой-ой!
  Однако погоревать по свежеусопшему не удалось.
  - Куда тебя чёрт несёт! - раздался со двора возмущённый крик Варвары Кузьминишны. Оставив покойного, Полежаев кинулся на звук.
  Миргачен, очевидно, без стука впёршийся в хозяйскую избу, с целью удовлетворения дикарского любопытства - какой-такой подкидыш тут завёлся на фактории - выкатился вон с таким видом, будто за ним гнался медведь.
  - Тама... тама...
  - Чего "тама"? - раздражённо прикрикнул купец.
  - Чёрт тама! - сейчас глаза тунгуса были круглее, чем у совы.
  - Да ой! - насмешливо хмыкнул Полежаев. - Большой?
  - Маленьки! Копыта - во, однако!
  - Это ж сколько ты водки с утра выжрал, Миргачен? - издевался купчина.
  - Моя нету водки! Моя не пил, однако!
  - Ну, пошли, поглядим на чёрта, - приглашающе повёл рукой Иван Иваныч. - А вдруг я чего недоглядел?
  Поколебавшись пару секунд, посетитель шагнул в сени, затем в избу. Маленькая, как обычно, баюкалась на ручках у Варвары, слегка прикрытая оренбургским платком. Орать Бяшка перестала - уже привычно затихала на руках.
  - Ну? Где чёрт-то? - Полежаев неприметно сунул руку в шкаф, где в кожаной кобуре висел "маузер". - Младенца с чёртом спутал?
  - Во! - тунгус таращился во все глаза. - Копыта ой-ой! Неуж не видишь, Вана Ваныч?!
  Вместо ответа купец сунул ствол пистолета в бок гостю и нажал на спуск. Выстрел бахнул не особо громко - очевидно, весь заряд ушёл в нутро. Миргачен рухнул как подкошенный. Бяша снова заревела.
  На пороге уже стояли оба работника.
  - Значит, так... - Полежаев говорил теперь отрывисто, жёстко. - Степана похороним тут, на фактории. С могилкой и крестом, как полагается. Этого, - тычок в сторону убитого, - придётся увезти и схоронить в болотине, чтоб никто не нашёл. Вы и увезёте. Прямо сейчас. Оленей разогнать, груз не трогать. Здесь он не был, не приходил.
  - Так говори, - кивнул головой Охчен. - Сё так. Однако Огды здеся больше нельзя. Много народу ходи. Шило мешке.
  Полежаев глубоко вздохнул. Бяша уже вновь затихала, убаюкиваемая Варварой Кузьминишной.
  - Твоя правда, Охчен. Придётся нам восстанавливать заимку... нет, новую рубить придётся. В самой глухомани. Для надёжности.
  - Как тода торговля, Вана Ваныч? - подал голос Илюшка.
  Купец сморщился.
  - Ну что теперь... От отца у меня, царствие ему небесное, не так уж густо осталось, но всё же восемь тысяч червонцев... Своя кубышка тоже не пустая. Проживём. Дальше будет видно.
  Он обвёл присутствующих глазами.
  - Мы же теперь, божьею волею, вроде как хранителями к ней приставлены. Так получается. О том и думать прежде всех прочих дел должны.
  Пауза.
  - Так, Вана Ваныч, - кивнул молчаливый Охчен. - Илюшка, бери за ноги, однако...
  ...
  

  Глава 3

  
  
  -... Пусть папа меня моет! Я хочу!
  - А меня, значит, не хочешь? Не доверяешь, а, Бяша? - Варвара Кузьминишна, как никогда похожая сейчас на сказочную русалку - совершенно голая же и волосы распущены до ягодиц - разводила кипяток в массивном деревянном ушате, подливая дымящуюся жидкость из ковша и то и дело пробуя воду пальцем.
  - Даа... ты всегда меня моешь, а папа не всегда! Я хочу сейчас!
  - Ладно-ладно, папа так папа... Отец, слышал?
  - Польщён доверием! - Иван Иваныч вовсю размахивал веником на полке. - Сейчас, Бяшенька, сейчас мы тебя сделаем чистой-чистой... как линзу в подзорной трубе!
  Девочка засмеялась странным горловым смехом - человеку такой звук и не воспроизвести, пожалуй. Полежаев принялся энергично, но осторожно охаживать небесного приёмыша веником, девчонка пищала и клекотала от удовольствия. Закончив пропарку, купец принялся тереть Бяшку намыленной мочалкой, та изгибалась так и сяк, подставляя себя папиным рукам. Подросла... надо же, как быстро она растёт...
  Действительно, для шестилетней девочки Бяша была очень, просто невероятно высокой. Обычно человеческие малыши к шести годам имеют рост аршина полтора, ну чуть побольше. [аршин=71 см Прим. авт.] Рост же небесной пришелицы уже уверенно подбирался к двум, и не было сомнения, что этим летом рубеж в два аршина будет преодолён. Правда, причиной тому служили прежде всего её ноги. Балерина вообще-то тоже может встать на цыпочки и тем заметно прибавить в росте. Однако человечья стопа не приспособлена к долгому стоянию на кончиках пальцев. У Бяши с эти проблем не было вовсе - вместо полуобезьяньей стопы с рудиментарными пальцами имелась длинная сплошная кость, заканчивающаяся копытцем, примерно как у жеребёнка. Голени тоже никак нельзя было счесть коротковатыми, прекрасные были голени - всем балеринам на зависть. Вот бёдра и ягодицы, пожалуй, были совсем уже человечьими, если рассматривать только их, то и не отличить от обычной крепенькой девочки. Только под тонкой, нежной кожей перекатывались отнюдь не детские мягкие и хлипкие мускулы - тугие, как литая резина, могучие мышцы. Уже не раз Иван Иваныч ловил себя на мысли - наверное, где-нибудь в бескрайней степи носилась бы девчонка как ветер, играючи догоняя табуны коней и стада джейранов. Но здесь, среди тайги и бесконечных болот... плохо ей тут.
  - Вовсе нет, - возразила девочка, закинув руки за голову, чтобы папе было удобнее мыть дочуру. - Мне хорошо с вами. Потому что вы же меня любите. И я вас тоже!
  Полежаев, точно наткнувшись на столб, опустил руку.
  - Постой... погоди... я же ничего не сказал...
  - Но ты же подумал? Ты подумал, что мне здесь плохо. А в степи было бы хорошо бегать. Папа, а что такое "степь"?
  Иван Иваныч поймал взгляд супруги. Вот это даааа...
  - Бяша... Бяша, скажи - как ты слышишь непроизнесённые слова?
  - Нууу... как-как, откуда я знаю? Просто слышу и всё. Как будто сухие листья шелестят в голове.
  - Гхм... и давно?
  - Неа... Сперва просто было понятно, когда ты огорчаешься. Или мама, или дядя Охчен, или Илюшка. Или сердишься, или радуешься. Потом... потом в голове стало шуршать, когда ты думаешь, или мама, или дядя Охчен, или Илюшка. Потом шуршание стало складываться в слова, и всё стало понятно. Пап, а ты разве ничего такого не слышишь?
  Только не врать, внезапно понял Полежаев. И раньше-то не врал Бяшеньке, но сейчас, коли так всё обернулось - отвечать, как самому Господу Богу на исповеди. Всегда и беспременно. Тем более бесполезно пытаться соврать.
  - Нет, доча. Ни я, ни мама, ни Охчен с Илюшкой ничего такого не слышим. Глухие мы к течению мыслей. Как все люди.
  - Все-все? - изумилась девочка. Изумление в глазищах сменил испуг, затем острая жалость. - Ой... я ведь сама должна была догадаться... Бедные вы! - и она принялась гладить папу-маму по головам.
  - Ну-ну... - Иван Иваныч прижал к себе гибкое тельце, ощущая, как затопляет его по самую макушку щемящее, горячее счастье. - Чего уж так-то бедные... Вон лошадь, к примеру, никакого иного цвета не видит, кроме зелёного - разве от того бедная она?
  - А нет разве? На лошадь всякий может сесть, и поехать, не спрашивая, хочет она куда-то идти или нет!
  Первой прыснула смехом Варвара. Секунда - и все трое расхохотались.
  - Ладно, балаболы, вы домываться-то будете или как? - женщина окатила тесную парочку жбаном тёплой воды. - Вот вам!
  ...
  
  -... Ммм... вкусно... Ма, а ещё сметана есть?
  - Есть, есть. Вон, возьми крайнюю крынку. Слева, да.
  Семейство Полежаевых, а равно и сопутствующие лица отдыхали после бани в избе - на свежем воздухе мошкара донимала. Бяшка, сияющая чистотой, гладко причёсанная, уплетала морковку за морковкой, макая в сметану, и блюдо, заполненное корнеплодами, уверенно пустело. Небесная девочка совершенно не ела мяса, а также и рыбы, зато овощи - только давай. Лопала всё, и капусту, и лук, и свеклу и картошку - причём последнюю предпочитала кушать сырой, прямо со шкуркой, едва отмыв от земли. Где-нибудь в средней полосе России эта особенность, пожалуй, и привела бы к немалой экономии - огород есть, кушай на здоровье сколько влезет. Но вот здесь, на Тунгуске... Выручала морковь, высеваемая на южном склоне чувала. Морковка была любимейшим лакомством грозной огненной богини Огды, и есть её она могла с утра до ночи. Больше, чем морковку, девочка любила разве что привозные яблоки. Да ещё ревень, пожалуй, росший вдоль южной завалинки. Ну и молочко-сметанку грозная богиня вполне себе уважала, а как же... И, разумеется, с аппетитом кушала хлеб. Если присовокупить к сему таёжные ягоды, коих вокруг было немеряно-несчитано, то в принципе проблема пропитания небесного найдёныша остро не стояла. Правда, поначалу Варвара Кузьминишна здорово опасалась, не съела бы девочка чего-нибудь этакого... мухомор, скажем. Однако всё обошлось, и даже завидев Бяшу, спокойно жующую берёзовые листья или папоротник, жена уже не впадала в панику, как спервоначалу.
  - Хорошо, однако, - Илюшка, раскрасневшийся после бани (оба тунгуса мылись после семейства) шумно прихлёбывал чай, аппетитно хрустя кусками рафинада. - Хорошо, да.
  - Жалко, что скоро опять зима, - вздохнула Бяшка. - Вот бы всегда было лето, да? Дядя Илюшка?
  - Не знай, не знай... - усомнился тунгус. - Совсем зимы нету, зимняя дорога нету. Болото станет кругом, однако, гнус зажрёт совсем-совсем.
  - Ну тут ты не прав, положим, - хмыкнул Полежаев. - Есть на Земле много таких мест, где круглый год тепло. И даже жарко. И ничего, болот там меньше нашего, да и намного меньше. Болота, Илюшка, это как раз от вечной мерзлоты. Она талую воду вглубь земли не пускает. Кстати, и гнуса в жарких краях много меньше, а то и вовсе нету.
  - Ну, Вана Ваныч, твоя учёный человек, однако, - Илюшка налил себе ещё чаю. - Твоя книжки читай, сё знай!
  - Моя жениться надумал, Вана Ваныч, - внезапно сообщил Охчен, по обыкновению, отмалчивавшийся в своём уютном углу.
  - Гхм... - от неожиданности Полежаев поперхнулся чаем. - Ну... ну что ж... Уходишь от нас, стало быть?
  - Вопрос, однако, - тунгус вздохнул. - Охчен уходи если - совсем никто тута остался. Огород копай, скот паси, сено коси - кто? На фактория за товар ходи, надо два человек. Вана Ваныч с Илюшка ходи, Вара с Огды совсем одни оставайся. Опасно.
  - Тогда как же? Сюда молодую жену приведёшь?
  Охчен помедлил с ответом.
  - Опять вопрос, однако. Вара слова нет, мамка Огды. Не выдаст, хоть режь. Асикай, невеста мой, другой дело. Хороший баба, слова худого нету, шибко хороший, однако баба. Отца-мама навещай, много болтай, сестра гости сюда приезжай, шило мешок вылезай, однако.
  - Ну, Охчен... - Полежаев покрутил головой. - Задачка...
  - Дядя Охчен, - вдруг тихо сказала Бяша, - ты меня любишь?
  Тунгус вскинул на небесную гостью глаза.
  - Ты богиня Огды, однако.
  - Нет, не так сказал... Я же спросила - ты меня любишь? Меня, Бяшку. А не только богиню Огды.
  Тунгус помолчал, и несмелая улыбка озарила его плоское, всегда почти невозмутимое лицо.
  - Люблю, однако.
  - Ну вот... и её, Асикан, тоже?
  Тунгус вновь помолчал.
  - Не так, как Бяшка. Другой тут любов совсем. Но да.
  - И она тебя, верно?
  - Ну... да, однако.
  - Ну вот... А кто любит, не предаст.
  Пауза.
  - Ты приведи её сюда. Не бойся. И никто не бойтесь. Я с ней поговорю, тихонько-тихонько, и всё объясню.
  - Прости, доча, - не выдержал Иван Иваныч, - но тут дело очень серьёзное. А ты мала ещё.
  - Так ведь другой нет, - несмело улыбнулась Бяша. Недетской мудростью лучились сейчас странные, нечеловеческие глаза. - Я смогу, папа. Не бойтесь никто. Я смогу.
  ...
  
  - Это чего такое будет, Ваня?
  Варвара Кузьминишна озадаченно разглядывала предметы, разложенные по всему двору, и выглядевшие для затерянной в дремучей таёжной глухомани заимки весьма странно, где-то даже неуместно - как, скажем, пианино на скотном дворе.
  - Это, Варя, такая штука... - Иван Иваныч покачал на руке массивную бронзовую штуковину. - Называется водяной насос. Немецкое изделие.
  - А это? - женщина указала на три оцинкованных железных листа, согнутые черепицей. Длиной каждый лист был добрых два аршина.
  - А это лопасти ветряка, - муж раскладывал рядком бронзовые трубки примерно той же длины, снабжённые фланцами. Рядом валялся свёрнутый в рулон резиновый шланг.
  - Да ты никак мельницу надумал строить?! - изумилась супруга.
  Полежаев задумался.
  - А что... это идея... неплохо было бы.
  Он встряхнулся.
  - Впрочем, пока что это будет только водяной насос.
  - Да чего такое ты удумал-то, Ваня?! - забеспокоилась Варвара.
  - Слушай, мать, ты мне не мешай! - рассердился Иван Иваныч. - Кто хозяин в доме?! Вот когда сделаем, тогда и увидишь. Иди-ка покамест на кухню!
  Поджав губы, Варвара Кузьминишна удалилась в дом.
  - Охчен! Илюшка! - донеслось со двора. - Начинаем!
  Возня снаружи продолжалась весь день. Трое мужчин громыхали железом на крыше, стучали и пилили. Бяшка, вернувшаяся с прогулки, вихрем влетела в дом.
  - Ой, ма! Папа там такое на крыше учудил! - она растопырила пальцы, стараясь изобразить, чего именно учудил папа.
  - Когда мужику под хвост шлея попадёт, его лучше не трогать, - Варвара месила тесто. - Надеюсь, это ненадолго. Ты садись-ка покушай. Вон ватрушки, молоко свежее...
  - Не! Я пойду лучше смотреть, чего они делают!
  В кухню между тем ввалились перемазанные солидолом Илюшка и сам хозяин. Илюшка тащил коловорот, посредством коего сверлят дыры в досках и брёвнах.
  - Так... этот шкаф в сторонку пока... Мать, ты извини, мы тут маленько пошумим.
  - Шкаф-то тебе чем не угодил? - Варвара вновь поджала губы, покуда благовоспитанно сдерживаясь.
  - Потом, потом... - отмахнулся Полежаев, примериваясь к полу буром-коловоротом. - Так... Сверли, Илюшка!
  - Ну, Ваня! - рассердилась наконец Варвара.
  - Пошуми, пошуми, полегчает! Пару-тройку деньков поворчишь, зато потом тридцать лет будешь спасибо мне говорить!
  ...
  - Ой, папа! Как здорово! - Бяшка, похоже, была вне себя от восторга.
  Полежаев довольно ухмылялся в бороду, наблюдая за вращением странного вида ветряка, смонтированного на крыше. Железные корыта ловили ветер и крутили бронзовый вал, проходящий сквозь все перекрытия аж в подпол - за шкафом в кухне, где и сверлили дыры в полу да потолке. Шкаф, правда, задвинули на место, прикрыв безобразие - ну где это видано, чтобы в домашней кухне вращался себе приводной вал, ровно на фабрике какой!
  - Ну а колодец-то на кой ляд в подполе было рыть? - в отличие от Бяшки, Варвара Кузьминишна покуда особых поводов для восторга не видела. - На дворе ж колодезь имеется!
  - Уй, не понимашь ты, Варя! - отмахнулся супруг. - Под домом-то земля тёплая, аж на десяток аршин оттаяла уже. Ну и колодец соответственно... А во дворе у нас колодезь каждую зиму к Рождеству перемерзает, само позднее ко Крещению.
  - Так на ключ можно сходить, в бочаг, эка - всего две сотни шагов! Зимой много ли воды-то надо? Это летом огород...
  - Во! Все вы, бабы, так и рассуждаете! А мне, может, жалко, чтобы ты вёдра по морозу на коромысле таскала!
  Полежаев махнул рукой.
  - Илюшка! Давай!
  Илюшка, пребывавший в доме, очевидно, услышал команду - вал ветряка, доселе вертевшийся легко и свободно, начал вращаться с явной натугой, лопасти-корыта замедлили свой бег по кругу. В шланге, тянущемуся из подпола к водогрейной огородной бочке, установленной на солнцепёке - здоровенная самодельная кадушка, вёдер на шестьдесят - забулькало, и спустя недолгое время в бочку полилась вода. Тут Варвара приметила, что и бочка претерпела некоторые изменения - сбоку был вбит кран, навроде как в пивной бочонок, и шланг, на тот кран насаженный, тянулся куда-то за забор, в сторону огорода
  - Вот так, Варя, - Полежаев сиял, будто в кадушку полилось чистое золото. - А то что такое, воду из колодца в бочку таскай, да потом лейками на огород...
  - А скажи-ка, Ванечка, - Варвара говорила сейчас задушевно-тихим голосом, ковыряя пальчиком толстую стальную проволоку, стягивающую планки самодельной бочки-водогрейки за отсутствием кованых обручей, - во сколько нам стало немецкое чудо техники сие? В рублях, м-м?
  Полежаев помрачнел.
  - Слушай, мать! А для нас? А для души?
  ...
  
  
  Шарок и Шлейка, охотничьи лайки, ввиду временного безделья исполнявшие обязанности сторожей, коротко пролаяли и затихли, из чего можно было уверенно заключить - едет свой, но везёт чужого. На обитателей заимки умные собаки не лаяли вовсе, тогда как на незваных чужаков - а таковые время от времени всё же сюда забредали - лаяли безостановочно, для пущей безопасности укрывшись за углом строения.
  - Никак Охчен возвращается, - Иван Иваныч, отложив починяемую упряжь, встал. - С невестой, должно. Пойдём, встретим.
   Кони настороженно прядали ушами, вступая на двор, словно чуяли - непросто тут, ой, как непросто... Охчен ехал впереди, на гнедом мохнатом жеребце якутской породы, за ним следовала совсем ещё молодая женщина, тунгуска, одетая по-походному - капор, сапожки-торбасы, распашной кафтан без лишних украшений и замшевый кожаный нагрудник. На лице молодайки, по-тунгусски невозмутимом, трудно было прочесть гамму эмоций, по всему, таки обуревавших девушку. Вертевшийся на крыше ветряк также, похоже, впечатлил гостью.
  - Привет, Вана Ваныч! От, знакомься - Асикай, дочь Гугдауля. Моя жена теперь, однако.
  - Привет тебе, дочь Гугдауля, - приветливо улыбнулся в бороду Полежаев, давно усвоивший, что по тунгусским обычаям называть малознакомого человека прямо по имени неприлично, всё равно как у русских "тыкать" - Проходите оба, будьте как дома.
  Возникла небольшая суета - подошедший Илюшка переговаривался с сородичами, обменивались таёжными новостями, то-сё... Иван Иваныч с удовлетворением отметил, что понимает в разговоре если не всё, то суть. Всё-таки здорово продвинулся с того времени в изучении тунгусской речи. К беседе ненавязчиво подключилась подошедшая Варвара Кузьминишна, да и сам Полежаев удачно ввернул словцо-другое. Молодайка, по всему видать, оттаяла, заулыбалась, настороженность из глаз испарилась... почти.
  Всё шло нормально, покуда гостью не препроводили в хозяйскую избу. Бяшка, срочно одетая Варварой в нарядную кофточку и короткие вельветовые штанишки - штаны, это огромная жертва и подвиг, между прочим - сидела на нетопленой печке и непринуждённо болтала длиннейшими ногами, увенчанными копытцами.
  - Огды! - молодая тунгуска рухнула носом в пол... ну то есть пала ниц, как и положено при виде божества. - Оооо!
  - Да, я такая, - без тени стеснения заявила девочка, соскакивая на пол - только копытца стукнули. - Это я ещё маленькая, а как вырасту - огого себе Огдища вам всем будет!
  - Бяшка! - Варвара, не сдержавшись, всплеснула руками и захохотала.
  И словно прорвало какую-то невидимую плотину. Смеялись все. Хохотал Иван Иваныч, вытирая слёзы, хохотала Варвара, сгибаясь от смеха, и лица тунгусов утратили всегдашнюю невозмутимость.
  "Я смогу, папа. Не бойтесь никто. Я смогу"
  ...
  
  - Вот... В ней меня и нашли...
  Бяшка осторожно провела пальчиком по гладкому боку колыбели, в закрытом виде, как и обычно, имевшей вид огромной овальной жемчужины. При касании в глубине капсулы вспыхнули огоньки, заплясали, побежали огненные строчки неведомых символов. Молодая тунгуска с благоговением и восторгом рассматривала небесное чудо.
  - Мама Варя говорит, меня моя мама... та мама... выбросила меня вот в этой колыбели, когда их небесная лодка загорелась. - девочка говорила сейчас по-тунгусски, размеренно и ровно, пусть и не слишком чисто. - Чтобы я не погибла. И я не погибла.
  Бяша смотрела пристально, пронзительно, и Асикай казалось - под черепом бегают мурашки.
  - И никто-никто не должен знать, что я здесь. Злые люди узнают, приедут... с оружием приедут сюда. Меня отберут у мамы Вари и папы Вани. Может, даже убьют... потому что ведь мама-папа меня не отдадут без бою. И Охчена тоже убьют. И Илюшку. Или посадят их в каменную тюрьму, холодную, где на окнах решётки. За сопротивление властям, вот.
  Молодая женщина нервно сглотнула.
  - А меня увезут, как пойманного зверька. И чужие, холодные люди будут меня изучать, как интересного редкого зверька. Разденут голую, будут иголками колоть... Мама Варя так говорит. И папа тоже. И я им верю.
  Неземная девочка смотрела земной женщине прямо в глаза.
  - А тебе верить можно?
  Асикай вновь сглотнула.
  - Не выдам. Никому и ни за что. Скорей умру.
  - А как наедет в гости твоя родня?
  Молодая женщина подумала.
  - Брат умер прошлы год. От водка умер, замёрз. Маленьки Булбичок-сестра тоже умирай, от оспа. Отец... отец не поедет, нет. Далеко... А коли сестра Амардак...
  Пауза.
  - А старши сестра моя будет поссорись. Нарочно, да. Так надо.
  ...
  
  
  - Ма, смотри у меня уже сколько! У тебя и Асикай и то столько нету!
  Бяшка горделиво демонстрировала кузовок, до половины наполненный ягодами черники. Рожица огненной богини Огды была перемазана черничным соком и выглядела преуморительно.
  - Ну молодец, молодец! - рассмеялась Варвара. - Продолжаем!
  Август подходил к концу, однако погода держалась исключительно ясная и тёплая - нечастое явление для Тунгуски на излёте лета. Черника в этом году уродилась на славу, так что женское население крохотной деревушки торопилось сделать запасы на зиму, предоставив все прочие хозяйственные дела, за исключением разве что дойки коров, населению мужскому.
  - Моя сё никак не пойми, - молодая тунгуска обирала спелую ягоду споро и умело, не раздавливая ни ягодки, - почему твоя гнус совсем-совсем не кусай?
  - Я невкусная, - пояснила грозная богиня, между делом поедая букетики черники прямо с листьями. - Я ещё когда совсем-совсем маленькая была, меня уже всякий гнус боялся. Потому что богиня, ага.
  Женщины дружно рассмеялись.
  Действительно, водилась за Бяшкой такая удивительная особенность - надоедливый гнус, способный иной раз даже привычных ко всему тунгусских лошадок, заросших густейшей шерстью по глаза довести до исступления, нежную голую кожу звёздной пришелицы будто не замечал вовсе. И только раз Варвара увидала, как отчаянный комар решился на дерзкий проступок против богини Огды. Сел, примерился было укусить... и отвалился, будто паром ошпаренный. Видимо, кожа девочки таила в себе какой-то секрет, смертоносный для насекомых.
  - Ай! как сыро тут... - Бяша вызволила копытце, увязшее во влажном грунте.
  - Трудно тебе ягоды бери, - посочувствовала Асикай, работая неустанно, словно машина.
  - Это правда, - вздохнула Бяшка. Действительно, трудиться на корточках девочке было явно неловко, длиннейшие ноги сложились в три погибели, да и копытца здорово уступали по площади опоры человечьим сапогам. Однако отставать от старших она явно не намеревалась. Кузовок должен быть наполнен доверху! Точка.
  Утробное ворчание и треск валежника раздались слева. Варвара обернулась - из урёмы неспешно выбирался здоровенный медведище. Пришлый, новое место ищет, мелькнула лихорадочная мысль... прежнего хозяина здешних мест ещё о прошлом годе Охчен застрелил...
  Завидев трёх женщин, медведь замер на пару секунд, оценивая расклад сил - вдруг у этих противных и вездесущих двуногих при себе ружьё? Ружья, однако, косолапый не увидел, и враз осмелел - встал на задние лапы, во весь рост, и оглушительно заревел, разевая для пущего устрашения огромную пасть. Варвара судорожно нащупала за поясом рукоять тяжёлого "кольта" калибра сорок пять, не так давно купленного по случаю, без которого супруг строго наказал не отлучаться от заимки даже на сто шагов, дрожащими пальцами взвела курок... да что против такого зверюги несчастный "кольт"?! Тут из трёхлинейки не вдруг...
  - Эй! Эйе! - Бяша, встав во весь рост, бесстрашно шагнула навстречу зверю. - Чего разорался, ну?! Ягод жалко?! Вся тайга в ягодах, и не стыдно тебе?!
  Медведь заревел пуще прежнего, размахивая лапами с растопыренными когтями.
  - Ну ты меня доведёшь, гляди, - возмущённо продолжила Бяшка, - Вон как возьму у мамки пистолет... видал, какой пистолетище? Да как пальну тебе в лоб, чтобы для ума! А ну уходи! Уходи сейчас же, кому сказала?!
  Рявкнув ещё разок, топтыгин осел на все четыре лапы, повернулся и с достоинством удалился, неспешно виляя толстым задом. И только тут Варвара, трясущейся рукой державшая зверюгу на прицеле, обрела дар речи.
  - Б...Бяша... ды... оченька...
  - Вы чего? - Бяшка оглянулась. - Сильно испугались, да? Он же не хотел вас есть, он просто прогнать хотел!
  Асикай, сидевшая доселе на корточках тише мыши, вдруг бухнулась ниц и забормотала по-тунгусски.
  - Во... заморгала Бяша, - опять на меня молится... Ма, ну скажи же!
  Вместо ответа Варвара судорожно прижала девочку к себе.
  - Ма... - Бяшка виновато улыбнулась, - а я, если честно, сама напугалась...
  ...
  
  -... И что теперь делать?
  Иван Иваныч лежал на спине, заложив руки за голову. Варвара Кузьминишна притулилась к мужниному боку, положив голову ему на плечо.
  - Косолапого этого мы стрелим, - заверил Полежаев. - Завтра же с Охченом займёмся. Не надобно нам тут таких соседей.
  - Этого стрелите - другой придёт. Медведь зверь вольный, куда хочет, туда и шастает.
  - Ну и другого стрелим. Пусть приходят, нам мясо и шкуры медвежьи сгодятся.
  Иван Иваныч уже чувствовал, что несёт ерунду. "Пусть приходят", ага... ладно, этот был сытый, перекормленный. Не стал связываться, не тронул отчаянную Бяшку. А другие?
  - Чушь ты городишь, Ваня, - Варвара вздохнула. - И охрану нам выделить не получится. Ежели за каждым грибом да ягодкой со стражей ходить - работать кому когда?
  Её глаза в темноте блеснули.
  - Ты вот что, Ваня... ты добудь-ка нам оружье подходящее. И мне, и Асикай, и Бяшеньке.
  - Я ж тебе выдал "кольта". Чем не оружье? Пули здоровенные, да с надрезами - шарашит не хуже тульского ружья...
  - Ты придуриваешься, что ли, Ваня, я не пойму? - рассердилась наконец Варвара Кузьминишна, отстраняясь. - Я тебе о деле, а ты... Как по-твоему, можно с пистолем на медведя идти? Винтовки нужны. Настоящие.
  - Гхм... - кашлянул Полежаев. - И что, вы с ними по грибы да по ягоды ходить начнёте? Огород на склоне копать, сено ворошить? Трёхлинейка вещь тяжёлая, для любой работы сильно несподручная. Ну ладно, вы бабы взрослые, а Бяша?
  - А ты добудь не шибко тяжёлые. Карабины казацкие.
  - Гхм... - вновь кашлянул купец. - А что... а ведь дело говоришь. Только те карабины из России надобно нарочно выписывать. На факториях я их и не видал ни разу. Тунгусам да чалдонам трёхлинейки-драгунки привычны уже, ничего другого они не просят, ну вот и не возят другого-то... Специальный заказ по нашим-то местам - в здоровые деньги влетит. Похлеще немецкого насоса, пожалуй.
  - Думай. Ты муж мне. Глава семейства, или не права я?
  - Глава, глава, - негромко засмеялся Иван Иваныч, обнимая супругу. - Ладно, дай подумать. Решим вопрос, обещаю.
  Он ухмыльнулся в бороду.
  - А охальника вашего мы таки стрелим с Охченом. Завтра ж займёмся. Ишь чего удумал - на нашу Бяшу лапами махать!
  ...
  
  - А-а, Иван Иваныч, дорогой! Какими судьбами!
  Дормидонт Панкратьич Заварзин, хозяин фактории, расположенной на реке Чуне и ближайшей, если брать к северу, от укрытой в тайге полежаевской заимки, всем своим обликом излучал радушие и гостеприимство - в особенности обширнейшим животом.
  - Привет, привет, Дормидонт Панкратьич, - Полежаев улыбался соответственно. То есть столь же широко и радостно. Вежливость, как известно, первейшая подмога в торговых делах. - Всё толстеешь, как погляжу?
  - Ой, и не говори, - купец сокрушённо поглядел в зеркало, прибитое на стене. - Надо, надо останавливать это дело, нутром чую. Так разве ж с моей Манефой получится? С утра пышки, в обед пирожки, на ужин ватрушки...
  - Вон англичане, бают, верное средство от излишней толстоты изобрели. Бегают по утрам, понимаешь ли. Вот прямо перед завтраком, по три мили. Оттого все худые, как палка.
  - Бегать?! - весело изумился Дормидонт. - Ну ты даёшь, Иван Иваныч! Где ж это видано, чтобы честный российский купец пешком бегал? Нет уж, я лучше от грудной жабы смерть приму, нежели такой-то позор!
  Посмеялись.
  - Вот, глянь-ка, Дормидонт Панкратьич, чего я привёз, - сочтя прелюдию состоявшейся, Полежаев перешёл непосредственно к делам. - Илюшка!
  Подскочивший тунгус принялся раскладывать на прилавке добытые шкурки. Меха, прямо скажем, не впечатляли - одна чернобурая лиса, несколько обыкновенных, рыжих, пара-тройка соболей, куницы... Отдельно легла обширная медвежья шкура.
  - Ну чего тебе сказать, Иван Иваныч, - сокрушённо произнёс Заварзин, закончив осмотр товара. - Нечем мне тебя утешить, ей-ей. Меха-то летние все.
  - Само собой, летние, - хмыкнул Полежаев. - Откуда ж в августе месяце зимнему меху-то взяться?
  - Ну и вот...
  - Да не тяни. Сколько?
  Заварзин назвал цену. Полежаев вполне натурально икнул, выпучив глаза, с негодованием отмёл предложение. Торг пошёл, как положено. Отжать, впрочем, удалось в итоге немного - Заварзин был сильно прижимист и цену любым мехам знал назубок.
  - Погубит тебя жадоба, Дормидонт Панкратьич, ей-ей, - посетовал Иван Иваныч, сдаваясь на последнюю сумму. - Отец мой на том погорел, а мог бы миллионщиком быть. Ну и я чуть было не того...
  - Ну-ну, - Дормидонт многозначительно и ехидно хмыкнул. - Того-не того... Ладно, Иван Иваныч. Чего из мово товара брать будешь?
  Порывшись за пазухой, Полежаев извлёк помятый листок, вырванный из записной книжки.
  - Вот, чтобы языком долго не трепать, да не забыть чего - тут всё изложено.
  Хозяин фактории углубился в изучение списка.
  - Так... мука есть, хорошая мука, пшеничная... сахар, чай, это само собой... патроны к трёхлинейке есть и к тулке имеются всякие, хорошие гильзы, латунные,... дробь развесная, порох... это тоже есть... это есть... это... смотрю, водки совсем не берёшь, Иван Иваныч? Не в староверы ль подался, а не то в магометане?
  - Как был православный, так им и помру, - ухмыльнулся Полежаев. - Некогда нам водку пьянствовать. Дела, понимаешь.
  - Ну-ну... вновь хмыкнул Заварзин. - Ну пойдём набирать товару. Петька! Петька!
  Тишина.
  - Кечиткан!
  - Чего, хозяин? - в дверях возник взлохмаченный молодой тунгус.
  - Во, видал, не отзывается на крещёное-то имя... Давай грузи, однако!
  - Илюшка, помогай!
  Некоторое время четверо мужчин сосредоточенно работали. Упаковывая, перетаскивая товары, увязывая вьюки... И только тут Полежаев заприметил стоявшие в самом углу, в самодельной оружейной пирамиде винтовки необычного вида.
  - А что это у тебя за винтовочки такие, Дормидонт Панкратьич? Вроде как не русские. И на "винчестер" не похожи, и на "маузер"...
  - А, это? - купчина извлёк одну из винтовок из пирамиды. - Это, брат, понимаешь, такая штука... Самозарядная винтовка системы Мондрагона. Сама стреляет, сама перезаряжает - только на спуск дави.
  - Позволь глянуть? - приняв оружие, Полежаев повертел его, рассматривая со всех сторон. Оттянул затвор, заглянул в казённик. - Магазин какой чудной...
  - Магазин, вишь, отъёмный. Десять штук патронов входит. Как кончились, вдругорядь пихать никуда не обязательно - отцепил пустой магазин и новый вставил.
  - А это что тут присобачено?
  - А это, понимаешь, такая штука - газовый кран называется. Затвор-то, вишь, назад пороховые газы толкают, вон там под стволом специальная трубка упрятана, и поршень в ей. Ежели кран вот так повернуть, будет самозарядка. А ежели вот так, то как бы обычная винтовка получается. Рукой затвор можно двигать.
  - Чего только люди не придумают... Не, шибко сложно для охотников, для тунгусов и вовсе непосильно разобраться, я чаю. Разберут ружьецо для прочистки да назад собрать и не смогут... Чьё изделие-то?
  - Мексиканская это винтовочка, бают.
  - Да ну? Из самой Мексики? Далековато забралась...
  - Вот купи, Иван Иваныч. Отличная машинка.
  - Да на кой ляд охотнику самозарядка-то? Ты б ещё пулемёт предложил, Дормидонт Панкратьич. Это ж для войны, небось, там дело другое... Да и патроны к ней наши, я чаю, не подойдут.
  - Патроны к ним имеются, положим. Тыща штук.
  - К каждой?
  - Нууу... нет. Всего тыща.
  - Это на три-то винтовки? - Полежаев засмеялся. - Сроду не возьмут тунгусы. Патроны скоро кончайся, дубина руках оставайся, - подражая тунгусскому акценту, прогнусавил он.
  - Да знаю! - Заварзин в досаде сплюнул на пол лабаза. - С патронами, верно, пролетел я... А ежели дёшево отдам?
  Во хитрый жук, подумал Полежаев. Ведь углядел, зараза, что в посетителе некоторый интерес к лежалому товару пробудился.
  - С чего ты взял, Дормидонт Панкратьич, что я и дёшево возьму?
  - Дык по глазам, - ухмыльнулся купчина. - Три по цене двух.
  - Двух "драгунок"? - уточнил Полежаев.
  - Ну.
  Иван Иваныч подумал.
  - Не. Всё равно не возьму. Деньгами-то сорить...
  - И сто патронов к "маузеру" твоему сверху.
  - Да я ж ещё те не расстрелял. Последний раз Варвара лису со двора пужала, три патрона сожгла, а так-то и вовсе никакого расхода боезапасу. Не дробовик, чай.
  - И сотня патронов к "кольту" твоему. И дроби, пороху добавлю сверху. Хорошо добавлю. Ну же!
  - А, пёс с тобой! - засмеялся Полежаев. - Ты и мёртвого уговоришь. Умеешь торговать, Дормидонт Панкратьич, что да то да!
  Посмеялись.
  - Однако, давай подобьём балансы-то, - отсмеявшись, произнёс Полежаев.
  - Как скажешь, Иван Иваныч.
  Привезённых мехов для баланса, как обычно, не хватило, и в ход пошли заветные червонцы. Хозяин фактории рассматривал каждый, словно антиквар древнеримские денарии, а некоторые даже кусал.
  - Да не грызи ты их, Дормидонт Панкратьич, только зубы зря переломаешь, - рассмеялся Полежаев, следя за манипуляциями. - Что написано в своде законов Российской Империи? Всяк гражданин имеет право чеканить золотую монету установленного образца, ежели в состоянии обеспечить оной требуемое качество, то есть чистоту металла.
  - Так, стало быть, правда это... - пробормотал Заварзин, разглядывая очередной червонец.
  - Что правда?
  - Что небо голубое, а тайга зелёная.
  - А... Ну это-то да.
  Полежаев ухмыльнулся. Версия насчёт "всяк гражданин имеет право", подкреплённая полновесными червонцами, сняла все вопросы насчёт того, какого лешего вроде бы достаточно успешный купчина вдруг бросил своё торговое дело и забился куда-то в невообразимую глухомань. Догадаться нетрудно. Одно дело водку по тайге тунгусишкам таскать, совсем другое - щедрая золотая жила. И что хоронится ото всех с домочадцами, нелюдимом живёт, тоже понятно. Какой дурак такое-то сокровище не схоронит от посторонних? А что сдаёт где-то по-тихому в чеканку добытое золотишко, а не валит дуром приёмщикам-выжигам, как то делают неграмотные старатели - так особо решпект человеку. Приёмщики-то немалую долю берут себе...
  - Да... - вспомнил Полежаев. - Я ж ещё книжки через тебя выписывал, ещё по весне. Нету до сих пор?
  - Ну как же нету! - порывшись в шкафу, купчина извлёк изрядную стопку книг, обёрнутую пергаментной бумагой и плотно перевязанную шпагатом. - Забирай, покуда мыши не изъели. Страсть они это дело любят, всякие книжки грызть... А насчёт винтовочек ты неправ, ой, неправ. Скоро вспомнишь мою доброту. Скоро винтовочки-то в цене подрастут, и ещё как!
  - С чего бы?
  - Вот те на! - изумился Заварзин. - Совсем одичал в тайге-то. Война ведь началась, с германцами да австрияками. Неуж не слыхал?
  - Да ой... - недоверчиво усомнился Полежаев, просто потому, что не нашёлся с ответом.
  - Вот те газета, сам читай!
  ...
  
  
  - Ма, а мы когда пойдём по ягоды? Может, я одна схожу, а?
  Варвара, мывшая полы, подвернув юбку, распрямилась, поправила выбившиеся из-под платка волосы тыльной стороной ладони.
  - Нельзя, Бяша. Опасно это.
  - Охчен же застрелил того медведя! Другого нету, и следов нету! Охчен сам сказал!
  - Да не в медведях дело. Тут надысь чужие какие-то шастали. Соболя искали, видать. Вдруг тебя увидит кто?
  Бяшка в огорчении насупилась. Варвара с затаённой улыбкой наблюдала за дочурой. Девочка была одета в одну короткую рубашонку, лишь подчёркивающую её необычайную длинноногость. Все попытки приучить Бяшу к ношению приличных длинных нарядов полностью провалились. Человеческие девичьи одежды, правду говоря, и так-то не слишком удобны, подолом по земле мести, но на длинноногую пришелицу со звёзд были не рассчитаны совершенно. Девочка путалась в них и страдала. Когда была ещё совсем малышка, просто поднимала рёв, и приходилось срочно избавлять её от нарядного платьица. Чуть постарше, правда, реветь перестала... зато перешла к решительным действиям. Супруги Полежаевы капитулировали окончательно, когда в один прекрасный день обнаружили, что все подолы Бяшкиных нарядов при помощи ножниц приведены в соответствие с понятиями владелицы - ну то есть обрезаны до самой промежности. Более того, упрямица спалила отрезки в печи, дабы исключить всякую возможность вернуть ненавистным балахонам прежний облик. Ругать Бяшу было абсолютно бессмысленно. Единственно, чего удалось достичь в ходе долгих уговоров, это опустить край подола хотя бы до середины бедра. К счастью, к штанам Бяшка относилась хотя и с неприкрытым отвращением, но по крайней мере с пониманием - иначе бы пришлось сидеть в избе почти безвылазно. Климат Тунгуски вообще-то не способствует прогулкам в неглиже.
  - Ма... вот ты говоришь, "опасно", и папа говорит "опасно", и дядя Охчен, и даже Илюшка. Что, все люди такие злые?
  - Нет, Бяша, конечно, нет. Только ведь для того, чтобы поломать нам жизнь, много злых людей и не надо. Достаточно нескольких. Порой даже одного хватает.
  - Ма... но как же так? Если добрых людей много, а злых мало, отчего добрые люди разрешают злым делать зло?
  Варвара помолчала, ожесточённо шуруя тряпкой в углу. Нет, в самом деле... попробуйте-ка внятно и убедительно ответить на такой вот детский вопросик...
  - Ты не знаешь, - подвела резюме девочка, очевидно, узрев смятение в маминой голове. - И папа тоже. Ладно... раз мы сегодня за ягодами не пойдём, можно, я буду читать "Первые люди на Луне"?
  - Ну конечно можно, - улыбнулась Варвара, с облегчением переведя дух. Да, как-то вот так быстро и легко выучилась Бяша читать... всего ничего посидел с ней за азбукой Иван, и вот уже, пожалуйста - какие книжки взрослые читает...
  В стойле заржала лошадь, и из тайги ей пришёл ответ.
  - Папа! Папа приехал! - Бяшка, как была в рубашонке, кинулась на крыльцо.
  Караван мохнатых якутских лошадок уже втягивался во двор, впереди ехал сам хозяин заимки, Илюшка замыкал колонну. Такие походы бывший владелец фактории Ванавара предпринимал регулярно, пополняя запасы провизии и прочего. Закупался он, кстати, обычно не на своей бывшей фактории, а на других - на Чуню ходили караваны. Добываемых по случаю соболей и лисиц, правда, вряд ли хватило бы даже на хлеб-сахар-чай, однако золотые червонцы отцовского наследства, да и собственной нехудой кубышки исправляли положение, и отшельники, забившиеся в глухую тайгу, никаких стеснений покуда не испытывали. По расчётам Полежаева, золотишка должно было хватить ещё лет на двадцать пять... если не случится какого-нибудь катаклизма.
  А если случится?
  - Папа! Папочка!
  - Здравствуй, Бяша! - Иван Иваныч соскочил с коня, обнял тоненькое тельце дочуры. - Ух ты моя хорошая... соскучилась?
  - Да!
  Девочка вдруг посерьёзнела, отстранилась.
  - Что ты сейчас подумал, папа? Вот что ты сейчас подумал?
  И соврать невозможно, подумал Полежаев.
  - Война началась, девоньки, - он перевёл взгляд на Варвару Кузьминишну, также вышедшую встречать караван. - С германцами и австрияками война. Во так-то...
  Пауза. Она читает у меня в голове, что всё это означает, сообразил Иван Иваныч.
  - А ты говоришь... а ты говоришь, мама, добрых людей много, а злых совсем мало.
  В тёмных зрачках небесной пришелицы полоскался страх, какого ещё не было.
  - Всё наоборот, мама. Злых людей в мире большинство. А добрых мало. И потому они ничего не могут сделать против торжества зла.
  ...
  
  

Глава 4

  
  
  - ... А тяжеленная-то! Ну спасибо, Ваня! Ну учудил!
  Варвара Кузьминишна держала в руках мексиканскую самозарядку, то и дело переводя взгляд с покупки на мужа.
  - Ну чего ты, Варя... - Иван Иваныч и в самом деле чувствовал некоторое смущение. - Уговорил меня чёрт пузатый... Три по цене двух, да сверх того прибавил...
  - А ежели б ещё прибавил, ты бы, верно артиллерию какую приобрёл? - уже теряя сердитость, Варвара рассмеялась. - Ладно, садись ужинать. Асикай, Илюшку покличь!
  Как-то так повелось на крохотной заимке, что обедать и ужинать обитатели крохотной заимки садились вместе. Вот повелось и всё. И чем дальше, тем больше походили на одну большую семью. Готовили обычно Варвара и Асикай, как то и приличествует бабам. Бяшка вертелась около, покуда больше мешая, нежели помогая в готовке. Однако потихоньку втягивалась в хозяйственную жизнь.
  Ужинали прилично, почти совсем молча. Мужчины хлебали наваристый борщ с саморощенной свёклой и мороженой олениной, хранившейся на леднике. На большущей, как скамья деревянной разделочной доске красовались ломти свежеиспечённого хлеба, шаньги и тонко нарезанная копчёная медвежатина - бери, кому сколько влезет. Зелень и овощи были горкой навалены на широком блюде и подвинуты поближе к Бяшке, как основному потребителю.
  - Вкусно... - Бяша аппетитно хрупала сырой картофелиной. - А мы когда уже пойдём картошку копать?
  - Да, пожалуй, вот завтра и пойдём, - Иван Иваныч жевал медвежатину. - Осень на носу, дожди вот-вот зарядят, а там и мокрый снег.
  - Опять снег... - с тоской произнесла Бяша, даже перестав жевать картофелину. - Как я уже не хочу этот противный снег!
  - Ну-ну... - улыбнулся Полежаев. - Снег приходит и уходит, а жизнь продолжается!
  - Твоя верно говори, Вана Ваныч, - Охчен дочищал тарелку куском хлебного мякиша. - Нельзя картошка копать медлить. Морковка-капуста подожди, однако, картошка нет.
  Действительно, огородничество, вполне немудрёное где-нибудь в средней полосе России, здесь, на тунгуске, было сродни высокому искусству. Картофель удавалось сносно выращивать лишь на южном склоне сопки-чувала, где жаркое солнышко загоняло мерзлоту на безопасную глубину, притом высаживали его уже пророщенной под стеклом рассадой - просто набросать картофелины в борозду означало впустую загубить семена. Заморозки злостно прибивали зелень вплоть до конца мая [счёт идёт по "старому стилю" - прим. Авт.], так что сажать овощи приходилось чуть ли не в начале июня, и надеяться, что до сентября урожай успеет вызреть. Капусте и моркови приходилось легче - во-первых, не так боялись заморозков, и во-вторых, ввиду невеликой посевной площади росли они в длинных грядках-коробах, ежегодно наполняемых свежей землёй. Уже который раз ловил себя Полежаев на мысли - если бы не Бяша, так, пожалуй, забросил бы напрочь всю эту возню. Мясо-молоко есть, рыба в речке, а чтоб не было цинги, достаточно и брусники с клюквою. Однако Бяшка без овощей не могла совершенно.
  - Ночи длинные стали... - Варвара вздохнула, глядя в окошко, за которым догорал закат
  - Зато ночью теперь звёзды видно! - встряла Бяшка, доедая морковку. - Папа, а ты мне сегодня покажешь Марс?
  - Завтра, - улыбнулся в бороду Иван Иваныч. - Его нынче должно быть неплохо видать. Если погода не испортится, конечно. Сегодня, вишь, облачка...
  Астрономия - это была их общая с Бяшкой страсть, помалу захватившая краем и прочих обитателей заимки. Точнее, не вся астрономия, а конкретно планета Марс. Роль телескопа выполняла сильная подзорная труба, наследство от дедушки Варвары Кузьминишны. По семейному преданию, сей инструмент стоял на бастионе осаждённого врагами Севастополя. Сейчас, правда, благородный ветеран стоял на самодельной треноге, ввиду отсутствия фирменного штатива, однако роли это не играло - пять дюймов объектив, сто крат увеличение, право, грех жаловаться. Тем более что местный климат довольно редко позволял использовать возможности даже такого, по учёным меркам, скромного инструмента.
  - Спасибо, мама, спасибо, Асикай! - девочка выбралась из-за стола, подумав, осенила себя троеперстным крестом. - Богу и всем спасибо! Пойду тогда книжку читать...
  ...
  
  -... А реши-ка задачку, Бяша. Вот мы выкопали четверть огорода, и накопали двадцать два ведра картохи. Сколь всего накопаем, ежели так и далее пойдёт?
  За разговором Полежаев не прерывал работы - равномерно и мощно копал лопатой-заступом, выворачивая кустики картофеля.
  - Тоже мне, задачка! - Бяша поправила выбившиеся из-под платка курчавые тёмные волосы, так и норовившие завиться крупными кольцами. - Восемьдесят восемь ведер!
  - Ага... а в пудах?
  - Шестьдесят шесть! - ответ почти без раздумий.
  - Как узнала?
  - Нуу... мы же с горкой вёдра считаем? Значит, в каждом три четверти пуда! [в царской России ведро имело ёмкость 12 л. Прим. авт.]
  - Верно сосчитала. Экая умница ты у нас!
  Бяша, таскавшая по малолетству картошку ведёрками-четвертинками - поднимать полновесные ведра было не особо-то под силу и крепким взрослым бабам - даже засопела от похвалы.
  - А тогда давай решим другую задачку, - Иван Иваныч улыбался в бороду. - Некто Бяша съедает по два фунта картохи в день. Да по столь же морковки. Сколько всего картохи и моркови съест некто Бяша за целый год?
  - Морковку всю съест! - безапелляционно заявила Бяшка. - Сколько есть, ни одной не оставит!
  Погодка выдалась ясная и тёплая, и потому уборка урожая шла споро. Мужчины копали, женщины собирали клубни в вёдра. Грозная богиня Огды, одетая в длинные брезентовые штаны - только копытца торчали - и вязаную шерстяную кофту, повязанная к тому же головным платком, выглядела сейчас такой простой, родной и свойской... У Варвары даже защемило сердце.
  - Не тяжело тебе, Бяша?
  - Ну что ты, мама! - возмутилась девочка. - Тут до мешка-то донести семь шагов!
  Действительно, мешки с урожаем были расставлены по срединной меже картофельной полоски, что сильно облегчало труд и позволяло потом собрать мешки на телегу с одного прохода.
  - А копыта-то вязнут, однако, - подметил Илюшка.
  - Ну... немного вязнут, - не стала отрицать очевидного Бяшка. - А как тогда? Вы тут будете все работать, а я смотреть?
  ...
  
  
  Изображение в окуляре подзорной трубы было неспокойным, дрожало и рябило. Отсюда, за миллионы вёрст, даже при стократном увеличении Марс выглядел рыжей ягодой, схваченной сверху и снизу белым инеем.
  - Правда на ягоду похоже, да, па?
  - Правда, - Иван Иваныч улыбнулся. - Ты ж который раз уже это говоришь, Бяша.
  - Так а если всё равно похоже!
  Поправив в очередной раз трубу (никакого астрогида на самодельной треноге, естественно, не было, отчего наблюдаемые объекты уходили из поля зрения очень быстро), Полежаев уступил место Бяше. Девочка вновь припала к окуляру.
  - Не убежал?
  - Не... погоди, па, я сама поправлю...
  Полежаев вздохнул. Марс, это было свято. Что-что, а Марс девочка могла разглядывать хоть ночь напролёт.
  Оторвавшись наконец от окуляра, Бяша произнесла задумчиво.
  - А вдруг они живы?
  От неожиданности Иван Иваныч не нашёлся, чего ответить.
  - Ведь у меня же должны быть бабушки и дедушки, - глаза Бяшки сухо блестели в темноте. - Две бабушки и два дедушки. Разве нет?
  - Разве да.
  Пауза.
  - И ещё могут быть братья и сёстры. И дяди, и тёти ещё. Правда же?
  - Да, Бяша, - ответил без улыбки купец.
  Долгая пауза.
  - Может быть, они сейчас смотрят на нас оттуда, - тычок рукой в сторону Марса, - и не знают, что я жива.
  Она вскинула глаза на отца.
  - А может... может они не верят, что я умерла. Ищут меня, ищут. И не могут найти.
  Иван Иваныч помолчал.
  - Если б я мог, Бяша, сделать так, чтобы ты вернулась к своей родне... Всё бы отдал. Но я не знаю, как...
  - Спасибо тебе, папа, - девочка теперь говорила странным, вибрирующим и клекочущим голосом, не подделываясь, как обычно, под человечью речь. - Не отдали вы меня тогда злым учёным, и вот я с вами. И счастлива. А так бы сидела в клетке. И меня бы изучали. Голую бы смотрели и щупали злые люди. Иголками кололи.
  Полежаев судорожно прижал к себе тоненькое тельце девочки.
  - Бяша...
  - Пойдём домой, па... Поздно уже совсем.
  ...
  
  - Ты чего не спишь?
  Варвара, кутаясь в шаль, с тревогой смотрела на мужа. Иван Иваныч сидел на лавке, накинув на плечи тужурку, и невидящим, потусторонним взглядом смотрел в окошко.
  - Слышь, мать... где у нас водка была?
  - Да что с тобой, Ваня?!
  Полежаев помолчал.
  - Вот думаю я, Варя... Так ли правы мы были тогда, не отдав Бяшу?
  Варвара Кузьминишна опустилась на лавку.
  - Вот как...
  - Да, да, да! Ну что ты так смотришь?! Ну вот схоронили мы её ото всех тут, в глухомани... ладно. Пока маленькая - ладно. А как вырастет?
  Он чуть подался к жене.
  - Ведь ей же к СВОИМ надо, Варя. Может, учёные-то люди и нашли бы выход? Сигнал там подали по радио... ну, я не знаю... А мы? Чем мы ей в таком деле сможем помочь?
  Иван Иваныч судорожно вздохнул.
  - Ну хорошо, золотишка ещё на четверть века всяко хватит... ну пусть на тридцать годков. Не знаю, сколь там они у себя живут, однако будет ей через тридцать лет чуть поболее, нежели тебе вот сейчас. Вполне ещё молодая будет наша Бяша. А мы с тобой уже старые будем, Варя. И Охчен с Илюшкой. И что дальше? Кто её сохранит?
  Долгая пауза.
  - Ты ж у меня не неграмотная баба деревенская, Варя. "Мцыри" Лермонтова читала? Ну вот... тут то же самое выходит, как ни крути. И бежать ей некуда... И выхода я не вижу.
  Варвара Кузьминишна тихо, беззвучно заплакала.
  - Значит, всё...
  - Что "всё"?
  - Сдаться готов ты, Ваня. Готов, готов, не отрицай. Ключевое слово тобой произнесено: "может, зря мы Бяшу не отдали"...
  Полежаев помолчал.
  - Нет, мать... Не сдамся. До самого конца пойду. Вырастет Бяшка, пусть дальше сама решает - выйти ей к опчеству или продолжать в тайге хорониться. Решит хорониться, ждать своих прилёта или что там - буду кормить, покуда последний грош не выйдет.
  Он чуть улыбнулся в бороду, слабо и виновато.
  - А за минуту слабости прости меня. Тяжко мне, Варя. От мыслей тяжко.
  Она улыбнулась ответно.
  - Так не дам же я тебе водки, Ванечка. При таких мыслях тебе водки нужно сторониться, как огня. Ещё хуже будет.
  - Ну и не давай, подумаешь!
  - Ну и не дам!
  И они разом рассмеялись. Клин клином вышибают. Смех - лучшее лекарство от тоски и тревоги.
  Сзади раздался шорох. Оба супруга обернулись на звук, как по команде. В дверном проёме стояла Бяшка, в своей непременной коротенькой рубашонке.
  - Бяша?! Ты-то чего не спишь?!
  - Па... ма... вы забыли, что я всё слышу. Всё-всё, что думаете.
  Девочка вдруг улыбнулась, светло и чисто.
  - Вы меня любите. Остальное образуется. Правда-правда! Или вы не верите богине Огды?!
  На сей раз рассмеялись все трое.
  ...
  
  Мокрый снег летел так густо, что не видно было строений на другой стороне двора. Ранние октябрьские сумерки копились исподволь, кусочек за кусочком съедая и без того серый, ненастный день.
  - Ххы! - ввалившийся в избу Илюшка отряхнулся, как мокрый пёс, - Шибко плохая погода, однако.
  "Плохая", а не "плохой", подметил про себя Полежаев, починявший хомут, сидя на лавке. Помалу всё правильней говорить стали, и Илюшка, и Охчен, и Асикай даже. Небось обитали бы в стойбище где-нибудь, так до старости толком говорить и не выучились... А тут само собой выходит. Потому как богиня Огды, хоть и научилась тунгусскому языку, всё ж пользуется в обиходе русской речью...
  - Да, разыгралась погодка... Илюша, ты скотину накормил?
  - Дак, Вана Ваныч! Сено коровам дал, лошадям дал, однако, - тунгус присел у печки, протянул руки к огню.
  - Молодец, - Полежаев отложил готовый хомут. - Бяша, ты что читаешь в такой темноте? Иди сюда, к свету.
  - Да ай, папа! Мне тут лучше.
  - Да где же лучше, там и букв-то не видно...
  - Ещё как видно! А там у печки мне огонь глаза слепит.
  Уже в который раз Полежаев удивился. Нет... что-то тут не так... ну-ка, погоди...
  Встав с лавки, он прикрыл зев русской печи стоявшей на полу железной заслонкой. В доме враз воцарился сумрак, нарушаемый лишь керосиновой лампой-семилинейкой да огоньком негасимой лампады в углу.
  - А так? Так тебе буквы видно?
  - Ну а чего? Видно, конечно...
  Помедлив, Иван Иваныч дунул в лампу, огонь на фитиле погас. Теперь, на человечий взгляд, света в доме было только-только достаточно, чтобы не натыкаться на мебель и стены.
  - А так?
  - Нууу... так хуже, конечно. Но всё равно видно. Па, ты чего, меня испытывать решил, что ли?
  - Погоди, доча... - купец подошёл к иконостасу, перекрестившись, задул и лампаду. В доме воцарилась ночная тьма.
  - А так?
  - Да всё равно же видно, папа! Вон заслонка у печи светится, на всю избу сияет. И у тебя глаза горят, и у Илюшки.
  Полежаев потряс головой. Воистину - век живи, век учись...
  - Я и утюг мамин вижу, когда горячий, и сковородку, и чугунок с кипятком, - Бяша шумно захлопнула книгу, которую читала. - И даже печка светится, если сильно-сильно натопить.
  Дверь распахнулась, и из сеней, держа в обоих руках по ведру молока, а в зубах маленькую шахтёрскую масляную лампадку - чтобы освещать себе путь из хлева, через сени до избы - вошла Варвара. Поставила удой на лавку у стола, вынула изо рта дужку светильника.
  - Вы чего это в темноте-то сидите?
  - Слышь, мать, - обернулся к ней Полежаев, - наша Бяша, оказывается, в темноте свободно видит. Тепло даже видит, вот так вот.
  - Здра-асьте! - всплеснула руками Варвара Кузьминишна. - А ты только узнал?!
  - Моя тоже знал, - встрял тунгус, - да думал, хозяин знай ещё раньше. Потому молчал, однако.
  Первой засмеялась Бяшка, своим горловым переливчатым смехом. Ещё секунда, и хохотали все.
  ...
  
  - Му-умка, му-умка... ну чего ты, не бойся, не будет тебе плохо... хорошо будет...
  Бурая лохматая корова якутской породы, лохматая похлеще любой лайки, нетерпеливо переступила ногами - мол, давай уже, взялась доить, так дои, а не разговоры разговаривай. Бяша, повязанная платком на манер деревенской бабы, старательно дёргала соски, тугие струйки молока со звоном ударялись о железо ведра-подойника.
  - Так, ма?
  - Хорошо, хорошо, Бяша. Только чуть сильнее под конец-то надо, а то останется в вымени молоко.
  - А что тогда будет?
  - Нуу... корова меньше доиться начнёт, коли молоко всё не выбрано.
  Сегодня Бяша впервые испробовала себя в роли доярки. Вообще-то особых проблем с доением в хозяйстве Полежаевых не возникало - коров было всего четыре, да и Асикай всегда приходила помогать. Однако надо же девочке приучаться к домашнему труду?
  - Ну вот, молодец, - улыбнулась Варвара Кузьминишна. - Экая помощница наросла у меня, гляди-ка. Даром что богиня Огды!
  Бяшка засмеялась, вставая со скамеечки - длиннющие ноги, сложенные в три погибели, распрямились словно пружины.
  - Сапожки тебе надо изладить специальные, вот что. Бегать в холода чтобы. Небось копытца-то мёрзнут.
  Бяша вздохнула.
  - Копыта ладно... Дышать в мороз очень трудно мне, ма. Не могу я...
  Варвара, жалостливо вздохнув, погладила дочу по спине.
  - Трудно тебе здесь зимой-то.
  - Трудно, - грустно призналась девочка. - С ноября до самого марта морозы... а потом ещё снег тает... Хорошо, папа книжки привёз.
  Она улыбнулась.
  - Я ведь нарочно стараюсь читать помедленней, чтобы на дольше хватило. Читаю и думаю, читаю и думаю... Я иногда даже почти новую историю придумываю, пока читаю.
  - А что ты сейчас читаешь? - Варвара уже энергично выдаивала крайнюю в стойле корову.
  Бяша помолчала.
  - "Тарзана"
  - О... а я ещё не читала... Про что хоть?
  Пауза.
  - Про меня.
  - То есть?! - изумилась Варвара.
  Пауза.
  - Там маленький мальчик попал к диким-диким людям, живущим в джунглях... это такая тайга, где всё время лето. Они ещё все шерстью были покрыты, и даже говорили криками. И у него была приёмная мама, которая его очень любила. Только её злые люди убили.
  Пауза.
  - А потом... потом он вернулся к своим, к голокожим людям. И там стал жить. Только его там никто не любил. Там, в том мире, вообще никто никого не любит. Притворяются только.
  Варвара даже доить перестала.
  - Скажи... как назывались те мохнатые люди? Не обезьяны часом?
  - Ну да. Обезьяны.
  Женщина вскинула глаза.
  - Бяша... но ведь обезьяны животные. Животные они. Не люди.
  Девочка помолчала.
  - А те люди... голокожие люди, они часто объявляют животными всех, кто на них не похож. Если кожа чёрная - животное. Если в лесу живёт - животное. Разумными они считают только тех, кто имеет много денег... и говорит на их языке.
  Бяшка сверкнула глазами.
  - Меня бы они тоже сочли за животное, мама. Можешь не сомневаться.
  ...
  
  - Погляди, только тихонько...
  Иван Иваныч, неслышно ступая босыми ногами по нахолодавшим, зябким половицам, заглянул в соседнюю комнату, отведённую Бяшке. Непременная лампадка в углу давала достаточно света, чтобы сориентироваться. Грозная богиня, укрытая одеялом до шеи, тихонько сопела в две дырки, время от времени шевеля во сне остреньким ушком. Копытца торчали из-под одеяла трогательно и нелепо.
  - Спит... - сообщил Полежаев, возвращаясь в постель к супруге.
  Да, любой острый разговор теперь приходилось откладывать на время сна небесной пришелицы. Поскольку даже тихий шёпот не служит защитой от чтения мыслей непосредственно в голове.
  - ...Вот такие дела, Ваня, - закончила недолгое повествование Варвара.
  Иван Иваныч молчал, разглядывая в темноте высоченный потолок. Как знал, срубил такую избу, пронеслась в голове шалая мысль... четыре аршина с гаком... неуж не хватит Бяше, когда вырастет во взрослую?
  - Знаешь, мать, - внезапно признался он, - нам вот скотину резать пора пришла... а я боюсь. Мне давеча Бяша заявила - как вы можете зарезать и съесть того, кто поил вас молоком, кого вы кормили, берегли и холили? Ну ладно, говорит, дикий зверь... я, грит, понимаю, что человек существо хищное, и убивает, чтобы жить... но разве можно убивать и есть тех, кого приручил, кто тебе доверился?
  Пауза.
  - А потом смотрит мне в глаза и говорит - скажи, папа, а вот если бы пришлось и никак иначе не выжить, смогли бы вы меня зарезать и съесть? Я как стоял, так и рухнул. Аж слеза прошибла, до того скрутило... Бяшка почуяла, давай прощенья просить за сказанную глупость...
  Иван Иваныч вздохнул, как кашалот.
  - Растёт она... - Варвара говорила совсем тихо, почти шёпотом. - Как же быстро она растёт... Ой, как понимаю теперь я ту минутную слабость твою... как понимаю...
  Пауза.
  - Не погубить бы нам её, Ваня. Не искалечить бы душевно.
  Теперь Полежаев вздохнул, как кашалот, выброшенный на берег.
  - Ладно... чуть подрастёт ещё, поймёт. А пока вот что я удумал. Забой скотины мы произведён на зимовье, что на Верхнем ручье.
  - Пять вёрст дотуда!
  - А что делать? Лучше на лошадях мясо то перевозить, нежели боль причинять нашей Бяше.
  ...
  
