Комарницкий Павел Сергеевич : другие произведения.

Пламя Рязани

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вот и близится очередной День Победы.


  
   В глазах плавала призрачная зелень, в ушах шумело от потери крови. Сильно болели раны, особенно ключица, куда пришёлся удар монгольской сабли. Если бы не кольчуга...
   Князь Олег Ингваревич усмехнулся запекшимися губами. Если бы не кольчуга, он не стоял бы сейчас вот так, на коленях, перед этим поганым молодым ублюдком, и этим грязным стариком, которого в Рязани, скорее всего, даже не пустили бы на княжий двор. И хорошо, что болят раны. Иначе совсем невозможно было бы терпеть боль в душе.
   Бату-хан рассматривал урусского князя, которого держали двое здоровенных нукеров, заломив руки. Урус стоял на коленях в снегу, русые волосы свалялись в мокрый колтун, борода в крови... И вдруг Бату-хан заметил, что урус улыбается.
   - Кто таков? - спросил Бату-хан. Сделал знак нукерам, те отпустили князя. Секунду-другую урус ещё стоял на коленях, разминая руки, затем с явной натугой попытался встать - нукеры тут же осадили его назад. Ещё не хватало, чтобы вожак какой-то стаи дикарей стоял в рост пред лицом джихангира.
   Переводчик, заменивший прежнего Исаака, маленький чернявый араб, повторил вопрос Бату-хана по-русски.
   - Я князь Олег Ингваревич, хан.
   Так и сказал - просто "хан". Немногим бы это сошло с рук, но Али был не так бестолков, как его несчастный предшественник - всё-таки когда-то служил у багдадского халифа. Он перевёл правильно, "величайший Повелитель". Так дольше проживёт умный Али, да и этот урус, возможно, тоже.
   - Ты знаешь князя Ури?
   Князь Олег задумался. Князь Юрий, должно быть, прорвался уже сквозь вражеские орды и теперь в безопасности...
   Переводчик делал Олегу страшные глаза, умоляя взглядом: "не молчи!"
   - Он мой родственник, - уточнять князь не стал. Какая им разница, поганым, они же, небось, как волки, помётами родство числят.
   Выслушав ответ, Бату-хан кивнул.
   - Почему твой родственник выступил против меня, вместо того, чтобы пасть в ноги? Разве он не знает, что неподчинение Повелителю карается смертью?
   Плыла и плыла перед глазами призрачная зелень, и сквозь неё проступали лица. Давид Ингваревич Муромский, Глеб Ингваревич Коломенский, Всеволод Михайлович Пронский... Вожди народа рязанского, опора и защита земли русской... Все, все убиты!
   - Когда Повелитель спрашивает, ему следует отвечать немедля, - подал голос толмач. - Повелитель говорит, что коназ Ури...
   - Князь Юрий, - перебил толмача князь Олег. - Говорить-то правильно научись, подстилка поганская.
   Толмач заткнулся от неожиданности, побледнел. Разумеется, это было оскорбление, но касалось оно самого толмача, а не Величайшего. Что делать?
   Хлёсткий удар нагайки охранного нукера ожёг араба, и тот поспешно залопотал по-монгольски. Князь Олег снова мрачно усмехнулся - оно и видно, какие тут порядки. Ничего так не являет господина, как обращение со своими слугами.
   Бату-хан неожиданно засмеялся, тонко и визгливо. Над словами моими забавляется, подумал князь Олег.
   - Повелитель сказал, князь Ури преступник, посмевший поднять руку на Повелителя Вселенной, - опять заговорил толмач. - Когда его изловят, как волка, в ваших диких лесах и сдерут шкуру, вам понадобится новый князь. Повелитель спрашивает - хочешь быть князем рязанским? Когда непобедимые воины Повелителя возьмут Рязань...
   - Если ваша бешеная орда возьмёт Рязань, - снова перебил толмача князь Олег, - там останутся только трупы и уголья. И вы будете обшаривать трупы и сдирать с них тряпки, дабы обмотать ими свои сроду немытые задницы. Спасибо за честь, хан. Уж лучше быть сторожем на погосте.
   Бату-хан выслушал ответ, удовлетворённо кивнул, словно человек, получивший подтверждение уже известным ему фактам.
   - Повелитель сказал, ты сам выбрал свою судьбу - в глазах толмача зажглись злорадные огоньки. - Ему не нужны такие строптивые рабы. Сейчас тебя четвертуют, разорвут лошадьми на четыре части.
   ...
  
   Частокол, составленный из неохватных брёвен, курился паром, вода стекала по валу, намерзая неровными скользкими комьями и кочками. Наверху, на стене шла суета, мелькали деревянные вёдра. Князь Юрий, придерживая правой рукой тупо ноющую левую, оглядывал земляной вал с кое-как, наспех врытыми в землю кольями. Усмехнулся уголком рта. Что мешало врыть эти колья летом, как следует? И лёд могли наморозить заранее, морозы уж сколько дней стоят... Всё расхлябанность русская, исконная...
   На мохнатом буланом коньке к князю подскакал воевода Клыч.
   - Посмотрели?
   - Посмотрели, княже. Бесполезно. Лёд толстый уже, а народу мало. Зря промаемся. Даже ежели б и прорубили такую полынью, так она за три дня крепче прежней станет.
   Князь Юрий ещё более помрачнел. Значит, и со стороны реки надёжной обороны не будет.
   - Сколько ратных у тебя сейчас?
   Воевода Клыч горько усмехнулся.
   - Как сказать... Ежели всех, кто на ногах стоит и топор не роняет, считать, тогда восемь тыщ. А ежели считать только тех, кто на деле ратному делу обучен, тогда с полтыщи, не более.
   Князь Юрий нервно дёрнул щекой. Всё бесполезно. Князь Юрий был умным человеком и опытным воином, и сейчас понимал - с таким гарнизоном против такой орды город простоит ровно столько, сколько простоят стены. Пара-тройка проломов, и всё. Может быть, и правду следовало засесть со всем собранным войском в Рязани, пожертвовав всей остальной рязанской землёй? Лучше потерять часть, пусть и большую, чем всё без остатка... А, что теперь говорить!
   - Слышь, воевода. Хоть кольев на реке набить, что ли?
   Клыч засопел.
   - А где людей взять, княже?
   - Баб позовите!
   - Бабы воду на коромыслах носят, стены да вал леденить...
   - Ну, ребятишек тогда, которые постарше. Лунки бить да колья вмораживать особой силы и уменья не надо.
   Клыч стащил рукавицу, поскрёб рукой подбородок.
   - А что, княже, это мысль. Попробуем!
   - Не пробовать надо, Клыч, а сделать.
   Послышался конский топот, и из-за угла ближнего строения вывернулся князь Роман Ингваревич. Ладно, хотя бы он в Рязани, подумал князь Юрий. Всё подмога.
   - Сделали?
   - Всё сделали, как тобой говорено, Юрий Ингваревич. Мешки наморозили и в воротах склали.
   Юрий чуть усмехнулся. Это была идея самого князя Романа - набить дерюжные мешки соломой вперемешку с мокрым песком и сложить их наподобие кирпичей в воротном проёме, оставив только узкий проход. За пару дней этот завал промёрзнет насквозь и станет прочнее каменной кладки, так что ворота не выбить даже окованным сталью тараном.
   - Ну молодцы. Принимайтесь детинец леденить. И ещё вот что... Проверь-ка тот лаз. Ну, ты понял.
   - Понял, - чуть подумав, сказал князь Роман. - Сам пройду.
   - Давай, брате. Надеюсь на тебя.
   Воевода напялил рукавицу, одновременно придерживая конька, который устал стоять без движения.
   - Когда их ждать-то, завтра?
   - Непременно. Вряд ли будет Батыга тянуть, иначе сожрёт его орда самого, тут одного корма сколько надобно!
   - Тогда так, княже. Надобно нам прекратить все работы, чуть стемнеет. И мужикам спать-отдыхать. Мыслю я, осада будет жестокая, так что силёнки поберечь надобно.
   Князь Юрий поморщился, перехватив сильно занывшую руку.
   - А работать кто будет? Не доделано ни хрена...
   - А что толку, ежели завтра уже ратники от усталости падать начнут?
   Князь Юрий тяжко вздохнул. Всё бесполезно... Всё.
   - Ладно, воевода. Прав ты, опять прав. Так и сделаем.
   ...
  
