Комарницкий Павел Сергеевич : другие произведения.

Время терпеливых (Мария Ростовская)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Агитки - необычные графические подписи Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус! Давно и прочно забыты те времена. Много ли известно нам, теперешним "россиянам", о батыевом нашествии? Ну, было какое-то иго, вроде как... Какими были они, те люди, скрытые от нас толщей тёмных веков? ... Это очень просто. Нужно только не жалеть времени, и вот настанет миг, когда сквозь разрозненные скупые строчки документов всплывут их лица... Они - были!..................Примечание: Все события, изложенные в романе, имеют под собой реальную основу. При работе автор старался максимально придерживаться исторической достоверности. Выкладывается пролог + первая часть.............Прошу извинить, дорогие читатели, но вынужден убрать общий файл из свободного доступа по условиям договора................ Внимание! Книга вышла в изд-в Лениздат http://www.mirknigi.ru/product-46678243.htmlУважаемые читатели! Тираж, увы, уже распродан. Но если есть желание приобрести бумажную книгу, можно оставить на МирКниги своё пожелание в корзине. В случае, если заказов наберётся достаточно, возможно переиздание.
  ПРОЛОГ
  
  
  
  -...Бяшка, бяшка, бя-а-а-ашка!
  Мария протягивала барану корочку хлеба, всем своим видом изображая полное к нему, барану, расположение и самые сердечные чувства. Однако тот не спешил взять лакомство, опасливо отодвигаясь от Марии подальше - уж очень хорошо баран усвоил, что будет потом.
  - Бяшка, бя-а-ашка! - девочка от нетерпения закусила губку, но продолжала звать животное, стараясь, чтобы голос звучал ласково. Сейчас главное - не спугнуть. В общении с баранами необходимо терпение.
  Баран думал. Ох, хороша, до чего хороша всё-таки хлебная корка, подсолёная, а запах! Рискнуть, что ли? В конце концов, в прошлые разы он остался жив, так что в принципе не такой уж тут риск... А, была не была!
  - Бя-а-ашка, бяшка... - не унималась девочка.
  Решившись, баран подошел, осторожно взял корку мягкими овечьими губами. Мария улыбнулась, осторожно погладила его между ушей. Этот трюк удавался ей каждый раз, потому как бараны по природе своей неспособны отказаться от протянутой хлебной корки.
  Девочка честно дождалась, покуда баран покончит с угощением, и вдруг лихо вскочила на него верхом, уцепившись за рога что есть мочи. Баран взблеял дурным голосом и ринулся в галоп.
  - Эге-е-е-е-ей!
  Мария с восторгом колотила пятками по крутым бокам, вцепившись в барана крепче, чем клещ, и несчастное животное всё набавляло темп. Земля неслась мимо Марии. Разумеется, на коне тоже неплохо, кто спорит... Вот только ни Серко, ни Могут, ни даже кобыла Вешняна не воспринимали двенадцатилетнюю девчонку как серьёзного наездника. Сколько бы ни сердилась Мария, как бы ни понукала коней, они только пренебрежительно фыркали, передвигаясь неспешным шагом, стараясь не уронить со спины человеческого детёныша, сидящего в седле со смешно растопыренными ногами, торчащими врозь. И потом, с высоты лошадиного роста скорость воспринимается совсем иначе, чем со спины несущегося во весь опор барана.
  - Эге-ге-ге-е-ей!
  Баран уже выдыхался. На морде животного было написано полное раскаяние - ведь знал же, знал, чем кончится... Да чтобы я ещё раз польстился на эту проклятую корку... Никогда, ни за что...
  - Ого-го-го-о-о-о!
  Сзади послышался топот копыт, и вдруг крепкая рука вцепилась в воротник, подняла Марию в воздух, оторвав от несущегося во весь опор барана, посадила на седло.
  - Фу ты, еле успел... Неладно ты делаешь, княжна, неладно. Случись что, ведь батюшка же твой с нас голову снимет!
  Молодой пастух переводил дух, и Мария тоже переводила дух. Парень цепко удерживал девочку, чувствуя, как под ладонью ходуном ходит маленькая упругая грудь, как бешено колотится под хрупкими рёбрами сердце.
  - Пусти! - девочка дёрнулась.
  - Не пущу, - ухмыльнулся парень. - Бо ты на быка залезешь, або ещё куда. Сдам пресветлому князю в самые руки.
  ...
  - Ступай, Ждан, - князь махнул рукой.
  Пастух поклонился, пятясь задом, вышел вон, захлопнув дверь. Князь обернулся к дочери, стоявшей с виноватым видом.
  - Сколь раз я должен тебе говорить, Мария? Не стыдно? Невеста, вон сиськи уж торчат! Книжки греческие читаешь, жития святых - для того ли, чтобы на баранах верхом скакать?
  - Она не токмо на баранах, батюшка - она и на свиньях скакать готова. С неё станется, - встряла старшая сестрица Феодулия, как всегда, оказавшаяся там, где её не спрашивали, притом в самый ненужный момент. Мария не удержалась, украдкой показала ей язык. Феодулия в ответ скорчила скромно-благостную мину, в упор не замечая выпада сестры.
  Князь Михаил Черниговский наблюдал за младшей дочерью, пряча в бороду усмешку. Стрекоза, истинно стрекоза. А ведь пройдёт ещё пара-тройка годков, и всё... Вместо стрекозы-попрыгуньи будет девушка, наученная делать скромное лицо, опуская глаза перед женихами, и плавно, степенно плыть лебедью... Эх, летит времечко, несётся вскачь...
  - Выдь-ка! - велел он старшей дочери. Феодулия послушно встала, опустив очи долу, и направилась к выходу, неслышно ступая - только юбка чуть прошелестела. Отец проводил её взглядом. Надо же, а ведь всего-то на год старше... - Постой!
  Феодулия остановилась в дверях.
  - Матери не говори, слышь! Зря только переживать будет.
  - Слушаю, батюшка, - чуть присела в поклоне Феодулия, и вышла.
  Мария всё ещё стояла, потупившись с чрезвычайно виноватым видом, но приглядевшись, отец заметил, что девочка ковыряет носком сапожка сучок в полу. Вылез сучок малость, и княжна пыталась вдавить его обратно. Он снова подавил улыбку. Смех смехом, но с бараньими скачками придётся кончать.
  - Подойди, Мариша, сядь, - отец похлопал по лавке подле себя ладонью. Девочка послушно подошла, присела на краешек.
  - Доча, это не шутки. А если б ты руки-ноги себе переломала?
  Мария тяжко вздохнула, потупилась ещё больше, но при этом искоса метнула на отца короткий взгляд. Сильно ли сердится? В прошлые разы всё ограничивалось устным взысканием... Может, и сейчас пронесёт?
  - Что скажешь?
  - Прости, батюшка.
  - Это было уже. Сколь раз, напомни? Не помнишь? Четыре раза. Чего-нибудь новое скажи.
  - Я больше не буду.
  - И это было. Ты пошто слова своего не держишь?
  Девочка подняла на него абсолютно честные глаза.
  - Я правда не хотела, тато. Оно само как-то вышло.
  Князь Михаил тяжко вздохнул. Нет, в этот раз придётся-таки наказать девчонку. Для её же блага. Кому нужна хромоногая калека?
  - Вот что, Мария. Ты не какая-нибудь голь перехожая, сирая и убогая, у которой слова что ветер в поле. Ты княжья дочь, и должна отвечать за свои слова и поступки. Неси-ка вицы.
  Мария вздрогнула, посмотрела на отца. Может, всё-таки шутит? Но князь смотрел на неё твёрдо - без злости, даже чуть печально. Не шутит... Да, похоже, на сей раз устным внушением отделаться не удастся...
  - Неси, неси, - подбодрил девочку отец. - Да дверь запри на засов, а то не ровен час, Феодулия вернётся.
  Вообще-то князь Михаил был человек не злой, и даже княжескую дворню пороли не так часто - при том, что на Руси в те времена телесные наказания не только детей, но и взрослых были явлением массовым и обыденным. Провинившихся холопов обычно пороли на конюшне, кого розгами, кого палками, а кого и кнутом. Но для княжьей дочери это было, разумеется, неприемлемо.
   - Ложись на лавку, - велел он девочке, пробуя принесённые ивовые прутья, отмоченные в ведре с водой. Прутья со свистом рассекали воздух. - Да сапоги-то сыми.
   Мария послушно разулась, легла на лавку ничком, высоко, до подмышек, задрав подол платья. Князь взял в пучок три наиболее гибкие розги, взглянул на тоненькие девчоночьи ноги и тощенький зад, вздохнув, отложил одну.
   Розги со свистом впились в кожу, оставив красные полосы. Раз, два, три... Мария молча вцепилась зубами в ткань. Пять, шесть, семь... Десять.
   - Ну хватит тебе для ума, пожалуй, - отец отбросил прутья - Хватит, Мариша? Не будешь больше?
   Девочка повернула к отцу зарёванное лицо.
   - Не буду, тато. Правда, не буду. А если оно опять само получится?
   - Тогда добавлю, - без улыбки пообещал отец. - И запру в горнице. Будешь сидеть вместе с Феодулией над святцами. Все дни вместе, с утра до ночи, поняла?
   - Ой, тато, не надо! Лучше ещё розог!
   Тут князь не выдержал и захохотал.
   - Вставай уже, стрекоза!
   Глядя, как дочь оправляет платье, Михаил спросил.
   - Ты чего не визжала-то, Мариша? Когда орёшь, оно легче. По своему детству знаю.
   Мария чуть посопела.
   - Не хочу, чтобы все знали, что ты меня сечёшь, тато.
   Князь поперхнулся, закашлялся.
   - Ну-ну... Экая ты у меня терпеливая, гляди...
  
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  ПРЕДДВЕРИЕ
  
  
  
  -... Расскажи про царицу Ирину, дядько Фёдор!
  Тягучий промозглый дождик моросил не переставая, и окна светёлки, забранные мутными зеленоватыми стёклами, запотели так, что казались закрашенными грязными белилами. Сгущались осенние сумерки, и свет шести свечей, вставленных в трёхглавые подсвечники, расставленные на обширном столе, уже спорил с дневным светом, идущим из окон. На столе были разложены свитки пергамента, пара толстых фолиантов с закладками громоздилась на углу, прижимая стопку растрёпанных пергаментных листов. За столом на лавках сидели трое. По одну сторону стола сидели две сестры, Феодулия и Мария, перед которыми лежали навощённые ученические доски и медные писала. Напротив них восседал мужчина средних лет, явно учитель. Шёл урок.
  - Нам ещё надобно арифметикой заниматься, девоньки.
  - Ну расскажи, дядько, а?
  Мария смотрела на учителя широко раскрытыми глазами, в которых даже самый строгий учитель не мог бы обнаружить ни капли корысти. Феодулия украдкой метнула на сестру насмешливый взгляд. Она-то всё понимала, конечно, потому что знала свою сестрицу как никто другой. Впрочем, в данный момент их интересы полностью совпадали - сёстры терпеть не могли математики и геометрии, а вот рассказы про жития замечательных людей, святых и героев древности могли слушать часами.
  Боярин Фёдор, которого даже учёные греки прозвали "философом над всеми философами", задумчиво почесал в густой чёрной бороде.
  - Про царицу Ирину, говоришь... Ты имеешь в виду Ирину Ромейскую, жену Льва Хазара?
  - Да, дядя Фёдор!
  - Ну что ж... Феодулия, затуши-ка лишние свечи. Неча добро зря переводить, раз писать вы боле не намерены.
  Девушка послушно встала, загасила свечи специальным медным колпачком, лежащим на столе, оставив гореть по одной свече в каждом подсвечнике, и тьма разом осмелела, выступив из углов, окружив стол с сидящими людьми. Боярин незаметно усмехнулся, наблюдая за ней. Какие они всё-таки разные, сёстры. Похожие и разные одновременно. Вот Мария непременно задула бы свечки, да так, что пришлось бы, пожалуй, искать кресало или идти за угольями на кухню. Но это в мелочах, да... А вообще-то они славные девушки, умные, и схватывают всё на лету. Феодулия, конечно, спокойнее, и мудра не по годам - недаром её так тянет к божественному... Ну да ведь она и постарше на год будет. Мария куда как поживее, давно ли на баранах верхом каталась! Но ума и ей не занимать, точно. Хорошая кому-то жена будет...
  И отношения между сёстрами за истекшие два года наладились, уже не девчонки малые, взрослые девицы... Перестали по пустякам ссориться.
  - Ну слушайте... - боярин поудобнее разместился на лавке, привалясь спиной к печке. - Было это в давние, давние времена, лет четыреста с гаком назад. Родилась Ирина в славном греческом городе Афинах, в семье незнатного, хотя и состоятельного человека. Когда базилевс ромейский Константин Пятый собрался женить своего сына и наследника, известного нам как Лев Хазар, он долго искал подходящую невесту. И вот как-то весной доложили ему, что есть в граде Афины девица красоты необыкновенной и ума острого. Собрался базилевс в путь, и скоро прибыл в Афины. Увидал он Ирину и более не искал никого. Осенью того же года корабль с будущей василисой ромейской бросил якорь в гавани Золотой Рог, и вскоре... да, в декабре того же года, семнадцатого числа, повенчали Ирину и Льва.
  - Сильно красивая она была, дядя Фёдор? - не утерпела Мария.
  - Ирина-то? Очень красивая. Ежели верить летописцам греческим, аж глядеть глазам больно, до того хороша она была собой о ту пору.
  - А сколь ей годов было? Ну, как замуж отдали...
  - Да семнадцать годов как раз исполнилось. Ну вот... И стали они с молодым цесаревичем Львом жить-поживать, и родился у них сын Константин, названный так в честь деда. Казалось бы, чего ещё желать от жизни сей? Молодые, здоровые, красивые... Полмира в ладонях. Живи да радуйся! - боярин вздохнул, переменил позу. - Токмо невозможно сие простое человеческое счастье при дворе византийском. Никак невозможно.
  - Почему, дядько? - снова не утерпела, встряла Мария.
  - Да потому, девоньки, что двор византийский есть по сути огромное логовище змей. Так оно было тогда, так оно и сейчас. Ежели у тебя яда нет - пропал. Как говаривали древние ромеи, "пусть выживет сильнейший". Да ладно бы хоть сильнейший - там выживают токмо самые ядовитые... Мария, не сочти за труд, принеси ковш квасу. В горле пересохло чего-то...
  Девочка метнулась с лавки, и спустя минуту возникла в дверях, неся ковш в двух руках - ковш был наполнен до краёв, и княжна боялась расплескать.
  - Вот спасибо тебе, - Фёдор принял ковш, начал гулко глотать. - Ух, ядрёный квасок нынче...
  - Дальше-то что, дядя Фёдор? - не вынесла паузы Мария.
  - Дальше? - боярин отставил недопитый ковш. - Дальше... В ту пору шло в греческой земле великое гонение на святые иконы, начатое ещё базилевсом Львом Третьим Исавром, да будет проклято имя его во веки веков! - Фёдор перекрестился, и обе княжны последовали его примеру. - По приказу императора повсюду в церквах ломали иконы, уничтожали древние святые лики. Рубали в щепу, как дрова жгли!
  - Ой, грех-то какой! - Феодулия прижала руки ко рту, в ужасе глядя на боярина широко распахнутыми глазами. В глазах старшей княжны отражалось пламя свечей, но перед внутренним взором девушки, очевидно, предстала жуткая картина поругания древних святынь - целая поленница горящих икон. Фёдор мрачно усмехнулся.
   - Да, так вот... Патриарха константинопольского, воспротивившегося надруганию над святынями, низвергли, и вместо него поставили некоего Анастасия, лизоблюда и мерзавца. Известно, всегда найдутся гады ползучие и смрадные, готовые ради собственной выгоды на любое подлое дело - хоть иконы жечь, хоть церкви рушить... Хоть мать родную зарезать, о прочих не говоря. Собрали триста епископов, кои поддались на сей грех, на вселенский собор, и постановили - отныне за иконопочитание отдавать в рабство, а имущество отписывать в казну, да ещё тем иудам, кто донёс, отщипывать толику... А уж за писание новых икон...
  Боярин вновь припал к ковшу, гулко глотая.
  - А что же царица Ирина? - вновь не выдержала Мария.
  - А ты не спеши, не сбивай меня с памяти... Так вот. Народ греческий не принял сей мерзости, иконоборства то есть. Повсюду люди прятали и сохраняли древние святыни. И в дому родительском у Ирины были такие же порядки. И когда отдавали её замуж за цесаревича, мать дала ей тайно две иконы чудотворные - маленькие такие, чтобы прятать можно было удобно. Она их и прятала, и молилась им тайно, потому как в церквах греческих о ту пору повсюду воцарились попы-иконоборцы, и службы они вели с нарушением всех канонов, кое-как... До того доходило, что в соборе Святой Софии священники иной раз пьяные бывали, и службу справляли в сём непотребном виде...
  - Ой, ой! - качала головой Феодулия.
  - Да, так вот... Когда же помер свёкор Иринин, Константин Пятый, на престол взошёл Лев Хазар, и стала Ирина императрицей ромеев, это в двадцать три-то года. И стала она оказывать тайное содействие ревнителям истинной православной веры, тем, кто все годы гонений сохранял святыни от расточения. Так длилось пять лет... Мария, не сочти за труд...
  Не дожидаясь окончания фразы, девочка схватила пустой ковш, метнулась к двери. Вернулась, держа вновь наполненный ковш.
  - Ай, спасибо тебе... - боярин вновь с наслаждением начал глотать - Ух, хорош квасок...
  - Ну же, дядька Фёдор! - вновь подала голос Мария, не в силах выносить перерывов в столь захватывающем повествовании.
  - А ты меня не учи, как сказывать. Да, так вот... На чём мы остановились-то?
  - Так длилось пять лет, - подала голос Феодулия.
  - Точно. Значит, до поры базилевс закрывал глаза. Любил, видать, Ирину-то. Она и в ту пору ещё была чудо как хороша, говорят... - боярин усмехнулся - Однако нашлись добрые люди, подсказали базилевсу, где искать... И нашёл он у жены своей в спальне те самые иконки, что она от матери получила, и что тайно хранила все эти годы. И на которые молилась, за здоровье сына, и мужа, стало быть... Страшно разгневался базилевс, и прогнал жену свою богоданную из дворца вон. И сына отнял, во как...
  - Ой, ой! - теперь уже обе княжны в ужасе прижали руки ко рту.
  - Да, так вот... И взмолилась тогда Ирина: "Господи! Всё, что имею, отняли у меня злые люди, а за что? За веру православную, за то, что не предала огню святые иконы, от матери на счастье полученные! Вразуми, Господи, мужа моего, и верни мне отнятое!"
  - Вразумил? - вновь встряла Мария.
  - Ну, не то, чтобы вразумил... Видать, не подлежал божественному вразумленью базилевс Лев. Чересчур крепка голова оказалась, крепче цареградского шелома, - девушки прыснули от смеха. - Но вот неправедно отнятое царице Ирине вернул Господь, да и с лихвой. В общем, вскорости помер Лев Четвёртый Хазар, в тот же год. А сыну его, Константину, тогда и десяти годков не исполнилось ещё. И вот стала Ирина единовластной правительницей всей ромейской империи.
  - Он от того помер так скоро, что охранять его стало некому! - вдруг убеждённо заявила Феодулия. - Царица Ирина до той поры молилась за него, а тут перестала. А все остальные желали ему только зла.
  - Думаешь? - хмыкнул Фёдор - Очень даже возможно, что и так.
  - А дальше? - подала голос Мария.
  - Спустя сорок дней после смерти свёкра собрались ближние бояре бывшего базилевса на тайный сход, и порешили поставить императором Никифора, брата покойного Константина. Однако заговор был раскрыт. Ирина, добрая душа, не стала никого казнить смертью, хотя и следовало бы. Велела только высечь заговорщиков, - обе княжны прыснули, - да постричь в монахи. И заставила их на Рождество служить при всём народе молебен за своё здоровье, да за долгое царствование.
  Девушки засмеялись.
  - Так им и надо, змеюкам подколодным! А дальше?
  - Дальше - хуже. Став вожаком волчьей стаи, поневоле выть научишься... И потянулись интриги, заговоры, опять интриги... Власть, она ведь засасывает. И сын у царицы Ирины рос в этом гадюшнике, насквозь пропитанном ядом. А как подрос, надумал маменьку от власти отстранить, и самому царствовать. Ладно... Поначалу Ирина и не противилась - родной ведь сын, опять же по закону право имеет... Но молодой император так повёл себя, что в народе стали говорить - "хуже магометанского нашествия только императорская власть". Да сверх того Константин собрался было возобновить гонения на святые иконы. Вот этого уж царица Ирина стерпеть не смогла. И решилась она тогда на злое дело - свергнуть своего сына и заточить. Сказано - сделано... Казна у неё была немалая, и сторонники были. Вот только когда взяли его, Константина то есть, так тут же ослепили.
  - Ой, ой, ой! - ужасались девушки.
  - Да, тёмное дело... В общем, вышло так, что как бы извела она своего единственного сына своими собственными руками. Да только Господь наш всё видит. Отвернулась с той поры удача от царицы Ирины, и малость погодя саму её свергли, и заточили в сыром подвале мрачной каменной башни, без окон, на уединённом острове Лесбос посреди пустынного моря. Там она вскорости и померла, от жестокого обращения...
  - Ой, ой, ой!
  Фитилёк одной из двух горевших свечек вдруг лёг плашмя в лужице растопленного воска, зашипел и погас. Сразу стало ещё темнее, мрачные тени из углов подступили вплотную.
  - Ох и хитрые вы, девки! - спохватился боярин Фёдор - Заговорили-таки... Арифметикой-то когда заниматься будем?
  - Завтра, дядя Фёдор, - убеждённо заявила Мария, честно глядя в глаза учителю. - Сегодня уж никак.
  Тут княжна Феодулия не выдержала, засмеялась-таки, а спустя секунду захохотал и боярин.
  
  ...
  