  Пурга, который день лютовавшая в тайге, к утру наконец-то улеглась, сменившись ясным солнечным деньком. К вечеру же ветер стих совершенно. Светило, низко стоявшее над горизонтом, окуталось призрачным гало, что означало - ночью мороз завернёт не на шутку.
  - У-ух! - из сеней в избу ввалился сам хозяин, таща за собой ёлку. - Видать, сегодня в ночь и ртуть в градуснике нашем замёрзнет... Бяша, глянь! Хороша? То-то!
  Вообще-то обычай ставить рождественскую ёлку, перенятый от немцев, заметно укоренился лишь в обеих столицах империи, да и то всё больше в домах аристократов да творческих интеллигентов - писателей-поэтов, художников-певцов там разных... В Сибири сей обычай почти не затронул даже слой богатых купцов и промышленников. Однако Полежаев, как человек вполне образованный (чему сильно способствовало в последние годы зимнее сидение в тайге, в отличие от торговых дел фактории оставлявшее обитателям заимки массу свободного времени) счёл целесообразным столичный обычай перенять и внедрить. Ну в самом-то деле - отчего не порадовать лишний разок Бяшу? Тем более что в отличие от покупки книжек невинная забава сия абсолютно ничего не стоила - ёлок в округе росло более чем достаточно.
  Стол уже был накрыт цветастой полотняной скатертью, готовясь принять праздничное угощение. Женщины хлопотали на кухне, откуда доносились соблазнительные запахи. Бяшка, стуча копытцами, носилась туда-сюда - из кухни к отцу, устанавливающему принесённую лесную красавицу в деревянную крестовину, и обратно - помогала всем, естественно, а вы что подумали?
  - Бяша, а ты снежинки сделала?
  - Да, папа! - девочка уже держала наготове блескучие снежинки, вырезанные из шоколадной фольги. - Надо вот сюда, сюда и ещё сюда и сюда!
  - Верно говоришь!
  В сенях раздались голоса, бухнула дверь, впустив в жилое тепло облачко пара, и в избу ввалились Охчен с Илюшкой.
  - Ой, шибко сильный мороз будет, однако! - Илюшка, скидывая на ходу медвежий тулупчик, прошествовал на кухню. - Сех с праздником, однако!
  - Да погоди ты, леший, рано ж ещё!
  - Где же рано? Солнце садись совсем, однако. Первая звезда скоро! Все за столом должны сидеть, да!
  Приготовления к празднику подходили к концу. Закончив копошение на кухне, Варвара и Асикай уже выставляли на стол блюда с яствами, Илюшка, по обыкновению, принялся помогать, к процессу немедленно подключилась Бяшка. Охчен у печи щепал лучину, подкидывал в огонь смолистые поленья, Иван Иваныч расставлял по углам и мебели толстые восковые свечи, специально сберегаемые ради подобных случаев - в общем, дела хватало всем.
  - Ну, вроде ничего не забыли... - Варвара Кузьминишна хозяйским глазом окинула стол. - Помолиться надо...
  - Погоди, погоди, мать! - вмешался Полежаев. - Подарки сперва!
  - О! И верно! Совсем старая стала, запамятовала, - Варвара рассмеялась, блестя крепкими белыми зубами.
  Подарки, между делом в предпраздничной суматохе подкинутые под свежеустановленную ёлку, были заботливо завёрнуты - который в холстину, а который и в полотенце-рушник. На каждом лежала сверху картонка с надписью: "Варвара" "Бяша" и так далее, сообразно будущему владельцу.
  - Ва! - Охчен рассматривал новые торбасы, вышитые бисером. - О! И шапка ишо! И ножик здоровый какой! Спасибо!
  - Хе! - глаза Илюшки, вертевшего в руках новенькую тульскую двустволку, блестели, как у пацанёнка. - От спасибо! А то сё время: "Охчен, дай дробовика! Вана Ваныч, дай ружжо!" А Вана Ваныч кто знай, может давай, может не давай...
  Все рассмеялись.
  - Илюшка, так есть же у тебя свой дробовик, - Асикай рассматривала свой подарок - нарядную рубашку и юбку.
  - Какой то ружжо, баловство, однако! Пока порох сыпай, пока пыжи толкай, пока пистоны ставляй - самая ленивая глухарь улетит, однако!
  Все опять рассмеялись.
  - Мой дед вот совсем старый ружжо имел, который с кремень вместо пистон ишо, - продолжил тунгус, располагаясь на лавке поближе к угощению, - как-то пошёл на медведя, да. Один пошёл - жадный был, шкура-мясо дели ни с кем не хотел. Нашёл берлога, однако, собаки лаяй, медведь вылезай, сё как надо... Дед целься-целься! Ба! Нету стреляй. А ствол-то один, однако, другой нету. Ну, дед и говори медведю - полезай назад берлога, поспи ишо, пошутил я...
  Все снова расхохотались.
  - А дальше?
  - Дальше... - тунгус вздохнул и закончил бесхитростно. - Медведь реши, раз такой случай, сперва покушай маленько. И покушал. Ружжо потом мой отец находи, да, и торбасы ишо.
  - Мда... - Полежаев потеребил бороду. - Умеешь ты, Илюша, весёлые истории рассказывать. Аккурат к рождественскому столу.
  - Па... ма... это мне?
  Бяша держала в руках свой подарок, развернув. Вязаный свитер плотной двойной вязки, и такие же штаны, узкие и длинные, с расчётом чтобы плотно облегать ноги. К костюмчику прилагались оригинального вида меховые сапожки, заботливо истачанные Охченом - голенища не переходили в ступню, а заканчивались толстыми круглыми подошвами, вдобавок снабжёнными подковками для пущей износостойкости. Иван Иваныч улыбнулся, вспомнив, как он тайно от всех точил напильником прочную стальную пластину и потом сверлил ручной дрелью дырочки под ухнали [сапожные гвоздики. Прим. авт.] - ибо подковок козьего размера ни один кузнец, естественно, сроду не делал.
  - А это что?
  Последняя вещь в комплекте являла собой меховую шапочку, скорее даже мешочек с тремя дырками - пара для глаз и третье отверстие для рта.
  - А это уже Асикай постаралась, - улыбнулась Варвара. - Чтобы тебе не холодно было зимой на двор выходить.
  - Воротник делай вот так, - тунгуска изобразила руками, как запахивают меховой воротник, - и совсем легко дыши будет. Тепло, да.
  - Спасибо...
  Девочка вдруг повернулась и ринулась в другую комнату.
  - Бяша! Бяшенька! - переполошилась Варвара, кидаясь следом.
  Раздался громкий, вибрирующий рёв, охватывающий все три октавы.
  - Ну что случилось, доча!
  Грозная богиня Огды рыдала в три ручья.
  - Все... все могут ходить зимой по тайге... а я... а я нет! Все... могут дышать на морозе, а я нет! Как урод какой-то! Пя... пять месяцев в году в избе сижу! Приседаю, приседаю, чтобы ноги не отсохли! Я... я бегать хочу! Всегда! Везде! Бегать, а не... про... пробираться по болотине!
  - Ну Бяша... ну доченька... - теперь по щекам Варвары тоже текли слёзы. - Ну что же я могу поделать... что мы все можем поделать...
  Плач уже стихал, переходя во всхлипывания.
  - Я скверная, ма... прости... - девочка подняла голову, оглядев собравшихся вокруг обитателей заимки. - Спасибо вам всем. Вы сделали всё, что могли.
  ...
  
  -... Вот так петли поднимай, видишь? Во-от... правильно...
  Бяша, то и дело коротко облизываясь от усердия (что, как успел уже уяснить Полежаев, было у небесной пришелицы примерным аналогом человечьему закусыванию нижней губы), старательно овладевала секретами ручной вязки. В самом деле, на дворе стоял февраль, то и дело бушевали вьюги, снегу намело местами по пояс - чего ещё делать?
  - Бяша, а ты чего книжки в последние дни бросила читать? Неужто все прочла?
  Девочка, орудуя спицами, помедлила с ответом.
  - Которые хотела, все прочла.
  - А прочие?
  - А они плохие.
  - Да ой! - засмеялся Иван Иваныч. - Как знаешь, ежели не читала?
  Пауза.
  - Знаю... Мне не нужно до конца читать. Если вижу, что книжка плохая - я бросаю её читать.
  Она вскинула глаза.
  - Па... ты привези в следующий раз другие книжки. А то всё романы да романы...
  - Какие же?
  - Ну... как люди в старину жили. Историю, да. И по астрономии. И ещё мама говорит, есть такая энциклопедия...
  - Брокгауз и Эфрон, - подсказала Варвара.
  - Ого! - Полежаев почесал в бороде. - Заказать-то можно... вот только осилишь ли?
  - А разве они куда-то убегут? - Бяша старательно вывязывала петли. - Как смогу, так и осилю.
  - Резонно, - хмыкнул Иван Иваныч. - Ладно, быть по сему. Вот как поедем к толстопузому с пушниной, закажу ему. С вешней водой и придёт, должно.
  - А чего всё к Заварзину? - спицы в руках Варвары так и мелькали. - Дорого всё у него. Он же, чай, на бурлаках-каторжниках товары возит!
  Да, это была правда. Если до Ванавары весной, в половодье ещё вполне могли проходить юркие буксиры, то по Чуне не рисковали плавать даже самые отчаянные судовладельцы. Оставалось использовать способ, исстари испробованный на волжских притоках - бурлацкую живую тягу. В мае, по высокой воде, Заварзин доставлял товары до Байкита, а чуть погодя, когда вода уже спадала, в ход шли большие лодки-"струйки", влекомые бурлаками. А поскольку среди таёжных охотников желающих тягать посудины найти было нереально, Дормидонт Панкратьич сговорился с одним начальником острога, и тот за мзду поставлял ему двуногий тягловый скот, отбывающий наказание в казённом доме. Только корми, а платить и вовсе не надо. Кормил, правда, расконвоированных каторжан Заварзин хорошо, кашу давал вволю и даже с мясом - бурлак должен тянуть что бык, толку-то с доходяг, ветром шатаемых... К тому же в работу начальник острога мудро определял только тех, у кого в сем году выходил срок содержания, дабы не возникало у расконвоированных желания сбежать.
  - До толстопуза тут всего ничего идти-то, - резонно возразил Иван Иваныч. - За день с лошадьми оборачиваемся.
  - До Ванавары немногим поболее, - супруга щёлкнула ножницами, обрезая нить.
  - Положим, намного поболее. Ночёвка в тайге туда, да обратно. Да на фактории ещё. Четыре дня улетает, вместо одного.
  - Ну, а хоть и поболее. Зато дешевле, чай. Червонцы-то, чай, на огороде не растут.
  Полежаев вздохнул и неожиданно признался.
  - Не манит меня, Варя, туда ходить. Бывший дом, считай, двенадцать годков жизни отдали нашей фактории...
  Громкий лай во дворе прервал мирную супружескую беседу. Собаки лаяли непрерывно и настойчиво, и это означало, что на заимку пожаловал кто-то незнакомый. Обитатели заимки, бросив дела, припали к окошку.
  - Эйе! Эйе! Дома кто еси, нету?
  Нарты, запряжённые восьмериком, стояли у самых ворот заимки. В них, слегка развалясь, сидел пожилой тунгус, невозмутимо рассматривая крепкие, сбитые из лиственничных хлыстов ворота и высокий островерхий забор. Вот разве только ветряк, неспешно вращающийся вхолостую под слабым ветерком, произвёл на дикого человека некоторое впечатление.
  - Ва! Этки! - на шум уже вышел Охчен, не торопясь принялся отворять ворота [этки - тесть (эвен.) Прим. авт.]
  - Да никак это отец нашей Асикай в гости припожаловал, - Иван Иваныч рассматривал нежданного гостя. - Пойду привечу, однако. Иначе невежливо.
  - Эйе! Амийн! - Асикай, наспех накинув кафтан-расстегай, тоже вышла на крыльцо, завидев отца [Амийн - отец (эвен.) Прим. авт.] Родственники заговорили по-тунгусски, через окно было не разобрать, о чём.
  - Ладно... вздохнула Варвара. - Бяша, ты к окошку-то не суйся. Ежели в гости сюда напросится, я чаю, ещё и прятаться тебе придётся.
  - Легко! - Бяшка, как обычно при возбуждении и волнении, шевелила острыми ушками.
  ...
  
  - Хорошо! - старик, почмокав, с шумом потянул из блюдца горячий чай. - Хорошо живёте.
  - Не жалуемся, - Охчен, как и положено справному хозяину дома, отвечал неторопливо, солидно. Разговор шёл по-тунгусски. - Скотина есть, лошади, коровы. Зимой зверя бьём, соболя, белку, то-сё... Летом с Вана Ванычем золото моем.
  - Тц-тц-тц... - поцокал старый тунгус. - Хорошо намываете?
  - Неплохо. Вана Ваныч отвозит в казну, червонцы привозит. Хватает на всё. Мука, сахар, порох, патроны - всё-всё. Вон, гляди, как дочь твоя одета. Получше иных русских!
  Охчен подвинул тестю гранёную стопку, почти до краёв наполненную водкой. Себе налил до половины, Асикай на треть.
  - Твоё здоровье, этки!
  - Ва!
  Закусив, старик оглянулся на окошко.
  - А чего это такое у хозяина твоего на крыше вертится?
  - А, это... - Охчен вновь наполнил стопки. - Это такая штука, "насос" называется, - слово "насос" тунгус произнёс по-русски. - Воду сама наливает. Хочешь, в дом, в кадушку, а летом вон в большую бочку на дворе.
  - Зачем такая большая?
   - Ну как зачем? Огород поливать. Капуста, морковка много воды пьют. Вёдрами таскать тяжело шибко.
  - Совсем как русские живёте... - выпив, старик оглядел стол, на котором помимо прочего красовались квашеная капуста и отварная картошка. - Оленей пошто не держите?
  - Э... - Охчен махнул рукой. - Не держим и не собираемся. Хлопот много, толку мало. Лошадь-корова есть, мяса вдоволь - зачем олени? А летом с оленями возиться - когда огород копать, сено косить? Золото мыть когда?
  Старик засопел.
  - Неправильно это. Эвен должен с оленя жить, и зверя в тайге бить. Огороды копать, сено косить - удел екэ и люча [екэ - якуты, люча - русские (эвен.) Прим. авт.] Золото мыть тоже не наше дело.
  - Ты мне будешь говорить, чего мне делать и как жить? - насмешливо прищурился Охчен. - Асикай вон в ситцах красивых ходит, шёлковых лент ворох. Спим не в чуме дымном - в тёплой избе, печь белая! На простынях спим, не на шкуре грязной. В баню ходим каждую субботу! С мылом! А ты говоришь - оленей пасти... Пей лучше! - и Охчен налил тестю ещё. Себе опять полстопки, Асикай на донышко.
  - И водку не пьёте, как лючи, что двумя пальцами крестятся вместо трёх... - вздохнул старый тунгус. - И с роднёй не знаетесь. Асикай, ты чего с сестрой не знаешься?
  - Поссорились мы, - поджала губы молодая тунгуска.
  - А чего поссорились?
  - А то наше дело!
  - И отцу грубишь, - констатировал старый тунгус. - Охчен - ладно, он хозяин семьи. А тебе не к лицу.
  Выпив, гость потянулся к жареному мясу.
  - А чего твой Вана Ваныч брезгует гостем?
  - Чего это брезгует? - Охчен удивился вполне натурально. - Вышел гостя встретить, как положено. А что за столом тут не сидит - так Варвара, жена его, заболела шибко. Видно, простыла после бани. Переживает он, сильно жалеет её.
  - А где друг твой?
  - Илюшка? Нету его сейчас на заимке. Тут лоси повадились из нашего дальнего стога сено тягать, так он на сохатых решил засаду устроить. Меня звал, да я не пошёл - холодно, и говорить нельзя в засаде. Скучно. Водку ещё будешь?
  - Наливай - увидишь! - старый тунгус уже здорово окосел. - А чего это у вас во дворе следы какие странные?
  - Какие следы?
  - Как будто оленя в торбасы с отрубленными носками обули, и он на задних ногах ходил.
  - Хе! - рассмеялся Охчен. - Вот она, водка, чего делает. Олень в торбасах, ну надо же такое придумать... Это Илюшка со скуки баловался. У Вары, хозяйки нашей, старые сапожки были, изношенные, носки сверху крепкие ещё, вот их и отрезали на починку новых. А остаток так лежал. Так Илюшка вздумал на ходулях ходить, да и одел ради смеха эти обрезки на ходули.
  - Да, смешно... - старик одним махом осушил стопку. - И совсем на правду похоже, однако.
  ...
  
  - Слыш, отец... Беда, похоже, у нас. Чернуша-то не разродится никак.
  Варвара расстроенно вытирала руки чистой ветошью.
  - Ты б посмотрел сам, слышь?
  - Там уже Илюшка с Охченом, да ты, - Иван Иваныч теребил бороду. - Чем я-то помогу ещё? Ну, пошли, коль зовёшь...
  В хлеву было сумрачно и прохладно - дыхание животных не могло как следует перебороть довольно крепкий ещё мартовский морозец. Корова, лежавшая на чистой соломе, при виде подошедших подняла голову и жалобно замычала.
  - Чего ж такое-то с тобой, Чернуша... - начал было Полежаев, присев на корточки, однако в этот момент встряла Бяшка.
  - Уходите все, - девочка говорила вибрирующим, клекочущим голосом, не похожим на обычную поддельную человечью речь. - Неужели не видите, вы ей мешаете! Уходите все, быстро!
  Сказано это было настолько убедительно, что присутствующие поспешили очистить стойло.
  - Му-умка, му-умка... - присев рядом с роженицей так, что ноги сложились втрое. Бяша принялась оглаживать раздутый живот коровы. - Всё будет хорошо, Чернуша... давай, старайся. Надо стараться, Чернуша... знаю, больно, а всё равно надо...
  Взрослые обитатели заимки, послушно стоявшие в ограде, переглядывались.
  - Ну же, Чернуша... ты можешь... давай!
  Секунда, другая, и в стойле заревел телёнок.
  - Мууу!
  - Ну вот, видишь, а ты боялась... Всё хорошо, Чернушка, всё уже кончилось!
  Звёздная девочка вышла из стойла, разглядывая свои ладошки, и на миг показалось Ивану Иванычу - светятся они мерцающим, призрачным лунным светом.
  Асикай вдруг бухнулась на колени, следом за ней Охчен и Илюшка.
  - Оооо! Огды!
  - Ну а что теперь делать... - Бяша светло улыбнулась. - Ну Огды я. И ничего уже с этим не поделаешь...
  ...
  
  
  

Глава 5

  
  
  -... Да ты опух вконец, Дормидонт Панкратьич! Где ты такие цены-то видал?! На Луне, может?!
  Заварзин, колыхая пузом, улыбался смущённой улыбкой ангела, застигнутого врасплох над крынкой сметаны.
  - А ты не горячись, Иван Иваныч, не горячись. Ты-то в тайге себе сидишь, так и не знаешь, чего там в России деется. Война ведь идёт, Иван Иваныч. Боеприпас весь под себя казна взяла, всё на фронт идёт. А из казны взять, сам понимаешь, дополнительные расходы, да и немаленькие. Всяк чиновник, семя крапивное, ныне аппетит нагулял немеряный. Ты думаешь, это всё мне идёт? Одному на лапу, другому на лапу...
  - Ну гляди, Дормидонт Панкратьич, - Полежаев понизил тон, беря себя в руки. - Сейчас хапнешь, а потом к тебе никто и не явится. Распугать клиентов дело недолгое. Мне вот, к примеру, ловчей всего к тебе ходить, нежели ещё куда, потому как двадцати вёрст нету, за день можно туда-обратно обернуться. Ну, коль так драть намерен, поневоле придётся в Ванавару ходить...
  - Да хоть в Байкит иди, - хохотнул купчина, - а не то в саму Кежму. Думаешь, там тебе боеприпас даром дадут? Как бы не так. С порохом и патронами, Иван Иваныч, нынче везде морока!
  Полежаев мял бороду.
  - Ладно... Значит, так. Керосин вычёркиваем.
  - Совсем?
  - Совсем. На два года запас есть, там, если совсем никак будет, на лучины перейдём. Муку мешок скинь... два мешка, пожалуй.
  - Как скажешь, Иван Иваныч, - хозяин фактории черкал в бумаге.
  - Ячмень не пересушен у тебя?
  - Да ну, кто б его пересушивал-то? Прошлого года урожай, как есть, откель-то с-под Красноярска.
  - Тогда ячмень оставляем. Гороху полкуля вычеркни...
  - Галоши возьмёшь свои, аль сэкономишь? - тон купчины стал насмешливым.
  - Галоши заберу, галоши сапогам в сырость защита, - Полежаев не придал значения подколке. - А вот сотню патронов к трёхлинейке вычеркнуть придётся.
  - Ой-ой!
  - А как ты думал, Дормидонт Панкратьич? Ты, может, не в курсе, что ныне бумажные деньги на золото уж не меняют? А я же тебе полновесными червонцами да соболями...
  Заварзин крутнул носом.
  - Откуда узнал про деньги-то? Сидишь в тайге безвылазно...
  - Сидеть-то сижу, да далеко гляжу, - ухмыльнулся в бороду Полежаев. - Чтобы знать, не обязательно всюду своими ножками топать. Так... что там осталось... Книги. Привёз то, что я по зимнику-то заказывал?
  - А на книжках, стало быть, экономить не намерен, - хмыкнул Заварзин. - Дорогонько, однако.
  - На книжках экономить нам никак невозможно, - вновь улыбнулся Иван Иваныч. - Оглянуться не успеешь, как рычать начнёшь, а там и в берлогу!
  Посмеялись.
  - Эх, а с винтовочками-то теми, о прошлом годе, продешевил я, - колыхнул животом Заварзин. - Ну да ладно... Все, все кругом пользуются моей немеряной добротой, так отчего и не ты?
  ...
  
  -... Вот такие дела, ребятушки. Под ячмень, пока не поздно, Косую делянку отведём. Посеем, посмотрим, чего по осени пожнём...
  - Тама десятины нету, Вана Ваныч, - Илюшка, как обычно, счёл необходимым предупредить хозяина о грядущих трудностях. - Много ли будет?
  - Ну, на щи да кашу хватит, и ладно. Пойдёт дело, расширим посевы.
  - Чем пахать будем, однако? - подал голос невозмутимый Охчен. - Лопата копать если, нога отпади совсем.
  - Сошник у меня имеется, среди прочей рухляди, - парировал Полежаев. - Соху изладим завтра же.
  - Твоя видней, Вана Ваныч, - не унимался Илюшка. - Наши лошадь верховой, маленький, соху тягать большой лошадь надо.
  - Да никуда не денутся, потянут, - отмахнулся Иван Иваныч. - Одной тяжко будет, парой запряжём!
  - Непривычны лошадь, пахать не будет, лягать только будет.
  - Ох, Илюшка, да отстал бы ты! - не выдержал Полежаев. - Тоже мне, оппонент...
  - Как хитро-то ругаисся, Вана Ваныч, - засмеялся тунгус. - Чиво такое "попонет"?
  - Оппонент, это которому чего ни скажи, он всегда против.
  - Аааа...
  - Илюшка верно говори, Вана Ваныч, - вновь заговорил Охчен. - Твоя справный хозяин, да, однако шибко опасно. Не надо на свой каша надейся. Надо вот чего... на Ванавара ходи, там закупай ишо сахар-соль, мука-крупа, рожь-пшениса. Чай ладно, однако, без чай жить можно. Трава тайга собирай, суши-вари - вот и чай. Без хлеб если совсем - трудно будет. Наша ладно, мясо есть, рыба речка, Огды же мяса-рыбы не ест совсем. Она расти надо, однако, потому хлеб каждый день кушай. Червонес кушай нельзя, однако.
  Полежаев крепко задумался. С одной стороны, купеческое нутро восставало против бездумной траты денег. Кто же закупается на пике цен? Ежели золото у тебя, имей терпенье, дождись - цена обязательно упадёт. Это золото упасть в цене не может. Буквально вопияло купеческое нутро - золото всему голова. Есть золото - есть всё, ты царь и бог. А с другой...
  - Ладно, Охчен, уговорил, - Иван Иваныч тряхнул головой. - Наведаемся на Ванавару.
  Впереди раздался собачий лай, ещё миг, и на тропе показались Шарок и Шлейка, несущиеся во всю прыть. За ними же, топоча копытцами, гналась стремительная, как вихрь грозная богиня Огды, одетая в вязаную безрукавку и коротенькие донельзя вельветовые штанишки, не прикрывавшие грозной богине и четверть бедра - по случаю грядущего наступления мая месяца Бяшка решительно перешла на летнюю форму одежды, и теперь до самого сентября надеть презренные длинные штаны её могли заставить лишь достаточно крепкие заморозки.
  - Папа, папа вернулся!
  - Привет, моя хорошая, - Полежаев чувствовал, как от улыбки уши слегка съезжают на затылок. - Ты чего тут делаешь, одна-то?
  - Ну как чего? Бегаю вон наперегонки, - Бяшка засмеялась своим горловым вибрирующим смехом. - Только ленятся они, и Шарок, и Шлейка. Сдаются на полпути, язык вывесив.
  - Опасно делаешь...
  - Да ай, папа! Чужих людей тут нет. Я бы их мысли почуяла, а раньше того просто присутствие. Вон вас я ещё где почувствовала!
  - А ну как медведь?
  - Медведь? - в голосе девочки прозвучало великолепное презрение. - А что мне медведь? Я ж не мама, и не Асикай. Медведь и собак-то догнать не в силах! Уйду, как от лежачего.
  - Ох, Бяшка, и хвастаешь же ты...
  - Я?! Хвастаю?!
  - А давай-ка мы с тобой наперегонки поскачем, - подначил Иван Иваныч. - Как?
  - Это на Чургиме-то? - Бяша рассмеялась пуще прежнего. - Ну давай, коли хочешь!
  Полежаев отвязал от седла дорожные мешки, передал подъехавшему Илюшке - чтобы не мешали лихой скачке.
  - Вот отсюдова и до заимки. Идёт?
  - Легко!
  - По счёту "три". Раз! Два! Три!
  Мохнатый якутский конь Чургим с места двинул в тяжеловесный галоп, понукаемый пятками хозяина и его же хлыстом. Соревнования, однако, не получилось - Бяшка немедленно вырвалась вперёд и ушла по тропе, по меткому выражению, "как от лежачего". Однако уговор есть уговор, и оставшиеся до заимки три версты Иван Иваныч гнал коня во весь опор.
  Ворота оказались уже раскрыты, приветливо ожидая дорогих гостей. Во дворе Варвара развешивала бельё на верёвках.
  - Иван? Ты чего гонишь как оглашенный? Волки, что ль? А где караван?
  - Караван там, - Полежаев махнул рукой, соскакивая с коня, - приотстал малость. Это мы с Бяшкой поспорили, кто скорей до заимки доскачет.
  - Ну-ну, - засмеялась супруга. - Ладно, Чургима оставь, я приберу. Иди-ка в избу, там самовар горячий и пирогов я напекла. Голодные все небось с дороги!
  В горнице за столом, украшенным самоваром и большим деревянным блюдом с пирогами сидела Бяшка, старательно дуя в блюдце с чаем.
  - Папа? Хорошо, что ты приехал. Я уж думала, ночевать в тайге остался...
  - Ах ты моя охальница! - засмеялся Полежаев. - Над отцом издеваться-то...
  - И не издеваюсь я вовсе, а подшучиваю. Почувствуй разницу, папа!
  ...
  
  - Эйе! Пошли! Ва! Пошли, однако, ну?!
  Илюшка изо всех сил тянул пару лошадок под уздцы, однако никакого "пошли, однако" покуда не выходило. Лошади, непривычные к тягловой работе, храпели, упирались и то и дело протестующе ржали, но тянуть соху упорно не желали - хотя вообще-то для пары справных, упитанных и крепких коников работёнка была не столь уж тяжела.
  - Охчен помощь надо звать, Вана Ваныч, - Илюшка отёр лоб тыльной стороной ладони. - Иначе никак, однако.
  - Угу... - Полежаев, державший соху за рукояти в ожидании "однако пошли", смачно сплюнул. - Давай ещё Варвару позовём, и Асикай. Ну и я за коренника встану. А Бяшу вон на соху определим. Тогда лошадок-то, пожалуй, можно и выпрячь. Пусть отдыхают.
  Бяша, наблюдавшая за бестолковой вознёй, засмеялась.
  - Может, Огды мало-мало помогай? - хитро прищурился тугнус.
  - Неа, - смеялась Бяшка. - Чтобы я вам помогала лошадок мучить?
  Девочка оборвала смех, принялась облизываться часто-часто. Соображает чего-то, значит, понял Иван Иваныч - ибо такое вот облизывание заменяло небесной пришелице привычное для человека закусывание нижней губы.
  - Папа... скажи, я же у тебя умница? Ты сам говорил много раз.
  - Ну... - осторожно подтвердил Полежаев.
  - Значит, у умной девочки Бяши могут быть умные мысли?
  - Да не тяни ты кота за хвост, - рассердился Иван Иваныч. - Излагай.
  - Не надо тут ничего пахать. Надо просто намочить зёрна хорошенько, да и разбросать. Посеять поровнее.
  - Да ой! - насмешливо усомнился Полежаев. - Без пахоты и посеять?
  - Ну вот... - огорчённо произнесла девочка. - Не веришь ты никому, па... Наверное, все люди такие. И даже самые лучшие из людей... Всех вам надо силой заставить. Лошадок землю рвать заставить, землю силой плодоносить заставить... Зёрна силой закопать, заборонить, силой расти заставить. А они же сами жить хотят, зёрнышки! Их же не надо заставлять!
  - Трава же задавит... - Иван Иваныч вдруг осознал, что воспринял идею дочуры вполне серьёзно, и спорит уже по инерции.
  - Да не задавит. Она же ещё и не взошла, папа. Ну вот порвёте вы ей корни, ладно... трава обозлится, пуще прежнего жить захочет. И покуда зёрнышки к свету пробиваются, трава уже своё наверстает.
  Полежаев поймал взгляд Илюшки.
  - Богиня Огды сказала, однако, - тунгус улыбнулся. - Не собака лаяй.
  - Ох, Бяша... загубим ведь семена...
  - А ты поверь, папа, - девочка теперь была как никогда серьёзна. - Возьми и поверь. И мне, и зёрнышкам.
  - Ладно! - Полежаев решительно тряхнул головой. - В конце-то концов, ежели что, с голоду всяко не помрём!
  ...
  
  Вода в корыте была горячей, еле терпели руки. Попробовав ещё раз воду пальцами, Варвара набросала в корыто тряпьё и принялась ожесточённо тереть, то и дело смахивая с лица клочья мыльной пены. Всё-таки как тяжела бабья доля... Одного тряпья на мужиков сколько надо перестирать, а постельное бельё... Неужто ничего нельзя придумать? Вот Бяша подрастает - неужто и ей, пришелице с небес, придётся тряпки в корыте тереть?
  - Можно придумать, мама, - девочка подошла сзади, постукивая копытцами. - Вот я придумала.
  Бяшка держала в руках рыбацкий садок, сплетённый из проволоки, с приделанной сверху палкой.
  - Услышала мою мысль, значит... - улыбнулась женщина. - Чего хоть придумала-то?
  - Вот сюда надо всё бельё сложить, и делать вот так, - девочка изобразила толчение в ступе. - Прямо в бочке с водой. И не надо руки варить. И быстрее.
  - Значит, толочь воду в ступе предлагаешь, - засмеялась Варвара.
  - Вот почему так, мама? - расстроенно произнесла Бяшка. - Папа вон не верит, и ты не веришь... Смеётесь только. Да тут же видно-очевидно всё, как с одного раза не понять?! Вот ты возьми и попробуй, а потом будешь смеяться!
  - Ну а что? - улыбнулась Варвара Кузьминишна. - Попробовать недолго. Где-то у нас кадушка глубокая... ага, вот. Сейчас у нас с тобой, Бяша, будет... как это говорят учёные-то люди... эксперимент!
  Вылив воду из корыта в ушат, Варвара добавила ведро кипятка и мыльной стружки, сложила мокрое тряпьё в проволочный садок и взялась за палку.
  - Начнём! Время засекай!
  Толочь воду в ступе оказалось не столь уж легко - садок с тряпками здорово тормозил, оказывал сопротивление. Спустя недолгое время Варвара Кузьминишна вконец упарилась.
  - Уф... Ну, давай посмотрим, чего у нас вышло-то. Сейчас прополощем, и поглядим... Айда на ручей! - она принялась складывать постиранное в корзину. - Пустую корзину возьми.
  - Да, мама.
  Полоскать бельё в летнем ручье с прозрачной текучей водою - не в проруби, одно сплошное удовольствие. Опустившись на колени, Варвара принимала мокрые тряпки от Бяши, полоскала, выкручивала и бросала в корзинку для готового. Закончив, женщина извлекла одну из вещей, бывшую наиболее заношенной, растянула.
  - Гляди-ка... ведь и вправду не хуже чем руками простиралась. Ну молодец, Бяша! Ну голова!
  Вопреки обыкновению, девочка не расцвела от похвалы.
  - Бяша... что случилось? - встревожилась Варвара. - Говори, не таи. Я ж не могу твои мысли читать!
  Девочка протянула руку. На ладони красовался крупный белый зуб.
  - Ма... он выпал. Это цинга?
  В нечеловеческих глазах стояли слёзы, самые обычные слёзы.
  - Я же морковку ем всё время... ма, я теперь умру, да?
  Варвара улыбнулась.
  - Никакая это не цинга. Зубы у тебя меняются, Бяшенька. У человеческих детишек это пораньше происходит, правда. А у тебя вот сейчас, в семь годков, так выходит. Скоро новые-здоровые зубки будут у тебя!
  - Не, правда?! - грусть-тоска в прекрасных газельих очах стремительно вытеснялась лучезарной радостью. - Ой, мама!
  - Ах ты моя дочура ненаглядная! - Варвара изо всех сил прижала к себе приёмыша.
  Она вдруг отстранилась, пристально взглянула девочке в лицо.
  - Погоди-ка... Бяша... это ты помирать собралась, а матери для облегчения эту вот штуку выдумывала?!
  Пауза.
  - А я думала вообще ничего вам с папой не говорить. Чтобы вы ещё маленько порадовались... ну... пока я не умерла.
  - Ох, Бяшка, Бяшка... До чего ж ты умнющая, а местами ну такая дурочка!
  ...
  
  -... Мука есть, хоть ржаная, хоть пшеничная. А вот цельной ржи и пшенички нету, не завезли. Не пользуется она спросом у тунгусов. Ячменя вот четыре куля осталось, могу предложить.
  Молодой щеголеватый приказчик, с напомаженными волосами, несмотря на молодость, уже приобретавших рискованную прозрачность в районе темени, всем своим видом изображал огорчение, поскольку не сумел удовлетворить запросы солидного клиента. Самого хозяина фактории на месте не оказалось, в точности так, как некогда сам Полежаев, новый владелец без передыху возил спирт и прочее из Кежмы. Тем не менее парень, похоже, знал толк в местных обычаях, поскольку не стал заговаривать о деле вчера - вежливо предложил ночлег, самовар и баньку, дабы путники отошли от дороги. Всё-таки ночёвки у костра, среди туч гнуса, как ни крути, отдыхом можно назвать с большой оговоркой.
  - Ладно... - вздохнул Полежаев, исподволь оглядывая своё бывшее владение. - Пшеничной муки беру шесть мешков, ржаной четыре. Ячмень тоже возьму, весь.
  - Сахар, соль?
  - Естественно.
  - Патроны, порох, дробь?
  - Это по такой-то цене? - усмехнулся Иван Иваныч.
  - А что делать? - огорчение приказчика удвоилось. - Война же...
  - Вот я и подожду, покуда война окончится.
  Парень хмыкнул.
  - Да что-то не похоже, чтобы к окончанию дело-то шло. Все бают, вторую зиму солдатикам в окопах зимовать придётся.
  - Да ой, - недоверчиво усомнился Полежаев.
  - Ну. Всё к тому идёт. Да вот... - приказчик, пошуровав под прилавком, извлёк пачку разномастных мятых газет. - Можете полюбопытствовать, ежели не верите. Нет-нет, ничего не стоит, мы ж их на обёртку используем!
  - Хреново, коли так... - вздохнул Полежаев. - Ладно, спасибо. Илюшка, Охчен, давайте грузиться.
  - Водки-то сколь будете брать?
  - Нисколько не будем, - улыбнулся Иван Иваныч.
  - Как? Прошу прощения, не понял я...
  - Водку не берём.
  - Совсем?! - теперь на лице приказчика читалась сложная гамма чувств: недоумение, искренняя обида и где-то даже презрение.
  Полежаев усмехнулся в бороду.
  - Чтоб не было неясности, парень... Эта вот фактория допрежь моей была. Сколько я той водки тунгусам перевозил, тебе и во сне не снилось. Так что доподлинно знаю, каков зверь эта самая водка.
  ...
  
  - Ты прямо провидица у нас, Бяша. Ведь взошёл ячмень-то на непаханом поле. Чуть земля подсыхать стала - хоп! - дождик кстати...
  За разговором Варвара Кузьминишна энергично вертела рукоять американской машинки-сепаратора - сбивала сливки на сметану. Сметана помимо прочего была наилучшим гарниром к столь любимой Бяшей моркови. Если просто так грозная богиня Огды могла слопать морковки преизрядно, то вкупе со сметаной - совершенно изумительное количество.
  - Ага, а папа не верил... - девочка критически оглядывала себя в большое, уже слегка потемневшее зеркало, прилаженное на стену. - Ма, ну скажи, красивые же штанишки я связала?
  - Где штанишки? - округлила глаза Варвара. - Покажь, я что-то не вижу.
  - Ну вот же, на мне!
  - Ах, это... Я думала, это поясок.
  Асикай, в отсутствие супруга подтянувшаяся из своего флигеля на огонёк, помочь туда-сюда, засмеялась. Действительно, изделие гораздо более походило на стилизованный пояс для крепления чулков, нежели на штаны любого рода. Во всяком случае краешки крепких бяшкиных ягодиц высовывались из них вполне откровенно.
  - Издеваетесь вы все над богиней Огды... - с деланным огорчением вздохнула Бяшка. - Попробовали бы сами побегать в этих противных длинных штанах!
  - Да бегай как тебе угодно, раз богиня. Хоть голышом, коли гнус не донимает. Вон у греков, я чай, все боги в старину голышом рассекали!
  На сей раз рассмеялись все трое.
  - Аська, пойдём на минутку, я чего-то спрошу, - вдруг посерьёзнела девочка.
  - О как... - Варвара вылила готовую сметану в крынку. - От меня что ли таитесь?
  - Да ай, мама!
  - Ну-ну, идите, секретничайте, - улыбнулась женщина.
  Выйдя на крыльцо, молодая тунгуска вопросительно глянула на богиню Огды.
  - Терзает и терзает тебя этот вопрос, Аська, - девочка смотрела прямо, и во взгляде её сейчас светилась неземная проницательность. - Жить скоро не даст.
  Асикай села на крыльцо.
  - Твоя правда. Вот уж сколько мы с Охчен живи. Пошто сё никак не понесу я?
  Помедлив, Бяшка присела рядом. Осторожно коснулась плеча тунгуски.
  - Почему, я не знаю. Однако попробую помочь тебе.
  - Как знаешь, чего надо делай? - осторожно удивилась тунгуска.
  Звёздная девочка улыбнулась, мудро и смущённо.
  - Я не знаю. Я просто чувствую... ну... как зверь, что ли.
  Асикай бухнулась ниц.
  - Помогай... помогай, Огды!
  - Ну вот, опять... - вздохнула Бяша. - Как чуть что, так сразу "Оооо! Огды!" и бац носом в землю...
  Она вдруг напряглась, вытянув длинную шею.
  - Чего там? - Асикай оглянулась. - Медведь, однако?
  - Да нет, Ась... не медведь... - голос Бяши вновь вибрировал и клекотал, не подделываясь под обычный человеческий. - Злые люди... сюда идут... Злые люди!
  Она сорвалась со ступенек, вихрем ворвалась в дом.
  - Мама! Нас убивать идут! Злые люди! Уже близко!
  Расспрашивать, что да как, Варвара Кузьминишна не стала. Достаточно уже спозналась с Бяшей, чтобы усвоить - зря девочка болтать не станет.
  Винтовки-самозарядки, купленные Иваном, стояли в шкафу начищенные, без пятнышка. На полке повыше аккуратно лежали снаряженные магазины - аж по четыре на каждую.
  - Асикай, - теперь хозяйка говорила отрывисто, жёстко, - из трёхлинейки ты палишь здорово, я видала. С этой справишься ли? - она протянула винтовку и магазин.
  Тунгуска, взяв оружие, повертела секунды три. Безошибочно вставила магазин, защёлкнув стопор. Передёрнула затвор.
  - Справлюсь, отчего нет.
  - Тогда давай в свой флигель. Из окна стреляй, с какого угла подойдут. У меня отсюдова обзора на ту сторону нету. Говорить буду я, ежели что, ты молчи и на прицеле держи. Первый выстрел от них или от меня - бей стекло и пали варнаков насмерть, не пугай зря. Всё ли поняла?
  - Отчего не понять, - сейчас лицо молодой тунгуски являло собой образец азиатской непроницаемости и бесстрастности.
  - А я, мама? А как же я?
  - А ты брысь на печку! - Варвара оскалилась как рысь. - Всё ли поняла? Быстро, быстро! Времени нет рассусоливать!
  Залаяли собаки, громко и безостановочно.
  - По местам!
  ...
  
  -... Лошадь загонишь совсем, Вана Ваныч.
  - Илюша, мне порой кажется, ты об лошадях заботишься больше чем даже об нашей Бяше. Они там одни сидят! А мы тут в тайге опять ночевать будем?
  - Твоя неправда, Вана Ваныч, - счёл уместным слегка обидеться Илюшка. - Моя сё понимай, однако. Ночевать тута тоже зачем - уже почитай пришли, да. А сё равно лошадь когда-нибудь твоя загонишь...
  Иван Иваныч вдруг остановил коня, резко поднял руку.
  - Тихо!
  Где-то впереди, приглушённые расстоянием, бахали выстрелы.
  - Что это?
  - Руски винтовка так не стреляй, однако, - Охчен вслушивался в пальбу. - Так твоя хитрый винтовка стреляй, Вана Ваныч.
  Трое мужчин переглянулись и без разговоров послали коней в галоп, оставляя вьючный караван на произвол тайги.
  ...
  
  - Иш, собаки базлают, едрить их в дышло...
  - На то они и собаки, штоб базлать. Нам-то что? Чалдоны мы, мирные люди, заплутали тут малость, - Сенька Коготь ухмыльнулся. - Дорогу спросим, водички напьёмся... в воде-то, чай, не по-христиански отказывать.
  Подельники тоже заухмылялись. Да, главное, чтоб на двор впустили. А там уже легко...
  - А ну как не пустят? - усомнился корявый мужичонка, едущий на бочкообразном мерине враскоряку. - Народец нынче недоверчивый пошёл...
  - А Жбан и Чалый на что?
  Заимка стояла как на ладони. Ничего, крепенькое строение, подумал Коготь. Вон, гляди ты, изба крестовая, да высоченная какая. Да флигель с другого боку двора, а позади хлевов да кладовок немеряно... и ежели пузан не соврал, где-то тут среди кладовочек червонцев сундук. Не положить бы ненароком хозяйку с хозяином, вот что. Тунгусов дворовых сразу можно в расход, а хозяйку - упаси Бог... замкнётся чего доброго хозяин, один-то оставшись. И хоть огнём его жги... С живой бабой другое дело. Тут и кремень золотишко отдаст, как егойную бабу при нём же раздеть...
  Сенька ухмыльнулся. Напрасно, ой, напрасно думает Дормидонт Панкратьич, что ухватил Сеньку Когтя за яйца. Три мокрых дела, пять трупов - это всё страшно, коли денег мало. А когда полный сундук червонцев - да тьфу и растереть. Так что сам-то Дормидонт Панкратьич, по всему, и должен череду Сенькиных покойников достойно завершить. Поверх его сегодняшних подельников, ага. После, как будет Сенька в России - да не Сенькой уж, а почтенным Семёном Михалычем - то, пожалуй, поставит за упокой души раба божьего Заварзина толстую свечку. Заслужил. За такую-то наводку...
  До заимки оставалось шагов полтораста, когда в окошке хозяйского дома зазвенело битое стекло. И тут же другое, во флигеле.
  Бах! Бах! Бах! Бах!
  Двое товарищей вывалились из сёдел, как тряпичные куклы, молча, один успел соскочить с подстреленной лошади, ещё один с воплем схватился за простреленное бедро. Сам Коготь, корявый мужичонка и ещё один варнак, долговязый тип с горящим взором, успели соскочить с коней невредимыми, и споро укрылись за грядой валунов, навороченных с краю приусадебного огорода - верно, хозяева чистили поле. Раненый в ногу, правда, укрыться не успел - из флигеля бахнул выстрел, бандюк скорчился и затих.
  - Эй, вы! - раздался из окна женский голос. - А ну встали! Руки кверху!
  - Да вот хрен те! - отозвался Коготь, сжимая враз вспотевшей ладонью рукоять "маузера". - Нашла дураков, бля!
  Бахнул выстрел, от гранитного валуна полетели колкие крошки.
  - Влипли... - корявый сжимал свою винтовку с такой силой, словно пытался раздавить. - Ой, влипли...
  - Тихо! - зашипел, как змея, Коготь. - Не чуешь, что ль? Баба говорит! И баба стреляет! Мужиков на заимке нету, значится...
  - Хороша баба... - сплюнул широкоплечий коренастый головорез, тот, под которым убили лошадь. - Чего это такая пальба, спасу нет? Как будто там их дюжина.
  - Пузатый баял, винтовки у них особые, самозарядки. Стреляют что тебе пистоль. Он же их хозяину-то здешнему и продал, блядина!
  - Ну, и долго вы там лежать намерены? - насмешливо подначил женский голос.
  - Недолго! - приложив ладони рупором ко рту, громко отозвался Коготь. - Солнце садится ужо! Так что гореть вам в вашем осином гнезде, живьём!
  Не дождавшись ответа, главарь продолжил, по-прежнему используя ладони в качестве рупора.
  - Слышь, хозяйка! Такой деловой разговор! Выставь-ка нам золотишко! Коли к воротам идти опасаешься, под окошко скинь! Наш человек подойдёт, без оружья, подберёт, и отвалим мы! Как предложение?
  - И много надо? - женский голос по-прежнему спокоен и чуть насмешлив.
  - Пяти тыщ червонцев хватит! Мы люди не жадные!
  Отняв руки ото рта, Сенька оглянулся на подельников, прижавшихся к камням.
  - Всё рыло расшибу, и Жбану, и Чалому. За смертью их только посылать...
  Словно в ответ, во дворе усадьбы захлопали, словно пастуший кнут, наганы, яростный собачий лай перешёл на визг и затих. И тут же дважды гулко бахнула винтовка, снова резко хлопнул наган, и снова гулко - бах-бах-бах! И опять тихо...
  - Похоже, всё... - корявый смотрел на Когтя затравленно. - Нету ни Жбана, ни Чалого...
  - Заткнись, гнида! - зашипел Сенька, не в силах сдержать наползающий на сердце холодок. - Сам пристрелю, коли ещё вякнешь, падаль!
  И чтобы отогнать ужас близкой смерти - а любой, кто близ смерти ходил, приближенье её уж ни с чем не спутает - главарь выставил ствол "маузера" поверх завала и не глядя выпустил несколько пуль. В ответ от валуна вновь полетели острые крошки.
  - Ладно... - достав из кармана патроны, Коготь торопливо загонял их в магазин пистолета. - Двое баб на заимке, если верить пузатому, а нас четверо ишо... Как стемнеет...
  Дружный залп со стороны тайги прервал атаманскую речь. Долговязому пуля вошла в затылок, так что ничего почувствовать он не успел. Коренастому повезло меньше - выстрел угодил лежачему промеж ног, и бандюк сейчас мычал и царапал землю. Больше всего шуму производил корявый - пуля разворотила ему ягодицу и ушла вверх. Мужичонка орал благим матом, катался по земле, вроде пытаясь зажать рану и не смея трогать, очевидно, дико болящее место. Не в силах выносить далее ужас происходящего, Коготь поднял "маузер" и нажал на спуск. Корявый враз обмяк и оборвал вопль на полутоне. Затих и коренастый - похоже, отмучился.
  - Не стреляйте! Не надо! Всё, сдаюсь я!
  Отшвырнув бесполезный "маузер" - чего уж тут придуриваться-то, одному да под перекрёстным прицелом кучи винтовок! - Сенька тяжело поднялся, неуклюже воздел вверх руки. Спиной к заимке, лицом к таёжной опушке, откуда уже выдвигались трое мужчин.
  - Бах-бах-бах!
  Три пули, выпущенные из флигеля, легли в спину бандита кучно, бросив того наземь ничком.
  - Эй! Эйе! Асикай! В нас-то не стреляй, однако!
  ...
  
  - Мммыыы! Мммыыыы!
  Варвара, прижав к себе рыдающую Бяшку, гладила и гладила её по голове. Редкая мексиканская винтовка валялась в пыли, прикладом на неотчищенной коровьей лепёшке. В двух шагах от брошенного оружия лежал окровавленный Шарок, оскалив пасть, почти вплотную к нему мёртвая Шлейка. Двое варнаков валялись чуть поодаль. Один, которому пуля угодила точно в сердце - случайно, конечно - лежал у самой стены, бессмысленно выпучив остекленевшие глаза. Второй, зверски изорванный пулями, легшими как попало, валялся в обширной тёмной луже, сжимая в оцепеневшей руке наган-самовзвод. Из этого нагана он, получив от Бяшки первый заряд, таки успел сделать в неё один выстрел... но не попал.
  А мог.
  Картинка, в целом, складывалась более-менее ясная. Классический обход с тыла. Очевидно, главарь загодя отправил двух своих головорезов, дабы они подобрались к заимке со стороны хозяйственных построек. На тот случай, ежели хозяева окажутся недоверчивыми и неприветливыми, совершенно верно. Заслышав выстрелы, эта парочка преспокойно перелезла через забор, несколькими выстрелами прикончила собак, дабы не мешались... В этот момент в бой и вступила Бяшка, вытащившая из ружейного шкафа третью винтовку-самозарядку. Иван Иваныч почувствовал, как у него шевелятся волосы на голове - а вот если бы не купил тогда, пожалел червонцев... или её не было бы в шкафу... или была бы простая трёхлинейка... Господи, есть же ты на свете!
  - Мммыыы!
  - Ну-ну, Бяша... ну всё уже, доченька...
  Перестав наконец рыдать, девочка только всхлипывала.
  - Ну вот...
  Она оторвала голову от материнской груди.
  - Я убила. Мама, я их убила. Теперь я совсем как люди. Совсем-совсем.
  - Зря ты того последнего повалила, Асикай, - Полежаев мрачно разглядывал картину побоища. - Допросили бы, узнали...
  Молодая тунгуска, обернувшись к мужу, заговорила по-своему, резким, отрывистым голосом.
  - Русски говори, однако, - мотнул головой Охчен. - Всем говори, да.
  - Варнак-убивец говори не надо ничего! Сё так хорошо понимай! Их хотел убить наша Огды! Только смерть им! Как бешеный волк!
  - Так-то да, конечно... - Полежаев поднял брошенную Бяшкой винтовку. - Однако ведь теперь не спросишь, кто их сюда подослал. И не доказать теперь ничего.
  - Зачем спроси? Зачем доказай? Не надо сё это! Наша Огды у них голова сё читай!
  Тунгуска перевела дух.
  - Тот человек, который винтовка эта продавай, их сюда посылай. Догадайся, что нету золотая жила тут. Значит, золото сундук лежи. Много. Купес про этот варнак много плохого знай, думай, он ему служи за то, золото принеси. Варнак думай - золото забери, купес кончай совсем, далеко-далеко уходи.
  - Бяша... это правда? - тихо спросил Полежаев.
  Девочка судорожно сглотнула.
  - Да, папа.
  - Сё так, Вана Ваныч, - подал голос Илюшка. - Конь убитый Заварзина, однако. Мой его на фактория видал.
  - Это я виноват, - Полежав уже теребил бороду так, что летели клочья. - Подставился. Верно рассудил, змей... золотые монеты нынче на бумажные купюры не меняют, война. Ну и чекана нет соответственно. Можно только в казну сдавать песок намытый. И ассигнации получать взамен. А я с ним червонцами расплатился...
  - Нет, Вана Ваныч, - заговорил Охчен, - не расплатился. Моя расплатись, однако.
  Пауза.
  - Сейчас Додон Паратыч жди, когда варнак его золотой червонес куча принеси. Скоро се его лошадь домой пустой приходи, Додон Паратыч шибко пугайся. Со страху бежи полисыя до сама Кежма, того-этого про твоя говори, как попало голова приходи. Поклёп совсем. Полисыя хороши деньги плати. Шибко много. Чтоб забрали твоя-моя каторга, чтоб его не бойся. Такой его человек, однако, коли страх есть - голова нету совсем. Полисыя сюда приходи, разбирайся надо. И сё - конес...
  Глаза Охчена льдисто блеснули.
  - Моя прямо сейчас ехать надо. Вперёд его лошадь пустой успевай. Пока он золото от варнак жди.
  Тунгус слегка подкинул в руке трёхлинейку.
  - Один выстрел - совсем нет никакой вопрос, однако.
  ...
  
  -... Сколь раз я тебе говорил, Манефа, чтобы не лезла ты в мужские дела! Варнаки, варнаки... твоё какое дело поросячье? Здесь, в тайге, дворяне как-то не водятся, да и тилигенция тоже. Так что приходится дело иметь с теми людьми, которые есть, а не ждать ангелов небесных!
  Со стуком бросив ложку на стол, Дормидонт Панкратьич в досаде вышел вон. На крыльце остановился, стукнул пухлым кулаком по бревенчатой стене. Права ведь Манефа, язва такая... И не на кого злиться, кроме себя. А что делать? Кто на подобное дело пойдёт - сам губернатор, или полицмейстера подговорить?
  Итак, господин Полежаев, Иван Иваныч, сам себя разоблачил. Ну в прошлом году ещё ладно, сошли за правду его байки... хотя умные люди уже тогда монету-то прижимали. Но нынче версия насчёт золотоносной жилы уж не проходит никак. Нет, золото в казну принимают по-прежнему, только давай. Но вот расплачиваются исключительно бумагой. А червонцы-то без подвоха. Не кустарная самочеканка по-чёрному - государственный стандарт, аффинажное золото.
  Клад? Во-первых, откуда в дикой тайге кладу взяться? И во-вторых - ну хорошо, допустим, клад... Что должен сделать молодой ещё, энергичный человек, женатый к тому же, заполучив кругленькую сумму золотом? Продать своё дело, факторию на корню, забиться в самую глухомань и возить на лошадках муку-сахар исключительно для собственного потребления? Бросьте! Таких сумасшедших в природе не бывает. Всякие бывают, а таких нет.
  Разумеется, жирная золотая жила могла помутить рассудок... хотя, по уму-то, с капиталом самому мыть золото тоже чушь несусветная. Босяки для того есть, голодранцы. Открыл прииск, уплатил в казну за регистрацию и живи-шикуй...
  Но раз не золото, то что? Что могло так прельстить господина Полежаева, что он всё бросил и занялся исключительно ЭТИМ?
  Карты легли ровно, когда Дормидонт Панкратьич прочёл в газете дискуссию, в коей учёные люди спорили, сколько тысяч тонн никеля должно было быть в знаменитом Тунгусском метеорите 1908 года. Покопав ещё через ряд нужных людей, Заварзин обнаружил связь - аккурат в тысяча девятьсот восьмом году от Рождества Христова, сразу после того катаклизма, снял Полежаев папенькин счёт в банке, наследство - восемьдесят с гаком тысяч рублей, кстати, немалая сумма! - и собственное кровно заработанное... за продажу торговой фактории тоже вышло чего-то... и всё это перевёл в золото. После чего и растворился в тайге.
  Итак, никель... Не золото, да, и даже не серебро. Но ежели там сто тысяч тонн, к примеру... Никакой мелкий прииск, хотя бы и на крепкой жиле, и близко не стоит.
  Дормидонт Панкратьич ухмыльнулся. Ладно... Всё это сейчас уже, как говорят учёные люди, представляет чисто теоретический интерес. Сегодня Коготь должен принести заветный сундучок. Принесёт, принесёт, куда денется! Ну, подельников своих, конечно, он того... под коготь и пустит. Самое то для таких дел "маузер"... А вот с ним, Дормидонтом Панкратьичем, поделиться таки придётся. И по справедливости - такая наводка! - и пуще того, чтобы молчал как рыба.
  Ну скоро ли уже?!..
   Не в силах далее недвижно терпеть нервное напряжение, Заварзин вышел за ворота фактории, приложив руку козырьком, принялся рассматривать тайгу против солнца. Неужто не воротится, варначья душа?
  Пуля ударила в живую плоть с характерным мокрым звуком, и лишь потом гулко жахнул неподалёку винтовочный выстрел. Боль обожгла и почему-то вдруг стихла. Какая нелепость, пронеслась в голове последняя мысль... и как же теперь прикажете Сеньке Когтю отдавать мне мою долю?...
  ...
  
  

Глава 6

  
  
  - Ты чего тут сидишь?
  Этот закуток хозяйственных построек, густо облепивших заимку, излишней посещаемостью похвастать никак не мог. Здесь, отгороженный от чуланов с зерном-мукой и всевозможной хозяйственной утварью, хлевом и прочая, хранился Артефакт. Та самая младенческая колыбелька, в которой и нашли грозную огненную богиню Огды.
  Бяшка, сидевшая перед артефактом на низенькой скамеечке - длиннющие ноги сложены втрое - повернула голову.
  - Па... я никак не могу разгадать, что гласят эти символы. Ведь что-то они означают, разве нет?
  По поверхности артефакта, как обычно, при приближении живых существ бежали строчки огненных знаков, складываясь в неведомые слова.
  Полежаев, вздохнув, кивнул согласно.
  - Ежели б знать ещё, чего они значат, те буквы...
  - Вот и я про то, - Бяша задумчиво разглядывала пробегающие в глубине "жемчужины" огненные символы. - Ой, как бы знать, чего это они говорят...
  Колыбелька, спасшая в своё время жизнь огненной богине Огды, за все эти годы не утратила активности. Стоило приблизиться кому-нибудь, немедленно начинали мигать разноцветные огоньки, и в глубине бежали неведомые человеческому разуму строчки. Особенно бойко бежали огненные строчки при приближении к артефакту Бяшки, однако, поскольку должного ответа не следовало, "жемчужина" всякий раз успокаивалась и переходила в спящий режим.
  - Я вот думаю, папа... а вдруг она способна посылать сигналы? Ну, чтобы поиск облегчить...
  Продолжения не требовалось. Иван Иваныч и сам уже не раз ловил себя на мысли, что по идее должна быть оснащена спасательная шлюпка какими-то средствами оповещения. Радио, как на военных морских пароходах... Хорошо, пусть даже и не радио, это уже детали. Важно, что таковые средства просто обязаны иметь место. Ну в самом деле, что это за марсиане высокоразвитые, ежели такую-то мелочь предусмотреть не смогли?
  - Там мама зовёт ужинать, - Полежаев вспомнил, для чего, собственно, разыскивал Бяшку.
  - Хорошо, папа, - девочка поднялась со скамеечки. - Идём.
  Следуя за дочурой, Полежаев исподволь оглядывал девочку. Девятый год... ну ладно, пусть даже полные девять, учитывая, что не совсем новорождённую они нашли в небесной колыбели... А ростом уже догнала отнюдь не низкорослую мать, два с половиной аршина верных... В который раз похвалил себя Иван Иваныч, что срубил избу в пять аршин высотою. Неужто не хватит?
  А вот ежели не хватит?!
  Март одна тысяча девятьсот семнадцатого года шёл своим чередом. Где-то там, далеко на западе, бушевала мировая война - буйное сумасшествие человечества, всё никак не заканчивающееся. Двуногие обитатели планеты, по гордыне своей полагающие себя самих разумными и вообще венцами творения, убивали друг друга при помощи пушек, пулемётов, миномётов, огнемётов... короче, всякой дряни, на которую только и хватило этого так называемого ума. Где-то в далёкой Германии дети переставали плакать, тихонько угасая от истощения. Где-то в далёкой Англии ребятишки, укрывшись в подвалах, со страхом разглядывали плывущие в небесах огрызки карандашей - именно так выглядели с земли высотные цеппелины. Где-то во Франции юные вдовы, пользуясь ранним весенним теплом, обрезали юбки выше колена и сняли нижнее бельё, дабы предложить на продажу то, что ещё может предложить молодая женщина, у которой более ничего не осталось. И где-то в сёлах Рязанщины и Смоленщины истошно голосили бабы, получив казённую бумагу, в которой сообщалось, что муж или сын убит.
  Здесь же, в непроходимой таёжной глухомани, всё текло своим чередом, как тысячи и тысячи лет назад. Солнышко, преодолев рубеж весеннего равноденствия, торопилось согреть своими лучами замёрзшую землю, и снег, уже отяжелевший, под лучами светила сверкал неистово, так, что больно было глазам - в Сибири такое время называют "весна света".
  В избе, как всегда, было тепло и уютно. Весело трещали дрова в печи, на столе стоял самовар, красовались большие деревянные блюда с шаньгами и ватрушками, брусника в сахаре и прочие яства.
  - Всем доброго вечера и приятного аппетита! - поздоровалась Бяшка, усаживаясь на своё законное место. - О! Свежая капуста! - грозная богиня Огды с удовольствием потянула к себе четвертушку кочана. - Ма, а морковки нету?
  - Ну как же нет, когда да! - засмеялась Варвара, с удовольствием глядя на дочуру-найдёныша. - И сметана вот!
  - Ой, совсем слепая я! - девочка, отложив погрызенную капусту, принялась за морковь. - Прямо как Илюшка.
  - Чего это моя слепой? - удивился тунгус, смачно поглощавший перловку с мясом.
  - А кто вчера три патрона сжёг, а соболь убежал? - подначила Бяшка с самым невинным видом.
  - У... - обиделся тунгус. - Вот так сам говори, потом моя же нос и тыкай. Соболь, он зверь быстрый, поди-ка попадай!
  - Да ладно, ладно, - примирительно засмеялась Бяша. - Пошутила я.
  - Соболь бить кончай надо, - Охчен неторопливо жевал шаньгу с творогом. - Весна, однако, зверь линяй. Совсем шкура ничего даром отдавай, хуже чем летний. Патроны зря жги.
  - Мда, патроны... - вздохнул Иван Иваныч.
  - А сколь патронов-пороху у нас, Вана Ваныч? - прищурился Охчен.
  - Ну... Вообще-то запас имеется, года на четыре, если беречь, так и на все пять, - Полежаев потеребил бороду. - Однако запас, ежели его не пополнять, имеет свойство кончаться.
  - И ишо три винтовки, самострелки, - встрял Илюшка.
  - Это уже на крайний случай, - отрезал Иван Иваныч. - Патронов к ним никак не достать, хоть в Мексику езжай. Расстрелять боезапас недолго, и останутся три дубины бесполезные.
  Бухнула дверь, в горницу вошла Асикай, неся на руках крепенького, упитанного карапуза. Годовалый малыш лепетал и гугукал, и вид у молодой мамаши был очень даже счастливый.
  Варвара улыбнулась, вспоминая. Ведь, судя по рассказу Аськи, никаких трав не давала ей Бяша, ничего такого... да и откуда бы свалившейся с небес пришелице знать какие-нибудь земные тайные травы? А просто пошептала, поводила ладошками поверх живота, даже не касаясь кожи, и вот результат... Характерно, что никто из тунгусов ни малейшего потрясения результатами знахарства не выказал. Ну ясен пень, она же богиня Огды! Богини, они всё могут...
  Да, вот так и жила-поживала себе затерянная в тайге заимка. После того случая, с варнаками, более никто отшельников не тревожил. Насильственную кончину купца Заварзина списали на беглых каторжан, да ту же банду Сеньки Когтя - и поделом, нечего с варнаками-то связываться. Полицейский чин, сидевший в Кежме и по должности обязанный расследовать дело, на деле то дело был рад-радёшенек поскорее закрыть. Ещё чего не хватало, тащиться в тайгу, на какую-то Чуню, аж за триста вёрст!
  Что касается редких прохожих охотников-тунгусов, то опасения быть застуканной ими Бяшка высокомерно отвергала. Людей она теперь ощущала больше чем за версту, и всегда могла уйти незамеченной, хоть от пешего, хоть от конного. Собаки тех охотников, конечно, теоретически представляли проблему... вот только ни одна собака не в силах рассказать хозяину, какого странного зверя она учуяла-увидала в тайге.
  - Ладно... - доев последнюю морковку и дочистив мякишем мисочку со сметаной, Бяша поднялась. - Всем спасибо! - девочка лихо перекрестилась. - Богу тоже!
  ...
  