   Владыка Иосиф отставил счёты, отложил бумаги и перо. Потёр переносицу. Ладно, остальное завтра...
   Да, дела шли неплохо. Иосиф ещё раз похвалил себя за правильно выбранную линию. Он с самого начала жёстко стал добиваться увеличения доходов владычной казны, и неустанные труды в этом направлении уже начали приносить плоды. Давно ли заступил на свой пост митрополит Иосиф? А уже в полтора раза увеличил доходы по сравнению с предшественником своим, и есть ещё немалые резервы... Да, что ни говори, эта Руссия страна несметных богатств, только дикари здешние неповоротливы, и не так-то легко взять те богатства...
   - Прости, владыка, - служка, он же второй секретарь возник неслышно. - Там князь Михаил к тебе на приём просится. Примешь ли?
   Иосиф усмехнулся. Нет, что ни говори, а святейшей церковью в дикой Руссии работа проделана большая - вот, пожалуйста, великий князь не к себе зовёт, а на приём просится... До чего всё же приятно быть митрополитом всея Руси!
   - Пусть войдёт! - Иосиф принял величественный вид.
   Служка удалился, всё так же ступая мягкими сафьяновыми сапожками, и спустя минуту в покои владыки Иосифа вошёл князь Михаил Всеволодович.
   - Доброго здоровья тебе, владыко!
   - И тебе, княже, - чуть улыбнулся Иосиф. - С чем пожаловал?
   Сесть дозволишь, или как? - князь Михаил уже сел на лавку, широко расставив ноги. Владыка убавил улыбку. Нет, всё-таки недоработано тут - вот, пожалуйста, сел без разрешения варвар...
   - Дело важное у меня к тебе, владыко, - продолжил князь Михаил. - Война, и война великая. Надобно Русь подымать. Всю подымать, владыко, никак иначе...
   -... Нет, нет и нет! - Иосиф вскочил, заходил из угла в угол. - Крестовый поход объявить я не могу! Сие есмь ведение самого патриарха константинопольского!
   - Нет времени на переговоры! - Михаил сжимал руки в кулаки, вот-вот по столу хватит. - Покуда энциклик тот будем ждать!..
   Помолчали.
   - Ну хорошо. - произнёс князь на тон ниже. - Тогда другая просьба к тебе будет, владыко. Напиши письмо личное князю Олегу Курскому, да Брячиславу в Полоцк.
   Иосиф стоял у окна, сцепив руки в замок, вращал большие пальцы вкруг себя.
   - И этого я сделать не могу. Князь Брячислав с немецкими еретиками богомерзкими якшается, а в казну владычную и вовсе ни куны не платит...Да и Олег Курский отозвался нынче о моей персоне пренебрежительно - мне ли к нему первому писать? Пусть кается сперва!
   - Да при чём тут казна! - не выдержал Михаил Всеволодович. - При чём тут персона! Разве о том сейчас речь?
   - И о том в первую голову должен печься я! - тоже повысил голос Иосиф. - О том, как бы древнее благолепие церкви святой не уронить, да и о доходах тоже!
   Собеседники снова замолчали, и молчание это становилось всё тяжелее.
   - Так как насчёт писем? - теперь князь Михаил говорил ровно, негромко.
   - Нет, я сказал! - отрезал Иосиф. - Извини, Михаил Всеволодович, ничем тебе помочь не могу!
   Князь Михаил встал.
   - Не мне... Не мне - всей земле русской ничем помочь не можешь ты. Прощай!
   И, не дождавшись благословения, не оглядываясь, вышел. Владыка скривился. Нет, всё-таки здорово недоработано тут... Нет у местных вождей должного уважения к особе его, владыки Иосифа, тогда как должно быть по определению...
   ...
  
  
   - Вот она, Рязань, мой Повелитель.
   Джебе сидел вполоборота, указывая рукой с зажатой нагайкой на раскинувшийся перед ними город. Высокий, обледенелый земляной вал увенчивали высокие деревянные стены, тоже отблескивающие льдом. Меж зубьев частокола тускло блестели остроконечные урусские шлемы. Бату-хан разглядывал всё это, цепко и внимательно отмечая слабые места.
   - Почему ворота не блокированы? Могут быть вылазки...
   - Нет, мой Повелитель. Я не стал блокировать ворота. Наоборот, поставил там только полутысячу слабых воинов, и расположил так, чтобы у урусов возник соблазн сделать вылазку.
   Бату-хан внимательно посмотрел на своего полководца. Джебе чуть растянул губы в усмешке.
   - И ещё там стоит три отборных сотни нукеров, мой Повелитель. Вроде бы далеко, но к воротам в случае чего успеют.
   Бату-хан неожиданно засмеялся, и Джебе вторил ему.
   К Повелителю Вселенной подъехал на коне Сыбудай. На нём красовался новенький стёганый ватный халат, крытый небесно-голубым шёлком с причудливым золотым шитьём.
   - Ты заболел, мой Сыбудай? - участливо-обеспокоенно спросил Бату-хан. В глазах молодого монгола плясал смех. Джебе тоже понял, заулыбался.
   - Я здоров.
   - Тогда где твой любимый халат? Неужели подарил урусам?
   - Рукав оторвался и потерялся, - буркнул Сыбудай. - Не ходить же мне с одним рукавом.
   - Это ужасно, - сокрушённо цокая языком, Бату-хан повернулся к нойону. - Утрата рукава невосполнима. Почему ты ничего не предпринял, Джебе-нойон?
   - Не беспокойся, мой Повелитель, - отозвался Джебе. - Три тумена лучших воинов уже ищут рукав уважаемого Сыбудая.
   Они разом расхохотались. Бату-хан смеялся тоненько-визгливо, Джебе - гортанным металлическим смехом. И даже сам Сыбудай заперхал старческим надтреснутым голосом.
   - Ладно, к делу. Что ты увидел?
   - Лёд на реке крепок, - отозвался Сыбудай. - Надо сказать китайцу, пусть поставит на том берегу свои машины. Пара проломов с той стороны не помешают.
   - Зачем? Штурмовать надо отсюда, - возразил Джебе.
   - Штурмовать надо со всех сторон разом, мой Джебе, - Сыбудай шумно высморкался в рукав. На небесно-голубом шёлке возникло тёмное пятно. - И непрерывно, днём и ночью. У коназа Ури совсем мало людей, и отдыхать им будет некогда. Когда китаец проломит стены, урусы будут спать, стоя на ногах.
   - У Елю Цая только шесть машин, - возразил Джебе. - Они нужны тут.
   - Это его проблемы! - отрезал Сыбудай. - Пусть думает.
   ...
  