  -... Филя, Филь, ты спишь?
  Пауза.
   - Нет, Мариша. Не сплю я.
   - Ты про царицу Ирину думаешь, да?
   Снова пауза.
   - Я думаю, как оно так выходит... Вот почему так - и красивая, и умная, а счастья нету, - вновь заговорила Мария. - Почто так?
   - Да ведь дядько Фёдор сказал же... В змеином гнезде доброй девушке жить никак невозможно, Мариша. Либо сама змеёй станешь, либо зажалят тебя насмерть. У них там в Цареграде отравы в каждой чашке...
   - Хорошо, что у нас не так тута.
   Феодулия помолчала, обдумывая ответ.
   - Да, у нас на Руси не так. У нас проще - вот меч, а вот голова с плеч... А крови да грызни и тут хватает, Мариша.
   Она повернулась лицом к сестре.
   - Вот взять хоть батюшку нашего. Разве мало он бьётся со злодеями, кои ладятся стол у него отнять? И так оно по всей земле русской идёт. Я вот в книгах читала - раньше на земле русской порядку было больше, один князь в стольном граде Киеве всю Русь держал, и все остальные князья под ним ходили. А теперь всяк сам себе господин...
   - Это потому так, что раньше князей мало было, - Мария приподнялась на локте. - А сейчас много больно, и у каждого сыновья, и каждому сыну подай город во княжение. А городов мало, на всех не хватает...
   - Сон я видела, Мариша, - помолчав, ответила Феодулия. - Очень страшный.
   - Да ну? - Мария окончательно привстала на постели - Про что хоть?
   - Будто разверзлась геенна огненная. Представь, расступается земля, и выпыхивают из неё языки пламени, ровно из кузнечного горна - бледные такие... И проваливаются в бездну люди, города и веси, и стон стоит по всей земле... И нет никому спасения... И опускается на землю выжженную мрак кромешный...
   В темноте лицо Феодулии призрачно белело, но выражения глаз разобрать было невозможно. Голос звучал ровно, медленно, и оттого Марию пробрала дрожь.
   - Ой, Филя! - Мария смотрела в темноте на сестру - Ты маменьке сказала ли?
   - И маменьке, и батюшке, и отцу духовному...
   - А они?
   Пауза.
  - Плечьми пожимают все. Никто не знает, как истолковать сон сей. Батюшка вон смеётся: "Не ешь, мол, на ночь жирного да перчёного". А я и так не ем.
   Сёстры помолчали.
   - Филя, Филь... А какая хоть земля-то была? Ну, разверзлась которая... Греческая?
   И снова пауза.
   - Да нет, Мариша. Наша то была земля, русская.
  
   ...
  
   -... Гости, гости прибывают!
   - Да кто хоть?
   - Сказывают, молодой князь Ростовский Василько Константинович!
   Сенная девка приблизила лицо к самому ухо Марии, понизила голос, придав ему чрезвычайную таинственность.
   - Сказывают, будто невесту себе он ищет, да всё никак не найдёт. Уж почитай всю землю русскую объехал кругом, а никоторая девушка ему не приглянулась...
   - Олеська, бездельница, вот ты где! А работать кто будет? А ну, марш! - старая ключница замахнулась на неё связкой ключей, выглядевшей устрашающе - ни дать ни взять разбойничий кистень.
   - Ой, ой! - девушка убежала, оставив Марию усваивать полученную информацию.
   В княжьем тереме царил шум, гам и невероятное оживление. Девки-служанки сновали туда-сюда, таща кухонную утварь, какие-то тряпки, свёрнутый в трубу шемаханский ковёр... Из кухни доносились аппетитные запахи, голоса, лязг и звон, словно из кузницы.
   - Вот ты где, Мариша, - княгиня Феофания шла навстречу дочери. - А ты пошто не одета?
   - Да ай, мама!
   - А ну быстро переодеваться! Вон Феодулия уж готова, а ты у меня ровно сенная девушка выходишь, в этаком-то наряде! Живо!
   ...
   - Дорогим гостям наш почёт и уважение!
   Князь Михаил возвышался на крыльце, красуясь в парадном наряде, надетом по случаю прибытия именитых гостей - соболий мех, цареградская парча, рытый бархат и алый атлас придавали ему весьма и весьма состоятельный вид. Гости, в своих тёмных дорожных одеждах, по сравнению с ним выглядели куда как попроще.
   - А который, который из них князь-то Василько?
   Девушки перешёптывались. Мария искоса взглянула на сестру. Феодулия была сегодня очень даже хороша - бледное, тонкое лицо, маленькие розовые губки, огромные глаза, отороченные густыми мохнатыми ресницами, опущенными долу и оттого кажущимися ещё длиннее.
   - Да вот же он, вот!..
   Мария перевела взгляд на гостей, ища глазами. Высокий молодой человек, с тонким, открытым лицом и глубоким, внимательным, чуть настороженным взглядом встретился с ней глазами. Сердце стукнуло невпопад, забилось чаще.
   - Прошу, прошу в дом, пожалуйте, гостюшки! - уже приглашал князь Михаил Черниговский.
   Гости потянулись в терем, и уже на крыльце князь Василько обернулся, снова нашёл взглядом Марию. И снова сердце дало сбой, забилось, как у того самого загнанного барана из детства. Да что же это такое?!
  
   ...
  
  -... А уж красив-то, ровно ангел небесный!
   В высокой светёлке было душно от чада горящих свечей и разгорячённого дыхания девушек, по случаю прибытия гостей собравшихся на экстренные посиделки. Впрочем, большинство девиц держало на руках какое-то шитьё-рукоделье, оправдывающее их толкотню в верхней светёлке, но всё это была одна видимость.
   - Да у него и бороды-то ещё нету. Сколь годов-то ему, Вешняна?
   - Семнадцать лет, говорят.
   Вешняна, невысокая упитанная девица с курносым, усыпанным веснушками носиком на круглом сдобном лице, вздохнула. Разумеется, ей, дочери незнатного боярина, да с такими внешними данными, сей жених не светил ни при каких обстоятельствах. Но всё же, всё же, всё же... Ведь надежда, как известно, умирает последней.
   - Переборчивый больно жених-то выходит. Сколь городов объехал, всё ему не то да не это...
   - А вот ежели не по сердцу, так и зачем?
   - Ну да, ну да... Ангела небесного ищет, видать...
   - А получит ведьму какую-нибудь, доперебирается!
   Девушки расхохотались. Одна только княжна Феодулия задумчиво смотрела в окошко. Девушки же украдкой поглядывали на княжну, кто с затаённой улыбкой, а кто и с отчаянной завистью. Девушкам вопрос казался практически решённым. Уж если такая девушка не понравится молодому князю, то кто тогда?
   - А не пора ли вам спать, стрекотуньи? - у порога возникла грозная фигура старой ключницы, на поясе которой висела та самая связка ключей, больше напоминавшая разбойничий кистень. - Давайте-ка, давайте, неча свечи зря-то жечь. Всё одно работы сегодня от вас никакой... И вы, госпожи мои, шли бы спать...
   - Да ладно, Фовра, мы ещё маленько, - подала голос Мария. - Ну правда, вот немного ещё...
   Ключница посопела, но возражать не стала, затворила дверь.
   - А кто родители-то у него?
   - Родитель у него князь Константин Всеволодович Ростовский, а мать...
   - Врёшь ты, Вешняна, - раздался из угла высокий злой голос. - Нет у него ни отца, ни матери.
   Разом затихли девки. В углу одиноко сидела худая, жилистая девица-перестарок лет двадцати пяти с длинным лошадиным лицом.
   - Как это... нет? - тихо, дрогнувшим голосом спросила Феодулия, широко раскрыв глаза.
   - Да вот так. Померли они, - девица криво усмехнулась.
   - Ой! - не выдержал кто-то из девушек.
   - Ну и злыдня ты, Евтихия! - не выдержала вдруг Мария. - Ошибся, видать, батюшка при крещении. Самое тебе имя Ехидна!
   Вместо ответа новоокрещённая Ехидна вдруг заревела густым, сочным басом, так не вяжущимся с прежним высоким голосом. Поднялся шум, гам и переполох.
   - Так и знала! - в дверях вновь возникла фигура со связкой боевых ключей. - Никакого толку от ваших посиделок, девки, только рёв один! Княжон не стыдитесь, гостей постыдились бы! По всему граду Чернигову рёв сей слыхать! А ну, гасите свечи! Спать всем!
  
  ...
  
   - Филя, Филь...
   - М-м?
   - Ты не спишь?
   Пауза.
   - Филя, слышь... Нравится тебе князь Василько?
   Пауза.
   - Ты чего молчишь, Филь?
   - Я не молчу, Мариша. Думаю.
   Короткий смешок.
   - Да, думать ты у нас горазда больно. Почти как боярин Фёдор.
   Пауза.
   - Как посватает он тебя, замуж пойдёшь?
   Пауза.
   - Пойду, коли батюшка велит.
   - Ба-атюшка... А ты сама-то как?
   - Ой, да спи уже! Вот пристала...
   Мария вдруг соскочила со своей постели, подскочила к сестре.
   - Подвинься!
   - Ты чего, Маришка?
  Но девушка уже скользнула под одеяло, прижалась к тёплой сестре, обняла. Лавки в горнице были вытесаны из неохватных дубов - одному вполне просторно, а вот двоим тесновато, только вприжимку.
  - Ох и счастливая ты, Филя! - Мария чмокнула сестру в щёку.
  - Хм... счастливая... - Феодулия тоже обняла сестру, вздохнула. - Не посватает он меня, Мариша.
  - Тебя? Не посватает? Да ты... Да ты в зеркало гляделась давно ли?
  - Бывало, - слабо улыбнулась Феодулия.
  - Ну и как?
  - Да вроде всё на месте.
  - На ме-е-есте... Ежели он ТЕБЯ не посватает, то зачем он вообще сюда явился? Калачи с пирогами есть?
  Феодулия снова чуть улыбнулась.
  - Не умеешь ты сердцем чуять, Мариша. Мала ещё.
  - Ох-ох-ох... Тоже мне, старая ведунья! Тебе пятнадцать, мне четырнадцать - велика ли разница?
  - Не в том дело, Мариша. Вот только чую я - не посватает он меня.
  - А кого ж тогда?
  - А вот увидим... - Феодулия отвернулась, едва не столкнув сестру с лавки, - Ладно, давай уже спать... Вот встанем завтра, а под глазами синие круги. Как к гостям выйти?
  
  ...
  
  -... Да ведь непорядок это - младшую дочь наперёд старшей выдавать!
  Князь Михаил был крепко озадачен. Разумеется, предложение князя Василька Константиновича, ясное и недвусмысленное, было ему на руку. Однако всё равно, непорядок, на Руси так не принято...
  - Так что ответишь ты мне... тятя?
  Михаил вздрогнул, кинул взгляд на собеседника. Молодой князь Василько сидел, опустив голову. Ишь ты, "тятя"... Вот и беда, что нету над тобой отцовской воли... Сам себе, вишь, хозяин, оттого и дурит. Подавай ему Марию, и всё тут! Чем Феодулия-то нехороша?
  Василько Константинович, князь Ростовский, вдруг пал с лавки на колени, поднял на Михаила отчаянные глаза.
  - Отдай... Всю Русь поперёк прошёл, никого не надо... А как увидел твою Марию, так будто и воздуха вокруг нету... Отдай, молю, тятя!
  - Эк тебя разобрало... - крякнул Михаил. - Мать, а мать! Ты чего молчишь?
  - Воля твоя, княже, - чуть поджав губы, ответила княгиня Феофания.
  Михаил тряхнул головой, твердея, принимая решение.
  - Ладно, чего там... Раз уж так всё выходит... Эй, Лешко!
  В княжью горницу проворно вскочил молодой человек.
  - Распорядись там! Княжну Марию сюда позовите!
  - Марию? - чуть помедлив, уточнил молодой человек.
  - Никак ты оглох?! - возвысил голос князь Михаил - Марию, я сказал!
  
  ...
  
  - Идут, идут!
  Сенные девки, юркие, как мыши, и так же точно имеющие великолепный нюх на любое событие, доступное их мозгам, шустро бежали впереди князева посланца, нырнули куда-то в неприметную щель - ну точно мыши...
  Обе княжны уже сидели принаряженные, причёсанные - ждали. Собственно, Мария ждала только одного: когда призовут к батюшке Феодулию, к жениху на смотрины. А чего ждала Феодулия, одному Богу известно - сидела себе, смотрела то в окошко, то в стол, то в пол...
  В горницу, склонившись в низкой двери, пролез княжий дворовый тиун Лешко, из молодых, да ранних.
  - Княжна Мария! Батюшка князь тебя к себе зовёт.
  - Меня?! - опешила Мария.
  - Тебя, тебя.
  Девушка беспомощно оглянулась на сестру. Феодулия слабо улыбнулась в ответ.
  - Иди, Мариша.
  - Но как же, Филя...
  - Иди, иди! - Феодулия вновь улыбнулась, кивнула взмахом ресниц, как она одна это умела - Вот так, Мариша. А ты говоришь, зеркало...
  Всё дальнейшее Мария видела как будто со стороны, сквозь текучую воду. Как во сне, шла она по полутёмным переходам, как во сне, вступила в отцовскую красную горницу...
  -... Да ты слышишь ли, Мария? - князь возвысил голос - Отвечай же!
  Мария опомнилась наконец, и обнаружила себя стоящей посреди горницы, перед сидящими отцом и матерью. А рядом с отцом сидел молодой князь Василько, глядя на неё молящими глазами.
  - Сомлела малость девка, - вслух сделал вывод отец. - Князь Ростовский Василько Константинович просит вот у меня твоей руки. Что скажешь-то?
  - Да... - надо же, и голос сел.
  - Ну вот и ладно, - облегчённо вздохнул князь Михаил, как будто здоровенный куль с зерном с плеч скинул. Обернулся к князю Васильку. - Насчёт свадьбы, я полагаю, так решим... Э, э! Да ты слышишь ли меня, Василько Константинович?
  Князь Михаил вгляделся в лицо собеседника, рассмеялся, хлопнул себя руками по ляжкам.
  - Два сапога пара! Всё, Мария, иди покуда! Всё, говорю, свободна!
  ...
  -... Филя, прости меня! Простишь?
  В горнице, где спали сёстры, было сегодня жарко - по случаю приезда важных гостей истопники натопили все печи в княжьем тереме, как в бане - но Мария лежала, укутавшись до подбородка.
  - За что, Мариша? Нет твоей вины передо мной.
  - Ну как же... Филя, ведь я жениха у тебя увела, так выходит...
  - Нет твоей вины, Мариша, - уже твёрже повторила Феодулия. - ОН выбрал тебя, понимаешь? Как увидел тебя, так и полюбил. В тот же миг.
  - Да откуда тебе-то известно? - не выдержала Мария. - Ты и глаз от земли не подымала...
  - Для того, чтобы видеть, не обязательно таращиться во все глаза, как ты, - тихо засмеялась Феодулия. - Давай спать уже!
  Некоторое время сёстры молчали, слушая, как где-то капает на пол вода, стекающая со свинцового переплёта окна, да потрескивает нагретое печью дерево.
  - А может, и надо было тебе таращиться... - неожиданно пробормотала Мария, засыпая. - Может, тогда всё было бы иначе...
  Пауза.
  - Может, и надо было, - медленно, тихо ответила Феодулия.
  
  ...
  
  -... Венчается раб божий Василько с рабой божьей Марие-е-ей!..
  Голос отца Иоанна, епископа Черниговского, а по совместительству и духовного наставника князя Михаила и всей его семьи, зычно раскатывался под церковными сводами. Церковь была полна народу, в воздухе плавал чад от множества горящих свечей, пахло воском и ладаном.
  Мария испытывала беспокойство - свечка, которую она держала, грозила вот-вот растаять в потной разгорячённой ладони. Вот интересно, велик ли будет грех, если при венчании невеста уронит свечку? Надо будет спросить у Феодулии, уж она-то всё про грехи знает...
  -...Согласен ли ты, Василько, взять в жёны рабу божью Марию?
  - Да...- услышала Мария хриплый голос своего жениха. Или уже мужа? А вот интересно, с которой поры они будут мужем и женой - как отец Иоанн венец возложит, или только когда кольца наденут?
  -...Согласна ли ты, Мария, стать женою раба божьего Василько?
  - Да - ответила Мария, глядя на отца Иоанна широко распахнутыми глазами. Свечка в руке медленно расплывалась. Ой, ой, сейчас упадёт...
  -... Наденьте кольца, дети мои, - отец Иоанн чуть пригасил голос, немного убавив торжественности, но взамен подбавив сердечности.
  Чуть дрожащие чужие пальцы коснулись руки Марии, на палец скользнул гладкий, холодный металл. Надевая кольцо жениху, Мария испытала огромное облегчение - свечка выдержала-таки, не подвела...
  - Поцелуйтесь же, отныне вы муж и жена!
  Мария разом забыла про свечку. Перед ней, так близко, что и представить невозможно, маячило лицо князя Василька, и он наклонялся ещё ближе, и ещё... Крепкие, настойчивые губы коснулись её губ, и Мария испытала вдруг изумление - это что же выходит, теперь она мужняя жена?
  
  ...
  
  Дверь была толстая, крепко сбитая из дубовых плах, толщиной в ладонь, не меньше, и шум разом ослабел, остался за дверью. Сверху опустился толстый шемаханский ковёр, и шум исчез вовсе, только невнятные звуки порой долетали откуда-то кружным путём - гости продолжали гулять и веселиться.
  Князь Василько присел на кровать, застеленную пышной периной, по новомодному обычаю, принесённому на Русь с западных польских земель. Сидел и глядел на Марию, стоящую перед ним. Ну да, вспомнила она, по обычаю жена должна разуть мужа, снять сапоги...
  Но Василько, угадав её движение, стянул сапоги сам.
  - Оставь, не надо. Отец не любил, и я не дам. Не служанка ты мне, жена.
  Мария всё стояла, и Василько смотрел и смотрел на неё.
  - Иди ко мне, лада моя... - тихо позвал он, так, что у Марии забилось сердце.
  Крепкие мужские пальцы уже развязывали завязки её одежды, и одежды эти спадали одна за другой. Мария обнаружила, что стоит совершенно голая, и вдруг испугалась, что у неё пахнет под мышками. Нет, всё верно - и в баню её с утра сводили, и росным ладаном умастили, и побрили везде, где надо, но в церкви было жарко, и потом, сейчас уж не утро...
  Настойчивые губы снова коснулись её губ.
  - Не бойся ничего, лада моя...
  ...
  -... Больно было?
  Рука князя Василька ласкала и ласкала её грудь, ещё сильно вздымавшуюся, и сердце колотилось, как птица в клетке.
  - Немножко, - улыбнулась Мария, не раскрывая глаз. В ответ Василько вновь нашёл её губы, принялся целовать, и на сей раз Мария ответила ему. Вдруг она фыркнула смехом.
  - Вот когда батюшка меня сёк - вот где было больно...
  - За что сёк-то?
  - А я маленькая на баране верхом каталась, - Мария раскрыла наконец глаза - Первые разы ничего, словами увещевал, а потом... Знаешь, как больно, когда мочёной лозой да по голому заду?
  - Знаю. Пробовал. - отозвался Василько.
  Они встретились взглядом, и вдруг разом захохотали, как сумасшедшие. Мария смеялась взахлёб, привалившись к своему мужу, чувствуя, как смех сметает тоненькую стеночку отчуждения, превращая вот этого мужчину в самое родное на свете существо - роднее отца, и даже матери, наверное.
  - А ты меня бить не будешь?
  Василько ответил не сразу.
  - Больно было, вот сейчас? - повторил он свой вопрос.
  - Чуть-чуть, - немного удивлённо ответила Мария.
  - Так вот, Мариша. Это последняя боль, что я причинил тебе. Веришь?
  
  ...
  
  
  - Ну, в добрый путь! - князь Михаил Черниговский перекрестил дочь и зятя - Не куролесь там шибко-то, Мария, мужа чти.
  - Да ай, батюшка!
  - Ты с ней построже, - обратился к князю Васильку Михаил. - Девчонка всё ещё ведь, дурь-то не перебродила пока. Ну, а ежели учудит чего, на баранах кататься вздумает, к примеру...
  - Ну тато! - покраснела Мария, и Василько засмеялся, и сам Михаил, и княгиня Феофания Черниговская, и даже Феодулия, стоявшая сбоку, улыбнулась.
  - Да, так ты её вицей легонько по заду, для ума и общей пользы здоровью.
  - Прощай, доченька, - мать тоже перекрестила Марию, поцеловала, - Не забывай нас. Ты уж когда отпускай её погостить-то в родительском дому, Василько - обратилась княгиня к зятю.
  - Да пожалуйста! - улыбнулся Василько. - Ежели ненадолго, конечно. А ежели надолго, то сам с тоски помру.
  - Ну, Ростиша, прощай, что ли? - обратилась Мария к младшему брату, присела, обняв руками за щёки. - Не забудешь меня?
  - Тебя забудешь, пожалуй! - неожиданно важно ответил Ростислав, и все опять засмеялись.
  - Не забывай нас, Мария, - сестра уже стояла рядом, глядя на Марию своими чудными глазами, на сей раз распахнутыми во всю ширь. - Не забудешь?
   Сердце Марии дало сбой, защемило - до того вдруг стало жалко сестру. Мария внезапно завозила руками по шее, вытянула за цепочку небольшой серебряный нательный крест.
  - Давай поменяемся, Филя?
  Феодулия улыбнулась, тоже сняла нательный крест, сама надела на сестру, поцеловала.
  - Будь счастлива, Мариша.
  Мария повернулась, села в возок, и князь Василько тут же укутал её в меховую полость, ободряюще улыбнувшись.
  - Трогай! - махнул рукой.
  Сани резво взяли с места, затопотали копыта сопровождающей конной стражи, и спустя миг всё осталось позади - родной терем, отец и мать, сестра и младший братишка, Ростислав, ковыряющий в носу.
  
  ...
  