  - А-а, Иван Иваныч! Здравствуй, здравствуй, дорогой...
  - И тебе доброго здоровья, Корней Евстафьич, - приветливо улыбаясь, Полежаев огляделся. - О! Новую дверь поставил, гляжу...
  - Ты погоди, сейчас я вон покупателям отпущу товар. Располагайся покуда, будь как дома, - купец хохотнул, осознав двусмысленность поговорочки в отношении бывшего хозяина фактории. - Ты же с ночевой, я надеюсь?
  - Ежели не прогонишь за ворота, - улыбнулся Иван Иваныч.
  - Ещё чего! В кои-то веки с культурным человеком поговорить, да в шашки сыграем...
  Хозяин фактории, довольно пожилой уже чалдон, споро отпускал товар трём местным тунгусам, очевидно, уже сдавшим добытые меха. Судя по стоявшим подле фактории вьючным оленям, закупка была достаточно скромной - олень не лошадь, больше ста фунтов на себе не унесёт.
  - А где твой парень-то, модный такой? Не видно его что-то.
  - Э... - хозяин досадливо двинул плечом. - Сбежал отседова. Не вынес тягот местной жизни. Одно слово, насельник!
  - Тц-тц-тц... - Иван Иваныч покачал головой. - Это верно, пришлые в наших краях не приживаются. Чалдона брать надо, или вон из тунгусов, - он кивнул на Охчена, невозмутимо ожидавшего на дворе, при лошадях.
  - Ха! Чалдона... Ныне все умные. Все хотят в город, сладко есть-пить да революцией заниматься...
  - Ну, дуриков на Руси отродясь хватало, - рассмеялся Полежаев. - Пущай занимаются, больше ихнего брата в Сибирь нагонят.
  - Погоди-ка... - купчина даже перестал отвешивать товар. - Ты, может, и не знаешь, что царя-то Николу скинули?
  - Как? - Полежаев сморгнул. - И кто же теперь на троне российском?
  - Да никого нету.
  - В смысле? - Иван Иваныч заморгал чаще.
  - В самом прямом. Нету нынче в России царя. Совсем.
  - Вот это дела... - протянул Полежаев. - Россия и без головы...
  - Дак в том-то и дело.
  - Нет, постой... кто же правит страной в таком разе?
  - Да, бают, какое-то временное правительство образовалось. Прохвосты, должно... В такое-то время аккурат все прохвосты из щелей повылезают.
  Купец отёр лицо платком.
  - Так что, гляди, как бы вскорости те, кто тут на каторге да в ссылке сидел, с теми, кто направлял-то их сюда, местами не поменялись.
  - Ой-ой... - Полежаев затеребил бороду. - Ну и новости у тебя, Корней Евстафьич...
  - Рад бы хорошие выдать, да уж какие есть.
  Полежаев крякнул.
  - Ладно... Охчен! Слышь! Илюшку сюда позови!
  - Илюшка живот боли, Вана Ваныч, - откликнулся тунгус через раскрытую настежь дверь. - Тайга пошёл, сиди туда-сюда, однако.
  - Ну вот ещё этого не хватало...
  - Ну а ты как, Иван Иваныч? Нашёл свой никель?
  - Никель? - прищурился Полежаев. - Откуда взято?
  - Помилуй Бог! - почти совсем натурально удивился хозяин фактории. - Да вся тайга уж знает, какого лешего ты в глухомани сидишь!
  ...
  
  -... Какого рожна ещё ты придумал, Илюха!
  Действительно, изобретение молодого тунгуса выглядело донельзя дурацким. Ну что это такое - привязать на верёвке пустую патронную цинку и тащить за лошадью, громыхая на всю тайгу?
  - Вот совсем зря ругаисся, Вана Ваныч! - похоже, Илюшка был готов стоять на своём твёрже скалы. - Медведь тайга сейчас шибко везде ходи. Наскочит близко, лошади пугайся, товары туда-сюда валися. Так далеко услышит, однако, мы идём, с дорога уходи, лошадь пугай нету!
  - Похоже, парень-то у тебя с приветом, - Корней Евстафьич с ухмылкой наблюдал сценку.
  - Да ай... - досадливо махнул рукой Полежаев. - По твоему же выраженью, какой есть. Ладно, пёс с тобой, поехали! Прощевай, Корней Евстафьич!
  Караван двинулся в путь, последним со двора фактории выехал Илюшка, таща за собой громыхающую жестянку.
  - Ну, а теперь объясни по-человечьи, зачем весь этот балаган, - потребовал Иван Иваныч, когда строения фактории скрылись из виду.
  - Ты моя зря не ругай, Вана Ваныч, - наедине Илюшка говорил по-русски уже почти совсем чисто, не изображая из себя дикого и к тому же малость придурковатого тунгуса. - Ту штучку откопал я, однако.
  - Фьють... - присвиснул Полежаев. - Не в больном животе, стало быть, дело...
  - Ну.
  - А зачем?
  - Огды отдам. Вдруг надо.
  - Ещё чего! - возмутился Иван Иваныч. - Ты не забыл, что со Степан Савельичем сделалось?
  - Твоя живой, моя живой, Охчен тоже живой, однако. Твоя тогда верно сказал - не надо на себе эта штука долго носи, тогда ничего не будет.
  Полежаев потеребил бороду. Ну а что... а ведь прав Илюшка. Кто знает, что это за штуковина? Вдруг и впрямь для чего-то сгодится грозной богине Огды...
  - И что, теперь до самого дому будет так вот бренчать?
  - Что делать, Вана Ваныч. На длинная верёвка оно не опасно.
  ...
  
  Табурет, вынесенный на середину двора, украшала побитая дорогой и истёртая до дыр на днище патронная цинка, вскрытая крышка которой была прикручена проволокой, продетой сквозь грубо проверченные ножом дырки. Вносить "эту дрянь" в дом Варвара Кузьминишна отказалась наотрез.
  - Давай, Илюшка.
  Тунгус, сопя, раскрутил проволоки и откинул крышку. Изнутри коробка оказалась довольно плотно набита травой, в которой покоилась та самая штуковина, убившая некогда Голуба. А заодно и его лошадь.
  - Вот...
  Часто-часто облизываясь, Бяшка осторожно подошла поближе. Протянула руку ладошкой вперёд, затем и вторую.
  - Н-нет... Нету тут смерти.
  - Уверена? - осторожно усомнился Полежаев.
  Девочка ещё подумала.
  - Уверена. Я бы почувствовала.
  Помедлив, Илюшка осторожно извлёк из травы чёрную штуковину, размером с портсигар.
  - Холодный, однако. Тогда был горячий.
  - А ну-ка дай! - Иван Иваныч отнял у тунгуса небесный артефакт. Штучка действительно оказалась холодной, сухой и шелковистой на ощупь. Годы пребывания в земле нимало не сказались на раритете - ни ржавчины, ни налёта, ничего такого... Вот только внутренний жар улетучился. Навсегда?
  - И всё-таки мама права, па, - Бяшка тоже осторожно взяла артефакт в руки. - Мы не станем держать это в доме. Лучше всего давай закопаем поглубже, вон там у забора. Пока...
  ...
  
  
  - Бяша, ты куда собралась?
  Грозная богиня Огды, одетая в вязаную кофточку и штанишки - те самые, собственноручного изготовления - отодвигала засов потайного выхода, устроенного в заборе: толстая тёсаная доска, прибитая на петлях.
  - Пойду побегаю, ма.
  - А чего не через ворота?
  Девочка улыбнулась.
  - А тогда меня увидит тот, кому видеть меня нельзя. К нам папа Аськин едет, внука повидать хочет.
  Нырнув в узкий лаз, Бяшка закрыла доску-калитку снаружи. Варвара, развешивая бельё на верёвке, лишь покачала головой.
  Молодые собаки, Базлай и Куса, взятые взамен убитых бандитами, залаяли заливисто и громко, подтверждая правоту грозной богини.
  - Аська, кончай стирку! Отец твой в гости пожаловал!
  - Эйе, кто дома еся, однако? - раздался из-за забора громкий голос.
  - Открываем, открываем!
  Возле ворот, улыбаясь во весь щербатый рот, стоял Гугдауль, отец Асикай, держа под уздцы рослого верхового оленя и опираясь на длинный таях [таях (эвен.) - палка длиной ок. 2 м, используемая при верховой езде на оленях. Прим. авт.]. Пара заводных олешков сзади свидетельствовала, что к путешествию старик отнёсся со всей серьёзностью.
  - Здорово, Вара! Вот приехал, внука хочу повидать, однако.
  - Здравствуй-здравствуй, отец Асикай, - Варвара, поважая старику, не стала называть его по имени, как и положено обращаться к старшему по возрасту у тунгусов. - Заходи, гостем будешь!
  На шум во двор выглянули Охчен, Илюшка и сам Иван Иваныч.
  - Ва! - старик разулыбался пуще прежнего. - Нынче все здеся, однако. Здорово всем, да!
  - Здорово, здорово, Гугдауль! - ответно улыбнулся в бороду хозяин заимки. - Варя, наверное, лучше гостя у нас принять. А то в тот раз неудобно вышло. Проходи в дом, располагайся!
  - Пасибо, пасибо, Вана Ваныч! А где внук?
  В этот момент Асикай вынесла из флигеля маленького Ивашку, одетого лишь в короткую рубашонку.
  - О! - вконец умилился старый тунгус. - Давай скорея! Деда соскучился, да!
  Малыш, однако, дедова умиления нимало не разделял, и как только жёсткие шершавые руки обхватили голую попу, поднял отчаянный рёв
  - Ва! Деда не узнал, да? Ай-ай...
  - Да проходите уже все в избу-то! - засмеялась Варвара.
  ...
  -... Ва! Богато живёшь, Вана Ваныч, ой, богато...
  - Да мы тут все вроде как не бедствуем, - засмеялся Полежаев. - Дружно живём, почитай как одна семья.
  Обильное угощение, выставленное женщинами на стол, за приятным разговором уже здорово поубавилось, но пуще того убавилась водка в красивом гранёном графинчике. Если учесть, что обитатели заимки наливали себе поменьше, а кто-то ещё и умело не допивал порции, львиная доля убывшей водки перекочевала в старого тунгуса, вызвав у него радужное состояние духа.
  - Хорошо когда дружно, да! Илюшка, ты чего не женисся, однако?
  - Э! - вопрошаемый махнул рукой. - Мне так хорошо.
  - Где хорошо-то? - возмутился Гугдауль. - Разе хорошо, молодой и неженатый! Молодой женися должен, однако, много-много детишка нарожай!
  Развезло деда, подумал Иван Иваныч. Надо бы его как-то во флигель аккуратненько переправить - долг вежливости отдан, чего ещё? Он же к дочери да внуку прибыл, вот и пускай...
  - Чего тебе ещё показать, почтенный Гугдауль?
  Старик икнул.
  - А кажи чёрта, Вана Ваныч.
  - Кого-кого?! - изумился Полежаев.
  - Чёрта, однако, который тута живёт. Золото даёт, да...
  - Эка напился ты, дед! - весело рассмеялась Варвара, и все следом. Старый тунгус засопел.
  - Чего, жалко, да?
  - Да откуда, какой чёрт-то?!
  - Эйе... кто по двору ходит? Копыта такой лошадь нету, олень тоже нету. Никто такой копыта нету! И два нога, не четыре!
  Старый тунгус внезапно заплакал.
  - Се обманывай старый Гугдауль, да... Церква надысь был, просил поп-батюшка - кажи где бог спрятал! Один глаз только глянуть, жалко разе? Поп смеёса... Теперь просил чёрта казать, снова се смейся над старый Гугдауль... Охчен тот раз обмани хотел, смейся над отес жена, да... будто маленьки Гугдауль, следы совсем читай не умей... чёрта жалко казать, эйе... следы еся, сам чёрт нету, так не бывай... на крыша добрый люди крест стои, тута чёртов оберег вертися - опять обмани Гугдауль, говори, "насоса" это, вода бочка качай...
  Старик ткнулся лицом в квашеную капусту и смачно захрапел.
  ...
  
  Доска в заборе бесшумно открыла проход - петли даже не скрипнули. Хорошо смазаны веретённым маслом... Перешагнув бревно-основу, Бяшка закрыла за собой тайный лаз, тихонько задвинула засов. Огляделась - хотя этот укромный закуток не просматривался ни из какого окошка. Помедлив, отворила другую дверцу, ведущую в сарай-стайку - шебутной старик хоть и пьян, и спит крепко, а подставляться, топая через двор, лучше не надо.
  Пройдя через хлевы и прочие хозпостройки, девочка скрытно достигла сеней и благополучно вошла в родные пенаты.
  Варвара Кузьминишна мыла посуду в тазике с горячей водой.
  - Угомонился... Ой, чего он тут устроил-то, Бяша. Чёрта, грит, покажите мне...
  - Да знаю я, ма.
  Достав из поставца блюдо с ватрушками и крынку, Бяшка принялась с аппетитом жевать, запивая ватрушку жирными сливками.
  - Совсем голодная ты у меня, - улыбнулась Варвара. - Сядь за стол, поешь спокойно.
  - Неа... - между глотками ответила Бяшка. - Не надо пока ничего на стол... Дед проснётся, по нужде на двор выйдет, да дверь перепутает спьяну... зачем лишние улики?
  - Экая умнющая ты стала, Бяшка, - тихонько засмеялась женщина. - И рассуждаешь вон совсем по-взрослому. А давно ли визжала и барахталась на коленях у Ивана-то...
  - Время летит, ма... - девочка хихикнула. - Помню, как я баловалась-дрыгалась и неосторожно папе меж ног копытом...
  - Было такое, - подтвердила Варвара. - Ну тогда ещё силёшки-то у тебя было негусто. Сейчас, чаю, так просто дело-то бы не обошлось.
  - Ладно, ма, - Бяша поставила в поставец недоеденное. - Пойду я спать. Набегалась сегодня - уф!
  Проводив дочуру-приёмыша взглядом, Варвара Кузьминишна вновь улыбнулась, своим воспоминаниям. Да... бежит времечко, ой, летит... Это года в три нечаянный удар копытцем малышки можно было вынести без последствий. Уж который раз, моя Бяшу в бане и ощущая под рукой тугие, как литая резина, мускулы ног и ягодиц, ловила себя Варвара на мысли - наверное, уже сейчас Бяшке ничего не стоит убить ударом копытца лису или некрупную собаку. А что будет, когда вырастет до взрослой?
  Закончив с посудой, женщина не удержалась, заглянула в горницу, где спала девочка. Грозная богиня Огды тихонько сопела в две дырки, разметавшись во сне, и улыбалась чему-то своей удивительной, неземной улыбкой.
  ...
  - Да, крепко ты вчера выпил! Мне так не суметь никогда!
  Старый Гугдауль, сопя, терпеливо сносил подколки зятя. Вообще-то, конечно, не очень красиво вчера вышло - мордой в капусту... Однако следы-то никуда не делись, вон они, по всему двору. Чего же тогда издеваться над старым человеком?
  Того, что произошло спустя секунду, не мог предвидеть никто. Старый тунгус внезапно молча тараном ринулся на крыльцо, одним рывком распахнул дверь и ворвался в хозяйские покои.
  - Эйе! Чего творишь?!
  Холодея от осознания, что сейчас произойдёт непоправимое, Охчен кинулся следом. Однако не успел.
  Старик вихрем обежал все четыре помещения крестовой избы и сейчас уже заглядывал под кровать, встав на четвереньки. В углу стояла Бяшка, совершенно голая - девочка даже зимой не любила спать в сорочке - напряжённо выставив перед собой ладошки, и смотрела на деда пронзительным гипнотическим взглядом.
  - Нету... - находясь от звёздной пришелицы в трёх шагах, дед бесцельно блуждал по стенам диким взглядом. - Нету нигде, однако...
  - Нашёл чёрта? - Иван Иваныч, накинув на плечи меховую кацавейку, наблюдал за манипуляциями гостя. - Ладно... Илюшка, покажи ему.
  - Айда на двор! - лицо молодого тунгуса было сейчас очень злым.
  Выведя наглого гостюшку во двор, Илюшка отпер сарайку, где хранилась всякая малоценная утварь, извлёк пару длинных болотных ходуль, обтёсанных снизу аккурат под бяшкины копытца. Встав на них, прошёлся по двору, оставляя в точности такие следы. Этот фокус придумал сам Иван Иваныч, ещё после того визита старика. Таким образом все видимые улики от бяшкиного пребывания на заимке сводились на нет.
  - Ну? Доволен? Увидал чёрта?
  Теперь на старого тунгуса было жалко смотреть.
  - Моя совсем дурной, однако... Вана Ваныч, прости глупый Гугдауль, да! Все моя прости-прощай, однако...
  - Ты опозорил весь свой род, - заговорил Охчен по-тунгусски ровным, деревянным голосом. - Вана Ваныч оказал тебе уважение, угощал. А ты что творишь? Вчера ладно, с кем не бывает, выпил много. Но сегодня же ты трезвый! Мне стыдно, что у меня такой тесть. Уходи.
  Старик пришибленно посмотрел на дочь.
  - Мне очень стыдно за тебя, отец, - Асикай смотрела прямо, сжав губы в нитку. - Уходи.
  ...
  
  - Бяша, ты бы надела по такому случаю длинные штаны-то...
  - Да ай, мама! Меня не кусают, и жарко к тому же.
  - Исцарапаешься вся...
  - Не хочу! Не надену!
  Полежаев улыбался, слушая привычную пикировку, не забывая меж тем орудовать косой. Трава нынче наросла сочная, густая, на вид до того хороша - хоть сам ешь, право. С лазоревых небес струились потоки солнечных лучей, где-то в вышине незримо пели жаворонки... редкой красоты день.
  Кони и коровы, привязанные в стороне от покоса к вбитым в землю колышкам, расслабленно жевали, наслаждаясь летним теплом, избавляя хозяев от необходимости выделять на выпас пастуха. Лишних рук на заимке в такую-то пору не было - Иван Иваныч, Илюшка и Охчен махали косами, Варвара и Бяшка шуровали граблями полосу, скошенную ещё вчера. На заимке осталась кашеварить одна Асикай - если, разумеется, не считать за помощников двух собак и маленького Ивашку.
  Бяша, одетая в свой излюбленный наряд, то есть безрукавку и штанишки без штанин, старательно ворошила подвявшую со вчерашнего траву, не отставая от матери. Платок на сей раз девочка также надевать не пожелала, и подвязанные лентой в густую копну на затылке волосы, завивающиеся крупными жёсткими кольцами, делали её такой красивой... у Полежаева вдруг даже заныло сердце.
  - Па, ты чего? - Бяшка, как водится, мгновенно уловила состояние отца. - Папа, тебе плохо? Брось косу! Брось, надо сейчас же в тень!
  - Да всё нормально, - Иван Иваныч пару раз глубоко вздохнул. - Это так... накатило отчего-то...
  Однако Бяшка уже всматривалась вдаль, словно силилась углядеть сквозь непроницаемые заросли нечто, незримое человечьему оку.
  - Ну вот... вот и ты, папа, оказывается, можешь ощущать иногда... Дурную весть несут нам. Очень дурную.
  Девочка перехватила грабли.
  - Я спрячусь покуда.
  Полежаев невольно покосился на вбитую в землю рогулину, аккурат на середине покоса. Опираясь на рогулю, три винтовки стояли стволами вверх, прикладами оземь, как в оружейной пирамиде. Сбоку висел в открытой кожаной кобуре тяжёлый "кольт". Перехватив взгляд хозяина, Охчен потянул из пирамиды свою винтовку, другую кинул Илюшке, третью молча передал хозяину. Варвара, глядя на эти военные приготовления, бросив грабли, сняла с рогулины "кольт", ремешок перекинула через плечо. Здорово нас выучили те варнаки, мелькнула у Полежаева мимолётная мысль.
  Ждать пришлось совсем недолго. Из тайги показалась невысокая фигурка верхом на олене, пара заводных олешков шла в поводу. Ещё чуть, и стало можно различить лицо женщины.
  - Где Асикай? - подъехав близко, молодая тунгуска остановила оленя.
  - Здороваться прежде надо, Амардак, - Охчен заговорил по-тунгусски.
  Молодуха окинула его взглядом.
  - О вашем здоровье заботится сам чёрт. Зачем тебе ещё и мои пожелания?
  - Ты сильно грубишь, - констатировал Охчен, небрежно придерживая винтовку. - Зачем тебе Асикай?
  - Есть разговор для неё.
  - А мне ты сказать ничего не желаешь?
  - Тебе нет.
  - А ты скажи. Всё равно Асикай перескажет, о чём был разговор.
  Молодая тунгуска обвела взором всю команду.
  - И даже сено вы косите с оружием.
  - В тайге есть медведи, и люди злые тоже.
  - Да. В тайге есть и звери, и разные плохие люди. Даже такие, как вы.
  - Не пойму, зачем ты грубишь. Асикай осталась на заимке, с моим сыном. Если ничего не хочешь нам больше говорить - езжай туда и говори с сестрой.
  Пауза.
  - Отец приехал домой совсем больной. Слёг и умер.
  Глаза тунгуски сверкнули.
  - Это вы убили его.
  - Ты сошла с ума, - лицо тунгуса было теперь похоже на гипсовую маску. - Зачем и кому это нужно, чтобы умер ваш с Асикай отец?
  - Я не знаю, кому нужно. Может быть, чёрт вам велел. Тот, который живёт с вами и который даёт вам золотые монеты - отец перед смертью говорил, а перед смертью не лгут. Для которого вы поставили на крыше этот ваш чёртов оберег, вместо честного божьего креста. Я знаю только, что отец был у вас в гостях, и сразу после этого умер. Вы его убили.
  - Это неправда.
  - Это правда. И ты это знаешь. У тебя нет больше тестя, а у Асикай отца. Сестры у неё тоже больше нет. Я для неё умерла. За тем и приехала, чтобы сказать.
  
  
  

Глава 7

  
  
  Снег ещё отчаянно сопротивлялся солнечным лучам, и в тенистых местах, под развесистыми мохнатыми лапами елей и пихт выглядел вечным и незыблемым, как в январе. Однако на полянках из-под белого покрова уже там и сям чернели пятна мокрой земли, и мелкие ручейки подтачивали основания сугробов, неумолимо приближая полное и окончательное торжество весны.
  Бяшка, трепеща ноздрями тонкого носа, жадно втянула в лёгкие бодрящий, напоённый весенней влагой воздух. Как хорошо... вот уже и снова апрель. Ужасные морозы, когда каждый вдох даётся с трудом, не вернутся по крайней мере до октября. И скоро, уже совсем скоро тайга расцветёт всеми красками лета...
  Вдохнув весенний воздух ещё пару раз, девочка встала на заранее отмеченную зарубкой на дереве точку старта. Итак, отсюда и до вершины сопки-чувала. Начали!
  Ноги сами рванули с места, в ушах засвистел ветер. Из-под свежепритачанных подошв бяшкиных сапожек летела грязь пополам с талым снегом, вылезшие на тропу ветки так и норовили хлестнуть по лицу, однако Бяша походя отбивала их руками, не сбавляя скорости. Ещё чуть, и тропа пошла на подъём, и сразу стало легче - земля на южном склоне уже успела не только освободиться из снежного плена, но и подсохнуть. А вот уже талый грунт сменился каменистым, промытым дождями и вешними водами... ещё немного... ещё чуток...
  Взлетев на вершину чувала, голую как колено, Бяшка сдержала наконец свой неостановимый бег, дыша полной грудью. Нет, она не устала. Пять вёрст, а хотя бы и в гору, никак не могли вымотать быстроногую пришелицу с небес, и вообще, если откровенно, неясно, как это можно устать от бега. Для такого дела надо бежать, верно, часов шесть подряд, никак не меньше... до Ванавары и обратно. Вот от неподвижного стояния на месте, это да, ноги затекают довольно быстро...
  Грозная богиня Огды стояла на вершине, и дикая тайга расстилалась пред её взором на десятки вёрст. И в тайге этой зияла огромная, насколько хватает взгляда, проплешина, до сих пор резко выделяющаяся на фоне уцелевшего леса. А вон там, папа показывал, нашли и саму грозную богиню, спящую в непрошибаемой колыбельке необоримым сном... как медведь в берлоге.
  Присев на выпирающий скальный выступ, Бяша осмотрела подошвы сапожек. М-да... ведь только позавчера новые притачаны были... Вообще-то сезон интенсивной носки сапог для Бяшки длился недолго. Зимой бегать почти невозможно, дни, когда мороз ослабевает настолько, что можно дышать полной грудью, можно по пальцам перечесть. Ну а с мая по сентябрь ни в какой обувке грозная богиня и не нуждалась. Копытца у Бяшки были много прочнее и твёрже лошадиных, да к тому же и нарастали скорее, так что сносить их на мягких болотистых почвах было весьма непросто. Зимой папа регулярно стачивал чрезмерно наросшие копытища большим напильником, удивляясь их твёрдости, сравнивая то со слоновой костью, то с акульими зубами...
  Ещё раз критически оценив состояние подошв - должно хватить до дому, определённо должно - девочка встала. Итак, отсюда и до заимки. Пошла!
  ...
  
  -... Аська, поддай ещё пару!
  Асикай, зачерпнув из казана, вмазанного в печь, полковшика кипятка, щедро плеснула на каменку. Булыжники злобно зашипели, окутывая парилку горячим облаком.
  - Ух, хорошо! Бяша, чего ты крутишься? Ложись поровнее, счас все косточки тебе пропарим!
  Бяшка, расположившись наискосок полка, расслабилась, и Варвара принялась охаживать её веником. Да, наискосок... потому как вдоль девочка уже почитай и не влезала. Незаметно так за зиму догнала Ивана в росте - а росту в отце-то все шесть футов.
  - Я вот думаю, и до какой поры ты расти-то будешь, Бяша, а?
  - Откуда же мне знать, ма? Вот как вырасту аршин до четырёх!
  - Ой-ой!
  - Вот и я думаю, "ой-ой!"
  Бяшка повернулась на спину, открывая матери живот и грудь. Грудь у девочки до сих пор была плоской, и нельзя было понять, нормально это или нет. Пара торчавших сызмала розовых сосков явно свидетельствовала, что Бяшка относилась к млекопитающим, однако кто его знает... может, у них, как у кошек, молочные железы набухают только во время кормления младенцев? Тем более ничего нельзя было сказать насчёт наличия или отсутствия у девочки месячных.
  - Ой, не могу! - тунгуска присела на самую нижнюю ступеньку. - Упарилась, однако... Пойду, Вара.
  - Давай-давай! Ванятку своего потом помоешь, как приостынет банька... тут жарко ему, заревёт враз... Да окатись водой-то, чего ты, вон на заднице лист банный прилип!
  Неся перед собой уже здорово выперший живот, Асикай проследовала на выход. Опыт Бяшки оказался вполне удачен, и сейчас в семействе Охчена ожидалось новое прибавление.
  - Ма, я всё время думаю... а может, я и не с Марса?
  - Ну, чего я могу тут сказать... это к отцу, с такими вопросами... а почему так решила?
  - Вот смотри - Марс же дальше от Солнца, так?
  - Ну, вроде...
  - Не вроде, а да. Значит, там ещё холоднее, чем тут. Так я бы должна быть вся шерстью заросшей, как лошади наши!
  - Ох, Бяшка, Бяшка... - засмеялась женщина. - Вон обезьяны в джунглях живут, там жарко, а обезьяны-то все в шерсти. А мы тут, к примеру, в Сибири, голокожие. Нет, как говорит отец, это не доказательство.
  - Ладно... - Бяшка соскочила с полка. - Ладно, с шерстью, не доказательство. Однако вон на Марсе полярные шапки есть? Есть, их в трубу подзорную даже видно! Значит, и зима. И морозы. А я же совсем морозным воздухом дышать не могу. Как хватану полной грудью. Та враз дыхание спирает...
  Пауза.
  - Я вот чего думаю, ма... Наверное, не с Марса я, а с Венеры. Там должно быть жарко, везде как в джунглях. И никаких морозов.
  Закончив изложение потрясающе смелой гипотезы, богиня Огды щедро окатилась холодной водой.
  - Ух!
  - И тут что-то не сходится, Бяша, - Варвара Кузьминишна присела на нижнюю ступеньку, отдыхая от банного жара. - Вот ты сейчас холодной водой легко так окатилась, и только лишь "ух!". И голоногая бегаешь почитай до заморозков. Не мёрзнешь.
  - Положим, на месте стоя, мёрзну, - засмеялась Бяшка. - Только я же долго-то не стою. А на бегу как замёрзнешь? Когда хорошо бежишь, даже жарко становится.
  Она вдруг остро взглянула на мать.
  - Ма... я давно хочу тебя спросить. Да всё не решаюсь. Тебя устраивает, что кроме меня у вас с отцом детей нету? Один найдёныш - не мало?
  Варвара задумчиво изучала лицо найдёныша. Вот как... вот так, значит...
  - Не знаешь ты, Бяша... каково это... хоронить своих детей...
  - Ты сейчас неправильно делаешь, мама, - девочка легко отмела примитивную женскую хитрость. - Ты хочешь вызвать во мне чувство неловкости, чтобы я замолчала. Не говорила об этом. И вновь загонишь этот вопрос вглубь. А время идёт, ма.
  - Я... с той поры... не могу больше иметь детей, - неожиданно для себя самой призналась Варвара.
  - Ты не можешь? Или папа?
  - Ну знаешь, Бяшка!.. - возмутилась было женщина, однако нахальная девчонка не дала закончить.
  - И снова ты неправа, ма. Ну не пытайся ты уже заткнуть мне рот. Так ты или папа?
  - Вот у него и спроси!
  - Ой, ма, я тебя умоляю... Ладно, спрошу по-иному. Как часто он тебя еб..т? - вконец распущенная девчонка просто и естественно употребила вконец неприличное слово.
  - Бяшка!.. - окончательно рассердилась Варвара.
  - Мама, не надо злиться на меня. А надо просто подумать, холодно и спокойно - достаточно ли, когда муж еб..т лишь раз в неделю?
  - Ой, ну и дурочка же ты, Бяшка! - захохотала Варвара. - Да ведь мы с Иваном уж двадцать два года живём! За такое-то время многие мужья и смотреть на жён без отвращения не могут. Приелось ему, обычное дело.
  - Неправда. Любит он тебя.
  - Да знаю, что любит, а вот приелась. Тем паче не девушка-бутончик я уже, на каких мужики без ума западают. Взрослая уже тётка, не молодка даже, под сорок годков.
  Женщина вздохнула.
  - Так уж устроены мужики, Бяша... здесь, на Земле, по крайней мере.
  Теперь девочка облизывалась часто-часто - едва высовывающийся наружу кончик языка так и сновал меж губ.
  - Дурочка, говоришь... Вон Илюшку в детстве в чуме простудили, так у него и вовсе писун не торчит. И он доволен, не огорчается... Лёгкий он парень.
   Пауза.
  - Если ты поговоришь с папой... ну... хорошо поговоришь... я попробую вам помочь. Обоим. Вон с Аськой же всё получилось.
  Теперь небесная пришелица смотрела пронзительно и мудро. Как настоящая богиня Огды.
  - И если всё же случится так... что отловят злые люди чёрта, которого вы тут держите, отнимут у вас... вам с папой будет чем жить.
  Варвара молча сползла с приступка, вставая на колени.
  - Ну вот... - огорчение Бяшки было явно непритворным. - Ма, ежели и ты ещё заорёшь "Оооо! Огды!", я ну не знаю что сделаю! Водой холодной окачу, честное слово!
  ...
  
  -... Чего-то не шибко идёт торговля у Корней Евстафьича, - Илюшка, ехавший на сей раз впереди, то и дело озирался.
  - С чего ты решил?
  - Сам гляди, Вана Ваныч. Уже совсем близко от фактории, а трава на тропе почти целая. Совсем мало ходят сюда.
  Полежаев хмыкнул.
  - К фактории не только с этой стороны подход есть.
  - Э... с этой, с той... Сё равно мало ходят! Прошлый год вся тропа чёрная была, однако...
  За зиму Илюшка окончательно усвоил сложную русскую речь, с падежами и склонениями-спряжениями, и теперь говорил на ломаном лишь когда хотел попридуриваться. Охчен в общем-то тоже мог говорить почти без запинки... вот только говорить он не любил, как и десять лет назад. Молчал больше.
  На сей раз полежаевский караван вёз, помимо настрелянных за зиму шкурок, целых пять трёхлинеек, оставшихся от убиенных варнаков из банды Сеньки Когтя. К чему держать на маленькой заимке целый арсенал? Реализация излишков вполне могла сэкономить немало червонцев. Особенно если шкурки в цене опять упали, а патроны-винтовочки, напротив, выросли.
  Тайга расступилась, открылся вид на факторию. Ворота торгового заведения были плотно закрыты, рядом не стояли ни олени, ни лошади. Железные решётки на окошках и полуприкрытые на одну створку ставни дополняли ощущение гостеприимства.
  - Стой! Кто такие?! - совсем молодой, ещё ломкий голос донёсся из чердачного волокового окошка, и только тут Полежаев увидел торчащий из того окошка винтовочный ствол.
  - Ой-ой... - Илюшка перекрестился.
  Помедлив, Иван Иваныч выдвинулся вперёд, ощущая под ложечкой противный холодок.
  - Что-то больно приветливо тут нынче встречают гостей, я погляжу. Здоров ли Корней Евстафьич?
  - Петька! - раздался со двора голос купчины. - Полежаев это, Иван Иваныч. Отбой тревоге!
  Ворота, заскрипев, приоткрылись на одну створку. Ой-ой... вот уж воистину ой-ой...
  - Кто-то так шибко напугал тебя, Корней Евстафьич, - Полежаев спешился, въехав во двор, огляделся. Двор пока что носил все признаки обитаемости, однако трава, прежде почти дочиста выщипываемая оленями, ожидающими очередь на погрузку, уже понемногу смелела, крепла по закуткам и углам. - Как здоровье-то?
  - Э... - купец поморщился. - Жив, уже неплохо по нынешним временам.
  - Да что случилось?!
  - Ты чего, там в своей берлоге совсем ни с кем не якшаешься?
  - Ну зимой так оно, - признался Иван Иваныч. - Водки я не наливаю, чай тоже не особо, чего тунгусам у меня делать? Чалдоны-охотники до наших мест не добираются обыкновенно - сам знаешь, на чужой земле соболя бить... Ну а варнаков перехожих я в гости и не жду.
  - Везёт тебе... - вздохнул купчина. - А я вот не могу про себя того сказать.
  - Да ты объяснил бы толком, чего тут творится.
  - Чего творится... Известно чего. Революция.
  - Погоди... в прошлый раз ты говорил - революция...
  - Та была ещё в феврале. А под конец года новая. В октябре, едрить её в дышло...
  - О как... - Полежаев взялся теребить бороду. - И кто же теперь правит-властвует? Ещё одно временное правительство?
  - То правительство, которое временное было, уже того... - Корней Евстафьич изобразил на пальцах виселицу. - А которое сейчас... ну, надеюсь, что временное оно. Одна на то и надежда. Большевики, б...дский род! - купец изощрённо выругался.
  - Кто такие?
  - Жиды в основном, ну и прочая нерусь. Ну и русской сволоты понабрали, конечно... все варнаки с каторг, из тюрем, босота никчемная из щелей повылезала. Они, вишь, сразу поставили на босоту... - Корней Евстафьич выругался ещё более изощрённо. - "Кто был ничем, тот станет всем!" Да вот, полюбуйся, на газетку-то ихнюю! Вот тут, тут почитай!
  Купец сунул гостю порядком измятый номер газеты.
  - Пролетарии всех стран, соединяйтесь... - прочёл вслух Иван Иваныч. - Ну-ну... ладно хоть не совокупляйтесь... Чего у них там, в типографии, ни одного грамотного нету?
  - Отчего так решил?
  - Да вот же, - Иван Иваныч ткнул пальцем в текст.
  - Это ты про "яти"? Нету нынче ятей. Отменены революционной властью.
  - Да уж... - не нашёлся чего сказать Полежаев. - Стой-ка... ничего не пойму... что за дата?
  - Хе... - осклабился купчина. - Календарь российский также отменён декретом ихнего правительства.
  - Охренеть...
  - Купцов, промышленников, дворян, офицеров новая власть плющит по-чёрному, - продолжил повествование хозяин фактории. - Имущество отнимают любое, какое понравится, безвозмездно. Чуть что - убивают как собак... Псы бешеные, адские твари! - на сей раз от брани почтенного купца порозовел бы любой варнак.
  Корней Евстафьич помолчал.
  - Кончается Расея, Иван Иваныч.
  - Да ой! - Полежаев хмыкнул. - Тыщу лет стояла, каких только вражин не переварила...
  - Тыщу стояла, да вот время вышло. Жидовскую сатанинскую власть не выдержит, верно тебе говорю. Высосут досуха.
  Купчина сверкнул глазами.
  - Одна надёжа, что в кровище ихней же утопят их. Вон, гляди-ка, по всей железке белочехи восстали, ну и наши олухи понемногу просыпаются.
  Помолчали.
  - А кто это у тебя на чердаке?
  - А... - Корней Евстафьич вздохнул. - Петька это, двоюродный племяш супружницы моей. В кадетах ходил, в Новосибирске.
  - Чего ж сюда забился? Шлёпнул кого?
  Хозяин вновь тяжко вздохнул.
  - Давай про то не будем.
  - Ну не будем и не будем, - покладисто согласился Полежаев. - Ночевать-то пустишь в крепость свою?
  - Тебя пущу, - ухмыльнулся купчина. - Пополню гарнизон!
  ...
  -... Убил на месте, не скрою. Винтовки никому не нужны?! Должно, таки приболел ты, Корней Евстафьич.
  - Мож и приболел, да не на голову, - возразил хозяин фактории.
  - В прошлом году за винтари-то такие деньжищи ломили!
  - То было в прошлом году. Нынче вся шелупонь с винтовочками бегает. Фронт-то рассыпался, солдатики оружье с собой и прихватили... на память. Нынче, Иван Иваныч, винтовки не знают как извести. Вот, полюбуйся!
  Покопавшись под прилавком, купчина выложил грубо сработанный винтовочный обрез.
  - Это чего такое? - Полежаев взял в руки, повертел изуродованный огрызок трёхлинейки.
  - Отрез. Современное революционное оружье этого... как его... пролетариата.
  - Тоже мне оружие. Собаку разве что во дворе пристрелить.
  - Ну, за собак не скажу, а людишек из таких вот штучек стреляют только так. Наган, тем более пистоль, его ж не так легко добыть ещё... А тут приклад да ствол отпилил, подвесил под одёжиной, и ожидай клиента в подворотне.
  - Ну ладно... - вздохнув, Полежаев принялся увязывать привезённые на продажу винтовочки обратно в тюк. - Не надо так не надо. Не мука, чай, не прогоркнут... Потом кому-нибудь да сгодятся.
  - А ты как, Иван Иваныч, нашёл уже никель-то небесный? - внезапно переменил тему купчина.
  - Ищем, - неопределённо хмыкнул Полежаев.
  - А найдёшь, так большевикам предложишь выкупить или как? - Корней Евстафьич ухмылялся сейчас достаточно ехидно.
  - До того дожить ещё надобно, - уклонился Иван Иваныч от ответа. - Давай баланс подобьём.
  Купчина подался вперёд.
  - Не валяй ты со мною дурня-то, Иван Иваныч. Клади золото и бери всё чего унесёшь. Я считать не буду.
  - Вот так негоциант! - рассмеялся Полежаев.
  - Да, да! Не смотри как на сумасшедшего. Завоз сорван почитай повсюду, большевики того гляди экспроприируют чего найдут. Даже с пушниной нынче морока началась... Хочу в Америку податься. В Сан-Франциско. По крайности пока большевиков не передавят.
  ...
  
  -... Вот такие вот дела.
  Закончив повествование, Полежаев замолк, сцепив пальцы кистей в замок и глядя на танцующие в печи языки пламени. Какие жилистые у Вани руки-то стали, отстранённо подумала Варвара. Уж давно не купеческие, самые что ни на есть мужицкие руки...
  - Значит, злые люди окончательно победили добрых? - Бяшка, как обычно, расположившаяся сбоку так, чтобы не видно было огня (открытое пламя раздражало звёздную девочку, слепило тепловое зрение), даже перестала жевать вкусную ватрушку с творогом.
  - Я бы не стал так упрощать, - хмыкнул Иван Иваныч. За последний год он как-то незаметно и окончательно перешёл на разговор с Бяшей как с равной. Умненькая девочка на глазах превращалась в мудрую богиню Огды. Малышка с копытцами осталась там, в невозвратном прошлом.
  - Ну хорошо, пусть не победили пока окончательно, - не унималась Бяшка. - Но к тому идёт? Так может случиться?
  Долгая пауза. Вот как правильно, не лукавя и не словоблудствуя, ответить на такой... гм... детский вопрос?
  - Да, Бяша. Так может случиться, - неожиданно для себя признался бывший купец.
  - И что потом? После того, как зло воцарится на этой земле?
  Полежаев тяжко вздохнул.
  - Не знаю. Такие вопросы требуют осмысления, Бяша. Ты спроси, что мы будем делать, когда кончится пшеница и ржица - вот тут я тебе отвечу легко.
  - Ну, это я и сама знаю, - фыркнула девочка. - Это как раз не вопрос, папа. Будем кашу лопать из саморощенного ячменя, картошку... Вы также мясо и борщ, а я капусту и морковку сырьём. И ягоды. Да, ещё же молоко и сметана!
  - Огды права, - Охчен невозмутимо скручивал толстую проволоку, прихваченную среди хлама в кладовке у Корнея Евстафьича. - С голоду не помрём никак, однако.
  - Ну а раз не помрём, то айда в баньку да и спать, - улыбнулся Иван Иваныч. - Устал я чего-то с дороги. Две ночи в тайге от гнуса отмахиваться, да ночь с Корней Евстафьичем в шашки играть...
  - Банька истоплена, добро пожаловать, - Варвара принялась убирать со стола. - Приостыла, правда, припозднились вы нынче...
  - Охчен, Илюшка, веников свежих бы, пихтовых... не сообразило сломить по пути-то...
  - Погоди, па, - Бяшка поднялась. - Пусть Охчен и Илюша отдохнут малость. Я хочу сама с тобой в баньку сходить.
  Грозная богиня улыбнулась одними губами. Глаза же смотрели глубоко и пугающе.
  - Давно ты не мыл свою дочуру?
  ...
  
  -... н-не... не мешай... мне и так трудно... просто расслабься... и лежи...
  Оставив последние потуги стесняться, Иван Иваныч закрыл глаза. Сейчас он лежал на полке в позе, неприличной даже для гулящей бабы. Однако любую попытку изменить похабную позу грозная богиня решительно пресекала.
  - Б...больно... слушай...
  - Тссс... потом... всё потом... - Бяшка, засунув длинный палец в папину задницу, осторожно мяла там что-то в глубине. Вторая рука вообще бесстыже держала папеньку за яйца. От Бяшкиных пальцев словно исходил какой-то незримый жар... не как от печки или утюга, а как от перца со скипидаром... нет... невозможно объяснить... Непонятный колдовской жар изнутри и грубо-зримый банный жар снаружи уже пронизывали Полежаева насквозь, где-то внутри, в утробе встречаясь, как две стены огня при лесном пожаре с противопалом, и он буквально ощущал, как в нём тает, плавится невидимый ледяной стержень... какой стержень? откуда? неважно... потом... всё потом...
  - Ну вот... - Бяшка вздохнула, - Вроде всё...
  - Как... ты понимаешь, Бяша?
  - Да ничего я не понимаю, - девочка чуть улыбнулась. - Я просто чувствую, что надо... как... как зверь.
  Она рассматривала свои тонкие, длинные пальцы, заметно дрожавшие.
  - Во... руки как трясутся...
  Бяшка вдруг рассмеялась.
  - Ну так... а кто тут обещал намыть как следует любимую дочуру?
  ...
  
  Лиса была молода, сыта и вынослива. И к игре, затеянной грозной богиней Огды ради развлечения, относилась со всей серьёзностью. В тайге не играют. Вот шкуру снять, это могут запросто. А чего ещё можно ожидать от двуногого существа?
  Рыжий хвост мелькал впереди средь бурелома, однако Бяшка не торопилась сокращать дистанцию. Поймать накоротке лису, молодую и здоровую, да притом страстно желающую спасти свою шкуру, трудновато даже ей, грозной Огды. Но вот долго такую скорость рыжая держать не сможет. Рано, рано догонять - пусть-ка зверь повымотается слегка...
  Бяшка неслась, как неотвратимое возмездие, не глядя перемахивая через упавшие древесные стволы и с треском проскакивая навылет редкие кустики. Рыжий хвост между тем принялся метаться вправо-влево - похоже, лисица была уже в панике. Ну в самом деле, где это видано - двуногое, обычно бегающее чуть быстрее ежа, даже и не думает отставать!
  Бяшка чуть улыбнулась на ходу, настолько очевидно читались нехитрые звериные мыслеобразы, которые звери по звериной природе своей неспособны облекать в слова. Ладно, надо заканчивать. Как раз ровное место без крупного валежника впереди. А то и впрямь рыжая затащит в болотину с перепугу...
  Девочка резко ускорилась, двигаясь теперь гигантскими шагами-скачками - никакой лошади такое не под силу. Расстояние между ней и рыжим зверем стремительно сокращалось. Ещё миг, и Бяшка на бегу ухватила рыжий хвост, резко подбросила зверюху в воздух и перехватила уже за морду, пальцами будто стальной обечайкой сжав челюсти. Лиса сдавленно заскулила-застонала.
  -Н-ну? Что? Страшно? А мышам, думаешь, не страшно? А зайцам, которых ты ловишь?
  Лиса дышала тяжело, с надрывом - попробуй-ка после такой бешеной гонки отдышаться только через нос!
  - Значит, их можно убивать, а тебя нельзя? М-м?
  В глазах зверя и в мозгу читались смертная тоска и осознание неизбежного. Лисица даже не пыталась изворачиваться и отбиваться лапами, настолько дик и чудовищен был применённый странным двуногим охотничий приём.
  - То-то! - назидательно произнесла Бяшка, отпуская несчастную жертву. - Иди и хорошенько подумай над своим поведением!
  Помилованная лиса от неожиданности присела на все четыре лапы, только что головой не затрясла от изумления. Опомнившись, ринулась в лес, едва не оставив хвост от усердия.
  - Стой! - Бяшка протянула вслед зверю руку с растопыренными пальцами. - Вернись! Вернись, кому сказала?!
  Странно, но приказ подействовал. Лиса остановилась и медленно, понуро побрела назад. В мозгу зверюхи теперь царила адская смесь страха и надежды. Раз сразу не убили, может, оно того... и не убьют?! Вот бежать пытаться бесполезно. Сейчас уже точно бесполезно...
  Последние три аршина лисица проползла на брюхе, словно нашкодившая собака. Вздохнув, Бяшка присела и принялась гладить рыжую по голове.
  - Ладно... я не сержусь. Ну чего с тебя взять? Хищник ты и есть хищник. Твоя судьба такая, зайцев и мышей сокращать. Пока они всю тайгу не объели...
  Встав во весь рост, Бяша отряхнула ладони.
  - Ладно, иди уже. Иди, покуда я не передумала!
  На сей раз лиса не ринулась прочь опрометью - осторожно потрусила шаткой рысью, бочком-бочком, то и дело оглядываясь. Вдруг опять не отпустят?
  Когда рыжая скрылась из виду, Бяшка несколько раз вдохнула полной грудью, пошевелила пальцами. Опять сработал приём, однако. Правда, лисе пришлось доказывать своё право повелевать грубо и зримо - очень уж хитрый, своенравный, недоверчивый зверь. Но тем не менее... Похоже, и впрямь есть в ней нечто от богини Огды?
  Девочка мягко улыбнулась. Богиня Огды, это, конечно, здорово... Но насколько лучше звучит сказанное тёплым маминым голосом: "Бяша"...
  ...
  
  - Ванька! Уй, дурень какой!
  Юного тунгуса нелестная оценка его умственных способностей, однако, не смутила ни в малейшей мере. Усевшись голым задом в свежую коровью лепёшку, Иван Охченыч улыбался во весь рот и радостно щурил свои и без того раскосые глазёнки. Тепло, однако! Мягко!
  Корова негромко, укоризненно замычала - ну чего ты, мол, взялась доить, так дои, а не головой верти по сторонам. Вдобавок во флигеле заревел младенец, трёхмесячную Варюшу тоже оставили дома, на попечении няньки. Вздохнув, Бяшка вновь принялась дёргать соски коровьего вымени. Ладно... если нравится сидеть в лепёшке, пусть сидит покуда, главное, чтобы больше не лез никуда. И Варюха подождёт. Дойку прерывать последнее дело... чуть-чуть ещё осталось...
  Закончив доение, девочка отнесла ведро-подойник в дом, прикрыла чистой холстиной поверх эмалированной крышки и уже только потом вернулась во двор, заниматься подопечными. Вернулась вовремя - Иван Охченыч, наскучив сидеть в коровьей лепёшке, опрокинул пустое ведро и усердно старался в него залезть с головою, как котёнок в валенок, только измазанный голый зад торчал.
  - Ух, вот я тебя! - Бяшка извлекла тунгусёнка из посудины, поставив возле здоровенной бадьи с водой, установленной на солнцепёке для согрева, принялась обмывать налипшее дерьмо. - Вань, а Вань! Ты чего такой глупый, а? Два года парню, книжки пора читать!
  - Бяша-Огды! - отчётливо произнёс парень, не переставая радостно щуриться. - Молока хочу!
  - Молока тебе? А в какашки больше не будешь садиться?
  - Да!
  - Ну, коли "да", другое дело. Сейчас, погоди, вот разберусь с Варюхой...
  Оставив подмытого парня, Бяшка поспешила на рёв второй воспитуемой. Здесь, кстати, ничего катастрофического не случилось - малышка лежала в подвешенной на трёх шнурах к потолку деревянной люльке, выдолбленной из кедровой колоды и обожжённой изнутри чуть не дочерна, прикрытая шкурой для тепла, сучила ногами и ревела как-то неубедительно, эпизодически. При виде няньки, правда, рёв усилился - обратить на себя любовь и ласку никогда лишним не бывает. Откинув шкуру с колыбельки, Бяшка осмотрела и ощупала подопечную. Нет, животик не вздутый... Что касается обычного повода для младенческого беспокойства, то с этим проблем тут не могло быть вовсе, поскольку просверленная насквозь дырочка в углублении не позволяла моче добраться до нежной кожицы. Как описалась, тут же всё стечёт на пол. Настоящая народная мудрость таёжных жителей, не имеющих возможности каждый день стирать кучу пелёнок...
  - Ну-ну-ну... соскучилась по маме... скоро, скоро мама придёт, покормит тебя...
  Успокоившись, малышка затихла, и Бяша осторожно прикрыла колыбельку шкурой, оставив лишь отдушину для лица. Так... теперь каша...
  Сегодня всё хозяйство заимки было на грозной богине Огды, поскольку прочие обитатели усердно орудовали серпами и косами на ячменном поле. И хотя каких-то полторы десятины жнитва не такая уж тяжкая страда для пятерых здоровых работников, уборку следовало закончить как можно скорее. Желательно уже завтра, поскольку местная погода в преддверии осени совершенно непредсказуема.
  Трижды с поля прибегала Асикай, покормить младенца грудью и захватить перекус жнецам, позавчерашних зачерствевших шанег да молока. Горячее питание будет лишь вечером - та самая ячменная каша с маслом. Можно бы, конечно, набросать в чугунок покрошенной солонины, для пущей наваристости, но тогда блюдо станет несъедобным для одной из обитательниц заимки. Нет уж, кому невтерпёж без мяса, пускай жуют вприкуску, ломтиками...
  Угли в печи рдели, излучая жар с такой силой, что приходилось прикрывать веки. Прижмурившись, Бяша пошуровала кочергой, поправила стоявший в малиново рдевшей россыпи чугунок ухватом. Да, а вот мама сейчас бы едва заметила, что угольки не остыли. Люди не видят тепловое излучение, то есть совсем и вообще. Даже такой силы, что уже кожей можно ощутить, глазами всё равно не видят. Не дано им...
  Мысль, холодная и скользкая, как рыба, всплыла откуда-то из глубины подсознания. Чем ты занимаешься, грозная богиня Огды? Там, в сарае, стоит тайна. Возможно, там твоё спасение. Если та люлька способна подать сигнал... А ты что делаешь? Кашу варишь, коров доишь да лис по тайге гоняешь...
  - Ванька! Ну куда ты всё лезешь, а? Ух, вот я тебя!..
  Холодная и скользкая мысль, вильнув хвостом, испуганно ушла в глубину.
  ...
  
  -... Думала, купчихой буду. Первой гильдии негоцианта супругой.
  Варвара тихонько засмеялась - совсем тихонько, чтобы не нарушать ночной покой. За окном негромко стучал по кровле и стёклам нудный осенний дождик. Вот и снова осень...
  - Ну так я ж всерьёз намеревался в люди-то выбиться, - Полежаев счёл уместным чуть-чуть обидеться. - Не врал же я тебе, как некоторые молодые прохвосты.
  Женщина вздохнула, потёрлась щекой о мужнино плечо.
  - Да это я вру, Ваня... купчихой, не купчихой... Ясное дело, за босяка бы меня папенька, царствие ему небесное, так запросто не отдал. Не в том дело...
  Пауза.
  - Полюбила я тебя, Ваня. И даже ежели бы наперёд знала, что всё так обернётся... всё равно бы пошла за тебя. Ты думаешь, "с милым рай и в шалаше" - это слова пустые? Нет, Ванечка... Тот, кто эту поговорочку придумал, он всё про нас, про баб знал.
  Пауза.
  - Непраздная я, Ваня.
  - М? - Иван Иваныч даже привстал на локте. - Ошибки нет?
  - Нет ошибки... Ой, ну ты что! Задавишь, медведь!
  - Нет, погоди... - отпустив притиснутую супругу, Полежаев уже лихорадочно нашаривал ногами вязаные тапочки.
  - Ты куда, Вань?
  - Куда-куда... богине нашей Огды помолиться!
  В покоях богини Огды было тихо, слабо пахло таёжными травами. Постель была небрежно застелена байковым одеялом - судя по той небрежности, богиня собиралась вернуться на ложе не так уж чтобы к утру, но и не через пяток минут. Во всяком случае, когда речь шла о походе в сортир, постель Бяшка не застилала вовсе... Помедлив, Полежаев двинулся в сени. Он уже знал, где нужно искать неспящую в ночи.
  Угловой чулан был тёмен и пуст, с самого начала Иван Иваныч пресёк любые поползновения совать сюда посторонний хлам. В центре помещения стояла та самая колыбель. В глубине гигантской жемчужины, как и десять лет назад, мерцали огоньки, бежали огненные строчки - штуковина исправно реагировала на приближение живых существ. Рядом, одетая в меховую кацавейку и столь нелюбимые длинные штаны - в неотапливаемом помещении было по-осеннему промозгло - на табурете сидела Бяшка.
  - Бяша... ты чего не спишь?
  Она ответила не сразу.
  - Я никак не могу вникнуть... смысл ускользает. Никак не могу...
  Девочка подняла голову на длинной шее - у людей таковые бывают нечасто и носят прозвание "лебединых".
  - Что-то ведь они хотят сообщить, эти строчки?
  - Но зачем же ночью? Днём время будет...
  - Днём время будет, покоя не будет. В этом деле ничто не должно отвлекать...
  Она улыбнулась в темноте.
  - Ты же хотел помолиться великой Огды? Молись и иди спать, па... я ещё посижу. Подумаю.
  - Вовек мне на тебя молиться, Бяша, - совершенно искренне заявил Полежаев.
  Девочка засмеялась почти беззвучно.
  - Свои люди, сочтёмся. Ты вот что, папа... ты научи-ка меня метко стрелять.
  ...
  
  
  

Глава 8

  
  
  Снег, уже сильно слежавшийся, готовый вот-вот растаять, был испещрён строчками звериных следов, как исчерканный лист бумаги. Следы были старые и не очень, и опытный глаз читал их, как раскрытую книгу. Вот мышковала лиса... а вот белка перебежала с сосны на кедр... а тут заяц, сторожко поводя длинными ушами, пропрыгал из тальника к молодым осинкам... ого! а это сохатый прошествовал, неторопливо и важно, глубоко впечатывая свои мощные копыта... оп-па... не повезло нынче сохатому - отпечатки волчьих лап тянутся вослед...
  Тунгус-охотник вздохнул. Всё это не то, не то... Ему не сохатый, не волчьи драные шкуры - ему соболь нужен! А нет следов. Ну нигде нет, и хоть ты лопни. Весна на носу, снег вот-вот ручьями пойдёт, зверь линять начнёт - кому нужны такие шкуры? На что покупать чай? Водку на что покупать? Патроны, э?
  Вообще-то это неправильно, конечно, лезть на чужой участок. Тут где-то живут злые люди. Да-да, и такое бывает в тайге - лючи и эвен живут вместе, в одном стойбище. Сами собой довольны и ни с кем знаться не желают. Чем живут? Всем живут. Кто говорит, золото моют, или там соболя бьют - видали их не раз на фактории со шкурками... Коров держат лохматых, и лошадей, будто якуты какие-то. Огороды копают, да. А кто бает, зерно растят сами - видели делянку в тайге...
  А кто ещё говорит такое - будто чёрта они себе завели. И тот чёрт им даёт золотые червонцы. Оттого и злые все, нелюдимые. В гости никого не зовут и сами не ходят. Нет гостей - никто ихнего чёрта не увидит, однако...
  Охотник ухмыльнулся. Вот чего водка с эвен творит... Болтают, конечно. Чёрт, поди, не собака и не корова, чтоб его вот так взять и завести. Хотя, с другой стороны, зачем бы этим людям ставить на крыше чёртов оберег вместо честного православного креста? Оберег этот издали видать, шибко вертится на ветру...
  Собака, бегущая чуть впереди, вдруг подняла шерсть на загривке, но не зарычала - едва слышно заскулила, виновато-жалобно так... Тунгус, подойдя, чтобы разобраться, стремительно наклонился, даже на корточки присел, разглядывая след. Не доверяя вконец глазам, снял рукавицу, осторожно тронул след пальцем. Вот это да... а он-то думал - врут люди, спьяну болтают...
  Отпечаток не мог принадлежать ни одному здешнему зверю. В двух аршинах чернел другой, свидетельствовавший явно и неоспоримо - этот неведомый зверь ходит на задних лапах, обутых к тому же в странного вида торбасы. Собственно, не шёл неведомый зверь, а бежал, ровно и уверенно нагоняя волчью стаю, идущую вслед сохатому. Похоже, не придётся нынче покушать серым...
  Тунгус вдруг взмок, дрожащими руками стянул с плеча винтовку. Собака-то, даром что дура против человека, а враз сообразила, что к чему - вон как скулит, и шерсть дыбом. А он чем занимается? Соболя искать намерен? В местах, где гуляет сам чёрт?
  Развернувшись, охотник торопливо двинулся прочь, хлопая на ходу короткими широкими лыжами. Нет уж, нет уж, не надо нам такой охоты!
  ...
  
  Волки держались кучно, сильно облегчая задачу. Если бы вожак почуял угрозу, стая бы, верно, прекратила свою охоту и рассыпалась - пойди-ка сыщи в бескрайней тайге! Но ветер дул в лицо, и волчий вожак покуда ничего не чуял.
  А когда почует, будет поздно.
  Бяшка бежала ровно и уверенно, не набавляя темпа. Длинные вязаные штаны, заботливо сработанные мамой из тщательно вычесанной, самой мягкой шерсти почти не мешали, тем более соболья душегрейка. Вот массивный "кольт" на бегу ощущался, что да то да. Отец потратил уйму времени, чтобы изладить кобуру, удовлетворяющую потребностям бегуньи, но даже последний, вообще-то вполне приемлемый вариант - нечто вроде рюкзачка с опояской - не давал забыть, что в заряженном пистолете два с половиной фунта железа.
  Размашистые лосиные следы начали прерываться - сохатый пытался отбиваться копытами на бегу. Так... похоже, это здесь...
  На маленькой полянке готовилось волчье пиршество. Поваленный лось уже не дышал. Застигнутые врасплох стремительно ворвавшимся противником, звери замерли.
  - Вы умерли, - сообщила волкам Бяшка.
  Вожак, оскалив зубы, зарычал. Чтобы отогнать голодного волка от свежей добычи... да пусть хоть богиня, хоть сам чёрт! Мясо - это жизнь! И ружья у двуногой твари нету...
  Повинуясь бессловесной команде, сеголетки двинулись вперёд. Вот так... стаей на одного - не страшно. Совсем не страшно. Пусть хоть на чёрта! Тем более что нету ружья.
  Достав из-за спины "кольт", Бяшка взвела курок и ещё успела ощутить испуг и ярость вожака, и волчицы-атаманши - ой, как просчитались насчёт ружья-то...
  Бах-бах! Бах-бах-бах-бах! Ба-бах!
  Семь патронов в обойме и один наготове в стволе - хватило всем, кроме атаманши. Матёрая волчица, осознав, что семейству её пришёл конец, не побежала. А может, ощутила внутренним звериным чутьём своим, что пытаться убежать от ЭТОГО бессмысленно. В три прыжка одолев оставшееся расстояние, серая хищница рванулась в последнем отчаянном усилии - сбить с ног всем весом, свалить двуногую тварь, вцепиться в горло погубительнице семьи, а там будь что будет!
  Удар был настолько стремительным и страшным, что волчья атаманша едва заметила мелькнувшее острое копыто, обтянутое жёсткой кожей сапожка. Ничего похожего на лосиное отчаянное ляганье - мощные, но медлительные удары наотмашь. Удар грозной богини Огды был прямым и точным, как дуплет из ружья в упор.
  Волчица лежала на окровавленном снегу, бессильно дыша раскрытой пастью. Дышать было очень больно и трудно. И совсем не чувствовались задние лапы. Всё, что оставалось - лежать и смотреть.
  Вставив новую обойму, Бяшка обошла поле сражения. Папа был прав - свинцовая пуля сорок пятого калибра, без оболочки, зато с надрезами била не хуже ружейного "жакана". Добить пришлось всего двух сеголетков, отчаянно визжавших и скуливших.
  Когда грозная богиня подошла к валявшейся подобно рваной тряпке атаманше, волчица утробно зарычала. В глазах зверюги горел непримиримый огонь, лишь чуть затуманенный адской болью.
  - Ну и дура, - Бяшка, отжав взведённый курок, поставила оружие на предохранитель. - Ладно, не стану тебя добивать. Полежи и подумай напоследок над своим поведением.
  ...
  
  - Ровнее, ровнее клади!
  - Куда ровнее, Вана Ваныч?
  - Глянь, вот здесь куча, и здесь навалено. А тут пусто почти.
  Иван Иваныч в досаде сплюнул, присел на колоду, отдыхая. Вот интересно, какому учёному умнику пришло в голову, якобы подсечно-огневое земледелие самое примитивное? Тот умник, верно, французские булочки кушал готовыми. Это как раз там, в России, земледелие примитивное - вспахал, посеял, заборонил... да тьфу и растереть! А вот попробуй-ка раскорчевать участок в тайге, да нарубить дровишек, да разложить как положено...
  Трое мужчин старательно таскали хворост, устилая им делянку, намеченную к обработке. Ошибиться тут было нельзя - на мощном костровище образуется бесплодная плешь, слабый огонь не прогреет землю.
  Ранний огневой прогрев позволил отшельникам в полной мере воспользоваться бяшкиной идеей насчёт беспашенного посева. Всходы получались дружные и мощные. В то время как в затенённых местах в тайге ещё доживали свой век сугробы, полежаевские делянки радовали глаз изумрудной зеленью. Риск морозобоя, конечно, присутствовал - в начале мая заморозки на Тунгуске случались порой неслабые [счёт по-прежнему ведётся по старому стилю. Прим. авт]. Однако стойкие ячменные росточки всякий раз выдерживали... кстати, тоже в основном заслуга Бяшки. Сроки сева, как, впрочем, и прочих огородных работ отныне грозная богиня Огды определяла самолично, и вот уже трижды урожаи отнюдь не обманывали ожиданий.
  - Ну, вроде всё... - Полежаев оглядел готовую к палу делянку. - Давайте, ребята.
  Охчен уже держал наготове три смоляных факела. Встав с наветренной стороны, мужчины принялись поджигать хворост, устилавший делянку. Пламя взвилось вверх, весело затрещало, поползло по участку, съедая остатний снег.
  - Однако, Вана Ваныч, скоро нам на Ванавару идти, - Охчен бросил более ненужный факел в пламя. - Или как пойдём?
  Иван Иваныч призадумался, прежде чем ответить. В самом деле, вопрос был не праздный. Срыв прошлогоднего завоза товаров и устроенная Корней Евстафьичем тотальная распродажа не внушала ни малейшего оптимизма.
  - Может, на Стрелку пойдём? - не слишком уверенно предложил Илюшка.
  - На Стрелке-то уж точно нынче завоза нету, - возразил Полежаев. - Туда лодки бечевой каторжане тягали, а сейчас какие каторжане? Сделаем вот как... ты, Илюша, съезди одноконь до Ванавары, разузнай, что почём. Ежели на месте Корней Евстафьич, да был завоз у него - пойдём на Ванавару. Если нет...
  Иван Иваныч замолчал. А "если нет" - что тогда, в самом-то деле?
  - Может, на Кежму? - теперь голос Илюшки был сильно неуверен. - Раньше ходили вот...
  - Неделя туда, неделя обратно, - невозмутимо возразил Охчен. - Сё время Огды и бабы тут одни. Злых людей нынче тайга полно. Мы тайга шатайся - работать кто станет?
  - Нет, Илюшка, - вздохнул Полежаев. - Не пойдём мы никуда, ежели на Ванаваре торговли нету.
  Стремительно приближающийся характерный топот, не оставляющий сомнений - лошади так не скачут. Ещё миг, и Бяшка выскочила из таёжных зарослей, небрежно перемахнув через валявшуюся колодину.
  - А кто тут у нас голодный? - девочка потрясла увесистым рюкзачком, небрежно скинув с плеч лямки. - Торопись-налетай, "спасибо" не забывай!
  - Бяша, а вот такой вопрос... - в глазах Полежаева тлели озорные огоньки. - Ты шагом ходить не разучилась часом?
  - Легко! - отмела отцовы сомнения Бяшка. - Примерно как тебе ходить на четвереньках, папа. Ты почему не ходишь прилично, на четвереньках, м-м?
  - Бяшка, Бяшка... - засмеялся Иван Иваныч, любуясь дочурой-найдёнышем, порозовевшей от быстрого бега. За последнее время девочка ещё подросла, обогнав шестифутового росту отца на добрых полголовы, и расцветала на глазах. Уходила худоба-угловатость, детскую тонкую шейку сменяла длинная, сильная и стройная, разворачивались вширь бёдра, и немыслимо длинные ноги обретали немыслимую для земных женщин стройность и красоту.
  - Нравлюсь, да-а? - девочка шевельнула ушками, тонкие ноздри нервно трепетали. - А чего это восхищаешься ты один? - она обернулась к тунгусам. - М-м?
  - Оооо! Огды! - Охчен и Илюшка дружно пали ниц, сдерживая смех.
  - То-то! - довольно засмеялась Бяшка, выкладывая на чистую холстинку содержимое рюкзачка. - Лопайте ну-ка, чего вам богиня притащила!
  Она вдруг насторожилась.
  - Ой...
  - Чего случилось, Бяша? - встревожился Полежаев.
  - Не случилось пока. Но вот-вот случится. Маме рожать пришла пора!
  Бяшка развернулась и устремилась прочь, оставляя на мокрой земле круглые следы, каких не может быть ни у одного земного существа.
  - Не задерживайся тут, па!..
  ...
  