   Елю Цай соскочил с коня, не глядя бросив поводья подручному. За последнее время он здорово научился скакать верхом, наверное, не хуже настоящего монгольского воина. Или всё же хуже? Елю Цай усмехнулся, вспомнив, как в начале своей службы он мучился, трясясь в седле, и как грязные монгольские дикари тыкали в него пальцами и смеялись, наблюдая, как он неуклюже сползает с коня в конце дневного перехода, как идёт нараскоряку, тщательно оберегая стёртые в кровь бёдра и ягодицы... Во всяком случае, сейчас над ним уже никто не смеет смеяться - золотая пайцза, выданная Елю Цаю лично джихангиром, позволяет ему самому распоряжаться жизнями других. Рядовой монгольский воин, посмевший оскорбить носителя такой пайцзы, будет удавлен тетивой от лука без лишних объяснений.
   Широкая река, покрытая льдом и засыпанная снегом, уходила вдаль бело-молочной лентой меж двух тёмных стен векового леса. Возле самого города лес был вырублен под огороды и поля, заодно не позволяя врагам скрытно подобраться к городу на расстояние внезапного конного броска. Очень разумно, если имеешь дело с небольшой конной бандой какого-нибудь местного кочевого хана. Но сейчас Бату-хану это на руку. Огромное войско монголов неторопливо и деловито размещалось лагерем вокруг города, обживая окрестные поля. Елю Цай снова усмехнулся. Если бы вокруг Рязани стеной стоял такой лес, как тот, через который шли сегодня утром, это создало бы Повелителю массу трудноразрешимых проблем.
   - Ю Гунь!
   - Я тут, мой господин!
   - Доставай мерную верёвку и вехи. Будем делать обмер.
   Мимо уха Елю Цая с лёгким шелестом пролетела стрела. Другая, на излёте, вонзилась в шею коня, на котором прибыл сюда Елю Цай. Конь дико заржал, взвиваясь на дыбы, стряхивая державшего повод коновода. Третья стрела ударила точно в середину груди Ю Гуня, тот вскрикнул, схватился за грудь руками. Надо же, какие могучие луки имеются у этих урусов... Никогда бы Елю Цай не поверил, что стрелой можно достать с пятисот шагов.
   - Азарга! - окликнул он начальника конной полусотни, прикомандированной к Елю Цаю для охраны со строгим предупреждением: без возражений выполнять все распоряжения китайца, как если бы они шли от самого Джебе.
   - Я тут, господин!
   Елю Цай испытал внезапно острое чувство наслаждения. Вот. Вот оно. Вот то, зачем он пошёл служить в войско Бату-хана. Надо отдать этому молодому степняку должное - он умеет ценить нужных ему людей. На родине, в Нанкине, любой грязный монгол, мочащийся, не сходя с коня, мог сделать с ним, Елю Цаем, всё что угодно. Скажем, убить ради забавы кистенём, железной гирькой на ремешке, примотанном к короткой деревянной палке. Здесь же всё наоборот - он может приказывать вот этим грязным животным.
   - Прикроешь нас своими людьми, покуда мы будем делать промеры! - распорядился Елю Цай. - И окажите помощь Ю Гуню, немедленно!
   - Да, мой господин!
   Монгольские воины спешились, растянулись в длинную цепочку, закрывшись круглыми щитами, обтянутыми бычьей кожей, продублённой до каменной твёрдости. За этой живой стеной стрелы не достанут.
   - Ю Гунь!
   - Я здесь, мой господин. - Ю Гунь, уже перевязанный, стоял перед Елю Цаем. Стрела с узким трёхгранным наконечником, неглубоко вонзившаяся в грудинную кость, уже была вынута, и повязка, на которой проступило тёмно-алое пятно, охватывала всю грудную клетку. На плечи маленькому китайцу набросили трофейный урусский полушубок.
   - Можешь работать?
   - Да, мой господин, - Ю Гунь был бледен, но на ногах стоял ничего.
   - Ну так бери мерную верёвку!
   ...
  
   - Эх, едрить твою в дышло! Промазал...
   Пожилой ратник с окладистой русой бородой потянул из колчана новую стрелу, и в этот момент в бойницу влетела монгольская стрела, с тупым звуком ударила в лицо. Голова ратника мотнулась назад, он неуклюже завалился и повис на верёвке ограждения.
   - Олексу убили!
   Воевода Клыч не дрогнул, плавно ведя цель. Спустил тетиву и только тут выругался, одновременно наблюдая, как скачущий монгол вылетает из седла, выбитый стрелой могучего русского лука. Да, конечно, пехотный лук в рост человека много мощнее и дальнобойнее короткого лука пришельцев. Но надолго ли хватит стрел?
   - Развлекаешься, воевода? - раздался сзади голос князя Юрия.
   Воевода и тут не дрогнул. Многолетняя привычка брала своё, и тело опытного воина само знало, что делать - плавно ведя "на острие" стрелы врага, задержать на миг дыхание... Стрела со свистом ушла к цели, и ещё один степняк покатился в снег.
   - Стрелков добрых наперечёт, княже, - воевода отстранился от бойницы, и в неё тут же с жужжанием влетела монгольская стрела. - Вот я и думаю: дай-ка десяток-другой поганых спешу...Эй, ребята! Стрелы, которые тупленые, на заточку несите! - проорал он вниз.
   - Уже унесли! - донёсся молодой, ломкий голос.
   - Ну добро! А остальные сюда, на стену давай!
   Князь Юрий был ещё бледнее вчерашнего.
   - Хорошо придумал, Клыч. А то уже сегодня свои-то стрелы кончатся, похоже.
   - Ты чего меня искал-то, княже?
   - Пойдем, воевода.
   - У меня и здесь...
   - Пойдём, говорю. Сам увидеть должен.
   Князь повернулся и пошёл, ровным широким шагом. Воевода шёл за ним и думал - и не скажешь, что третьи сутки без сна. Что в сече кровавой был, что с остатками дружины сквозь лес продирался... Что брата и родичей своих потерял на поле бранном, а перед тем сына. Да, князь Юрий таков - не гнётся... покуда не сломится.
   - Смотри, - князь показал в бойницу рукой.
   Воевода выглянул осторожно. За Окой, напротив города, почти у самого берега кипела работа. Человечки, отсюда похожие на муравьёв, тащили брёвна, брусья, ещё что-то...
   - Что скажешь? - обратился с вопросом к воеводе князь.
   - Значит, и отсюда тоже... - воевода отстранился от бойницы. Глаза его встретили взгляд князя. Опытные воины понимали друг друга без слов.
   - Думал я разбить воев наших надвое, дабы одни отдыхали, покуда другие на стенах стоят. Теперь, похоже, всех до единого придётся на стены ставить.
   Князь Юрий двигал желваками на скулах.
   - На сколько хватит их?
   - Чего ты от меня-то хочешь, Юрий Ингваревич? - нервно промолвил воевода.
   Они помолчали.
   - Знаю, чего ты в стрелки записался, воевода, - произнёс князь. - Лёгкой смерти ищешь?
   Воевода помедлил с ответом. Тяжко вздохнул.
   - Ты прав, княже. Малодушен я. Не хочу увидать, как в город наш славный поганые ввалятся.
   Снова помолчали. Два опытных воина не нуждались в многословной беседе. Зачем теперь уже слова? Всё ясно.
   - Пойду я... Юра - произнёс Клыч тихо. - Работы много.
   - Иди, Клычик, - так же непривычно-мягко ответил князь.
   Воевода повернулся и зашагал по стенному настилу.
   - А к бойницам больше не лезь! - донеслось вслед. - Пристрелят, нам вдвоём с князем Романом оборону держать?
   - Учту, княже! Приму меры! Хрен меня так просто пристрелишь!
   ...
  