  Небо было похоже на небелёный холст - серое, мутное, то и дело сыплющее горстями мелкий, колючий снег. И дорога, прорубленная в лесу, была похожа на небелёный холст, и где-то впереди эти холстины смыкались намертво. Сосны и ели по сторонам стояли нахохленные, заснеженные, время от времени роняя скопившиеся снежные шапки, падающие на землю с глухим стуком.
  - Э-эй, подтянись! - донеслось откуда-то сзади.
  Княжеский поезд находился уже где-то вблизи границы владений Ростовских. Копыта глухо топотали по снегу, сани то и дело мотало и подбрасывало - дорога здесь была уже сильно разъезжена, местами до ледяной твёрдости. Большой, видать, город Ростов, раз так много народу тут ездит...
   Сани в очередной раз рыскнули в разбитой колее, и Мария, укутанная в меха чуть не до глаз, судорожно схватилась за своего мужа. Князь Василько улыбнулся ей, и сразу стало теплее.
  - Замёрзла?
  - Нет, что ты! - улыбнулась в ответ Мария - Тепло мне.
  - Потерпи, Мариша. Сегодня уж в земле Ростовской будем, а завтра в самом Ростове. Отдохнёшь, отоспишься...
  Мария вздохнула, прижалась к мужу сильнее.
  - Завтра... Уже завтра... А моя бы воля - так бы вот ехала и ехала... Ночевали бы в лесу где-нито...
  - Вот те раз! - рассмеялся Василько - Нешто мы разбойники лесные?
  - Боязно мне, Василько, - призналась вдруг Мария. - Никого-то кроме тебя у меня в Ростове нету... А ну как невзлюбят меня?
  Князь Василько только улыбнулся - настолько дикой показалась ему мысль.
  - Невозможно сие, Мария. Не любить тебя никак невозможно.
  ...
  Дым медленно клубился под застрехой, выползая наружу, но ветер снаружи противился этому, то и дело вталкивая дым назад, и от этого чуть першило в горле.
  Двор, в котором они остановились, принадлежал местному тиуну [управителю. Прим. авт.] князя Василька, потому как это уже были его владения. В большой, продымлённой крестовой избе нашлось место всем людям князя, так что в конюшне с лошадьми нынче никто не ночевал - да и мороз завернул к ночи. В печи пылали могучие сосновые поленья, распространяя жар и терпкий запах смолы. Печь, кстати, была примечательная. Громадная, со стороной чуть не в полторы косых сажени, сложенная из дикого синеватого гранита, она стояла точно посреди избы, выходя в каждую комнату отдельной гранью. В сводчатый зев этой печи, наверное, мог бы пролезть бык, а по сторонам зева были устроены кованые железные ставни, с мелкой узорчатой просечкой.
  Молодожёнам отвели ту часть избы, в которую выходил зев печи, чтобы можно было любоваться на огонь. Из соседних помещений доносились голоса княжьих кметей-охранников - над клетью избы, сложенной из толстых брёвен, было общее свободное пространство, сейчас заполненное дымом, озаряемым мерцающим светом лучин в смежных комнатах.
  - В добром ли здравии господин наш князь, и молодая княгиня? - донёсся голос из-за двери. - И примет ли нынче верных слуг своих?
  - А, Елферий! Заходи, чего стоишь за дверью? - подал голос князь Василько.
  Склоняясь в низкой двери, в горницу степенно вошли трое: один пожилой уже боярин, с окладистой русой бородой, двое помоложе, и густые бороды аккуратно подстрижены.
  - Здрав будь, Василько Константинович! И тебе, матушка княгиня, доброго здоровья!
  Неожиданно для себя Мария фыркнула, давясь смехом - до того смешным показалось обращение. "Матушка", надо же...
  - А чего не так? - спросил, улыбаясь, старший боярин. - Князь Василько отец нам всем, несмотря на малолетство, а ты жена ему - стало быть, матушка...
  - Вот, Мариша, познакомься. Это вот воевода Елферий Годинович, а это бояре мои ближние, Воислав Добрынич да Дмитрий Иванович. Сподвижники мои во всяком деле, руки мои, а когда и головы.
  - Здравствуйте, господа честные! - поклонилась Мария, блестя глазами. Вот они, эти люди, сподвижники её Василька. Те, с кем придётся ей жить бок обок, видеться каждый день... Как-то оно будет? Вроде незлые они, на вид...
  - Мы как услыхали, что поезд твой в Ростовскую землю вошёл, так и наладились навстречу, не утерпели.
  - Ростов город бесхозно бросили, да? - пошутил князь Василько.
  - Ништо, за одну-то ночь не растащат, - в тон ему отозвался Воислав Добрынич - Завтра уж дома будешь, матушка княгиня. - обратился он уже к Марии.
  Боярин улыбался открыто, дружелюбно, и Мария улыбнулась ему в ответ.
  - Просто Марией зовите меня.
  - Ну разве что иногда, наедине, - ещё шире улыбнулся боярин. - А так ты беспременно наша матушка княгиня, и никак иначе.
  И все дружно, весело засмеялись, так, что у Марии отлегло от сердца. Всё будет хорошо.
  - Ну, раз набились-напросились в гости, так прошу к столу, - пригласил князь Василько. - Эй, Онфим! Ты где, Онфим?
  - Чего изволишь, княже? - в дверях появилась всклокоченная борода и кудлатая башка тиуна Онфима.
  - Распорядись-ка сюда на стол чего-нито. Вишь, гости на ночь глядя явились!
  
  ...
  
  - Динь-да-да-динь! Динь-да-да-дон! - выпевали колокола-подголоски, радуясь солнцу, искрящемуся снегу и молодожёнам, и большой колокол солидно подтверждал:
  - Гун-н-н!..
  Они въехали в город через надвратную башню, украшенную по такому случаю цветными стягами, полощущимися на ветру. Мария жмурилась от яркого февральского солнца, ликующего гомона толпы, приветствующей своих молодых князя и княгиню, улыбалась немного застенчивой, полудетской улыбкой. Вот интересно, как всё-таки оно так устроено... Вчера ещё белёсая серая хмарь застилала небо, и на душе было тревожно, боязно - как-то примут, полюбят-не полюбят... А сегодня выглянуло ясное солнышко, и разом улетучились все страхи. Вон как ликует народ-то, и лица всё открытые, приветливые. Видать, добрый народ живёт в Ростове городе... И бояре ближние, глядя на свою новую госпожу, невольно улыбались. Всё будет хорошо!
  Ворота княжьего терема, украшенные разноцветными лентами, уже были широко распахнуты в ожидании хозяев, возле ворот стояли нарядные кмети дружины княжеской. На высоком резном крыльце был расстелен яркий шемаханский ковёр, и возок с молодожёнами подкатил прямо ко крыльцу, лихо, с разворота, встал - возница показал мастерство. Князь Василько, легко спрыгнув, подал Марии руку, и она тоже птичкой выпорхнула из возка, несмотря на громоздкую шубу.
  - Слава молодому князю с молодой княгиней! Слава! Слава!
  Дворовая челядь грянула заздравную, и Мария вошла в свой новый дом. Хозяйка. Подумать только - ведь она теперь всему этому хозяйка! Нет ни свекрови, ни свёкра, на отца с матушкой... Только муж, её любимый, над нею теперь господин... Ну, и ещё сам Господь, наверное...
  Василько, словно почувствовав её состояние, крепче сжал руку, и она ответила ему встречным пожатием. Резные, крашеные двери распахивались, и они шли, даже не пригибаясь. Отец князя Василька, покойный князь Константин, строивший этот дворец, постарался, даже выписал из самого Цареграда учёного грека-архитектора, и дворец вышел на загляденье...
  - Слава! Слава!
  Последний возглас отсекла толстая дверь, и Мария оказалась наконец в покоях. Встала посреди, озираясь. Потолок был покрашен яркой лазоревой краской, с расписными узорами вдоль стен, над вбитыми в стену витыми трёхрогими подсвечниками из кованого железа на потолке темнели пятна копоти. Стены тоже были крашеными, но не сплошь, а росписью, и сквозь затейливые узоры проглядывала гладко оструганная древесина.
  - Нравится? - князь Василько подошёл сзади, обнял, и Мария чуть закинула голову, уже привычно-послушно подставляя губы...
  Откуда-то вынырнула толстая пушистая кошка, каких Мария ещё и не видывала - белоснежный искрящийся мех, густой, точно у соболя, а глаза голубые...
  - Ой, киска! - Мария присела, разглядывая кошку, и та чуть настороженно глядела на неё - Как зовут?
  - Это Ирина Львовна, - почти без улыбки ответил Василько. - Прошу любить и жаловать.
  - Как? - рассмеялась Мария - Так вот прямо и Львовна?
  - А то! Между прочим, греческих кровей кошка. Архитектор Ипатий, что отцу терем строил, откуда-то раздобыл, перед самым отъездом. Махонький котёнок, белый и блохастый. Мы ему: откуда такой уродец, мол, а он нам - ничего вы не смыслите, это же царица кошачья. Ну мы промеж себя и прозвали её царским именем, с лёгкой руки отцовой...
  Ирина Львовна, окончив предварительный осмотр, подошла вплотную, и Мария погладила её, почесала за ухом. Кошка легонько замурлыкала.
  - Вишь, признала тебя сразу... Умнейший зверь, между прочим, всё понимает.
  - И по-русски понимает?
  - И не токмо. И по-русски, и по-гречески, и по-латыни. А уж читать любит, прямо страсть!
  Мария рассмеялась, и кошка чуть обиженно мяукнула, словно говоря: "не верит ещё!"
  - Не веришь? Ну вот вечером я тебе покажу. Как только святцы откроешь, или ещё какую книгу, так она сразу тут как тут. И лапой страницы переворачивает!
  Они встретились взглядом, и разом расхохотались. Кошка, явно не желая выносить насмешек в свой августейший адрес, фыркнула и удалилась, гордо неся пышный хвост трубой.
  - А у вас тут книжек много, да? - обернулась Мария к мужу.
  - У нас тут, - поправил её Василько. - Много. Отец любил почитать, так и собрал. Да вот и грек Ипатий, архитектор который, немало в сём поспособствовал. Есть хочешь?
  - Не-а... - Мария отрицательно помотала головой.
  - В баню пойдёшь, или отдохнёшь с дороги?
  - Как ты, - улыбнулась Мария.
  Василько подумал пару секунд, тряхнул кудрями.
  - Тогда в баню! Не знаю, как ты, а я вот пропотел дорогой.
  - Вместе пойдём? - лукаво улыбнулась Мария, искоса глядя на мужа.
  - Ну неуж поврозь? Так никакого пару не напасёшься!
  И они снова расхохотались.
  ...
  
  - Вот, Мариша, это вот тётка Пелагея. Родственница моя, как говорят, дальняя. Да токмо если бы не она, сей дворец рухнул бы в одночасье.
  Пожилая женщина, с костистым лицом, ещё хранящем следы былой красы, смотрела на Марию оценивающе, без страха, но и без должного почтения к малолетней девчонке. Матушка-то ты матушка, читалось во взгляде, да только дом вести - не подолом мести...
  - Здравствуй, тётушка Пелагея, - первая поздоровалась Мария, чутьём угадав, что это сейчас необходимо. Взгляд старой ключницы потеплел.
  - Здравствуй, матушка моя, - женщина легонько так поклонилась. - Ну наконец-то, сподобился князюшка наш, женился. А я уж решила, всю Русь прошёл, теперь в немецкие земли подался, за невестой-то.
  Она подошла вплотную.
  - Слава Богу. А то я уж думала, до конца дней своих тянуть мне хозяйство.
  - Тётка Пелагея у нас и за тиуна теперь, - улыбнулся Василько.
  - Да, был такой Ставр у нас, дельный вроде мужик, да спился, прогнал его князь-батюшка, и вовремя. Не ровен час, спалил бы тут всё дотла, по пьяному-то делу. Мужики, вишь, к этому делу бывают нестойки.
  Вот как... Значит, по сути сейчас вот эта самая Пелагея и есть хозяйка в княжеском доме...
  Уловив настороженность в глазах Марии, Пелагея улыбнулась.
  - Не бойся тут ничего, матушка моя. Ты теперь тут хозяйка. По твоему слову всё и будет. А я... Спросишь совета - всегда отвечу, не спросишь - что ж... На печи-то оно тепло, лежи себе...
  - Ладно прибедняться, тётка Пелагея, - засмеялся Василько. - Мы вот с Маришей крепко на тебя рассчитываем.
  - И зови меня Марией просто, тётушка Пелагея, - попросила Мария.
  Взгляд ключницы-управительницы окончательно потеплел.
  - Как скажешь, матушка моя. Ты вот что... Вот так же примерно и веди себя, как сейчас. Говори ровно, улыбаясь. Народишко у нас тут ничего, не злой, и дураков явных нету, так что хулы или бесчестья какого не опасайся. Ну, а ежели кто из дворни вздумает отлынивать, на доброту твою уповая, так и вовсе не говори ничего, просто мимо пройди. А уж я объясню таковому, что так делать нельзя - враз усвоит...
  - По почкам токмо не бей, тётка Пелагея, - засмеялся князь. - да по голове не шибко.
  - Ништо! Я женщина аккуратная, - улыбнулась Пелагея, позвенев ключами, и Марию вдруг разобрал смех. Вот интересно, как это так выходит, что и тут связка ключей у ключницы весьма похожа на боевой кистень?
  ...
  - Ух ты!
  Мария восхищённо оглядывала библиотеку. Рукописи лежали на полках, в свитках и стопках, в книгах со свинцовыми и деревянными переплётами, аккуратно разложенные и пронумерованные.
  - Тут сотни четыре трудов письменных наберётся, даже поболе чуть! - похвастался Василько. - Слышь, Савватий!
  - Тут я, княже! - отозвался маленький лохматый человечек, вынырнув откуда-то из-за стеллажа. Одет человечек был в тёмную рясу на голое тело, подпоясанную верёвкой с привязанным медным ключом, на шее болтался изрядных размеров деревянный кипарисовый крест на кожаном шнурке. На лице человечка помаргивали детски-голубые, какие-то чистосердечные глаза, должно быть, малость близорукие от долгого сидения за книгами. Но особо примечательной у Савватия была борода - чёрные, каштановые и светло-русые пряди причудливо переплетались, отчего борода приобретала неповторимо-пёстрый вид, навроде шемаханского ковра.
  - Вот, Мариша, это наш летописец ростовский, отче Савватий, он же книжным собранием ведает.
  - Здравствуй, государыня княгиня ,- поклонился Савватий. - Читать любишь?
  - Люблю, отче Савватий, - призналась Мария. - А что за книги тут?
  - Да всякие есть, - Савватий приосанился, испытывая законную гордость за свою библиотеку. - Вот духовные труды есть, вот это, - он с некоторой натугой поднял стопку тонких, позеленевших и посеревших от времени свинцовых листов, - списки Священного писания, сделанные якобы самим апостолом Павлом, лично.
  - Ну?! - поразилась Мария, трогая древнюю реликвию.
  - Конечно, может, оно и врут, - ухмыльнулся Савватий. - Но куда приятней думать, что сие чистая правда, верно?
  Они рассмеялись все трое. Смеются, подумала Мария, значит, не боятся господина своего. У отца дома слуги тоже, конечно, не забиты, но такого вот нету...
  - А вот поэмы Вергилия, а это вот самого Гомера, - продолжал хвастаться летописец.
  - И это тоже сам Гомер написал? - лукаво сощурилась Мария.
  Савватий ухмыльнулся.
  - Гомер, государыня, был слепец, да и грамотой не владел к тому же... Очень удобно, кстати, для потомков. Вот я, к примеру, впишу некие строки в пергамент сей, и поди докажи, что это не Гомер.
  Они снова рассмеялись.
  - А вот труды о врачевании, это вот прославленный мавр Авиценна, это - великий латинский лекарь Гален, а это сам Асклепий-грек, родоначальник всех учёных лекарей. А это вот писания философские, Аристотеля и Платона, а это вот труд механикуса Архимеда...
  - Того самого, убитого латынянами, из древних Сиракуз?
  - Точно! - Савватий уже глядел на молодую княгиню с уважением, смешанным с удовольствием.
  - А это что за книга? - указала Мария на здоровенный пергаментный фолиант, запакованный в деревянные крышки переплёта, обтянутые свиной кожей. На этой книге был даже особый маленький замочек, ярко блестящий медью - очевидно, книга была совсем ещё новой.
  - А, это... - махнул рукой Савватий. - Сие труд одного богомерзкого паписта-католика, на протяжении двухсот страниц всячески извращающий святые истины. Покойный князь Константин Всеволодович отнял у одного проповедника-еретика, дабы народ православный не смущал. Но держим вот, потому как написать любую книгу есть великий труд, а уничтожить можно в одно мгновение.
  - А русские книги есть ли? - спросила Мария. Глаза её блестели при виде таких сокровищ духа, щёки разрумянились.
  - А как же, госпожа моя! - Савватий подскочил к другому стеллажу. - Вот "Поучение" самого великого князя Киевского Владимира Мономаха, вот "Наставление чадам возлюбленным" великой княгини Марии Всеволожской, жены Всеволода Большое гнездо...
  - У нас в Чернигове тож такая была, - не утерпела, встряла Мария.
  - Ну вот и ладно, - усмехнулся князь Василько, исподволь любовавшийся супругой. - Пойдём дальше хозяйство-то глядеть, или здесь заночуешь, лада моя?
  Мария вздохнула. Дело есть дело.
  - До свидания, госпожа моя, - улыбнулся в пегую бороду отче Савватий. - Так мыслю, до скорого...
  - И вовсе не прощаюсь я, отче Савватий, - возразила Мария. - Сегодня ж вечером загляну.
  - Всегда рад видеть, - совсем расплылся в улыбке Савватий.
  Княжеская чета покинула библиотеку, продолжая обход владений. Владения, кстати, оказались вовсе немалыми, во всяком случае, не меньше, чем у родного отца Марии, князя Михаила Черниговского. Вот только у батюшки дом был тяжеловат - низкие двери, сбитые из толстенных дубовых плах, да ещё и густо окованных железными полосами крест-накрест, узкие непролазные окошки с железными прутьями, продетыми в неохватные брёвна... Ровно крепость. Здесь же всё было каким-то весенне-лёгким, дышало яркими красками, отчего весь терем приобретал будто сказочный облик.
   Ключники распахивали перед Марией двери многочисленных кладовых и чуланов, перебирали серебряную посуду, трясли мехами. Но Мария уже не особо обращала внимание на эти сокровища. Перед глазами у неё стояли стопки пергаментных листов, чуть припорошённые сверху пылью...
  - Чего? - очнулась Мария, прослушав какой-то вопрос, обращённый к ней.
  - Всё ясно с тобой, лада моя, - засмеялся князь Василько. - Ладно, Вышата, - обратился он к ключнику, - после доглядим сокровища сии. Не последний день живём! Пойдём-ка, Мариша, покажу чего.
  Они вышли из кладовой, направились к крытому двускатной крышей переходу, соединявшему старую и новую половины княжьего терема. Мария глянула налево и вдруг остановилась, замерев от восторга.
  - Ух ты-ы-ы!
  Каменный собор возвышался над городом, строгий и вместе с тем изящный, словно плыл над заснеженными крышами.
  - Нравится? - с улыбкой спросил Василько.
  - Это же... Это... - Мария не могла подобрать слов. - Прямо как киевская лавра, честное слово!
  - Ну уж так тут и лавра! - засмеялся явно польщённый князь. - Собор пресвятого Успения это, так батюшка назвать завещал. Он заложил храм сей, да вот не успел...
  Василько разом погрустнел, и Мария прижалась к мужу, пытаясь утешить, погладила по руке, заглядывая в глаза. Василько, встретив ласковый взгляд жены, встряхнул густыми кудрями, отгоняя нахлынувшую грусть, рассмеялся.
  - Ладно, Мариша, что отцы не достроили - мы достроим. Вот чуть погодя сходим с тобой, посмотрим, как оно там внутри... Кровлю вот доделаем нынче, и хочу я живописцев зазвать, для росписи храма сего.
  - Греческих?
  - М-м... Нет, Мариша. Задумка у меня есть - набрать наших живописцев, русских. Пусть-ка отточат искусство своё.
  - Греки-то много опытней в деле сём, - усомнилась Мария.
  - Вот именно, опытней. Вот ежели кузнеца, скажем, до серьёзной работы не допускать - скоро ли станет он настоящим умельцем? Никогда не станет. Так что надобно нам у себя наших мастеров привечать, а то всё греки да греки...
  - Ой, Василько, какой же ты умный у меня! - в восхищении прижалась к мужу Мария.
  - А то! - гордо задрал нос Василько, и они разом расхохотались. - Пойдём-ка, ещё чего покажу...
  - Ещё? Что именно?
  - А опочивальню, - князь глядел на жену весёлыми глазами.
  - Так я вчера уж всё там видела, - искоса блестя глазами, отвечала Мария.
  - Видеть оно, может, и видела, да не запомнила, - возразил князь, чуть прищурясь.
  - Запомнила, запомнила! - отмела его сомнения Мария, и они расхохотались.
  - Ну тогда ты мне покажешь...
  - Что? - чуть покраснела Мария.
  - Всё, - таинственно понизив голос, ответил Василько.
  - Слушаю и повинуюсь, о мой господин! - чуть присела Мария. И они опять расхохотались.
  
  ...
  
  Толстые восковые свечи, вставленные в кованые железные светильники, установленные по обеим концам стола, чуть потрескивали, оплывая, озаряли стол ровным светом. За окном выла вьюга, одна из последних запоздалых вьюг на самом излёте зимы, упустившая своё время и от того, должно быть, особенно свирепая. Но здесь, в библиотеке, было тепло и уютно - по приказу князя для книгохранилища не жалели дров, потому как от холодной сырости пергаменты быстро портятся.
  За столом сидели трое - летописец-библиотекарь отче Савватий, молодая княгиня и кошка Ирина Львовна (последняя, впрочем, прямо на столе). Несмотря на недолгое время знакомства, все трое уже успели крепко подружиться. Савватий от всей души полюбил живую умом, весёлую и любознательную госпожу, проявившую столь неподдельный интерес к книгам, делу всей его жизни. Мария, в свою очередь, прониклась уважением к смешному маленькому человечку с пегой бородой и детски-наивными голубыми глазами, за его недюжинные познания в самых разных предметах. Что касается Ирины Львовны, то она вполне резонно считала - люди, не жалеющие для кошки сметаны, жирной сомины, а иной раз и свежего мяса, плохими быть не могут по определению.
  Перед отцом Савватием была раскрыта толстая книга в мягком переплёте из воловьей кожи, изрядно потемневшая от времени. Отче Савватий читал вслух, и кошка пристально вглядывалась в строки, должно быть, контролируя правильность прочтения и перевода текста, написанного на древнегреческом языке, теперь уже мало кому понятном и в самой Греции-Византии. Более того, очевидно превосходя библиотекаря в скорости чтения, Ирина Львовна то и дело порывалась перевернуть страницу лапой, чтобы узнать, что же там было дальше, и Савватию приходилось придерживать пергамент пальцем.
  -... "И было их у царя Леонида триста человек, а у царя персидского Дария пятьсот тысяч с лишним, так что лагерь персидский казался ночью подобием звёздного неба из-за неисчислимого множества огней. Но когда послал Дарий послов к Леониду, и велел им сдать оружие, Леонид ответил просто: "Приди и возьми""
  Отче Савватий перелистнул пергамент, чуть опередив кошку. Мария смотрела на него со смешанным чувством, в котором смешались изумление, восхищение и недоверие.
  - Погоди, отче. Неужто столько дней столь малый отряд держал такое огромное войско?
  - Истинно так, госпожа моя, - подтвердил Савватий. - В том нет ни малейших сомнений, потому как имеются многочисленные подтверждения разных авторов. Благодаря героизму трёхсот спартанских воинов было выиграно время, необходимое для подготовки к обороне городов эллинских. О сём подвиге, истинно бессмертном, сложены легенды, и будет этих героев чтить народ греческий, покуда не исчезнет во тьме веков.
  - Но всё равно... - продолжала сомневаться Мария. - Триста человек против полумиллиона! Как они держались-то?
  - Фермопильский проход, госпожа моя, очень узок. За одну ночь подошедшие спартанцы скрытно возвели невысокую стену из близлежащих камней - по пояс, не больше. Так что ни колесницы, ни конница персидская не могли их достать. Да и пехота персов не могла давить тучей, потому как стенку эту смехотворную надобно было преодолеть, а как? Перелезть не дают, вишь. Раз - и нету головы! - Савватий засмеялся.
  - Всё равно...- не сдавалась Мария - Неужто луков у царя Дария вовсе не было, в таком-то войске?
  - Были луки, госпожа моя, и в преогромном количестве, - отче Савватий перелистнул ещё страницу. - Вот тут сказано, что от стрел персидских солнца не видно было, как разом они все стреляли. Да только впустую всё. Спартанцы, вишь, все как на подбор были витязи хоть куда, ни единого слабого звена в строю. Так что фаланга ихняя неуязвима была. Сто лет спустя таким же строем великий Александр Македонский сокрушил бессчётные полчища царя Дария, и ничего они не могли поделать.
  Кошка, наскучив рассуждениями отца Савватия, на её взгляд, очевидно, весьма элементарными, мяукнула и перевернула очередную страницу. Мария фыркнула, рассмеялась.
  Летописец захлопнул книгу, к явному неудовольствию Ирины Львовны.
  - Сокрушить витязей, сражающихся в плотном строю, да в броне, для стрел неуязвимой, госпожа моя, можно лишь выставив против них ещё более могучих и умелых бойцов. А коли нет таких, то число воинов вражеских значения не имеет. Вот так-то.
  - И как же дальше было, отче Савватий? - не утерпела княгиня. - Ведь погибли же они?
  - Погибли, госпожа моя, - вздохнул Савватий. - Всё просто. Нашёлся один предатель, гад ползучий, за мзду невеликую провёл персов по тайной тропе через горы. И ударили они в спину героям, тут им и конец пришёл.
  Летописец встал, пристраивая книгу на стеллаже, на всегдашнем месте.
  - Так было с незапамятных времён, госпожа моя. Один предатель среди своих обычно страшнее целого вражеского войска. Именно они открывали тайные калитки в неприступных стенах городов, именно они подсыпали яд героям, способным вести войско и отразить врага. Да что там - ведь сам Иисус Христос погиб не иначе, как из-за предателя Иуды. Страшнее предателей, госпожа моя, нет вообще ничего. Бойся предателей.
  