  - О-ой! Оооой!
  Варвара лежала на банном полке нагишом, широко раскинув ноги. Конский повод, прилаженный для помощи роженице, ничуть не помогал. Вот оно каково, рожать-то под сороковник, пронеслась в голове затуманенная тягучей болью мысль...
  - Спокойно, ма! Только спокойно! Всё сейчас получится!
  - О-ой!
  Бяшкины тонкие сильные пальцы коснулись живота, и боль сразу стала стихать, сменившись нутряными ровными толчками.
  - Ещё! Ещё!
  Огромное облегчение, и спустя секунду младенческий писк. Варвара блаженно улыбнулась.
  - Кто спорил, что будет дочка? Сын у вас с папой, ма! Я же говорила, я знала!
  - Пу... пуповину надо...
  - Ой, ма, ну не учи уже!
  Варвара улыбалась и улыбалась, обессиленно закрыв глаза. Да... сейчас уже Бяшеньке ничего такого говорить не надо. Сейчас она как бы главный акушер тут, на заимке. И ветеринар - все коровы через её руки прошли. И заодно уж доктор всех наук, ага...
  - Иван Иваныч, однако! - закончив перевязку, Бяшка обрезала пуповину лежавшей загодя в спирте ради такого случая опасной бритвой.
  - Почему... так решила?
  - Я чего, по мордахе не вижу разве? - засмеялась грозная богиня Огды. - Иван Третий! Ну, чтобы различать, который из Иванов. Счас, ма, я тобой займусь... Аська! Ты где? Прими младенца!
  - Настоящая богиня Огды ты у нас наросла... - еле слышно засмеялась Варвара.
  - Ну дак! И это ещё не предел!
  - Ты, может, и Илюшке нашему поможешь, коли так пошло?
  Смех уже улетучивался из её глубоких, нечеловеческих глаз.
  - Илюшке помочь тут уже невозможно.
  - Так... сильно... застужен?
  - Да при чём здесь? Не в том дело вовсе... У каждого своя судьба.
  Пауза.
  - Недолго Илюшке нашему жить осталось.
  - Как? - по телу Варвары пробежал холодок.
  Пауза.
  - Ой, да не пытай меня, ма! Откуда я знаю, как... Просто чувствую.
  ...
  
  -... Вот такие дела.
  Скромный праздник, посвящённый прибавлению в семействе Полежаевых, отгулял-отбушевал, остался позади. Ради такого случая Иван Иваныч даже выставил чуток водки из неприкосновенного запаса. Верные Охчен и Илюшка вообще-то заметно поддали, да и Асикай, чего греха таить, употребила... Тунгусы по природе своей перед водкою абсолютно беззащитны.
  А вот сам Полежаев, приняв в общей сложности почти стакан, не чувствовал опьянения ни в одном глазу. Варвара Кузьминишна же, едва отошедшая после родов, не пригубила и четверти того стакана. Так, понюхала для порядку...
  - А может, сказать Илюшке? - неуверенным шёпотом предложил Иван Иваныч. - Кто предупреждён, тот вооружён, так говорят...
  - Да ты что?! - возмутилась Варвара. - Не смей! Этакой-то новостью любого человека сломать можно. Наоборот, хуже будет. Не сам в петлю залезет, так подставится где-нито... Нет уж, Илюшке ни звука! И Бяшке я обещалась. Это я с тобой страшным секретом поделилась, потому как муж ты мне...
  - Да ладно, ладно... - Полежаев обнял супругу. - Это, значится, нам теперь придётся Илюху от опасностей всячески беречь. И притом так, чтобы он не заметил подвоха. Задачка, однако...
  Иван Третий закряхтел в люльке, сработанной из свежей кедровой колоды ещё зимою, на тунгусский манер. Встрепенувшись, Варвара поднялась кормить малыша. Иван Иваныч тоже встал, надел домашние опорки, накинул на плечи тулупчик.
  - Ты куда?
  - Пойду проведаю Огды нашу.
  - Спит она.
  - Да ой! Уж давненько она о сю пору не спит. В сарае она.
  В темноте хозпостроек пахло хлевом, коровы сонно жевали жвачку, фыркали кони. Пройдя сквозь лабиринт до заветной комнаты, Полежаев осторожно постучал.
  - Да, папа, входи.
  Бяшка сидела на табурете как обычно, пристально и мучительно вглядываясь в танцующие огненные знаки.
  - Не помешал?
  Короткое пожатие плечом можно было истолковать как угодно.
  - Замучаешь ты себя, - не дождавшись ответа вслух, негромко произнёс Иван Иваныч. - Мыслями.
  Пауза.
  - Разве ни о чём не думать лучше?
  Она вдруг резко повернула к отцу лицо.
  - Зачем вы все пьёте эту дрянь, па?
  Иван Иваныч вздохнул.
  - Не осуждай, Бяша...
  - Да я не осуждения ради. Я понять хочу, папа. Вот я тут мучаюсь оттого, что не хватает мне ума. Ума мало, чтобы тайну разгадать, понимаешь? А вы же по своей воле ум убавляете. Вон Илюшка и Охчен сегодня - ну дурни дурнями... Смысл?
  - Ум дан нам Богом, дабы отчасти были похожи мы на него, - Полежаев чуть улыбнулся. - Однако тяжко человеку порою носить груз сей. Вот и... чуток побыть животным пытается. Чуть-чуть...
  Бяшка интенсивно думала, шевеля ушками.
  - Нет... Всё равно не понимаю. Стремиться поглупеть - это выше моего понимания. Мне всегда хочется только умнеть. Ещё и ещё.
  Она вздохнула.
  - Ладно, па... ты иди. Не замучаю я себя мыслями, не бойся. Привыкла уже. Как утомлюсь, пойду спать.
  ...
  
  - Ты неправильно решай, Вана Ваныч! Охчен человек семейный, два дитя у его. Я холостой, туда-сюда легко ходи!
  От возмущения несправедливостью Илюшка даже забыл наработанные за долгие годы общения навыки правильной русской речи.
  - Поедет Охчен, - упорно стоял на своём Полежаев.
  - Да почему, почему?!
  Понять молодого тунгуса было довольно легко. Надоело сидеть на заимке безвылазно, занимаясь тяжкой крестьянской работой. Для тунгусов это вообще-то подвиг, огороды копать и сено косить. Душа у них что у цыган, движения требует.
  - Потому что я так сказала, - внезапно подала голос Бяшка, читавшая в углу толстый том энциклопедии Брокгауза и Эфрона.
  - Ы? - молодой тунгус осел.
  - Видение мне было ночью, - продолжила Бяшка. Не отрываясь от книги. - Охчен назад вернётся. А вот про тебя такого не скажу. Не знаю.
  Илюшка повращал в растерянности глазами.
  - Болтай язык не надо, Илюшка, - молчаливый Охчен отложил починяемый сапожок богини. - Огды сказала - надо так делать. Я поеду!
  ...
  
  - А ну вернись! Вернись, кому сказала?!
  Очередной камушек пребольно щёлкнул косолапого по макушке. Медведь заревел обиженно и отчаянно, и в рёве это уже не было ни капли ярости... не то, что полчаса назад.
  - Ты будешь наконец слушаться или нет?! Ну, гляди, ты меня доведёшь!
  Медведь искал густые кусты, но как назло кусты кругом были куцые и чахлые, никак не способные укрыть от этого чудовища, преследующего ни в чём не повинного мишку уже добрых полчаса... целых полчаса непрерывного ада!
  Бяшка метнула очередной камень, медведь вновь отчаянно заревел. Попытки достать свою обидчицу косолапый уже оставил - бессмысленное занятие, только развлечение для мучительницы, бегающей быстрее ветра. И надежды укрыться где-нибудь в буреломе таяли с каждой минутой.
  - Я сколько тебе должна повторять?! Вернись, ну?!
  Увесистый булыжник сочно шлёпнул в толстый медвежий зад. Медведь взревел как мог громко, но это уже был вопль о помиловании.
  - Вылазь оттуда!
  Медведь, прекратив реветь, понуро вышел на середину поляны.
  - Во-от, давно бы так... Переворачивайся! Пузом кверху, ну?!
  Утробно ворча, медведь опрокинулся на спину, препотешно выставив лапы, словно котёнок. Ну а что делать?! Нет, а что бы вы сделали, угодив в такую идиотскую ситуацию?!
  - Молодец, молодец... Дрыгай лапами! Лапами дрыгай, ну?!
  Звери не понимают слов человечьей речи, однако общий смысл медведь как-то понял. Сопя от обиды, косолапый принялся сучить лапами. Ну, довольна?! Чего тебе ещё, чудище этакое?! Всё, всё сделаю, только отстань уже!
  - Ну ладно, ладно, - примирительно сказала Бяшка, бросая на землю камень, посредством каковых воспитывала медведя. - Иди, отдыхай. Заслужил, косолапый. Завтра продолжим наши занятия!
  Убедившись, что кошмарное двуногое чудище, терзавшее хозяина тайги так долго и изощрённо, наконец-то ушло, медведь встал, отряхнулся и порысил прочь, понемногу наращивая темп. Нет, звери не понимают членораздельной речи, однако общий смысл сказанного медведь усвоил более чем. Завтра?! Вот уж хренушки тебе, а не "занятия"! Ягодник тут хороший, грибы... да насрать и на грибы и на ягоды! Ноги его больше не будет в этих местах. Уж лучше охотники с ружьями, чем такое издевательство терпеть!
  ...
  
  За прошедший год тропа, ведущая на факторию Ванавара, здорово сдала в отношении проходимости. Нетронутые сучья, валяющиеся поперёк, мелкий лесной мусор, буйные кочки травы... Собственно, можно было уже поворачивать, неся хозяину печальную весть - нет нынче торговли на Ванаваре. Совсем нет. Однако следовало убедиться...
  Остановившись на опушке, Охчен некоторое время разглядывал факторию из укрытия, не выезжая на открытое место. Строения выглядели нежилыми - ни дымка, ни коровьего мычания, ни лошадиного ржания. Не говоря уже о привязанных к коновязи оленях и лошадках, прибывших с пушной рухлядью.
  Подождав ещё и не обнаружив движения, тунгус тронул коня пятками, покидая укрытие. Чердачные окошки зияли пустыми глазницами черепа, отчего по спине невольно бежал холодок.
  Одна из створок ворот была чуть приоткрыта, осев до земли и утратив способность к движению. Привязав коня снаружи, Охчен протиснулся во двор, огляделся. Помедлив, поднялся на крыльцо. Дверь в дом была распахнута настежь, внутри валялись клочки шерсти - очевидно, хищник драл пойманного зайца. На полу виднелись отпечатки волчьих лап. Пахло прелью и тленом.
  Вздохнув, тунгус пролез через щель в приотворённых воротах обратно, отвязал коня. Делать тут больше нечего, однако.
  ...
  
  - Мама, мам... ты не спишь?
  Варвара, встрепенувшись, приподняла голову от подушки. Бяшка, то есть грозная богиня Огды, стояла возле порога в наспех накинутой на голое тело сорочке, очевидно, только что выбравшись из постели. Маленький Иван Иваныч проснулся в своей люльке и захныкал, негромко так, лениво - просто для порядку. Иван Иваныч большой также проснулся, сонно моргая.
  - Бяша... ты чего? Чего тебе не спится? - Варвара Кузьминишна села на постели.
  - Ма, на два слова.
  Проснувшийся Иван Иваныч ничего не спросил, за что Варвара вдруг ощутила к мужу прилив благодарности. Вот же, может когда захочет... бывают случаи. Когда без деликатности не обойтись...
  - Чего случилось-то, Бяшенька? - пройдя в спальню дочери, спросила Варвара.
  Вместо ответа девочка запалила толстую свечу, покоящуюся в подсвечнике на поставце - почти новую, поскольку самой богине Огды ночное освещение было не обязательно, скорее даже мешало. Потянула через голову сорочку.
  - Ма... посмотри...
  Соски, едва торчавшие ещё недавно, сейчас выпирали вперёд с бесстыдной мощью, явно намереваясь перерасти в роскошные титьки.
  - Ну что, доча, - женщина улыбнулась. - Вот ты и становишься взрослой.
  - Ма... и сильно они отрастут?
  - Да откуда ж мне знать? Ты у нас первая такая, - сочла уместной пошутить Варвара.
  Бяшка, однако, шутки не приняла.
  - Ма... обещай, что выполнишь чего я скажу.
  - А чего ты такое скажешь? - заинтересовалась женщина.
  - А ты просто пообещай. Не бойся, ни дом поджечь, ни папу зарезать - ничего такого.
  - Ох, Бяша... - покачала головой мать.
  - Обещаешь? - не унималась девочка.
  - Ну...
  - Разденься, пожалуйста. Ну, как в бане, совсем.
  Хмыкнув, Варвара потянула с себя ночную сорочку.
  - Бесполезно же сравнивать, Бяшка. Ты молодая ещё совсем, да и роду к тому же не человечьего...
  - Да не то, ма, - отмахнулась дочура. - Попрыгай.
  - Чего-чего? - весело изумилась женщина.
  - Ну ты же обещала, мама!
  Помедлив, Варвара принялась прыгать на месте. Налитые молоком груди тоже прыгали, да ещё как!
  - Выше! А теперь беги, ма! На месте!
  Уже соображая, к чему весь этот научный эксперимент, женщина покорно перешла на бег на месте. Массивные груди тряслись охотно и мощно.
  - Ну, хватит тебе? - Варвара остановилась, отдыхая.
  В глазах грозной богини стояли слёзы.
  - Ма... если у меня тоже такие отрастут, как же я смогу бегать? Они же отвалятся на ходу!
  Хлопнув себя по коленям, Варвара засмеялась уже от души.
  - Чего ты смеёшься?!
  - Ох, Бяшка, Бяшка... - мать вытерла набежавшие слёзы. - Помнишь, как ты помирать собралась, когда зубы начали меняться?
  Она обняла найдёныша.
  - Не бойся. Не бывает такого в природе. Раз рождена ты для быстрого бега, то природа уж всяко позаботится, чтобы титьки у тебя на ходу не отпали. Вот увидишь.
  ...
  
  - Ванька! Ты чего на себя-то воду льёшь? Вот так помощник! Ты капусту поливай давай, а не голову!
  Июльское солнце жарило вовсю. Бяшка, одетая в одну коротенькую сорочку, обрабатывала огород тяпкой, Асикай, как более приспособленная к ползанию на карачках, выдирала упрямые сорняки вручную там, где тяпкой достать их было трудновато. Подросший Иван Охченыч также оказывал посильную помощь в проведении сельхозработ. Сегодня ему было доверено наконец-то ответственное дело, требующее технической смекалки, ну то есть полив из шланга. Разумеется, оказанным доверием юный тунгус немедленно злоупотребил - стоя в полном неглиже посреди капустных грядок, поливал себя любимого струёй тёплой воды, хорошо прогревшейся в бочке.
  - Ванька! - Асикай погрозила пальцем. - Шланг сейчас отберу!
  - Капуста поливай, хорошо расти! - возразил тунгусёнок. - Я тоже вырасту! Больше Огды!
  Переглянувшись, обе огородницы прыснули смехом.
  - Ты ж не капуста, Ванька, ты и так вырастешь, - заверила пацана Бяшка. - Делай давай что взялся, огород поливай! Не то мамка шланг отберёт, и в доме запрёт! Будешь сидеть до вечера!
  Осознав серьёзность положения, Иван Охченыч переключился наконец на исполнение порученного дела. Вообще-то подобный полив могла без ущерба выдержать разве что капуста, если не считать камыша и осоки. Однако надо же приучать мальца к домашним делам?
  Огород, обильно удобряемый навозом каждый год, давал всё более весомые урожаи. Уже давно Варвара без счёта клала в борщ и капусту, и свеклу, и картошку с луком. Исключение составляла разве что морковь, кою подросшая грозная богиня Огды потребляла теперь уже в преогромных количествах. Впрочем, с морковкой тоже проблем не было... чего нельзя было сказать о хлебе.
  Где-то там, за лесами и реками, горами и болотами бушевала и никак не кончалась война. Бухали подобно грому небесному пушки, адскими кузнечиками стрекотали пулемёты, дьявольскими кнутами хлопали винтовки. Горели дома вместе с нажитым нелёгким трудом имуществом, молодые парни и мужики, а то и девки с детишками валялись как попало, изрубленные и простреленные - для того ли их выращивали матери? Зло царствовало на бескрайней русской земле безраздельно, и униматься, по всему видать, не намеревалось.
  - Муки у нас на два года ещё, - неожиданно сказала Бяшка, орудуя тяпкой. - Соли, патронов и пороху на все пять. Если пушнину не бить, шкуры не солить, а только дичь на мясо, то и на семь.
  Асикай даже перестала дёргать траву.
  - Огды... неужто через семь лет люди будут сё так же воюй? Друг друга стреляй-убивай почём зря?
  В глазах тунгуски плавал испуг. Богиня знает... она врать не станет...
  - Не знаю, Аська, - честно призналась Бяша.
  - Ненё [ненё - мама (эвен.) Прим. авт.], Бяша-Огды! - встрял в разговор Иван Охченыч. - Капуста полил! Морковка буду!
  - Не надо, не надо! - встрепенулась Бяшка. - Морковку я сама полью! Иди кран на бочке закрой пока!
  ...
  
  - ...Ваа! Моя верно говори, зачем не веришь? Чёрт там живи, однако!
  Тунгус-охотник, уже сильно пьяный, размахивал руками. На грубо сколоченном столе было расставлено нехитрое таёжное угощение, однако почётное место в центре занимала четвертная бутыль с водкой. Вернее, с разбавленным речной водицей спиртом-сырцом - но кто в тайге обращает внимание на такие тонкости?
  - И как же он выглядит, этот чёрт? - лысоватый подпоручик, ухмыляясь, подлил аборигену в кружку огненной воды. - С рогами, копытами, всё как положено? Маленький такой, вертлявый?
  - Зачем маленьки? Ничего не маленьки! Большущий, во! - пьяный тунгус попытался встать, дабы достоверно изобразить размер чёрта, однако ноги подкосились. - Се знай, что чёрт, да!
  - А рога-то у него какие? Как у коровы? - продолжал подначивать пьяного подпоручик. Господа офицеры, также не слишком трезвые, ухмылялись, слушая болтовню аборигена. Какое-никакое, а развлечение в этом Богом забытом поселении под названием Кежма...
  Тунгус, прервав пламенную речь, глубоко задумался.
  - Рога не знай моя, сам тот чёрт не видал, да... Хвоста тоже, однако. Копыта еся, да!
  - Какой же это чёрт, без рогов, без хвоста? - продолжал насмешничать подпоручик. - А может, и без копыт он?
  - Копыта еся, однако! - вновь замахал руками рассказчик. - Моя сам следы тайга видал!
  Белогвардейцы захохотали.
  - Моя верно говори, да! - продолжал тунгус с пьяным упорством. - Его когда снега нету, тепло, так бегай! А когда снега еся, торбасы надевай! Нарочно круглы такой, на копыта чтобы!
  Господа офицеры потешались вовсю. Чёрт в торбасах, эт-то, право... дааа... чего только не услышишь на Руси-матушке...
  - А чем же они его кормят, ну, которые чёрта-то держат? - не унимался подвыпивший подпоручик. - Мясом младенцев?
  Тунгус вновь задумался.
  - Моя это ничего не знай. Там на заимка живи злой люди. Ни с кем не говори, гости не ходи, себе никто не пускай. Тама место креста такой чёртов знак, да! - пьяненький охотник изобразил руками нечто явно с лопастями. - Вертися на крыша кругом, да!
  Офицеры переглянулись.
  - Мельница?
  - Мельниса нету! - мотнул головой тунгус. - Мельниса мука делай, да! Тама заимка не знай чего делай! Никто не знай!
  Тунгус понизил голос.
  - Хозяин тама, Вана Ваныч, ране сама фактория держал. Вана-вара, так и звать фактория, да. Шибко богатый! Хозяйка Вара у его. Потому Вана-вара, да!
  Прервав повествование, тунгус посмотрел на пустую кружку. Подпоручик понятливо долил.
  - Ух... шибко водка хорошо, да!
  - Ты про чёрта, про чёрта не рассказал! - не дал подпоручик свернуть увлекательную фантастическую повесть.
  - Э... чего чёрт? А! - вспомнил охотник. - Купес та фактория бросай, в тайга ходи. Так и живи тама, заимка. Зачем чего ишо делай, коли чёрт золото давай?
  Офицеры перестали ухмыляться, запереглядывались.
  - Золото?
  - Да! Водка торговай не надо, соболя бери-вози не надо. Зачем? Чёрт скоко надо золота давай!
  - И что, много у того хозяина золота?
  - Ууууу! - пьяный тунгус расставил руки, изображая гору золота, сравнимую с запасами Форта-Нокс. - До того тот Вана Ваныч справны купес был, водка вози, соболя бери, патрон-винтовка торговай, червонес много-много зашиби! Вдруг сё бросай, фактория продай, больше не торгуй, однако! Сё сам за золото покупай! Зачем работай, когда чёрт золото давай?
  Икнув напоследок, тунгус свалился мордой в стол и спустя четверть минуты захрапел.
  В просторном кабаке, сохранившем до сей поры своё сакральное предназначение, в отличие от поруганных большевиками церквушек, царил шум и гам. Господа офицеры гуляли напропалую, закладывая кто колечко, память о невесте, кто часы, кто фамильный серебряный портсигар... Бумажными дензнаками тоже можно было в принципе расплатиться, вот только перенести на себе сумму, достаточную для кутежа, для пешего было уже практически нереально. Нужна была как минимум вьючная лошадь, ещё лучше подвода.
  Выйдя на свежий воздух, подпоручик закурил, зябко кутаясь в накинутую шинель. Острые звёзды мерцали в ночном небе, земля искрилась под лунным светом первым снежком. Тайга, тёмной стеной обступавшая забытую Богом Кежму, угрюмо молчала, готовясь к новой трудной зиме.
  - Подпоручик, будьте добры огоньку, - вышедший на крыльцо штабс-капитан охлопывал карманы шинели. Чиркнув спичкой, подпоручик любезно помог товарищу по оружию.
  - И что вы полагаете насчёт всей этой забавной истории? - внезапно начал штабс-капитан.
  - Вы тоже находите её весьма забавной? - в голосе подпоручика ирония была едва уловима.
  - Господин ротмистр считает её пьяным бредом.
  Подпоручик выпустил из ноздрей клуб дыма, стряхнул пепел с длинной, как карандаш самокрутки.
  - Если желаете знать моё сугубо личное мнение - этот дикарь послан нам свыше.
  - Вот как?
  - Господин штабс-капитан, при всём уважении... Адмирал перенёс столицу в Иркутск. Омск обречён.
  Штабс-капитан ответил не сразу, рассеянно блуждая взглядом по звёздному небу.
  - Допустим, вы правы...
  - Я прав, и вы это знаете. Дальше всё посыплется очень быстро.
  Подпоручик выпустил в воздух новый клуб едкого махорочного дыма.
  - Теперь о байке. Разумеется, насчёт ручного чёрта в торбасах, это всё чушь, мифологическое преломление неких реальных событий в тёмном мозгу дикаря. Меня во всей этой бодяге интересует именно рациональное зерно...
  Ещё клуб дыма.
  - Жил-был купец, некий Иван Иваныч, с супругою своею. Обирал себе тунгусишек, водку им впаривал в обмен на соболя... всё как обычно. Торговля идёт, купчина богатеет помалу. И вдруг всё бросает. Факторию свою продаёт, забивается с домочадцами в глухой угол, контакты с внешним миром сводит к минимуму. Смысл?
  Ещё клуб дыма.
  - А смысл простой донельзя. Наткнулся однажды купчина, путешествуя по каким-то торговым делам, на самородочек. Хорошенький такой, маслянисто поблёскивающий... Копнул там-сям - ба! Богатейшая жила. Ну и не устоял...
  Клуб дыма.
  - Небось полагал спервоначалу хозяин, вот намою пудика два-три, и в Петербург. Только золото штука страшная. Мало кто может остановиться. Ну и этот не смог... Вы, господин штабс-капитан, несомненно помните тот анекдотец, насчёт того, как в Индии ловят обезьян. Насыпают в тыкву изюму и оставляют в джунглях на видном месте. И всё, приходи и бери ту обезьяну живёхонькой. Уже видит макака охотника, а всё тыкву за собой тащит. Не в силах разжать лапу, где изюм.
  Облако дыма.
  - Этот купчина-золотоискатель просто перетянул. Ему бы всё бросить в семнадцатом, не позже лета, и с намытым золотишком, как есть, через Владивосток...
  - Легко быть умным потом! - не сдержался штабс-капитан.
  - Вы совершенно правы, господин штабс-капитан. Все мы оказались не умнее. Но это я не к тому, чтоб унизить почтенного купчину. Это я к тому, что не так далеко отсюда находится во-от такая куча золота, - подпоручик развёл руки, подражая пьяному тунгусу, - и ждёт нас.
  - Вот как...
  - Именно так, господин штабс-капитан. Безусловно, купчина тот думает и дальше отсидеться в тайге, покуда всё не уляжется. И потом - в Петербург! А пока что можно ещё намыть золотишка. Золотишко лишним не бывает.
  Клуб дыма.
  - Винить купчину-чалдона не в чем, ведь даже наиболее просвещённые из местных не осознали до сих пор, что такое большевизм. Разумеется, купчина так и так обречён. И золото его рано или поздно выгребут краснопузые.
  Подпоручик рассматривал окурок, теперь уже совсем коротенький.
  - У вас в подчинении двадцать семь человек. Верховые кони и заводные, под фураж. Сейчас на Тунгуске только-только лёгкий морозец, грязь подмёрзла. До Ванавары этой по карте где-то под двести вёрст... не помню точно на память, но можно взглянуть. Четыре дня конного марша по набитой тропе... ну пусть пять. И от той фактории до той чёртовой заимки с кучей золота ещё несколько десятков. Этот дикарь дорогу помнит - для них тайга что для нас с вами Васильевский остров. Нужно только обращаться с ним ласково и вовремя подливать водки.
  Подпоручик щелчком отбросил догоревший окурок.
  - Решайтесь, господин штабс-капитан. Краснопузые будут здесь никак не позже Рождества.
  ...
  
  Заблудившееся тепло растопило уже расположившийся было по-хозяйски первый снежок, и зима, в предвкушении потиравшая ледяные ладошки, озадаченно сникла, отступила на время. Во всяком случае оттепель в преддверии долгой и лютой зимы - настоящий подарок, и грешно этим подарочком не воспользоваться.
  Бяшка неслась по тропе, уже заметно натоптанной, разбрызгивая ошмётки липкой грязи. Ещё чуть, и вместо раскисшей земли под ногами заскрипела кремнистая почва сопки-чувала. Папа с Охченом замаялись мне обувку чинить, промелькнула в голове посторонняя мысль... пара дней - ставь новые подмётки... Наверное, надо было сегодня босиком побегать, ведь совсем не холодно... Впрочем, сапожки, это уже совсем ненадолго. Скоро, совсем скоро вместо стремительного вольного бега будут нудные приседания в тесной избе, и тоскливое разглядывание метели за окошком...
  Бяшка взлетела на вершину сопки-чувала и остановилась, дыша полной грудью. Бескрайнее море тайги расстилалось перед нею на десятки вёрст, и даже у самого горизонта, если поднапрячь глаза, можно было рассмотреть отдельные высокие деревья-великаны в общей серо-сизо-зелёной массе. Уже давно девочка уяснила, что глаза её не только способны улавливать тепловое излучение, но и в дневном, солнечном свете острее человечьих раз в пять-шесть. К примеру, папа, взобравшись на крышу заимки, сейчас совсем не увидел бы стоящую на вершине чувала дочуру, а она его запросто.
  Вот к югу из тайги потянулся вверх тонкий дымок, расплываясь и тая в послеполуденном воздухе - должно быть, какой-то охотничек устроился на привал. Бяшка усмехнулась про себя. Глазами-то легко узреть, а вот ты попробуй дотянуться мозгами...
  Она напряглась, вызывая в себе то самое, тягучее и необъяснимое словами ощущение. Далековато... ну... ну, ещё чуточку... Есть!
  Бяшка замерла как статуя, вслушиваясь в мысли незнакомых ей и невидимых отсюда людей - только острые ушки чуть шевелились. Так продолжалось с полминуты, не больше. В голове возникла ноющая тупая боль, и контакт оборвался.
  Бяшка даже потрясла головой - до того ужасными были мысли расположившихся у костра путников. Вот как... вот так значит... вот оно и пришло сюда, то самое Зло. Добралось...
  Богиня Огды ощутила прилив холодного, нечеловеческого гнева. Ничего подобного она доселе не испытывала. Даже тогда, когда на них напали варнаки - ну, тогда мала ещё была... Даже когда убивала волков, стаей опустошавших окрестности заимки - волки они и есть волки, просто хищные звери... А это не волки. Эти существа полагают себя разумными. Более того, образованными. Солью земли.
  Ну что же... тем хуже для них.
  Бяшка повернулась и ринулась вниз по тропе, выворачивая подошвами мелкие камешки. Несколько вёрст до заимки - право, совсем не расстояние для существа, рождённого бегать.
  ...
  
  -... Ваня, ну я же не нарочно! Всякой вещи предел положен...
  Варвара помимо воли ощущала себя виноватой. В самом деле, за американскую машинку-сепаратор в своё время отдано было аж двенадцать червонцев. И вот...
  - А починить никак нельзя? - теперь голос женщины звучал откровенно робко.
  Полежаев рассматривал шестерни, разложенные на столе.
  - Надо было мне тогда две машинки взять, вот что. Ну, кто знал...
  Он улыбнулся.
  - Не переживай, Варя. Живут другие без сепараторов американских, и мы проживём.
  - Да жалко... - горестно вздохнула Варвара. - Эка добрая машинка...
  Топот во дворе, и тут же бухнула входная дверь. Бяшка, вихрем ворвавшись в помещение, без лишних слов устремилась к шкафу, где под замком содержалось оружие. Да, в связи с быстрым возмужанием юного Ивана Охченыча винтовки и пистолеты-револьверы теперь приходилось держать в запираемом шкафу. Хорошо запираемом. Прочие малолетние обитатели заимки пока, к счастью, воспользоваться содержимым шкафа были не в состоянии...
  - Бяша? Что такое? - встревожился Полежаев, наблюдая, как девочка снимает с вбитого высоко возле шкафа гвоздя ключ и сосредоточенно отпирает замок.
  Бяшка уже шуровала на полках.
  - Нас идут убивать, папа. Из-за золота.
  Иван Иваныч подобрался.
  - Кто?
  - Ну не волки же. Злые люди, конечно.
  Снаряженные магазины к мексиканским самозарядкам одна за другой ложились в кожаный рюкзачок. Скинутые сапожки полетели на пол - голые копыта вернее.
  - Их много?
  - Много.
  - Так... - Полежаев встал. - Я еду с тобой. Охчен и Илюшка тоже.
  Бяшка развернулась всем корпусом... нет, уже не Бяшка. Грозная огненная богиня Огды, и только так.
  - Слушай меня, папа, - звёздная пришелица говорила теперь своим клекочущим голосом, не подделываясь под человеческую речь. - Вы все останетесь здесь. Готовьтесь к обороне, если... если мне не удастся.
  - Это неправильно, Бяша...
  - Это правильно, и у меня нет времени повторять. ТАМ вы будете мне только мешать. Погубите меня и себя.
  Нечеловеческие глаза смотрят пронзительно.
  - Ты всё понял, папа?
  - Слушаюсь... великая богиня Огды, - Полежаев всё-таки нашёл в себе силы пошутить.
  - Другой разговор.
  Она усмехнулась уголком рта, непримиримо и жёстко.
  - Всё должно получиться. Ночью люди слепы... а я нет.
  ...
  
  - Ва! Моя шибко хороший охотник, да! Соболя всякий бил однако, некэ бил, дэнке бил, сэгэв бил, сэбден бил, опять же андаги бил, чипкан бил, мутэмэ бил, колопка бил, асина тоже бил, да! [эвенкийские названия соболей различной масти и возраста. Прим. авт.]
  Огонь в костре горел, разгоняя мрак, казалось, недобро ждущий своего часа. Тунгус размахивал руками, изображая, как много он бил всевозможных соболей. Подпоручик, ухмыляясь, не забывал подливать проводнику водочки. Вообще-то хвастливый и тупой как дерево дикарь надоел господам офицерам до чёртиков своими охотничьими сказками.
   Завтра... завтра всё это кончится. Путевые зарубки по дороге оставлены густо, так что обратно из этой мерзкой тайги они выберутся самостоятельно.
  Подпоручик представил, как во лбу грязного дикаря образуется аккуратная дырочка, и улыбнулся тунгусу широко и сердечно. Ужин с вином приговорённому - святое дело...
  - Мне кажется, мы могли бы достичь цели уже сегодня, - негромко произнёс ротмистр. - Если он прав, тут осталось каких-то пятнадцать вёрст.
  - Не нужно, ротмистр. Лошади здорово вымотались. Куда вы так спешите? Завтра к обеду мы будем в гостях у чёрта, - штабс-капитан улыбнулся светской салонной улыбкой.
  - Ва! - тунгус, вконец упившись, полез обниматься-целоваться, и подпоручику стоило изрядных трудов избежать братских объятий. - Хороши вы се люди, да! Шибко хороши!
  Словно хлёсткий удар пастушьего бича, и лишь затем жахнул из тайги винтовочный выстрел. Во лбу тунгуса-проводника образовалась аккуратная дырочка. Затылок, напротив, разлетелся вдребезги, совершенно неэстетично.
  - Костёр!!! - заорал подпоручик, перекатываясь по земле.
  Кто-то с размаху выплеснул в огонь ведро воды, раздалось змеиное шипение, и наступила непроницаемая темень - луна покуда ещё не взошла, снежок же, способный хоть как-то разбавить чернильную тьму под пологом леса, согнала запоздавшая оттепель.
  Бах! Бах! Бах-бах!
  Огонь, слепивший тепловое зрение, погас, и бледные пятна лиц с парой ярко сияющих звёзд-глаз проявлялись стремительно. Укрывшись за поваленной колодой, Бяшка выцеливала двуногих волков одного за другим, нажимая на спуск плавно и без рывков - в точности так, как учил папа. Опомнившиеся бойцы открыли беглый и беспорядочный огонь по врагу, очевидно, углядев в ночной тьме вспышки выстрелов бяшкиной самозарядки. А впрочем, стрельба по цели и стрельба в сторону цели - понятия совершенно различные...
  - Пулемёт!!! - штабс-капитан торопливо, на ощупь запихивал в свой "маузер" новую обойму. - Ротмистр, какого чёрта!!!
  "Льюис" мощно загрохотал, выбрасывая из кожуха-трубы огненные языки, и тут же смолк.
  - Ротмистр!!!
  Бах! Бах! Бах! Бах!
  Наверное, это очень бодрит - расстрел слепцов, вооружённых огнестрельным оружием, пронеслась в голове у подпоручика шальная мысль. Совсем не то, что безоружных...
  Пальба стихла, сменившись протяжными стонами и хрипами в темноте. Эти стоны и хрипы заглушали звуки, доносящиеся из тайги, и потому подпоручик услышал лишь, как пару раз хрустнула сухая ветка - незримый противник обходил их с тылу, по широкой дуге. Затем донёсся негромкий металлический лязг - вне сомнения, адский ночной стрелок вставлял на место свежую обойму.
  - Ну что... под... поручик... - господин штабс-капитан хрипел и булькал... - а вы... не верили... в чёрта...
  Офицер ещё раз булькнул и затих.
  Подпоручик держал свой наган обеими руками, однако руки так тряслись, что, будь на голове у неведомого врага даже шахтёрская лампа, попасть в него вряд ли получилось бы и с двадцати шагов...
  Страшный удар в голову прервал последнюю мысль.
  ...
  
  - Ох, Ваня... Ну не терзай ты меня и себя. Сядь уже, чего ты мечешься как зверь...
  Иван Иваныч ходил из угла в угол, словно тигр в клетке.
  - Я трус, Варя. Трус и дурак. Как мог... как мог отпустить девчонку! Одну отпустить, воевать с бандой убивцев! Нет мне прощения...
  В соседней комнате заплакал маленький Иван Третий. Вот, даже детки малые ощущают, чего на душе у родных, пронеслась в голове у Варвары посторонняя мысль. А взрослые нет. Глухие мы, как Бяшенька говорит...
  Во дворе залаяли собаки, тут же перейдя на льстивое повизгивание. Полежаев, точно ужаленный, ринулся вон из избы.
  - Бяшенька! - Варвара вдруг осознала, что стоит у ворот босиком и в домашней юбке поверх сорочки - как была, так и выскочила. Позади уже запалённо дышали Охчен, Илюшка и Асикай.
  Во двор въезжал странный караван - не караван даже, а табун лошадей, осёдланных и нагруженных, однако без поводьев. Кони все были как на подбор скакуны, ни одной коротконогой и лохматой якутской лошадки. Табун тем не менее не разбегался - напротив, дисциплинированно зашёл во двор, весь до последнего коняки. Во вьюках тут и там торчали небрежно увязанные винтовки, из одного так даже высовывалась тупорылая морда пулемёта. Лишь последний коник был нагружен парой рыхлых мешков, из крайнего торчали голенища хромовых сапог.
  - Ну вот, па... - Бяшка стояла башней, неловко улыбаясь. - А вы тут все боялись.
  - Бяшенька! - Варвара кинулась к найдёнышу, прилипла к ней. Бяшка осторожно гладила мать по плечам и волосам.
  - Хотела их отпустить... куда нам столько коней? Да ведь зажрут волки в тайге...
  Она подняла глаза.
  - Па... ты только не сердись. У вас у всех сапоги поношены вдрызг. Новые только у тебя одни. Все силы уходят на мою обувку. Ещё чуть, и не в чем будет на двор выйти. Ну вот... а у них все сапоги блестящие, новенькие. Теперь вам троим надолго хватит.
  Она нервно сглотнула.
  - Я же совсем как человек, папа... совсем...
  ...
  
  

Глава 9

  
  -... Ты, может, в Красноярск ещё идти надумаешь, а не то в Иркутск?!
  Варвара Кузьминишна была расстроена донельзя. Ну в самом деле, можно ли идти на такой риск? И это в такое-то время!
  - Варя, ты не злись давай, - Иван Иваныч помешивал в стакане ложечкой, наблюдая, как тает сахар в горячем отваре иван-чая. Настоящего, привозного чая на лесной заимке уже почти не водилось, так что использовали его лишь по праздникам. - Вот смотри, какая картина обрисовывается...
  Картина действительно выглядела аховой. Господа белые офицеры оставили в наследство табун в пятьдесят шесть голов. Кони все добрые, красавцы, в основном донские скакуны... к условиям тайги совершенно не приспособленные. Вообще-то собственный табун в две дюжины лошадей и восемь коров вынуждал хозяина заимки относиться к заготовке сена весьма серьёзно, но тунгусские лошадки свободно питались травой из-под снега до Рождества, покуда глубина наметённых сугробов не делала подножный корм недосягаемым. Так что кормить скотину в стойле приходилось, собственно, всего-то месяца три, поскольку уже в апреле осевший снеговой покров вновь делал пожухлую траву досягаемой. Что касается ячменя, то таковой прикорм получали и вовсе разве что кони, используемые на тяжкой работе - вывозе рубленого леса, к примеру - да матки с новорожденными сосунками.
  С дончаками-скакунами и прочими европейской породы лошадками было не то, совсем не то. Добывать корм даже из-под тонкого снега они не могли совершенно. Сено и овёс, овёс и сено! Вообще-то караван вёз с собой некоторое количество фуража, однако рассчитано оно было лишь на обратный путь, а отнюдь не на зимовку.
  Некоторое время Полежаев мучительно искал выход. В ход пошёл прошлогодний стожок стоялого сена - дончаки сожрали его как голодные акулы, почти мгновенно. Рождество ещё не наступило, но было уже очевидно - до весны табун не дотянет. Никак не дотянет. И полежаевскую скотину погубит, а за ней и самих хозяев. Засада была ещё и в том, что разогнать табунок, дабы не видеть своими глазами лютой погибели ни в чём не повинных животных тоже было нельзя - столько волков приманишь, что и за забор-то высунуться без винтовки нельзя станет.
  -... Да как же можно идти в ту Кежму сейчас, когда душегубы-то эти только-только из той Кежмы и прибыли?!
  - Ну а куда ещё, Варя? В Байкит? Там нынче одни тунгусы непохмелённые, кому там коней продашь? До Илимска и думать нечего дойти. Нет другого места, Варя.
  - А как гнать такой караван, ты подумал?! Вас же трое всего! Волки в тайге завоют, и всё, конец походу!
  - Да не, ну чего ты нагнетаешь-то... Поводья крепкие, с тропы им не разбежаться...
  Варвара резко обернулась к мужу.
  - Пристрели их всех. Мясо засолим. Или водой обольём на морозе...
  - Пристрелить?! - Полежаев округлил глаза. - Ну, мать... таких-то коней, в полной сбруе... и это купеческая жена говорит! Каждый этакий конь до войны-то стоил за двести рублёв, а не то все двести пятьдесят, ежели на ярмарке!
  - Да ай! - Варвара махнула рукой, чуть не плача. - Мужик что бык, истинно сказано!
  - Ну ладно, ладно... - примирительно обнял супругу Иван Иваныч. - Ну хорошо, не полезем мы в самую Кежму. В Уяре, вроде, был один хозяин шибко зажиточный, попробуем ему коников загнать. Только, чаю, здорово скинуть в цене придётся.
  Полежаев засмеялся.
  - Одни убытки с тобой, Варя!
  ...
  
  Длинная лучина в светце нещадно чадила, время от времени с шипением роняя в корыто с водой багровые угольки. Керосиновую лампу в хозяйстве Полежаевых зажигали нечасто - на зимние праздники, Рождество там, Крещение... или для особо тонких работ в долгие зимние вечера. Впрочем, Бяшка не жаловала и керосиновое освещение - как и любой открытый огонь, слепивший её ночное зрение.
  - Папа... ну что ты маешься?
  Бяшка стояла, кутаясь в старый мамин шушун, служащий ей ныне в качестве кацавейки.
  - Сердце ноет у меня, Бяшенька, - откровенно признался Полежаев. - Верно ли поступаю?
  Помедлив, девочка села напротив, опустив колени. Да, сидеть Бяшка могла по-разному. Когда опираясь на копыта, и тогда колени поднимались аж до самой груди. А когда и, как сейчас вот, положив бабки длиннейших ног своих на пол, подобно ступням человечьим. И ежели ещё смотреть не на само лицо, а чуть пониже - девчонка и девчонка...
  - Ведь это ж сумма, превышающая наше остатнее состояние, - продолжил Иван Иваныч, комкая собственные пальцы. - Ну пусть даже за полцены отдам, всё равно...
  - Ты уверен, что золото нас спасёт? - Бяшка поставила стоймя раскрытую книгу, так, чтобы тень закрывала лицо от пламени лучины. Глаза её в полутьме сразу стали глубокими и таинственными - нет, уже не бяшкиными... глазами богини Огды.
  - Одно твоё слово, - прямо заявил Полежаев. - Да или нет.
  Бяшка молчала и молчала. Она молчала так долго, что Иван Иваныч уж было решил - ответа не будет.
  - От судьбы не уйти, папа, - промолвила богиня Огды своим вибрирующим, клекочущим голосом. - Даже если пытаться. Будет лишь хуже...
  Пауза.
  - Идите.
  ...
  
  Река белела широкой лентой, уходя из-за горизонта за горизонт. И острым, явственным ощущением было безлюдье. На миг Ивану Иванычу показалось - нет в мире никого, кроме них... троих путников и тех, кто остался на заимке...
  - Лёд крепкий везде, однако, промоин нигде нету, - сообщил Илюшка, вернувшись с разведки. - Можно переводить.
  - Хорошо. Иди вперёд, там принимай.
  Бросив взгляд назад, Полежаев махнул рукой.
  - Охчен! Давай!
  Перевод столь немалого каравана через Тунгуску и притом втроём - дело вовсе непростое. Это на узкой таёжной тропе лошади ещё как-то держались, смирно идя гуськом друг за другом, не пытаясь улизнуть, оборвав поводья. На широком открытом пространстве скакунам чуть дай повод, и никакие поводья не спасут - устроят свалку с диким ржанием, оборвутся и разбегутся. Поэтому переводили коников по пять-шесть, сам Полежаев и вёл. Охчен подавал лошадок, на том берегу их принимал Илюшка. Возня эта. Выпавшая к тому же на вечер, вконец вымотала путников, так, что хотелось лечь и уснуть в сугробе.
  - Трудно, Вана Ваныч, - констатировал Охчен. - Шалаш делать надо, однако, чай пить!
  - Да, чаю бы сейчас не помешало!
  Зимний поход оказался мучительно труден, сверх всех ожиданий. Привычная дорога до Ванавары вместо двух дней отняла четыре. Снег, вроде бы пока не слишком глубокий, скрывал под собою валежник, грозивший переломать лошадям ноги. Спать каждый раз приходилось, накидав поверх расчищенной от снега мёрзлой земли хвойного лапника и забираясь в мешки, сшитые из медвежьих шкур. Вдобавок лёгкий поначалу морозец явственно норовил от шуток перейти на полный серьёз. Мексиканские самозарядки, взятые в поход вместо привычных трёхлинеек, как уже уяснил Иван Иваныч, в крепкий мороз были не особо-то надёжны - того гляди ожидай заедания.
  И впереди был путь до Кежмы. По заброшенной, чего уж там, таёжной тропе. С буреломом и валежником, коварно скрывающимся под снегом.
  - Ва! - Илюшка снял с нодьи походный жестяной чайник, испускающий носиком клубы пара. - Давай сахар доставай, Вана Ваныч. Чай - шибко хорошо, однако!
  - Да, - Полежаев улыбнулся как можно более жизнерадостно, отгоняя сосущую сердце тревогу. - Чай - шибко хорошо!
  ...
  
  -... Не водятся у нас тут кошки, ну никак. Первое время, как на факторию мы с Иваном-то прибыли, так всё я хотела кошечку завести. Иван Иваныч сколько раз из Кежмы котяток привозил... нет, всё бесполезно. То собаки втихую порвут, то зверь лесной, рысь или лисица...
  Две женщины, русская и тунгуска, сидели напротив печного зева, поближе к огню - так, чтобы хватало света для починки одежды, заботливо штопаемой. Третья женщина, роду и вовсе не человечьего, огня, напротив, сторонилась - сидела сбоку, чтобы не видеть пляшущих языков пламени, вязала что-то на спицах и при этом читала книгу, время от времени одним движением переворачивая страничку. Что касается подрастающего поколения, то оно, сообразно позднему времени, крепко спало, сопя носиками.
  Идиллия, зимняя сельская идиллия... Если не считать тревоги за тех, кто ушёл в зимнюю тайгу.
  - Погоди, ма... - Бяшка улыбнулась. - Будет тебе кошка. Уж её-то собаки не порвут!
  Женские взгляды встретились.
  - Ну чего, чего вы так на меня смотрите?! - неожиданно взвилась Бяшка. - Не слышу я их! Далеко они уже!
  Воцарилось неловкое молчание, все снова усердно взялись за свою работу. Даже слишком усердно.
  - Огды... - тихонько подала голос тунгуска. - Они вернутся? Все вернутся, да?
  Бяшка со звоном бросила на столик вязальные спицы, захлопнула книгу и встала во весь рост.
  - Да что же это такое!
  Она уже наклонилась в двери, чтобы перейти в соседнюю комнату, но внезапно остановилась.
  - Они вернутся. Все вернутся. Да только не все одинаково.
  ...
  
  
  Деревушка Уяр утопала в сугробах, наметённых кое-где уже чуть не вровень с заборами. И это ещё до Рождества, подумал Полежаев, разглядывая убогий пейзаж. Наверное, к весне тут из снежных гор торчат только трубы...
  - Доброго тебе здоровья, бабушка, - вежливо поздоровался он со старухой, пробиравшейся вдоль натоптанной в снегу тропы, точно солдат под обстрелом по окопу полного профиля. - Не скажешь часом, жив-здоров Еремей Силыч, али как? Чего-то не видно оживленья на дворе. И дым из трубы не идёт.
  - Еремей Силыч-то? - бабулька поправила драную шаль. - Уууу... Убёг Еремей-то Силыч, с белыми как раз и убёг. И Анну свою прихватил, однако.
  - Вот те раз... - обескураженно заморгал Полежаев. - С чего вдруг?
  - Дак это... у белых сынки-то его оба служили. Ну и как красные сюда, значица, а он-то отсюда...
  Бабка подозрительно прижмурилась.
  - А вы ему кто, извиняюся, сродственники какие али знакомцы?
  - По делам старым, торговым знаю его, - убедительно ответил Полежаев. - Вот случилась оказия, дай, думаю, проведаю... А оно вон как вышло.
  Иван Иваныч вздохнул.
  - Ладно, бабка, бывай здорова!
  ...
  
  Нет, Кежма вовсе не походила на затурканную деревню, занесённую снегами. Снег тут был вполне утоптан, и даже унавожен, что говорило об оживлённом гужевом движении. Добротное, зажиточное сибирское село, самый что ни на есть центр Кежемской волости.
  Вот только красный флаг над домом, где не так давно помещалась управа, несколько напрягал. И часовой с винтовкой, закутанный в собачью доху, на крыльце. И ещё более напрягали торопливо, как-то бочком пробегающие бабы.
  - Я так думаю, ни шиша мы тут хорошую цену не возьмём, Вана Ваныч, - проницательно подметил Илюшка. - Ноги унесём ли?
  - Типун тебе на язык! - Полежаев исподволь нащупал рукоять "маузера", упрятанного под полушубком.
  На разведку в Кежму отпускать хозяина одного Илюшка категорически не согласился. Охчен? Охчен хорошо умеет коней пасти, соболя бить, из тайги смотреть. В людном месте лучше Илюшки подмоги нету, однако! Так что сейчас Охчен приглядывал за укрытым возле ключа-водопоя караваном, со строгим наказом - ежели услышит пальбу, бросать дончаков и возвращаться на заимку. Всё равно одному такой табун не увести.
  Иван Иваныч уже который раз пожалел, что ввязался в это дело. Воистину, дурня жадность губит... Надежды получить за коней хотя бы полцены растаяли, как майский снег. Одна ведь босота на улицах!
  Ладно... последняя попытка. Пусть не полцены, и не четверть даже... не бросать же таких-то коней в тайге?
  В кежемском кабаке было тихо и сумрачно, полузакрытые ставни пропускали свет совсем скупо.
  - Чего вам? - половой, с перекинутым через плечо застиранным полотенцем протирал столы мокрой тряпкой. - Закрыто сёдни заведение. Этот... как его... санитарный день!
  - Эвона! - хмыкнул Полежаев. - Круто у вас тут гостей встречают. Хозяина позови.
  - Кондрат Евстафьич! - зычным голосом возвестил половой, словно средневековый церемониймейстер. - Вас тут спрашивают!
  - Кто бы это? - недовольно откликнулся кабатчик, выглядывая из кухни. - А... Иван Иваныч! Сколько лет, сколько зим!
  - Здорово, Кондрат Евстафьич, - улыбнулся в бороду Полежаев. - Гляжу, новые порядки у тебя тута. Эвон, "санитарный день", гостей чуть от порога не гонят... Не боишься всех клиентов так-то распугать?
  - Ха! - желчно усмехнулся кабатчик. - Этих распугаешь, пожалуй... Ты проездом тут али как? Гринька, ставь-ка приборы на троих! И графин, и пельмешков закусить, - Кондрат Евстафьич высморкался в шёлковый платок, засунул обратно в карман. - Скудновато нынче у нас, ну да чем Бог послал...
  Когда половой удалился в кухню, хозяин чуть наклонился вперёд.
  - На сколь дело у тебя?
  - Ты прямо как шаман, насквозь видишь, - отшутился Полежаев. - Коней возьмёшь?
  Вернувшийся человек привычно-ловко расставил тарелки с пельменями, соусницы с хреном, нарезанный крупными ломтями хлеб на деревянном блюде. В центр стола выставил графинчик с жидкостью, на просвет изрядно мутноватой.
  - Самовар сейчас заводить, Кондрат Евстафьич?
  - Заводи, Гриня, заводи... - хозяин снова высморкался.
  - О... - Полежаев щёлкнул ногтем по графину. - Картоху переводите, али зерно?
  - Всё переводим, - кабатчик разлил самогонку. - Спиртзаводы давно уж стоят, так что куда деваться... Будем здравы!
  Проглотив огненную воду и зажевав пельмешком, Кондрат Евстафьич напомнил:
  - Ты про коней чего-то говорил... Якутские лошадки?
  - Нет. Хорошие кони, дончаки и орловцы.
  - Чего ж тут хорошего...
  - Не понял... - удивился Полежаев. - Уж и добрые кони нынче не в цене?
  Кабатчик разлил по-новой.
  - Ну как бы это правильно сказать-то... Слыхал такое слово, "реквизиция"?
  - Первый раз слышу. Что за зверь?
  - Счастливый человек, - завистливо вздохнул Кондрат Евстафьич. - По-нашему, по-простому: "скидай сапоги, власть переменилась!"
  - М-да... - Иван Иваныч потеребил бороду. - Кони с сёдлами, при всей сбруе. Здоровые, всё без обману. По паре империалов голова. [империал - золотая монета царской России номиналом в 15 руб. Прим. авт.]
  Козырный ход достиг цели, у кабатчика забегали глаза. Ещё бы, такой демпинг!
  - Сколь их у тебя?
  - Полста шесть.
  Кабатчик откинулся на спинку стула.
  - Опа... постой-постой... да это уж не те ли?!..
  - Кто знает?
  Глаза Кондрата Евстафьича округлились, как у совы.
  - Номер, однако... где ж седоки?
  - Погибли они, скончались скоропостижно, - Полежаев смотрел без улыбки. - Должно, спирт не тот развели.
  - Быват, - неожиданно легко согласился хозяин заведения. - В тайге всяко случается. По два червонца, говоришь...
  - Не так. Империалов по два, а ежели червонцами, то по три получается, - улыбнулся Полежаев.
  - Не то место и время выбрал, Иван Иваныч, условия ставить...
  - Копейкой меньше - снимаю сёдла, сбрую всю в костёр. Лошадок угощу пшеничкой с крысидом, как знал захватил, и отпущу погулять напоследок, - Полежаев улыбнулся шире. - Пущай у вас тут все собаки передохнут.
  Он убрал улыбку.
  - Надоело мне гнуться под эту жисть-жестянку, Кондрат Евстафьич. Ну, убыток... ещё убыток, эка невидаль... Твоё слово, одно только. Да? Нет?
  Кабатчик опрокинул в себя стакан.
  - Давай как стемнеет... Куда прикажешь? Где место встречи?
  ...
  
  -... В то время как недобитый враг резвится в Забайкалье, мечтая о реванше, в то время как мировая буржуазия щерит свою кровавую пасть в предвкушении, как разделается она с первой в мире республикой трудового народа, среди местного крестьянства, как это ни горько говорить, товарищи, преобладают низменные частнособственнические настроения. Шкурные, я бы даже сказал!
  Председатель ревкома обвёл горящим взглядом кокаиниста-фанатика собравшуюся аудиторию.
  - Как можно жалеть коней для Красной Армии, которая только что освободила вас от белых банд, которая грудью, крови своей не щадя защищает весь трудовой народ? Мне стыдно за вас, товарищи!
  - Так ведь нет заводных коней-то, - раздался голос из зала, прокуренного, хоть топор вешай. - Последних ежели забрать, чем по весне пахать? Никак невозможно!
  - Революция, товарищи, не знает такого слова - "невозможно"! У революции есть одно слово - "надо!"
  Хлопнула входная дверь, меж рядов сидящих по узкому проходу торопливо протискивался человек в драном зипуне. Пробравшись к столу президиума, он наклонился к предревкома и что-то быстро забормотал - из зала было не разобрать.
  - Так... - председатель ревкома встал. - Коней нет, говорите? Прямо сейчас, когда мы тут сидим, совсем неподалёку совершается преступная буржуинская сделка! Товарищи актив, попрошу немедленно за мной.
  ...
  
  Заснеженные кедры стояли, как на картинке, не колыхнувшись. Ветер к ночи стих совершенно, что по здешним местам предвещало к утру нешуточный мороз. Взошедшая полная луна заливала пейзаж призрачным, колдовским серебром, так что хоть газету читай.
  Кони, застоявшиеся в распадке, наперебой всхрапывали, били копытами. На миг у Полежаева вспыхнуло чувство острого сожаления - этаких красавцев за такую-то цену отдавать...
  - Да не щупай ты уже все зубы-то, Кондрат Евстафьич. Пальцы себе только поморозишь... Дарёному коню, как говорится, в зубы не глядят.
  - Да вроде как и не совсем дарёные? - откликнулся кабатчик, осматривая коников. Трое угрюмых неразговорчивых парней разного возраста, один так совсем ещё безбородый - сыновья хозяина заведения - стояли чуть поодаль, сжимая в руках винтовки-трёхлинейки. Охчен и Илюшка стояли с другой стороны с непроницаемыми лицами, держа на вису мексиканские самозарядки. Доверие нынче у людей совсем никакое, промелькнула у Полежаева мимолётная мысль.
  - Да вроде как почти совсем. Ещё б четыре год назад... эх...
  Хозяин кабака ухмыльнулся.
  - А были бы они у тебя четыре-то годка назад, э, Иван Иваныч?
  - Да кто знает, - ответно ухмыльнулся Полежаев. - Давай уже рассчитываться, что ли. Время позднее. Тебе же, чай, до утра табун-то надобно ещё перегнать, куда подале от этой самой... как её... реквизиции.
  - Это да, - кабатчик неожиданно грязно выругался. - От товарищей...
  Вздохнув, он достал из-за пазухи кожаный портмонет английской работы. Вещица крокодиловой кожи, изящно оправленная в серебро, смотрелась в таёжной глухомани нелепо и дико.
  - Господа офицеры много чего пропили, - перехватив взгляд торгового партнёра, счёл уместным пояснить Кондрат Евстафьич, извлекая на свет золотые кружочки. - Иной раз и вовсе безделица... ну, всё ж не керенки...
  - Эйе! - неожиданно подал голос Охчен, поводя дулом самозарядки. - Так делай не надо!
  - Чего это он? - совершенно натурально удивился кабатчик. - Наган-то я попросту из кармана в другой перекласть хотел.
  - Напрасно, - Полежаев покачал головой, пряча вынутый "маузер". - Хорошо ведь лежал наган. Этак-то ты, Кондрат Евстафьич, ни с кем дел скоро иметь и не сможешь, окромя как с этой твоей реквизицией.
  Собака, приведённая с собой угрюмыми парнями, вдруг громко зарычала, не переходя на лай.
  - Ого! - встревожился кабатчик, озираясь. - Кого-то несёт, похоже. Сынки!..
  Сынки, впрочем, и без батиного наказа знали чего делать - рассыпались и заняли оборону, используя толстые деревья в качестве укрытий. Иван Иваныч кивнул своим, и оба тунгуса повторили маневр.
  Конский топот, приглушённый снегом, нарастал и креп.
  - А ну всем стоять! Именем революции!
  Стоять именем революции никто не стал. Недружный, но, похоже, достаточно прицельный залп оборвал выступление оратора, раздались лошадиное ржание и вопль раненого.
  - Окружай! Бей гадов! Да здравствует мировая... - предревкома рухнул с коня, попытавшись подняться, ткнулся носом в снег и замолк. Да они пьяные, что ли, пронеслась в голове у Полежаева очередная мысль, покуда руки привычно управлялись с винтовкой. Кем тут окружать-то... и притом чуть не у всех обрезы вместо винтарей, у кого с прикладом, а у этого вон и вовсе без...
  - Отходим! Их тут много! - кто это такой горластый у товарищей? а впрочем, мысль очень верная...
  Собака, осмелев, злобно лаяла вослед товарищам, мужественно отступающим с тяжёлыми арьергардными боями. Раненых и убитых товарищи, исходя из революционной целесообразности, временно оставили лежать где лежали.
  - Илюшка! - ещё ни разу не слыхал Иван Иваныч у Охчена такого голоса.
  Молодой тунгус лежал за колодиной, служившей укрытием, неподвижно глядя прямо перед собой стеклянными глазами.
  ...
  
  Бяшка приседала как механическая заводная игрушка, ровно и неустанно, всякий раз складывая свои длиннейшие ноги подобно портняжному метру. Эту зарядку она проводила каждое зимнее утро и каждый вечер, перед сном, до тех пор, пока морозы не позволяют бегать.
  - Бяша, ты коровок-то пойдёшь ввечере доить, или мне?..
  - Отдыхай, ма! Сейчас закончу разминку и подою!
  Завершив наконец тренировку, она прошла на кухню, как есть - приседания Бяшка обычно делала нагишом, зачем зря пропитывать потом вещи, которые потом не так уж легко стирать? Выдвинув из печного загнета ведро с тёплой водой, принялась энергично обтираться полотенцем. Варвара исподволь залюбовалась дочурой-найдёнышем - до того стройная да ладная фигурка... и на теле ни волоска, лишь на голове курчавая жёсткая копна волос, завившихся крупными кольцами.
  - Подстричь бы тебя, Бяша... или не надо пока?
  - Попозже. Мало обросла ещё, - девушка уже натягивала на себя сорочку. Помедлив, с видимым неудовольствием развернула длинные штаны. - Ладно... пойду доить!
  Закончив сборы, Бяшка нырнула в дверь, низко пригибаясь, брякнули в сенях вёдра-подойники. Варвара Кузьминишна вздохнула. Вот бы знать, как жила бы Бяшенька, не случись той страшной катастрофы...
  Ещё раз вздохнув, женщина повернулась к иконостасу. Что ж... раз дочура освободила её от вечерней дойки, жалеючи, надо потратить маленько времени с пользой. Богу помолиться.
  Потому как и сегодня они не пришли. Придут завтра?
  Встав на колени, Варвара зашептала молитву.
  - Господи Вседержитель... да будет благость твоя, да прииде царствие твое... верни их живыми, слышишь? Ну дурные же они, мужики-то, до старости мальчишки... не о том думают... а ты пожалей нас... пусть вернутся!
  Бухнула дверь, и ввалилась Бяшка, с пустыми вёдрами.
  - Что?.. - беспомощно произнесла Варвара, внутренне холодея.
  - Они едут, мама. Я слышу.
  - Слава тебе, Господи! - женщина горячо перекрестилась. - Услышал ты мольбу мою!
  - Не торопись радоваться. Илюшка... мёртвый.
  ...
  
  Караван, въезжающий в раскрытые ворота заимки, был совсем невелик. Пять мохнатых якутских лошадок, две под всадниками, две несли почти пустые торбы из-под ячменя. И пятая, с притороченным длинным свёртком.
  Неторопливо привязав коня к коновязи, Полежаев молча прошёл в дом. Лицо его казалось вырезанной из дерева маской, к которой некий шутник прилепил бороду из пакли.
  Бяшка встретила отца на кухне, стоя во весь рост. Иван Иваныч молча сел на лавку, пошарив в кармане, высыпал на стол пригоршню жёлтых, маслянисто поблёскивающих кружочков.
  - Вместо Илюшки нашего...
  Он поднял красные от бессонницы, совершенно дикие глаза.
  - Моя вина.
  - А теперь послушай меня, - заговорила богиня Огды своим клекочущим, вибрирующим голосом. - От судьбы не уйти никому. Вы пошли, и умер он. Не пошли бы, и до лета не дожил бы никто.
  Пауза.
  - И я тоже.
  - Почему? - трудно, словно выталкивая битое стекло, спросил Полежаев.
  - Я не знаю. Я только знаю, что так бы случилось.
  ...
  