   - Позволь отвлечь тебя, славный нойон...
   Джебе открыл один глаз. Перед ним, почтительно склонившись, стоял Елю Цай.
   - Чего тебе? - проворчал Джебе, открывая второй глаз, - только заснул...
   - Прости, что потревожил твой сон, могущественный, - китаец держался почтительно, но твёрдо. - Очень срочное дело.
   Монгол сел, почёсываясь, зевнул.
   - Излагай.
   - Мне нужно пару тысяч урусских девок.
   Джебе вытаращил глаза. Пару секунд сидел неподвижно, затем дико захохотал.
   - Две тысячи! Ха-ха-ха-ха! Девок... Ох-хо-хо-хо... Когда ты будешь их огуливать?
   - Нет, могущественный, - китаец тоже засмеялся. - Это сделают твои славные воины. А мне нужны их волосы.
   - Волосы? - монгол перестал смеяться - Зачем?
   - Понимаешь, славный нойон... Сейчас я могу построить только шесть камнемётов, потому что у меня только шесть комплектов деталей. Бронзовые оси для таких машин здесь достать невозможно, а чтобы отковать подобные, нужны сто хороших кузнецов и уйма времени...
   - Ты заранее ищешь оправданий, Елю Цай?
   - Ни в коем случае, - китайский мастер держался по-прежнему твёрдо, хотя знал - стоит Джебе хлопнуть в ладоши, и его уволокут из шатра и удавят. Пайцза Бату-хана тут не защита, поскольку Джебе второй после Сыбудая человек в орде. - Я не ищу оправданий, прославленный. Я нашёл выход.
   - Ну? - недоверчиво покосился монгол. При всей своей храбрости Джебе питал к китайцу некоторую опаску, поскольку считал всю его машинерию натуральным колдовством.
   - Существуют и другие конструкции камнемётов, прославленный. Наиболее легко и быстро можно построить вот такой, - Елю Цай развернул шёлковый свиток, густо исчерченный тушью. Монгол взял свиток, принялся его важно разглядывать, держа вверх ногами. Елю Цай гигантским усилием воли подавил улыбку.
   - Ну а девки-то тут при чём?
   - Упругие элементы машины лучше всего сделать из женских волос. Конские, конечно, тоже можно использовать...
   - Ещё чего! - возмутился Джебе. - Остричь хвосты у двух тысяч коней? Будут тебе урусские девки! Хоть две тысячи, хоть три!
   ...
  
   Стрела, обмотанная горящей просмолёной паклей, огненным метеором влетела в бойницу и по крутой дуге ушла вниз, воткнувшись в крышу какой-то избушки, близко прилепившейся к городской стене. Вторая с глухим стуком вонзилась в частокол, шипящее пламя затрепетало на ветру, озаряя бойницу снаружи неровным мятущимся светом.
   - Туши! Туши, говорю!
   Кто-то уже проворно лез на забор и далее на крышу строения. Схватил и обломил горящую стрелу, бросил вниз - огонь зашипел в снегу, извиваясь, словно от нестерпимой муки, и умер. Но на смену погибшему огню спешили его товарищи - горящие стрелы начали густо перелетать через частокол
   - Худо дело, воевода! - к Клычу подбежал сотник. - Надо мужиков ставить на крыши ближних-то изб, не то пожар займётся, и не потушить!
   - Мужикам на стенах место! - отрезал воевода. - Ты вот что, Ждан. Собирай немедля отроков окрестных, пусть-ка они на крыши лезут! Да быстро, быстро!
   Сотник канул в темноту, а воевода, выглянув в бойницу, железной рукавицей сломил воткнувшуюся рядом стрелу. И снова взялся за лук, ловя в прицел скачущих всадников. Коротко пропела тетива, и монгол, уже натягивавший свой лук с наложенной огненной стрелой, с коротким воплем вылетел из седла, забился в размешанном копытами коней снегу и затих. Клыч сплюнул в бойницу и потянул новую стрелу из тула.
   Плечо ныло от перенапряжения, ныли пальцы. Натягивать раз за разом могучий лук - занятие не для слабых, почти что подтягиваться на одной руке. На воеводе сейчас был тяжёлый панцирь и шлем с толстой кованой личиной, с узкой прорезью для глаз и "клювом" для рта и носа, облегчавшим дыхание. Пробить такой доспех стрелой из короткого монгольского лука было невозможно. Князь прав, не хватает ещё, чтобы воеводу рязанского подстрелил, как фазана, какой-то немытый степняк...
   Снова пропела тетива, и ещё один поганый мешком рухнул в снег. Который уже? Во всяком случае, счёт давно перевалил за полусотню. Именно потому воевода стоял на стене, наравне с прочими лучниками. Сейчас и только сейчас он мог разить врага десятками. Когда в стенах появятся проломы, счёт резко сократится - вряд ли в рукопашной схватке ему, Клычу, удалось бы изрубить столько врагов...
   Со стены было хорошо видно, как лагерь монголов живёт своей кипучей ночной жизнью. Под стенами с гиканьем и воем скакали всадники. Выпустив горящую стрелу, поганый тут же разворачивался и возвращался за новой, к горящим неподалёку кострам. У костров стояли люди, совавшие стрелы, обмотанные смолёной паклей в огонь и подававшие их подлетавшим всадникам, которые разворачивались и снова скакали к городским стенам, чтобы выпустить свой груз по цели. Спустя сотни лет такой порядок будет назван словом "конвейер".
   Пропел рог, внизу заорали и заголосили несколько иначе. Вражеские конные стрелки, выпуская последние стрелы не целясь, поверх стены, разом повернули коней и ускакали прочь. Недалеко, впрочем, ускакали - Клыч видел, как враги спешиваются в каких-то шестистах шагах, усаживаются у костров, принимая у сидящих товарищей посудины с бульоном и куски варёного мяса. Смеются, разговаривают, как будто косари после работы. А на смену им уже подходили новые, отдохнувшие бойцы, и дождь огненных стрел возобновился с новой силой. Воевода скрипнул зубами - половцы, давние и привычные соседи русичей, никогда бы не додумались до такой осады. Всё даже хуже, чем Клыч себе представлял. Хотя куда уж тут хуже...
   ...
  