  ...
  
  Тёплый мартовский ветер доносил снаружи запах хвои, влажную весеннюю свежесть, которую не мог перебить запах конского пота и навоза из многочисленных денников.
  - Вот, это тебе мой подарок, Мариша, - князь Василько похлопал по крупу молоденькую, явно хороших кровей кобылку, серую в яблоках. - Звать Ласка, прошу любить и жаловать. Добрая кобылка, не кусается сроду, и не лягнёт. Но на ходу вполне резва, не всякий конь угонится.
  - Спасибо, любимый мой, - поблагодарила Мария мужа, погладила кобылу по морде, угостила хлебной коркой, поданной ей конюхом. Кобыла, фыркнув, мягко взяла корку, зажевала.
  - Лесина, оседлай кобылу-то, - распорядился князь. - И мне Буй-тура!
  - Сейчас сделаю, княже, - радостно осклабился конюх. Мария уже заметила, что все уже виденные ею дворовые люди искренне любят своего князя - именно любят, а не повинуются из страха. Смешно сказать, у князя Ростовского на конюшне никого не били кнутом да батогами, и только для отдельных случаев, в основном для буйных мальцов да особо ленивых девок в сенях, близ людской, стояла одна-единственная кадка, в которой вымачивались гибкие ивовые розги.
  Конюх с подручными уже выводили из денников осёдланных коней. Князь вскочил в седло, направил коня к выходу, сияющему ослепительным блеском мартовского солнца.
  - Догоняй!
  ... Они скакали и смеялись на ходу. Уже далеко позади остались деревянные башни и высокий частокол Ростова, и копыта коней то и дело взмётывали снег, напитавшийся водой, глухо стучали по пока ещё прочному льду озера Неро. Малая конная дружина скакала чуть поодаль, отстав ровно настолько, чтобы не мешать разговору, и в то же время в любой момент успеть на помощь, благо на ледяной равнине злодеев можно было бы увидеть издали. Да и откуда взяться злодеям тут, в весёлом и славном граде Ростове?
  - Ну хватит для первого раза, пожалуй! - князь Василько осадил наконец коня, пустил шагом. - Теперь ты сможешь каждый день кататься, лада моя. Не всё тебе за книгами глаза портить.
  - И не порчу я вовсе! - живо возразила Мария. - Свитки мы с отцом Савватием днями разбираем у самого окна, дабы солнечный свет падал... А когда и вечером, так там же пятисвечные подсвечники стоят по обе стороны стола-то, светло как днём!
  - Ладно, ладно... Как тебе Савватий?
  - У-у, до чего грамотен да умён, ужас! Однако у батюшки моего боярин Фёдор, что нас с Филей учил, ещё грамотней... Вот бы познакомить их, Василько!
  - Познакомить, говоришь? - засмеялся Василько. - А ну как два медведя в одной берлоге?.. Учёные люди, они народ сложный. Как вот Платон с Аристотелем...
  - Да-да, помню я: "Платон мне друг, но истина дороже" - процитировала Мария.
  - Ну? И это знаешь? - князь Василько смотрел на жену с весёлым изумлением.
  - А всё же, Василько, ну ты послушай... Вот я что мыслю - сейчас каждый книжный человек, почитай, поодинке трудится. Книги, конечно, дело доброе, да ведь книгу-то написать надобно, да переписать-размножить, да когда-то ещё она до других дойдёт... Весь путь знаний один пройти должен, и каждый сам, и каждый заново. А зачем? Хорошо бы их вместе собрать, и тогда не надо было бы каждому до всего самому доходить... Один одно надумал, другой другое, и поделились мыслями да идеями меж собой... Какая бы польза была!
  - Слушай, и откуда у меня такая умная жена?
  - Из Чернигова вроде, - скромно потупилась Мария, и они расхохотались.
  - Погоди, Мариша, - успокоил её князь. - Вот на то лето выпишу я из Владимира города тамошнего игумена Рождественского монастыря Кирилла. Знакомец мой, и нестарый ещё совсем, а уж ума палата!..
  - А поедет он, из стольного-то города?
  - Поедет! - заверил князь. - Там он игумен, а тут епископом станет. Зря, что ли, собор вон какой строим! Ну, может, не на то лето, так на другое... Но приедет, я чаю, точно.
  
  ...
  
  - Ласка, Ла-а-аска! - Мария похлопала кобылу, успокаивая, но та всё пританцовывала, радуясь весне. Застоялась кобылка, сразу видно.
  Мария очень хорошо понимала кобылу, она сама жмурилась от яркого солнца, улыбаясь беспричинно-радостно. Деревья оделись нежнейшей полупрозрачной зеленью, изумрудная трава, расцвеченная первоцветами, казалась шемаханским ковром. Такой он на Руси, месяц травень [май]. Как хорошо всё-таки, что есть на свете весна!
  Князь Василько нынче был занят государственными делами, и княгиня Ростовская совершала конную прогулку, окружённая группой местной золотой молодёжи из знатных родов, многие из которых были не старше самой "матушки княгини". А если которые и старше, так ненамного.
  - А я так ногами на седле могу стоять на всём скаку, - похвастался Малюта, сын боярина Радко, ровесник Марии - только-только пятнадцать стукнуло.
  - Да ну? - усомнилась Мария, явно поддразнивая.
  - Да вот смотри, госпожа!
  Паренёк гикнул, ударил пятками в бока коня, посылая его в галоп. Конь помчался, радостно взбрыкивая, разбрасывая комья земли - тоже застоялся, видать. Малюта вдруг вскочил на седло ногами, на пару мгновений став чем-то похожий на рысь, прыгнувшую на спину коня - сжавшийся в тугой комок, руки на луке седла. Ещё миг, и он выпрямился во весь рост, широко раскинув руки, и продолжал так скакать.
  - Молодец, Малюта! - закричали ему девушки, и Мария с ними - Ай, молодец!
  - Да уж такой ли молодец, - скептически заявил другой парень, Вячко, ревниво наблюдавший за ним. - Я вот, к примеру, на скаку могу под брюхом у коня-то пролезть, и ничего!
  - А покажи! - засмеялись девушки.
  - Да пожалуйста! Велишь ли, госпожа? - обратился он к княгине.
  - Велеть не велю, но и запрещать не стану, - засмеялась Мария.
  - Гой-гой-гой! - парень тоже послал своего коня в галоп.
  И понеслось! Парни наперебой хвастали своей удалью, проделывая порой такие трюки, что дух захватывало. Девушки смеялись, кричали, подбадривая удальцов. Мария закусила губу. А ну-ка...
  - Олёна, где-то у тебя защипки были для юбки? - обратилась она к невысокой сероглазой девушке.
  - Есть такие, матушка княгиня. Дать? - Олёна с любопытством глядела на "матушку княгиню".
  - А давай!
  Олёна отстегнула серебряные защипки, которыми был скреплен подол её платья. Такие штучки нередко употреблялись на Руси женщинами, чтобы при конной езде юбка не развевалась на ветру, обнажая на всеобщее обозрение ноги.
  Мария скрепила юбку, и молодёжь затихла в ожидании - что-то сейчас будет... Ну, с Богом!
  - Эге-е-е-ей! - молодая княгиня толкнула пятками в бока кобылы, и Ласка взяла с места, чуть не свечкой взвилась. Весенний ветер ударил в лицо, стремясь сорвать головной платок, растрепать волосы.
  - Оп! - Мария встала на руки, задрав ноги вверх. Юбка, помедлив малость, неохотно свалилась вниз, открыв ноги почти до самого паха - надежды на защипки оказались полным заблуждением. Мария тут же приняла нормальную посадку, но юбке, видимо, понравилось новое состояние, и возвращаться в прежнее положение она не спешила. Спустя столетия в этой стране далёкие потомки назовут это "ультра-мини".
  Рёв восторга раздался со стороны спутников, но Мария уже одёргивала подол, вся красная от прилива крови к голове и от стыда.
  - Ну, госпожа моя! - только и смогла выговорить Олёна, глядя на Марию круглыми от восхищения глазами.
  ...
  -...Зачем, Мария?
  Мария стояла перед мужем с чрезвычайно виноватым видом. И в самом деле, мужняя жена, княгиня Ростовская... Дура дурой, ещё вот только на барана верхом не села...
  - Ну ладно, честь не дорога... А коли б ты руки-ноги переломала себе? А коли б убилась насмерть? А обо мне ты подумала ли, ежели о себе не хочешь?
  Лицо Марии цветом теперь напоминало свёклу.
  - Прости меня, Василько...
  Князь Василько кусал губы, хмурился. В памяти всплыло прощальное напутствие тестя: "ты её вицей легонько по заду, для ума и общей пользы здоровью". Может, и верно?..
  - Неси-ка розги, - вздохнул Василько.
  Мария коротко глянула на него, потупилась, вышла. Розги для дворни отмачивались в дальних сенях, в кадушке.
  Вернувшись, Мария протянула мужу пучок розог, молча стянула сапожки, платье... Оставшись в одном нательном кресте, легла на лавку ничком, вытянула вперёд руки. Всё правильно, всё верно... Так и надо дуре... "Жена да убоится мужа своего"...
  - Не могу я тебя сечь, Мариша, - тихо сказал Василько. - Вот не могу, и всё тут. Пальцем тронуть не смею.
  Он присел на лавку рядом с лежащей Марией, положил ей руку на спину, стал гладить.
  - Ты теперь на шею мне сядешь, да?
  Мария повернулась к нему лицом, схватила мужнину руку, прижала к своему сердцу.
  - Не сяду, Василько. Прости дуру. Простишь?
  - Уже, - улыбнулся Василько, лаская её грудь.
  - Спасибо тебе, муж мой, - тихо, серьёзно ответила Мария.
   - Ну я же обещал тебе тогда, помнишь? - Василько улыбнулся шире. - Та боль была последняя, что я тебе причинил, Мариша.
  Его лицо уже было близко, близко. Настойчивые губы нашли губы Марии...
  - Однако не думаешь ли ты, что сей проступок твой останется и вовсе безнаказанным? - спросил вдруг Василько, блестя глазами. - А ну-ка, ступай в опочивальню...
  
  ...
  
  -...Деревенские мужики бают, хлеба нынче уродились хороши, - девушка-служанка, по имени Малуша, прибиралась в княжьих покоях, заодно развлекая свою хозяйку весёлой болтовнёй. - И рыбы нынче страсть! А завтра парни вот за водяным орехом поедут, уж челны готовы...
  - Что такое водяной орех? - спросила Мария, откладывая шитьё. Она вышивала мужу праздничную шёлковую рубашку. А то всё книги да свитки, неудобно перед мужем и людьми...
  - Водяной орех-то? Ну, он такой рогатый, и растёт под водой, на озере... Вот с челнов его и берут.
  - Вкусный?
  - Да ничего, если пожарить, - девушка рассмеялась. - Токмо он рогатый, как чёрт. Его колотушкой разбивают, ядро вылущивают... А в Чернигове водяного ореха нету?
  - Нет, Малуша, - улыбнулась Мария. - Зато там знаешь какие груши!
  В раскрытые настежь окна, а где и с выставленными свинцовыми рамами, вливался зной. Лето уже перевалило за середину. Первое ростовское лето.
  Этим летом на юную княгиню свалилось множество забот, о которых раньше Мария слышала вполуха, особо не вникая. Отсутствие свекрови и свёкра делало её полновластной хозяйкой, но Мария и не подозревала, как это тяжко - единолично вести такое огромное хозяйство. Разумеется, были у неё и помощники, хотя бы те же бояре, дворня опять же, мамки-няньки, да и старая ключница Пелагея чего стоила! И вероятно, позволь Мария, её тут же окружили бы заботой, запеленали и забаюкали, превратив в беспомощную куклу, постельную отраду для мужа. Нет уж! Не игрушкой будет она, а хозяйкой в доме, верной сподвижницей, опорой и подмогой мужу своему.
  От множества забот Мария похудела, загорела, и только глаза её, казавшиеся теперь просто огромными на похудевшем лице, блестели по-прежнему девчоночьим блеском. Князь Василько, впрочем, тоже заметно отощал от непрестанных забот, и виделись они теперь всё больше ближе к ночи.
  - Страшная я стала, Василько? - спрашивала она мужа, когда вечером они ложились в опочивальне.
  - Ты самая красивая у меня! - князь целовал её глаза и губы.
  - Да уж... Скажи, я сильно похудела, да?
  - Где? - изумлялся Василько. - Как ты могла, без моего дозволения? А ну, показывай, где похудела-то?..
  ...
  "Здравствуй, любимая сестрица моя, Феодулия. Пишу тебе письмо из Ростова города, месяца октября тридцатого числа года шесть тысяч семьсот тридцать пятого от сотворения мира.
  У меня всё хорошо, даже очень. Муж меня любит безмерно, и я его. В Ростове все его чтят, и вообще народ добрый, весёлый. Город Ростов не зело велик, но богат и красив строениями. Князь мой возводит храм дивной красоты, собор Успенский, что батюшка его заложил ещё. Осталось немного совсем, да вот денег не хватает малость, так что, мыслю я, и на тот год не кончим. Ну да ничего, Бог милостив, закончим сие богоугодное дело, пусть хотя бы года через два или три.
  Хлеба нынче у нас уродились неплохие, и рыбы насолено, и всяких припасов вдоволь. Так что голода и мора в Ростове нынче не ждём, перезимуем с Божьей помощью.
  У нас уже снег лёг, и Василько мой уехал нынче на охоту, по чернотропу. Звал и меня, да я не поехала - дел выше головы. Мужчинам что, они ведь как дети малые - захотел, всё бросил да и поскакал сломя голову. Нам же, хозяйкам, дом держать хоть днём, хоть ночью, хоть при потопе. Ты себе не представляешь, Филя, как я устаю порой - прямо с ног валюсь. Видела бы ты меня летом - чёрная, как мавр, худая, как палка. Думаю, ежели бы Василько мой увидал меня тогда такую, так не то что сватать - в дом бы не зашёл, на коня и в степь, до того страшна. Сейчас вроде отбелилась, да отъелась малость.
  Да, а снег тут ложится заметно раньше, чем в Чернигове, и лежит дольше. И снега глубоки зимой, куда там. Ну а вообще места здесь богатые, и рыба под боком, в озере, прямо кишит, и зверь лесной, и птица в изобилии. А уж ягод, грибов - пропасть! И мёд дикий есть, и всё, всё.
  Скучаю я порой по тебе сильно, Филя, да и по матушке с батюшкой тоже. Но вот приехать нынче погостить никак не получится, хотя Василько мой, наверное, и отпустил бы. Да на кого ж я хозяйство брошу? Нет, помощники мне тут имеются, одна тётушка Пелагея, Василькова родня дальняя, чего стоит - куда там нашей Фовре! И бояре при случае не отказывают, да и муж всегда поможет, а то и утешит ладу свою.
  Как бы хотела я видеть тебя в Ростове, Филя! Да знаю, знаю, что невозможно сие. Батюшка наш сроду дочь свою безмужнюю не отпустит.
  Ладно, Филя, Бог даст, как-нибудь свидимся. Матушке и батюшке я отписала отдельно, так что это моё письмо только тебе.
  Молю Господа, чтобы послал он тебе наконец счастье, как мне послал. За тем остаюсь сестра твоя Мария.
  
  
  P.S. Обнимаю тебя и люблю"
  
  Мария вздохнула, отложила перо, пососала измазанный в чернилах палец, отчего на губах также появились чернильные пятна. За окном валил густой мокрый снег, скрадывавший и без того бледные сумерки. Да где уже князь?
  Вдали зародился шум, хлопали распахиваемые двери. Мария встрепенулась, вскочила, забыв про письмо. Дверь в княжеские покои распахнулась, и в горницу ввалился князь Василько, весь облепленный снегом.
  - Ух, ну и погодка!
  Мария подскочила к нему, прижалась, и Василько погладил её по голове.
  - Соскучилась, лада моя?
  - Угу... - Мария зарылась носом в мокрый мех мужниной шубы.
  - И я. О, а это что тут у нас? - он провёл пальцем по губе Марии, измазанной чернилами. - Всё пишем да пишем? Никак труд философский затеяли на пару с отцом Савватием, не меньше...
  - Да письмо писала я! - засмеялась Мария. - Сестре, в Чернигов. И родителям ещё одно. Ты когда посылать гонца будешь?
  - Да, мыслю, вот послезавтра и пошлём. Но я вообще-то голодный...
  - Ох, ну я и дура! - встрепенулась Мария. - Малуша! Эй, Малуша! Пускай на стол накрывают, да поживее!
  ...
  -... Вот заставь дурня Богу молиться, так он и лоб расшибёт!
  Князь Василько был раздосадован. В княжеской опочивальне сегодня было жарко и душно - истопник постарался сверх всякой меры.
  - Ну, не сердись, Василько, чего ты, - улыбнулась Мария. - Ляжем спать без одеяла, только и всего.
  - Да, без одеяла... - хмыкнул Василько. - А ночью застынем, и заболеешь ты, не дай Бог...
  - Как? И ты позволишь мне застыть, это в мужниной-то постели? - лукаво блеснула глазами Мария. - А ещё я все лампады зажгу, чтобы светло было. Вот проснёшься ты ночью, а я вот она, вся на виду! - она засмеялась.
  - А? Хм... - князь обдумывал происшествие, открывавшееся с неожиданно интересной стороны. Досада уже улетучилась. - Ладно. Быть по сему!
  Немного позже, когда они уже насытились друг другом и отдыхали, князь Василько вдруг сказал:
  - Думаю я отправиться в гости к батюшке твоему, Мариша. Много вопросов накопилось, кои бы обсудить надобно.
  - Ну? - Мария открыла глаза, привстала на локте - И когда?
  - Да вот на Рождество бы и съездить. Поедешь со мной?
  - С тобой, муж мой, не то что к родному батюшке - хоть в пекло!
  Посмеялись.
  - Вот только как хозяйство оставить, Василько?
  - Хозяйство... Плоха та хозяйка, которая ни на миг без пригляду хозяйство своё оставить не может, - поддел жену князь Василько.
  - Плоха-а?! - возмутилась Мария. - Которая тогда хороша? Которая спит до обеда, а свиньи по столам бродят?
  - Нет, Мариша. У хорошей хозяйки так всё налажено, что как бы само вертится, ей только малость подправлять приходится кое-что.
  - А, так вот оно что значит, настоящая-то хозяйка! - насмешливо протянула Мария.
  Посмеялись.
  - Да нет, Мариша. Это просто хорошая хозяйка если. А настоящий хозяин...
  Князь Василько помолчал, обдумывая мысль.
  - Так что есть настоящий хозяин? - спросила Мария, уже без смеха.
  - А настоящий хозяин вот каков - самого уже на свете нету, а дело его живёт. Вот так вот, Мариша.
  
  ...
  
  Князь Михаил Черниговский был задумчив. На столе перед ним стояли всевозможные яства - князь любил покушать с размахом - но сегодня он жевал, даже не чувствуя вкуса еды.
  - Да что тревожит-то тебя так, батюшка? - не выдержала княгиня, наблюдая за ним.
  - Помолчи, мать, - Михаил потянулся было к стеклянному графину венецианского стекла, внутри которого рубиново рдело греческое вино, но раздумал. Сейчас как никогда нужна трезвая голова. - Новгородский стол многие занять ладятся.
  - В народе недаром бают: "На двух лавках одним задом не усидишь" - вновь подала голос княгиня Черниговская.
  - Не усидишь, бают? - ухмыльнулся Михаил - А вот увидим. Ростислав!
  - Да, тато, - откликнулся отрок.
  - Хочешь быть князем в Господине Великом Новгороде?
  - Ну? - недоверчиво переспросил Ростислав - В самом Новгороде?
  - Собирайся! - Михаил тряхнул головой, твердея, принимая решение. - Завтра поутру и поедем. Время не терпит, а до Новгорода путь неблизок.
  Князь Михаил Всеволодович встал из-за стола.
  - Ишь ты, "не усиди-ишь..." - передразнил он княгиню. - Надобно нам усидеть, мать. И на Новгородском престоле, и на Киевском. И Чернигов при этом за собой оставить, вот так. Надобно начинать собирать воедино русскую землю.
  ...
  -...Ну и хват твой батюшка, ох и хват! - засмеялся князь Василько, читая. - На ходу подмётки режет!
  Перед ростовским князем лежал придавленный медной чернильницей пергаментный свиток, сплошь испещрённый мелкими буквами - вести из Чернигова, только что доставленные очередным гонцом.
  - Что там, Василько? - Мария заглянула к мужу через стол. - Что пишут-то?
  - Князь Михаил Всеволодович великое дело провернул - поставил на княжение в Новгороде своего сына Ростислава свет Михалыча.
  - Ростишу? - изумилась Мария. - Да он сопли токмо научился вытирать!
  - А вот уже князь Новгородский, - снова засмеялся Василько. - Олега Курского, и других князей обставил батя твой, ладно... Но как ему вече-то новгородское охмурить удалось?
  - Батюшка мой вообще сроду удачлив, - улыбнулась Мария не без гордости. - Я же помню, как мы в Чернигов въезжали, когда батюшка Олега Курского вышиб со княжения черниговского. А до того помню, как он на рать уходил, на ту страшную сечу на Калке-реке. Ох, мать ревела тогда вослед!
  - Сколько годов-то было тебе тогда?
  - Десять. - улыбнулась Мария. - А Феодулии одиннадцать. Помню, как радовались мы, что батюшка жив-невредим домой вернулся.
  - Да, страшное было дело... Какие люди погибли тогда, какие витязи, герои земли русской!
  Князь Василько вздохнул, сворачивая свиток.
  - Я ведь тоже тогда на Калку ходил, Мариша, с войском ростовским. Да не дошёл малость, не успел... Тем и жив, чаю. Малолетка же был сопливый, тринадцать годов всего!
  Мария смотрела на мужа во все глаза, чувствуя, как по коже пробирает мороз. Перед внутренним взором встало страшное видение - Василько, разрубленный напополам вражеским мечом, лежит в степи среди множества таких же тел, и здоровенный чёрный ворон выклёвывает ему глаза...
  - Ты чего, Мариша? - спросил князь. Вместо ответа Мария порывисто обняла мужа, прижалась что есть силы.
  - Не хочу... Нет, не хочу...
  - Ну чего ты, чего? - Василько гладил жену, успокаивая. - Ведь живой я, вот он!
  Мария посмотрела мужу в глаза.
  - Ты знай, Василько. Знай наперёд. Без тебя я жить на свете не буду.
  Василько слабо улыбнулся.
  - Да минует нас чаша сия!
  ...
  