  
  Маленькая печурка, заботливо сложенная отцом из плоских камней, скрепленных меж собою глиной, источала мягкое тепло, приятное для глаз и кожи. Только железная заслонка-вьюшка сияла ярко, раскалившись от внутреннего огня.
  Бяшка чуть улыбнулась. Если накрыть артефакт тёмной тряпкой... или шкурами бычьими, к примеру... то и папа, и мама сейчас увидели бы тут лишь размытый тёмный силуэт. И даже сияния глаз не увидели бы. Для людей сейчас в этом тёмном сарае царит тьма.
  А для неё?
  Огненные символы бежали в глубине громадной жемчужины, и что-то они, безусловно, означали. Осталось пустяк, совсем пустячок - понять, что именно.
  Можно ли прочесть надписи на языке, которого не знаешь?
  Бяшка скосила глаза на раскрытую книгу. Шампольон... Шампольону было легко. Двуязычная надпись, послужившая ключом - ха! Если бы здесь, в глубине артефакта, имелись огненные подстрочные надписи-пояснялки на русском языке, задачка решилась бы в один день. Вот только никто таких подарков звёздной девочке делать не собирался.
  Правда, отца ей было не в чем упрекнуть, ну то есть абсолютно не в чем. Это же он выписал из столиц все эти книги - сам дошёл, какие книжки тут надобны. Ещё когда она, Бяшка, просто пялилась на мерцающие огоньки, кидаясь от безумной надежды к страданиям и обратно. Надеялась на озарение? Ну да, она и сейчас не против. Только сейчас она уже понимает - тут вам не коровьи роды. Тут без соответствующего уровня подготовки озарение не придёт. Зерно должно лечь на прогретую и влажную почву...
  Бяшка улыбнулась, вспоминая - мягкий донельзя, успокаивающе ласкающий кожу оренбургский пуховый платок, и мягкие, сильные, успокаивающе тёплые материнские руки, подносящие к её, Бяшкиным губам бутылочку с натянутой резиновой соской. Да, тогда ещё грозную богиню Огды поили молоком из соски... долго поили, не хотела никак богиня из кружки молочко принимать... И ещё ярчайшим воспоминанием раннего детства является папина борода, да. Которую так интересно было теребить...
   Тогда, бездну времени назад, они казались ей такими огромными и сильными... папа и мама...
  Бяшка тряхнула головой, отгоняя видения. То время ушло и не вернётся. Сейчас папа достаёт ей до плеча, а мама, пожалуй, не достанет и до подмышки. Ещё прошедшей осенью девушка преодолела рубеж в три аршина [2,13 м Прим. авт.], и за зиму добавила дюйма три. И не заметно было, что на этом процесс намерен остановиться.
  Вот титьки расти вроде как прекратили... ну или почти прекратили. И хватит. И достаточно. И очень хорошо. Бяшка вспомнила, как чуть не плакала от ужаса, что природа наградит её такими же роскошными железами, что и человечьих женщин. Которые отвалятся на бегу. Нет, природа оказалась мудрой, как и предупреждала мама. Во-первых, сообразно бяшкиному росту титьки оказались не столь уж велики. И во-вторых, наросли они отнюдь не рыхлыми-трясучими. Тугие, как резина, намертво припаянные к грудным мышцам молочные железы на бегу доставляли хлопот не больше, чем рёбра - собственно, про них и не вспоминалось.
  В дверь негромко постучали.
  - Входи, мама, - негромко разрешила Бяшка.
  - Бяша, мы там завтрак на стол собрали уже.
  - Иду, ма, - девушка потянулась, захлопнула книжку, где на картинках красовались письмена майя и встала во весь рост, немного не доставая до потолка.
  - Придётся просить папу надставить парочку венцов, - засмеялась Бяшка, перехватив материнский взгляд. - Хорошо что изба-то срублена такой высоченной. Как знал он, право!
  - Продвигается хоть на чуть? - Варвара кивнула на артефакт.
  - Неа... Как в стенку.
  Женщина вздохнула.
  - Чем же тебе помочь, доча...
  - Перевезти сюда из европейских столиц кучу учёных, - жёстко засмеялась Бяшка. - Тайно. Посадить их тут всех на цепь и не отпускать, покуда не разгадают письмена. Не то богиня Огды их покарает!
  ...
  
  -... Ты пойми, дурочка - ведь не съем же я котёночка твоего драгоценного. Наоборот!
  Рысь, прижав уши и ощерившись, на всю длину выпустила здоровенные когти, всем своим видом давая понять - котяток своих она намерена защищать до последнего вздоха. Котята, только-только открывшие глаза, напротив, с любопытством таращились на высоченное, как сосна, двуногое существо, издающее массу непонятных звуков.
  -... каждый день сметану и сливки лопать будет, в морозы в тепле спать, - продолжала увещевание Бяшка, нимало не страшась грозных клыков и когтей. - Лучше всех будет жить, верно тебе говорю. Никто из оставшихся с тобой котяток твоих такой жизни не увидит!
  Четверо рысят таращили круглые глазёнки, зачарованно слушая клекочущее воркование таинственного пришельца. Рысь тоже перестала шипеть, и как-то сами собой понемногу втягивались обратно страшные когти.
  -... Вот ты пойми - ладно, сейчас ты их молоком из титек своих кормишь, - не прекращала ни на миг уговоры Бяшка. - А потом подрастут, и где мяса на всех набраться? И самый слабенький из котяток помрёт. Помрёт, помрёт, и ты сама это знаешь! Не в первый раз котят растишь, чай... А то и двое. Не жалко, что помрут, м?
  Рысь, захлопнув пасть, уже поводила ушами, слушая нечеловеческий, вибрирующий и клекочущий голос, произносящий русские слова. Нет, звери не способны понимать членораздельную речь двуногих. Они способны понять только общий смысл... если сумеешь им правильно объяснить.
  -... А потом они уйдут от тебя, как заведено у вас, у кошек, - продолжала Бяшка. - И поскольку свободных мест в тайге мало, так станется, что погибнет кто-то ещё, уже взрослым. А тот, кого я возьму, будет жить долго-долго!
  Котята зачарованно слушали переливчатое воркование.
  -... В общем, так, - закончила Бяшка. - Сейчас я отойду в сторонку и подожду. А ты сама решай, кого из выводка отдать. Кто самый слабенький. Ладно?
  Девушка повернулась к зверю спиной и в насколько шагов исчезла из виду. На миг в зверином мозгу вспыхнуло острое желание - сейчас, со спины, эта громадина была уязвима для сильной и ловкой лесной кошки. Однако яростное желание защищать котят до последнего вздоха тут же угасло, сменившись мучительными раздумьями - тем более мучительными, поскольку думы те не могли быть облечены в слова и логично разложены по полочкам, как то делают двуногие.
  Бяшка стояла и смотрела в ясное лазурное небо, испятнанное ватными клочками облаков. Лето... вот и снова лето... сияющее почти круглые сутки солнышко, и светлые, сказочные ночи...
  Каково то солнце, под которым она родилась?
  Уже отпали все сомнения насчёт Венеры и Марса. Нет, ничего они не понимают, эти напыщенные учёные со смешными рудиментарными пальцами на ногах, вместо нормальных копыт. Марс - безводная промороженная пустыня, где воздух настолько разрежен и пуст, что вода вскипает, не успев растаять... Венера, напротив - огненный жаротрубный котёл, с чудовищным давлением, котёл, куда безумный кочегар забыл накачать воду... Откуда она это знала? Бяшке это было неизвестно. Возможно, что-то было заложено в мозгу младенца, и прорастало сейчас, как семечко после долгой зимы. А может, её бывшая колыбелька, отчаявшись втолковать глупышке что-либо бегущими огненными буквами, избрала иной путь. Ведь понимают же как-то звери, с которыми она разговаривает, смысл сказанного грозной богиней Огды? Хотя речь её для зверюшек не более чем журчание... Вот и она, Бяшка, понимает из неслышимого от артефакта примерно как эта вот рысь - кое-что...
  Прервав размышления, Бяшка взглянула вниз. Рысь стояла в одном шаге от грозной богини Огды, держа в зубах котёнка. Зверёныш, ухваченный за шкирку, препотешно поджал лапки.
  - Ну вот и ладненько, - девушка присела, протянув руку, осторожно приняла рысёнка. - Ты не пожалеешь, верно говорю. Скоро это будет толстый-претолстый кот!
  ...
  
  
  - Ванька! Ну-ка не яри Рысика!
  - Я не ярю, я с ним играю!
  - Вот приучишь его царапаться, тогда хапнешь горюшка! Доиграешься!
  Рысёнок, здорово подросший с весны, валяясь на спине, делал вид, что яростно отбивается от нападения Ивана Охченыча, тем не менее когти из лап покуда не выпускал. Ванька трепал и чесал пузо зверёнка - кстати, заметно округлившееся пузико, свидетельствующее о том, что грозная богиня Огды не нарушила своего обещания, данного рыси-матери насчёт толстого-претолстого кота. Во всяком случае, сливки и сметана оказывали на здоровье Рысика весьма благотворное влияние. Мяса, правда, Бяшка подрастающему лесному коту почти не давала, ограничиваясь мышами и бурундуками, вынутыми из расставленных в кладовых мышеловок. Мудрое воспитание уже приносило свои плоды - в последнее время Рысик, движимый пробуждающимся охотничьи инстинктом и желанием свежатинки начал всерьёз скрадывать и отлавливать наглых грызунов, посягающих на хозяйские кладовые. Можно было не сомневаться, что уже этой осенью мыши и бурундуки, жаждущие дорваться до припасов, получат сокрушительный отпор.
  - Надо было мне в своё время жестью лари-то обить, - Иван Иваныч вовсю орудовал тяпкой, рыхля картофельные кусты. - Эх... вот бы всегда быть таким умным, как опосля.
  Сегодня всё население заимки, за исключением Варвары, на которую оставлены малыши и кашеварение, было мобилизовано на обработку посадок картофеля. По мере того, как таяли запасы пшеничной и ржаной муки, картоха и доморощенный ячмень приобретали всё большее значение. Рабочих рук не хватало... особенно после того, как погиб Илюшка.
  Полежаев посмотрел туда, где из оплывшего уже холмика торчал тщательно отёсанный крест. Богиня Огды не врёт. Она видит будущее. Эх, Илюшка, Илюшка...
  Лето тысяча девятьсот двадцать первого года от рождества Христова плыло над тунгусскими дебрями, даря долгожданное тепло промороженной земле. Где-то там, вдали, всё ещё не утихала бесконечная война, где-то за Байкал-озером ещё бухали пушки, трещали пулемёты, хлёсткими бичами хлопали винтовки. Ещё бродили по тайге банды, всего лишь поменявшись ролями - два года назад это были красные банды, преследуемые белогвардейскими частями, сейчас, напротив, эскадроны Красной армии преследовали уцелевших беляков. Однако, похоже, всему на свете есть предел, и жажде кровопролития тоже. Мирные дни ждали своей очереди, как приходит весна после долгой свирепой зимы.
  - Бяша-Огды! - наскучив возиться с рысёнком, юный тунгус приластился к Бяшке, обхватив длиннейшую ногу. - Ты самая-самая красивая!
  - Да ой! - насмешливо усомнилась девушка, отложив на секунду тяпку. - А мама как же?
  - Мама-ненё тоже шибко красивая, - мгновенно нашёлся тунгусёнок. - И тёта Вара, да! Однако, Бяша-Огды самая-самая! Да!
  - Ах ты маленький подлиза, - засмеялась Бяшка, взлохмачивая пацану чернявую голову, не слишком умело обкорнанную портняжными ножницами. - А что тебе во мне так уж особенно нравится, м-м?
  - Ноги! - без колебаний заявил тунгусёнок. - Ноги Бяша-Огды - оооо! И бегать быстро-быстро, да!
  Охчен и Асикай вовсю улыбались, слушая разглагольствования отпрыска. Иван Охченыч подрастал, эпоха сидения голой задницей в свежих коровьих лепёшках для него благополучно завершилась. Скоро, совсем скоро на затерянной в тайге заимке образуется молодой охотник и работник...
  - Бяша-Огды, а когда у тебя будет маленьки? - не унимался тунгусёнок. - У мама-ненё еся, у тёта Вара еся, тебе тожа надо, да!
  Помедлив пару секунд, Бяшка отставила юного тунгуса в сторонку, бросила в борозду тяпку и широкими шагами двинулась к дому. Молча.
  - Ы... - тунгусёнок озадаченно заморгал, однако сказать более ничего не успел. Мощный шлепок под зад прервал его речь, и пацан громко, обиженно заревел.
  - Не бей его, он ещё мал и глуп! - по-тунгусски заговорил Охчен.
  - Раз глуп, пусть молчит!
  ...
  
  Холодный осенний дождик нудно барабанил в окно, тонкие струйки, извиваясь, ползли по стеклу, как змеи. Бяшка, закутавшись в старую-престарую шаль, молча смотрела на разгулявшуюся непогоду.
  - Бяша, я сливки сбила. Поешь с морковкой?
  - Не хочу, мама.
  Варвара с тревогой и жалостью смотрела на найдёныша.
  - Исхудала ты...
  - За зиму растолстею, - улыбка бледная, едва заметная.
  - И книжки свои бросила читать...
  - Я всё что нужно уже прочла.
  Повинуясь сердечному порыву, Варвара присела рядом с дочерью, обняла её. Когда Бяшка сидела на скамейке, не ощущался как-то её громадный рост. Обычная девушка, рослая и стройная... если не видеть глаз.
  - Чем же мне помочь тебе, Бяшенька...
  Её улыбка чуть явственней.
  - Больше, чем вы сделали, ма, сделать просто невозможно.
  Пауза.
  - Ладно... пойду туда.
  - Боюсь я за тебя, Бяша, - откровенно призналась женщина. - Ну как с ума сойдёшь, все ночи сидючи возле этого?
  Бяшка улыбнулась совсем явно.
  - Не того ты боишься, ма.
  Пауза.
  - Сколько верёвочке ни виться, а шила в мешке таки не утаить. Либо я успею дать сигнал... им... туда... и меня заберут свои, домой. Либо - заберут чужие, в клетку, на изучение.
  В глазах богини Огды тлеет космический огонь.
  - Либо, скорее всего, я буду убита при оказании вооружённого сопротивления. Вот такие дела, мама.
  
  

  Глава 10

  
  
  - Скажите, товарищ, где тут у вас метеоритный отдел?
  - Вон по коридору, и сразу налево.
  - Спасибо!
  В коридорах Академии Наук СССР было людно и довольно шумно для научного учреждения. Снующий по коридорам народ выглядел весьма пёстро - тут тебе и почтенные академики старорежимного облика, в костюмах-тройках, пенсне и цепочками часов, напоказ высунутых из нагрудного кармашка, и молоденькие комсомолки в полосатых блузах, и энергичные молодые люди в армейских галифе и гимнастёрках разной степени поношенности, стриженные "под бокс". Невысокий сухощавый мужчина в круглых очках, которому бородка и усы придавали сходство с убиенным царём Николаем ничем особенным в этой толпе не выделялся. Найдя нужную дверь, мужчина без церемоний распахнул её и вошёл, явив тем самым близкое знакомство с нравами советских учреждений.
  - Вам кого? - молодая симпатичная машинистка, разумеется, в непременной полосатой блузе бойко колотила пальчиками по расшатанному вусмерть "ундервуду".
  - Где-то здесь должен находиться товарищ Обручев. Я ему звонил, мы договорились о встрече.
  - Сергей Владимирович! - голос у девицы тоже оказался симпатичный, звонкий и чистый. - Тут вас ищут! Один товарищ!
  На голос из-за стеллажей выглянул моложавый мужчина лет за тридцать с небольшим, с острым умным лицом.
  - Чем могу?
  - Здравствуйте, Сергей Владимирович, это я вам звонил. Моя фамилия Кулик, Леонид Алексеевич.
  - А! Очень, очень рад знакомству! Записку вашу я получил. Да вы проходите, проходите!
  ...
  -... Энергия взрыва оценена мною примерно в десять-двадцать миллионов тонн тротила. Столько взрывчатки не использовали за всю Мировую войну. Представляете, каких размеров было упавшее тело? Десятки тысяч тонн!
  - Да, но отчего вы уверены, что метеорит этот железо-никелевый?
  Кулик помешал ложечкой в стакане с чаем, любезно предложенном ему хозяином кабинета.
  - Исходя из вашей же статистики, дорогой Сергей Владимирович, железные метеориты составляют более пяти процентов от общего числа небесных гостей, и ещё два процента - смешанного типа, то есть железо-каменные. Совсем немаленький процент, не находите?
  - Да я же не против, отнюдь! - засмеялся хозяин кабинета, доброжелательно рассматривая гостя. - Мда... не скрою, заманчивое дело вы изложили. Очень даже заманчивое. Никелистое железо, да плюс ещё солидная примесь кобальта, по статистике шесть десятых процента... думаю, этаким тараном можно прошибить самые непрошибаемые лбы. В общем, можете смело считать меня союзником!
  - Сказать откровенно, ознакомившись с вашими замечательными трудами, иного ответа я и не ожидал, - ответно улыбнулся гость.
  - Да, но сам я, к сожалению, участвовать в вашей экспедиции не смогу. Убываю буквально на днях на Колыму. Работы там невпроворот, такие края, размером с Европу, лежат втуне!
  Геолог долил гостю чаю.
  - Вы вот что, Леонид Алексеевич... Для пущей надёжности хорошо бы вам посетить ещё пару-тройку людей из наших. Владимир Иванович Вернадский - слышали про такого?
  - Ну ещё бы!
  - Вот и замечательно. А с Вознесенским и Сусловым я вас прямо сейчас сведу, - Обручев засмеялся, - покуда они тоже по тайге не разбежались.
  ...
  
  
  - У-ух! Хорошо! А ну ещё наддай!
  Бяшка лежала на полке, аж пристукивая копытцами от удовольствия, в то время как Асикай старательно обрабатывала её двумя берёзовыми вениками. Варька и Дарёнка, по праву младшего поколения, брызгали друг на друга холодной ключевой водицей из чана, не забывая при этом визжать. Варвара Кузьминишна с удовольствием разглядывала творящуюся чехарду, отдыхая на нижней приступке банного полка, где жар был не так силён. Верхние венцы банного сруба выделялись светлым - пришлось-таки Иван Иванычу нарастить высоту парилки, сообразно потребностям богини Огды.
  - Уау! - Бяшка перевернулась на спину, подставляя усердной банщице живот и грудь. - А ну ещё наддай пару!
  Этой весной Бяшке исполнилось восемнадцать, если учесть, что нашли малышку совсем ещё грудничком-сосунком, явно менее года от роду. Восемнадцать земных лет... сколько было бы ей лет там, на родине?
  - Всё, Аська, спасибо! Достаточно! - Бяшка встала с полка, во весь рост. Опасения, что грозная богиня дорастёт до четырёх аршин, к счастью, не оправдались, но и достигнутые неполные три с половиной смотрелись очень даже внушительно. И вообще за последние годы Бяша стала очень красивой, если смотреть без кондовой человечьей предвзятости. Стройные, длинные ноги налились взрослой силой, широко и откровенно развернулись бёдра. Тонкая талия, высоко посаженные, тугие округлые полушария грудей, топорщащиеся крупными острыми сосками, длинная, сильная и гибкая, благородных очертаний шея, дивные округлые плечи... Вот только волос в интимных местах и под мышками у девушки так и не наросло, и уже было очевидно, что подобных излишеств природа бяшкиному организму не положила.
  - Нравлюсь, да-а? - Бяшка, как обычно, без труда читала мысли и ощущения в головах у окружающих.
  - Бяша, ты самая-самая красивая из всех нас! И умная тоже! - заявила Дарёнка, с непосредственным детским восхищением глядя на сводную сестрицу. Очевидно, то, что все прочие "из нас" также являются красивыми и умными, подразумевалось по умолчанию.
  - Ну ещё бы не самая! - засмеялась Бяшка, окуная в таз с кипятком свежий веник. - У меня во какие копыта, а у вас-то нету!
  - А ты можешь так медведя пнуть, чтобы он сдох? - не унималась Дарёнка.
  - А зачем его пинать? - Бяшка весело блестела глазами.
  - Нууу... а то по тайге ходить страшно! Ягоды берёшь, а он раз!
  - Да ничего не страшно, - вновь засмеялась Бяшка.
  - Ага, конечно, тебе-то не страшно! Тебя все звери кругом боятся! Ты кого хочешь можешь догнать, и чего хочешь сделать!
  - Медведя кругом нету! - встряла Варюшка, не выдержав. - Бяша-Огды их всех распугала! Она всех сильней в тайге!
  - Так, вы намерены болтать или париться? - сделав строгое лицо, сквозь смех пригрозила Варвара. - А ну полезайте на полок, болтуньи!
  ...
  
  -...На основании всех этих соображений я считаю в высшей степени важным возможно быстрое нахождение метеорита в районе Подсменной Тунгускн, выяснение его размеров, его состава и строения. Посылка экспедиции, предполагаемая музеем, возможно окажется делом очень большого научного значения, и полученные результаты могут сторицей окупить затраченные на них время н средства. Они никаким образом не могут быть вообще напрасными!
  Академик Вернадский откинулся на спинку стула, давая возможность оппонентам осознать грандиозность масштаба и прочее.
  - Гм... - председатель комиссии рассматривал бумаги, разложенные перед ним. - Ну что ж... товарищи тут представили весьма убедительные доводы. Если предположить по максимуму, что масса осколков Тунгусского метеорита порядка ста тысяч тонн, то при содержании никеля, как обычно, восемь и четыре десятых, это же свыше восьми тысяч тонн, в пересчёте на чистый металл. Настоящее промышленное месторождение, можно фабрику открывать. Есть вопросы к товарищу Кулику?
  - У меня вопрос, - подал голос мужчина с выпирающим кадыком. - Когда вы планируете отправиться на поиски?
  - К сожалению, этот сезон потерян, - Леонид Алексеевич поправил очки. - Но если уважаемая комиссия утвердит проект, можно будет основательно всё подготовить и отправиться на Тунгуску следующей весной, как только ослабеют морозы. Сами понимаете, проводить изыскания зимой, когда ртуть в градуснике замерзает даже днём, не говоря о ночах не слишком-то продуктивно...
  На лицах членов комиссии отразилось сочувствие. Вот же, есть люди в России, по собственной инициативе лезут в ад...
  - Где вы намерены основать исходную базу экспедиции? - не унимался кадыкастый.
  - Ближе всего к месту падения находится пушная фактория Ванавара, - Кулик указал на карте, в крупном масштабе изображавшей указанный район. Карта, правда, была скорее контурная, нежели топографическая, ибо никто соответствующих промеров в данном районе отродясь не делал. - Оттуда до эпицентра около семидесяти километров. К тому же туда эпизодически, в период весеннего половодья, а также отчасти осенью осуществляется завоз товаров водным путём.
  - Выше Байкита река Подкаменная Тунгуска официально несудоходна, - встрял лысый крепыш.
  - И тем не менее провоз возможен, и осуществляется. Малые речные суда с моторной тягой или даже паровые буксиры вполне там проходят в мае-июне. Вот справка из Речфлота.
  - Какова же сумма? - дребезжащим голосом поинтересовался пожилой мужчина с выдающимся носом.
  - Да вот же смета! - председатель комиссии поднял из вороха бумаг одну. - Кому интересно, пожалуйста.
  Бумажка пошла по кругу.
  - Тоже мне, сумма... - хмыкнул лысый крепыш. - Столько народу собрали...
  - Больше вопросов к товарищу Кулику нет? - председатель обвёл свою паству взглядом. - Тогда голосуем, не будем время тянуть. Кто за? Решение принято!
  ...
  
  - Ааиии!!!
  - Ага, страшно?
  - Неее! Хорошоооо!
  Дарёнка визжала и дрыгалась, взлетая выше крыши, но всякий раз ловкие и сильные Бяшкины руки аккуратно ловили малолетнюю акробатку, не допуская до жёсткого контакта с землёй. Варюшка и Иван Третий, как более старшие, терпеливо ждали своей очереди на полёт. Труднее всего приходилось Ивану Охченычу. С одной стороны, здоровущий уже парняга, десятый год пошёл, того гляди женилка заторчит, а с другой - ну кому же такого счастья не охота-то, на ручках самой богини Огды покачаться-полетать?!
  - Чего насупился, Вань? А ну-ка иди сюда!
  Крепкие пальцы ухватили Ивана Охченыча за бока, и спустя секунду он уже летел вверх, растопырив конечности, хохоча от восторга.
  - И как не умаялась ты, Бяша, - Варвара Кузьминишна наблюдала за аттракционом, сидя рядом с прочими взрослыми на бревне-завалинке. - Гляди-ко, парень-то какой здоровущий!
  - Этак ты, пожалуй, и меня метать сможешь? - подначил Иван Иваныч, посмеиваясь в бороду.
  - Не искушай, па!
  Летнее солнце понемногу скатывалось к горизонту, но гнус, прибитый полуденной жарой, до сих пор осторожничал, не вылезал из укрытий. Редкой красоты день для здешних мест - тихо, тепло как в тропиках, и гнуса нету...
  Рысик, давно выросший в роскошного полуторапудового кота, лениво возлежал в тенёчке, с кошачьей снисходительностью наблюдая за вознёй. Неподалёку валялись собаки, высунув языки на всю длину. Раз отдых, то отдых для всех!
  Сегодня было семнадцатое июня одна тысяча девятьсот двадцать шестого года. Или, по новому революционному календарю - тридцатое. Сегодня никто на заимке не работал, ну разве что коров пришлось подоить. Когда это началось, не мог уже вспомнить никто, но обычай выделять этот день из череды трудовых будней постепенно окреп и врос в быт.
  День Поминовения.
  - Уф!.. - Бяшка поставила последнего акробата на грунт. - Всё, достаточно!
  Сегодня по случаю жаркой погоды девушка была одета предельно легко, то есть в короткую до предела шёлковую сорочку, едва прикрывавшую стыд. Сорочку эту Варвара перешила из своей запасной, подаренной Иваном ещё на свадьбу французской вещицы, отпустив бретели так, что край рубашки лёг ниже грудей. Для прикрытия же самих титек пришлось притачать чашки, слепленные из лоскутков. А впрочем, остальные обитатели заимки были одеты ненамного теплее - на бабах сорочки с юбкой, на мужиках холщовые штаны да рубахи на голое тело. Младшее поколение и вовсе обходилось костюмами, выданными природой, не испытывая при том никакого стеснения - когда ещё в другой раз выпадет такая дивная погодка для загара!
  - Совсем дикие ведь растут ребятишки-то, - произнесла Варвара. - Маугли прямо. А, Иван?
  - Да брось, мать! - отмахнулся Иван Иваныч. - Тоже скажешь, "маугли"... Все вон про Маугли того уж читать без запинки могут! Дарёнка и та грамоте обучилась, а ты - "маугли"!
  - Однако, обносились мы шибко, Вана Ваныч, - заговорил Охчен, расслабленно щуря глаза. - Сукно-полотно, мануфактура скоро запас выйдет. Пять лет, шесть лет - все штаны дырявые будут.
  - Умеешь ты настроение поднять, - вздохнул Полежаев, скучнея.
  Действительно, проблема с одеждой и обувью, задвинутая на задний двор более насущными хлопотами об урожаях, исподволь назревала и таки вызрела. Запасы ткани, оставшиеся со времён царизма, помалу таяли. Фактории, в том числе и Ванавара, правда, по окончании гражданской войны помалу ожили, однако характер торговли несколько изменился. Во-первых, пушная монополия государства вкупе с монополией на боеприпасы, водку и соль позволяла товарищам держать цены, от которых покраснел бы стыдливо любой купец, и во-вторых, как успел понять Полежаев, прибыль для большевиков была отнюдь не главное. И вообще, товарищи лучше знали, кому, чего и сколько надлежит потреблять. Оставалось с умилением вспоминать, как ещё не так давно можно было заказать привезти всё что угодно, от редких книг до швейной машинки и даже водяного насоса. Ассортимент нынешних факторий был суров - спички-соль-сахар, махорка-патроны-чай-порох... И, конечно же, водка, по-прежнему составлявшая львиную долю товарообмена. Завоз материи если и производился, то скверный ситчик стоил как парча, сукно же для освобождённых народов Севера товарищи полагали излишней роскошью.
  И ещё одно "но"... После той истории с конями Иван Иваныч не рисковал соваться даже в Ванавару. О Кежме и речи быть не могло. Советская власть была ой как злопамятна.
  - Надо было тогда у душегубов не одни сапоги, штаны тоже забрать, однако, - продолжил хозяйственные рассуждения тунгус. - Хватило бы...
  - Охчен! - Бяшка повысила голос. - Действительно, умеешь настроение поднять!
  - Моя чего? Моя ничего, - тунгус перешёл на давно заброшенную ломаную речь, явно придуриваясь. - Вата дырка ся из штаны вылезай, яйса Вана Ваныч да Охчен замерзай, велика Огды нас опять лечи. Хорошо, ва!
  - А ей мы из соболя штаны сошьём, - включился в игру Полежаев. - Богиня как-никак.
  - Больши штаны, широки, - поддержала дуракавалянье Асикай. - От таки! - она развела руки.
  - Ну, вы меня доведёте! - окончательно возмутилась Бяшка, но не сдержала смех.
  Ещё миг, и хохотали все.
  - Ладно... - Иван Иваныч встал. - Посмеялись малость. Пойдём на чувал, Бяшка...
  ...
  -... Во-он там мы тебя нашли.
  - Да ты уже много раз показывал, папа.
  Огненный шар светила висел уже совсем невысоко, в воздухе понемногу копилась вечерняя прохлада. Человек и нечеловек стояли на голой вершине сопки, именуемой местными аборигенами смешным словом "чувал". Вокруг расстилалась тайга, бескрайняя и вечная, и только на севере выделялась гигантская проплешина.
  - Сколько лет пройдёт, прежде чем зарастёт эта рана? - задумчиво произнесла Бяшка, неотрывно вперив взор в прогалину, словно силясь углядеть там нечто своим нечеловечески зорким оком.
  - Лет сорок ещё, не то пятьдесят. Тайга, она всё проглотит, дай только срок.
  Звёздный найдёныш стояла неподвижно, как статуя, и только губы неслышно шевелились. Полежаев молча ждал. Пусть помолится.
  - Я часто думаю... вот не нашли бы вы меня тогда, и вся ваша жизнь пошла бы по-другому. Разбогател бы ты на мехах, уехал в Петербург... А сейчас, наверное, уже б в Америке был. Бизнесом занимался.
  Полежаев помолчал.
  - И вся моя жизнь прошла бы как во сне. Раб денег... И ведь уважал бы себя небось, весьма и весьма. А может, напротив, спился... Но проще того - обобрали бы меня большевики, а не то и вовсе шлёпнули.
  Иван Иваныч взглянул дочери прямо в глаза.
  - Спасибо тебе. За то что нашлась. За то что спасла от сонной жизни такой. За Ивашку, и за Дарёнку. За светящиеся счастьем глаза Варвары моей. За всё спасибо.
  Вместо ответа девушка наклонилась, и Полежаев почувствовал на своих губах крепкий, взасос поцелуй.
  - Ладно! - Бяшка встрепенулась. - Солнце садится, пойдём-ка и мы домой.
  - Ты беги, а я потихоньку, - улыбнулся Иван Иваныч. - В сумерках доберусь.
  - Неа... Вместе пойдём.
  - Для тебя же таким шагом топать, что на четвереньках ползать, - засмеялся Полежаев.
  - А если я так хочу? Или ты смеешь противиться воле грозной богини Огды?
  ...
  
  Коммунальная квартира некогда явно знавала лучшие времена, и даже сейчас массивные бронзовые канделябры на стенах длинного, вконец захламлённого коридора смотрелись благородно и изысканно. Правда, стеклянные плафоны с тех канделябров были утрачены, и засиженные мухами электролампочки выглядели уже вполне по-пролетарски. Из кухни доносились скандальные бабские голоса и запах палёного, гремела посуда.
  - Красиво живёте, господин барон, - сострил Кулик, озирая интерьер.
  - А вот так вот не надо, - не принял шутки хозяин, заботливо проводя гостя между сундуком и висящим на стене велосипедом без переднего колеса, точно меж Сциллой и Харибдой. - Аккуратнее с язычком, Леонид Алексеевич. Тут кругом ушей масса... чего нельзя сказать о мозгах.
  - Виноват, - подобрался гость. - Куда прикажете?
  - Да вот они, мои пенаты, - хозяин уже отпирал дверь, украшенную резьбой, но сильно пошарпанную. - Прошу!
  С Александром Эмильевичем Гюлихом, а не так уж давно бароном фон Гюлих Освальд Адольф Эмиль, Кулик был знаком ещё с довоенных времён - вместе в Финляндии тянули армейскую службу. Сдружились сослуживцы не то чтобы намертво, однако бывший барон был определённо из тех людей, от которых удара в спину ждать не приходится. Короче, надёжный человек.
  - Сейчас мы с вами чайку... - хозяин пристраивал на электроплитке большой жестяной чайник. - Как удачно, не успел сильно остыть...
  - Кухней, как можно понять, пренебрегаете, - проницательно констатировал Леонид Алексеевич.
  - Ну не всегда, но в данном случае определённо, - барон воткнул вилку в розетку. - Слыхали, какой там кавардак?
  - Знакомо, - понимающе кивнул гость. - Не дороговато, на электричестве-то?
  - Вовсе нет, - возразил хозяин. - В отличие от местных пролетариев, я имею некоторые познания в электротехнике. Договориться со счётчиком не так уж трудно, право. Простите, забыл спросить - вы завтракали?
  - О, да, спасибо!
  Барон аккуратно разложил на столе корзинку с печеньем, сахарницу, тонко порезанный белый батон.
  - Ну как вы тут живёте-то, Александр Эмильевич?
  - Да как... Жив, уже неплохо по нынешним временам.
  - И это знакомо, - усмехнулся Кулик. - А я ведь вам дело одно хочу предложить, Александр Эмильевич. Вот только не знаю, как вы к этому отнесётесь.
  - А вы изложите, - барон снял с плитки закипевший чайник, принялся заливать в заварник.
  - Вы помните историю с Тунгусским метеоритом? В тысяча девятьсот восьмом...
  - Ну как же, громкое было дело. Все газеты шумели.
  - Так вот... Академия наук удовлетворила моё ходатайство насчёт экспедиции. По поиску упавшего небесного тела.
  - Гм... - хозяин недоверчиво поглядел на гостя. - Это не розыгрыш?
  Покопавшись за пазухой, Кулик извлёк документ.
  - Вот, ежели угодно. Я предлагаю вам, дорогой Александр Эмильевич, принять участие в сей экспедиции. Оплата, содержание, проезд и прочее соответственно... Кстати, если опасаетесь потерять нынешнее место службы, то вот ещё бумага. Предоставить отпуск в связи с исполнением гособязанностей длительностью до года, и в вашем учреждении не посмеют отказать - подсудное дело. Нет, если хотите подумать, время есть...
  - Да чего тут думать! - Гюлих оглянулся на дверь. - Куда угодно, лишь бы подальше от этого вертепа!
  ...
  
  Коса со свистом ходила туда-сюда, и ячменная нива ложилась на землю ровными широкими полукружьями.
  - Хорошая какая коса, па. Не тупится почти совсем.
  - Да вот только пара таких кос и осталась, - Иван Иваныч правил свою косу бруском наждачного камня. - Знатный мастер ковал, с любовью к делу. Не знаю, жив ли теперь?
  Сельская страда продвигалась споро. Ровный участок позволял косить, а не жать серпами. Что, в свою очередь, позволяло задействовать в работе богиню Огды. Косами махали трое - богиня, Охчен и сам хозяин заимки, прочие споро прибирали скошенное в снопы и скирды. Дома за хозяйку осталась самая младшенькая из ребятни, Дарёнка, и оставалось надеяться, что с хозяйством до возвращения взрослых ничего ужасного не произойдёт.
  - А где он жил, тот мастер? В Кежме? - звёздная пришелица дышала ровно и легко, как будто отдыхала, а не занята была тяжкой мужской работой. Ну в самом деле, что такое какая-то там косьба для прирождённой бегуньи, способной играючи обогнать лошадь?
  - Не, из Илимска кузнец, - Иван Иваныч вновь замахал косой. - Помнишь, я тебе на карте показывал.
  Бяшка засмеялась.
  - Это где Африка?
  - Ну почти что, - поддержал шутку Полежаев.
  Девушка откинула со лба прядь непослушных волос.
  - Подумать только... Целая планета. Огромная планета... а я видела лишь крохотный клочок. В самой глуши.
  Пауза.
  - Вся ваша Земля, папа, для меня лишь крохотный клочок реальности, окружённый пятнами на бумажной карте.
  ...
  
  - Нет-нет, ни о каком багажном вагоне не может быть и речи! Ещё не хватало, чтобы ваши небритые грузчики кантовали ценное научное оборудование! Вы в курсе, дорогой товарищ, сколько стоят эти приборы?
  Начальник поезда, вызванный бдительным проводником, заколебался - ящик с наклейками "Академия Наук СССР" выглядел весьма солидно.
  - Вы уверены, что оно войдёт в купе?
  - Товарищ, да это стандартные ящики для научных приборов! Мы по всему Союзу в таких возим, и ничего до сих пор не случилось!
  Разумеется, насчёт стандартов Леонид Алексеевич приврал, однако приём сработал - начальник поезда махнул рукой.
  - Пускай везут... Еремеев, сопроводи товарищей учёных!
  Перрон Казанского вокзала бурлил, словно река в половодье, людские толпы сновали туда-сюда, лязгали вагоны, где-то ревели паровозы, где-то свистел милиционер - словом, зримое воплощение вавилонского столпотворения.
  - Уф... - с лязгом задвинув наконец дверь купе, Кулик стянул с головы шапку. - Устроились вроде как... Вы раздевайтесь, Александр Эмильевич, располагайтесь как дома. До самого Тайшета нам шубы не понадобятся... во всяком случае, хотелось бы на это надеяться.
  - Как буржуи едем, а, Леонид Алексеевич? - барон фон Гюлих рассматривал убранство мягкого купе. - В первом классе, купе на двоих...
  И только тут барон заметил деревянные пробки, посредством коих были довольно небрежно заделаны отверстия, располагавшиеся характерной цепочкой.
  - А повидал вагончик на своём веку, ой, повидал от пролетарской революции...
  - Все мы от неё изрядно повидали, - философски заметил Кулик, доставая из дорожного саквояжа коробку с бутербродами. - И ещё повидаем, будьте покойны. Есть у революции начало, нет у революции конца... Давайте уже не будем, Александр Эмильевич. Все, кто не желал приспосабливаться к новой суровой действительности, давно в Париже. Приспосабливаются к тамошней, по слухам, не менее суровой. Будьте добры, спросите у проводника чайку покрепче.
  ...
  
  Цветные огоньки бегали в недрах огромной жемчужины, таинственные символы бежали цепочками, как муравьи в муравейнике... Нет. Не настолько уж они и таинственны, эти огненные знаки. Во всяком случае, не намного таинственней, нежели письмена майя или японские иероглифы.
  Бяшка улыбнулась. Как они с папой смотрели в подзорную трубу на Марс, гадая, где там может быть бяшкина родня... А потом, малость подрастя, она сама уже выдвинула смелую гипотезу, насчёт венерианского происхождения. Какие глупости, право!
  Девушка потыкала пальцем в значки-огоньки, и в молочно-туманной глубине возникла объёмная картинка - звёздочка в центре и рой светлячков, вьющихся вокруг. Один из них, второй по счёту от центрального светила, пульсировал, явно выделяясь среди прочих. Вот там и есть её родина. И Бяшка даже знала, зачем в неживую память капсулы - а в том, что это именно спасательная капсула, сомнений не было изначально - занесены эти сведения. Примерно так в колыбельку здешних, земных младенцев кладут картонку с именем-фамилией и адресом... или в кармашек одежды... Если нашедший обладает разумом - а колыбелька открывалась лишь при соответствующем положении ладоней на её поверхности, наложенных по команде, никакому зверю такое не под силу - то, по замыслу конструкторов артефакта, сведения эти позволят дать знать родным найдёныша о его местонахождении.
  Хорошо бы ещё узнать, где та звезда...
  Бяшка пошевелила ушами. Нет, это уже просто праздное любопытство. Допустим, её родное светило находится даже не так уж далеко, и его можно увидеть. Хотя бы в подзорную трубу. И что дальше? Видимо, создатели капсулы ушли в своём развитии так далеко, что и мысли не допускали, что разумные существа попросту не смогут дать знать родным несчастного ребёнка, где он находится, даже зная адрес.
  Но именно так всё и случилось. Варвара Кузьминишна вполне смогла открыть капсулу, наложив ладони на светящиеся сенсоры. А вот дать знать о случившемся родным и близким найдёныша не в силах даже все здешние учёные скопом. Радио? Бяшка вновь усмехнулась. Уже было понятно, что радио бессильно перед межзвёздными безднами. Нет... тут не радио. Этот сигнал летит мгновенно через любые бездны.
  Осталось сделать решительный шаг.
  Помедлив, Бяшка ткнула пальцем в один из светлячков, и на поверхности вновь засветились следы пятипалых ладоней. Она осторожно приложила руки к этим следам. Раздался мелодичный звук, и в молочной мути возник чёткий контур - изображение четырёхмерного конуса. Ну... с Богом!
  Тычок пальцем в переливающийся всеми цветами радуги кружок. Капсула издала короткий глубокий звук, будто лопнула незримая басовая струна. Изображение конуса замерцало, огненные символы побежали быстрее. Ещё миг, и бывшая колыбель погасила всё разноцветье огоньков, кроме одного. Один огонёк переливался-мерцал непрерывно, что означало - работает поисковый маяк. Почему гипер-маячок не включился сразу после той катастрофы, Бяшка не знала и даже не догадывалась. Ну вот не включился... наверное, неправильно была выбрана настройка. Работал только радиомаячок, и световой, по которому её, собственно, и нашли среди хаоса поваленных деревьев. После же того, как женщина приложила ладони к сенсорам и извлекла из капсулы спящего младенца, аппарат, вероятно, счёл свою спасательную миссию исполненной.
  Бяшка обессиленно откинулась к шершавой стене, сработанной из лиственничных хлыстов. Получилось...
  Теперь остаётся только ждать.
  ...
  
  Паровоз издал протяжный рёв, будто прощаясь с безумцами, рискнувшими сойти в этой беспросветной дыре, вместо того, чтобы поскорее проследовать дальше в уютном тёплом вагоне. Состав мягко тронулся, с каждым мгновеньем наращивая ход, колёса застучали на стыках пути. Ещё чуть, и хвост уходящего поезда исчез за семафором, и лишь характерная вонь горелого каменного угля свидетельствовала, что транссибирский экспресс не приснился.
  - Ну что, Александр Эмильевич, с прибытием!
  Начальник научно-поисковой экспедиции и его зам, одетые в собачьи шубы, разглядывали здание вокзала, на фронтоне которого красовались крупные буквы: "Тайшет". Седьмая буква, "ять", некогда явно присутствовавшая в надписи, оставила после себя лишь ржавые потёки от гвоздей.
  - Скажем так осторожно, с началом прибытия, - Гюлих шумно высморкался. - До Кежмы отсюда ещё четыреста вёрст с гаком, да от той Кежмы до Ванавары двести...
  - Ну а там уже совершеннейшие пустяки, верст под сотню, - Кулик примеривался к ящику с упакованным оборудованием. - Доктору Ливингстону было не слаще, так полагаю.
  - Там и близко не было этакого собачьего холода.
  - Ну, если вам не нравится пример с Ливингстоном, можете смело поминать Амундсена, Скотта или нашего дорогого Георгия Яковлевича Седова. Беритесь с той стороны!
  - Как насчёт носильщиков?
  - Помилуйте, батенька! Вы всё время забываете, какой на дворе нынче год. Пролетарская революция освободила пролетариев от переноски тяжестей! Беритесь, беритесь!
  ...
  
  -... Тесто неважнецкое вышло, чего уж там, откуда из ячневой-то муки хорошее тесто? Ну да ведь в пирогах да ватрушках тесто не главное, главное начинка. Правда, Бяша?
  - Истинная правда, мама!
  Сегодня на заимке Полежаевых бушевал пир горой. Из кладовок были извлечены запасы варенья всех видов, жареная в масле картошка с грибами шкворчала на большущей сковороде, распространяя умопомрачительный аромат. Грибы-ягоды пошли и на начинку пирожков, коих Варвара и Асикай настряпали целую гору. Ватрушки с картошкой и творогом дополняли картину. Разумеется, мясные деликатесы тоже присутствовали, пусть главная виновница торжества и была к ним равнодушна.
  - Рысик, Рысик, на-на-на! - Бяшка, стащив со стола немаленький кусок говядины, сунула его ластившемуся коту. Рысик, урча, прижал угощение лапой и принялся смачно его поедать.
  - Привадишь зверя, гляди, потом на стол полезет...
  - Ну, ма, не каждый день у нас праздник!
  Виновница торжества сияла ярче солнышка, и вообще смотрелась как истинная богиня. Шёлковая ярко-алая блуза поверх известной уже шёлковой же комбинации, и даже в чёрных кудрях повязаны белоснежные банты - Варвара настояла. Разумеется, настаивать надеть штаны любого рода в столь знаменательный день было бы оскорблением - штаны любого рода с длиной штанин более чем в дюйм богиня Огды воспринимала как зло, более или менее неизбежное.
  - Ну, все готовы? - Полежаев поднял гранёную стопку. - Скажу просто. Вот оно и случилось, то, чего мы все ждали. Бяше нашей удалось. Теперь осталось только ждать, ждать, когда сигнал дойдёт. Когда примут его там, - Иван Иваныч ткнул пальцем в потолок, - и вышлют за нашей Бяшенькой спасательный корабль. Ну или на чём там летают меж звёзд?
  Полежаев взял паузу.
  - За Бяшу!
  - Оооо! Огды! - узкие глаза Охчена лучились искренней любовью вперемешку со смехом.
  - Да, я такая! - Бяшка, окунув в сметану морковку, смачным хрупаньем поддержала тост. - Вон Аська не даст соврать... Когда Охчен её только привёз сюда, я ещё маленькая совсем была. Но пообещала, что Огдища вам тут всем со временем огого какая будет!
  Общий хохот.
  - Бяша... - вдруг тихо спросила Дарёнка, - ты что ли теперь от нас улетишь? На небо?
  Веселье увяло, как цветок в кипятке. Бяшка опустила надкусанную морковку.
  - Да, Дарёна. Как только пришлют корабль.
  ...
  
  - Я поражён тем равнодушием, товарищ, с которым вы относитесь к делу государственной важности! Вот же, русскими буквами написано - Академия Наук СССР! Настоятельно требует оказывать всестороннюю помощь и поддержку! А где эта помощь и где поддержка? Уж не суметь достать лопаты и муку!
  Леонид Алексеевич Кулик был в бешенстве. В самом деле, на станцию Тайшет они прибыли двенадцатого февраля. Февраль благополучно кончался, а воз был и ныне там... то есть, собственно, ещё даже и возов-то не было! Не было, как оказалось, практически ничего из необходимого. Кирки, лопаты-заступы, ломики обыкновенные - не достать. Пилы-топоры - ни-ни, дефицит! В местных магазинах в достатке имелись сквернейшая махорка в пачках, патроны к трёхлинейкам, а также развесные порох и дробь, и, естественно, столь необходимая для жизни в тайге водка. Однако мыло, спички, чай, мука и сахар как таковые отсутствовали, а если и присутствовали где-то, то очень недолго и исключительно для своих. Местные жители, с коими Кулик вёл переговоры о проезде до Ванавары, а также и о закупке лошадей, с большим любопытством разглядывали купюры Государственного банка СССР и даже пытались их читать. Однако, убедившись, что ничего кроме привычных призывов к единению пролетариев всех стран там в общем-то нет, вежливо возвращали дензнаки, утрачивая к ним интерес. Как уже успел убедиться начальник экспедиции, местным служащим на железной дороге зарплату выдавали непосредственно продуктовым пайком, основной же валютой для меновых схем служили беличьи шкурки. Разумеется, можно было попробовать распечатать стратегический валютный резерв экспедиции, двадцатилитровую жестяную канистру со спиртом, но чутьё подсказывало Кулику, что там, в тунгусских дебрях, без спирта экспедицию ждёт бесславный провал.
  Председатель Тайшетского окружкома ВКП(б) выслушал гневную тираду учёного мужа совершенно снисходительно.
  - Вы меня не пугайте, товарищ, меня в своё время колчаковские палачи из контрразведки не испугали. Ну хорошо, давайте подумаем, чего для вас можно сделать...
  ...
  
  

Глава 11;

  
  
  Вьюга за окном бесновалась, завывая на все лады, но все попытки выдавить стекло кончались ничем. Вьюга имела все основания для ярости - весна наступала на пятки.
  Бяша сидела возле окна, кутаясь в старую материну шаль - ту самую, в которую кутала её Варвара, взяв из небесной люльки... или, как называла её теперь сама Бяшка, спасательной капсулы. Сидела и смотрела в окно, неотрывно и пристально, будто силилась увидеть нечто незримое сквозь белую пелену.
  - Ничего? - тихо спросила Варвара Кузьминишна. Девушка отрицательно мотнула головой.
  - А если... если они услышат... как ты узнаешь о том?
  Пауза.
  - Не знаю... Никак. Узнаю только, если придёт корабль.
  Вопрос "а если не придёт?" Варвара задавила в себе немедленно и торопливо, но на то и богиня Огды, чтобы нельзя было от неё утаить даже невысказанные мысли.
  - А если не придёт... об этом варианте мы уже говорили.
  Пауза.
  - Я ведь слышу все ваши мысли, мама. И твои, и папины, и Охчена с Аськой. Вон Ванятка Охченыч втайне надеется, что меня не заберут... злится на себя за это, а всё равно мечтает. Терять того, кого любишь, очень трудно.
  Пауза.
  - Ма, помнишь ту книжку, что я читала ещё маленькой? "Тарзан" называется. Ну, это где человеческий детёныш оказался у обезьян...
  - Помню, - Варвара кивнула.
  Пауза.
  - Я тогда ещё сказала, что эта книжка про меня.
  Пауза.
  - Он вернулся к своим, и даже стал популярен. Ещё бы, такая экзотика! У него появились деньги, много денег и красивых вещей... дорогих вещей. Вот только любви у него больше не было. Его любили обезьяны из его стаи. А люди... люди забавлялись как редкой игрушкой.
  Взгляд нечеловеческих глаз в упор.
  - Что, если это и моя судьба, мама?
  ...
  
  -Н-но! Трогай!
  Мохнатая якутская лошадёнка, колыхая раскормленным пузом, нехотя тронулась с места, увлекая за собой санки-розвальни, по среднерусским меркам довольно хлипкие - не розвальни, прямо нарты какие-то. Возница, мужик неопределённого возраста, заросший бородищей до глаз и облачённый в необъятную медвежью доху, неторопливо понукал конягу - не для скорости, разумеется, так, для порядку.
  - Н-нооо! Шибчей, родимая!
  Леонид Алексеевич, засунутый в меховую полость, как кукла в мешок, сидел позади возчика, опираясь спиной на неудобную доску, ногами же на собственный ящик с научным инструментарием. За головными санками следовали примерно такие же, в коих поверх мешка с сахаром и чаем был загружен помощник начальника экспедиции, бережно придерживая стратегическую канистру со спиртом. Третий экипаж вёз муку и шанцевый инструмент, таки добытый при помощи Тайшетского парткома. Не то чтобы товарищ проникся исключительной важностью государственного дела, но в самом деле - сколько тут ещё будут болтаться два столичных учёных чудика, подобно дерьму в проруби?
  - Н-нооо! Шибчей давай! - для острастки возница даже дважды дёрнул вожжи. Лошадка сделала вид, что ускоряет ход. Нет, против самого факта движения она в принципе не возражала, раз уж поехали, так поехали, куда деваться... Но зачем же, я жутко извиняюсь, "шибчей"? Дорога впереди неблизкая, шибкости-то на всех учёных гостей не хватит... Все кругом взрослые, все всё понимают - вы делаете вид, что кормите, я делаю вид, что везу...
  - Сколько дней нам до Кежмы добираться? - спросил Кулик первое, что подвернулось на язык.
  - До Кежмы-то? Ну, почитай, до Дворец-села по тракту, это быстро. От Дворца до Кежмы дорога похуже, само собой... В общем, двадцатого точно тама будем. Неделя, короче если.
  - И всю дорогу в снегах ночевать?
  - Ну отчего беспременно в снегах? Покель по тракту едем, почитай, в кажном селе ночлег сыщется. От Дворца до Кежмы только трудновато с этим. Дикие места совсем.
  - А до Ванавары?
  Возница оглянулся, ухмыляясь во всю бороду.
  - Да не про то сейчас спрашиваешь, вашбродь товарищ дорогой. До Ванавары-то тропа всё ж имеется, пусть не санями, так верхом добраться можно... Вот от Ванавары на север ежели - вот там точно каюк. И стол и дом в берлоге кажной!
  ...
  
  "Сто двадцать пять... сто двадцать шесть... сто двадцать семь..."
  Бяшка приседала, как заведённая, отсчитывая про себя. Вообще-то она раньше не заморачивалась вопросом, сколько раз присядет, счета не вела. Но если считать в уме, счёт перебивает все прочие мысли. И это очень хорошо, это как раз и нужно сейчас...
  Как долго летит сигнал, посланный маячком спасательной капсулы? И как далеко? Ничего этого Бяшка не знала. Неживой мозг артефакта не был предназначен для просвещения девочки-найдёныша, угодившей в объятия диких аборигенов. Его задача была проста и ограничена - спасти того, кто находится в капсуле. То, что всё-таки удалось прояснить насчёт гипер-маячка, уже большая удача. То, что маячок удалось активировать, удача очень большая. А уж то, что капсула оказалась рассчитанной на функционирование в течении столь длительного времени - удача просто огромная...
  Но всё это не имеет никакого значения, если не будет главной удачи. Если сигнал не услышат. Если её не найдут.
  И уж крайнюю, самую распоследнюю мысль, насчёт судьбы Тарзана, она гнала от себя поганой метлой. Маме высказалась... маме можно. И хватит. Так можно раскиснуть, лечь пластом и тихо помереть. Нельзя терять надежду.
  В дверь негромко, робко постучали.
  - Чего тебе, Ивашка? - как обычно, богине Огды не составило труда определить, кто там скребётся за дверью.
  - Бяша... можно войти?
  - Ну входи, коли невтерпёж, - разрешила Бяшка, заканчивая упражнения. Вообще-то, если верить маме, нехорошо, когда уже большой мальчик видит девушку голой, но почему именно это нехорошо, Бяшка так и не прояснила. В самом деле, странно - в бане можно видеть, а вне бани нельзя?
  Иван Охченыч был непривычно тих и задумчив. Мысли его тоже были как на ладони, однако Бяшка ждала, когда малый изложит их вслух.
  - Бяша-Огды... я хочу повиниться перед тобой, - собрался с духом тунгусёнок. - Я не хочу, чтобы за тобой прилетели. Я не хочу, чтобы ты улетала. Я знаю, это неправильно. Тебе надо жить со своим народом. Тебе там будет лучше... И всё равно не хочу.
  Бяшка, уже обмываясь тёплой водой, улыбнулась, светло и ласково.
  - Ты ни в чём не виноват, Ивашка. Ты просто не хочешь, чтобы я исчезла из твоей жизни.
  - Да... Я люблю тебя, Бяша-Огды!
  Бяшка, натягивая через голову сарафан, сдержала совсем неуместный сейчас смешок.
  - Уж не хочешь ли ты на мне жениться?
  Мальчик вскинул глаза.
  - Я глупый, Бяша-Огды. И потому спрошу глупо. Скажи... а твои родичи не могут... ну... забрать нас всех? Всех-всех - и Вана Ваныча, и тёту Вару...
  Улыбка сползла с лица богини Огды. Она медленно присела, взяла лицо юного тунгуса в ладони.
  - Скажи, Ивашка... ты согласился бы жить как Рысик? Ведь там, откуда я родом, иначе никто из людей жить вряд ли сможет. Мы просто поменяемся местами. Тут я чужая, там - будете вы.
  Тунгусёнок заморгал.
  - Нас посадят в клетку?
  - Разве я посадила Рысика в клетку? И всё равно он уже не вольный зверь. Домашний кот, судьбу которого решает хозяйка.
  Глаза мальчика сверкнули.
  - Ну и пусть! Пусть как Рысик! И даже в клетке! Только рядом с тобой!
  Бяшка привлекла голову мальчишки к своей груди.
  - Ох, Ивашка, Ивашка... Не рви ты мне сердце.
  Она чуть улыбнулась.
  - Хорошо. Будет время, я подумаю над твоим предложением.
  ...
  
  - Только на снегуууу... только на снегууу... чёрные подкооовыыы!
  Пьяные возчики тянули душещипательный романс кто в лес, кто по дрова, однако уклониться от прослушивания бесплатного концерта возможности не было никакой - бывший постоялый двор, он же трактир и он же кабак, а по-советски "чайная" не был оборудован отдельными номерами с хорошей звукоизоляцией. Хорошо ещё, нашлись отдельные лавки, достаточно широкие, чтобы не враз свалиться во сне.
  - Как полагаете, Леонид Алексеевич, в местном "савое" водятся клопы? - барон фон Гюлих всё никак не мог устроиться, ёрзал на деревенском ложе.
  - А чёрт его знает, - честно признался Кулик. - Вполне возможно.
  Село Дворец, вероятно, было так названо в насмешку, какими-нибудь проезжавшими в ссылку декабристами. А может, здешние строения и впрямь смотрелись настоящими хоромами по сравнению с закопчёнными тунгусскими чумами. В любом случае, если полустанок Тайшет можно было смело назвать местом, забытым Богом, то о существовании селенья Дворец всевышний, скорее всего, даже не подозревал.
  - Если верить нашим Харонам, - барон наконец-то устроился на лавке в более-менее сносной позе, - дальше до Кежмы дорога пойдёт хуже. И даже подобные отели станут мечтой. Шалаш из лапника, зимой, это так романтично...
  - Это Сибирь, а не Лазурный берег. Вы знали, на что подписывались, Александр Эмильевич.
  - Да это я так, лишнюю желчь изгоняю... Однако, Леонид Алексеевич, должен вам честно признаться, мрачные сомнения насчёт успеха нашей экспедиции начинают помалу закрадываться в мою душу.
  - Да спите вы уже наконец! - разозлился Кулик, укрываясь с головой собственной дохою.
  ...
  
  - Ого! Вот это добыча!
  Иван Ивааныч в изумлении наблюдал, как Охчен извлекает из мешка собольи шкурки, одну за другой. Нет... что-то тут не то...
  - Откуда столько?! Постой... а винтовка твоя где?
  Тунгус, довольно щурясь, встряхнул шкуру лисы-чернобурки.
  - Вот винтовка, Вана Ваныч.
  - Не понял... Объясни толком!
  - Сё просто, Вана Ваныч. На Чушмо живи Онкоуль, добрый был бы охотник, коли не водка. Винтовку надо ему, шкурки копил всю зиму. Нынче на фактория собирался. Тут я подоспел, мимо его избы ехал. Говорю, пусти погреться. Ну, пустил, человек однако. Поговорили, то-сё... Я фляжку достал. Выпили, то-сё - я чуть, он с женой остатнее.
  Полежаев хмыкнул. Действительно, в дорогу с собой Охчен всегда брал пару солдатских фляжек спирта. Так, на всякий случай. Фляжки те почти всегда возвращались домой нетронутыми, поскольку в одиночку Охчен вообще не пил, обморожения же и провалы в полынью, требующие употребления спирта, ввиду осторожности тунгуса практически не случались. И вот, сгодился спирт...
  -... Я ему говорю - зачем фактория, вот купи у меня винтовку. Он говорит - а ты как же? А я ему - а у меня ещё есть! Ну, ещё маленько выпили и договорились.
  Охчен довольно разглядывал разложенные на столе шкурки.
  - Как вода спадёт, на Стрелку сходим, Вана Ваныч. Соли купим, сахару купим, порох-дробь... Ну, патроны к винтовкам есть у нас. Надолго. А на тот год ещё лишнюю винтовку обменяю, гляди-ка. По тайге лазить не надо, соболь искать не надо, лиса опять же...
  - Ну ты прямо купец, Охчен, - засмеялся Иван Иваныч. - Может, свою факторию откроешь?
  - Зачем смеяться, Вана Ваныч, я дело говорю. Винтовка лишний от душегубов у нас много осталось, куда столько? Червонес нынче не принимают, хуже того - руки скрутят. Только шкурками на фактории берут. А где у нас? Столь соболя взять, надо с осени по тайге лазать... вдвоём нам с тобой, и то не добыть.
  Охчен хитро блестел глазами.
  - А скажи, Вана Ваныч, много ишо спирту у нас осталось? А то без спирту винтовки не разойдутся.
  - Ну, ежели под каждую по паре фляжек, то на все хватит, - засмеялся Полежаев. - Значит, налаживаешь помалу контакты с обществом... Но как? Ваш брат тунгус враз в гости напросится, а то я не знаю. А сюда нельзя. Отказывать станешь - обида, знаться перестанут.
  - Я уж подумал, Вана Ваныч, - раскосые глаза заблестели ещё хитрее, - У нас имеется изба на зимовье, хорошую избу в своё время срубили...
  - Чего ж там хорошего? - хмыкнул Иван Иваныч. - Пять на пять аршин, печка, стол да три лавки. Ни пристроев, ни сеней даже - дверь на улицу...
  - Так ведь я-то тунгус, Вана Ваныч, - Охчен жмурился. - Дикий человек. Где водка пить есть, чего ещё надо?
  Собеседники разом рассмеялись.
  - Асикай скажу, пусть тама приберётся, посуду кой-какую с заимки принесёт, чего не жалко. Вроде как живём мы с ней тама.
  Охчен вдруг перестал смеяться.
  - Ничего? - кивок в сторону Бяшкиных покоев.
  Полежаев отрицательно покачал головой.
  - Пока ничего.
  ...
  
  
  - ...Ишь, как воют... Жрать нечего о сю пору в тайге-то, вконец страх потеряли волки...
  Языки пламени лихорадочно метались во все стороны, прибиваемые к земле ветром. Мерцающий неверный свет озарял круг радиусом метров десять, не больше, за пределами же освещённого пятачка тьма, казалось, ещё более сгущалась, становясь осязаемо плотной.
  - Кондрат, тебе первому сторожить, - окликнул старший из возчиков коллегу.
  - Да ладно, ладно...
  Лошади то и дело всхрапывали, косясь во тьму испуганным глазом - волчий вой раздавался совсем близко. Сегодня возчики были трезвы как стекло и оттого угрюмы донельзя. Собственно, мало кого может привести в благодушное настроение ночёвка в глухой тайге у костра, под аккомпанемент волчьего воя. Наспех сваренные мороженые пельмени и даже крепкий чай не смогли разогнать гнетущего ощущения.
  - А в Ялте, сейчас, должно быть, уже вот-вот расцветут тюльпаны... - Гюлих отхлебнул чай из кружки, плотно обхватив её ладонями.
  - Ох, Александр Эмильевич, ну что за манера у вас, душу травить, - вздохнул Кулик. - Давайте спать. Ваша очередь дежурить четвёртым, я последним. Как говорят на флоте, "собачья вахта"
  ...
  
  Огненные огоньки перемигивались, как всегда при приближении живого существа. Один огонёк переливался-мерцал непрерывно, что означало - работает поисковый маяк. Работает непрерывно, днём и ночью.
  Бяшка сидела на крепко сколоченном табурете, обхватив поднятые к груди колени, куталась в тёплую мамину шаль. Печурка разливала по тесной комнатке тепло, однако внутренний озноб пробирал насквозь.
  Осторожный стук в дверь.
  - Да, папа. Входи, не мнись у порога.
  Иван Иваныч плотно притворил за собой дверь, чтобы не выпускать наружу тепло - начало марта выдалось нынче на редкость морозным, словно зима в последней лютости своей старалась наверстать упущенное.
  - Ничего?
  - Не знаю, папа, - Бяшка поплотнее закуталась в шаль. - Как это, оказывается, мучительно, сидеть и ждать...
  - Морозит тебя? - Полежаев кивнул на шаль. - Ты уж не заболела ли, Бяша?
  Девушка чуть улыбнулась.
  - Пора уже оставить все эти глупые страхи, папа. Не могу я здесь заболеть.
  Пауза.
  - Это всё тот романист выдумал, английский писатель. Как злобных захватчиков-марсиан здешние микробы заживо сожрали. Будь так, я бы в первые же дни, как вынули меня из спасательной капсулы, померла... у мамы на руках.
  Пауза.
  - На самом-то деле всё с точностью до наоборот, папа. Нет на Земле ни одного микроба, который мог бы причинить мне вред. Откуда? Здесь доселе таких зверей и не было сроду...
  - Как гнус оборзевший, стало быть, дохнут, - Иван Иваныч был рад поддержать тему. Какую угодно, лишь бы не сидела Бяша вот так, вперив в капсулу эту неподвижный взор.
  - В точности так, папа, - вновь улыбнулась девушка. - Попал в мой организм и сдох. Это у вас, у людей, всякие болезнетворные микробы за тыщи поколений успели приспособиться, как половчей вас есть изнутри.
  - Хочешь совет? - спросил Полежаев.
  - Давай, па.
  - Брось ты тут сидеть. Ты своё дело сделала. Когда услышат, тогда и услышат. Когда пришлют за тобой, тогда и пришлют. А так-то всё сердце себе изорвёшь.
  - А ведь ты прав, папа, - Бяшка улыбнулась отчётливей. - Полностью прав, абсолютно. Дел что ли в хозяйстве мало? У меня вон новый свитер тебе недовязаннный лежит, и штанишки на лето себе связать надо! Улетать собрался, а ячмень сей - верно?
  - То есть абсолютно, - нарочно употребил книжное слово Полежаев. - Мы тут с Охченом ещё по паре сапожек тебе изладили.
  - Ого! Спасибо! Это сколько же у меня теперь сапог? - Бяшка принялась загибать пальцы. - Двенадцать пар!
  - И все со свежими подмётками, - засмеялся Полежаев. - Бегай весь апрель до полного нехочу!
  - Вау!
  ...
  