   - А-иии! Пустите! Пустите, ироды окаянные!!
   Урусская девка в разорванном до пояса платье билась в лапах двух здоровенных монголов, которые прижимали её к столу, сбитому из тесовых плах - трофею, вынесенному из какого-то урусского дома. Третий монгол ловко орудовал овечьими ножницами. Раз-раз, и роскошные косы, краса и гордость любой русской девушки, летят в обширный мешок, смешиваясь с другими такими же косами - русыми, каштановыми, чёрными как смоль и сияющими чистым золотом...
   - Давай следующую! И другой мешок, этот полный!
   Елю Цай запустил руку в мешок с волосами, на ощупь пробуя качество материала. Он смотрел на экзекуцию, проводимую монгольскими нукерами, с философским бесстрастием. Что делать, война есть война...
   - Ой, мама! Мамочка-а-а!!
   - Следующую!
   Елю Цай отвернулся.
   - Ю Гунь!
   - Я здесь... господин...
   Маленький китаец выглядел плохо - лицо было бледным, лоб блестел от пота. Его трясло, как в лихорадке.
   - Тебе плохо, Ю Гунь? - придав своему голосу участие, спросил Елю Цай.
   - Грудь... болит... - вымученно улыбнулся Ю Гунь. Похоже, ранение урусской стрелой не прошло даром, подумал Елю Цай. Горячка... Да, жаль Ю Гуня. Это был хороший мастер, верный помощник. Если горячка, его хватит ещё только на пару часов.
   - Ю Гунь, нам надо сейчас же сделать замеры и определить позиции орудий. Немедленно!
   ...
  
   Белый скакун переступал копытами и фыркал, но Бату-хан сидел на нём, как влитой, уверенно пресекая всякие попытки коня сдвинуться с места. Рядом сопел старый Сыбудай. Кольцо нукеров личной охраны Повелителя Вселенной казалось врытыми в землю каменными изваяниями.
   Бату-хан разглядывал раскинувшийся перед ним город. Он уже видел его вчера, но старый Сыбудай не раз говорил ему: "Внимательно посмотри и забудь. Назавтра снова посмотри, и всё вспомни. Только так ты увидишь ВСЁ". Как всегда, старик прав - то, что ускользнуло от первого взгляда, выловит второй. Итак, что мы имеем?
   Громадный земляной вал, утыканный врытыми в землю кольями, блестел льдом. Блестели льдом и деревянные стены, построенные из циклопических размеров брёвен. Молодой монгол в который раз поразился, что бывают в мире такие деревья. На берегах его родного Керулена берёза толщиной в руку уже считалась вполне солидным деревом.
   Отсюда было хорошо видно, как монгольские всадники непрерывно снуют под стенами города, посылая огненные стрелы. Впрочем, этот обстрел покуда не причинил урусам заметного ущерба. Но это неважно. Главная задача такого обстрела - непрерывно держать врага в напряжении, не давать вражеским воинам ни минуты покоя.
   Кольцо охранных нукеров расступилось, пропуская внутрь всадника на чёрном, как уголь жеребце.
   - Как спалось, мой Повелитель? - великий Джебе улыбался почтительно, но в то же время с долей фамильярности. Да, Джебе мог себе это позволить. Больше него мог позволить себе только Сыбудай.
   - Мне снился кошмар, мой Джебе, - откликнулся Бату-хан. - Мне снилось, будто ты не успел подготовиться к штурму.
   Сыбудай, молча сидевший на коне неподалёку, глухо заперхал старческим смехом.
   - Это от излишне плотного ужина, мой Повелитель, - не моргнул глазом Джебе. - У нас всё готово. Желаешь посмотреть? Только близко к стенам подъезжать остерегайся. У урусов очень мощные луки. Вчера Елю Цая едва не пристрелили, когда он выбирал места для установки своих машин.
   - Кстати, о нём. Мне доложили, что ты доставил к нему две тысячи молодых урусок. Зачем, если не секрет? Или китаец решил слегка размяться перед работой?
   Сыбудай снова заперхал смехом. Джебе ухмыльнулся.
   - Возможно, он и использовал часть урусок по прямому назначению, я не интересовался. Надо будет спросить. Но вообще-то идея в другом. Этих, - Джебе кивнул назад, - машин он может поставить только шесть. А на такой большой город надо больше.
   - А девки тут при чём?
   - В том и суть. Китаец уверяет, что может построить другие машины, но для этого нужны волосы множества женщин. Зачем именно, я не интересовался. Колдовство, мой Повелитель, штука тёмная.
   - Интересно... - усмехнулся Бату-хан.
   - А мне нет, - проворчал Сыбудай. - Колдовство, оно и есть колдовство. Зачем истинному воину знать такие штуки? Для подобных вещей и существуют в твоём войске вот такие китайцы, мой Бату. Пусть делает, что хочет, лишь бы развалил стены.
   ...
  
   Елю Цай ещё раз придирчиво оглядел только что построенную машину. Грубо ошкуренные брёвна белели свежесрубленной древесиной, рычаг косо торчал, упираясь в поперечную ограничительную балку. Рычаг венчала кованая железная ложка, в облике которой проглядывали черты недавнего шлема. Впрочем, из всех деталей машины наибольшие опасения вызывал торсион из волос. Елю Цаю ещё ни разу не приходилось строить такие машины, и он сильно рисковал, уповая на точность старинного чертежа и описания камнемёта. Впрочем, если он не успеет к заданному сроку развалить стены, риск ещё больше. Китаец поёжился от набежавшего холодка - золотая цепочка пайцзы Повелителя Вселенной показалась вдруг удавкой из тетивы...
   - Дорогу! Дорогу Повелителю, величайшему Бату-хану!
   Конные нукеры, разгоняя людей, работавших возле строившихся машин, споро образовали охранный круг, и Елю Цай обнаружил себя внутри этого круга.
   - Это и есть твоя машина из волос урусских девок?
   Елю Цай склонился до земли - перед ним на белом скакуне возвышался сам Бату-хан.
   - Это так, о Повелитель!
   Молодой монгол с любопытством оглядывал сооружение. Сопровождавшие его Сыбудай и Джебе тоже разглядывали творение порочного мастера - Джебе с тщательно наигранным лёгким пренебрежением, сквозь которое проглядывала опаска, старый Сыбудай глядел угрюмо. Он не любил всяких таких хитростей.
   - Маленькая какая, - Бату-хан объехал камнемёт кругом. - Твои старые машины много больше, Елю Цай. Ты уверен, что такая штука сможет пробить стены?
   - Позволь объяснить, мой Повелитель. Да, такая машина не сможет кидать столь тяжёлые камни. Но у меня в обозе имеются две сотни горшков с горючим маслом, и я надеюсь, могущественный Джебе прикажет своим людям достать ещё.
   Джебе поморщился - ловкий китаец подставлял его. Придётся ещё и возиться с горючим маслом... До чего капризны бывают колдуны!
   - Стены Рязани обгорят, - продолжал китайский мастер, - и старые машины легко справятся с ними. Это сэкономит нам время.
   - Хорошо, Елю Цай, - отозвался Бату-хан. - Даю тебе три дня, чтобы проломить стены.
   Елю Цай сглотнул. Срок был почти нереальным.
   - Это невозможно, мой Повелитель, - услышал он собственный голос словно со стороны. - За три дня никак.
   Воцарилась тишина. Елю Цай уже чувствовал, как его пятки касаются затылка и хрустит хребет.
   - Ты споришь со мной, Елю Цай? - с любопытством разглядывая китайца, словно видя впервые, спросил Бату-хан.
   - Прости меня, о мой Повелитель! - Елю Цай собрал всю свою смелость и глянул Бату-хану в глаза. - Ты можешь казнить меня немедленно, и будешь прав. Но за три дня эти стены развалить невозможно, Рязань - это не та пограничная крепость. Я не могу обманывать тебя.
   Бату-хан подумал.
   - Хорошо. Сколько тебе нужно времени?
   - Четыре дня, о Повелитель Вселенной.
   Бату-хан рассмеялся.
   - Ладно, Елю Цай, дарю тебе лишний день. Ты молодец! Джебе-нойон, проследи, чтобы уважаемый мастер ни в чём не нуждался. В том числе и в горшках!
   ...
  