  - Едут, едут!
  Звон колокольчиков нарастал, множился, и вот в распахнутые настежь ворота влетели первые сани, окружённые ростовской конной стражей. Тройка птицей подлетела к высокому крыльцу, убранному богатым ковром, развернувшись, встала.
  Мария оглядывалась на родное крыльцо, и вдруг показалось ей на миг, что и не уезжала она никуда. Что ещё ничего не было.
  - Ты чего, Мариша? - князь Василько глядел на жену, улыбаясь.
  - Прости, Василько, - виновато улыбнулась в ответ Мария.
  - Сомлела малость девка, - заключил князь Михаил, уже спустившийся навстречу с крыльца: с родным затем и дочкой можно было и без церемоний обойтись. - Ну, здравствуй, зятёк!
  Князья обнялись, похлопали друг друга по спине.
  - Здравствуй, Маришка, - обратился Михаил к Марии. - А ну-ка...
  Он оглядел дочь, похлопал по заметно округлившемуся заду.
  - Да ты растёшь, доча! Видать, добрые корма у вас там в Ростове!
  - Ну тато! - покраснела Мария, и мужчины разом засмеялись.
  - Здравствуй, Мария. - подошла и княгиня Черниговская.
  - Здравствуй, мама!
  И вдруг Мария почувствовала, как её затопляет детская, щенячья радость. Перед ней уже стояла Феодулия, на этот раз не ставшая опускать глаза долу, и глаза эти лучились мягким светом.
  - Здравствуй, Мариша.
  - Филя! - Мария со всей силой обняла сестру. - Как я по тебе соскучилась, Филя!
  - Ну, а меня и не признаешь, я чаю, Мария свет Михайловна? - ближний боярин Фёдор, недавний ещё учитель и наставник сестёр, улыбался во всю ширь, так что борода разъехалась.
  - Ох, дядько Фёдор! - Мария кинулась к нему, прижалась. Словно спохватившись, отступила на шаг, приветственно поклонилась слегка, опустив очи долу. - Привет тебе великий, славный боярин Феодор Олексович. По здорову ли?
  - Во, сразу видать настоящую великую княгиню! - засмеялся боярин Фёдор, и Мария рассмеялась в ответ, и князья Михаил с Васильком тоже. - Здрава будь, великая княгиня! - боярин тоже отвесил церемонный поклон.
  - Проходите, проходите в дом! - уже приглашал князь Михаил - Чего на дворе-то стоять, мёрзнуть!
  ...
  
  -... Вот такие у нас тут дела творятся, зятёк. Нестроения с каждым днём всё больше и больше, и конца-края сему не видно!
  В красной горнице, украшенной по случаю приезда гостей рушниками, народу было немного - князья Михаил Всеволодович и Василько Константинович, ближний боярин Михаила Фёдор Олексович, оставленный для совета, княгиня Черниговская, да сёстры Мария с Феодулией. Все остальные сопровождающие и встречающие уже рассосались - кто в баню пошёл, кто на постой устраиваться, а кто домой. Слуг же было не видно - князь Михаил не любил, когда во время важного разговора слуги сновали туда-сюда, сбивая с хода мыслей.
  Василько Константинович сидел, глубоко задумавшись.
  - Верно ли я понял, что немцы ладятся всю Полоцкую Русь занять?
  - Полоцкую...- хмыкнул Михаил. - Да ежели б только Полоцкую! Они и на Псков с Новгородом зарятся! Сейчас их Литва покуда держит. В одиночку держит князь Миндовг Литовский их, и нет ему подмоги ниоткуда.
  Князь Михаил засопел от переживания.
  - Вот бы сейчас самое время помочь литвинам. Собрать мощное войско, да ударить в спину крестоносцам, чтоб не вылезли из чащоб Жемайтии. А потом сразу двинуть на Ригу, покуда лёд на море стоит. Когда по весне прибудет немцам помощь, город Рига уж русским будет... А там и Юрьев с Колыванью вернём!
  - По твоему бы слову всё было, княже, так и Пруссию бы заняли, - вмешался боярин Фёдор.
  - Так и надобно сделать! - стукнул кулаком по столу Михаил. - Время уходит, немцы укрепляются, давят славян повсюду в землях завоёванных. Они же кроме себя никого за людей не считают! Ты посмотри, что они в полабских землях делают! Полста лет всего, как заняли Полабье, а уж бодричей да лютичей по пальцам перечесть можно! Грабят их нещадно, в рабство беспросветное обратили. Зерно оставляют токмо для посева, а коли сеять отказываешься - на костёр живьём, со всей семьёй... Скотину забирают, жёнок насилуют, детей у родителей отнимают и продают, как скот! И в Пруссии те же порядки завели! А мы, русичи, да поляки с чехами токмо улыбаемся блаженно, глядя на бесчинства немецкие, да в гузне почёсываем! Хватимся когда, поздно будет!
  - Хороший немец - мёртвый немец... - подал голос боярин Фёдор.
  - Истинно! Истинно так! - князь Михаил снова стукнул кулаком по столу. - Как они себя ведут, так и с ними поступать надобно! И пленных не брать!
  - Разгорячился ты, отец, - подала голос княгиня Черниговская. - Нету немцев-то здесь, за столом, успокойся!
  Все засмеялись, и князь Михаил перевёл дух.
  - Правда твоя, мать. Нет смысла в сотрясании воздуха беспредметном, изжогу токмо наживать.
   Князь Михаил долил в чаши себе, боярину и гостю. Собственно деловой разговор он собирался начать завтра, на свежую голову.
  - Ну, здравы будьте, дети мои!
  Выпили. Князь Василько, впрочем, скорее пригубил - не очень любил это дело. Зато князь Михаил уже заметно охмелел.
  - Ну, а когда я дождусь-таки, дети мои?
  - Чего, тятя? - по-свойски спросил Василько.
  - То есть как чего? Внуков, конечно!
  Разом смолк разговор за столом.
  - Выпил ты, господин мой, - мягко осадила Михаила супруга.
  - Чего выпил? Ничего ещё не выпил! - Михаил потянулся к кувшину.
  - Выпил ты, княже, - уже с нажимом произнесла княгиня Черниговская.
  - А? Да ну... Ну да... - туго соображал Михаил. - Так на чём мы остановились-то, Василько Константинович?
  - Ты бронницу свою показать мне хотел, - напомнил Василько.
  - А! Точно... - Михаил Всеволодович тяжело полез из-за стола. - Пойдём, зятёк, покажу чего... Мне тут самострелы немецкие прислали, страшное дело! На пятьсот шагов, почитай, железную стрелу мечут! Вон Фёдор всё расскажет... Айда с нами, Фёдор, твоя голова сейчас нужнее золота...
  ...
  -...Вот так мы и живём с Васильком моим, Филя.
  Сёстры сидели в светёлке, где совсем ничего не изменилось. И Марии опять почудилось, что ничего и не было - ни свадьбы, ни князя Василько... Не было этих двух лет. И так страшно вдруг стало ей...
  - Ты счастлива, Мариша? - тихо спросила Феодулия.
  - Счастлива, - твёрдо ответила Мария. - Так счастлива, что и представить невозможно. Вот токмо...
  Она замолчала, колеблясь, но сестра внимательно ждала продолжения.
  - Батюшка за столом в самую точку попал, Филя. Два года уж, почитай, живём, а всё праздная я хожу...
  - Как часто живёте-то? - спросила Феодулия. Без насмешки спросила, и даже без любопытства - как лекарь спросила, уточняя. Мария покосилась на неё: надо ли говорить?
  - Почти каждую ночь, кроме мокрых дней моих, - призналась она вдруг сестре. - А первые месяц-два и вовсе, почитай, не слазил с меня мой Василько...
  Ляпнула и устыдилась. Ну кто же про такое говорит? Дура и есть дура...
  - Плохо дело, - опять без тени насмешки произнесла Феодулия. - Но не отчаивайся, сестрица. Мне вот маменька сказывала, поначалу у них с батюшкой тоже долго детей не было. Но молились они крепко, и вымолили у Господа нашего меня вот, а там и ты народилась...
  - Да и молюсь я тоже! - возразила Мария.
  - Значит, не так что-то. Вот что, Мариша... Отныне я за тебя каждый день молиться стану, чтобы понесла ты. Утром буду молиться и вечером...
  - Спасибо тебе, Филя! - Мария обняла сестру, чмокнула в щёку. - Ты самая лучшая у меня, правда!
  - Так-таки и самая? - улыбнулась Феодулия.
  - Ну после Василька моего, конечно!
  ...
  
  -...А может, погостили бы ещё пару деньков-то, а? Феодулия вон с Марией, небось, никак не наговорятся.
  В парадной горнице княжеского терема сегодня было светло, как днём - князь Михаил распорядился не жалеть свечей для своего любимого зятя. Ещё бы не любимого! Князь Михаил был очень доволен, решив важнейший государственный вопрос о немедленной поставке из Ростова куньих шкурок [шкурки куниц имели в Древней Руси статус валюты, наравне с серебром, и даже имелся серебряный эквивалент этой шкурке - "куна"]. В лесах вокруг Ростова куниц было полным-полно, а вот вокруг Чернигова эти зверьки уже почти перевелись, из-за неумеренного истребления.
  - Да я бы, может, и не прочь, - улыбнулся князь Василько. - Хорошо в гостях! Ешь, пей, и никаких тебе забот!
  Посмеялись.
  - Ну ладно, - князь Михаил потянулся к кувшину с вином, налил гостю, затем себе. - Дело есть дело, как не понять. Железо тебе я после Крещения отправлю, и пергамент твой тем же обозом доставят. Да не забуду, не беспокойся...
  Мария сегодня сидела за столом чуть поодаль от мужа, чтобы не мешать мужской деловой беседе, и совсем рядом с сестрой, что позволяло им разговаривать вполголоса, не отвлекая всё тех же мужчин.
  - Сон я видела, Мариша, - Феодулия глядела на сестру из-под ресниц. - Про вас с Васильком.
  - Ну? - Мария спохватилась, пригасила голос. - Что за сон-то?
  - Явился будто мне ангел небесный, и сообщил: как освятят храм новый в Ростове городе, так и понесёт княгиня Ростовская.
  - Так и сказал?
  - Так и сказал, - чуть улыбнулась Феодулия.
  - А ещё что?
  - А прочее не про тебя, - сестра улыбнулась заметнее.
  - Да верно ли?
  - Ну, Маришка! - Феодулия засмеялась наконец в голос. - Мне не веришь, ладно. Но ангелу небесному не верить можно ли?
  - О чём там стрекочут да хохочут девки-бабы? - подал голос князь Михаил, уже заметно охмелевший.
  - Да так, батюшка, - мигом нашлась Мария. - О глупостях всяких. О поставках железа, взамен куньих шкурок...
  Мужчины за столом переглянулись и разом расхохотались.
  
  ...
  
  - Динь-да-да-динь, динь-да-да-дон! - выпевали малые колокола, и большой колокол авторитетно подтверждал:
  - Гун-н-н!..
  Мария шла и щурилась от яркого солнца, от приветственных криков народа, славящего своих князя со княгинею. Шла величаво, поддерживаемая под руку мужем, улыбаясь направо и налево. Событие сегодня было немалое - освящение храма Успения.
  У самого храма их встретил высокий, черноволосый и чернобородый человек, одетый в шёлковую рясу. Глаза у него были примечательные - карие, глубокие, глядящие, казалось, в самую душу. Пронзительный взор, как принято говорить.
  - Вот, Мария, познакомься. Это вот пресвятой отец Кирилл, настоятель Рождественской обители. Прибыл к нам для освящения храма.
  - Здравствуй, святой отец, - поклонилась Мария.
  - Здравствуй, здравствуй, матушка княгиня, - поклонился в ответ игумен Кирилл, не чинясь, разглядывая в свой черёд Марию.
  Мария заметно поправилась за три прошедших года, окрепла в бёдрах, даже выше ростом стала. Высокая, полная грудь распирала одеяние, и даже сквозь плотную ткань проступали тугие соски. Вот только талия по-прежнему была тонкой, девчоночьей.
  - Вот, Мариша, прошу я отца Кирилла насовсем к нам перебраться, да всё чего-то отнекивается он. Теперь небось не станет больше, - засмеялся Василько.
  - Правда, отче, оставайся у нас, - подала голос Мария. - Ну что тот Владимир? Только что размером больше. У нас тут и библиотека не в пример лучше, даже свинцовые скрижали, самим апостолом Павлом написанные, имеются.
  - Знаю, знаю! - басом засмеялся отче Кирилл. - Брат Савватий хвастал неоднократно.
  - Ну вот! А места здесь какие! А вот благочестия христианского всё ещё не хватает селянам. Многие волхвы в чащобах обретаются, пням молятся, и народ смущают.
  - Вот бы тебе, отче, с ними в дискуссию вступить! Ты бы их разом всех привёл в лоно истинной веры Христовой! - вмешался князь Василько.
  - Оставайся, отче! - это опять Мария.
  - Не ломитесь в открытую дверь, дети мои, - улыбнулся Кирилл. Обернулся. - Храм-то, храм какой отгрохали! Да из такого-то храма меня ежели на цепях выволакивать будут, так и то народу немало потребуется!
  Они засмеялись разом, все трое.
  - Однако, пора начинать, дети мои. После службы договорим!
  В храме уже было полно народу - казалось, весь Ростов нынче был здесь. В узкие высокие окна, забранные цветными витражами венецианского стекла, било яркое солнце, и разноцветные лучи придавали храму необыкновенно праздничный вид. Переливались под солнцем украшения и наряды женщин - именитые боярыни, купчихи и даже простые горожанки нацепили сегодня на себя всё, что только нашли в сундуках и ларцах. Все, как один, кланялись при виде князя и княгини Ростовских.
  - Здрав будь, батюшка! Здрава будь, матушка!
  Мария шла об руку с мужем и улыбалась, лёгкими кивками отвечая на поклоны. Сердце Марии трепетало, а в ушах, будто наяву, всплыл голос сестры:
  "Сон я видела, Мариша. Про вас с Васильком... Как освятят храм новый в Ростове городе, так и понесёт княгиня Ростовская".
  Господи, сделай так!
  Прошли на своё место, почётное.
  - Говори-ка, - наклонившись к самому уху, произнёс вдруг князь Василько.
  - Чего говорить? - захлопала глазами Мария.
  - Всё, - он засмеялся тихо, дабы не нарушать приличия в храме. - Ведь на лице у тебя написано, токмо я прочесть не могу. Сказывай, что задумала?
  - Не сейчас. После!
  ...
  
  "Здравствуй, любимая сестра моя Мария. Пишет тебе сестра твоя Феодулия. Слух дошёл досюда, будто освятили вы храм Успения в Ростове своём. Доброе дело, великое и благое.
  У нас в Чернигове покуда всё слава Богу - все живы, здоровы, чего ещё желать? Вот токмо батюшка наш извёлся совсем, чуть не с коня ест-пьёт, а когда спит, про то и вовсе никому неведомо. Мне кажется, непосильное бремя взвалил он на плечи свои - надумал-таки Русь воедино сбирать. Несбыточно это, я чаю, потому как времена Святослава прошли безвозвратно. Но меня не спрашивают, и я молчу.
  Вот намедни изрядное огорчение пришлось претерпеть батюшке нашему - вернулся с позором из Новгорода брат твой Ростислав. Вышибли его с новгородского княжения, недолго поправил. Батюшка три дня ходил туча-тучей, зубами скрипел, как мельница жерновами. Но делать нечего, смирился и стерпел. Сейчас вот новое дело затевает - на киевский стол наладился! Молюсь я за него, конечно, да токмо терзают меня сомнения...
  А наш Фёдор меня уж не учит, бросил. Во-первых, некогда ему, всё с батюшкой в делах да разъездах. А во-вторых, смеётся: ты, мол, Феодулия, превзошла меня по всем статьям, самое время мне у тебя начинать учиться. Шутник он, конечно.
  Хлеба у нас на Черниговщине должны быть нынче неплохие, и скота мало пало, так что год вполне благополучный. Перезимуем, даст Бог.
  Да, недавно напали было на нас половцы, немалое войско какого-то разбойного хана Кончи, да батюшка отбил их с Божьей помощью, так что позорить толком ничего они не успели.
  Мариша, я вот тебя чего спрошу. Всё нейдёт у меня из памяти сон мой, тебе известный. Вот и храм вы освятили уже... Неужто не сбудется? Молюсь я за тебя, как обещала, утром и вечером. Напиши в ответе про то, как сможешь.
  А так больше писать вроде нечего. Душу на берёсту не положишь, вот ежели бы встретиться опять... Возможно ли сие?
  За сим остаюсь сестра твоя Феодулия. Люблю тебя, Мариша, и молюсь за тебя.
  
  
  P.S. Василько Константиновичу мой привет передавай, не забудь!"
  
  Мария отпустила берестяную грамотку, что читала, прижав ладонями на столе, и та с шуршанием свернулась в рулончик, покатилась к краю, но остановилась на полпути. На губах Марии гуляла тихая, блаженная улыбка.
  Князь Василько тоже отложил почту, которую читал - только что прибыл гонец из Чернигова. Потянулся с хрустом.
  - Чего пишет сестра, Мариша?
  - Да так... Привет вот тебе передаёт.
  - Большой привет-то?
  Мария метнула на мужа взгляд, засмеялась.
  - Да уж не маленький!
  Посмеялись. Мария всё улыбалась, тихой, умиротворённой улыбкой.
  - Да что с тобой нынче, Маришка? Улыбаешься беспрестанно, точно блаженная...
  - Непраздная я, Василько.
  Князь уронил на пол почту, и важные пергаменты рассыпались веером, вперемешку с берестяными грамотками второстепенных документов.
  - Чего?
  - Да, да, - Мария всё улыбалась мужу, ласково.
  - Да ты... Да...
  - Ой, пусти, задавишь! Пусти, Василько!
  ...
  