  -...Не белы то снеги
   Во чистом поле,
  Снеги забелелись, забелелися!...
  
  Возчики, как водится, уже крепко поддатые, старательно ревели старинную народную песню. Ладно хоть не "Чёрные подковы", подумал Кулик, достали уже до печёнок своими подковами...
  - Так, стало быть, не на Ванавару даже, а на сотню вёрст подале? - кабатчик, в котором следы пролетарского происхождения уже изрядно заплыли жирком благополучия, старательно протирал гранёные стаканы, точно это было богемское стекло.
  - Так оно, - подтвердил Леонид Алексеевич, оглядывая прокуренное заведение, не слишком-то многолюдное.
  - Так нет же коней, - смотритель заведения, конфискованного Советской властью у прежнего контрреволюционного владельца и теперь исправно работающего на государственную казну, аккуратно расставил помытые стаканы на полочку и залюбовался.
  - Совсем? - Кулик добавил пару купюр к уже значительной помятой пачке.
  - Совсем, - кабатчик с иронией смотрел на очкастого чудика. Учёный человек, чего взять...
  Вздохнув, Кулик извлёк из внутреннего кармана серебряные часы. Часы были его собственные, однако выхода, похоже, не было. И так уже смета трещала по швам.
  - А если так?
  Смотритель заведения поднёс часы к уху.
  - С музыкой?
  - Без.
  Повертев вещицу, кабатчик положил её поверх купюр.
  - Всё равно нет коней, дорогой товарищ.
  Он чуть наклонился к собеседнику.
  - Вот наган у вас того... отличный наган...
  Кулик усмехнулся.
  - Это не "наган", а "маузер". Действительно отличная вещь. Вот, глядите, товарищ!
  Достав пистолет, Кулик взвёл курок, примерился и нажал на спуск. Трёхлитровая бутыль с разведённым спиртом на полке разлетелась вдребезги.
  - Чего творишь, товарищ! - взвизгнул кабатчик.
  Широко улыбаясь, начальник экспедиции кивнул на занавеску.
  - Вон там, как я понимаю, стоят четыре двухведёрные бутыли. С неразведённым спиртом, ага. Спорим, наугад все четыре кокну? Прямо через занавеску. И акт тут подписывать некому.
  - Да найду, найду я вам этих клятых лошадей! Не дурите, товарищ, Богом прошу!
  ...
  
  Зима, лютовавшая все последние дни, наконец-то выдохлась. И хотя ночью мороз ещё пытался продемонстрировать былую мощь, днём ликующее солнце загоняло его под коряги и вывортни, грозя в самое ближайшее время изничтожить совсем. Снег под солнечными лучами сверкал нестерпимо, споря с самим светилом.
  На Тунгуске начиналась знаменитая сибирская "весна света".
  Бяшка отломила сосульку, свисавшую с края крыши, осторожно лизнула её.
  - Простынешь, - машинально обеспокоилась Варвара.
  - Ну раз до сих пор не простыла ни разу, так, верно, и не простыну, - засмеялась девушка. - Я вот думаю... может, там мне и не придётся полизать сосулек.
  Пауза.
  - Может, там и снега-то никогда не бывает.
  - Бяша, а ты сегодня бегать не будешь? - встряла Дарёнка, ошивавшаяся возле сводной сестрёнки.
  - Сегодня ещё холодновато, пожалуй, - Бяшка подхватила сестричку на руки. - Но теперь уже скоро. Совсем скоро!
  ...
  
  - Вы отчаянно смелый товарищ!
  - Но тунгусы-охотники же там ходят?
  - Да им-то что... Пробежался по тропам, собака соболя или лису там учуяла - бах! - и все дела, шкурку в мешок и айда домой, к тёплой печке. Вы же, как можно понять, в тех болотах рыть намерены? Вот я и говорю!
  Заведующий госзаготпунктом фактории Ванавара долил гостю чаю, крепкого, как дёготь. Жена завзаготпунктом подложила на тарелку столичному профессору пельменей, здоровенных, как лапти.
  - Спасибо, спасибо, хозяюшка... - вежливо поблагодарил Кулик. - Ну а как иначе? Метеорит тяжёлый, за столько-то лет наверняка в грунт ушёл глубоко. Вы мне вот что скажите - можно тут рабочих нанять?
  Завзаготпунктом хмыкнул.
  - Смотря каких и смотря для чего. Плотников, положим, найти ещё можно, для переноски тяжестей грузчиков... Но чтобы в ледяной жиже копать - это нет. Никакой тунгус на такое дело не подпишется.
  - А если из русских?
  Хозяин подумал.
  - Из чалдонов тоже сильно вряд ли. Чалдоны в основном мужики самостоятельные. Из пришлых, может... да откуда они тут, на Тунгуске, пришлые-то? Они всё больше вдоль железной дороги обретаются. Их даже в Кежме раз и обчёлся, и те при должностях... Так что, дорогой Леонид Алексеевич, чем в Тайшете по людям бегать, клянчить, проще вам своих рабочих прямо из России привезти. Ей-ей, проще!
  - Мда... - Кулик мотнул головой. - Ладно, будем иметь в виду. Но пока что нам достаточно проводника, для предварительной рекогносцировки.
  - Ну, проводник, это легче, - завзаготпунктом с хрупаньем разгрыз кусочек рафинада. - Тут у нас на фактории как раз один тунгус живёт, Лючеткан. Раньше охотником справным был, тайгу знает. Ещё помощника своего могу отрядить, если договоритесь. Охрим хоть и не шибкий таёжник, но как возчик вполне.
  - Вот спасибо, Александр Ермилыч! - Леонид Алексеевич помотал головой. - Засыпаю на ходу, прошу прощения... Если вы с хозяюшкой не против...
  - Да идите, идите, отдыхайте! - замахал руками завпунктом. - Когда намерены выступать-то?
  - Да вот завтра и выйдем.
  - Как, так сразу?
  - Да ведь времени нет отдыхать-отлёживаться, дорогой Александр Ермилыч. Снега вот-вот развезёт!
  ...
  
  - Папа, а ну-ка примерь!
  Бяшка держала в руках готовый свитер, собственноручной вязки. Изделие, сработанное по рекомендациям ещё дореволюционного пособия домохозяйкам-мастерицам, имело высокий воротник и даже рукава-"резинки". Что касается скромного серо-бурого цвета - ну так чего ещё ждать от некрашеного лошажьего подшерстка?
  - Ох ты! - восхитился Иван Иваныч, рассматривая подарок. - А тёплый-то какой! И шею закрывает... Ну, спасибо, Бяшенька!
  - Вот сюда можно, - разрешила дочура, наклоняясь и подставляя щеку для поцелуя. - Ой! Ты чего, опять усы подстриг? Колются!
  - Да не колются, а щекочут!
  И они разом рассмеялись.
  В последнее время Бяшка превратилась буквально в вулкан энергии. Варвара Кузьминишна была решительно отстранена от стирки, и девушка энергично орудовала в бадье с кипятком собственным стиральным изобретением - рыбачьим садком, прилаженным к палке, дабы не варить в горячей воде руки. Сбивание масла из сливок также целиком перешло в ведение грозной богини, более того - она охотно крутила жерновки ручной мельницы, чем прежде обычно манкировала. А вчера Бяшка даже походя переколола привезённые мужчинами из лесу напиленные дрова, и малышня восторженно глазела, как грозная богиня играючи, одной рукой управляется с массивным топором-колуном, разнося в щепу толстые чурбаки. Наша Бяша самая-самая, да!
  И пусть, и правильно. Клин клином вышибают. Физическая усталость - лучшее средство от нервного напряжения. А уж вязание успокаивает не хуже валерьяновых капель.
  - Бяша, а ты штанишки себе грозилась связать... - встряла Варвара, с улыбкой наблюдая за семейной сценкой.
  - М? А! Так готовы уже.
  - А покажи!
  - А покажу! - девушка в три шага покинула горницу и через минуту вернулась, облачённая в обновку, связанную из чистейшего пуха.
  - Ну как, ма?
  - Бяшка! - Варвара всплеснула руками, и Иван Иваныч крякнул. - Попа-то голая вся!
  - Где же вся? - не согласилась девушка, поворачиваясь задом к зеркалу и оглядываясь через плечо. - И вовсе даже не вся... ну да, в основном, конечно... Впрочем, папа мне давно уже обещал кожаные штанишки. Где, м-м?
  - Вот такого примерно фасона? - в глазах Полежаева зажглись насмешливые огоньки.
  - А чем плох этот фасон?
  Вздохнув, Иван Иваныч поднялся, снял висевший на гвоздике ремень.
  - Отец, ты чего это?! - всполошилась Варвара Кузьминишна.
  - Да нет, ничего, - Полежаев с самым серьёзным видом прикидывал длину ремешка. - Длина с запасом, стан у Бяшеньки тонок... Вот досюда отрежу, тут пришью и меж ног пропущу... Аккурат похожие штанишки выйдут, по фасону!
  Он внезапно опустил ремень.
  - А ты чего подумала, мать? М-м?
  Первой засмеялась Бяшка. Ещё секунда, и хохотали все.
  ...
  
  - Никак низя, твоя-моя! Снег в тайга нынче - во! Само худой время, однако!
  Лючеткан, бывший добрый охотник, а ныне подай-принеси на фактории Ванавара, всем своим видом демонстрировал неготовность совершить самоубийство, каковым, безусловно, является задуманная экспедиция.
  - Так после-то снег таять начнёт, и вовсе никуда не пройти!
  - Ууу, вовсе не пройти, однако! Дале вовсе худой время, эйе!
  Тунгус затянулся трубкой, испуская едкие клубы махорочного дыма.
  - Надо тепло ждать, однако. Снег таяй, вода уходи, болото просыхай...
  Кулик посмотрел на Гюлиха, и барон понятливо долил в кружки. Себе и начальнику по чуть, чисто символически, тунгусу же полной мерой.
  - Нет, мы столько ждать не можем. Давай-ка выпьем, уважаемый!
  - Ух... - осушив посудину, Лючеткан отдышался. - Хороши водка! Крепкий! Однако сичас тайга ходи сё равно низя. Дичь нету, кушать нету, водка нету, пропади совсем...
  - То есть как это нету? - возмутился начальник экспедиции, выдвигая ногой из-под стола канистру. - А это видал? Тут, брат, сотня бутылок, если водой развести!
  - Ва! - восхитился тунгус. - Чего сразу не казал? Кода идти надо?
  - Сегодня.
  - Эйе! Сичас пойдём, однако! Чего, моя разе тайга весна не ходил? Два раза тьфу!
  ...
  
  -... Я уж и так боюсь, что когда-то насос этот немецкий сломается. Вечного ж ничего не бывает. Как тогда огород поливать?
  Подставив ведро, Варвара левой рукой тянула за шнур, снабжённый деревянной бульбочкой-рукояткой и пропущенный на чердак сквозь отверстие в потолке. Там, под самым коньком, находилась муфта сцепления ветряка, неутомимо крутящегося день-деньской. Всё гениальное просто. Потянул за шнур - бронзовый вал-трубка, упрятанный за шкафом с посудой вращается, насос в колодце под полом качает, вода из шланга льётся. Сейчас, правда, шланг торчал короткий, без надставок - как раз в кухню воду доставлять.
  - Да, к хорошему привыкаешь быстро, - Бяшка споро и умело чистила картофель. - Ма, а я же помню, как ты ругалась на разор, когда папа этот насос ставил.
  - Молодая была, глупая! - отбила выпад Варвара, и обе засмеялись.
  Бяшка внезапно задумалась.
  - Вот бы ещё жерновки к этому ветряку приспособить...
  - С ума сошла! - возмутилась Варвара. - Такой ценный механизм! Нет уж, лучше мы муку вручную жерновками молоть будем, чем воду по полста вёдер на огород каждый день таскать!
  - Да ладно, ладно! - вновь засмеялась Бяшка, хрустя между делом сырой картофелиной. - Крутите себе с Аской ваши жерновки, плечи мощнее станут!
  Закончив с картошкой, Бяшка скинула кожуру в помойное ведро - коровам как раз пойдут очистки - вытянув шею, поглядела в окно.
  - Тринадцатое марта [на заимке счёт по-прежнему ведут по старому стилю. Прим. авт.], а снег и во дворе не стаял ещё. А в тайге лежит нерушимо, ничуть не осел даже... По всему видать, весна будет бурной. Так что не сносить мне нынче заготовленных чёртовых сапожек...
  Пауза.
  - А может, и вовсе нетронуты окажутся...
  Бяшка взглянула на мать во все глаза.
  - Ма... а вдруг они сейчас прилетят? Вот прямо сегодня?
  - Ох, Бяша... - женщина покачала головой. - Так ведь и с ума спрыгнуть недолго. Не думай об этом!
  - Хорошо, ма, - покладисто согласилась Бяшка. - Как там было-то, в книге... А, вот! "Я ни за что не буду думать об обезьяне с красным задом!"
  ...
  
  - А, чёрт!
  Что значит потомственный дворянин, пронеслась в голове у Кулика посторонняя мысль... товарищ пролетарского происхождения непременно выразился бы по матушке...
  - Леонид Алексеевич, ладно, мои и ваши ноги ничего не стоят, - барон фон Гюлих в очередной раз выбрался из очередной ямы, скрытой под снегом, - ну так хоть лошадей пожалели бы! Деньги казённые плачены как-никак...
  Действительно, продвижение экспедиции, вышедшей задолго до обеда, никак нельзя было назвать не только удовлетворительным, но даже и очень плохим. За четыре часа путешественники продвинулись на четыре версты, не больше. Люди и лошади совершенно выбились из сил, и было очевидно, что первоначальный план - к вечеру дойти до подножия ближайшего горного хребта, и завтра взойти на него - выполним примерно в той же мере, как и полёт на Луну.
  - Нет, как ты хошь, начальник... - Охрим, отряженный на подмогу коренастый мужик с чёрной как смоль бородой сплюнул густую слюну. - Вертаться взад надо. И то ежели к вечеру сумеем.
  - Моя-твоя казал, низя тайга такой время ходи! - подал голос Лючеткан. - Никак низя!
  - Ты ж утром говорил, два раза тьфу!
  - Э! Твоя-моя водка шибко наливай, чего хороши человек не кажи, чего его слыши хоти? Твоя моя слуши, кода моя водка нету! Тода моя шибко умный, да! Кода водка много, моя чего хошь кажи!
  - Устами протрезвевших аборигенов глаголит истина, - вконец умученный Гюлих придерживал вконец умученную коняку под уздцы. - Не упорствуйте, Леонид Алексеевич.
  Кулик протёр очки рукавицей.
  - Ладно... Поворачиваем!
  ...
  
  -... И на той планете совсем нет деревьев, а только травы. Большие-пребольшие, гораздо выше меня. И цветут во-от такие цветы! И потом вызревают во-от такие ягоды! Сладкие и вкусные, никакого сахару не надо...
  Ребятишки сгрудились вокруг богини Огды, как котята вокруг кошки, затаив дыхание. За окном бушевала метель, так, что дребезжали стёкла - зима, днём уже не рисковавшая высовываться из укрытия, ночью решилась-таки пошалить напоследок. И как это часто бывало в последние зимы, Бяша-Огды рассказывала им на ночь самодельную сказку, поскольку все книжные уже закончились. Только сказки эти были не о царевичах-королевичах, коньках-горбунках и серых волках, а об иных мирах, затерянных в бескрайнем звёздном небе. Мирах, куда можно добраться только на волшебном небесном корабле, свободно летающем там, где любая птица умрёт в одно мгновение. Художественный уровень бяшкиных сказок в последнее время вырос настолько, что никакие жюль-верны и уэллсы и близко не стояли - во всяком случае, по мнению местной аудитории.
  - А зима там холодная? - не утерпела, вылезла с вопросом Дарёнка.
  - Ну что ты, какая зима... Там и слова такого не слышали. Там всегда тепло, и цветы и ягоды одновременно. Одни только ещё цветут, а другие уж зреют, а третьи и вовсе спелые...
  Человеческие ребятишки слушали, затаив дыхание, нечеловеческую речь. Огня в бяшкиной спальне по обыкновению не зажигали, и таинственный сумрак доводил атмосферу сказки до сладкой, восторженной жути - только посмей закрыть глаза, и враз окажешься в том ином мире...
  Варвара сидела в соседней комнате, слушая сказку через незакрытую дверь, и сердце её сжималось. Бяша... Бяшенька... как жить без неё...
  ...
  
  - Однако, надо ехать, Вана Ваныч.
  Четыре лошади, из них две под вьючными сёдлами, стояли наготове. На одной были навьючены кожаные мешки с пушниной, столь удачно выменянной на трофейную винтовку. Снежный покров, слегка подновлённый было последним ночным бураном, осел под лучами солнышка и явно готовился вскоре потечь. Если не сейчас, то добраться до Ванавары можно будет уже только в июне.
  - Ну, с Богом! - Варвара широко перекрестила и мужа, и тунгуса.
  Решение отправить торговую экспедицию было принято на общем совете после мучительных и трудных раздумий. Варвара настаивала на отсрочке до июня, Иван Иваныч и Охчен резонно возражали - летом будет работы невпроворот. Но ещё более терзали сомнения насчёт злопамятности советской власти.
  Решение, как всегда неожиданное, предложила Бяшка. Караванщикам ведь не обязательно ночевать на той фактории - так? А раз так, то папе ничего не стоит подождать поблизости в кустах, покуда Охчен сдаст пушнину и загрузит соль-порох. С дикого тунгуса какой спрос? Для окончательной же и полной убедительности имеется легенда насчёт отдельного проживания в избушке-зимовье.
  Цепочка следов тянулась за уходящим караваном, и жители заимки смотрели вслед. Бяшка возвышалась средь прочих башней, одетая в меховые штаны (сшила-таки Асикай для богини!) и кацавейку поверх вязаного свитера.
  - Всё же надела, решилась, - Варвара тронула меховую штанину.
  - Я же бегать в них не собираюсь. Я вышла проводить.
  Пауза.
  - И вообще... что-то подсказывает мне, что с бегом нынче будет трудно.
  ...
  
  - Сколько мы ещё будем тут сидеть?!
  Леонид Алексеевич Кулик был зол донельзя. Шёл апрель [экспедиция РАН СССР, естественно, ведёт счёт уже по "новому стилю". Прим. авт.], а дело не двигалось ни на йоту. Бесцельное сидение на фактории тяготило даже больше, чем снежный поход. Уже давно были пересказаны все столичные байки и анекдоты, и даже шахматные партии исчерпали себя. Ещё раздражало то, что барона фон Гюлиха подобное сидение, по всему видать, вполне даже устраивало. Уже не раз Александр Эмильевич осторожно подводил начальника экспедиции к мысли, что поход ранее июня немыслим. Нет, человек он благородный, и удара в спину ожидать не следует, но вот отношение к делу, ради которого они здесь... как бы это помягче сказать... короче, становилось понятно, что Тунгусский метеорит сам по себе барона не интересует.
  На фактории тем временем становилось всё оживлённее - аборигены торопились обменять добытые зимою меха на водку до начала непролазной весенней распутицы. Вообще-то на Ванаваре действовали два торговых заведения, принадлежавшие Госторгу и акционерному обществу "Сырье". Однако это была лишь видимость честной конкуренции, поскольку меж заведениями имелся, как успел убедиться Кулик, наглый картельный сговор насчёт цен.
  В конторе Госторга было шумно, воняло застарелым потом, махоркой и плохо выделанными шкурами. Знакомец, дорогой Александр Ермилыч, не отрываясь от дела, приветственно кивнул, Кулик ответил тем же. Завзаготконторой отпускал клиентам порох в картонных круглых банках, рядом крутился "подай-принеси" Лючеткан, ввиду напряжённости трудового будня более-менее трезвый.
  - Ва! Лянид Сеич! А моя твоя хороши проводник нашёл, да! От, Охчен! Тайга знат хорошо - уууу!
  Немолодой уже тунгус аккуратно раскладывал меха на прилавке, в ожидании, когда приёмщик закончит с предыдущим клиентом.
  - Вы действительно хотите искать упавший с неба камень?
  - М? - Леонид Алексеевич удивился. Среди местных тунгусов мало кто говорит по-русски без запинки, да ещё и соблюдая падежи-склонения. - Да, действительно. Вы хотите помочь?
  - Что значит "хочу помочь"? - в свою очередь удивился абориген. - Я хочу заработать. Почему нет?
  Теперь начальник экспедиции смотрел на охотника с изрядным интересом. Вот как...
  - И какова же сумма?
  - Чего? - изумление тунгуса ещё возросло. - Ааа... понял. Денег не надо, нет. Восемь мешков муки, пшеничной. Два сахару. Ещё чай. И ситец.
  - Есть водка, - выложил козырного туза Кулик.
  - Водки не надо, табак тоже, - отрезал охотник. - Соль, порох я уже беру. Сейчас.
  Взаимное удивление нарастало как снежный ком.
  - Вы не употребляете водки? - и только тут Леонид Алексеевич заметил, что обращается к дикарю на "вы".
  Тунгус улыбнулся.
  - Отчего нет? Но редко.
  - Так-с, что тут у нас? - отпустив товар предыдущему клиенту, приёмщик обратил внимание на разложенные меха Охчена.
  - Всё тут у нас, - невозможно было понять, насмехается тунгус или говорит серьёзно. - Соболь, лиса, белка!
  - Простите великодушно... - не утерпел Кулик, которого разбирало любопытство. - Где вы научились так чисто говорить по-русски?
  Улыбка Охчена стала совсем светской.
  - У русских, вестимо.
  - Его много-много живи Чёртова заимка, - не утерпев, встрял Лючеткан, которого развозило на глазах (видать, уже втихую добавил, исхитрился как-то) - Тама на крыша чёртов знак вертися, такой - уууу!
  ...
  
  -... Нельзя такой случай упускать, Вана Ваныч!
  На расчищенном от снега пятачке жарко горел костёр, но ещё жарче горели глаза тунгуса. Иван Иваныч только головой крутил, поражаясь хитроумности соратника. А ещё говорят некоторые - тунгусы, мол, дети природы, наивный бесхитростный народец...
  Операция, провёрнутая Охченом, сделала бы честь любому матёрому сотруднику разведывательной службы. Оставив Полежаева ожидать в укромном месте, всего в паре вёрст от фактории, он с грузом направился на заготпункт. Обнаружив на фактории посторонних, очкастого "лючи" и его помощника, путём недолгой беседы с Лючетканом выяснил, с каковой целью сии посторонние в этих краях обретаются. Далее в ход пошла фляжка со спиртом, и вот уже готовы наилучшие рекомендации проводнику.
  -... В общем, Вана Ваныч, ты домой один иди. Я же товар, порох-соль свезу на зимовье. Вернусь и буду проводником у них, - Охчен жёстко ухмыльнулся. - А они у меня под приглядом. Да, ещё к тому муки-сахару заработаю!
  Возразить было нечего. Доставка груза на зимовье исключит всяческие сомнения насчёт обитаемости избушки, а заодно подтвердит легенду о том, что Охчен с супругой на Чёртовой заимке больше не живут.
  - И каким же путём ты их поведёшь?
  - Кружным, однако. Сперва на зимовье, на Чамбу, потом через Чургим и на самую плешь. Даже близко к заимке не подойдут.
  - Большой крюк. Пойдут ли?
  - Куда денутся? - тунгус вновь ухмыльнулся. - Проводник-то я!
  ...
  
  - Бедновато живёте, - Леонид Алексеевич озирался по сторонам. В самом деле, избушка-зимовье, предназначенная лишь для временного пребывания охотников, выглядела достаточно аскетично. Правда, Асикай, приехавшая сюда загодя, успела придать заброшенному логову относительно жилой вид, но всё равно... Пара чугунков на шестке печи, грубо сколоченная полка с разномастной посудой, годной разве что для беглых каторжников, ухват и метла в углу... Рядом с жилой избушкой имелся ещё лабаз для провизии - обычная для тайги "избушка на курьих ножках", высотой метра два, чтобы зверьё не добралось. Никелированный замок от лабаза, повешенный сейчас на железную ручку избушки с внутренней стороны двери, смотрелся в этом первобытном обиталище инородно и чуждо. Ещё имелся загон для лошадей-оленей, огороженный густо сколоченными длинными жердинами, позволяющими не слишком опасаться волков. Никаких иных хозпостроек не наблюдалось.
  Первоначальный план, то есть пройти от Ванавары до ближайшего горного хребта, громоздившегося на северо-западе, и оттуда обозреть весь район полетел ко всем чертям. Новый проводник обстоятельно растолковал, что сейчас туда пройти невозможно, лошади попросту переломают ноги. Взамен тунгусом был предложен иной маршрут - по замёрзшей Тунгуске до реки Чамбэ, или Чамбы, как её звали чалдоны, далее вверх по той Чамбе до жилища Охчена... ну а там уже и до поваленного леса рукой подать. План выглядел логичным и здравым, на ровном льду лошадям ничего не грозило, и хотя такой маршрут сулил изрядный крюк, Кулик счёл целесообразным его принять. Заодно мука и сахар, выделенные в качестве оплаты проводнику, доставлялись к избушке.
  В новый поход вышли втроём - Охчен, Гюлих и Кулик. Охрим, отряженный в прошлый раз на подмогу, при известии о новом походе немедленно слёг и уверял, что прострел в пояснице не даёт даже добраться в сортир. Что касается Лючеткана, то в день отправки экспедиции он попросту исчез. Пропал куда-то с самого раннего утра. Вероятно, тунгус опасался, что полоумный начальник посредством налитой до краёв кружки таки склонит его к новой попытке самоубийства. Нет уж! Охчен вон взялся, пусть и ведёт...
  - Чего сказали? - возившийся у печки хозяин убогой таёжной берлоги выставил на стол большой жестяной чайник.
  - Бедновато живёте, говорю!
  - Тунгусу богатеть никак невозможно, - на азиатском лице Охчена трудно было прочесть иронию. - Тунгус всё добытое обязан пропивать.
  - Но вот вы, по всему видно, человек непьющий, умный, - заговорил Гюлих, на которого убогость интерьера, похоже, действовала ещё более угнетающе, нежели на Кулика. - Отчего бы не повышать собственное... гм... благосостояние?
  Тунгус улыбнулся широко, весело, и, можно было поклясться, даже издевательски.
  - Давайте спать, однако.
  ...
  
  - Ну Охчен, ну голова! - Варвара Кузьминишна даже руками всплеснула. - Это он сейчас учёных столичных по Чамбе мытарит, значит?
  - Да, голова. И ты сильно недооцениваешь угрозу, мать. Они же сюда с оборудованьем прибыли, для промеров. Теодолит такая штуковина называется, вон Бяшка подтвердит - в энциклопедии есть... Ежели хорошая оптика у них, то достаточно на гору залезть, и вот он, весь край как на ладони. Вон мы с Бяшей как-то с чувала в трубу нашу подзорную смотрели. Лиц, правда, не разобрать, но какого цвета юбки да кофточки у вас с Аськой - запросто!
  - Ну это папа лиц не увидел, - подала голос Бяшка, - а я легко.
  Варвара почувствовала дрожь. Вот оно, шило из мешка...
  - Да не бойся так уж, мама, - девушка, как обычно, легко уловила невысказанные мысли. - Ну посижу я покуда дома безвылазно. Поприседаю, привычное дело... Так полагаю, к началу распутицы они восвояси уберутся. Так что пусть полазят на здоровье.
  Полежаев внимательно рассматривал Бяшкино лицо.
  - Не понимаешь ты, похоже... И даже ты не понимаешь. Они ведь никель искать прибыли. Тот, что с неба рухнул. Совсем как я когда-то... Верно, нынче они покрутятся и уберутся восвояси, потому как разведка. А на тот год заявятся с толпой землекопов, учёными разными. Всё тут кругом обшарят!
  Бяшка изумлённо хлопала длинными, жёсткими, чёрными как смоль ресницами.
  - Неужто ты полагаешь, па, что я тут и в том году буду?!
  ...
  
  - Воля ваша, Леонид Алексеевич, но у меня такое ощущение, что эта проклятая речонка течёт кругами!
  Барон фон Гюлих даже на беглый взгляд выглядел достаточно потрёпанно. Сошёл, ой, сошёл с господина барона столичный лоск, отрешённо подумал Кулик, ровно покачиваясь в седле. В коммунальной квартире, в соседстве с быдлом сохранился как-то, а тут враз... как позолота в царской водке...
  - Так не бывает, - откликнулся Охчен, невозмутимо едущий впереди на заросшей шерстью как стог якутской лошадёнке. - Река всегда сверху вниз течёт.
  - Ну это нормальная река сверху вниз, а эта определённо кругами!
  Кулик промолчал. Действительно, поход понемногу начинал смахивать на форменное издевательство. Вообще-то пойма Чушмо была достаточно просторна, но соль была в том, что под снегом на оголившихся в межень перекатах таились коварные валуны, грозящие переломать лошадкам ноги не хуже таёжного валежника. Поэтому приходилось двигаться строго по льду замёрзшей реки, а она петляла по пойме как сумасшедшая.
  - Охчен, а что это там за гора? - Леонид Алексеевич указал на сдвоенную вершину, совершенно лысую, без единого деревца.
  - А... Шакрама называется. По-русски если, "сахарная голова".
  Кулик подумал немного.
  - До переката, как я понимаю, сегодня мы точно не дойдём.
  - Не. Завтра.
  - Что ж... тогда сворачиваем к этой горе. Там у подножья и ночуем.
  - Зачем? - Охчен настороженно остановил лошадь.
  - Так надо!
  ...
  
  - Гляди, и эта тоже портится... - Асикай рассматривала морковку со всех сторон.
  - Отложи сюда, - Варвара кивнула на корзину.
  - Не успеет испортиться, - засмеялась Бяшка. - Сегодня же и съем!
  Всё свободное пространство просторной кухни было заставлено деревянными ящиками. Картошка лежала так просто, открыто, морковка и свекла были заботливо переложены мхом, дабы предохранить от скорого увядания. Отдельно на жердинах висели капустные кочаны, увязанные за кочерыжки попарно. Шла весенняя ревизия овощных запасов, хранившихся в подполье. Вообще-то подклеть на полежаевской заимке была срублена с умом, не давая морозу никаких шансов добраться до припасов. Только в самые-самые лютые морозы Варвара Кузьминишна открывала люки, ведущие в подпол, и ещё, бывало, жгли длинные лучины, обогревая упрятанный урожай. И настоящим шедевром русской народной смекалки был способ, каким урожай в подполье оборонялся от вездесущих грызунов. Деревянные столбики-чурбаки высотою в добрый аршин, поддерживающие полки-скамейки в отдалении от бревенчатых стен были густо обмазаны липким смоляным варом, делающим всякие попытки бурундуков и мышей подняться по столбу, цепляясь коготками, бессмысленными. Сверх того, и снизу и сверху на те чурки были надеты широкогорлые стеклянные банки. Правда, иногда наиболее смекалистые представители мышиного племени всё-таки непостижимым образом ухитрялись отведать заветной морковки, но, как говорил по этому поводу Иван Иваныч, "это уже не украл - это уже заработал".
  - А вот картоха плохая! - Дарёнка, принимающая вполне себе полноправное участие в ответственной работе, высоко подняла картофелину, испещрённую пятнышками начинающейся гнили.
  - Ну бросай вон в ведро, чего ты её в потолок-то тычешь, - Варвара привычно-споро перебирала картофелины.
  - Я не могу в потолок тыкать, я же не Бяша! - резонно возразила девочка.
  Женщины засмеялись.
  - А картоху порченую тоже Бяша съест?
  - Ещё чего! - Бяшка подмигнула сводной сестрице. - Картошку нынче вы всем гамузом лопать будете. И ты, и Варюха, и оба Ваньки!
  - Жареную с луком? - Иван Третий даже облизнулся.
  - А то! - заверила Варвара. - На масле!
  Отставив последний ящик, Варвара окликнула:
  - Отец! Оте-ец! Мужская сила нужна!
  - Чего, уже закончили? - возник в дверях Иван Иваныч. - Быстро вы!
  - Дык столько народу! - засмеялась Варвара.
  - Ну что, расстановка как обычно? - Бяшка встала в полный рост. - Полезайте в подпол, я после!
  Обычная расстановка при извлечении припасов из подклети, а равно их водворении обратно была такова - Асикай и Варвара, как менее рослые, трудились в подполье, хозяин заимки, как наиболее значимая на данный момент мужская сила, таскал ящики к раскрытому люку. Ключевым звеном в диспозиции была грозная богиня Огды, стоявшая как раз в самом люке, по грудь высовываясь из довольно-таки глубокого подпола, где мать и тунгуска передвигались не сгибаясь. Бяшка принимала у отца ящики с овощами, связки капустных кочанов и передавала тем, кто внизу. Оба Ванюшки тоже принимали участие в работе, таская ящики вдвоём - те, которые полегче. Что касается Дарёнки и Варюхи, они поддерживали трудящихся в основном морально, ну то есть болтовнёй и по возможности визгом.
  - Я всё удивляюсь, папа, как удачно выбрано место, - грозная богиня играючи принимала ящик за ящиком. - Холм-то ведь оплыл совсем...
  - Ну как же ему не оплыть, ежели под избой уж на дюжину саженей земля протаяла, коли не больше, - Иван Иваныч старательно скрывал одышку, дабы поддержать реноме могучего богатыря перед малышнёй.
  - А вода весной всё никак не заливает подклеть.
  - А с чего бы ей заливать-то, ежели дом на холме выстроен? - засмеялся Полежаев.
  ...
  
  - Значит, так... Ты, Охчен, остаёшься тут с лошадьми и ждёшь нашего возвращения. Мы с Александром Эмильевичем поднимемся на гору, осмотримся и вернёмся.
  Барон фон Гюлих уже стоял наготове с самым мрачным видом, навьюченный теодолитом и кой-какими прочими мелкими приборами, а также кавалерийским карабином, на случай рандеву с медведями, досрочно покинувшими берлоги. Кулик, в свою очередь, нёс в рюкзаке продовольственные припасы в виде сухарей, тушёнки и сыру, и ещё здоровенный термос с чаем - на случай, если какие-то форс-мажорные обстоятельства не позволят спуститься с вершины Шакрамы до заката.
  - Весь день уйдёт, однако, - лицо тунгуса выглядело совершенно бесстрастным. - Тогда на перекат попадём завтра только. К вечеру совсем.
  - Что делать... - улыбнулся Леонид Алексеевич. - Александр Эмильевич, не отставайте!
  - Скажи, Сандро Милич, - вполголоса спросил Охчен, так, чтобы Кулик не услышал, - он шибко головой ударен?
  Барон поправил лямки рюкзака.
  - Шибко.
  Начальник экспедиции и его помощник пробирались по заснеженному горному лесу, проваливаясь в сугробы где по колено, а где и по пояс. Первые полчаса, споткнувшись на очередной валежине, скрытой в снегу, фон Гюлих интеллигентно чертыхался, затем перешёл на сочный мат, по мере продвижения всё более многоэтажный. К исходу третьего часа мат превратился в нечленораздельное мычание и понемногу стих. К вершине Шакрамы барон подходил уже в зловещем молчании. Правда, ближе к вершине снежный покров истончился, однако это лишь сделало очередные падения более болезненными.
  Лес внезапно кончился, и отважные путешественники оказались на вершине, голой, как коленка.
  - Мой бог! - вырвалось из груди учёного. - Александр Эмильевич, вы только взгляните!
  Действительно, вид с вершины Шакрамы открывался впечатляющий. Повсюду, насколько хватало глаз, расстилалась девственная тайга, нетронутая цивилизацией. И только на севере виднелась колоссальная плешь, уходящая до самого горизонта.
  - Александр Эмильевич, доставайте теодолит!
  Фон Гюлих молча расчехлил инструмент, раздвинул треногу и принялся выставлять уровень. Кулик между тем старательно зарисовывал в записной книжке карандашом вид-перспективу и грубый примерный план.
  - Готово, - сообщил барон, мрачный, как лермонтовский Демон на утёсе.
  - Ага, спасибо... - Леонид Алексеевич припал к трубе. - Так... чудесно, чудесно... эпицентр вон там, похоже... А ведь непохоже это на полосовой вывал, Александр Эмильевич. Радиальный у нас тут вывал-то получается, похоже... - учёный вновь принялся черкать в записной книжке. - Что скажете, м-м?
  - Ничего.
  - То есть?
  - То есть совсем, - барон улыбнулся демонической улыбкой.
  - Прозаически мыслите, дорогой Александр Эмильевич, - Кулик счёл желательным разрядить обстановку. - И ведь ни одного дымка, как в доисторическую эпоху... оп... соврал, есть один... а вон там и чум открыто стоит, видно... а это ещё что такое? Ба! Да это никак легендарная Чёртова заимка, о которой толковал нам почтенный Лючеткан, будучи навеселе... Вы взгляните, взгляните, Александр Эмильевич!
  Фон Гюлих, помедлив, припал глазом к окуляру. В тридцатикратную оптику строение, которое невооружённый взгляд, пожалуй, и не вычленил бы в таёжном хаосе, виднелось как на ладони. Строение по местным меркам было весьма капитальным, под стать фактории, если не маленькому острогу. Но самое примечательное - на крыше Чёртовой заимки действительно вертелось нечто довольно крупное... ветряк?
  - Мельница, наверное... - пробормотал Гюлих, подкручивая резкость. - Крепкий хозяин, должно быть...
  - М-да... на тот год надо будет выбить настоящий горный теодолит, особой точности... Простите, Александр Эмильевич, вы, верно, проголодались, - Кулик уже достал из рюкзака сухпаёк. - Давайте-ка перекусим малость...
  По лицу барона пробежала сухая улыбка.
  - Тронут. Весьма... Леонид Алексеевич, давайте поскорее закончим пялиться на все эти чёртовы заимки и слезем уже с этой чёртовой горы!
  ...
  
  - Э-эх, наддай!
  Бяшка плясала русскую народную топотуху, так, что тёсаные из твёрдой лиственницы доски пятидюймовой толщины стонали и трещали, как парусник в бурю. Время от времени из-под неистово выплясывающих копыт летели мелкие щепки. Иван Иваныч нещадно терзал гармошку-двухрядку, извлекая из инструмента звуки не столь мелодические, сколь громкие.
   - А ну, кто смелый, выходи!
  - Я смелый, я! - Иван Охченыч бесстрашно принял вызов дамы и ринулся в пляс, приседая неумело, но старательно.
  - Ва! Молодец, Ивашка! А ну-ка пляшут все! Не стоять, не стоять, болото засосёт!
  Ободрённые примером Охченыча, ребятишки с хохотом принялись плясать кто как умеет, втянув в орбиту веселья и взрослых женщин.
  - А ну-ка, мама, вспомни, как была молодой!
  - А и вспомню!
  - А и вспомни!
  Варвара Кузьминишна двинулась по кругу против дочери, неожиданно чётко отбивая ритм каблуками домашних туфель.
  - Вау! Ма, молодец! А ну наддай!
  - А и наддам!
  Теперь все прочие участники веселья оказались отжаты в сторонку. Дочь и мать плясали неистово, ноги летали, едва успевай замечать. Странно, что от моих тапок не летят щепки, пронеслась у Варвары в голове мимолётная мысль.
  - Па, здорово! - Бяшка от бешеного танца ничуть не запыхалась, - Я теперь вместо приседаний по утрам плясать буду! Всё веселей! Ма? Мама, что с тобой?!
  Девушка всё-таки успела подхватить мать, не дав упасть. Иван Иваныч, бросив гармошку на пол, уже тащил ковшик с холодной водой.
  - Уф... - еле отдышалась Варвара. - В селезёнку вступило... Нет, Бяшенька, не та уж из меня плясунья...
  - Ох, ма... как ты меня напугала!
  Девушка оглянулась на притихшую ребятню.
  - Так... конец танцам. А ну-ка быстро спать! Ма, и ты иди отдохни...
  ...
  
  - Нет, начальник, так не пойдёт! Уговор как был - доставить до палого леса. Этот лес палый?
  Проводник был настроен решительно. В самом деле, снег уже наводопел и вот-вот на носу половодье, а этот полоумный начальник готов лезть в тайгу всё дальше и дальше. В самое непроходимое время в самые непроходимые места!
  -... Нет, не таков был уговор! Доставить до нужного места! Это же только край повала, а нам надо туда, где упал метеорит! В самую середину!
  Господи, тоскливо подумал фон Гюлих, укрепи и наставь... может, хоть этот тунгус вразумит контуженного? А ведь там, в Питере, смотрелся вполне солидным человеком... в приятелях состояли, почитай, в друзьях... И вдруг на тебе - такой полоумный псих оказался. И ещё "маузер" при нём!
  -... В общем так, начальник, - тунгус, по всему видать, упёрся насмерть. - Либо завтра утром уходим на Ванавара вместе, либо Охчен уходит один, домой. Моя сё сказал! - от волнения высококультурный тунгус даже перешёл на ломаную речь.
  - Леонид Алексеич, ну прекратите уже, - устало сказал Гюлих. - Не слушаете меня, внемлите хоть речам аборигена. Глупо переть как баран на новые ворота, право.
  - Даже так? Ладно, хорошо... - начальник экспедиции сверкнул стёклами очков. - Ваша взяла. Завтра идём на Ванавару.
  
  
  

Глава 12

  
  
  Тропу, натоптанную за много лет, здорово размыло весенними водами, местами до скального основания. Бяшка неслась вверх, как ветер, только мелкие камешки летели из-под подошв. Ух, хорошо! Как же она соскучилась по такой простой вещи - вольному бегу!
  Девушка вылетела на вершину чувала и встала, дыша полной грудью. Весь мир до самого горизонта был виден отсюда как на ладони.
  Весь её мир. Точнее, крохотный клочок этого мира, в котором билась, как в клетке, пойманная богиня Огды.
  Там, на заимке, в таинственном и непостижимом аппарате мигал-переливался огонёк, свидетельствующий - гипер-маячок работает, посылает сигналы. Остаётся только ждать. Рано или поздно её найдут, должны найти. Обязаны найти!
  Бяша ещё раз глубоко вздохнула, окончательно восстанавливая ровное дыхание. Да... охилела она за зиму, нечего сказать. Раньше вот на эту горушку взбегала, даже не почувствовав. А сейчас поди ж ты... ещё чуть, и запыхалась бы...
  По спине прополз лёгкий холодок. А вдруг это старость приближается, неслышно, как рысь, ступая мягкими когтистыми лапами? Нет, нет... не должно такого быть... она ведь ещё совсем молода... очень молода!
  Бяшка чуть усмехнулась. Молода... что она может знать о своей молодости? Когда у таких существ, как она, наступает старость? Вон собаки дряхлеют уже в двенадцать лет... и лошади... и коровы ещё скорее... Может, это только людям отмерен такой долгий век. Вот ей уже почти двадцать, и, возможно, лет через пять кожа начнёт понемногу сморщиваться...
  Перед глазами встало видение - она, бывшая грозная богиня Огды, сморщенная как сухой гриб, еле ковыляет, опираясь на палку... И не может бегать. Совсем. Совсем-совсем!
  Бяшка свирепо тряхнула жёсткими кудрями сильно отросшей гривы и рванула с места, вниз по тропе. Ну-ка их, такие мысли, к чертям собачьим!
  ...
  
  - Правее, правее бери!
  - Куда правее, там камни!
  - А тут коряги!
  Лошадь, натянув бечеву как струну, изо всех своих лошадиных сил тащила вверх по течению тяжелый плот, наспех сбитый их неошкуренных сырых брёвен. На плоту было навалено экспедиционное имущество. Вообще-то плотов было два, на втором находились продовольственные припасы. Ну и лошадей поначалу было две... то есть поначалу-то не две, но излишки пришлось продать ради найма рабочих. Да, энергия фанатизма порой может прошибать стены, и товарищу Кулику всё-таки удалось сколотить рабочую бригаду в количестве трёх рыл... вот именно что рыл!
  Но всё-таки в начале этого безумного похода лошадей было две. Однако одна лошадка благополучно издохла. Околела, не выдержав тягот экспедиции. И теперь плоты приходилось проводить вверх по реке поочерёдно - сперва один, потом второй... Что будет, если издохнет и эта лошадь? Заставит ли начальник экспедиции своих коллег впрячься в бечеву, угрожая "маузером"? Ещё не так давно он, барон фон Гюлих, с негодованием отверг бы эту мысль. И даже после инцидента с кабатчиком в Кежме отверг бы. А вот сейчас уверенности не было уже никакой. Кто знает, что в голову ущербную придёт? Одно лишь ясно - мысли светлые её не посещают...
  - Осторожно, гляди, льдина!
  - Пихай её, пихай!
  Барон фон Гюлих орудовал неошкуренным шестом наравне с нанятыми варнаками, то отталкивая льдины, всё ещё плывшие с верховьев, то отводя плот от мелей-перекатов... Кулик, впрочем, тоже орудовал, когда приходилось совсем туго. Наравне с варнаками, ага. Но разве доблесть руководителя в том, чтобы и самому пасть среди бездыханных тел соратников? Единственный, кто не орудовал шестом, был тунгус, всё тот же Охчен. Вообще-то поначалу, сгоряча, Леонид Алексеевич настроился было не иметь больше со строптивцем никаких дел, однако вскоре выяснилось, что других проводников, годных на то, чтобы добраться до эпицентра, попросту нет. Лючеткан? О да, после кружки разведённого спирта он готов был идти хоть в эпицентр, хоть к самому чёрту в гости. Вот только было уже очевидно - однажды, проснувшись на рассвете и отойдя по малой нужде, сей проводник молча растворится в тайге. Даже не похмелившись напоследок. Шибко надёжны товарищ, да!
  Эх... если бы и он, барон фон Гюлих, имел возможность поступить так же...
  - А, едрить тя в дышло! Посадили таки на мель!
  - А ты куда смотрел?! Впереди ишо стал!
  - А чё я-то, чё я?! Лошадь тянет вона, чего я могу?!
  - Что тут у вас? - Леонид Алексеевич, оставив лошадь, которую тянул под уздцы, явился на шум перебранки. - Понятно... А ну все в воду! А ну навались!
  ...
  
  - Привет.
  Рысь, прижав уши и выпустив на всякий случай когти, стояла в боевой стойке. Нет, не то чтобы она так уж боялась этой громадины, чай, не первый раз пересекаются на таёжных тропах. Но, видит кошачий бог, от двуногих любого рода можно ждать чего угодно...
  - Я рада, что ты перезимовала, - Бяшка доброжелательно разглядывала маму-рысь с высоты своего роста. - Рысик твой тоже жив-здоров, да ещё как здоров! Чего, опять котята у тебя? И опять трое? Ну-ну-ну... не рычи, не нужно мне больше. Рысик исправно со своей работой справляется. А я тебе гостинец принесла.
  Бяшка извлекла из рюкзачка нечто завёрнутое в сыромятную кожу, развернула - в свёртке оказался изрядный кус мяса. Наклонившись, Бяшка положила кусок прямо перед носом лесной кошки. Рысь в полнейшем изумлении переводила взгляд с двуногой дылды на мясо и обратно. Это что... это мне?!
  - Ну котята же у тебя, - пояснила Бяшка, оттирая ладошку. - Надо много есть, чтобы молоко не иссякло. Да ты ешь, ешь, не бойся!
  Мама-рысь, ухватив кусок, прыгнула в кусты и исчезла из вида. Бяшка, слабо улыбнувшись, проводила её взглядом. Вот дурёха...
  Ладно, хватит возиться с кошками. Есть и другие дела в тайге, достойные богини Огды.
  ...
  
  - Поберегись!
  Двадцатиметровый ствол, давно и начисто лишённый ветвей, наклонялся медленно, как в дурном сне, издавая протяжный глухой звук, ни на что не похожий. Наклонившись на достаточный градус, мёртвое дерево вдруг разломилось на куски, и наземь со страшным грохотом рухнули гнилушки, каждая толщиной в добрых пол-аршина.
  - Тут гляди в оба! - бросил через плечо Охчен, шагая впереди, как и положено проводнику. - Мёртвы лес, само опасно место!
  Ледяная жижа сочилась из торфяников при каждом шаге, противно хлюпая, мертвящий холод вечной мерзлоты ощущался даже сквозь толстые фланелевые портянки. Правда, сапоги, пропитанные загодя рыбьим жиром, покуда держали воду. Но долго ли это продлится?!
  Барон фон Гюлих с невольной тоской вспомнил питерскую коммуналку. Ну да, склоки, ну да, бабы визгливые порой друг другу в волосья готовы вцепиться... Нормальная человеческая жизнь. И для контраста - этот вот филиал ада...
  - Поберегись!
  Ещё один мёртвый лесной великан рухнул с грохотом и скрежетом. За два десятилетия корни деревьев, ободранных дочиста чудовищным взрывом в зените и соответственно пришедшей оттуда ударной волной сильно подгнили, и даже не слишком сильный ветер легко валил древесные трупы. А ветер сегодня разгулялся, что да то да...
  - Поберегись!
  Древесный труп рухнул буквально в шаге от барона, обдав вонючей ледяной жижей. Шедший следом рабочий в сердцах смачно выругался - струхнул, видать... И вообще, судя по мордам, энтузиазм пролетариев таял с каждым шагом. Когда-то это приведёт к открытому бунту?
  Тунгус, ведший товарищей самоубийц по здешнему филиалу ада, вдруг остановился.
  - Смотри, начальник. Здесь?
  Протерев от грязевых брызг очки, Кулик водрузил их на нос, разглядывая открывшийся пейзаж. В обширной котловине, особенно у северо-восточного ее участка, виднелись десятки плоских кратеров-воронок, весьма схожих с лунными. Их легче всего было заметить в торфянике, обожженном некогда небесным огнём и не успевшем еще восстановить как следует весь свой растительный покров. Воронки имели самый разнообразный поперечник, но чаще - от десяти до полусотни метров.
  - Да, это здесь. Молодец, Охчен! Объявляю тебе благодарность!
  - Рад стараться, товарищ начальник!
  Все загомонили, от души хлопая друг друга по плечам и спине. На мордах пролетариев читалось облегчение на грани детской радости. Как будто вход в рай нашли, честное слово...
  - А вы чего такой мрачный, Александр Эмильевич? Устали, понимаю, все мы устали... - Кулик вновь протёр очки. - Ладно! Сегодня по случаю обнаружения мест падения осколков метеорита объявляется торжественный ужин! Александр Эмильевич, распорядитесь!
  Вздохнув, барон покопался в припасах и извлёк на свет две банки тушёнки, почти пустые мешки из-под перловки, пшена и муки.
  - Это всё, дорогой Леонид Алексеевич.
  - Как всё? - Леонид Алексеевич озадаченно моргал.
  - Ну так, всё. Можно гулять во всю ширь. На ужин, пожалуй, хватит. На один ужин.
  - М-да... - начальник экспедиции в раздумьи почесал нос. - Когда успели?.. Ну да ничего. Охчен!
  - Чего, начальник? - тунгус, сидя на поваленном трухлявом дереве, тщательно наматывал свежие, сухие портянки.
  - Можно у тебя занять пару мешков муки?
  - Не понял... - глаза тунгуса округлились.
  - У тебя ж в лабазе всё сложено. Вон Александр Эмильевич с тобой сходит, лошадь есть. На лошадь погрузите муку...
  - Теперь понял, - засмеялся Охчен, надевая сапог. Встал, потопал, проверяя, не жмут ли портянки. - Пока, начальник!
  Барон фон Гюлих смотрел в спину удаляющемуся проводнику и люто завидовал. Вот же, нашёлся один здравомыслящий среди полоумных...
  - Ладно, переживём, - вновь заговорил начальник экспедиции. - Тайга кругом, дичи полно! А сегодня у нас пир!
  - Выбираться надо отсюда, начальник, - подал голос один из нанятых варнаков. - И быстро притом!
  Леонид Алексеевич обвёл взглядом свою команду. Радость от обретения вожделенного эльдорадо с морд люмпен-пролетариев уже улетучилась, сменившись угрюмой настороженностью.
  - Леонид Алексеевич, дорогой, - теперь барон говорил задушевно и ласково, как с буйным сумасшедшим, которого ни в коем случае нельзя злить. - Эпицентр мы нашли. Воронки метеоритные - вот они, перед нами. Цели и задачи экспедиции на этот сезон полностью выполнены, и более мы ничего всё равно сделать не сможем. Давайте в самом деле выбираться уже из тайги. Пока мы тут ноги не протянули.
  ...
  
  -... Сколько он будет там ходить! Сеять без него сеяли уже! Картоху вот-вот сажать надо!
  Асикай ожесточённо орудовала мутовкой, сбивая масло. Женщина была здорово расстроена - ну что такое, в самом деле, дома жена-дети, работы невпроворот, а муж шляется где-то в тайге с какими-то непонятными типами!
  - Ты на него не злись, Аська, - Варвара штопала прореху на старых мужниных штанах. - Важное дело делает мужик, за пришлыми учёными пригляд осуществляет. Не хватало ещё, чтобы они заплутали сдуру да и на заимку нашу выскочили!
  - Сё равно домой пора!
  Варвара вздохнула
  - Пора вообще-то... Бяша, а Бяша!
  - Чего, ма? - девушка, прибиравшаяся в соседней комнате, выглянула на кухню.
  - Ты этих олухов не слышишь часом?
  - Неа. Во-первых, далеко, и во-вторых, на кой мне их мысли?
  - А Охчена?
  Бяшка замерла на пару секунд, и вдруг сдавленно хихикнула.
  - Вот Охчена как раз слышу. Встречайте героя. Аккурат к воротам подходит!
  - Идёт! - встрепенулась Асикай. - Пойду встречу!
  - И я, пожалуй, - Варвара отложила шитьё. - Из трудного похода мужик возвращается, как-никак.
  - Ну а я-то уж точно пойду встречать, - в глазах Бяшки плясали бесенята. - Ванюшка! Дарёнка! Собирайте всех, идём дядю Охчена встречать!
  Делегация встречающих успела в самый раз - только-только вышли за ворота, как из тайги показался герой-походник. Тунгус шёл тяжело, опираясь на палку, заметно прихрамывая. Правый сапог, явно просивший каши, был примотан верёвочкой.
  - Ва! С добычей! - глаза Бяшки весело блестели. - А где никель метеоритный?
  На измученном лице тунгуса проявилась улыбка.
  - Никель там остался. С учёными дурнями. От ить как может быть, однако - такой учёный, и такой дурной!
  ...
  
  - Ну вот, какая-никакая добыча! - Кулик разглядывал пару убитых уток с таким удовлетворением, точно это был как минимум лось.
  - Да какая это нахрен добыча! - зло возразил один из люмпен-пролетариев. - Весенняя утка, в ей токо перья одни!
  Лошадь равнодушно слушала перебранку, смачно хрупая молодую сочную траву. Барон фон Гюлих, рассматривая отваливающуюся подошву собственного сапога, ощутил прилив адской злобы. Жрёт, сволочь... здесь под каждым ей кустом был готов и стол, и дом... Почему, ну почему человек устроен не так, как лошадь?!
  Возвращение героической научной экспедиции всё более напоминало бегство наполеоновских полчищ из-под Москвы. Плоты, оставленные у речного переката унесло половодьем, и сейчас они уже, верно, путешествовали где-то ближе к Енисею. Или приткнулись где-нибудь на отмели... неважно. Важно, что плотов на месте не оказалось, и искать их было бесполезно. Тем более нереально было пытаться срубить новые... на пустой-то желудок, ага!
  Там, на перекате, они вытрясли из пустых мешков мучную пыль и в последний раз сварили жидкую болтушку. Дичь, на изобилие коей этот полудурок, возглавляющий экспедицию возлагал надежды, отчего-то не спешила лезть в котелок. Ни лося, ни оленя, ни даже завалященького зайчишки! То есть, вероятно, опытный охотник-абориген, да ещё и с собакой, нашёл бы достойную добычу, однако у членов экспедиции времени на обшаривание тайги не было совсем.
  Поскольку в отсутствии плотов держаться берега Чушмо, разлившейся до полного безобразия во всю ширь своей поймы, смысла не имело, Кулик решил срезать крюк и двигаться на факторию прямиком, примерно тем маршрутом, которым они пытались пролезть тогда, ещё по глубокому снегу. Решение, в общем-то логичное, как оказалось, таило в себе изрядный подвох. Тропу пришлось прорубать в непролазных дебрях, и хотя рубщики менялись каждые полчаса, за день удавалось пройти километров двенадцать. Скоро и этого не удастся, подумал фон Гюлих, тоскливо глядя в блёклое небо. Как только жировая подкожная прослойка закончится и силы иссякнут...
  Сегодня, правда, им повезло, причём дважды. Сперва они наткнулись на изрядную куртину какой-то растительности, напоминающей ревень. Один из люмпенов сообщил, что трава эта съедобна, если очистить её от листьев и кожицы, местные называют её "пучек" - очевидно, от слова "пучить". Калорийность растения оказалась весьма так себе, однако всё лучше, чем совсем пустой желудок. Лошадь одобрительно наблюдала за тем, как люди неумело пытаются пастись, и время от времени издевательски-ободряюще ржала - не огорчайтесь, опыт приходит со временем... Верным путём идёте, товарищи!
  И вот сейчас они вышли на охотничью тропу, идущую в нужном направлении, в сторону хребта, за которым пряталась Ванавара. От хребта там уже всего вёрст тридцать...
  - Да, следов полно, а дичи не видно, - Кулик разглядывал следы на тропе. - Вот интересно, как звери не боятся по охотничьей тропе бродить?
  - Зверь, он не дурак, чтоб через непролазные дебри ломиться, - подал голос один из люмпен-пролетариев, ощипывая тощую утку. - Коли тропа есть, завсегда по ней пройдёт. Охотника али собаку зачует ежели, так в сторону уйдёт, и делов!
  - Гм... - Леонид Алексеевич поправил очки. - Кондрат Кондратыч, вы, помнится, говорили, что всякого зверя по следу распознаете?
  - Ну... - настороженно откликнулся другой люмпен, тот самый, что подстрелил уток.
  - Подойдите-ка сюда. Вот это что за зверь тут прошёл?
  Варнак нехотя поднялся, подошёл, вгляделся в следы.
  - Чёрт...
  - Так что за зверь?
  Люмпен-пролетарий уже озирался вокруг дикими глазами.
  - Во влипли...
  - Вы про зверя так и не ответили...
  - Чёрт тут пробежал, чего неясно?!
  Кулик озадаченно заморгал.
  - Какой чёрт? Что за чёрт? Да объясните толком!
  - Какой-какой! Самый настоящий!
  Стряхнув сонное оцепенение, обычное состояние после целого дня пути натощак, Гюлих подошёл поглядеть на источник скандала. Прочие люмпен-пролетарии также подтянулись.
  Следы действительно выглядели очень необычно. Вообще-то Гюлих в своё время служил в кавалерии, так что в следах копытных мало-мало разбирался, но таких не видывал нигде и никогда. Некрупные, значительно меньше конских или лосиных, оригинальной формы... марал? Да нет, ерунда, откуда тут, на Тунгуске, маралы... что-то тут не то...
  Барон почувствовал озноб. Чёрт там или не чёрт, но это существо бежало на задних лапах. На двух ногах бежало, понимаете?!
  - Дорогой Кондрат Кондратыч, - начальник экспедиции протёр очки и вновь водрузил их на нос. - Современная наука отрицает возможность существования чертей. Полностью и абсолютно.
  - Да что мне твоя наука! - варнак сплюнул. - Вот они, следы-то! Протри очки ещё раз!
  - Уходить надо отсюда, начальник, - заговорил третий люмпен, до сих пор молчавший. - Ночи светлые ныне, за ночь через хребет перевалим, оно, Господь и помилует, можа...
  - Да вы все сговорились, что ли?! - разозлился Леонид Алексеевич. - Какой чёрт, откуда?! Кто его видел, того чёрта?!
  - Ха! Кто его видал, из тайги уж не вернулся! И нам такого счастья не надобно!
  ...
  
  -... А на Бяшиной планете картоху не сажают!
  - Да тебе-то откуда знать?
  - Во, гляди, у нашей Бяши какие копыта! А ежели бы картоху сажали, так были бы ноги как у нас, кочергой! Это чтобы удобно было на лопату заступать!
  - Так это Бог нарочно нам такие ноги приделал? Чтобы картоху удобно было копать? - вмешался Полежаев, улыбаясь в бороду.
  - А то! - Иван Третий отвечал солидно, как и положено в ходе учёной дискуссии. - Ежели бы нам надо было по деревьям хорошо лазать, так были бы снизу ещё руки, как у обезьян из книжки! А кому надо бегать быстро, тем всем Бог копыта приделал!
  Бяшка вовсю потешалась, слушая научные рассуждения малышни, да и прочие взрослые не отставали. Ноги кочергой для удобства обращения с лопатой-заступом... чего только не придумают!
  Посадка картошки продвигалась быстро и уверенно. Иван Иваныч, Охчен, Варвара и Асикай, как существа, самим Богом наилучшим образом приспособленные для копания, орудовали заступами, мелкие обитатели заимки сажали в борозды уже хорошо проросшие в плоских ящиках, в тепле картофелины. На долю богини Огды выпало обеспечивать огородников посадочным материалом. Варвара вспомнила, как некогда Бяшенька, пыхтя, таскала маленькие ведёрки-четвертинки [по 3 л. Прим авт.], стараясь вносить посильную лепту в общее дело. Сейчас девушке не составляло особого труда таскать и четырёхпудовые кули. Да, как летит оно, времечко...
  -... А вот когда за Бяшей прилетит небесный корабль...
  - Так! Тихо все! - Бяшка подняла руку, и малышня замолчала. - Что нужно правильно сказать? Ну?! Все разом - ап!
  - Я никогда не буду думать об обезьяне с красным задом! - хором продекламировали юные обитатели Чёртовой заимки.
  - Ну то-то!
  ...
  
  - Гм... ну что тут можно сказать, товарищи...
  Завзаготпунктом глубоко задумался - как бы это правильно сказать, чтобы и правду, и при этом учёных товарищей из столицы не обидеть...
  Учёные товарищи, только что выбравшиеся из тайги, выглядели так, что любой столичный милиционер задержал бы их немедленно, до выяснения. Особенно впечатляли прорехи на штанах - у Гюлиха так даже торчало голое колено - и сапоги, плотно обмотанные шпагатом ради удержания подошв. Ну а очки на носу начальника экспедиции с одним треснувшим стеклом (другое и вовсе выпало), это уже, право, штрих мастера.
  - А оборудование ваше где? Приборы и всё такое?
  - Приборы и инструменты законсервированы на месте проведения работ до следующего сезона, - похоже, товарища Кулика смутить прорехами на штанах было невозможно.
  - Понятно... - вздохнул завпунктом. - А лошади?
  - Лошади пали. Последняя совсем недалеко, уже на хребте.
  - А если бы не она, то пали бы мы, - деревянным голосом добавил Гюлих. - С голодухи.
  Александр Ермилыч крякнул.
  - И каков ваш дальнейший план? Если не секрет, конечно.
  - Ну, поскольку все задачи нынешнего сезона выполнены, остаётся один пункт, возвращение домой, - Кулик держался уверенно, точно на учёном совете при защите проекта. - Дабы подготовиться к следующему сезону. Мы рассчитываем на вашу помощь, уважаемый Александр Ермилыч.
  - Лошадей нет.
  - А если подумать?
  - Лошадей нет! - повысил голос завпунктом. - Можете думать чего хотите.
  Вздохнув, Кулик выложил на стол карабин, рядом легла тульская двустволка.
  - Александр Эмильевич, дайте ваши часы, пожалуйста.
  Барон бесстрастно выложил часы. Если бы этот псих сейчас сказал, что необходим его, фон Гюлиха, золотой зуб, он также отдал бы его без звука. Сейчас не о мелочах думать надо. Сейчас надо думать, как выбраться из этого кошмара...
  - "Маузер" не могу, - улыбнулся начальник экспедиции. - Так что?
  Завзаготпунктом разглядывал разложенные вещи.
  - Лошадей всё равно нет, товарищи. Хоть пристрелите. Но вам же, я так понимаю, не лошади как таковые, вам отсюда выбраться надо. Есть хорошая лодка-перевозня, мы на ней на тот берег даже коней переправляем. Очень остойчивая посудина. С вёслами обращаться умеете?
  - Да уж как-нибудь, - подал голос Гюлих, боясь спугнуть удачу.
  - Ну вот и ладненько, - завпунктом откровенно обрадовался, видимо, также от души желая сплавить поскорее учёных товарищей со своей шеи. - Тунгуска река быстрая, через неделю будете на Енисее, а там уже и пароходы. Провиант вам соберём на дорожку. Маша! Слышь, Маша!
  - Чего? - в дверях показалась супруга, незаметно исчезнувшая сразу завидев учёных - вероятно, дабы их не смущать.
  - Маша, там мои штаны старые где-то были, аккурат товарищам подойти должны. Да, и ещё опорки в чулане стояли, я видел намедни. Тоже обе пары тащи!
  ...
  
  - Ну вот, а ты думала, я тебя обманываю? Гляди, какой котище вымахал! Рысик, это же мамка твоя. Поздоровайся!
  Рысик, сильно округлившийся на здоровом питании - кстати, мыши и бурундуки, регулярно отлавливаемые при попытках проникновения в кладовки тоже неплохое дополнение к сметане - поводил ушами, настороженно разглядывая незнакомую кошку. Вообще-то идея прогуляться на малую родину целиком принадлежала Бяшке, коту было вполне даже неплохо и на заимке с ближайшими окрестностями. Однако с богинями не спорят, и притом отчего бы не размять лапы? Всю дорогу Рысик бежал подле хозяйки, лишь время от времени отвлекаясь то на заячий след, то на выпорхнувшую из кустов птицу...
  Мама-рысь, в свою очередь, смотрела на пришлого кота крайне неодобрительно. Бяшки она уже давно не боялась, а уж то, что двуногая время от времени подкармливает - это очень хорошо и совершенно правильно. Но на кой ляд она привела сюда этого котяру? Здесь её, рыси, охотничий участок, и присутствие посторонних сородичей тут крайне нежелательно!
  - Чего, не узнали друг друга? - удивилась Бяшка.
  Вместо ответа мама-рысь выставила когти и предупреждающе заурчала. Трое подросших котят нынешнего помёта, высунув мордочки из укрытия, с любопытством таращились на сценку.
  - Ну вот... - огорчилась девушка. - Всё у вас не как у людей. Чуть с глаз долой, из сердца вон... Не любите вы друг друга, вот что!
  ...
  