   - Берегись!
   Огненный клубок, оставляя за собой шлейф чёрного дыма, пролетел над самым частоколом и рухнул среди построек чьего-то двора, близко примыкавшими к городской стене. Горючая жидкость из разбившегося вдребезги горшка разлетелась веером, пламя разом охватило постройки. Воевода Клыч грязно выругался, глядя на разгорающийся пожар.
   - Берегись!
   Тяжкий удар, от которого вздрогнул частокол. Воевода глянул в бойницу - прямо под ним, с шипением окутываясь паром, лежал отскочивший от стены валун, впечатываясь в тающий от его жара лёд. Другой камень, в добрый берковец [ок. 160кг. Прим. авт.] весом, валялся в нескольких шагах. Он уже утратил часть жара, но вокруг него расплылась обширная клякса чёрной проталины. Воевода уже в который раз за день бессильно скрипнул зубами. Леденили, леденили вал, и вот, пожалуйста...
   - Берегись!
   Горшок с зажигательной смесью с грохотом ударил в частокол, в бойницу плеснуло жидким огнём. Снаружи загудело пламя, охватившее частокол.
   - Воду, воду сюда! Да быстрее, олухи, обгорит стена-то!
   ...
  
   Холодно... Как холодно... Печь в горнице горяча, хоть блины пеки, а толку? Никак не растопить кусок льда, засевший где-то внутри, у сердца...
   Заходил князь Роман, начал говорить и осёкся, замолк, встретившись со взглядом молодой женщины. Она легонько провела пальцами по его виску, густо посеребрённому сединой. Ведь не было вот ещё... Ушёл князь Роман, так больше ничего и не сказав.
   Заходил свёкор, князь Юрий Ингваревич, говорил что-то, сочувствовал и утешал, вроде... Евпраксия не слышала слов, про себя машинально отмечая - за несколько дней сильно постарел князь, седина густо проклюнулась, и глаза на бледном лице - глаза смертельно раненого зверя...
   Князь Юрий ушёл, не дождавшись ответа, а молодая цареградская царевна, а ныне вдова князя Фёдора Юрьевича, осталась сидеть, так же глядя перед собой остановившимся взором. Феденька, любовь моя... Муж мой, единственный мой... Вот и осталась я одна... Одна только память о тебе - вот он, твой сын Иван...
   -... Да что же ты не ешь-то ничего, матушка моя? - нянька хлопотала вокруг княгини Евпраксии. - Который день уже!
   - На воздух я пойду, - Евпраксия встала, решительно взяла ребёнка у няньки. - Душно тут. Ты за мной не ходи, одна побыть хочу...
   - Всё одна да одна! Негоже, матушка... - вновь запричитала-заворчала нянька.
   - Я сказала! - чуть повысила голос Евпраксия - Или не княгиня я?
   Нянька осеклась, потупилась. Евпраксия, держа на руках ребёнка, направилась к двери.
   На дворе сумрачно светило тусклое зимнее солнце. Над городом во многих местах поднимались дымы разгорающихся пожаров. Даже отсюда, из княжьего терема, были отчётливо слышны вопли и звериный вой поганых степняков, замучивших её ненаглядного... А у князя Юрия совсем не осталось людей...
   Евпраксия была умной женщиной. Все слова утешения, произносимые князем Юрием - всё это ерунда. Правду говорят его глаза. Глаза смертельно раненого, загнанного в ловушку зверя.
   Они войдут в город, эти двуногие твари. Ворвутся сюда, с воплями и улюлюканьем, с волчьим воем. Княгиня Евпраксия будто наяву ощутила, как жадные грязные руки с треском разрывают ткань её одежд, грубо скользят по телу, больно сжимают груди, которые совсем недавно, всего несколько дней назад, ласкал её муж... Вонючий рот степняка, навалившегося сверху... А другой в это время, подкинув в воздух маленького Ивана, с хохотом ловит его на копьё. Нет!!!
   Евпраксия сама не заметила, как очутилась перед низенькой дверцей, ведущей на верх смотровой башни княжьего терема. Дверца была приоткрыта. И решение, давно уже толкающееся где-то в подсознании, всплыло само собой.
   Внутри башни царил полумрак, узкие слуховые оконца давали совсем мало света. Маленький Иван завозился, закряхтел, будто почуяв неладное. Евпраксия, прикрыв за собой дверцу, задвинула засов, одновременно качая сына, успокаивая. Вот так... Потерпи, Ванятка... Мама сейчас...
   Скрипят деревянные ступени узкой крутой лестницы. А вот и выход - светлое пятно люка, ведущего на смотровую площадку башни. Да, это выход. Это наилучший выход. Единственный выход.
   Наверху было ветрено, в морозном воздухе витал запах гари. Отсюда, с башни, Рязань лежала как на ладони. В городе повсюду уже полыхали пожары, огонь перекидывался от двора ко двору. Огненный шарик, отсюда кажущийся меньше горошины, перелетел через городскую стену, оставляя за собой дымный след, канул в плотное месиво деревянных построек, и в месте падения его тут же повалил жирный дым ещё одного пожара.
   Ребёнок снова завозился, заплакал в голос. Евпраксия очнулась. Да, нечего тянуть. Сейчас, Ванятка...
   Она подошла к краю, прикидывая. Да, высота достаточная. Вполне достаточная. Правда, маленькое тельце, закутанное к тому же в пелёнки, совсем лёгкое. Но что это за мать, которая не поможет своему ребёнку? Сама Евпраксия - женщина рослая, и её веса хватит на обоих.
   Княгиня, перевалившись через парапет, плашмя полетела вниз, изо всех сил прижимая к себе маленького Ивана.
   - О-ой! О-о-ой, горе! Молодая княгиня убилась! С дитём убилась!
   ...
  