  "...В лето 6738-е в славном граде Ростове свершилось наконец дело великое, начатое великим князем Константином Всеволодовичем, и сыном его Василько Константиновичем достойно завершённое - освятили храм Успения, дивной красоты строение, о коем с похвалой великой отзываются все гости приезжие. А святил храм преподобный игумен Кирилл, настоятель Рождественского монастыря, коего прочат в епископы Ростовские, как токмо передаст он обитель свою под руку преемника своего"
  Здоровенная синяя муха, жужжа, кружилась возле лица, сбивая с мыслей. Отче Савватий, поморщившись, примерился и сшиб её ладонью на стол. Муха закрутилась на одном месте, отчаянно пытаясь взлететь, но кошка, как раз сидевшая на столе и наблюдавшая за трудами летописца, не позволила ей этого. Неуловимо-стремительным кошачьим прыжком Ирина Львовна настигла жертву, прижала лапой, затем осторожно стала отодвигать её, слушая, как муха жужжит.
  - И нужна тебе эта муха, животина? - осуждающе покачал головой Савватий. - Пришибить её, и все дела... Оставь, говорю!
  Кошка в ответ фыркнула. При всей своей учёности отче Савватий порой мог сморозить такую глупость... Дохлая муха - вещь совершенно бесполезная, в то время как живую всегда можно использовать для игры. Впрочем, чего возьмёшь с человека!..
  Летописец вздохнул, взял перо, собираясь с мыслями, поглядел в окошко.
  Да, летит, летит времечко! Вот, кажется, только вчера вошла в эту дверь, озираясь с любопытством, тоненькая большеглазая девчонка, новоиспечённая княгиня Ростовская. А уже три года прошло... Нет, уже четыре. Гляди-ка, четыре года, как миг единый!
  Савватий давно размышлял над этой особенностью человеческой памяти. Вот, кажется, сегодняшний день прошёл в хлопотах, битком набитый разнообразными событиями. Длинный, длинный день... А спустя месяц вспоминать начнёшь, и мало что вспомнишь. А спустя полгода и вовсе ничего... И так все дни. Вымываются из памяти события, тускнеют переживания, время сжимается, тем сильнее, чем дальше уходит в прошлое. Как вчера впервые вошла в эти стены княгиня Мария, будто позавчера входил сюда покойный князь Константин, любитель и собиратель книжной премудрости, и молодой ещё совсем, безбородый почти инок Савватий восторженно показывал князю очередную доставленную по княжьему же приказу книгу... А ещё чуть раньше он, Савватий, стоял перед князем Константином, и тот расспрашивал его, прикидывая, можно ли доверить сему отроку книжное собрание... Савватий усмехнулся. Да, сомнения у князя были - ведь в то время у него, Савватия, не только бороды, но и усов толковых не было.
  А ещё чуть раньше были мамины тёплые руки, чуть загрубелые от работы, но всё равно самые нежные и ласковые... "Вставай, Саввушка, петушок пропел давно... Вставай, соня!" Как давно это было, Господи!
  Савватий вздохнул, разгладил очередной лист пергамента, на который заносил свои ежедневные записи. Память человеческая несовершенна, конечно. Но есть пергамент. Пергамент помнит всё, абсолютно всё, и никогда ничего не забывает, ни единой буквы. До самой своей смерти, в огне, например... И стоит открыть страницу, как оживает во всех подробностях день, отстоящий от "сегодня" на много-много лет.
  ...Она умирала тяжко и мучительно, княгиня Евфросинья. Болезнь, сидевшая внутри, душила, не давала продохнуть, и княгиня заходилась в мучительном, булькающем кашле, постепенно синея...
  А вот князя Константина Господь наградил быстрой смертью, не хуже, чем от половецкой стрелы. Упал князь, посреди разговора, и умер на месте. Старый лекарь-мавр, случившийся в ту пору в Ростове, заявил, что не вынесло сердце. Очень возможно, что и так... Уж больно много на него легло, на князя Константина, а тут ещё и смерть жены...
  Савватий вздохнул. Да, нелегко пришлось князю Константину Всеволодовичу. Но каково пришлось Васильку Константиновичу, мальцом остаться без отца и матери, на княжении Ростовском? Сирота - какое страшное слово... А ведь вынес всё, вытерпел, и вот, гляди-ка - жену себе какую нашёл, умничка, весёлая, красивая! Вот только с наследником заминка, но в последнее время, слава Богу, кажется, дело сдвинулось с мёртвой точки...
  Кошка, спрыгнув со стола, играла с мухой, всё ещё не оставившей попыток взлететь и спастись - попыток, впрочем, всё более вялых. Савватий взял перо, обмакнул в чернильницу, но писать не стал. Воспоминания навалились с новой силой...
  ... В тот год неспокойно было на Руси, очень неспокойно. Откуда-то из необъятных степей и пустынь, лежащих на восход до самого Китая, надвинулась грозная сила, невиданная до сих пор.
  Первые сведения о диких ордах, уничтожающих всё на своём пути, принесли бухарские купцы. Многие из них плакали даже: "Некуда нам возвращаться... Нет у нас больше родины..." По словам тех купцов, у Мухаммеда, правителя тамошней могучей и густонаселённой державы, было полмиллиона воинов, и всех их побили дикие орды. А до того они опустошили величайшее царство китайское, где воинов было и вовсе несчитанно. По рассказам купцов, то царство по всей границе огорожено каменной стеной в тысячи вёрст длиной - представить сие немыслимо, но ведь все, как один, клянутся! Стена та толщины непомерной, сажени в четыре, с башнями... А вот не спасли китайское царство ни стены каменные, ни громадное войско...
  Потом пришли вести от мавров, живущих в великом городе Багдаде. Дикие монголы - так назывался тот народ - опустошили тамошние земли, взяли сам Багдад и превратили его в кладбище - молодых девушек, женщин, мальчиков, а также опытных мастеров-искусников угнали в рабство, в свои бескрайние пустыни и степи, а остальных жителей попросту перебили.
  И так они поступали везде. Все без исключения взятые города монголы превращали в кладбища и пепелища, да и сельских жителей истребляли нещадно. Один мавр, лишившийся всего, что было у него на родине, утверждал, что монголы эти признают только степь, и всю землю, от края до края, хотят сделать степью, чтобы пасти в этой всемирной степи своих коней, баранов и верблюдов.
  Слухи, конечно, часто бывают преувеличены, но тут... Если даже малая часть из того, что рассказывали беженцы, было правдой...
  А потом пришли вести из мест уже более близких, с Кавказских гор. Монгольские орды разгромили аланов и их союзников, разгромили поодиночке, обманув миролюбивыми обещаниями и посулами. Так стала ясна их цель - бить свои жертвы поодиночке. И когда кочевники-меркиты, гонимые монголами, попросили приюта и помощи у своих соседей, половцев, те без особых колебаний приютили их, справедливо полагая, что тысячи лишних сабель и копий в таком деле никак не помешают. Более того, оценив силу монгольской орды, половецкие ханы сами запросили подмоги у своих соседей-русов.
  Да, отношения между половцами и русскими были далеки от семейной идиллии. Всякое случалось, чего там. Однако на сей раз угроза была столь чрезвычайной, что на всеобщем совете князей было принято решение помочь половцам, потому что ни у кого не было сомнений - вслед за меркитами и половцами придёт черёд русских. Врага всегда лучше бить на чужой земле, чем допустить на свою.
  Войска были собраны быстро, слаженно, чего давно не случалось на Руси, раздираемой княжескими междуусобицами. Впрочем, войска было не так уж много - времена великого Святослава, сокрушившего и стёршего с лица земли громадный Хазарский каганат, миновали безвозвратно. Не прибыли отряды полочан, не было псковичей и новгородцев... Многих не было, слишком многих. Однако вкупе с половцами и беглыми меркитами сила набралась весьма и весьма внушительная. К тому же монгольская орда тогда была не вся целиком, только часть воинов во главе с полководцами Сыбудаем и Джебе перевалила через Кавказ, да ещё и понесла заметные потери в предыдущих боях с аланами. Так что в победе союзников мало кто сомневался.
  И настал тот чёрный день, когда на Калке-реке сошлись в страшной сече десятки тысяч всадников с каждой из сторон. Какие герои земли Русской полегли там, в донских степях! Мстислав Удалой один чего стоил... Эх!
  Монголы, одержав победу, однако, повернули назад. Ушли, не добив даже половцев, понесших ещё более тяжкие потери, чем русские, ведь это была их земля. Ушли, потому что не имели достаточных сил для похода на Русь. В том, что такой поход будет, теперь мало кто из князей сомневался.
  Застучали топоры в кондовых лесах под Рязанью, Владимиром, Смоленском и Брянском - мужики рубили самые высокие, заповедные деревья, строя и укрепляя могучие частоколы городских стен. День и ночь звенели молоты в кузнях, шипели опускаемые в воду мечи и шеломы, наконечники стрел и пластины доспехов... Вся Русь готовилась к войне. Впрочем, когда это Русь не готовилась к войне?
  Но прошёл год, другой, третий, а дикие орды монголов всё не появлялись, и тревога понемногу стала ослабевать. Должно быть, монголы занялись другими делами и другими народами, рассуждали многие. Действительно, вон в южных странах богатств несчитанно-немеряно, зачем степнякам лезть в дремучие русские леса?
  И железо, выкованное для обороны родной земли, уже звенело на бранных полях мелких, но многочисленных княжьих разборок. Конечно, это непорядок, понимали многие князья, кто поумнее (или больше пострадал от междуусобицы), и не одному князю Михаилу Черниговскому приходили в голову мысли о необходимости объединения земель русских в единое могучее государство... Вон и князь Георгий Владимирский не так давно о том же речь вёл, и Даниил Галицкий... Вот только каждый видел процесс объединения по-своему, а объединителем - себя лично, и никого другого. Ну, а князей поменьше, не замахивавшихся на киевский или владимирский престол, в основном устраивала личная свобода и вседозволенность. Как говорил великий древний ромей Юлий Цезарь, "лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме"... А в возможное нашествие уже мало кто верит, и битва на Калке не в урок им...
  Летописец вздохнул, тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Нет, так дело не пойдёт. Летописец не должен извлекать из памяти обрывки прошлого. Он должен записывать сегодняшний день, всё описывать, чётко и беспристрастно, а уж помнить - дело пергамента...
  
  ...
  
  -...Ну что ты, ей-Богу, княже... Все бабы рожают, и ничего...
  Закатное солнце било в окна, заливая горницу ало-оранжевым светом. Воевода Елферий Годинович, сидя на лавке, пытался приободрить своего князя. Бояре ближние, Воислав Добрынич да Дмитрий Иванович, тоже присутствовали, переживая за него - как-никак, первенец должен родиться, не шутка.
  Князь Василько ходил по горнице кругами и петлями, точно зверь в клетке, грыз ногти, то и дело поглядывая на дверь, за которой слышались неясные, на грани слышимости, звуки. Сел на лавку, вскочил, снова сел.
  - Три года... Ведь три года ждали мы, Елферий... И всё никак... Мне вот Мариша сказывала как-то, что сестра её, ну, Феодулия Михайловна - Елферий слегка кивнул, подтверждая, что знает такую - сон будто бы видела... Будто ангел небесный явился ей, и возвестил - как храм Успения освятим, так и понесёт Мария...
  - Вон как - многозначительно хмыкнул в бороду воевода - Вещий сон-то, стало быть...
  - Да... Она, Феодулия, иной раз и не такие сны видит... Всё ведь угадала, как видела воочию... Да что же это, Елферий, ведь пора разродиться ей! - Василько снова вскочил, зашагал по горнице.
  - Нетерпелив ты, княже, - подал голос боярин Воислав Добрынич. - Может, помолиться тебе? Душу успокоишь, и Господа лишний раз попросить не грех...
  Словно в ответ, за стеной послышался женский вскрик, и спустя пару секунд уверенный крик младенца. Ещё спустя пару секунд дверь распахнулась, и на пороге появилась повитуха.
  - Радуйся, княже, и мы все за тебя возрадуемся! Сын у тебя родился, здоровущий парень, чисто витязь!
  Горница взорвалась гомоном, бояре вскочили с лавок, обступили князя, обнимали и поздравляли. Князь Василько стоял, глядя вокруг ошалелыми от радости глазами.
  - Господи... Благодарю тебя, Господи, внял ты... Ну, напьюсь я сегодня, ох и напьюсь!
  
  ...
  
  "Здравствуй, сестрица моя любимая и единственная! Пишет тебе сестра твоя Мария.
  Ну вот, Филя, сон твой сбылся наконец, а равно и мечты мои с князем Васильком Константиновичем. Родился у нас молодой князь Ростовский, окрещен Борисом. Здоровый, слава Богу, и мы все здоровы тоже.
  Спасибо тебе, Филя, за молитвы твои. Теперь мой черёд молиться за тебя. Дай Бог тебе счастья, наконец!
  Урожай у нас нынче неважен был, но мы с Васильком запасливые - хлеба от прошлых трёх урожаев скопилось немало, князь мой скупал понемногу, как деньги были. А тут открыли амбары разом, и пустили в продажу. Были у нас хлеботорговцы из Переяславля-Залесского, из Суздаля и самого стольного града Владимира, и даже булгары волжские наезжали. Все недовольны, что мы цену сбиваем, но Василько мой непреклонен остался - незачем с народа три-то шкуры драть, бедой их пользуясь. Ну и бояре ростовские, на князя своего глядя, тоже умеренность проявили. Зато и всё серебро в казну ростовскую легло, наверное, ни одна гривна на сторону не ушла. И мора голодного избежать удалось. Вот так, Филя. Мудрая я правительница, да? (Смеюсь, конечно)
  А больше писать не знаю что. Соскучилась я по тебе, Филя. Поговорить бы за полночь... Ладно, не буду терзать тебя и себя мечтаньями.
  За тем остаюсь сестра твоя Мария.
  Обнимаю тебя и люблю"
  
  Мария отложила гусиное перо, присыпала пергамент песком, чтобы скорее высохли чернила. Задумалась. Ответные письма от Феодулии приходили в основном на бересте - князь Михаил Всеволодович порой бывал излишне бережлив, а Феодулия чересчур скромна, чтобы выпросить у отца пергамент. Но даже на пергаменте не так легко изложить свои мысли, а на бересте длинное письмо написать и вовсе немыслимо...
  В соседней комнате Борис Василькович проснулся и захныкал, намекая, что пора бы и подкрепиться. Послышалось сдавленное воркование няньки, приставленной неотлучно сидеть с младенцем. Мария торопливо стряхнула песок с пергамента, свернула письмо в трубочку, продела шнурок в уже заготовленные дырки и запечатала послание перстнем-печаткой. Вообще-то подобную переписку запечатывать было необязательно, но князь Василько уже приучил её к порядку - все документы, вручаемые гонцу, должны быть запечатаны.
  Войдя в соседнюю комнату, Мария приняла ребёнка из рук няньки, молодой полной женщины с круглым добрым лицом.
  - Ступай, Фовра, я покормлю и сама уложу. Отдохни малость, покуда не позову.
  Нянька поклонилась, и уже в дверях столкнулась с князем Васильком.
  - Ого, чем мы тут занимаемся! Которую титьку уже сосём?
  Борис Василькович пропустил вопрос между ушей, усердно опустошая мамкину титьку.
  - Ух, какой! - в который уже раз восхитился князь, разглядывая своего отпрыска. Мария подавила смешок.
  - Всё не налюбуешься, княже?
  Князь легонько обнял её, целуя в ухо и шею.
  - Угадала. Да что там - вот, к примеру, смотрю я на тебя который уже год, и всё никак не могу поверить - да верно ли, что ты моя жена?
  Мария чуть откинула назад голову, полузакрыв глаза. Счастье... Вот оно какое, счастье...
  - Мариша, не пора титьку менять? - вдруг обеспокоился князь, на ощупь сравнивая её груди - Гляди, парень голодный останется...
  Мария уже еле сдерживала смех.
  - Не останется. Он ещё и на твою долю оставит. Будешь? - подначила она мужа.
  - А можно? - с затаённой надеждой спросил князь. Мария с изумлением взглянула на него. В глазах мужа плясали озорные огоньки.
  И они разом зафыркали, давясь смехом - смеяться в голос было нельзя, дабы не нарушать процесс питания Бориса Васильковича.
  ...
  
  - Едут, едут!
  Дворовый отрок вбежал в ворота, распахнутые настежь. По сторонам ворот стояли нарядные кмети дружины княжьей, и на крыльце был расстелен ковёр - тот же самый, что и тогда, когда Мария впервые въезжала вот в эти ворота... Только вместо снега сейчас был плотно утоптанный двор, чисто подметённый к приезду гостей, да не было колокольного звона. Ждали именитого гостя - великого князя Владимирского Георгия Всеволодовича, хозяина большей части северо-восточной Руси.
  В ворота уже въезжали конные витязи охраны великого князя, и вот он сам появился, верхом на коне - князь не любил ездить в носилках, изобретении немощных старцев из Ватикана.
  - Слава великому князю Владимирскому! Слава! Слава!
  Мария поймала озорной взгляд мужа, с трудом подавила смех. Василько Константинович знал, что делал - поставил кричать-славить самых голосистых и басистых мужиков со всего города. Князь Георгий, будучи вообще-то человеком умным, к лести был нестоек, и сейчас это обстоятельство князь Ростовский бесстыдно использовал.
  -... Здравы будьте, хозяева!
  - Здрав будь, великий князь!
  Все во дворе кланялись, и Мария поклонилась чуть ниже, чем полагается по уставу - отчего не потешить самолюбие гостя? Василько Константинович, улыбаясь, подошёл к сошедшему с коня великому князю Владимирскому, своему дядюшке, они обнялись. Князь Георгий Всеволодович возвышался над окружающими, подобно золотой статуе какого-то восточного божка, переливаясь парчой, золотыми и хрустальными украшениями [во времена Древней Руси хрустальные украшения стоили почти столько же, сколько натуральные драгоценные камни]. Любил князь Владимирский роскошные одеяния, и даже в тёплую погоду на "официальные визиты" являлся во всём блеске и величии. Надо же, и в дорогу парадное одеяние с собой взял... Мария вспомнила князя Александра Ярославича, предпочитавшего летом ходить в холщовой льняной рубахе, с вышивкой. Василько, кстати, тоже полагал, что для серьёзного разговора парча необязательна - куда нужнее голова.
  -... А ну, показывайте, где молодой князь Ростовский?
  Мария уже спускалась с высокого крыльца, бережно неся Бориса Васильковича, по случаю тёплой погоды одетого только в рубашку. Малыш сосал палец, заинтересованно разглядывая гостя - обилие блескучих предметов сильно взволновало его.
  - А ну-ка... - князь Георгий бережно и ловко (чувствуется, что отец троих сыновей) взял у Марии ребёнка. - Ого, какой витязь вымахал! Сколько ему уже набежало-то?
  - Уже год, - ответила Мария, улыбаясь.
  - Ну, молодцы! Ай, молодцы! Такого парня ухитрились родить!
  Молодой князь Ростовский, сопя, ухватил гранёную хрустальную бусину, пришитую к одежде Георгия Всеволодовича, потянул - не поддаётся.
  - Что ж не взял с собою княгиню свою, Агафью Всеволодовну? - спросил Василько.
  - А-а, её возьмёшь... - отмахнулся Георгий. - Летом если: "Что ты, что ты, батюшка, верхами да в такую даль...". А зимой тем более: "Что ты, батюшка, по такому-то морозу..."
  Оба князя рассмеялись разом.
  Князь Георгий исподволь оглядывал племянника и его жену. Возмужал, возмужал Василько Константинович, ничего не скажешь... А давно ли был парнишка, тоненький и большеглазый? Ну, а про Марию и речи нет - после родов до того роскошна стала, глазам глядеть больно... Вон, титьки того и гляди платье порвут, и в бёдрах округлилась... Только глазищи да талия тоненькая остались от той девчонки, что привёз из Чернигова князь Василько...
  Борис Василькович, отчаявшись оторвать понравившуюся бусину, поднял рёв.
  - У! У! Не выходит? На, держи! - князь Георгий сам оторвал стекляшку, вручил малышу, и тот сразу затих.
  - Зря дал, батюшка, - Мария мягко отняла ребёнка. - А ну как проглотит да подавится?
  - Коли проглотит, так не подавится! - басом рассмеялся князь Георгий. - Не та порода у него!
  Борис Василькович между тем, сопя, рассматривал игрушку, вероятно, делая для себя на будущее важный вывод - если тебе чего-то нужно, следует немедленно и по возможности громко поднимать хай. Молчание обычно бесперспективно.
  - Просим в дом, Георгий Всеволодович, - пригласил князь Василько. - В баньку с дороги, или сразу за стол?
  - За стол, за стол, Василько! - снова засмеялся князь Георгий. - А уж после в баньку, а потом опять за стол! В баньку-то со мной сходишь, княже?..
  ...
  
  -...Мариша, слышь...
  - Чего, Василько?
  Мария приподнялась на локте, вглядываясь в лицо мужа - что-то в голосе князя встревожило её. Но при свете одинокой лампады в углу, перед иконами, понять выражение лица было невозможно.
  - Чего сказал он тебе, Василько?
  Князь усмехнулся.
  - Да много чего сказал. Недоволен дядюшка, что чересчур крепко стакнулись мы с отцом твоим. Попенял, мягко так, знаешь - мол, и за железо батюшке твоему переплачиваю, и в долг пушнину ссужаю...
  - Надо же, экий смертный грех! - не выдержала Мария.
  - А пуще того, что беспошлинно торгуют купцы черниговские у нас в Ростове. Виру въездную, вишь, я не беру...
  - Так зато и батюшка ту виру с купцов ростовских у себя не берёт! - возразила Мария, садясь в постели рядом с мужем. - Из-за того и обороты торговые у нас растут год от года, всем на зависть...
  - Во-от! - князь Василько повернулся к жене. - Вот то-то и оно, что всем на зависть! Мне князь Георгий нынче прямо заявил - бери виру, как со всех! И ещё предлагает железо у него брать, во Владимире. Ближе, мол, и дешевле.
  - У батюшки моего железо-то не в пример лучше, - возразила Мария. - У него же в Чернигове нынче какие мастера работают, что ты! Батюшка сам в Киев ездил, чтобы их сманить к себе, дома за счёт казны им поставил, подъёмные выплатил! А владимирская работа так себе, да и суздальская тоже.
  - Вот и я ему то же ответил. Подковы да гвозди у нас самих есть кому ковать, а доспехи, да оружие, у князя Михаила лучше. Да и не токмо оружие - взять хоть топоры, хоть пилы, хоть любой инструмент! Пилы так наши плотники прямо с руками рвут - ровные, зубец к зубцу, не ломаются, не гнутся, не тупятся почти!
  - А он?..
  - А князь Георгий токмо хмыкает. Гляди, мол, Василько Константинович, ежели тебе тесть за сотни вёрст ближе родного дяди под боком... Он ведь может так-то устроить, Мариша, что купцы наши во Владимире со всех сторон обжаты будут. И не токмо во Владимире - Суздаль тоже, считай, его, и на Волге его Городец все пути держит. И торговый путь на Рязань через Москву идёт да Коломну, тоже земли князя Георгия. Да и Переславль-Залесское княжество он под себя повернуть способен. Как-никак князь Ярослав Всеволодович ему брат родной...
  Помолчали.
  - И что ты решил, Василько?
  - Думать надо, - хмыкнул князь. - Как на двух лавках усидеть. Ты не знаешь?
  - Не знаю, Василько, - тихо отвечала Мария. - Ведь не ближний боярин я твой...
  - Что значит - не ближний боярин? Ты жена мне, и потому ближе любого боярина.
  Мария вздохнула.
  - Может, утром что в голову придёт...
  - Утром будет утро, - голос князя изменился, и даже в полутьме заметно было, как заблестели его глаза. - Так, стало быть, не знаешь ты, как на двух лавках сразу разместиться?
  - Ну? - насторожилась Мария, почувствовав подвох.
  - Ну так я тебя научу. Надо всего лишь широко раздвинуть ноги, очень широко. Вот, ложись, я тебе покажу, как примерно...
  ...Мария лежала на спине, глядя на потолок, где в слабом свете лампады едва угадывался узор настенной росписи. Лежала, вслушиваясь в дыхание мужа, уже уснувшего, насытившись ею. А вот к Марии сон не шёл, ну никак.
  Как Василько-то сказал: "ты жена мне, и потому ближе любого боярина..." Хм...
  Рядом, за стеной, заплакал маленький Борис Василькович, послышалась возня, сдавленное гульканье - няньки честно исполняли свои обязанности, не дожидаясь, покуда сама княгиня явится на плач. Мария вздохнула - что-то вот сейчас промелькнуло в голове, и пропало... Ага!
  - Василько, слышь, Василько! - Мария легонько потрясла мужа за плечо.
  - А? Что? - князь обернул к ней лицо, хлопая глазами спросонья. - Ты чего не спишь, Маришка?
  - Погоди, Василько. Князь Георгий сильно требует виру-то въездную с купцов черниговских брать?
  Василько сел на постели, медленно приходя в себя со сна.
  - Ну да. Жёстко потребовал, весьма. Как говорят ромеи: "ультиматум".
  - Ну так и бери. И батюшка будет брать с ростовских. А после разочтётесь с ним, и купцам убытки вернёте. Ты ростовским купчинам возместишь, а батюшка черниговским.
  - Как?
  - А вот это уж сам думай, с боярами своими, - притворно рассердилась Мария. - А то всё на жену свалил...
  Князь Василько хмыкнул, почесал в затылке, окончательно просыпаясь.
  - А что, это мысль. Слушай, и откуда у меня такая умная жена?
  - Опять забыл? Да из Чернигова же, князь мой!
  Они сдавленно рассмеялись, не желая будить малыша и нянек, спящих в соседней комнате.
  - А насчёт железа прямо и не знаю...
  - А насчёт железа потерпит дядюшка, - твёрдо отрезал Василько. - Чересчур широко ноги раздвигать тоже не следует, Мариша. Неудобно будет.
  На этот раз они расхохотались в голос, уже не сдерживаясь.
  ...
  