  - Товарищ, мы не можем тут ждать! Мы должны попасть в Москву, и далее в Ленинград!
  Капитан переводил взгляд с документа на двух оборванцев и обратно. Вообще-то документы были солидными, с фотографиями, печатями и всё такое прочее... но, если учёные Академии Наук СССР выглядят вот так, как эти двое, то Академию можно лишь сердечно поздравить.
  - Ну, и что, прикажете развернуть судно? - ухмыльнулся капитан.
  - Дайте радиограмму! - Кулик поправил очки с единственным треснувшим стёклышком. - У вас же на пароходе есть радио? У вас просто должен быть в наличии передатчик.
  - Гм... - откашлялся капитан. - Радио, положим, имеется... только не работает оно. Ламп к нему нету. И радиста как назло аппендицит скрутил, едрить его...
  Капитан ещё раз оглядел учёных оборванцев.
  - В общем, так... Платить за проезд вам нечем. Провоз пассажиров "зайцами" воспрещён. Предлагаю такое решение - у меня имеется штатная единица кочегара. Был один забулдыга, списал я его. Могу взять вас на штат как временных, аккурат по полставки на брата. Работа нехитрая, бери больше, кидай шибче. Одному-то, может, оно и трудновато с непривычки, а так, ежели через вахту - любой задохлик справится. Дойдём до Туруханска, там радио точно есть. А коли до Игарки, то там уж мы и так развернёмся.
  А ну как взбрыкнёт, пронеслась в голове у фон Гюлиха дикая мысль. Псих, он и есть псих, и чего от него ждать, никому неизвестно...
  Вообще-то завзаготпунктом не соврал, и лодка-перевозня оказалась вполне крепкой и остойчивой, чтобы выдержать сплав по порожистой реке, и река не подвела - отплыли от фактории утром тридцатого июня, а уже восьмого июля к вечеру были в Устье. Только вот интенсивность судоходства на Енисее до сих пор немножко отставала от Миссисипи. Во всяком случае, сегодня было уже шестнадцатое июля, и это был первый причаливший пароход, к тому же шедший вниз по реке. Запас перловки и пшена, щедро отсыпанного на фактории, несмотря на жёсткую экономию, закончился позавчера, то есть четырнадцатого. Правда, вчера удалось поймать довольно крупную рыбу...
  - И когда же вы намерены добраться до Красноярска?
  - Нууу... - капитан почесал нос, - от груза зависит, конечно... Но к концу августа точно будем!
  - Сегодня шестнадцатое июля!
  - Больше ничем помочь не смогу, - лицо капитана парохода отвердело.
  - Леонид Алексеевич, - заговорил барон задушевно-проникновенным голосом, - соглашайтесь, родной!
  ...
  
  Ночи стали заметно длиннее, и здесь, на вершине сопки-чувала, ветер уже холодил разгорячённую стремительным бегом кожу. Бяшка стояла на голом каменном бугре, и звёзды наперебой подмигивали ей. Она знала, почему они мерцают - неоднородные турбулентности в атмосфере... Там, где летают звёздные корабли, эти страшно далёкие светила должны выглядеть острыми и немигающими.
  Вот уже и август. Всё так же переливается огонёк на капсуле, из которой её вынули когда-то. А ответа всё нет... Никто не прилетает.
  Или никто не ищет.
  Бяшка молитвенно сложила руки. Подумав, сложила свои длиннейшие ноги, медленно встала на колени. Стоять на коленях девушке было очень неудобно, и к тому же гранит буквально высасывал тепло. Она не знала, услышит ли Бог молитвы на чуждом языке той, что вообще не является человеком. Но что ещё можно сделать?!
  Закончив молитву, Бяшка поднялась, растёрла голые коленки. Скоро, совсем скоро ей не придётся бегать голоногой. Впереди осень, и мама уже связала дочуре-найдёнышу новые облегающие штаны из мягкой шерсти - поскольку бегать в меховых совершенно неудобно. Да, связала загодя. А папа с Охченом приготовили полную обойму чёртовых сапожек... Помирать собрался, а рожь сей, так тут говорят.
  А следом за короткой осенью придёт длинная, невыносимо длинная зима. С ужасными морозами, не позволяющими дышать. И вновь она будет приседать как заведённая, чтобы не онемели от отсутствия движения ноги...
  Как долго?
  Как долго...
  ...
  
  Город кишел толпами разномастнейшей публики, от прекрасных дам в модных европейских костюмах до шмыгающих носом пацанов-карманников, шныряющих в толпе в поисках поживы. Разумеется, основную долю граждан составляли серые пролетарские массы, как и положено в стране победившей рабоче-крестьянской революции. Но всё равно... как это прекрасно...
  Гюлих даже зажмурился, отгоняя кошмарное видение - он и этот полудурок, одетые в рваные шкуры, бредут по бескрайней тайге. Творческий научный отпуск?
  - Ну вот, дорогой Александр Эмильевич, - Кулик, облачённый в новый, но уже варварски измятый костюм, вручил помощнику кассовый чек. - Денежки наши в целости, как и ожидалось, всю начисленную зарплату можете получить хоть сегодня. Надеюсь, на следующий год...
  - Дорогой Леонид Алексеевич,- невежливо перебил начальника фон Гюлих, - вам говорили, что вы психопат? Так вот, я вам заявляю официально - вы психопат!
  Барон говорил отчётливо, резко, словно вбивая гвозди.
  - Нет там никакого никеля. Нет никакого метеорита. Есть ямы, наполненные тухлой водой, и только. Карстовые провалы - слышали такой термин? Обычное дело для вечной мерзлоты.
  Фон Гюлих насмешливо вскинул два пальца к несуществующему козырьку.
  - Желаю дальнейших успехов!
  Кулик молча смотрел вслед уходящему от него барону. Подумать только... и этого человека он считал свои добрым приятелем, почти другом... Да больше, больше - соратником!
  ...
  
  

Глава 13

  
  
  -...Таким образом, товарищи, мы имеем перед собой пример научной самоотверженности и беззаветного служения делу процветания советской науки. Я бы даже назвал это научным подвигом!
  Зал, словно ожидавший этих слов, разразился бурными овациями.
  - В связи с полученными товарищем Куликом данными я полагаю, уважаемые коллеги, что работы по поиску и извлечению Тунгусского метеорита следует продолжить всенепременно и архиобязательно, как говаривал наш вождь товарищ Ленин!
  Новая волна оваций.
  - Ну что, батенька, можете считать, ваше дело в шляпе, - вполголоса сообщил сидящему рядом с ним в президиуме Кулику академик Вернадский. - Этак скоро вы станете мировой знаменитостью.
  - Да не обо мне речь, - Леонид Алексеевич улыбнулся. - Метеорит не даёт мне спать по ночам. Дело, захватившее целиком...
  - Уж мне ли не знать... - понимающе кивнул академик. - Вы намерены начать подъём в этом сезоне?
  - Боюсь, это технически неосуществимо. Нет, в этом сезоне планируем подготовить базы для работы в осенне-зимний период. Нужны жилые избы, лабазы под продовольствие... много чего нужно там устроить. И уже на следующий год начнём собственно извлечение осколков Тунгусского тела.
  - Но мы по-прежнему рассчитываем, что ваша экспедиция не ограничится, тскзть, узкими задачами...
  - Я прекрасно понимаю, Владимир Иванович, что экспедиция должна быть комплексной. Минералогия, топография, даже зоология и ботаника - всё что угодно, если Академия сочтёт нужным...
  - Именно этого ответа я от вас и ожидал. Кстати, сейчас вам по регламенту должны дать заключительное слово, очень хорошо было бы вкратце упомянуть...
  - Я всё понял, Владимир Иванович, - вновь улыбнулся Кулик.
  -... И в заключение, дорогие коллеги, мне хотелось бы предоставить слово нашему герою дня, нашему уважаемому Леониду Алексеевичу Кулику. Леонид Алексеевич, прошу!
  ...
  
  - Узнаёшь?
  Бяшка, помедлив, осторожно извлекла из коробки ажурные сверкающие снежинки, вырезанные из шоколадной фольги.
  - Па... неужто те самые?
  - Они!
  - Надо же, нашлись... а где?
  - Хех! - Полежаев довольно ухмыльнулся в бороду. - Кто ищет, тот всегда найдёт!
  - А это чего? - Дарёнка на правах самой младшенькой, разумеется, тут же сунула свой любопытный нос. - Ух тыыы!
  - Это я, Дарёнка, сама вырезала, - улыбнулась Бяшка, - когда примерно как ты была.
  - Ростом?! - изумилась сводная сестричка.
  - Возрастом, - засмеялась Бяша. - А так-то я уже тогда довольно длинная была!
  Свежесрубленная ёлка, распространяя терпкий запах хвои, уже стояла в крестовине, и младшее поколение старательно наряжало лесную красавицу. Игрушки, были, правда, неказисты, зато овеяны легендами старины, поскольку бережно хранились с дореволюционных времён. Пробка из-под шампанского, одетая в фольгу, хрустальный флакончик из-под французских духов... Потеря любой из этих безделушек была нынче в буквальном смысле невосполнима.
  - Бяша-Огды, а я дотуда не достаю! - в отличие от сводного братца и сестрички, юные тунгусы предпочитали именовать богиню полным титулом.
  - Да не тянись, Варюшка, - девушка отобрала крупную зеркальную бусину у девочки. - Куда её? Сюда?
  - Да!
  Из кухни в горницу доносились аппетитные запахи. Чёртова заимка готовилась встречать Рождество Господне. Приближался новый, тысяча девятьсот двадцать восьмой год.
  - Двадцать лет назад... почти уже двадцать... - Иван Иваныч почувствовал, как перехватывает горло.
  Бяшка задумчиво рассматривала крохотное круглое зеркальце, подвешенное на нитке.
  - Я порой думаю, па, вот случись ЭТО где-нибудь среди африканских джунглей. И меня бы воспитывали какие-нибудь пигмеи... нет?
  - Вряд ли, - Полежаев чуть виновато улыбнулся. - Не хватило бы им ума. Погубили бы они тебя.
  Бяшка улыбнулась ответно.
  - Как всё же хорошо, что вам с мамой ума хватило!
  ...
  
  - А где я могу увидеть Леонида Алексеевича Кулика?
  Рослый молодой человек, широкоплечий и русоволосый, оглядывал помещение, заваленное всякой всячиной.
  - Да тут и можете увидеть, - приветливо улыбаясь, Кулик встал навстречу гостю.
  - А! Я вас сразу узнал! - похоже, молодой человек был исконно пролетарского происхождения, без примеси гнилой дворянской крови. - Здравствуйте, Леонид Алексеевич! Моя фамилия Сытин, Сытин Виктор.
  - Очень приятно, Виктор... а по батюшке?
  - Да ни к чему! - отмахнулся парень. - Не дорос ещё. Просто Виктор, но вам можно и Витя.
  - Ну как скажете, Витя, - засмеялся Кулик. - Да вы присаживайтесь, присаживайтесь... Итак, чем могу?
  - Ну как же! - парень даже нижнюю губу оттопырил от искреннего недоумения. - Вот тут написано, что вам требуется специалист широкого профиля, но желательно зоолог, в качестве помощника для предстоящей экспедиции.
  - Всё верно, требуется. Видите ли, по настоянию Академии и Научного Отдела Совнаркома экспедиции решено придать максимально широкий профиль. Я же, к сожалению, спец в минералогии и геологии, ну как топограф-географ ещё гожусь, в прочих же науках ни бум-бум. А вы, простите, какой именно зоолог?
  Парень чуть помедлил.
  - Ну... вообще-то я охотовед. Спец по копытным в основном.
  - По копытным... - Кулик даже побледнел. - На ловца и зверь...
  - Леонид Алексеевич, вам плохо? - парень потянулся к графину с водой.
  - Нет-нет, всё уже прошло... - Кулик глубоко вздохнул. - Что ж, Витя... думаю, мы с вами сварим кашу.
  ...
  
  -... И текли на той планете реки, большие и чистые. Много-много рек! И впадали те реки в озёра, тоже чистые и прозрачные, аж дно на глубине видно. И в тех озёрах да реках жили русалки. Были те русалки тихие, не злые, питались водяными лилиями, и даже рыбок не трогали. А враги у них были, конечно, как... как у всех, кто добр. Только поймать их было трудно, потому как русалки имели одно свойство - когда надо, становиться прозрачными, как вода. Враг глядит в воду и не понимает, что там русалка...
  Дети, затаив дыхание, слушали очередную Бяшкину сказку. Слушала и Варвара Кузьминишна, через раскрытую дверь, сидя в соседнем помещении возле лучины и вычёсывая мягкий пух из шерсти-сырца. Вот почему такая несправедливость? Пушкин пару сказок написал, ему слава. Какой-то англичанин несколько романов сочинил, ему почёт и уважение. А тут в глухой тайге такой талант пропадает... Ох, как несправедлива жизнь к Бяшеньке... хоть бы уже прилетел тот корабль, что ли...
  - Знаешь, ма, прекрати! - Бяшка башней возвышалась на пороге. - Прекрати меня жалеть каждый раз! Ну ты что, хочешь, чтобы я беспрерывно рыдала?! Даже не думай о нём, поняла?! Ребята, чего надо сказать?
  - Я никогда не буду думать об обезьяне с красным задом! - хором продекламировали юные обитатели Чёртовой заимки.
  - Вот именно!
  ...
  
  -... Это всё в багаж! А приборы берём с собой, в купе! Товарищ, будьте добры, где наши купе?
  - Сюда, сюда пожалуйте! - проводник сегодня был сама любезность, и сам начальник поезда, без всякого вызова явившийся наблюдать за посадкой товарищей учёных, выглядел весьма приветливо. Ещё бы - прославленная экспедиция видных учёных в присутствии прессы отправляется в тайгу искать золотой метеорит! Событие международного масштаба!
  - Аккуратнее, аккуратнее, ребята! Это же сверхточный теодолит, вещь очень ценная!
  Энергичная деятельность Кулика вкупе с поддержкой академиков и активностью прессы принесли свои плоды. Помимо скромной лепты от самой Академии, Отдел научных учреждений при СНК СССР отпустил необходимые денежные средства на проведение экспедиции мирового научного значения. Правда, стремление Леонида Алексеевича заручиться поддержкой максимально возможного количества заинтересованных лиц имела и оборотную сторону медали. Одно дело декларировать "комплексную научную экспедицию" с широчайшим охватом всего и вся, и совсем иное - реальная организация таковой. Подавляющее большинство из рукоплескавших на заседании, как выяснилось, отнюдь не горит желанием лично принять участие в героическом походе, сменив уютные кабинеты на антимоскитные сетки, ватники и болотные сапоги. Вот оборудование, это пожалуйста. Всё, всё предоставим в ваше распоряжение, дорогой вы наш Леонид Алексеевич! Вот магнитометр, швейцарской фирмы, цена в валюте - вы даже не поверите... А вот специзделие фирмы "Цейсс", сверхточный горный теодолит, таких в мире по пальцам перечесть... сто тридцать крат труба, точность одна угловая секунда! Вот туточки распишитесь, пожалуйста... ну а как, подотчёт есть подотчёт, теперь вы несёте за приборы ответственность... Ну, всяческих благ вам и удачи в ваших героических свершениях! Так мы рассчитываем на ваши материалы, дорогой вы наш Леонид Алексеевич...
  Памятуя о предыдущих мучениях с подбором персонала на месте, Кулик на сей раз вывозил из столиц уже полностью укомплектованную команду. Широкая общественная известность - великая вещь! И не переведутся на Руси молодые энтузиасты, готовые ради блага Отечества лезть хоть к чёрту в пекло. Сейчас пятеро молодых энтузиастов, оформленные в штат как разнорабочие, вкупе с оператором Роскино, прикомандированным к экспедиции, ехали в соседних купе. Да-да, и оператор! Какое же великое историческое свершение без кинохроники?
  И лишь об одном Кулик молчал как мёртвый, ни полсловом не обмолвившись даже Вавилову. О следах. Одно такое заявление, и пиши пропало. Вместо широчайшей поддержки научной общественности - медицинские обследования и в перспективе казённая койка под байковым одеялом...
  - Уф! Поехали! - Сытин плюхнулся на мягкий диван купе с пролетарским размахом. - Даже как-то не верится, Леонид Алексеевич!
  - Отдыхайте, Витя, - Кулик улыбнулся. - Намаялись мы все сегодня. И, между нами говоря, поезд - это последняя возможность всласть отоспаться. Там отдыхать будет некогда.
  Разглядывая довольную физиономию своего помощника, Кулик вдруг испытал острое желание - сказать прямо сейчас. Объяснить, почему в качестве учёного-биолога он предпочёл не ботаника, и даже не зоолога широкого профиля, а именно охотоведа. Нет-нет, для научных мужей и организаций обоснование выглядело железно - необходимость изучения пушных запасов дикого края, пушнина крайне важна для народного хозяйства в качестве источника валютных поступлений. Сам Предсовнаркома одобрительно отозвался о государственном подходе к организации экспедиции...
  - Товарищ проводник! - окликнул проходящего Сытин. - Как бы нам чайку организовать?
  - Организуем, непременно организуем! - живо откликнулся проводник. - Минуток десять подождёте, дорогие товарищи?
  - Ждём и надеемся на вас, товарищ!
  Нет, подумал Кулик. Ни слова пока, ни звука. Если следы того пресловутого чёрта встретятся вновь, будет о чём говорить. А пока рано.
  ...
  
  - А-а, товарищ Кулик!
  Председатель Тайшетского окружкома ВКП(б) был обрадован так, как будто обнаружил в лице товарища Кулика как минимум любимого родственника, или боевого друга, коего давно числил погибшим.
  -... Ну как же, как же! Газеты регулярно читаем, не на фактории всё же живём! Вы, уважаемый Леонид Алексеевич, список составьте, по персоналу там, по инвентарю. С хозинвентарём туго у нас, правда, но для такого дела, государственной важности, найдём! И топоры, и лопаты, и пилы...
  - Спасибо, спасибо, дорогой товарищ! - Кулик излучал доброжелательность ничуть не меньшую. - Памятуя о местных трудностях, мы на сей раз всё с собой привезли. И персонал тоже. Крепкие ребята, комсомольцы! Вот, единственно к вам будет просьба насчёт подвод с лошадьми...
  - Найдём и подводы! - махнул рукой ответственный партработник. - С возчиками даже. Тут ряд несознательных граждан уклонились было от уплаты госналога, вот мы под это дело им налог скостим - поедут живенько!
  ...
  
  - Н-но, лежалая!
  Мокрый, раскисший вдрызг снег летел из-под копыт лошадёнки, норовя угодить седокам прямо в лицо. Возница, тощий долговязый мужик в поношенном бараньем тулупе то и дело охаживал вожжами ни в чём не повинную животину, вымещая на лошадке собственную досаду. Ну в самом деле, двенадцатое апреля уже по новому-то, революционному стилю! Кто в этакое-то время обозы отправляет?! Да разве с партейными начальниками поспоришь... взяли за жабры этим своим проклятущим налогом, вот и измываются над мужиками... И эти-то, седоки которые, а ещё учёные люди! Чего, так трудно было у себя тама, в Москве утопиться? Непременно надо в Сибирь за этим ехать?
  - А снег-то, похоже, того, Леонид Алексеич, - Сытин оглядывал проплывающие мимо пейзажи. - Намаемся на переправах...
  - Учёный человек! - не выдержав, с едкой иронией произнёс возчик. - Заметил весну, стало быть!
  - А вы бы не скалились так злорадно, товарищ, - отбрил Виктор. - Дело государственной важности! Так что деваться от трудностей некуда, и нам, и вам!
  Возчик умолк, неопределённо пожав плечом. А в самом-то деле, если подумать... люди-то они казённые, все учёные эти. Подневольные, стало быть, вроде солдат. Куда велено, туда и едут. Это же выходит, в некотором роде товарищи по несчастью они...
  - Тпруу! - ямщик натянул вожжи, останавливая кобылку. - Ну вот, глядитя... Начинайте преодолевать энти самые ваши трудности!
  Начальник экспедиции и его зам разглядывали переправу. Эту речонку в межень, должно быть, коровы вброд переходят, пронеслась в голове у Кулика мимолётная мысль. А сейчас - натуральный Енисей... И что самое скверное, ведь до дна речонки подобные в здешних краях промерзают, стало быть, тут под водой скрывается лёд...
  - А другого места нет? - осведомился Леонид Алексеевич.
  - Ну как жа нету! - возница опять оскалился. - Полно тут всяких-разных местов! Токо они ещё хужее!
  ...
  
  - Рысик, ты совсем зажрался. Мыши в ларе дыру с кулак прогрызут скоро, а тебе лишь бы дрыхнуть!
  Кот, развалившись на личном коврике, собственноручно связанном для любимца богиней, старательно делал вид, что спит. Да, если хозяева ругаются, наиболее верное решение - прикинуться спящим беспробудным сном. Какой смысл ругать бесчувственное тело? Спустя некоторое время хозяйский гнев улетучится, тогда можно будет ожить и потереться об ноги с урчанием... глядишь, ещё дадут сметаны...
  Бяшка, сидевшая в углу с прялкой, привычно и споро пряла шерстяную нить - веретено так и жужжало в её длинных сильных пальцах.
  - Мама, мама... Уж сколько Рысик у нас живёт, а ты так и не поняла к нему подхода.
  - Ну я же не богиня Огды, - чуть раздражённо бросила Варвара, ворча по инерции.
  - Да при чём здесь богиня... - вздохнув, девушка оставила прялку, в два шага достигла лежащего Рысика и присела рядом с ним, сложив ноги "кузнечиком". Кот приоткрыл один глаз, поводя кисточками на кончиках ушей. Бяшка почесала кота под подбородком, раздалось мощное мурчание, сходное с тарахтением мотора.
  - Пойдём, Рысик. Покажу, чего делать, - Бяшка встала и направилась к двери. Кот встал с коврика, потянулся и побежал вдогонку. Варвара с улыбкой покачала головой. Бяша, Бяша...
  Девушка вернулась одна, без кота.
  - А где Рысик? - и только спустя секунду женщина осознала, что вопрос детский.
  - Сидит в засаде, ждёт мышей. Собственно, воровок-нахалок можно считать покойницами. Ма, скажи папе, дырку действительно надо заделать. Пробку забить, - Бяшка снова села за прялку. - Кошек ругать нельзя, мама, это не собаки. К ним можно только с лаской.
  - Бяша, а ты чего гулять не выходишь? Морозов уж нет, днём всё тает. Раньше ты в этакое-то время сапожки не успевала менять.
  Богиня Огды молча пряла нить, веретено жужжало в ловких пальцах. Она молчала так долго, что Варвара уже решила - ответа не будет.
  - Знаешь, мама... Я всегда не любила снег. Очень не любила. Просто терпела, от некуда деться.
  Пауза.
  - Но сейчас... видеть его не могу. Совсем!
  ...
  
  - Стало быть, повторно едете, товарищ...
  - Обязательно, - Кулик улыбнулся знакомому кабатчику, как стариннейшему доброму другу. - Мы теперь каждую весну тут проезжать будем, так что привыкайте.
  Уже знакомый кабак-чайная в уже знакомом приангарском селе Кежме был бы знакомо малолюден, если бы его не заполнили члены экспедиции и возчики из Тайшета. Впрочем, с возчиками на этом месте экспедиция прощалась - заставить мужиков идти на Ванавару в такое время было невозможно даже под дулом "маузера".
  - Ты не дури давай, Николаев! - слегка повысил голос предсельсовета. - Вот кони товарищам нужны! Бумагу хорошо прочёл? Дело государственной важности! Оказывать всемерное содействие! Или ты скрытая контра, а, Николаев?
  В прошлом году сразу исчез куда-то, подумал Леонид Алексеевич, отбоярился от учёных чудиков. Теперь совсем другое дело. Очки в копилку зарабатывает товарищ председатель...
  - Но-но, насчёт контры я попрошу! - оказал достойное сопротивление нахалу кабатчик. - Без оскорблениев тут!
  Служитель общепита глубоко задумался.
  - В общем, так... Коней нынче на продажу нет. Физически достать невозможно. Но ежели наличные средствА имеются, можно договориться о провозе до Ванавары. Есть такие отчаянные люди. Вьюками, само собой, даже оленьи нарты по тайге сейчас не пройдут. Много у вас груза?
  - Порядочно.
  - Ну, стало быть, и средствов надо порядочно. А так отчего ж... можно с мужиками договориться.
  - Ну что, гражданин начальник, - долговязый возчик стоял, уже подпоясанный, - давай прощаться, что ли.
  - Спасибо, мужики! - Кулик сейчас говорил со всей искренностью. - Оп... а где-то ваши сани? Лошади распряжёны во дворе стоят...
  - Ха! - мужик зло оскалил зубы. - Санки теперь уже только осенью забрать отседова получится. Верхами бы домой-то добраться, дай Бог!
  ...
  
  Вершины сопок темнели голым гранитом, по контрасту с заснеженными склонами. Да, на верхушках чувалов снег наконец-то стаял... Весна, запоздалая даже по здешним суровым местам, всё-таки пробивала себе дорогу.
  - Бяша сказала, видеть уже не может этот проклятущий снег, - Варвара Кузьминишна развешивала во дворе бельё, - в окошко старается не глядеть даже.
  Женщина прямо глянула на Асикай.
  - Боюсь я, Аська. Сильно за неё боюсь. Иван вон говорит, ничего, неделю от силы потерпеть осталось, как снег потечёт... а я боюсь. На исходе терпенье у неё.
  Асикай помедлила с ответом.
  - Помнишь, Вара, как отец мой тут был? Последний раз когда. Он ведь здоровый приехал.
  - Ну, может, простудился в дороге, - Варвара и сама почувствовала, что аргумент звучит неубедительно.
  Асикай помолчала.
  - Нет, Вара. Не от простуды он умер. Словами можно убить как пулей. Вот я его добила. Как лося.
  - И что теперь? Мы все тогда много чего наговорили. Твой батюшка-то, царствие ему небесное, чуть ведь Бяшу врасплох не застал!
  Тунгуска помедлила с ответом.
  - Не о том я. Отец пошёл преступленьем против Огды, причинить вред мог - и получил своё. Ни о чём я тот раз не жалею. О теперь надо думать.
  Она вскинула на хозяйку заимки взгляд.
  - Каждое слово нам теперь надо думать. Ранена душа у Огды. Одно ненужное слово добить может.
  Иван Охченыч, ловко щепавший лучины из соснового полена, вдруг бросил топор.
  - Моя вина.
  - Какая вина? - оглянулась Варвара. - Ивашка, о чём ты?
  В глазах мальчишки блестели злые слёзы.
  - Я Богу молился, чтобы Бяша не уходила от нас. Бог услышал. Вот её и не забирают. Не летит небесный корабль. Всё из-за меня!
  ...
  
  
  - Ну что тут можно сказать... Вы отчаянно бесстрашный товарищ, Леонид Алексеевич. Да как вы Тунгуску-то решились переходить, ведь река вот-вот вскроется!
  Завзаготпунктом рассматривал сидящих перед ним товарищей учёных со смешанным чувством восхищения и опаски. Восхищение беспримерной стойкостью советского человека, с одной стороны, а с другой... гм... как бы это сказать... ну хорошо, хоть не буйные.
  - Спасибо, спасибо, Мария Михайловна! Да куда столько, я же лопну!
  - Кушайте, кушайте, Витя, - похоже, жене завпункта решительный молодой человек здорово импонировал. - Разве это человечья еда, у костра да в тайге! - женщина пододвинула Сытину чашку со сметаной, в кою надлежало макать пельмени.
  - А где ваш коллега, с которым вы в прошлом году трудились? - Завпунктом отхлебнул чаю.
  - Э! - Кулик досадливо поморщился. - Слаб на жилу оказался товарищ. Не вынес тягот.
  Александр Ермилыч даже жевать перестал.
  - Он... жив?
  - Ну, когда мы с ребятами нынче выезжали из Питера, вроде был жив и даже здоров. А это вы к чему? - Кулик весело блестел глазами из-под очков. - Уж не подумали ли вы, что я употребил коллегу в пищу, как беглый каторжник в царские времена?
  - Кто знат, - на чалдонский манер произнёс завпунктом. - В тайге всяко случается.
  Собеседники рассмеялись.
  - Кстати, насчёт продовольствия и прочего, - посерьёзнел Леонид Алексеевич. - Нам, похоже, придётся у вас тут маленечко задержаться, пока реки не вскроются. Сейчас в тайгу соваться, сами понимаете, смысла нет. Но вы не беспокойтесь, средства на прокорм экспедиции отпущены в достатке, так что...
  - Да не о пшене-сахаре речь, - Александр Ермилыч вновь отхлебнул чаю. - Вы же небось опять лошадей запросите.
  - И запрошу. И запрошу! - Кулик засмеялся. - Но вы так уж сильно не опасайтесь, это не на всю нашу орду верхами. Лошадок нужно будет всего три. И три больших лодки. У вас возле фактории лежат кверху днищем, я приметил.
  - И всё-то вы примечаете! - в голосе завпунктом прорезалась досада.
  - А вы погодите, вы не спешите с ответом, дорогой Александр Ермилыч, - Кулик говорил теперь донельзя миролюбиво. - Вот прикиньте, лодки и лошадки приобретаются за счёт экспедиции. А после окончания сезона будут списаны. И поступят в ваше полное распоряжение. Безвозмездно. Ну то есть даром. Как?
  На лице завзаготпунктом отразилась усиленная работа мысли.
  ...
  
  - Ммуууу!
  Лохматая бурая корова, задрав голову, приветствовала наступившую в кои-то веки весну радостным мычанием. Прочие её сородичи, закончив свою бесхитростную животную молитву солнышку, аппетитно хрупали изумрудную травушку-муравушку, густо лезущую из влажной земли. Ах, как вкусно! какая прелесть! после этого обрыдшего прошлогоднего сена, наваливаемого хозяевами в кормушку или, того хуже, тошнотной прелой мочалы, выкопанной из-под мокрого снега...
  Лошади, сбившиеся в свой отдельный табунок, паслись немного поодаль. И это правильно - каждый должен быть со своими. Каждый!
  Бяша усмехнулась уголком губ. Каждый... должен... Если сможет.
  Он не прилетел. Можно не думать об обезьяне с красным задом сколько угодно, но он не прилетел, и это неоспоримый факт. И не прилетит. Не нужно обманывать себя. Не будет никакого небесного корабля. Остаток жизни найдёныш проживёт здесь. Как лошадь, затесавшаяся в коровье стадо.
  Пасти скотину, это была, пожалуй, самая лёгкая из работ на таёжной заимке. С этим вполне могли справиться хоть Варюшка, хоть Дарёнка, не говоря уже об обоих младшеньких Иванах. Вот только сегодня обязанность пастушить взяла на себя грозная богиня Огды, и никто не посмел ей перечить. Обрыдли уже за зиму домашние труды в закрытом помещении... Пастьба скотины - самое то занятие, чтобы поразмыслить спокойно...
  А, собственно, о чём?
  Он не прилетел. И этим всё сказано.
  
  
  

Staccato

  
  - ... Сигнал совершенно отчётливый. Сомнений никаких быть не может. Это аварийный гипер-маяк, причём маяк гибернационной капсулы.
  Долгая пауза.
  - С ума сойти можно... Опознавательный код сигнала?
  - Уже идентифицирован. Это серийный малоразмерный гиперлёт класса "зи", конкретно данный корабль был использован для стажировки выпускников-планетологов. Нужны подробности?
  - Ну ещё бы! Выкладывайте всё что нашлось!
  - Последний рейс корабль совершил в систему Громмы - отдалённые и малоизученные обитаемые миры с нулевым и первым уровнем развития обычно и используюся для стажировок дипломников. На борту находились двое... точнее, трое - молодая чета и их дочка...
  - Дочка?!
   - Ну в смысле грудной младенец. Инструкция в ту пору не возбраняла подобные вольности. Сейчас, разумеется, им бы просто перенесли срок стажировки на более позднее время.
  - Продолжайте.
  - Да, собственно, это почти всё. По данным Центра координации гиперкоммуникаций, корабль вышел из прыжка и собирался совершить посадку в одном из наиболее диких мест планеты. Более никаких данных не поступало. Отправленная для выяснения спасательная экспедиция обнаружила характерные признаки атмосферного взрыва большой мощности, с радиальным повалом древесной растительности и следами пожара.
  - Как насчёт деятельности аборигенов?
  - Уровень развития аборигенной цивилизации весьма невысок. У них нет даже оружия ядерного распада. Ни устроить такой грандиозный иллюзион, ни тем более поразить гиперлёт местными техническими средствами невозможно.
  Пауза.
  - Но отчего гипер-маяк заработал так поздно?
  - Возможно, он был включён достаточно давно. Верно, гиперсигнал можно обнаружить на любом расстоянии, но... для этого нужно знать, что искать. Этот сигнал никто не искал. Корабль же давно считали погибшим.
  Пауза.
  - Что ж... Нужно срочно сообщить спасателям!
  - Уже сделано, экселенц.
  
  
  
  

Глава 14

  
  
  -... Нет, ребята, баню строим в первую очередь. Вон, смотрите, на кого вы похожи! Если вас в баньке не пропарить, срочно и хорошенько, того гляди воспаление лёгких схватите.
  - Воспаление лёгких будет или нет, а чирьями зарасти в здешнем климате можно только так! - поддержал шефа Сытин. - Чего я, в тайге не был?
  - В общем, баню надо изладить к завтрашнему вечеру, - подвёл итог дискуссии Кулик. - Сможем?
  - Да сможем, чего там! Тоже мне, Петергоф!
  Визжали пилы, стучали топоры, с треском валились матёрые лиственницы. Вода на перекате мощно шумела, словно недовольная вторжением людишек, нарушающих вековой покой девственной тайги. Впрочем, покой этот уже не был вековым - как раз здесь, возле переката, проходила граница лесоповала. Именно здесь в прошлом году были утрачены злополучные плоты, и именно здесь Леонид Алексеевич наметил устроить базовый лагерь экспедиции. Место было очень удобное, поскольку после нескольких дней бурлацкого труда походники упёрлись в непроходимые пороги, где пришлось разгружать лодки, перетаскивать груз выше по течению вручную и затем на руках же переносить тяжеленные плоскодонки. На первый раз мокрые, смертельно усталые рабочие кое-как обогрелись и обсушились у костра, но было очевидно, что на следующий год подобного крайнего героизма допускать нежелательно. Второй лагерь, рабочий, по плану должен был быть устроен уже в глубине повала, возле устья ручья Чургима, стекающего в речку живописным каскадом водопадов. Как прикинул Кулик ещё в прошлом году, далее вверх по течению было не пробраться и на мелко сидящих плоскодонках, во всяком случае, после окончания половодья точно.
  Резкий звон пустого ведра, подвешенного на сучок вместо сигнального колокола, и заливистый лай собаки прервали шум стройки.
  - Каша готова! - энтузиаст-комсомолец, на долю коего нынче выпало дежурить по камбузу, энергично молотил черпаком по пустому ведру. Пёс Буран вертелся рядом в предвкушении. Собаку в поход настоятельно посоветовал взять Сытин, и у начальника экспедиции не было оснований не доверять мнению специалиста-охотоведа. За время пути пёс вполне привязался к весёлым и щедрым на угощение людям и теперь исправно нёс свою собачью службу, избавляя походников от необходимости всю ночь поочерёдно дежурить с винтовкой возле лошадей - иначе того гляди медведь порвёт или волки.
  - Обеденный перерыв! - махнул рукой Кулик. Работяги оживились пуще прежнего, ибо ничто так не подкрепляет трудовой энтузиазм, как добрая порция пшённой каши с салом и пара кружек крепкого горячего чаю.
  - Товарищ Струков, кончайте съёмку, каша остынет! - Витя Сытин устраивался на нарубленном лапнике по-узбекски, развернув колени в стороны.
  - Работа прежде всего! - откликнулся кинооператор, лихо вращая рукоять съёмочной камеры. - Леонид Алексеевич, прошу немного головку в сторону... та-ак... теперь котелок повыше... вот, замечательно!
  - А скажите, Леонид Алексеевич, чего это тот тунгус болтал насчёт чертей в здешних лесах? - один из комсомольцев орудовал ложкой в солдатском котелке не хуже экскаватора.
  - Ну, после спиртяги и у нас в Питере чертей полно! Зелёненьких!
  Взрыв веселья.
  - Не, а всё-таки, интересно - чисто пьяная болтовня или имеет под собой некую реальную основу?
  - Ну вон у нас Виктор специалист, - кивнул Кулик. - По ходу изучения здешних пушных и мясных запасов и насчёт чертей прояснит вопрос.
  Новый взрыв веселья.
  - Да проясним и насчёт чертей, не проблема, - Сытин решил поддержать веселье. - Тут, ребята, главное выяснить, на какую приманку чёрт идёт. И дело в шляпе. Вот жаль, клетку мы под него не захватили!
  Ещё взрыв веселья.
  ...
  
  Заходящее солнце светило в спину, и на готовящуюся к ночи тайгу ложилась длинная тень от чувала - настолько длинная, что край её ложился на дальнюю горку, уже почти у горизонта. Бяшка даже могла различить на той горушке свою собственную тень - размытую чёрточку, прилепленную к краю массивного тёмного пятна тени от чувала.
  Отчаянье накатило и схлынуло, оставив лишь холодное, отстранённое безразличие. Как океанская волна, оставляющая после себя на берегу дохлую рыбу, холодную и скользкую. Впрочем, и про океан, и про океанские волны, а равно и всевозможных морских рыб Бяшка знала лишь из книжек. Чисто теоретически. Своими глазами здешних морей-океанов она никогда не увидит. Как, впрочем, и нездешних. И нечего по этому поводу переживать.
  Девушка сосредоточилась, привычно вызывая в себе то самое чувство, описать которое человечьими словами невозможно. Нет таких слов-понятий у людей, поскольку подобных чувств они не ощущают. Как лошадь не различает, скажем, красный цвет.
  Тайга, выглядевшая с вершины чувала совершенно неподвижной, на самом деле была полна шевелящейся на все лады жизни. Вон там, в зарослях, голодная лисица скрадывает зайца, надеясь поужинать, пока не стемнело. А вот мама-рысь, выведшая на свежий воздух очередной выводок своих котят, сыта и довольна - сородич того зайца, которого сейчас скрадывает лиса, был неосторожен и попался лесной кошке на обед. О том, что двое из трёх прошлогодних котят уже умерли, мама-рысь также не подозревает. Зачем? Её дело котят растить, кормить...
  Бяшка на миг ощутила прилив зависти - как же всё просто у зверей. Воистину, как сказано в той старой-престарой книжице, "большие мозги лишь умножают печали"... ну, или как-то похоже сказано.
  Она перенесла своё поле внимания на реку Чушмо и мгновенно напряглась. Опа... Явились. Опять они пришли сюда, эти полоумные искатели небесного никеля. И на этот раз их больше.
  ...
  
  - Итак, коллеги, с постройкой штурмового лагеря мы относительно закончили, как говорили до революции, с Божьей помощью. Печка, конечно, оставляет желать лучшего, но уж какая получилась.
  Смех и оживление среди публики. Хорошие всё-таки ребята, подумал Кулик, и никакие-то невзгоды их не угнетают. Небось потомственные дворяне уже давно бы разбежались.
  Постройка второго, рабочего лагеря, который для пущей значимости начальник экспедиции поименовал "штурмовым" - а чего, комсомольцы вообще любят подобные названия - протекала уже не столь быстро, как базового. Во-первых, строить пришлось больше, ведь кроме рабочей избы для ночлега нужно было ещё и лабораторное помещение, да и лабазы следовало поставить пообъёмистей - это в базовом лагере припасы закладывались лишь на обратную дорогу, здесь же предстояло хранить провиант и прочее на весь полевой сезон. Во-вторых, здесь, в зоне повала, из стройматериалов можно было рассчитывать лишь на молодой подрост, и тощие "хлысты" приходилось стаскивать по бурелому со всей округи. Ну и в-третьих, даже юный комсомольский напор понемногу стал терять силу. Устали ребята, чего там... Правда, рабочие экспедиции, расщедрившись, даже соорудили ещё одну избушку сверх плана, "командорскую", деревянный символический ключ от коей торжественно-шутливо преподнесли начальнику. Кулик ребят вполне даже понимал. Вы никогда не пробовали жить в адских условиях бок о бок с собственным начальством?
  - Завтрашний день я объявляю выходным. В баньке попариться, постираться, привести себя в порядок, да и просто полежать на топчане, оно никому не вредно.
  Снова смех.
  - А с послезавтра нас ждёт уже наша основная работа. Вы двое пойдёте со мной на топографическую съёмку местности, вам же, Витюша, как помнится, было поручено посчитать здешних лис и соболей...
  - Медведей, медведей не забудь! - встрял один из комсомольцев.
  - Смехотульки тут без толку, - не принял товарищеской шутки Сытин. - Раз есть задание, надо исполнять. Точка.
  - Вот это называется государственный подход к делу, - начальник экспедиции блеснул очками. - Вам нужно кого-то в помощь?
  - Разве что Бурана. Эти-то что в следах понимают! - Виктор кивнул на энтузиастов. - Да, Леонид Алексеич, я Чалку возьму. Игрим чего-то не в форме, пусть отдыхает.
  - Вам как специалисту тут видней, - улыбнулся Кулик. - Берите Чалку.
  - Прошу прощения, Леонид Алексеевич, - подал голос кинооператор Струков. - Дело в том, что моя часть работы закончена. Плёнка вышла вся, и материалы нужно поскорее доставить в Москву. Так что прошу оказать содействие.
  Вот она, оборотная сторона славы, подумал Кулик с досадой. Что ж... он знал, на что шёл, соглашаясь на включение в состав экспедиции представителя Госкино.
  - Витя, придётся оказать содействие.
  - Да не вопрос, - чуть пожал плечами Сытин. - Три дня, и вы на фактории, товарищ Струков.
  - Что значит "на фактории"? - кинооператор вскинул брови в крайнем изумлении. - Чего мне делать на той фактории? Речь идёт о Кежме, и о посадке на пароход!
  Кулик тяжко вздохнул.
  - Витя...
  - Да понял я, - всё-таки досада прорезалась в голосе заместителя начальника экспедиции. - Раз надо, будет в Кежме.
  ...
  
  - Мне кажется, Бяша, тебе надо быть осторожней. У этих людей наверняка есть оптика.
  Полежаев расстроенно вертел в руке ложку. Дьявол припёр сюда этих полоумных энтузиастов...
  - Ну и что? - Бяшка спокойно кушала ячменную кашу, запивая молоком из кружки. - Человечьи глаза, не в обиду будь тебе сказано, па, сильно подслеповаты. Я без бинокля вижу то, что вы с Охченом в бинокль.
  Да, это была сущая правда. Уже не раз убедился Иван Иваныч, что и десятикратный немецкий "цейсс" не даёт особых преимуществ перед невероятно зоркими Бяшиными глазами. Вот разве что могучая дедова подзорная труба...
  - Ну а если не бинокль? Если у них сильная труба навроде нашей имеется?
  Девушка засмеялась.
  - Давай рассуждать логически, папа. Они сюда зачем прибыли? Метеорит выкапывать. Раз так, то и оборудование у них под стать поставленной задаче. Лопаты там, кирки... Зачем им для этого дела подзорная труба? Лишний груз на себе по тайге таскать...
  - Ну а если вдруг?
  Бяшка перестала улыбаться.
  - Не думаешь ли ты, па, что я буду сидеть как мышь в норе только потому, что какие-то олухи могут меня увидеть?
  В глазах богини Огды зажглись рысьи огоньки.
  - Уже были тут и те первые варнаки, и душегубцы в погонах... Эти третьими станут, если что.
  ...
  
  - Витя, наконец-то! Я уже вас заждался.
  Виктор Сытин, худой и заросший щетиной, тяжело бухнулся на топчан. Помедлив, принялся стягивать сапоги. Да, начальник и помощник теперь вдвоём делили "командорскую" избушку, и Кулик знал, почему. Нервное напряжение в коллективе нарастало. Правда, пока на работе это никак не отражалось, но по тому, как вместо совместного пения залихватских комсомольских песен у костра энтузиасты вдруг стали общаться друг с другом крайне вежливо... Доктора называют такое состояние "период мнимого благополучия"
  - Устал как собака...
  - Есть успехи?
  - А-а... - охотовед махнул рукой. - Ерунда. Запасы соболя нищенские, ввиду отсутствия развитых кедровников и вообще... Лиса есть, правда, но, учитывая труднодоступность местности... Копытных тоже негусто, лось редкий, северный олень мигрирующий... В общем, малоперспективно в плане организации современных охотхозяйств.
  - А у нас тут неприятности, Витя, - Кулик поправил очки. - У двоих сразу открылся острый фурункулёз. Неудивительно, учитывая условия труда и отдыха.
  - Тьфу ты... - Сытин мотнул головой. - И куда их теперь? В Ванавару, или опять в саму Кежму?
  - В Ванаваре нет не только врача, но даже фельдшера. В Кежме по крайней мере уже есть здравпункт. И потом, Кежма на Ангаре стоит, там пароходы.
  - Понятно, - Сытин вновь мотнул головой. - Чёрт, сидя засыпаю... Ладно, в Кежму так в Кежму. Привык уже почти... Это ж когда я теперь вернусь? К сентябрю?
  - Да вы уж вернитесь, Витя, - слабо улыбнулся Кулик. - Я тут без вас как без рук.
  - Ладно, решили! - вновь мотнул головой Сытин. - Когда отправляться?
  - Завтра утром. Вот тут надо ещё подписать акты, я заблаговременно составил... да, вот тут и тут... Лошадей возьмёте всех трёх.
  - Рискуете, Леонид Алексеевич.
  - Э, Витя... Лошади нам тут будут лишней обузой. Всё равно ухаживать за ними некому. Бурана вот оставлю, пожалуй, - учёный вновь чуть улыбнулся. - Какая-никакая охрана.
  - Годно, - одобрил Виктор.
  - Одну лошадку сразу презентуете нашему знакомцу, Ермилычу.
  - Мутный тип, между нами если.
  - В таком деле прозрачным быть тяжко. В общем, в доказательство серьёзности наших намерений насчёт передачи списанного имущества по окончании сезона... В благодарность пусть снабдит вас всех провиантом до Кежмы. На обратном пути загрузите провизию дополнительно...
  - Стоп, - Виктор в который раз замотал головой, отгоняя наваливающийся сон. - Как же мы до Кежмы, на двух конягах втроём?
  - Обыкновенно. Двое комсомольцев на одном, тем более что весу-то в них сейчас осталось... Вы и багаж на второй.
  Сытин подумал.
  - Ладно... сообразим там на месте. А телеграммы?
  - О! Годный вопрос, как вы говорите, - засмеялся Кулик. - Вот тут я составил тексты, можете ознакомиться.
  Сытин, разодрав склеивающиеся от усталости веки, принялся вчитываться в косые строчки, стараясь держать бумагу поближе к маленькому подслеповатому окошку.
  - Годно. Значит, этих задохликов сажаю в Кежме на пароход, и прямиком к капитану, брать за жабры - сейчас на всех судах уже радио имеется... я ничего не упустил?
  - Вы всё верно понимаете, Витя. Внимание прессы особенно важно для нас сейчас.
  - Да вы не переживайте, Леонид Алексеевич. Уж кто-кто, а я шороху наведу!
  ...
  
  - Ну что, папа, нашли меня твои злые люди?
  Бяшка, подвязанная материнской косынкой и облачённая в короткий до самого не могу сарафанчик, лихо орудовала трёхрогими вилами, закидывая сено на стог - отец едва успевал принимать.
  - Ой-ой! - отозвалась Варвара. - Смела ты больно, Бяшенька. Эти люди до сих пор не ушли, между прочим.
  - Пускай хоть до зимы сидят в болотине, мне не жалко! Весь никель пусть выкапывают!
  Летнее солнце жарило вовсю, и Бяшка, ещё окрепшая за последнее время, являла собой зримый эталон здоровья и юной силушки. Вот только Полежаев не обманывался на этот счёт. Это похоже на отравление фосгеном. Сперва отравленный кашляет, задыхается, а потом вроде бы всё проходит. Доктора это назвали "период мнимого благополучия"... Благополучия ненадолго.
  Пока сияет с небес летнее солнышко.
  - А ты всё размышляешь об обезьяне с красным задом, папа?
  - Прости, Бяша, - Полежаев виновато улыбнулся.
  - Не кори себя, па, - Бяшка поправила выбившуюся прядь волос. - Рано или поздно настаёт момент, когда красный зад заслоняет всё остальное.
  ...
  
  
  - Андрей, сигнализируйте, пусть переходит на бугор слева!
  Комсомолец-энтузиаст Андрей, не так давно служивший на Балтийском флоте и хорошо знакомый с морской сигнальной азбукой, замахал флажками, давая знать другому энтузиасту, куда именно следует переместиться с топографической рейкой. Чёрная точка, едва заметная с большого расстояния, помедлив, начала перемещаться, скрылась из виду и вскоре вновь возникла уже на бугре, выпирающем из болота левее. Кулик припал к окуляру теодолита, переводя визир на новую точку. В могучей оптике чёрная точка превратилась в лицо молодого парня с биноклем на груди, старательно выставляющего рейку-визирку. Вообще-то для местной топографической съёмки столь уникальный прибор, как этот "цейсс", был явно излишен, но раз уж взяли, так надо его использовать на всю катушку!
  - Хорошо, хорошо, - начальник экспедиции черкал в своём блокноте. - Так... ну, на сегодня достаточно. Андрей, сигнализируйте, пусть движется в лагерь. К ужину опаздывать - себя не любить!
  - Помочь свернуться, Леонид Алексеевич? - парень кивнул на треногу с теодолитом.
  - Да не надо, Андрюша, я сам. Сделаю ещё промеры вон тех горных вершин, - Кулик пощёлкал по отполированной бронзе. - Не зря же его назвали горным. А вы идите, идите!
  Оставшись один, геолог вновь припал к окуляру. Всё-таки чудовищное увеличение у этого прибора... зачем такая труба, сто тридцать крат? Действительно, только где-нибудь в Альпах работать...
  Шёл август месяц, ночи становились всё длиннее и холоднее. От Сытина до сих пор не было никаких вестей, как добрались... и добрались ли? Как всё-таки скверно без связи с внешним миром... На тот год нужно будет обязательно выбить радиостанцию. Вещь тяжёлая, конечно, в походе неудобная, но сидеть в тайге медведем ещё хуже.
  Впрочем, имелись и некоторые плюсы. После ухода лишних ртов пайку даже удалось увеличить, и запасов притом должно было уверенно хватить до холодов.
  Последний закатный луч погас, и сразу стало прохладнее. Поёжившись, Кулик плотнее запахнул ватник. Так... занесём параметры ещё и вот этой сопки...
  Он вдруг напрягся. На вершине чувала, отчётливо и контрастно выделяясь на фоне вечернего неба, стояла некая фигура, напоминающая человека, вставшего на ходули. Странная фигура стояла неподвижно, будто статуя. Даже стотридцатикратное увеличение прибора не позволяло с такого огромного расстояния разглядеть мелкие детали, однако длинные, нечеловечески длинные ноги можно было различить отчётливо. Что это?! Кто это?! Зачем же ему ходули-то на горе, пронеслась в голове у учёного дикая мысль...
   Слеза набежала внезапно, изображение расплылось . Леонид Алексеевич, оторвавшись от окуляра, проморгался и вновь припал к оптике. Однако в поле зрения виднелась лишь голая вершина сопки-чувала. Абсолютно пустая и безжизненная.
  Кулик криво усмехнулся. Нет, положительно, он на грани нервного срыва от переутомления. Ещё чуть, и можно будет увидеть зелёных чертей. И самое обидное - в трезвом виде.
  ...
  
  -... Винтовку ещё одну обменяю, однако. Соболь есть - мука-сахар будет.
  - А есть покупатель?
  - Эйе! Фляжка на что? Спирт есть - покупатель будет!
  Иван Иваныч и Охчен разом рассмеялись.
  Шла ревизия боеприпасов. Если налёт варнаков добавил к арсеналам Чёртовой заимки в основном трофейные винтовочки, поскольку патронов на операцию рачительный заказчик Дормидонт Панкратьич выделил исполнителям в обрез, то господа белые офицеры явились в тайгу весьма неплохо вооружённые - видимо, забрали с собой весь боезапас что был, не собираясь возвращаться в Кежму, где были поставлены гарнизоном от красных партизан. Однако время шло, и патронные цинки таяли понемногу. Насколько ещё хватит?
  Охчен внезапно перестал считать патроны.
  - Я тебя тогда чуть не застрелил, Вана Ваныч. С Илюшкой так решили.
  Иван Иваныч хмыкнул.
  - А вот интересно, что вы дальше-то делать стали бы?
  Тунгус смотрел на окошко неподвижным взглядом.
  - Бог оборонил. Бог видел, какие мы тогда с Илюшкой дураки были!
  Пауза.
  - Вара тогда хорошо подошла. Иначе бы - всё...
  Пауза.
  - И не было бы давно нашей Бяши-Огды.
  Иван Иваныч молча перебирал патроны.
  - А ежели не придёт небесный корабль, - вновь заговорил тунгус, - как ей жить?
  - Типун тебе на язык! - не выдержал Полежаев. - Ну чего каркаешь?!
  ...
  
  - Леонид Алексеич, Леонид Алексеич!
  Энтузиаст-комсомолец стоял, запыхавшись после бега с препятствиями - поскольку местность в районе "штурмового" лагеря представляла сплошной бурелом.
  - Чего случилось, Петя?
  - Нет, это вы должны сами на месте взглянуть! Похоже, мы нашли!
  Оставив незаконченный топографический план местности, Кулик торопливо натягивал болотные сапоги.
  - Большой осколок?
  - Нет, маленький! Но необычный! Да вы взгляните сами, честное слово!
  На болоте уже ждали начальника двое оставшихся добровольцев - да, и дежурный по кухне тоже подтянулся на шум.
  - Ну что тут у вас?
  - Леонид Алексеич, вот!
  Кулик наклонился, привычным жестом поправив очки. В полусгнившем дереве торчал кусок странного стекла.
  - Хм... - учёный осторожно пошевелил обломок, и тот охотно выпал из трухлявого ствола. На ощупь находка не походила на стекло, даже и вулканическое. Скорее на мыльный камень... нет, и это не то. В общем, весьма странный материал.
  - Так, ребята... Давайте-ка это всё в мою избушку. Чёрт, фотопластинки все вышли! Ну да ладно. Дома, в Питере всё и снимем, и исследуем. Молодцы! Первая ласточка у нас. Объявляю вам благодарность!
  - Рады стараться! - комсомольцы шутливо вытянулись во фрунт.
  - У меня идея, Леонид Алексеич, - подал голос дежурный повар, - у нас в лабазе банка сливового джема завалялась. Последняя. Так, может, по торжественному поводу...
  - Идея замечательная, - улыбнулся Кулик. - И повод вполне подходящий!
  - Урааа!
  ...
  
  
  Лось нёсся во весь опор, не разбирая дороги. Бяшка старалась не отставать, и пока это получалось неплохо. Лось не корова и даже не лошадь, лось - соперник по бегу вполне серьёзный. Эка ломится в заросли сохатый, подумала Бяшка, перемахивая через несколько поваленных колодин кряду, да не оставить ли его в покое? О, на тропу свернул, молодец... Ну, с Богом!
  Девушка ускорилась что было мочи, на ходу отбивая руками ветки деревьев, неосторожно вылезшие на тропу. Ещё! Ещё! Шалишь, сохатый, никто ещё не смог убежать от богини Огды!
  Лось вдруг трубно заревел, и спустя секунду развернулся, готовый идти в атаку. Понял, что не уйти, и решил дорого продать свою шкуру. Вот дурачок... да не нужна мне его шкура!
  - Ну что, выдохся, сохатый? - дыхание богини Огды сейчас тоже было запалённым. - То-то! Будешь знать, как убегать от богини! Чего-чего? Рогами пугать вздумал? А копытом по морде давно получал? Как дам, враз рога отлетят! - для убедительности Бяшка продемонстрировала острое, железной крепости копыто.
  Лось, угрюмо наклонив голову, слушал вразумляющую речь грозной богини Огды. Нет, звери не понимают человеческой речи, но общий смысл сказанного донести до них можно - если знать подход. Во всяком случае, в копытах сохатый разбирался неслабо, и оценить продемонстрированное мог вполне. М-да... действительно, рога отлететь могут...
  - А ну-ка на колени перед великой богиней Огды! - повелела Бяшка, делая указующий жест рукою. - На колени, кому сказала?! Ну?!
  Лось, всхрапнув, подогнул передние ноги. Ну, довольна?! Чего, ну чего пристала?!
  - Молодец! - похвалила послушного подданного богиня Огды. - Ладно, вставай уже! Морковку хочешь? - она извлекла из рюкзачка крупный оранжево-алый корнеплод.
  В глазах лесного исполина появилось затравленно-тоскливое выражение. То гонит хуже стаи волков, то на колени ей стань, то вдруг красную штуку в нос тычет... нет, невозможно понять двуногих. Слушай, ну чего я тебе плохого сделал, а?!
  - Ну, не хочешь как хочешь, - Бяшка сама с хрустом откусила морковку, аппетитно зажевала. - Ладно, топай, сохатый! Иди, иди уже!
  Сообразив, что его отпускают без дальнейших мучительств, лось развернулся и ринулся прочь, только шум стоит. Бяшка, слушая затихающий топот и треск, улыбнулась. Вот ведь, здоровущая деваха наросла, а лосей по тайге гоняет как маленькая...
  Она встряхнула жёсткими кудрями. Ладно... Бешеный бег - лучшее лекарство от тоскливых мыслей.
  ...
  
  Левый сапог противно чвякал на каждом шагу, и не было никакой уверенности, что вконец убитая обувка дотянет до цели. Сытин шагал по едва набитой таёжной тропе тяжёлой походкой. Настроение было достаточно скверное.
  Обе лошадки, не выдержав зверской эксплуатации, захромали, причём одна до Ванавары еле дошла. Пришлось оставить скотину на попечении хитрована Ермилыча, чему завзаготпунктом был несказанно рад. Во-первых, пункт договора о передаче лошадей фактически выполнен - отдохнут лошадки и будут как новые - и во-вторых, можно фактически не выполнять пункт о допснабжении экспедиции в случае необходимости. Нет-нет, он не отказывается, пожалуйста! Сколько сможете взять в заплечную котомочку, товарищ Сытин?
  Правда, телеграммы, на которые возлагал серьёзные надежды Леонид Алексеевич, всё-таки достигли цели. Советская общественность была возбуждена. Знаменитый учёный с отважными соратниками на волосок от гибели в таёжной глуши! Тайна знаменитого Тунгусского метеорита почти раскрыта! Не допустить сворачивания уникальных работ! Короче, вопрос об организации основной и решающей экспедиции в следующем году можно было считать решённым. Теперь осталось донести эту благую весть до начальника. Вот то, что лето практически кончилось, это скверно, очень скверно. В сентябре пойдут дожди, с каждым днём всё более ледяные, ну а октябрь на Тунгуске уже в общем-то месяц зимний...
  Сытин остановился, разглядывая крупные, с выворотом почвы, отпечатки лосиных копыт. Ого, какой дядя! От кого это он так драпал, интересно? Волчьих лап на тропочке не видать... медведь напугал, что ли? Да не бегают так от медведя, а то не знают сохатые медвежью прыть...
  Виктор резко наклонился, затем присел на корточки. Помедлив, осторожно тронул пальцем чёткий отпечаток копыта. Вот это да... новый вид оленя... олени, гоняющие лосей...
  Разум ещё лихорадочно цеплялся за привычные стереотипы, но сердце уже захолонуло от предчувствия чуда. Ибо если бывают олени, бегающие на двух ногах, то слоны улетают на зимовку в Якутию.
  Скинув с плеча карабин, Сытин двинулся по следам. Гонка тут шла не на жизнь, а на смерть. Сохатый сдаваться явно не собирался, но пройдя ещё немного, охотовед уже был уверен в его поражении. Вот двуногий ускорился, и без того громадные шаги стали просто гигантскими... вот лось резко развернулся, готовясь дать настигающему врагу решительный бой... что такое, что за чёрт...
  Виктор вновь присел на корточки, разглядывая две группы следов. Они разговаривали... да, пусть мне ухо отрежут, но они тут беседовали. Вот сохатый зачем-то встал на колени. А вот вскочил и побежал, резво, будто с верёвки сорвался... или его отпустили... А это что?
  Сытин осторожно взял двумя пальцами огрызок морковки. Повертел так и сяк. Он пытался кормить лося морковкой... или сам съел?
  Охотовед отёр взмокший лоб дрожащей рукой. Вот как... вот так даже...
  Итак, пьяная болтовня того тунгуса имеет под собой очень даже реальную основу.
  Сытин перехватил карабин поудобнее. Следы эти куда-то ведут. И сколько бы верёвочке ни виться, а у любого живого существа есть логово. И если следы не потерять... а он не потеряет, такой случай выпадает раз в жизни...
  В небе громыхнуло, раскатисто и гулко. Виктор взглянул вверх и чуть не застонал от отчаянья. На тайгу надвигался свинцовыми тучами холодный грозовой фронт. Короткое лето кончалось.
  ...
  
  -А-апчхи!
  Леонид Алексеевич мощно чихнул, и лежавшие на столе листы бумаги разлетелись в стороны. Кряхтя, начальник экспедиции собрал их с пола и вновь уселся за стол.
  За окошком шёл нудный, холодный дождик - прошедший холодный фронт выдавил из тайги последнее летнее тепло, сменив его промозглой осенней сыростью. Вести какие-либо работы на открытом воздухе в такую погоду не представлялось возможным, и потому трое энтузиастов-комсомольцев сидели сейчас в рабочей избушке, усиленно натапливая печку, дабы изгнать из помещения сырость. У начальника же появилось наконец время засесть за бумаги, привести их в порядок.
  Однако, где же Виктор? Неужели не выдержал и сбежал-таки с последним караваном? Вообще-то, положа руку на сердце, эксплуатировал он своего помощника зверски. Дважды сгонять туда-обратно до Кежмы, это вам, батенька, не по Невскому прогуляться... И плюс собственный объём работ у него, порученное исследование пушных запасов. Так что из тайги Сытин выбирался лишь эпизодически, собственно, в баньке попариться да портянки перемотать. Однако на человека, способного вот так, молча сбежать, Витенька не походил никоим образом.
  Неужели случилось что-то скверное?
  Вздохнув, Кулик придвинул к себе бумаги. Что толку гадать. В любом случае, предпринять сейчас что-либо он, как начальник экспедиции, не в состоянии. Если, к примеру, отрядить на поиски пару комсомольцев, то кто будет потом тех самых спасателей разыскивать в тайге?
  Леонид Алексеевич рассматривал собственноручно нарисованные планы местности, измазанные кое-где болотной грязью. Так... вот в этой воронке, диаметром полста метров, непременно находится осколок метеорита... очень крупный...
  Какая-то посторонняя, шалая мысль царапалась в мозгу, причиняя беспокойство. Что-то тут не так... что именно?
  Не утерпев, Кулик достал образец метеоритного вещества, найденного комсомольцами в трухлявом дереве. Картинка в общем-то вполне ясная. Тогда, в тысяча девятьсот восьмом, дерево то было отнюдь не трухлявым - здоровая, полная жизненных соков, рослая таёжная лиственница. Ударная волна повалила дерево, опрокинула наземь. Тут подоспели и осколки. Раскалённый фрагмент небесного тела с силой вошёл в твёрдую древесину и застрял, дожидаясь комсомольцев-энтузиастов...
  Учёный осторожно погладил предмет кончиками пальцев. Шелковистая, ни на что не похожая поверхность... очень, очень необычный метеорит...
  Смутная мысль всё настойчивей царапалась в мозгу, однако оформиться так и не успела. Снаружи послышался характерный звук - кто-то пёрся по раскисшему болотному грунту, тяжело и широко шагая. Ещё чуть, и дверь в избушку широко отворилась, явив фигуру в блестящем от воды прорезиненном плаще с капюшоном..
  - Витя! Ну наконец-то!
  Виктор Сытин, двигаясь медленно и размеренно, как то бывает при смертельной усталости, стянул с себя плащ-дождевик, ватник, вконец раскисшие сапоги и мокрые до нитки штаны, оставшись в исподнем.
  - Эк вас, Витенька... - Кулик подкинул в открытый зев печурки пару свежих поленьев, водрузил на комфорку, мастерски сварганенную из прохудившейся железной посудины, чайник. - Вам срочно нужно в баню. А пока сейчас чайку... Наденьте вон сухой ватник. Не сидите, не сидите голым, это только кажется, что тут так тепло!
  - Докладываю, - Сытин потёр заросшее бородкой лицо. - Комсомольцы посажены на баржу, влекомую буксиром "Бодайбо" аккурат в Иркутск. Сейчас уже, должно быть, в городе... лечат свои чирьи...
  - А лошади где?
  - Лошади захромали, обе. Укатали сивок крутые горки... Оставил их вашему знакомцу, жульману этому. Он обрадовался. И лошадки в активе, и пшено экспедиции отправлять не надо... обстоятельства форс-мажор... - Сытин, похоже, засыпал.
  - Ладно, пёс с ними, как говорится... - Кулик выставил на стол кружки, насыпав чаю на дно, залил кипятком. - Продуктов до октября точно хватит, там будем думать. Витя, вы не спите, вам непременно надо в баньку! Сейчас ребята истопят, я скажу. Пейте чай, пейте!
  - Леонид Алексеич, - перебил Сытин, с трудом разлепляя глаза, - помните того пьяненького тунгуса на фактории? Он насчёт чёрта в тайге болтал.
  - Ну, - напрягся учёный. - Помню, да.
  Однако Виктор уже вновь смежил веки.
  - Нет... не сейчас... простите, Леонид Алексеич... завтра... этот вопрос требует осмысления... досконального осмысления... - и Сытин захрапел сидя.
  ...
  