   Хлопья сажи носились в воздухе, точно рои жирных мух, жар слепил глаза, нестерпимая вонь пожара забивала ноздри. Князь Юрий закашлялся, отхаркнул и сплюнул вязкую чёрную слюну, тяжело, со свистом отдышался. В голове мутилось. Сколько человек может не спать? Который сейчас день?
   Перед глазами возникло чёрное от сажи лицо сотника охраны, и князь мельком удивился - кто таков? Надо же, и имя забыл...
   - Княже, ещё один пролом!
   - Где! Все за мной!
   Сотник, повернувшись, побежал впереди коня, на котором скакал князь. Конь храпел, рыскал - ему тоже невыносимо было среди пылающих развалин и летающих повсюду хлопьев сажи. Ничего, ничего, дружок... Сажа и пожары - это пустяки. Главное, пока не валяются на улицах Рязани трупы. Как долго?
   Летучий отряд личной дружины князя успел вовремя. Три исполинские головни, в которые обратились брёвна частокола, валялись внутри городской стены, и в узкий дымящийся пролом с бешеным визгом, воем и улюлюканьем лезли поганые, шаг за шагом оттесняя от пролома рязанских ратников. Как ни был умотан князь Юрий. у него снова защемило сердце - ратники, недавние мужики, размахивали боевыми секирами, как лесорубы. Ещё чуть, и было бы поздно...
   - Луки!
   С ходу спешившиеся витязи разом натянули луки, выдернутые из незастёгнутых налучей. В одеревеневшей от многодневной бессонницы голове князя всплыла посторонняя мысль - сколько дней могут луки находиться под гнётом [с натянутой тетивой. Прим. авт.]? Всплыла и канула. На наш век хватит...
   - Бей!
   Дружный залп смёл передний ряд врагов, остальные опешили, снизили натиск. Ободрённые подоспевшей подмогой, ратники чаще замахали своими топорами.
   - Бегло!
   Теперь стрелы витязей ложились часто, как весенняя капель, одна за другой. И враги падали один за другим, потому как невозможно одновременно отбивать удары топора и следить, кто берёт тебя на прицел. Но сзади напирали и напирали новые воины, и в узком проломе быстро формировался завал из тел, частью мёртвых, а частью ещё живых...
   - В мечи!
   Витязи враз вымахнули мечи в воздух. В воспалённом мозгу князя Юрия вновь всплыло видение - сверкающий лес клинков, стремительный бег конницы, неумолимо надвигающейся на сонный лагерь пришельцев... От того леса осталась маленькая роща. Как долго?
   - А-а-а-а!!!
   Да, вятшие витязи - это не вчерашние мужики-хлебопашцы, кожевники и плотники. Некоторые враги ещё пытались оказать сопротивление, но это были именно попытки, никакого реального сопротивления оказать они не могли. Остальные, спотыкаясь, уже лезли назад через завал из трупов и шевелящихся тел собственных товарищей, чтобы спасти собственную шкуру, пожить хотя бы ещё чуть-чуть.
   - Олекса! - вспомнил наконец имя сотника князь Юрий. - Оставляю тебе дюжину витязей! От сердца отрываю. Всех остальных соберёшь сам. Держаться! Ни единого поганого рыла чтоб в проломе, ясно?!
   - Ясно, княже! - выдохнул Олекса. - Будем!..
   С маху подскакал, круто осадив коня, князь Роман.
   - Ты где должен быть?! - рявкнул на него князь Юрий.
   - Дай людей, княже!
   - Рожу я тебе?!! - заорал Юрий Всеволодович, поперхнулся сажей, закашлялся.
   - Того мне неведомо, хоть роди, хоть мёртвых подыми! Без людей не уйду, оттого и гонца не послал, бесполезно! Дай хоть дюжину, сейчас дай, или поздно будет!
   - А, ... ... ...!!! - выругался князь Юрий. - Броньша, Епифан, со своими ребятами за ним вот!
   Проводив глазами маленький отряд, князь обернулся. Остаток вятшей дружины выглядел теперь совсем жалко.
   - А ну, за мной!
   ...
  
   - Почему ты и твои люди здесь, Адууч? Почему не в проломе?
   Джебе сидел верхом на коне, разглядывая спешившегося перед ним тысячника. Адууч был бледен до серости.
   - Мы уже почти прошли, славный нойон! Но подоспел сам коназ Ури...
   - А ты полагал, коназ Ури будет спать, покуда ты лезешь в пролом? Или вообще постелет перед тобой белый войлок? Я повторяю вопрос - почему вы бежали?
   Теперь бледность тысячника стала зеленоватой.
   - Прости меня, великий Джебе! Мы пойдём туда снова, сейчас же...
   - Да, Адууч. Снова и сейчас же. Но тебя это уже не касается.
   Джебе сделал знак, и охранные нукеры разом пришли в движение. Один мягко выдернул из ножен обречённого меч и кинжал, двое придержали руки, а стоявший сзади одним движением накинул на шею Адууча удавку. Монгол захрипел, скребя по земле ногами, но нукер, сидя в седле, поднатужился и поднял казнимого в воздух. Ещё раз дёрнувшись, Адууч обвис.
   - Заройте его где-нибудь, - распорядился Джебе. - Бурундай!
   - Я здесь, мой господин! - отозвался Бурундай, подъезжая.
   - Похоже, проломами придётся заняться тебе. Хватит стоять в резерве!
   - И вечером ты удавишь меня, как несчастного Адууча? - нагло оскалился Бурундай. Джебе посмотрел на него с мрачным удивлением, но оскал темника стал ещё шире, - Позволь возразить тебе, прославленный. Во-первых, нужны ещё хотя бы два пролома. Во-вторых, штурм надо начинать к ночи, и вести до утра непрерывно. В-третьих, мало рваться в проломы. Чтобы занять все силы урусов, надо в это же время лезть на стены, лезть разом. Тогда будет толк!
   - И тысячи воинов градом посыплются со стен! - гневно возразил Джебе. - Ты ищешь оправдания заранее, Бурундай-багатур? На тебя не похоже!
   - Я хочу взять наконец этот проклятый город, - вновь осклабился Бурундай. - А ты, непобедимый?
   От такой наглости у Джебе захватило дух.
   - А насчёт воинов... Впереди наших воинов надо гнать пленных урусов. Пусть они первыми лезут на стены по лестницам! Тогда наши потери будут меньше.
   Джебе проглотил готовую вырваться брань, задумчиво пожевал ус. Верно... Этот приём тоже изобрёл сам великий Чингис-хан.
   - Ты прав, Бурундай. Будем готовиться к ночному штурму. Но проломами тебе-таки придётся заняться, иначе урусы успеют наглухо замуровать эти дырки!
   - Слушаю, великий Джебе!
  