  -... Ну, вот и ладно!
  Князь Михаил Всеволодович не скрывал своего удовлетворения - да что там, настоящей радости. Ещё бы - сосватать наконец дочь, да как удачно - за князя Суздальского Фёдора Ярославича, правую руку великого князя Владимирского Георгия Всеволодовича. Если ещё учесть, что брат его, Александр Ярославич, в Ярославле сидит... Нет, положительно сегодня счастливый день!
  Сваты во главе с князем Александром наблюдали за Михаилом с затаённой усмешкой. Ну как же... Ростов Великий князь Михаил давно и уверенно числит в своём сундуке, на том основании, что там сидит его горячо любимый зять. Не без основания считает, кстати, потому как князь тамошний Василько Константинович в благодарность за свою Марию уже, поди, всех куниц в ростовских лесах перевёл, снабжая меховой валютой любимого тестя, чьи военно-политические расходы неуклонно растут. Теперь вот и Суздаль, должно, уж занёс в свою амбарную книгу... Да только тут ещё великий князь Георгий как решит. Вряд ли Георгий Всеволодович согласится безропотно глядеть на растущее влияние в подчинённом стольному Владимиру Суздале своего конкурента, уже снискавшего себе среди князей и бояр по всей Руси устойчивую славу: "на ходу подмётки режет".
  - Эй, Лешко! - зычно позвал князь Михаил. В дверях тут же возникла фигура тиуна Лешко. - Княжну Феодулию позовите!
  Когда княжна вошла в отцовские покои, сваты и сам Фёдор Ярославич невольно затаили дыхание. Хороша, ох, до чего хороша!
  И в самом деле, Феодулия, которой уже шёл двадцать первый год, находилась в самом расцвете своей девичьей красы. Стройная, тоненькая, она была лишена той вызывающе роскошной красоты, которой налилась её сестра Мария после рождения сына. Красота Феодулии была тоньше, одухотворённее - небесная краса, неземная, говорят про таких девушек на Руси. Но всё же возраст давал о себе знать, двадцать лет - не пятнадцать, высокие тугие груди заметно распирали одеяние, и даже сквозь ткань явственно проступали соски.
  - Феодулия, вот князь Суздальский Фёдор Ярославич просит твоей руки у меня. Что скажешь?
  - Воля твоя, батюшка, - Феодулия не поднимала глаз, и длиннейшие чудные ресницы её чуть трепетали.
  - Не понял! - удивился Михаил Всеволодович.
  - Да, батюшка, - по-прежнему не поднимая глаз, ответила княжна. - Я согласна.
  Князь Михаил помолчал пару секунд.
  - Ладно. Всё, свободна!
  ...
  -...В чём дело-то? Или жених не по нраву?
  Княгиня Черниговская сидела на лавке, мельком озираясь. В светёлке, где обитала княжна, казалось, ничего не изменилось с тех пор, как уехала из отчего дома Мария. Нет, всё же изменилось - стало всё строже, суше, что ли. Порядок и аккуратность...
  - Чего молчишь, Филя? - вновь задала вопрос княгиня.
  - Сон я видела, матушка, - ответила Феодулия.
  - Какой сон? Опять сон? О чём сон-то?
  - Ох, да не пытайте вы все меня! - вскрикнула вдруг Феодулия страдальческим голосом.
  Княгиня уже была раздражена. Ну что это такое, в самом деле...
  - Ладно, Филя. Ладно... Сон, говоришь... Ну так я тебе скажу, что наяву стало бы с тобой в конце концов, коли б не посватал тебя князь Фёдор Суздальский. Сказать?
  - Сама понимаю я, - слабо улыбнулась Феодулия. - Монастырь.
  - Ну вот и хорошо, что понимаешь, ты всегда умницей была. Двадцать один год тебе вот-вот стукнет, в твои-то годы у большинства детишки бегают, да и не по одному. Ты думаешь, на века твоя краса? Нет, Филя, - княгиня вздохнула. - Всё в этом мире быстротечно, а уж девичья краса прежде всего...
  Княгиня пересела к Феодулии поближе, погладила её по волосам.
  - Ничего нет хорошего там, в монастыре-то, токмо судьбы погубленные, заживо похороненные. Уж ты поверь мне, Филя. Княгиней Суздальской всяко быть лучше, да и князь Фёдор, похоже, влюбился в тебя, так что будешь ты счастлива.
  - Нет, мама, - Феодулия вновь слабо улыбнулась. - Сон я видела.
  - Да что это такое, Филя! - не выдержала княгиня - Типун тебе на язык, честное слово! Заладила - "сон, сон..."!
  - Успокойтесь вы с батюшкой, - ответила Феодулия. - Я уже сказала - я согласна... Чего ещё от меня хотите?
  - Ладно... - княгиня уже успокаивалась. - Отец отправляет тебя в Суздаль, там и свадьбу сыграете. Так что готовься.
  Княгиня Черниговская поднялась, шурша подолом, вышла. Феодулия тоже встала, подошла к окошку, нервно ломая пальцы.
  В дверь светёлки постучали - негромко, даже робко.
  - Да войди уже, Фёдор Ярославич, - откликнулась княжна.
  Князь Суздальский вошёл, мельком удивившись - как угадала, что он это? Неловко переступив порог, поклонился княжне, перекрестился на иконы в углу. Серые глаза тревожно смотрели на девушку, стоящую у окна.
  - Батюшка твой дозволил мне с тобой переговорить наедине, Феодулия свет Михайловна. Ты дозволишь ли?
  Феодулия обернулась, глядя на жениха в упор своими дивными глазами.
  - Ты садись, Фёдор Ярославич. Сядем, поговорим...
  Сели на одну лавку, в двух шагах друг от друга. Князь мял шапку в руках.
  - Скажи... Не по нраву я тебе?
  Феодулия смотрела на него прямо, что было ей не в привычку.
  - Не бойся меня, - неожиданно горячо заговорил князь. - Лада моя... Люблю я тебя! Пальцем не трону никогда...
  - Да верю я тебе, Фёдор Ярославич. Не тебя я боюсь, поверь.
  - Тогда чего же?
  - Скажи... А что будет, коли не сбудется со мной счастье твоё?
  - Да почему?!
  Феодулия вздохнула.
  - Сон я видела. Плохой сон, а какой, не скажу. Не сердись, Фёдор Ярославич, не хочу я тебя несчастным делать.
  Князь смотрел ей в лицо, и такая мука была написана в его глазах...
  - Не по нраву я тебе...
  - По нраву, Фёдор Ярославич, - мягко улыбнулась Феодулия.
  - А коли так... Не боюсь я ни предвестий злых, ни сатану самого... Одного токмо боюсь - отказного слова твоего. Скажи прямо, сейчас - пойдёшь за меня?
  Феодулия улыбнулась, окатив князя чудным сиянием своих глаз.
  - А коли не боишься ничего, то пойду.
  - Лада моя!
  Князь рывком бросился к Феодулии, обнял так, что княжна не могла пошевелиться.
  - До свадьбы-то подождёшь, Фёдор Ярославич? - засмеялась Феодулия, даже не пытаясь вырваться.
  
  ...
  "Здравствуй, сестрица моя возлюбленная. Пишет тебе сестра твоя Мария.
  Как я рада за тебя, Филя, ты не представляешь! Я все эти годы молилась за тебя, чтобы дал Господь тебе наконец счастья. Плакала даже, глядя, как уходят годы твои. И вот сбылось наконец!
  Князя Фёдора Суздальского мы хорошо знаем, и я, и пуще того князь мой Василько. Умный, молодой ещё, нраву спокойного, не злой. Как я полагаю, влюбился в тебя крепко. Ещё бы! Такой красы, Филя, как твоя, ещё поискать, а уж ума... Нет, не найти больше было бы князю Фёдору другой такой-то девушки, по всей Руси не найти, потому как я уже замужем (смеюсь, конечно).
  А об остальном поговорим на свадьбе. Василько мой сам едет, и меня берёт с собою. От нас ведь до Суздаля всего ничего, верхом так два дня, а ежели в возке ехать, коней не уматывая, так три. Так что будем видеться часто, я полагаю.
  Счастья тебе, Филя! Обнимаю тебя и люблю.
  
   Твоя сестра Мария.
  
  P.S. Заодно и Бориса Васильковича повидаешь. Бойкий парень растёт. Вчера вот укусил князя Ростовского за нос, и поделом - не подставляйся!
  Матушке с батюшкой привет передавай!"
  
  ...
  
  - Динь-дон-да-да-динь! Дон-да-да-дон! - выпевали колокола, радуясь, и большой колокол подтверждал:
  - Гун-н-н!
  Феодулия глядела на суздальцев, заполнивших улицы, приветствующих своего князя и его невесту, не щурясь от яркого солнца. Сегодня свадьба!
  Мария смотрела на свою сестру, любуясь - до того хороша была Феодулия, с огромными, широко распахнутыми глазами. Вот только что-то щемило сердце. С чего бы?
  Что касается жениха, то князь Фёдор Суздальский смотрел на невесту не отрываясь, так, будто она была мимолётным видением, готовым вот-вот растаять. Почувствовав его взгляд, княжна чуть обернулась, смятенно и в то же время ласково-смущённо улыбнулась ему, чуть прикрыв глаза своими чудными ресницами.
  Поезд въехал в ворота, и жених с невестой расстались - теперь уже до венчания.
  - Ты к сестре пойдёшь, Мариша? - спросил князь Василько. - Давай, иди. Поддержать надобно Филю-то. Вишь, неспокойна она чего-то.
  - И ты тож заметил? - вскинула глаза Мария.
  - А может, и показалось мне. Все вы, девки, перед свадьбой неспокойны. Да иди уже! - князь подтолкнул жену.
  ...
  -... Рассказывай, Филя. Чего мечешься?
  В бане было жарко, пахло ладаном и какими-то восточными благовониями - невесту готовили к свадьбе со всем тщанием. Мария старательно, но осторожно работала бритвой, убирая у сестры ненужную для невесты поросль: Феодулия попросила её об этом лично, никому больше не доверившись.
  Сестра лежала на полке, расслабившись, закинув руки за голову.
  - Сон я видела, Мариша.
  - Опять сон? Ну и горазда ты сны видеть! О чём сон-то?
  Феодулия помолчала.
  - Говорят, чтобы сон не сбылся, никому его рассказывать не надобно. Ни единой живой душе.
  - Ну и не рассказывай! Подумаешь, сон! Мне вон давеча тоже приснилось, будто я купчиха, в лавке торгую, и обсчитываю самого князя Георгия Владимирского, ни много ни мало!
  Сёстры встретились взглядом, рассмеялись.
  - Ты можешь, Маришка! Я вот приглядываюсь к тебе - ляжки да груди отросли, а всё та же девчонка. Ты на баранах тайком от мужа не катаешься часом?
  - Меня теперь баран-то не выдержит! - рассмеялась Мария. В последний раз провела бритвой, отложила в сторону, плеснула тёплой водой из ковша. - Всё, Филя!
  Феодулия села на полке, помолчала.
  - Явился ко мне дух чёрный, и из пустоты рёк мне: "Не бывать тебе мужней женой во веки веков" - вдруг сказала она ровным, негромким голосом.
  - Ой! - Мария прижала руки ко рту - Ой, Филя!
  - Я всю дорогу до Суздаля, Маришка, - продолжала Феодулия, - готовилась. Всё ждала, что случится что-то: разбойники налетят из лесу, дурную стрелу пустят, или кони понесут и мне шею сломят - да мало ли... Токмо Фёдора Ярославича жалко было - за что ему такая обида?
  Помолчали.
  - А вот не бывать тому, - натужно рассмеялась Феодулия. - Теперь уж я думаю, не сбудется сон сей. Свадьба сегодня, что со мной уже случится?
  - Ты вот что... - решительно заговорила Мария. - В рот ничего не бери до самого вечера. Да и до утра потерпишь, не помрёшь! Воду я сама тебе принесу, во фляжке, токмо её и пей. Бережёного Бог бережёт, ты знаешь.
  Снова помолчали.
  - Ладно, Филя. Пора тебе, вон девушки сенные ждут, наряжать тебя.
  Где-то зародился шум, хлопнула дверь, кто-то бежал, сломя голову.
  - Беда! Ой, беда!
  - Что там такое? - высунулась в дверь Мария.
  - Фёдор Ярославич помирает! - истошно завопила какая-то девка.
  ...
  Народу в горнице было - не продохнуть. Галдёж и стенания бились в стены.
  - Невеста... Вот она... - поплыл ропот, и Феодулия стремительно прошла через толпу, расступавшуюся перед ней, как вода перед носом ладьи.
  Князь Фёдор уже лежал на лавке, дыша тяжело и часто. Феодулия опустилась рядом, прямо на пол, как была, в накинутом наспех платье. Положила руку на лоб, покрытый холодной испариной. Князь открыл глаза, затуманенные болью и подступающим беспамятством.
  - Ты... Прости, не сумел...
  Глаза князя закатились под лоб, он захрипел, слабо выгнулся дугой и обмяк. Дыхание булькнуло в последний раз и оборвалось.
  - Умер!!!
  Дикие стенания и бабий рёв заплескались вокруг, и только Феодулия всё так же сидела на полу, неподвижно глядя перед собой остановившимися глазами, занимавшими сейчас пол-лица. А лицо было белым-белым, как мел...
  - Филя... - Мария склонилась над сестрой, судорожно пытаясь сообразить, что делать. Не было ни страха, ни сожаления - только пронзительно острое чувство, что прямо сейчас надо что-то делать, немедленно... Что? - Филя...
  Феодулия подняла наконец глаза на неё.
  - Вот, Мариша... Вот и всё... А ты говоришь...
  И несостоявшаяся княгиня Суздальская мягко, как ком ветоши, осела на пол, потеряв сознание.
  ...
  
  -... Надо что-то делать, Василько!
  Мария стремительно ходила по комнате, ломая руки, и подол платья не поспевал за ней, развеваясь, точно при скачке верхом. Василько Константинович сидел на лавке, угрюмо наблюдая за супругой.
  - Не мечись, Маришка, сядь, - попросил он. Мария рывком присела рядом с мужем.
  - Ведь отравили его, Василько! Ясно ведь, что отравили!
  - Кому ясно? - князь смотрел прямо. - Нет у нас никаких доказательств. Сердце внезапно заныло у князя Фёдора, все видели и слышали... Скончался скоропостижно от сердечного приступа...
  - Ты сам-то в это веришь? - Мария снова вскочила.
  - Да сядь ты! - уже прикрикнул Василько. - Веришь, не веришь... Что ты хочешь сказать - что дядюшка мой отравитель, убивец подлый?
  Они замолчали разом, и страшные слова, казалось, повисли в воздухе.
  - Ты это сказал, Василько, не я, - Мария смотрела на мужа прямо. - Сам сказал.
  Князь угрюмо смотрел в пол.
  - Не верю. Нет, не верю я. Не таков Георгий Всеволодович. Добиваться своего он умеет, верно, да не такими путями...
  - А ежели не он лично? А бояр его ты всех досконально знаешь?
  Князь поднял голову, пытливо вглядываясь в глаза жены.
  - Да, да! - Мария не отвела глаз. - В жизни ведь и так бывает, Василько - господину достаточно подумать токмо, а уж слуги его верные всё сделают. И приказывать не надо.
  Василько Константинович снова угрюмо уставился в пол.
  - Ты подумай, Василько, - продолжила Мария. - Кто сейчас в Суздале князем станет? Не сын ли великого князя Всеволод Георгиевич?
  - Или Всеволод, или Владимир, или Мстислав, - отозвался Василько. - Кто-то из них, верно.
  Он встал во весь рост.
  - Слова это, Мария. Нет доказательств у нас никаких. Что делать, не знаю.
  Мария тоже встала.
  - Ладно, муж мой. Тебе видней. Пойду к сестре схожу, хоть рядом побуду.
  Уже в дверях она обернулась.
  - А я ещё, дура, в гости во Владимир хотела с тобой поехать. Сама не поеду, и тебя не пущу...
  - Придётся поехать мне, Мариша, - князь усмехнулся. - Дела есть дела.
  - Нет, не пущу! - Мария сделала отчаянный жест. - После сегодняшнего не пущу! За ноги уцеплюсь, не стряхнёшь!
  Она вернулась от двери, упала на колени, прижавшись к мужу, снизу умоляюще глядя ему в глаза.
  - Пусть сперва дядюшка твой гадов ядовитых в своём окружении выловит. А пока... Занемог ты, насилу домой уехал!
  - Нет, Мариша, - вздохнул князь. - Поеду. И не спорь, не рви мне сердце.
  Василько Константинович поднял жену, поцеловал.
  - Вернусь я живой и невредимый. Веришь? Ну, иди уже к сестре-то, плохо ей сейчас. Ох, плохо...
  ...
  
  В горнице пахло ладаном, свечным воском и чем-то ещё - не разобрать. Мария осторожно подошла к лавке, на которой лежала сестра - лежала, точно ком ветоши. Феодулия лежала на боку, неподвижно глядя перед собой своими огромными глазами.
  - Филя...- Мария осторожно присела рядом - Филя...
  Она легонько коснулась сестры, погладила по щеке. Осторожно прилегла рядом, тесно прижавшись со спины, обняла.
  - Помнишь, Мариша, - медленно, ровным мёртвым голосом заговорила Феодулия, - мы с тобой боярина Фёдора слушали, как рассказывал он нам про царицу Ирину?
  - Помню...- вздохнула Мария, потёрлась щекой о волосы сестры.
  - А чуть после ты у меня спрашивала - как это так выходит, что и красивая, и умная, а счастья нету?
  Пауза.
  - Вот так и выходит, Мариша. Просто очень - раз, и всё... Поблазнило счастье, да не далось...
  - Филя... - внутри у Марии всё разрывалось от сочувствия к сестре. - Ну что ты, Филя...
  - Виновата я, Мариш,. - всё тем же мёртвым ровным голосом продолжала сестра. - Ведь был мне сон тот... Счастья захотела, думала обойти судьбу. Откажи я князю Фёдору, и был бы жив...
  - Да где тут твоя-то вина, Филя? - не утерпела Мария.
  - Про себя всё думала, - продолжала Феодулия, не слушая. - А что его не стать может, не подумала...
  Помолчали.
  - Когда домой-то поедешь, Филя? - заговорила Мария, пытаясь хоть как-то отвлечь сестру. - Может, к нам сперва, погостишь?
  - Нет, Мариша, - всё так же ровно ответила Феодулия. - Ни домой, ни к вам. Есть тут под Суздалем обитель для сирот и вдовиц горьких...
  - Разве вдова ты? - возразила Мария, наперёд зная, что не права.
  - А кто же? - чуть усмехнулась сестра.
  - Не было же венчания...
  - Не было, да. И теперь уж не будет. Как сказал тот голос, так и выходит. Прости, Мариша, устала я.
  - Филя...
  - Ты иди, Мариша. Не сердись, одна хочу побыть. Может, усну...
  - Филя...
  Вдруг в голову Марии пришла мысль, от которой её бросило в дрожь. Ведь тот человек, он же здесь где-то ходит...
  - Я поесть тебе принесу, Филя. И попить тоже.
  - Зачем? Всё вон стоит...
  - А здешнего ничего не ешь!
  Феодулия обернулась, медленно, изучающе подняла глаза на сестру.
  - Значит, и ты думаешь то же...
  - А что ещё думать, Филя? И тебя могут так-то...
  Феодулия мёртво рассмеялась.
  - Дитё ты ещё, Маришка. Всё ещё дитё. Ох, как это было бы здорово, сейчас бы помереть мне! Да токмо чувствую я, что не окончены испытания мои. И не станут они, злыдни эти... К чему? Дело сделано. Кому нужна соломенная невеста? Пусть идёт на все четыре стороны...
  
  ...
  
  "В лето шесть тысяч семьсот сорок первое случилось в граде Суздале несчастье великое - скончался князь Суздальский Фёдор Ярославич, прямо в день свадьбы своей с княжной Феодулией, дочерью князя Черниговского Михаила Всеволодовича. И осталась княжна Феодулия невенчаной, и пошла в монастырь Суздальский, где и приняла постриг под именем Евфросиньи, став инокиней сей обители..."
  Савватий снова обмакнул перо в чернильницу, поглядел в окошко, по случаю летней жары открытое настежь. По задворкам бегали стайкой ребятишки, лет шести-семи, гомонили звонкими детскими голосами.
  Откуда-то появилась Ирина Львовна, неся в зубах мышь. Вспрыгнула на стол, коротко мявкнула, положив мышь прямо перед Савватием на чистый пергамент, на котором он вёл запись.
  - Убери, убери немедленно! - возмутился летописец, чуть отпрянув - мышей он не любил.
  Кошка фыркнула. Да, она и предполагала, что реакция будет именно такой. Разумеется, что взять с человека, существа, ничего не смыслящего ни в мышах, ни, по большому счёту, в жизни? Но Ирина Львовна была честной кошкой, и полагала, что раз отче Савватий систематически делится с ней своей пищей, то и ей следует предложить ему часть своей добычи, тем более, что в библиотеке, набитой пергаментами под крышу, недостатка в мышах не ощущалось. Да мышь-то какая упитанная, объеденье...
  - Ну молодец, молодец... - сообразил наконец-то летописец, гладя кошку. - Ну спасибо тебе, спасибо. Не хочу я сегодня мышей чего-то, не обессудь. Съешь сама, ладно?
  Кошка в ответ муркнула, будто говоря: "Моё дело предложить". Взяла добычу в зубы и спрыгнула со стола, дабы не травмировать слабую психику отца Савватия зрелищем поедания мыши.
  Савватий вздохнул, снова обмакнул перо в чернильницу и продолжил:
  "А град Суздаль отошёл ко великому князю Владимиру, и посади он в нём сына своего..."
  ...
  -... Эх, как дрянно всё вышло!
  Князь Михаил Всеволодович бросил на стол грамоту. Княгиня тихо плакала.
  - Она ведь сказала мне, что сон видела, да не поверила я ей... Накричала ещё, пристыдила...
  - И ты туда же: "сон, сон..." - раздражённо отозвался Михаил. - Заладила... Она каждую ночь сны-то видела, да не такие ещё. Ты ещё про геенну огненную вспомни...
  - Какую геенну?
  - Да ты уже и не помнишь, конечно... Бабий ум короток. Приснилось ей, будто вся земля русская проваливается в геенну огненную, и города, и веси... Тоже, скажешь, вещий сон?
  - Вспомнила... - княгиня вытерла нос рукавом, по-простому. - Не веришь ты, княже. А ну как и вправду?
  - Да, да, как же... Вовек тому не бывать, чтобы провалилась и сгинула вся земля русская. Ладно...
  Князь встал из-за стола.
  - Скорблю о судьбе Феодулии, конечно, да делать нечего. Права она, что в монастыре осталась. Ей теперь и тут одна бы дорога была - в монастырь... Так уж лучше в Суздале, право. Тамошние обители-то не чета нашим, и сестра рядом опять же. Да и неспокойно у нас нынче... Новгород-Северский вон опять степняки чуть было не пожгли... Ростислав!
  - Чего, тато? - ответил ломким голосом отрок, сильно вытянувшийся за последний год.
  - Останешься за князя в Чернигове. Боярина Фёдора слушай во всём, он худого не насоветует. Да и сам думать учись, пора уже!
  - В Киев не берёшь меня с собой, тато? - немного обиженно отозвался Ростислав - Ведь обещал...
  - Обещанного три года ждут, - отрезал князь Михаил. - Борьба за киевский стол началась нешуточная, тебе там делать нечего. Мне-то бы зубы не обломали, боюсь... Ладно, всё у меня!
  ...
  