  Дождь полоскал третий день без перерыва, днём и ночью. Серый свет за окном почти угас, и Бяшке почудилось вдруг - вот сейчас он угаснет окончательно, и наступит вечная ночь. Навсегда.
  Печь, выходящая в Бяшину комнату одной гранью, светилась теплом, достаточным, чтобы можно было читать не слишком мелкий текст. Девушка перевела взгляд на полку с книгами и усмехнулась уголком губ. Какие глупости...
  За дверью слышалось сдавленное перешёптывание - юные обитатели Чёртовой заимки выясняли меж собою, кто именно должен постучаться к богине Огды. Забавные они, подумала Бяшка... как будто не знают, что я могу прочесть у них в головёнках всё что угодно...
  - Входите уже, чего там скребётесь! - найдёныш произнесла это достаточно громко, чтобы быть услышанной.
  Делегация не замедлила явиться.
  - Бяша... мы тебя не отвлекаем?
  - От чего? - усмехнулась девушка.
  Помедлив, ребятишки осторожно разместились возле Бяши-Огды, как котята.
  - Бяша... - голос Дарёнки дрожал. - Тебе сильно плохо, да?
  Девушка помедлила с ответом.
  - Плохо.
  Пауза.
  - Бяша... - Дарёнка первая прижалась к сводной сестре. - Ну что мы можем сделать? Ты скажи, мы всё-всё для тебя сделаем!
  Бяшка погладила сестрёнку по голове.
  - В том-то и печаль, Дарёнка, что никто этого сделать не может... Никто на Земле.
  Пауза.
  - А тогда можно, мы просто посидим возле тебя? Вдруг... вдруг тебе станет не так плохо?
  Грозная богиня тихонько рассмеялась.
  - Очень даже возможно.
  Пауза.
  - Бяша... а ты давно-давно не рассказывала нам своих волшебных сказок. Про иные миры.
  Найдёныш помедлила.
  - Сказку... Ну что ж, можно и сказку. Слушайте!
  Она глубоко вздохнула.
  - На одной планете, названия которой уже никто и не помнит, жили-были странные существа. Руки у них были обыкновенные, на пять пальцев - ну, чтобы всё можно было делать. А вот ноги... Вроде бы пальцы на них имелись, а толку никакого. Не годились те пальцы ни на что, только мешались - то сотрутся в кровь, то поморозятся. И для лазанья по деревьям были те ноги почти бесполезны, да и для бега - не бег то был, одни слёзы... какой уж тут бег, когда вместо нормальных ног с нормальными копытами две кочерги... Единственно, на что хорошо годились ноги этих существ - лопатой копать...
  Пауза.
  - И оттого стали эти существа злыми и завистливыми. Жадными стали до омерзения. Сперва по-маленькому зло копилось, но однажды брат убил брата, и пошло... Дальше - больше. И начались на той планете войны, это когда очень много одних существ, считающих себя почему-то разумными, объединяются, чтобы убить множество точно таких же... собратьев своих. Сперва резали друг друга ножами, потом копьями кололи, потом для удобства убиения придумали ружья и пушки...
  - Бяша... - подал голос Иван Охченыч, - Какая же это сказка? Это же наша жизнь!
  ...
  
  -... Это не бред, Леонид Алексеич, это реальность... Я же как раз спец по копытным... нет и не может быть на Земле таких копытных! На двух ногах бегает, с руками... придётся нам, как ни крути, признавать реальность существования чёрта, дорогой Леонид Алексеич...
  Кулик хмуро разглядывал шкалу медицинского термометра. Сорок и шесть... что делать, что делать?!
  - Леонид Алексеевич, а может, всё-таки простуда? - с надеждой спросил один из комсомольцев. - Отлежится в тепле... а живот, это так скрутило...
  - Нет, ребята, - тяжко вздохнул начальник экспедиции. - Острый живот... аппендицит это. Боюсь, не было бы перитонита.
  Он сверкнул очками.
  - Так. Вы двое на лодке отправляетесь с ним на Ванавару и далее Кежму. Прямо сейчас, немедленно! На перекате придётся нести на носилках, и уж постарайтесь сильно не трясти. Оттуда вновь на лодке по Чушмо. Старайтесь держаться стрежня, там течение сильнее, быстрее дойдёте до Тунгуски. По Тунгуске до фактории идите, напротив, у самого берега, и лучше на шестах, а не на вёслах, чтоб не сносило. Бурана возьмите с собой, пригодится. Александру Ермилычу скажете - если что, труп на его совести будет. Он поймёт.
  Кулик говорил жёстко, чётко, как будто гвозди вбивал.
  - Мы с Петей тут останемся, дожидаться вашего возвращения. Ну, с Богом! Хоть вы в него и не верите.
  - Леонид Алексеич, - у Пети даже губы дрожали, - я пойду с ними.
  - Что же, Леонид Алексеич один в тайге останется? - начал было один из комсомольцев-энтузиастов, но Петя перебил.
  - Я с вами пойду! Леонид Алексеич!
  - Да-да, Петя... - учёный снял очки, протёр их и вновь водрузил на нос. - Конечно, идите. Я разрешаю.
  ...
  
  Дождь, полоскавший тайгу на все лады несколько дней подряд минувшей ночью наконец выдохся, и небеса сияли чистейшей лазурью, чуть бледной и в то же время пронзительной. Умытая и посвежевшая тайга расцвела жёлтым и багряным, превратившись из угрюмо-монотонного месива в пёструю мозаику.
  Бяшка стояла у ворот, пристально всматриваясь в осеннее небо. На девушке сегодня были надеты новенькие пуховые штаны, связанные матерью - облегающие, мягкие, длиной до самых копытцев. Копыта, правда, сегодня тоже были укрыты сапожками. Время бегать по лесу голоногой и босой прошло.
  - Вот и опять осень... - Варвара смотрела на дочуру-найдёныша со щемящим чувством, которое невозможно было передать словами.
  - Да... - эхом откликнулась девушка. - Последняя осень...
  - Бяша, доченька! - Варвара чуть не плакала. - Ну что ты говоришь такое?! Разве так можно...
  - А как нужно правильно сказать, мама? - она бледно улыбнулась. - Вроде я достаточно хорошо изучила ваш язык.
  "Ваш язык", царапнуло слух. Она уже не относит себя к нам. Она уже отдельно.
  - Нет, ма, - богиня Огды, как обычно, легко прочла в голове у матери невысказанные слова. - Пока ещё нет. Но всё-таки, право, привыкайте понемножку жить без меня. Вон Ванюшка у вас и Дарёнка, их поднимать надо...
  Варвара всё же не сдержалась и тихо заплакала.
  - Не надо, мама, не плач. Всякой верёвочке есть конец, и от судьбы не уйти никому. Скоро этот мир отпадёт от меня, как засохшая шелуха от луковицы. И я улечу... Туда (тычок пальцем в небо), или туда (тычок в землю), это уже детали.
  Бяшка улыбнулась широко и весело.
  - Пойду пробегусь, ма. Пока морозов нету. Пока ещё можно!
  ...
  
  Дождь, полоскавший тайгу на все лады несколько дней подряд минувшей ночью наконец выдохся, и небеса сияли чистейшей лазурью, чуть бледной и в то же время пронзительной. Умытая и посвежевшая тайга расцвела жёлтым и багряным, превратившись из угрюмо-монотонного месива в пёструю мозаику.
  Кулик аккуратно и плавно подвернул микрометрический винт, поле зрения сместилось немного. Теперь в окуляр было видно самую верхушку сопки, голый гранит без всякой растительности. Так... теперь остаётся только ждать...
  Мысли вились бесцельно, словно рыбки в аквариуме, не решающиеся приблизиться к чему-то притягательному, но опасному. Картинка не получалась, не складывалась мозаика из кусочков. Мозг решительно противился разрушению привычной картины мира и замены её на сказочную. Мозг бунтовал.
  Некто на ходулях, стоящий на вершине сопки? Во-первых, от сильного переутомления и не такие ещё галлюцинации могут быть, а во-вторых, теоретически всяким чудикам не возбраняется жить даже в глухой тайге. Ну залез этот некто на горку, ну встал там на ходули... чтобы улучшить обзор, ага... и чего тут такого особенного?
  Следы на тропе? Двуногий непарнокопытный, обладающий руками и гоняющий по тайге лосей с целью принудительно накормить морковкой? Когда у вас начинается перитонит, и температура сорок и шесть десятых, лоси даже могут начать гоняться за медведями. И угощать их морковкой, ага.
  Обломок метеорита необычного состава? Да, это открытие. Да, это будет сенсация. Новый класс метеоритов, а как же. Но не более того. И при чём тут сказки?
  Последний закатный луч скользнул по верхушкам деревьев и погас. Ветер стих совершенно, воздух был прозрачней любого оптического стекла. Учёный вновь припал к окуляру супер-теодолита. Да, необыкновенная видимость сегодня, дрожание изображения даже при таком увеличении практически незаметно...
  Соринка попала в глаз, Леонид Алексеевич заморгал, изгоняя соринку. Извлекать досадную помеху пришлось довольно долго, не менее минуты. А когда он проморгался и вновь припал к окуляру, ОНО уже было там.
  Странная фигура стояла неподвижно, будто статуя. Даже стотридцатикратное увеличение прибора не позволяло с такого огромного расстояния разглядеть мелкие детали, однако длинные, нечеловечески длинные ноги можно было различить отчётливо. Это ходули, отчаянно цеплялся мозг за последнюю соломинку ускользающего здравого смысла, конечно же, ходули, что же ещё это может быть, как не ходули...
  Фигура вдруг ожила. Повернулась и бегом ринулась вниз, через секунду исчезнув из виду. Однако этой секунды вполне хватило.
  Кулик дрожащими пальцами отёр выступивший на лбу холодный пот. Какие там ходули... ни о каких ходулях речь тут идти не может.
  Существо, стоявшее на вершине сопки, определённо не было человеком.
  ...
  
  Бяшка неподвижно стояла на вершине сопки-чувала, голой, как колено. Никакие деревья тут не росли. Они очень живучи, таёжные деревья, они умеют цепляться за жизнь. Но всякой живучести есть предел. И всякому цеплянию тоже.
  Бескрайняя тайга расстилалась перед ней, как пёстрый ковёр, связанный заботливыми руками. Скоро, совсем скоро эта яркая пестрота сменится мертвым чёрно-белым пейзажем.
  На один миг вспыхнуло острое сожаление - плохо, что склоны этой горушки столь пологи... Вот был бы тут отвесный обрыв на всю вышину. Один шаг - и засвистит в ушах ветер. Сильнее, чем при самом неистовом беге...
  Эмоция вспыхнула и погасла, лишь на миг всколыхнув уже привычное в последнее время холодное спокойствие. Нет, она давно уже не думает об обезьяне с красным задом. Бог с ними всеми, с обезьянами. Скоро этот мир отпадёт от неё, как шелуха от увядающей луковицы.
  Бяшка развернулась и ринулась вниз по тропе, широкой и утоптанной. Как тут принято говорить, надежда умирает последней? Истинная правда.
  Первой умрёт богиня Огды.
  ...
  
  - О-ооой! О-ой, не могу я, Ва... Ваня, не могу я!!!
  Варвара Кузьминишна рыдала в три ручья. Она не плакала так тогда, когда хоронила отца, и даже когда умерла матушка, так не убивалась. Единственный раз, когда она рыдала почти так же сильно, это когда умерла трёхлетняя Дарёнка. Та, первая...
  - Не... не могу я больше, Ваня-аааа!!!
  Иван Иваныч гладил и гладил жену по волосам. Слёз у него не было. Вот не было, и всё. Почему так? Наверное, где-то внутри признал он уже неизбежность происходящего.
  Да, Бяшенька молода и полна сил, и, если рассуждать чисто по-скотски, может жить тут ещё долго. И даже очень долго... кто знает, сколько лет им отпущено природою там, у себя?
  Только она не хочет. Не хочет жить больше. И заставить её жить невозможно. Здесь невозможно.
  - Господи, господииии!!! - Варвара исступлённо повернула залитое слезами лицо к иконостасу в углу. - Если ты есть... пусть уже прилетит за Бяшенькой тот корабль!!!
  ...
  
  - Симпатичная планетка, правда?
  - Нуу... издали они все симпатичные. Воды, по-моему, тут чересчур.
  Странные голоса перекатывались, ворковали в голове. Ни одного знакомого слова, поди ж ты... вот только отчего-то Леонид Алексеевич всё понимал.
  - Да, воды многовато... А это что? Ого! Да это никак полярные льды?!
  - И не просто сезонные льды, а вековые ледниковые панцири. А ты говоришь - "симпатичная"...
  - Не разглядела, каюсь. Беру свои слова обратно. Ужасная и противная планета.
  Смех. Странный, переливчатый горловой смех, который человеку и воспроизвести-то невозможно.
  - А без крайностей никак?
  В голове словно взорвалась граната. Кулик сел на топчане, ошарашенно лупая близорукими глазами.
  Кусочки мозаики легли ровно. Здесь, над тайгою, тогда, двадцать лет назад взорвался инопланетный корабль. С Марса? А может и не с Марса. Определённо не с Марса - иначе бы они давно уже вновь посетили сей скромный уголок... С иных звёздных миров? Чудовищно, непредставимо...
  И тем не менее поверить придётся. Кто-то из них, тех, кто был в корабле, уцелел при взрыве. Как лётчики выпрыгивают из аэроплана на парашюте. Уцелел, выжил и вступил в контакт с кем-то из аборигенов. Да-да, без подмоги аборигенов никто бы тут не выжил. Абсолютно никто.
  Он даже подпрыгнул на топчане, словно от укола. Чёртова заимка!
  ...
  
  
  

Grandioso

  
  
   - Это здесь.
  - Откуда такая уверенность, шеф? То, что это аборигенское логово чуть покрупнее прочих, ещё не значит, что представитель славного вида свиров в состоянии жить в подобных условиях. Тем более девочка. С таким же успехом можно решить, что маленькая свирка может выжить в норе или морской пучине. Да вот, полюбуйтесь! Вот тут и тут подобные же строения... И вот ещё, и вот!
  Вибрирующие, клекочущие голоса спорили, переливались. Ни одного слова, даже близко похожего на русский язык... и на тунгусский. Других языков Бяшка никогда не слыхала, но тем не менее там, во сне, она понимала всё.
   - И тем не менее мы садимся.
  - Как скажете, капитан здесь вы. Но всё же, откуда такая уверенность?
  - Видите, на крыше логова что-то вращается? Это, несомненно, примитивный ветродвигатель. У прочих хижин их не наблюдается. Всё, пошли на посадку! Отключение маскировки непосредственно над объектом.
  - Демаскировка второй категории...
  - Я здесь капитан! Мы должны подавить аборигенов зримой мощью и величием, этот простой приём позволяет в большинстве случаев избежать силовых эксцессов...
  Она проснулась как от удара, мгновенно. Рысик, по обыкновению отдыхавший в покоях богини Огды - жарковато, правда, в меховой рысьей шубе, однако данные хозяйкой привилегии всегда следует использовать, не то ещё окажешься в компании презренных собак во дворе - испуганно озирался, поводя кисточками на ушах.
  - Рысик?
  Вместо привычного приветственного мурчания-тарахтения кот зашипел и выставил когти. Во дворе залаяли собаки, и тут же, как по команде, заржали кони. Коровы замычали последними.
  Но Бяшка уже и сама чувствовала, без коней-коров. Что-то приближалось к Чёртовой заимке, стремительно и неотвратимо. Как сама судьба.
  Бяшка торопливо натянула вязаные шерстяные штаны, накинула соболью душегрейку и ринулась во двор, только копытца прогрохотали по доскам пола.
  Ночой воздух был прозрачен и кристально чист, пахло близящимся заморозком. Звёзды в небесах переливались, подмигивали. Ну вот, а ты боялась, дурёха! Видишь, всё хорошо, что хорошо кончается!
  - Бяша?! - на крыльце возник отец, держа в руке привычную винтовку - тайга любого научит. Хлопнула дверь флигеля, и в другой стороны двора нарисовался Охчен, и также с винтовочкой. Ещё чуть, и все обитатели заимки высыпали во двор, от мала до велика.
  Собаки уже не лаяли, лишь тонко скулили-повизгивали. Звёздная россыпь небес затвердела, сгустилась, и из россыпи этой проявилось нечто плоско-округлое, сияющее розовым светом. Эллипсоид вращения, пронеслась в голове у Бяшки посторонняя и дикая мысль...
  Она вдруг испугалась так, как никогда в жизни.
  - Бросьте винтовки!!! Сейчас же, где стоите, ну?!!
  ...
  
  Сон не шёл. Да какой тут к чёрту сон?!
  Кулик нервно отпил из кружки чёргого, как дёготь, чаю. Только сейчас до него стал доходить масштаб открытия. Великого? величайшего? нет... слабовато... Пожалуй, тут более всего подойдёт термин "грандиозное открытие".
  Не в силах более ворочаться на топчане в жарко, до духоты натопленной избушке, Леонид Алексевич натянул ватник, подхватил уникальный "цейсс", треногу к нему и вышел на воздух. В воздухе буквально накапливалось... что накапливалось? напряжение? Вздор... Нет таких терминов в человеческом языке, чтобы передать ЭТО ощущение.
  Начальник экспедиции, кряхтя, полез на лабаз - из всех построек лагеря он был самым высоким, поскольку стоял на столбах. Забравшись на крышу, учёный принялся устанавливать теодолит. Повозиться пришлось заметно, хотя двускатная крыша лабаза крутизной не отличалась. Развернув трубу в ту сторону, где должна была, по примерным прикидкам, находиться Чёртова заимка, он припал к окуляру. Зачем? А чёрт его знает... Всё равно ведь не видно ни зги, да и если бы дело было ясным днём, то поверх тайги не увидеть ничего с такого-то расстояния... это надо на ту гору лезть... Шакраму то есть...
  Яркое розовое сияние возникло слева от поля зрения, но Кулик сообразил и мгновенно перевёл трубу. Нечто, похожее на овальную жемчужину, подсвеченную изнури розовым светом, повисло совсем низко, едва не погрузившись за горизонт. Эллипсоид вращения, пронеслась в голове у Кулика посторонняя и дикая мысль... да что же это такое-то?!
  Но мозг, уже подточенный сложившейся мозаикой, сопротивления очевидному на сей раз не оказал. Это корабль. Это звёздный корабль. Который прилетел на эту вот чёртову Чёртову заимку.
  Учёный глухо застонал от бессилия. Где же вы, товарищ Струков?! Зачем вы извели всю киноплёнку на всевозможные глупости, вроде постройки бани и перетаскивание лодок через речной перекат?! Почему вас нет здесь сейчас, когда вы так нужны?! Вы сами себе враг, товарищ. Кинооператор, заснявший прилёт межзвёздного корабля, остаток жизни ходил бы по ковру из роз...
  Кулик уже не застонал, зарычал от злой обиды. Один ведь он здесь, как перст один остался! Кто поверит?! И Петя сбежал, трус позорный! И фотопластинки все до единой потрачены на эту идиотскую топографическую съёмку! Что Струков - вы-то сами, Леонид Алекеевич, себе злейший и смертельнейший из врагов!!!
  Розовое сияние погасло, как и не было, но это было уже неважно. Важно дожить до утра. Важно не помереть тут от разрыва сердца. Завтра, чуть рассветёт, со всех ног на эту чёртову Чёртову заимку!!!
  ...
  
  Длинный язык пандуса, открывшегося в днище звёздного корабля, спускался прямо во двор заимки. Собаки спрятались под крыльцо и ни малеейших звуков не издавали. Люди также стояли столбами. И ни ветерка, пронеслась в голове у Бяшки очередная посторонняя мысль...
  Четыре высокие, длинноногие фигуры в серебристых костюмах, увенчанных прозрачными пузырями шлемов, стояли на краю пандуса, как раз напротив обитателей заимки, разглядывая людей пристально и внимательно, будто силясь понять - не держат ли они их соплеменницу в жестоком плену?
  И у всех, ну то есть буквально у всех на ногах имелись копытца. В точности такие, как у богини Огды.
  Один из обладателей копыт сделал неопределённый короткий жест, и пузыри шлемов лопнули, точно мыльные, втянулись в широкие воротники. Теперь они уже улыбались. Тот, что сделал жест - похоже, он из них главный, сообразила Бяшка - посторонился и приглашающе повёл рукой, указывая ей, то есть богине Огды, путь к спасению.
  Бяшка двинулась туда, в сияющее нутро звёздного ковчега, как во сне переставляя ноги. И обитатели Чёртовой Заимки, как зачарованные, неподвижно стояли и смотрели, как уходит от них их богиня Огды... их любимая Бяша...
  Дойдя до середины пандуса, девушка вдруг повернулась и ринулась вниз, в три гигантских прыжка одолев расстояние до родных.
  - Папа... Мама, родненькая... дядя Охчен... Аська, Ванюшка...
  Поцелуи сыпались градом. Бяшка целовала своих родных-близких куда попало, и они отвечали ей тем же, стряхнув колдовское оцепенение.
  - Бяша! Бяшенька!
  Варвара опять рыдала. Копытные сородичи богини стояли и смотрели, и на лицах их отражались эмоции, вполне даже понятные аборигенам дикой планеты. Особенно тем, которые ежедневно, многие годы видели в упор лицо богини Огды. Любимой Бяши.
  Один из копытных осторожно тронул девушку за плечо, вновь указывая рукой в недра аппарата. Бяшка, оторвавшись от родных-близких, устремилась туда теперь уже бегом - а бегать-то богиня ой как умела... Но уже пройдя пандус, не утерпела и вновь обернулась.
  - Я вас никогда, никогда не забуду! Никогда! До конца жизни, понимаете?!
  ...
  
  Сапог, как ни печально, таки пришлось подвязать шпагатом. Последние ведь кирзачи, подумал Кулик, ни одной запасной пары не осталось, как назло... только резиновые болотники, но они для похода годятся примерно как дамские туфли на высоком каблуке...
  Добраться до чёртовой Чёртовой заимки за один день так и не удалось, невзирая на огромное желание и нетерпение начальника экспедиции. День в сентябре уже не тот, что в июне, и белых ночей давно нет в помине. К тому же таёжные тропы вели отнюдь не прямо туда, куда было желательно, так что дорожка вышла в сумме изрядно ломаной. Пришлось устраиваться на ночлег в тайге, у костра. Сил едва хватило на то, чтобы нарубить лапника для постели, и оставалось лишь радоваться, что нет дождя или мокрого снега - не то пришлось бы после таёжного марафона сооружать ещё и крепкий шалаш. С вечера где-то совсем рядом грозно рычал медведь, но геолог пальнул разок из карабина, и зверь понял намёк, ушёл от греха. А может, затаился, ожидая, когда двуногий уснёт? Только надежды косолапого на обильный ужин не оправдались. Спать Леонид Алексеевич не собирался. Да, сна не было вторую ночь подряд, организм держался на чудовищном нервном напряжении.
  Впереди загавкали собаки, явно предупреждая хозяев о появлении чужого. Ещё немного, и открылся вид на крепкие строения, срубленные из лиственницы. На крыше главной избы крутился трёхлопастный ветряк вертикальной конструкции - мельница, очевидно. Нашёл-таки, подумал учёный... вот она, Чёртова заимка... Учёный огляделся. Отсюда, с заимки, та самая сопка-чувал, где чёрт любит стоять на вершине, смотрелась совсем близко.
  Собаки всё не унимались, но Леониду Алексеевичу на их собачье мнение было наплевать. Он пришёл сюда ради Истины. И он её выяснит.
  - Кого чёрт припёр? - отозвался нарочито грубый мужской голос, реагируя на стук в ворота.
  - Да вроде не так в Сибири гостей встречают! - Кулик излишней робостью не страдал.
  - Гостей-то по-разному встречают, вот только мы гостей вроде не ждали!
  - Да вы пустите заплутавшего на двор, какой разговор через ворота? Вас там много, похоже, я один. Если так уж боитесь, могу затвор из карабина вынуть!
  - А наган через забор перебросишь? - вмешался второй голос, показавшийся знакомым. Кулик даже поперхнулся.
  - Охчен?!
  Два мужских и один женский голос заговорили по-тунгусски, причём один мужчина безусловно был русским - по-русски говорил бегло и без малейшего акцента, а вот по-тунгусски с запинкой. Вероятно, разговор сейчас вёлся с расчётом на то, что пришелец по-тунгусски ни ухом ни рылом...
  - Ну так что решили? Неужто на вашей завалинке мне ночь коротать?
  В двери заскрежетал мощный засов, и калитка распахнулась.
  - Ну входи, раз совсем невмоготу!
  Двор Чёртовой заимки был вполне под стать прочим крепким сибирским хуторам-отрубам, вот только здоровенная бочка возле южной стены немного выбивалась за рамки стандарта. Сейчас бочка была пуста, очевидно, ввиду близящихся заморозков.
  - Здравствуйте все! - Кулик уже усвоил, какую немалую силу в тайге имеет обходительное обращение. - Здравствуй, Охчен, здравствуйте, уважаемая Асикай. Вас, простите, хозяин, не знаю как величать...
  - Полежаев, Иван Иваныч, - помедлив, представился крепкий пожилой мужчина с аккуратно подстриженной бородой. - Это вот Варвара, супруга моя. Асикай, жену Охчена, так полагаю, вы уже знаете.
  - Рад знакомству, - Леонид Алексеевич улыбнулся как можно более располагающе. - Меня звать Леонид Алексеевич, Кулик фамилия. Вот тут заплутал маленько, вышел, гляжу - строение...
  - Врёт он всё, - внезапно заговорил старший из смешанного набора отпрысков, похоже, обоих семейных пар. - Нарочно сюда пришёл!
  - Действительно, Леонид Алексеевич, - Полежаев ухмылялся в бороду, - врать детям нехорошо. Тем более взрослым.
  Поняв, что маневр не удался, Кулик со вздохом присел на скамейку-завалинку. Далеко отставил карабин, помедлив, вынул из-под полы "маузер" в кожаной кобуре, отбросил на самый край завалинки. Ещё подумав, вынул нож и отправил туда же. Показал растопыреннные пальцы.
  - Сдаюсь. Нарочно пришёл я.
  - Зачем? - Асикай отнюдь не лучилась приветливостью.
  Кулик ещё подумал.
  - Как правильно начать... Тут у вас вчера такое было...
  - Какое "такое"?
  Учёный снял, протёр очки. Водрузил их на нос.
  - Это был звёздный корабль?
  Обитатели заимки переглянулись. Первой засмеялась самая младшенькая девочка, и тут же, как по команде, грохнули все.
  - Напрасно вы так, - подождав, когда взрыв веселья утихнет, Кулик улыбнулся. - Мировая наука...
  - Да какое нам дело до твоей науки? - перебил Полежаев. - Мы живём тут тихо, никого не трогаем...
  - А тогда покажите вашего чёрта, - обезоруживающе улыбнулся геолог. Сейчас, вот сейчас... замешательство в глазах их всех выдаст...
  Общий хохот. Вероятно, они тут веселятся, по очереди демонстрируя друг другу палец, с закипающим раздражением подумал начальник экспедиции.
  - Ты вот что... гм... Леонид Алексеевич, - вновь заговорил Иван Иваныч. - Оружье мы твоё до утра в шкаф крепкий спрячем... гм... и спички отдай, пожалуй. А так, чего ж - приветим путника, накормим-напоим, спать в тепле уложим. Раз уж ты такой честный и настырный. Ну а завтра в путь-дорожку до вашей, как его... Кстати, много никеля нашли?
  ...
  
  Сапоги противно чвякали, требуя каши. Надо было побольше моток шпагата взять, мрачно подумал Кулик, переставляя ноги как чугунные тумбы. Хотя тут уже чуть-чуть осталось, дотянут сапожищи...
  Нстроение было препоганейшее. Они смеялись. Они все смеялись дружно и весело, включая подрастающее поколение. Примерно так смеются, когда злого ворога удалось оставить с носом, и теперь уже всякие усилия того ворога бессмысленны и потому потешны.
  Весь двор на Чёртовой заимке был утыкан следами этих чёртовых копыт. И они смеялись. Это было самое обидное. Если бы тот Иван Иваныч, или Охчен просто выстрелил в лоб безумцу, проникшему в их сокровенную тайну, и закопали бы они его где-нибудь при болоте, это было бы понятно. И не так обидно. Но в глаза-то зачем так издевательски ржать?!
  Возможно, следователи ГПУ и смогли бы распутать змеиный клубочек. Вот только если начать объяснять чекистам насчёт инопланетного корабля и чёрта на заимке, им самим немедленно займутся санитары из психиатрической лечебницы. Следы? До них ещё нужно добраться, до тех следов...
  Ладно. Мы ещё посмотрим, кто кого. Кусок инопланетного корабля необычного состава - это вам не байки про розовый эллипсоид и инопланетянина с копытами. Это факт, совершенно неоспоримый. Сейчас важно как можно скорее доставить находку в Академию Наук...
  И это только начало. Там, в воронках, лежат основные фрагменты взорвавшегося инопланетного корабля. Да-да, преизряднейших размеров! Возможно даже, некоторые из них повреждены не столь безнадёжно, и можно будет определить кое-что насчёт конструкции... Это вам не никель, батеньки!
  Вот только распространяться насчёт инопланетного корабля пока не надо... так прямо в лоб не надо. Сперва очень осторожно - вот, мол, кусочек метеорита любопытнейшего состава... Когда учёные академики начнут спорить, втягиваться в дискуссию, теряться в догадках, также осторожненько вбросить версию насчёт инопланетных пришельцев. Со смехотульками, ага, по меткому выражению Витеньки. Ну да, гипотеза совершенно безумная, но разве полёт фантазии советских учёных не самый смелый в мире?
  И к тому времени, как настанет пора отправлять новую экспедицию, товарищи академики - а даже, вероятно, и не только они - уже будут морально готовы. Нет-нет, вслух этого ещё никто произносить не станет. Разумеется, поиск метеорита - а вы что подумали? Но что "зелёный свет" будет открыт по-полной, само собой разумеется...
  Ну а уж когда крупные фрагменты будут подняты из болота, можно вернуться и на Чёртову заимку. Для вежливого, очень вежливого разговора. Ведь лучше откровенно поговорить с интеллигентным, всё понимающим учёным, нежели с грубыми следователями ГПУ, разве нет?
  Над "штурмовым" лагерем клубился сизый дым - очевидно, печку затопили сырыми дровами. Несмотря на смертельную усталость, Кулик почувствовал прилив облегчения. Они вернулись. Вернулись, ребятушки, энтузиасты-комсомольцы вы мои дорогие!
  В рабочей избе дым стоял коромыслом. Петя, сидя у печного зева, дул в него и отчаянно кашлял.
  - Петя?
  - Леонид Алексеич! - комсомолец обрадовался так, будто они уже извлекли вожделенный метеорит из болота. - Куда же вы пропали-то! Я пришёл, тут пусто, на вашем столе записка какая-то несуразная...
  - Я очень рад, что вы вернулись, ребята, - совершенно искренне произнёс Кулик, осторожно присаживаясь на топчан - ноги ныли жутко.
  Петя вдруг сник.
  - Да, собственно... собственно говоря... я один.
  - То есть?
  Глаза комсомольца зло блеснули.
  - Шкурники они, а не комсомольцы! Как Витя помер, так и раскисли. И прямиком из Ванавары в Кежму! Только что штаны не потеряли!
  Кулик помолчал. Вот как... и Витя тоже, вечная ему память...
  - Где похоронили? До Ванавары довезли хоть?
  Петя совмем сник.
  - Неа... Он ещё на Чамбе помер. Там и похоронили. Место солнечное, возле реки...
  Кулик бледно улыбнулся.
  - Ладно, Петя. Работы нам тут осталось совсем ничего, оборудование вон в лабаз стащить. Законсервируем до следующего года... И по воде домой. Скоро в Питере... тьфу ты - в Ленинграде будем!
  ...
  
  -... А тогда, говорит, чёрта мне покажите!
  - Хаа-ахаха!
  Торжественный ужин на Чёртовой заимке проходил буйно. Да, так бывает иногда - сжатая до упора пружина страшного нервного напряжения со звоном раскручивается, и тут уж хоть палец покажи, все будут хохотать до упаду.
  Удалось. Всё удалось. Чудо, которого устали ждать, всё же случилось. Бог услышал их молитвы. Звёздный корабль прилетел, и Бяша, их любимая Бяша-Огды теперь будет жить. Стальные челюсти судьбы-злодейки щёлкнули впустую. Она не умрёт нынче зимой от тоски. Её не застрелят "при задержании" злые люди. И уж тем более её не будут держать голой в клетке. Она будет жить долго и счастливо, там, среди своих!
  Варвара Кузьминишна смеялась веселее всех, блестя всё ещё белыми, крепкими зубами. Ужас приближающейся неминуемой утраты любимой дочери... да никакому врагу нельзя пожелать такого!
  - А как кто думает, далеко сейчас наша Бяша? - Иван Третий лопал клюквенное варенье, прошлогоднее, из ягод, собранных ещё Бяшкой.
  - Да уж наверное далеко! - Дарёнка уписывала ячменную лепёшку с творогом.
  - А дома она скоро будет?
  - Да наверное скоро!
  - Нет... - Иван Охченыч сказал это негромко, ровно. - Здесь, дома у нас, она никогда уже не будет.
  И враз утихло веселье. Варюха, передумав кусать сочную морковку, осторожно положила её на большое деревянное блюдо. Блюдо стояло как раз там, где и должно - напротив Бяшкиного места. Сейчас пустого.
  - А человека этого надо было застрелить, - продолжил юный тунгус ровным голосом. - Он хотел причинить вред нашей Бяше-Огды. И то, что он не смог его причинить, человека этого никак не оправдывает.
  ...
  
  - Левее, левее!
  Река Чамба, раздувшаяся после осенних дождей, несла свои воды мутным потоком, не разбирая мелей и перекатов. Не весеннее половодье, но близко, пронеслась в голове у Леонида Алексеевича посторонняя мысль. Впрочем, во всяком минусе таится плюс, и если им удастся не разбиться о какой-нибудь валун, скрывающийся в мутной водице, на Тунгуску их вынесет уже сегодня. Ночевать, правда, придётся на берегу... а впрочем, перевёрнутая лодка - лучшая защита от мокрого снега.
  Река ещё бушевала и ярилась напоследок, но по берегам уже падал и не собирался таять цепкий крупитчатый снег. И в этом тоже был свой плюс. Чем раньше ударят морозы, тем скорее встанет лёд на Тунгуске, тем более прочих речках. Значит, можно дождаться обоза из Кежмы. Но можно попробовать и не ждать... верхами... вот только Ермилыча придётся брать третьим, иначе как вернуть ему договорных лошадок... да согласится ли он переться до Кежмы в такую погоду...
  Удар в днище был очень силён, однако прочная лодка-плоскодонка выдежала, не раскололась. Зато комсомолец Петя вылетел за борт как из катапульты, и сам Кулик начал что-то соображать, лишь ощутив у тела ледяную водичку.
  - Петя!!
  - Уабрлбрл! - комсомолец, похоже, всерьёз собирался потонуть. Сделав несколько взмахов руками, Леонид Алексеевич добрался до коллеги и перевернул его на спину, не давая ухватить себя и утопить панически барахтающемуся парню.
  - Спокойно, Петя, нас уже выносит на отмель! Гребите, за мной гребите лапами!
  Жертвы кораблекрушения кое-как выбрались из бурного потока, карабкаясь по скользкому крутому берегу, покинули русло разбушевавшейся реки.
  - Ну что, Петя, со вторым рождением вас... - Кулик принялся стаскивать промокший насквозь ватник, и вдруг замер. Захлопал себя по бокам, по карманам...
  - Идиот... Идиот! Какой идиот!!!
  - Леонид Алексеич?.. - отплевавшийся от воды комсомолец лупал глазами.
  Губы начальника экспедиции тряслись.
  - Несчастье... какое несчастье... Метеорит пропал, Петя!
  ...
  
  

Глава 15

  
  
  - Давай, давай!
  Вот отчего русские люди так любят слово "давай", подумал Кулик... наверное, всем приятно, когда им чего-то дают, но здесь-то подразумевается - давай шибче тачки катай...
  Работа кипела вовсю. Комсомольцы-энтузиасты - а в этот сезон набралось их уже почти десяток - трудились как заведённые, копая слежавшийся вечномёрзлый торф. Лопаты-заступы вечную мерзлоту почти не брали, приходилось орудовать топорами и ломами, разбивая грунт на куски. Вырытый грунт на тачках увозили в ближайшую лощину, куда, собственно, и вели канаву. Идея была очевидной - спустить воду из кратера, обнажив дно, а там...
  Леонид Алексеевич даже зажмурился от нахлынувшего видения - блестящий металлом агрегат звёздного корабля, совершенно целый... ну пусть не целый, пусть оплавленный и покорёженный... ну пусть даже не агрегат, а просто кусок конструкции... только бы удалось! Только бы удалось!! Только бы удалось!!!
  Шёл тысяча девятьсот тридцать девятый год. Удача, поблазнившая было, так и не далась в руки. Ни одного фрагмента, ни одного даже маленького кусочка вроде того, что так преступно и бездарно был утерян на реке - надо было карман-то зашить, идиот несчастный! - больше не попадалось. Мелкие воронки, относительно легко доступные, осушались одна за другой, или просто прощупывались длинным металлическом прутом. Но ничего, абсолютно ничего хоть сколько-то похожего на фрагменты взорвавшегося межпланетного корабля не попадалось.
  Сегодня решающий день. Сегодня решающий ход. Кратер диаметром больше полусотни метров, с ровной обваловкой - чего ещё?! Если это не ударный кратер, то Луна состоит из сыра!
  Начальник экспедиции ещё раз придирчиво осмотрел канал, соединяющий заполненный водой кратер с глубоким распадком. Да, выдающееся гидротехническое сооружение. Вот так и поверишь, что древние египтяне одними лопатами выкопали канал, соединяющий Красное море со Средиземным.
  - Ребята! Всё, выбирайтесь оттуда! Сейчас будем ломать перемычку!
  Рабочие-землекопы, комсомольцы и энтузиасты полезли наверх по сбитым из жердин приставным лесенкам - глубина канала была по максимуму метров пять, и выбраться из него можно было лишь при помощи лестниц, либо пройдя до устья, выходящего в распадок. Убедившись, что никого и ничего в русле не осталось, Кулик махнул рукой подрывнику.
  - Давай!
  Подрывник, покрутив рукоять своей машинки, нажал на кнопку. Взрыв грохнул мощно и раскатисто, земляная перемычка, отделявшая кратер от канала, рухнула, и поток воды устремился в русло с нарастающей силой.
  - Ураааа! - заорали энтузиасты-комсомольцы, двое так даже подкинули в воздух вконец замурзанные рабочие кепки. Начальник экспедиции широко улыбался, наблюдая, как уходит из кратера вода, как метр за метром обнажается дно. Сейчас... вот сейчас...
  Последняя водица истекала из ямы уже немощно и бесшумно, но Леонид Алексеевич на неё не смотрел. Он смотрел на центр воронки.
  - Тут что-то есть!!! - вопль комсомольца-энтузиаста потряс окрестную тайгу.
  Стряхнув оцепенение, Кулик замахал руками.
  - Лопаты! Заступы несите! И верёвки тоже! - не дожидаясь исполнения команды, геолог ринулся в воронку, оскальзываясь на липком мокром иле.
  Лопаты заработали споро и рьяно, очищая от напластований ила то, что таилось на дне. Но по мере того, как продвигалась работа, выражение восторга и предвкушения на лицах энтузиастов-комсомольцев сменялось недоумением, переходящим в горькую обиду.
  - Вот... - последний взмах лопатой, и артефакт раскрылся во всей красе. На дне воронки стоял, бесстыже растопырив корни, здоровенный гнилой пень.
  - Леонид Алексеевич... да что же это...
  Начальник экспедиции не отвечал. По лицу пожилого учёного текли слёзы, теряясь в мокрой, перемазанной илом бороде.
  ...
  
  - Ваньша, тебе сегодня скотину пасти!
  - Чё это мне-то?
  - Забыл? Твоя очередь! Календарь посмотри, ежели памяти нету!
  Дарёна, прибрав подойники с молоком, вышла за ворота, задрав лицо, жмурилась навстречу восходящему солнышку. Утро выдалось на редкость ясное и безоблачное, обещая погожий июньский денёк.
  Что-то копилось в воздухе, назревало. Что именно? Пожалуй, этого не сказала бы даже грозная богиня Огды. Дарёнка же была просто девушкой, обычной русской девушкой с затерянной в глухомани заимки. Правда, девушкой ладной, статной и рослой... да чего там, чего там - вполне себе красивой девушкой!
  Дарёна сладко зажмурилась и потянулась. Как всё-таки хорошо, когда тебе двадцать лет, когда ты здорова и красива... и любима, да-да-да! Вот только вставать летом приходится очень уж рано...
  Что-то копилось в воздухе, вызревало. Что? Этого девушка не знала, вот только всё внутри отчего-то трепетало в предчувствии.
  Коровы и лошади, выгнанные из хлевов дежурным пастухом - сегодня эта честь выпала на долю Ивана Третьего - бодро потопали к лесу, явно предвкушая встречу с полянкой, совсем ещё даже не объеденной. Телята на ходу тыкались носами в изгородь, обороняющую огород от посягательств всевозможных травоядных. Молодые псы Марик и Эник, а если полным титулом, Маркс и Энгельс - были названы так в честь вождей мирового пролетариата - бежали следом, время от времени погавкивая на глупых коров, не знающих порядка и нарушающих строй.
  Из ворот, сонно жмурясь, выбрался на солнышко Рысик. Кот был уже весьма пожилой и мышей в чуланах, чего там, ловил всё хуже, но никому и в голову не приходило, что любимца Бяши-Огды можно кем-нибудь заменить.
  Что-то копилось в воздухе, вызревало. Что?
  Первым заревел бык, вожак стада. Завизжали, заскулили Маркс и Энгельс, Рысик зарычал-зашипел, и вот уже вся живность орала, как чокнутая.
  Воздух над лужком, сразу за огородом, загустел, заструился, словно над костром, и из ничего возникло нечто, напоминающее перламутровую тропическую ракушку из книжки. Размером оно было не столь уж велико - пожалуй, с головную избу заимки, ну чуть побольше. В боку дива образовалось овальное отверстие, высунулся длинный язык, касаясь земли... Дарёнка теперь даже боялась дышать.
  Серебристая фигурка с длиннейшими ногами, голыми до самого паха, топая копытцами, спускалась по пандусу.
  - Бяша... - Дарёна почувствовала дикий прилив радости. - Бяша!!! Уииии!!!
  Девушка рванулась к сводной сестричке, но пробежать успела лишь четверть дистанции. Три остальные четверти одолела сама Бяшка. Разве могут сравниться кочерги, удобные разве что для копания заступом огорода, с настоящими ногами богини?
  - Бяша...
  - Дарёнка...
  Человеческая девушка уткнулась богине лицом под грудь - выше просто не доставала - и девушка нечеловеческая прижимала сестрёнку к себе, гладя и гладя по голове.
  Из ворот заимки уже высыпали обитатели, и бросив стадо на произвол судьбы, от леса мчался во весь опор Ванятка Третий, сводный братец богини Огды.
  - Бяшка!!!
  - Ванятка!
  И только тут Дарёна заметила стоящие на пандусе ещё две фигуры - одна рослая, пожалуй, даже ещё и чуть повыше Бяши, и одна не очень, даже пониже самой Дарёнки, тоненькая и хрупкая.
  - Нравятся? - улыбнулась Бяшка. - Вот это муж мой, звать Энро, - имя вообще-то прозвучало не совсем так, но Дарёна услышала "Энро", - а это дочура, Уайра.
  - Варя? - заморгала девушка.
  - Да нет такого имени там у нас, - засмеялась Бяшка. - Это самое похожее, потому и взято!
  ...
  
  
  Сапоги были новенькие, почти не ношеные. Да, специально надел в поход на эту чёртову Чёртову заимку новые сапоги начальник экспедиции, поскольку начальник в сапогах, подвязанных верёвочкой, это совсем уже жалкое и непритязательное зрелище.
  Пень на дне кратера поставил жирную точку. То есть, конечно, научно-поисковая экспедиция формально продолжает работать, но сути это не меняет. Пень в главном кратере - это точка, крах всех надежд. Трое энтузиастов уже покинули лагерь, даже не попрощавшись, и можно было не сомневаться, что слаженный творческий коллектив в самое ближайшее время расползётся по швам. Нет, Кулик не винил их ни в чём, и зла на дезертиров не держал. Никто не выдержит, когда вместо радужных надежд из грязи вылезает гнилой пенёк.
  Вот только надежда умирает последней. Нет-нет, на ямы в болоте никаких надежд учёный более не возлагал. Последняя зацепка - эта чёртова Чёртова заимка.
  Как наяву встало перед глазами - круг, очерченный объективом сверхточного теодолита, риски и цифры шкалы. И на фоне закатного неба длинноногая, невероятно длинноногая фигурка нечеловека.
  И розовое сияние сплющенного по вертикали эллипсоида, звёздного корабля, прибывшего забрать чудом уцелевшего члена экипажа того корабля, другого. Взорвавшегося над тайгой в далёком, уже так далёком отсюда одна тысяча девятьсят восьмом году. Только так и никак иначе.
  Леонид Алексеевич шёл и шёл, размеренно и неторопливо, с каждым шагом приближаясь к окончательной и полной разгадке тайны. Да, сегодня вновь придётся ночевать в тайге... то есть, будь он помоложе, наверное, стоило бы попробовать дойти за одни сутки, дни сейчас длиннее некуда, да и ночью можно идти при известной осторожности... нет, неверно. Незачем являться затемно, когда с хозяевами той чёртовой Чёртовой заимки предстоит весьма серьёзный разговор.
  Учёный плотно сжал губы. Завтра. Завтра тайна получит свою разгадку. Только так и никак иначе.
  ...
  
  -... А ну ещё! Поддай парку, па!
  Иван Иваныч вовсю орудовал вениками, охаживая дочуру, разместившуюся по диагонали на банном полке. Не совсем разместившуюся, впрочем - копытца свешивались за край даже при таком расположении.
  - А и здоровущая ты у нас наросла, Бяшенька! - Варвара Кузьминишна, похожая сейчас на русалку - голая и волосы распущены до ягодиц - намыливала мочалку.
  - Так я же предупреждала, ма, - Бяшка перевернулась, подставляя отцу живот. - Я ещё когда сказала - огого какая Огдища вам всем будет!
  Все трое разом расхохотались.
  Попариться в баньке, это была целиком Бяшкина идея. Нет-нет, у них там насчёт помыться без вопросов, всё есть, ну то есть абсолютно всё - от вихревого душа до пузырчатого бассейна. Вот только такой баньки, как на заимке нет. Совсем нету. На всей планете. И, если откровенно, разве в баню ходят только для смывания грязи?
  - Только пусть папа меня моет! - богиня Огды встала во весь рост. - Не забыл, как мыть дочуру-найдёныша?
  Полежаев мылил тугое, как литая резина тело дочуры, и сердце его плавилось от счастья. Вот же, как бывает на свете, кому расскажи, ведь ни за что не поверят...
  - А помнишь, Бяша, как ты боялась, что титьки у тебя на бегу отвалятся? - засмеялась Варвара, с удовольствием разглядывая высокие, нечеловечески тугие груди дочери.
  - Было такое, - ответно засмеялась Бяшка, закинув за голову руки, чтобы папе удобней было мыть дочуру. - А шейку дочуре? Отлыниваешь, па!
  - Да не достаю я дотуда!
  - А ты на приступочек стань, - вновь засмеялась дочура. - Во-от... видишь, нет нерешаемых вопросов!
  Она вдруг перестала смеяться.
  - Ма... ты постарела.
  - Что делать, - улыбнулась Варвара. - Годы идут.
  Она вдруг опустила мочалку.
  - Как вспомнится иной раз - да не сон ли всё было?
  Бяшка ответила не сразу.
  - Точно, мама. В точности такое ощущение иной раз.
  - Бяша... - мать наконец решилась тронуть деликатную тему. - А у вас там... ну... женщины скоро стареют?
  - Совсем не стареют, - откликнулась Бяшка. - Ещё чего! Весь ... ... - девушка произнесла непривычное слово - вылизан, и медицина на что тогда?
  - Хм... - покрутил носом Полежаев. - Что, все скрозь молодые?
  - Ну да. До самой смерти все молодые.
  - Хм... а сколько живут обычно?
  - Да пока не надоест.
  - То есть?
  - В буквальном смысле. Сколько хочешь живи. Только ведь вечного ничего не бывает. Устают рано или поздно от жизни-то, папа. Я не права?
  Полежаев, подумав, медленно кивнул.
  - Права, как обычно.
  - Трудно тебе было, Бяшенька? - вдруг тихо спросила Варвара.
  На сей раз Бяшка молчала довольно долго.
  - Трудно, - честно призналась она. - Так трудно, что... я же дикарка, мама. Тарзанка. В точности как в той книжке.
  Пауза.
  - Только вот нашёлся он... Энро. Полюбил меня, дикарку беспросветную. И потому я выкарабкалась. А сейчас уже просто. Сейчас уже всё нормально.
   - Не шибко жалует нас твой супруг-то, - вдруг негромко сказал Полежаев. - Не глянулись мы ему?
   Долгая пауза.
   - Не в том дело, па... ну как объяснить, чтоб ты понял правильно... Совсем ведь по-другому мыслит он. Непонятны ему ваши мысли, дики и странны.
   - А ты? - спросила Варвара. - А тебе?..
   - А мне нет, - светло улыбнулась Бяшка. - Вы же мне родные. Я же где-то глубоко-глубоко внутри так и осталась человеком, ма. Как тот Тарзан - обезьяной.
   Она помолчала, комкая мочалку.
   - А вот любит он меня, и всё тут. И я его.
   - Ну и главное это, - улыбнулась Варвара. - Была б ты счастлива, нам с отцом другого и не надобно...
   Бяшка тихонько рассмеялась.
   - Вот скоро я ему сына рожу. Добились мы такого права.
   - Как это? - заморгала Варвара. - Какого права?
   - А ты думаешь, ма, там всё так просто? Первого ребёнка любая женщина имеет право родить, это да. Хоть какая и хоть от кого. А вот дальше надо постараться. Чем больше детей, тем выше требования к родителям.
   Пауза.
   - Мда... - обрёл голос Полежаев. - Действительно, дико сие нам и непонятно...
   - Так я и говорю, инопланетяне, - вновь засмеялась Бяшка. - Так что уж не обижайтесь на Энро, чесслово! А как вам внучка?
   - Внучка что надо! - заверил Иван Иваныч. - И не дичится ничуть...
   - Да, детям куда проще сойтись, па. Сквозь все барьеры, как говорится.
  - Бяша... - Иван Иваныч моргал виновато. - Ты прости старого... запамятовал я твоё новое-то имя.
  Бяшка чуть заметно улыбнулась.
  - Уэмон, папа, моё родовое имя. Так меня назвали родители... которые погибли. Здесь, над тайгой.
  Пауза.
  - Только ведь для вас я навсегда останусь вашей Бяшей.
  Она вдруг встряхнулась.
  - Так, мы тут париться собрались или болтать? Баня же стынет!
  ...
  
  - А вот это морковка! Она сейчас маленькая ещё, а к осени во-от такущая вырастет! - Катюшка, старшенькая дочка Варюхи, на пальцах продемонстрировала размер. Судя по раздвинутым рукам, корнеплоды на заимке росли просто выдающиеся, вдвоём не поднять.
  - Такая огромная? - осторожно удивилась Уайра. Слушать, как она говорит, уже само по себе было аттракционом, за который можно брать плату - сама бормочет чего-то непонятное, переливчатым клекочущим голосом, а из малюсенкой коробочки на груди слышится вполне себе русская речь.
  - Ну... - смутилась Катюшка, - может, помене, конечно...
  Юная свирка выдернула один росток, пожевала зелень.
  - И мама любила такое кушать?
  - Да неее! - Катюха замахала руками. - Это же ботва, она невкусная. Едят только корешок!
  Помедлив, гостья откусила от тощего, невзрачного корешка.
  - Всё равно не понимаю...
  Катюшка даже губу закусила от расстройства. Вот же, досада какая... и доказать нечем. Семнадцатое июня [на заимке всё ещё в ходу дореволюционный календарь. Прим. авт.], старую морковь всю поели, а у свежей едва-едва хвостики вырисовываются... Ладно!
  - А вот это капуста!
  Уайра отщипнула капустный лист, пожевала.
  - Это лучше. Да, это гораздо лучше!
  Рысик, разумеется, с некоторой дистанции наблюдал за ходом экскурсии. Вообще-то экскурсия по Чёртовой заимке подходила к концу, гостье показали даже подполье с овощными припасами (на данный момент уже почти отсутствующими, ибо не сезон) и колодец с насосом. Как ни странно, но агрегат всё ещё работал исправно, подтверждая славную репутацию немецких мастеров.
  - Ну, чего тут у вас творится? - Бяша, намытая в бане до степени солнечного сияния, стояла на краю огорода, улыбаясь широко и беззаботно.
  - Мама, мне морковку показали! Которую ты любила кушать!
  Богиня Огды обернулась, указывая рукой.
  - А вот ту горку видишь, Уайра? Я на неё в своё время чуть не каждый летний вечер взбиралась, бегом. Ух, хорошо!
  Юная свирка принялась часто-часто облизываться, и даже остренькие ушки зашевелились.
  - Мама... а можно, я тоже сбегаю?
  - С ума сошла! - возмутилась мать. - Во-первых, мала ты ещё, и во-вторых, нельзя! Узнают про такие шалости, потом гиперлёт не допросишься!
  - Мама... а если не одна? А вместе с тобой. А? - ребёнок применил сильный ход. Очень сильный.
  Бяшка заозиралась, и острые уши тоже пришли в движение.
  - Да нет тут чужих, мама, - добавила дочура, окончательно подавляя сопротивление деморализованного противника. - Я и то чувствую всех, кто близко есть. А ты бы и подавно почуяла.
  ...
  
  Костёр разводить не хотелось. Вот не хотелось и всё тут. Во-первых, устал, как ни одной собаке и не снилось, во-вторых, вечер на удивление тёплый, в-третьих... что в-третьих? Невозможно этого объяснить, какое-то шестое чувство. Короче, обойдёмся без костра.
  Начальник экспедиции, сидя на охапке нарубленного лапника, механически жевал сухарь, запивая водой из фляжки. Вкуса он не чувствовал. Сон также не тревожил воспалённый мозг учёного. Ни в одном глазу. Какой сон? Завтра всё решится.
  Леонид Алексеевич поглядел в сторону, где была та чёртова Чёртова заимка. Нет, конечно, с такого расстояния не видно даже ветряк на крыше... это надо на гору залезть... Вот ту сопку чёртову отсюда уже вполне должно быть видно, в просветы деревьев, если встать где-нибудь удачно... ха, да вот же она, вершинка!
  Помедлив, Кулик извлёк из вещмешка зрительную трубку, свинченную с того, старого теодолита. А что? Лёгкая, и притом тридцать крат, вполне даже неплохая оптика... Только, разумеется, с рук ничего не увидишь, это надо какой-никакой штатив.
  Кряхтя, учёный встал, вынул походный топорик. Срубив три палки, сделал зарубки возле одного конца, проверил, как входят части конструкции друг в друга. Сейчас... сейчас будет штатив... где тут у меня шпагат...
  Когда Леонид Алексеевич закончил возню с самодельной треногой, солнце уже зашло. Припав к окуляру, геолог навёл трубу на вершинку чёртовой горушки...
  Две фигурки стояли на вершине, одна побольше, другая значительно ниже. И длина их ног не оставляла сомнений - это никоим образом не представители вида хомо сапиенс.
  Кулик даже не застонал, а зашипел, точно потревоженная гадюка. Издевательство над его здравым рассудком продолжалось, упорно и методично.
  Учёный принялся решительно собираться. Ладно... хорошо... Ночи сейчас короткие, конечно, и ноги гудят от усталости... зато ночки светлые, белые, как в Ленинграде... и к утру он дойдёт.
  ...
  
  - Ну вот...
  Варвара улыбалась блаженнейшей из всх возможных улыбок - наверное, такие бывают лишь в раю. И сам Полежаев чувствовал то же самое. Удалось... всё удалось. Вся жизнь удалась, до донышка.
  Он уже понял из беседы с дочерью, что живут Бяшины сородичи где-то невообразимо далеко, так далеко, что их солнышко не увидеть не то что невооружённым гразом, но и в хорошую трубу трудно. И что тем не менее перелёт отттуда почти совсем не занимает времени. Свет летит Бог знает сколько лет, а тут - раз! - и на месте. Как всё это устроено, Иван Иваныч понять и не пытался... да и не волновал его этот сугубо технический вопрос, если честно.
  Удалось. Вся жизнь удалась. Вот и у детей, у всех уже свои чада, то есть его, Полежаева, внуки. И даже есть одна внучка с копытцами.
  - Бяша-Огды, скажи, мне снова ждать, когда ты прилетишь? - подал голос Охчен. - Если скоро, я подожду, помирать не буду пока, да!
  Бяшка облизывалась часто-часто, шевеля ушками.
  - Я постараюсь. Я очень постараюсь... Это будет трудно, но я сделаю всё, чтобы вы все не умерли так скоро.
  Она перевела взгляд на отца.
  - В клетку не полезу, - пошутил Иван Иваныч, угадав ход мыслей дочуры.
  - В клетку?! - возмутилась звёздная богиня. - Да вы с мамой будете жить во дворце!
  Варвара всё улыбалась и улыбалась, как блаженная, достигшая нирваны.
  - Ты же сама сказала, Бяшенька - от жизни тоже устают... Но ты прилетай. Мы умирать не спешим, не думай.
  Гигантская ракушка издала мелодичный сигнал - зять, уже сидевший внутри машины, явно поторапливал супругу не затягивать прощальную сцену сверх меры. Ну да, зять, пронеслась в голове у Полежаева очередная посторонняя мысль... а как ещё назвать мужа дочери?
  - Ну всё, - Бяшка резко выдохнула. - Долгие проводы, лишние слёзы. Я не прощаюсь. Я говорю "до свидания".
  Она повернулась и в несколько шагов оказалась в своём кораблике.
  - Дождитесь меня!
  ...
  
  
  Солнце выбиралось из-за горизонта медленно, неохотно, словно тоже желало ещё вздремнуть. Впрочем, частокол таёжных великанов скрадывал его свет, и внизу ещё доживали последние минутки предрассветные сумерки.
  - Э-эй, хозяева! Есть кто живой?
  Собаки лаяли зло и азартно - надо же, каков наглец, ещё и в ворота стучать смеет!
  - Хозяева, ау-уу!
  - Ну чего тебе надобно, старче? - насмешливый женский голос, несомненно, принадлежал Варваре Кузьминишне... если он верно запомнил имя-отчество. Да, сельские дамы имеют привычку вставать с рассветом, обыкновенно для дойки коров.
  - Здравстуйте, уважаемая Варвара Кузьминишна! - Кулик тоже слегка добавил в голос шутливости. - Не пустите ли калику перехожего переночевать?
  Короткий смешок.
  - Нету у нас тут чертей. И кораблей небесных не водится. Мелко им тут, понимаешь!
  Учёный вздохнул. Узнала... Тем лучше.
  - Ну нету так нету. А просто поговорить?
  Пауза.
  - Ступай себе с Богом.
  Стукнула дверь в избу. Собаки, верно поняв посыл хозяйки - гнать незваного гостя взашей - резко усилили гавканье. Так... понятно...
  Расположившись на завалинке с внешней стороны дома, Леонид Алексеевич прилёг, с наслаждением вытянул гудящие ноги. Н-да... староваты вы, батенька, для таких игр, но что делать...
  Он извлёк из вещмешка маленькую губную гармошку. Вообще-то играть на ней геолог мог еле-еле, пресквернейше, но это в данном конкретном случае даже плюс.
  Противные скрипучие звуки понеслись окрест, собаки утроили усилия. Как долго хозяева смогут выдержать подобный концерт?
  - Эй! Ты чего, болезный, совсем с ума спрыгнул? Пожилой вроде человек!
  - Был бы в здравом рассудке, сидел бы в тепле, в Ленинграде, - парировал Кулик, вновь берясь за гармошку.
  - А ну как собак спущу?
  - А я застрелю их из "маузера" и дальше играть буду, - невозмутимо продолжил Леонид Алексеевич игру. Вот так вот. Тогда они надо мной в глаза издевались. Пусть попробуют наоборот. С психами вообще препираться трудно.
  - Ха! А не боишься, что самого пристрелят?
  - Ну, если уж тогда не пристрелили, так нынче какой смысл? - и Кулик заиграл на гармошке так фальшиво, что собаки просто захлебнулись лаем.
  - Варвара, впусти уже калику умом скорбного, - раздался голос самого хозяина заимки. Вот, лёд тронулся... давно бы так...
  Двор Чёртовой заимки был как двор, подобный множеству таких же на сибирских хуторах. Вот разве что бочка здоровенная выделялась...
  И ещё на дворе имелись в достатке следы от чёртовых копыт. Свежие.
  Охчен и Полежаев смотрели на гостя настороженно. Кулик медленно сел на лавку, глухо застонав, прижал ноющее сердце.
  - Сердце болит? - Варвара Кузьминишна, можно поклясться, смотрела на наглеца уже с долей сочувствия.
  - Болит, - чуть улыбнулся Кулик. - А как? Рушится дело всей жизни моей.
  - Какое дело-то? Никель небесный для большевиков искать?
  - А детишки ваши где? И уважаемая Асикай? - спросил геолог, оглядываясь.
  - Пошто они тебе?
  - Нет-нет, это очень хорошо, что их тут нет, - Кулик чуть улыбнулся. - Не годится им наблюдать...
  Учёный помолчал. Отставив в сторону ненужный карабин, достал "маузер". Два чёрных дула уже смотрели на него пристально и внимательно. Быстрая реакция у мужиков, однако...
  - Да не пугай, - усмехнулся он в лицо Иван Иванычу. - Не пальнёшь. Зачем? Я сам...
  Кулик передёрнул затвор, заглянул в дуло пистолета.
  - Здесь, у вас, на вашей заимке этой чёртовой, в том самом году садился межпланетный корабль. Он забрал того, кто долго жил под видом чёрта, пугая туземцев. Я видел тот корабль, розового такого цвета... в трубу видел. Я видел и следы - в том году их тут было больше чем коровьих. А вот свежие следочки, по всему вчерашние. Раз их сейчас нет, вывод - они улетели. Вчера вечером и улетели.
  Попал, думал Леонид Алексеевич, следя за переглядом хозаев. В точку попал. Ладно...
  - Доказательств сказанному у меня нет никаких. Но они уже и не нужны мне, никакие доказательства. Я просто прошу мне поверить. Я никому не скажу. А даже если бы и решился, так в "жёлтом доме" таких сказочников полно.
  Пауза.
  - А вы мне скажите.
  - Ты брось-ка свою игрушку, слышь, - заговорил Полежаев, но Кулик перебил:
  - Так расскажете?
  - Нечего нам тебе сказать.
  Учёный вздохнул.
  - Понятно...
  Он сунул в рот дуло "маузера" и нажал на спуск. Щёлкнул курок, Варвара охнула.
  - Да ты совсем дурной! - Полежаев вырвал из руки гостя оружие. Оттянув затвор, выщелкнул на ладонь патрон. Целый патрон с наколотым капсюлем. Этот трюк Кулик задумал ещё в Ленинграде. Откуда хозяину лесной заимки знать, что порох из гильзы вынут?
  - А давайте рассуждать здраво, Иван Иваныч. Все мы когда-то умрём, учитывая же мой возраст, это случится достаточно скоро. Мне уже не нужна слава. Денег на хлеб тоже много не нужно. Мне нужна Истина. Я дозрел.
  Учёный говорил чётко, размеренно и где-то даже весело. Совсем как Бяша тогда, пронеслось в голове у Варвары.
  - Ваня, скажи ему всё, - внезапно сказала она. - Дошёл человек, однако. Бяши тут нет, а нам уже не страшно.
  ...
  
  

Эпилог

  
  
   - Вот такая история... братец... ты не забудь, сохрани...
  - Запомнил я, - как можно мягче пообещал Еремеев. - Буду жив, найду кому рассказать.
  Отказывать умирающему в последней просьбе - последнее дело. Даже если умирающий несёт откровенный бред.
  - Спасибо... тебе... - больной уже уплывал, уходил в вечность. Закрытые веки в последний раз затрепетали, и прекратили. Ещё вдох... ещё...
  Следующего вдоха не последовало.
  Еремеев тяжело вздохнул. Спи спокойно, дорогой товарищ... Вот и ещё один русский человек сжит со свету.
  Ладно... пусть полежит пока так. Пройдёт раздача хлеба да баланды, можно будет позвать санитаров. Если прямо сейчас позвать, пайку непременно срежут. Не положена тут усопшим пайка.
  
  
  
  
  13.03.2015 г. Челябинск
  
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"