  
   Толстые витые свечи в трёхсвечных серебряных шандалах, изображавших здоровенного мужика, обвитого гигантскими змеями, оплывали неровными потёками, пламя свечей то и дело колебалось, тревожимое движением воздуха.
   За большим столом, накрытым белой шёлковой скатертью и уставленным разнообразными блюдами и сосудами, сидели сам хозяин, князь Георгий Владимирский, сыновья его Мстислав, Всеволод и Владимир, ближние бояре Пётр Ослядюкович, Еремей Глебович и Филипп, за привязанность к княжичу Владимиру прозванный в народе Нянька.
   -...Значит, так, - князь Георгий Владимирский жевал пирог с осетриной, тщательно и неторопливо. - Гонцов разослали по весям-вотчинам?
   - По дальним разослали, княже. По ближним нет пока, - ответил Еремей Глебович, равномерно жующий, отчего борода его двигалась вперёд-назад.
   - Ну и верно. Чего народ зря смущать? Успеем, чать.
   Князь Георгий отхлебнул из кубка.
   - Думаю так, покуда степняки стоят под стенами Рязани, мы успеем рати собрать. Степняки, они к осаде непривычны, до крещенья всяко под стенами Рязани проторкаются. Ежели верно бают послы рязанские, такую орду прокормить дело нешуточное. Да с конями ещё... Одного сена сколь надо! Стало быть, разошлёт хан Батыга своих воев в зажитье [за фуражом и продовольствием], и расползутся они по всей Рязанщине. Да под стенами сколько-то их положит Юрий Рязанский. Самое то нам о сю пору со спины на них будет ударить. Прижать к стенам рязанским и всех... Ну, а как покрошим поганых, тогда и с князем Юрием Ингваревичем разговор можно вести. Полагаю, не до гордыни ему уж будет.
   - Как думаешь, княже, - подал голос боярин Филипп, - придут на помощь рязанцам войска из Чернигова?
   - Из Чернигова... - пренебрежительно фыркнул Георгий. - Сколько-то придёт, не зря же князь Михаил в спасители всея Руси метит. Неудобно ему, вишь, будет уронить светлый образ свой пред другими князьями, и пуще того пред чёрным людом. Токмо будет это не рать, а отряд, воев пятьсот или тысяча от силы. Времени собирать рати у князя Михаила нет.
   Князь Георгий откинулся к стене, почмокал, выковыривая засевшую меж зубов пищу.
   - К племяннику же своему в Ростов да к брату Ярославу я завтра отпишу. Тут подумать надо, не приказ в вотчину посылать... Но, мыслю так, соберутся они на подмогу нам без колебаний долгих.
   Крайняя свеча в шандале зашипела, князь взял со стола изящные серебряные щипчики, снял нагар. Внезапно застыл, держа руку со щипцами на вису.
   - Ты чего, батя? - спросил Всеволод.
   В глазах князя Георгия плясало, отражаясь, пламя свечей.
   - Триста тысяч воев у Батыги. Триста тысяч... Всех придётся подымать. Всех, способных держать оружие.
   - От мужиков деревенских в поле мало толку, княже, - пробасил Петр Ослядюкович. - Ни строю, ни бою за неделю не обучишь.
   Князь усмехнулся одним уголком рта.
   - А что делать?
   ...
  
   - Бей их, братие!
   - Круши!
   - А-а-а!
   - Смолу, смолу давай!
   - Камни сюда!
   - А-а-а-а-а!
   Воевода Клыч помотал головой. От долгого недосыпа что-то случилось со слухом, звуки доносились как из бочки. А может, не от недосыпа, а от непрестанного ора и лязга...
   Тяжёлая лестница с глухим стуком, почти не слышным за гамом и лязгом, упёрлась в частокол, железные крючья наверху цепко впились в дерево.
   - Лестницы! Рогатки, рогатки давай! Отваливай их, ну!
   Расхристанный, несмотря на ночной мороз мужик с опалённой бородой остервенело отрывал глубоко впившиеся крючья, мешавшие оттолкнуть от стены лестницу, уже дрожавшую под тяжестью взбирающихся на стены врагов.
   - Родненькие! Не стреляйте!
   Сон как рукой сняло. Что это такое? В рядах атакующих толмач-перебежчик объявился?
   - Русские мы, русские люди!
   - Мать вашу растак! - не своим голосом заорал воевода, глядя на оцепенелых ратников. - Лестницы вали, ну!
   Выхватил рогулину из рук опешившего ратника и со страшной силой навалился на торчащую возле самой бойницы тетиву лестницы, сработанной из толстенных жердин, почти брёвен. В спине захрустело, но рядом уже запалено пыхтели другие воины, ещё пара рогаток упёрлась в лестничную тетиву, кто-то навалился сзади, помогая... Расхристанный мужик наконец справился с крючьями, и лестница с тяжким стоном перегруженного дерева отвалила от стены, опрокидываясь.
   - А-а-а-а!!!
   Какой-то мужик, по виду явно русский, остался висеть на стене, судорожно цепляясь за край бойницы.
   - А ну! - скомандовал воевода, и несколько рук враз втащили человека внутрь, распластали на помосте-раскате. Вслед ему запоздало влетела стрела, ушла в темноту.
   - Спасибо... родненькие... братцы...
   Выглядел мужчина ужасно - багровые рубцы на спине и боках, лицо разбито, губы запеклись от крови. Из одежды на нём были только холщовые подштанники.
   - Ты кто таков?
   Мужик встал, привалился спиной к бревну частокола.
   - Деревенские мы. Вечор налетели поганые, всех, кого нашли, согнали в кучу и айда... И гонят русских мужиков пред собой, лезть на стены заставляют...
   Ратники переглянулись.
   - Вот твари...
   - А ну, к бойницам! - рыкнул Клыч. - Лясы точить или воевать будем? Каждый человек на счету! Ты луком владеешь ли? - обратился он к полуголому.
   Мужик поднял на воеводу глаза, полные нечеловеческой муки, сквозь которую разгоралась мрачная радость.
   - Белку бил, утку влёт... Воевода, отец... Больше всего боялся смерть от своих принять... Хоть одного гада!
   - Тары-бары потом! - Клыч сунул мужику тул со стрелами и тяжёлый пехотный лук. - Давай, работай!
   Не говоря больше ни слова, бывший пленник повернулся к бойнице, одним движением вынул из тула стрелу, наложил на тетиву. По движениям было видно - не врёт человек, умеет обращаться с луком.
   - Ххы!
   Стрела со свистом ушла к цели, и всадник, гарцевавший на коне с горящей стрелой, вывалился из седла, погасив огонь своим телом.
   - Ххы!
   Ещё один степняк рухнул на землю. Воевода переглянулся с витязем, стоявшим за спиной мужика, и тот незаметно опустил руку с мечом, изготовленную для удара.
   - Ххы!
   Оскаленная физиономия бывшего пленника не оставляла сомнений - никакой это не лазутчик.
   - Ты вот что, мил человек... Иди вниз, одёжу дадут тебе. Потом поешь и на стены.
   - Хоть ещё одного...
   - Ступай, я сказал! Здесь я воевода, кому что делать, мне решать! Шелом наденешь ещё и бронь какую-нито. Всё, пошёл!
   Всё верно. Задубеет в одних подштанниках на морозе, это сейчас он на избытОм страхе держится. Да и без брони недолго простоит, очень уж метко бьют поганые степняки, даже ночью, в неверном свете горящих стрел, утыкавших частокол. А сейчас такие вот стрелки-охотники ой как нужны, каждый человек на счету.
   Едва человек ушёл, в верх частокола снова с хрустом впились острые крючья осадных лестниц. Новая волна, стало быть...
   - К бойницам, к бойницам, так вас растак!
   ...
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"