  Конь прядал ушами, нервно всхрапывал. Хан Кончак похлопал его по шее, успокаивая, вгляделся в опушку близкого леса. Хан не доверял лесу - самое место для засады. То ли дело степь - там всё честно... Нет, лес - это для урусов, хитрых, как лисы.
  Послышался топот копыт, и маленький отряд, в десяток сабель, появился из лесу. Хан несколько расслабился - разведка возвращается, значит, всё нормально...
  - Ну что там?
  - Никого нет, хан! Путь открыт!
  Хан взмахнул рукой, и спрятавшиеся в балке всадники повалили на открытое место, устремляясь к лесу.
  Хан Кончак шёл на соединение с войском урусского князя Даниила. Да, князь неплохо заплатил ему, и обещал вчетверо больше, если дело выгорит. Дело, как понял хан, немалое - князь Даниил норовил занять престол в великом урусском городе Киеве, самом большом из урусских городов. Как говорят сами урусы - "Киев - мать городов русских..."
  Хан ухмыльнулся. Да, хорошо же они обращаются со своей матерью, эти урусы. Сами насилуют вдоль и поперёк, а в последнее время и другим дают... Хорошо всё-таки, что нет единомыслия между урусскими князьями. Сплошная прибыль... Впрочем, и среди половецких ханов грызня идёт не меньшая. Что ж, такова жизнь...
  Сзади послышался длинный свист. Хан резко обернулся - из той же балки, в которой только что пряталось его воинство, выезжали всадники - очевидно, шли по следу. Много всадников, очень много. Блестели на солнце отчётливо видимые отсюда урусские шлемы-шишаки, развевались знамёна. Да тут целое войско! А у него только две тысячи всадников...
  - Уходим через лес! - отдал команду хан Кончак - Тагай, ты замыкающий!
  Земля задрожала под копытами коней. Хан Кончак не любил леса, и не доверял ему, но сейчас обрадовался этому бору, как не обрадовался бы и родному брату. Лес сейчас был союзником - на открытом месте их легко окружили бы и изрубили в крошево - хоть на люля-кебаб пускай! В лес, скорее в лес... По лесной дороге во всю прыть, оторваться, главное, оторваться от тяжёлой урусской конницы...
  Передние кони вдруг начали валится, спотыкаясь на ровном месте и на полном скаку, отчего мгновенно образовалась свалка. Совсем рядом с Кончаком просвистела стрела. А на опушке леса, к которому хан так стремился, уже выступили урусские воины, вооружённые огромными, в рост человека, луками. Такие луки бесполезны в конном строю, зато для урусской пехоты - самое то... На триста шагов бьют без промаха, а которые и на четыреста...
  - Убью! - зарычал хан, имея в виду свою разведку. Но уже сверкали клинки нагоняющей сзади урусской конницы, и воздух огласился боевым кличем урусов.
  - Гой-гой-гой!
  Тяжёлая конница врубилась в потерявшую строй, смешавшуюся массу степняков, как топор-колун в сучковатое полено - с треском, сразу войдя до половины. Орали всадники, дико ржали кони. Хан Кончак надрывался, ещё пытаясь отдавать какие-то команды, собрать своих, но в душе опытный воин уже понимал - всё кончено. Это не неудача, не поражение даже - это разгром.
  Хан отбил кривой арабской саблей чей-то меч, полоснул вражеского коня меж ушей, с замахом рубанул ещё кого-то... Тяжёлый шестопёр ударил в плечо, вышиб из седла. Больно... Надо же, как больно...
  Чьи-то руки грубо схватили его, подняли. Хан начал было валиться - руки сильно встряхнули его, удержали.
  - Ну здравствуй, хан Конча, - услышал он. Хан поднял голову. Перед ним на коне возвышался не кто иной, как урусский князь Михаил, давний знакомый. - Давненько не был ты у нас. Куда спешил на сей раз?
  - Я не желал тебе зла, князь Михаил, - заговорил Кончак по-кипчакски. - Мы шли мимо.
  - Ну да, ну да... К князю Даниилу Романовичу навстречу спешил, никак?
  - Князь Даниил сам позвал нас, - уже по-русски заговорил Кончак, держась за раздробленное шестопёром плечо, тяжело дыша, и по лицу его катились крупные капли пота. - Сам! И он не простит, что вы так обошлись с его гостями!
  - Вы слышали? - обернулся князь Михаил к трём сопровождавшим его всадникам, судя по одежде и богатым доспехам, боярам. - Вот так, господа бояре киевские. Подтвердите, что слышали. Вот таким-то способом и ладится Даниил стать великим князем Киевским - на коне половецком въехать на киевский стол...
  - Князь Даниил не простит... - теперь только гордость не позволяла хану Кончаку упасть к копытам урусского коня. - Не простит...
  - Князю Даниилу самому ещё прощение заслужить надобно. - возразил Михаил - Хотел было я взять тебя с собою, дабы засвидетельствовал ты перед народом киевским о тёмных замыслах Даниила Романовича, да раздумал. Уж больно ты ловок, хан. Сбежишь, и всё опять начнётся по-новой.
  Хан поднял голову, впившись в глаза Михаила тёмным, ненавидящим взглядом. Михаил Всеволодович смотрел невозмутимо, бесстрастно.
  - Извини, хан. Хороший враг - мёртвый враг.
  Михаил чуть кивнул, и удерживавший хана Кончака витязь ухватил его за длинный чуб, а стоявший сзади взмахнул мечом. Обезглавленное тело мешком рухнуло наземь, а витязь уже упрятывал голову в кожаную суму. По полю ходили ратники, добивая чужих раненых и собирая своих.
  - Хорошо сработано, Радослав! - обратился князь к подъехавшему всаднику в воронёных пластинчатых латах. Идея была его - боярин Радослав придумал устроить эту засаду, уложив наземь пеших воинов и накрыв сверху рядном, а поверх ещё насыпать палых листьев.
  - Стараемся, княже, - весело ответил боярин, и они рассмеялись.
  - Ну вот, теперь можно и на встречу с Даниилом Романовичем идти. Совсем теперь другой у нас разговор пойдёт...
  ...
  - Ну, Мариша... Ну и батюшка твой...
  Князь Василько держал двумя руками мелко исписанный листок тончайшей бумаги - материала весьма редкого на Руси в те времена. Бумага была сильно смята - отправитель скатал послание в шарик, чтобы гонец в случае опасности мог его проглотить.
  - Что там, Василько? - Мария подошла, заглянула через плечо мужа. - Чего пишут такое?
  - Ну и хват батюшка твой, ох и хват! - Василько глядел на Марию весёлыми глазами. - Представляешь, что удумал... Выбил из Киева князя Даниила Романовича, да так, что тот кругом виноват остался... В сговоре с половецким разбойным ханом Кончаком уличил, и послухов [cвидетелей] тому представил - да не кого-нибудь, именитых бояр киевских! Ну, и не встали за князя Даниила киевляне, и остался он с одной дружиной своей... Да сам-то не стал садиться на киевский стол батюшка твой, а отдал его Изяславу Владимировичу. По справедливости всё, как будто и не нужен ему Киев нисколько! Чистый радетель за справедливость. А Изяслав-то Владимирович, всем известно, токмо что сапоги с Михаила Всеволодовича не стаскивает - в долгах, как в шелках.
  - Да, батюшка, он может так-то, - засмеялась Мария.
  - Да это ещё не всё, Мариша, - засмеялся князь Василько. - Дальше-то круче... Даниила Романовича он истрепал под Киевом, как вон наша Ирина Львовна мышь - насмерть не придушил, а прыть унял, еле ползает... И предложил ему на княжение Перемышль, а сам в его Галиче князем сядет...
  - А в Чернигове кого оставит? Неуж Ростишу?
  - Именно так. Великий князь Черниговский Ростислав Михайлович, прошу любить и жаловать!
  Они расхохотались.
  - Ростиша-то уж раз побывал князем в Новгороде...
  - Ну, когда это было! Время идёт, Мариша, уж не тот сопляк он беспортошный, братец твой. И я ведь в его-то годы не лучше был, а стоит Ростов, и ничего... Да и в Чернигове боярин Фёдор есть, он один целой думы стоит!
  Князь Василько снова скатал бумажку в шарик, задумался.
  - Шаг за шагом идёт батюшка твой к мечте своей, Мариша - объединить всю Русь в государство единое. Гляди, как выходит - Киев по сути его, Чернигов тож, Новгород-Северский под его рукой ходит... Теперь и Галицкая земля. Да и князю Даниилу теперь деваться некуда, кроме как за батюшку твоего держаться - Перемышль-то на самой границе польских земель стоит. Всю южную Русь собрал.
  Василько вдруг хмыкнул.
  - А ежели ещё и Ростов Великий учесть...
  Мария встретилась с мужем взглядом - в глазах князя Василько плясали смешинки.
  - Но тут прогадал князь Михаил Всеволодович, ох, прогадал. За тебя, Мариша, и Византийской империи маловато будет.
  Они расхохотались, и вдруг князь Василько резко погрустнел.
  - Да, Мариша. Что-то было бы сейчас, не случись того несчастья с Фёдором Ярославичем... Мариша? Что с тобой, Мариша?!
  Князь Василько подхватил жену, внезапно побледневшую, усадил на лавку.
  - Где больно, Мариша? Где болит?
  Мария облизала разом пересохшие губы, улыбнулась.
  - Нигде не болит. Хорошо мне. Правда, правда.
  - Уф! - князь тяжело сел на лавку рядом. - Напугала ты меня. Правда всё хорошо, Мариша? Токмо не лги!
  - Зачем мне лгать, муж мой? - улыбнулась Мария. - Всё хорошо, даже более того. Прямо тебе сказать, или уже сам догадался?
  - Нет... Погоди... - Василько смотрел на жену, и в глазах его последовательно проплывали: недоумение, изумление и наконец, дикая радость - А? - он тронул живот Марии.
  - Ага - засмеялась Мария - Ой, пусти! Ну задавишь ведь, Василько!..
  ...
  
  -...Что пишут-то, княже? Почитал бы мне вслух...
  Княгиня Феофания дышала тяжело, трудно. Боль, вчера ещё возникшая в животе справа, сегодня разлилась по всему нутру, палила огнём. Михаил отстранил девку-сиделку, сам поднёс к губам жены чашу с травяным отваром.
  - Почитай, Михась - вновь попросила Феофания, морщась от боли. Князь вздрогнул - жена называла его так очень редко.
  - Мария вот пишет, скоро внук у нас с тобой будет, - улыбнулся Михаил. - Или внучка, может.
  - У тебя, княже, - Феофания слабо улыбнулась, и тут же сморщилась от нестерпимой боли. - У тебя внук... Жалко... Понянчить бы мне хоть малость...
  ...
  - Что пишет батюшка-то, Василько?
  Мария сидела на лавке, вязала распашонку. Могла бы и не вязать, конечно - княгиня всё-таки, нашлось бы, кому вязать... Но Мария почему-то хотела, чтобы на её малыше были вещи, связанные её рукой. И потом, вязание здорово успокаивало...
  Василько Константинович читал грамоту, переданную ему гонцом, и рука его сильно дрожала. Князь поднял на Марию отчаянные глаза...
  - Что? - у Марии всё внутри похолодело. - Что такое, Василько?
  - Матушка твоя умерла, Мариша, - тихо ответил князь.
  - Как? - Мария выронила вязанье. - Нет. Нет! Не-е-ет!!!
  - Ну что ты, ну что ты, Мариша, - князь гладил и гладил рыдающую жену, целуя куда попало. - Ну что ты, Мариша...
  ...
  
  Ворота женской обители Суздальского монастыря были сделаны на совесть - из дубовых плах толщиной в ладонь, сбитых крест-накрест, на тяжёлых железных петлях. А сама обитель была маленькой, неприметной даже. Стояла на лесной поляне, возделанной под огород, и родник, бивший на краю поляны, был обложен камнем и обихожен.
  Они сидели на врытой в землю скамеечке возле родника, под сенью кудрявой берёзы, едва подёрнутой свежей зеленью. Еле слышно журчал ключ, в ямке на дне плясали песчинки.
  - Ну как живёшь ты, Филя?
  - Не Филя я больше, Мариша. Евфросинья я теперь.
  Сестра сидела на скамейке, сложив руки на коленях тёмного монашеского одеяния, оставлявшего открытым только лицо. Оно стало ещё тоньше, прозрачнее как бы даже, и глаза стали строже. Вот только ресницы всё те же - чудные ресницы, мохнатые, длины непомерной...
  И фигура сестры Евфросиньи стала ещё тоньше, суше. Уже не распирали платье тугие девичьи груди.
  - Как все сёстры живут, так и я - чуть улыбнулась сестра - Как все тут.
  Она перевела взгляд на туго округлившийся живот Марии.
  - Когда будешь?..
  - Два месяца осталось. Боюсь я чего-то, Филя - вырвалось у Марии - Вот помолиться у вас хочу.
  - Это можно - вновь чуть улыбнулась Евфросинья - Ты привыкай меня по новому-то звать, Маришка...
  Помолчали.
  - Нет, Филя - помотала головой Мария - Ты уж прости меня, пожалуйста. Можно, я тебя по-старому буду звать? Для меня ты всё одно Филя...
  - Да хоть Олёной звать станешь - как бы я тебе запретила? - чуть заметнее улыбнулась сестра. Мария вдруг подвинулась к ней, прижалась сильно - сестра не препятствовала. Осторожно погладила Марию по голове.
  - Плохо тебе здесь, Филя?
  Евфросинья молча гладила сестру по волосам.
  - Ну чего ты молчишь, Филя?
  - Я не молчу, Мариша. Думаю. Думаю, как сказать тебе...
  Пауза.
  - Нет, всё одно не поймёшь ты, Мариша, - вздохнула сестра. - Ну вот ты руку обжигала?
  - Ну... - Мария не могла понять, куда клонит сестра.
  - Сильно?
  - Да не очень... Кипятком малость обварила...
  - Ну вот... А вот ежели человек никогда в жизни не обжигался - как ему объяснишь? Не поймёт он. Вот и ты меня не поймёшь, что я чувствую, потому как не коснулась тебя такая-то беда. Ты не обижайся, Мариша.
  Евфросинья прямо глянула сестре в лицо.
  - И каждый день молюсь я - да минует тебя чаша сия!
  - Ох, Филя! - Мария снова обняла сестру. Помолчали.
  - Мне здесь спокойно, Мариша. Не так больно... Ну вот как если бы руку обваренную в холодную воду сунуть, и боль меньше сразу... Так и мне тут, в обители сей.
  - Ох, Филя! - Мария не знала, что сказать. - Я так хочу, чтобы тебе хорошо было...
  - А вот этому не бывать, Мариша, - Евфросинья смотрела сквозь неё. - Всё "хорошо" осталось там, - она чуть кивула головой. - Токмо ты не подумай, будто ропщу я... Не бывает мне теперь хорошо, Мариша. Бывает или плохо, или очень плохо. В самом лучшем случае - никак.
  ...
  - Все сёстры у нас в сытости, одеты-обуты, слава Богу. - настоятельница обители неспешно перебирала чётки. - Работа посильная, и прихожане жертвуют порой кое-что, так что жаловаться грех.
  - Вот, кстати, матушка, - Мария завозилась, доставая из-под дорожных одеяний тяжёлый кошелёк. - Тут вот двадцать гривен, не побрезгуй... От чистого сердца...
  - Благодарю тебя, княгиня, - игуменья чуть склонила голову. - Добрые дела Господь всегда видит и отмечает.
  - Могу я попросить, матушка... - робко начала Мария. - Сестре моей уж очень плохо. Никак не отойдёт она от того... А после смерти матушки нашей и вовсе тяжко ей.
  Настоятельница вздохнула, полуприкрыв глаза.
  - Господь наш токмо решает, сколько и как нам мучиться на земле этой грешной. Не беспокойся, госпожа моя. Таких сильных духом инокинь, как сестра твоя, я ещё и не видала. Беспримерна в служении Господу.
  Игуменья чуть помолчала, перебирая чётки.
  - Известно, многие жёнки, вдовы опять же, в минуту горести и смятения стучатся в ворота обители, дабы постричься в монахини. А после, как отойдут малость, мирские соблазны верх берут... Ну и случаются безобразия всевозможные, и брюхатеют некоторые даже... А вот сестра Евфросинья не такова, отнюдь. И злобы в ней нету никакой - многие ведь не в силах принять удар судьбы со смирением, озлобляются на всех вокруг.
  Настоятельница вновь вздохнула.
  - Стара я стала, госпожа моя. Сил нет совсем. Чувствую, призовёт меня Господь скоро. Так что сестру Евфросинью нам Бог послал. Буду готовить её себе на замену. Думаю, все сёстры согласятся с радостью.
  ...
  - Здрав будь, княже!
  - И тебе того же, великий князь Михаил Всеволодович.
  В голосе князя Даниила слышалась скрытая ирония. Князь Михаил сдержал ухмылку. Ясное дело - после того случая, когда вместо восшествия на стол киевский Даниил Романыч оказался в Перемышле, изгнанный из своего Галича, чувства его к князю Михаилу трудно было назвать горячей любовью.
  Однако времена меняются. Сегодня Михаил Всеволодович лично прибыл к своему вассалу, чтобы обговорить ряд важнейших вопросов. И разумеется, первейший из них - о совместной защите земель русских.
  - В дом-то пустишь, Даниил Романович?
  - Ха! Тебя да не пустить - возможно ли? Таран притащишь...
  Князь Михаил засмеялся.
  - Раз шутишь, не так всё плохо.
  - Размещайтесь, гости дорогие. - Даниил махнул рукой старшему тиуну, чернявому мужику, по виду нерусскому. - Михайло, займись людьми. Пойдём, Михаил Всеволодович. Как, сразу в баньку с дороги или сперва за стол, закусить?
  - Сперва разговор небольшой. А уж потом в баньку.
  - Ну добро.
  Во дворе возникла суета, побежали во все стороны слуги-холопы, вятшие витязи из охраны великого князя спешивались... Уже поднимаясь по лестнице на высокий верхний этаж, князь Михаил спросил:
  - Что за человек в тиунах у тебя? Вроде нерусский.
  - Мне крови сличать недосуг, мне от людей дело нужно, - ответил Даниил. - Цыган это. Крещёный. Михайлой я его перезвал.
  - Ну-ну, - усмехнулся Михаил. - Собак дворовых Михаилами Всеволодовичами кликать не начал ещё?
  Взгляды двух князей встретились, и оба разом рассмеялись
  - Ладно, мне от людей тоже дело допрежь всего нужно, Данило Романыч.
  - А я полагал, ты в баньке здешней попариться захотел... - в глазах князя Даниила читалась ирония.
  Они уже шли по крытому переходу. По ходу князь Михаил цепким взглядом присматривался к укреплениям. Крепость Перемышля была неслабой, стены каменные, башни... Взять такой город очень и очень непросто, даже с осадными машинами.
  - Смотрю я на город твой, княже... Прямо твердыня неприступная, гвоздь в сапоге у ляхов да мазовов. Не точат зубы-то?
  - Как заточат, так и затупят, - Даниил шагал размашисто - Токмо мне и в Галиче неплохо было.
  Михаил крякнул. Да, нечего возразить....
  - Прошу! - Даниил самолично широко распахнул обе створки двери, окованной чеканной медью. - Эй! Елена, слышь? Гость у нас знатный!
  Откуда-то из внутренних покоев вышла высокая, стройная молодая девушка, одетая в длинное иноземное платье глубого шёлка. Да нет, пожалуй, не такая и молодая, вгляделся князь Михаил. Лет двадцать уж, на самом краю стоит девка. Два-три года ещё, и можно в монастырь...
  - Здравствуй, великий князь, - произнесла девушка мелодичным голосом, от которого в душе Михаила что-то ёкнуло. Против обыкновения, девица не поклонилась низко, а чуть присела по немецкому обычаю. Князь встретил взгляд больших серых глаз, внимательных и спокойных, и в душе ёкнуло вторично.
  - Еленка, ты нам распорядись чего-нито на стол соорудить, - произнёс Даниил. - Вот, сестра моя родная. Как батюшка помер, так при мне и живёт. Родная кровь, как-никак.
  В большой горнице уже вовсю хлопотали слуги, уставляя стол снедью. Елена распоряжалась ими, и князь Михаил то и дело отвлекался от беседы, следя глазами за высокой стройной фигурой. Девушка тоже то и дело бросала на князя быстрые, как просверк молнии, взгляды, тут же пряча их за частоколом густых ресниц.
  После смерти жены князь более не намеревался жениться. Девок дворовых хватало, а для души никого не было... Да и девками, должно, не так уж долго придётся баловаться.
  - А? - спохватился Михаил, упустив нить разговора.
  - Вот двадцать один год уже, а замуж не могу отдать, - проводил глазами сестру Даниил. - Перед памятью отца неловко.
  - Ты вот что... - Михаил Всеволодович прокашлялся. - Даниил Романович, такое дело... Отдай за меня сестру свою.
  - Э-э... Да ты никак всерьёз, княже?! - изумился Даниил. - И ли всё ж таки шутка у тебя такая?
  - Не шучу я, - князь Михаил глядел твёрдо. - Правду говорю.
  Даниил крякнул.
  - Да уж... Ну, раз правду... Еленка, слышь?
  - Да, брат? - в дверях снова возникла высокая фигура в голубом шёлковом платье.
  - Вот князь Михаил Всеволодович сватает тебя. Ты как?
  Девушка подняла на князя Михаила серьёзные изучающие глаза. Ни вспыхнувших щёк, ни стыдливо потупленных очей... Михаил гулко сглотнул, вдруг остро испугавшись: вот сейчас скажет "нет", и конец...
  - Согласна я, Михаил Всеволодович. Не обмани. - девушка улыбнулась.
  Князь Михаил снова сглотнул.
  - Не обману...
  ...
  "В лето шесть тысяч семьсот сорок четвёртое нашед воинство великое на землю Волжской Булгарии, и взяли град стольный Булгар, и побили всех жителей его, от мала до велика..."
  Перо быстро бежало по пергаменту, привычно выводя букву за буквой, ровные строчки ложились рядами. Отче Савватий давно уже научился думать и писать одновременно - в то время как рука выводила одно, мысли могли витать совсем в ином месте.
  Да, страшная беда постигла булгар. Через столько-то лет после битвы на Калке вновь объявились на горизонте дикие монгольские орды, страшные, непонятные и непобедимые. Да, непобедимые, ибо никто ещё не смог покуда остановить их огненный бег.
  Удар, нанесённый волжским булгарам, был внезапен, как удар молнии. Город Булгар был велик и хорошо укреплён, но даже собрать всё своё войско, какое можно, булгарский правитель не успел. Конные тумены пришельцев подошли, отрезав город от сухопутных дорог, расположились по-хозяйски под стенами Булгара и стали уверенно готовиться к штурму.
  Правда, водный путь был всё ещё в руках булгар. Булгарский хан послал с быстрой ладьёй просьбу о помощи, и уже вскоре посольство булгарское, пройдя по Клязьме, стояло у врат Владимира. Да, немало было меж великим князем Владимирским и булгарским ханом взаимных обид, но сейчас это всё были обычные соседские дрязги, перед лицом смертельного врага.
  Но покуда шли переговоры, всё кончилось. Считанные дни продержался город Булгар, и вот уже вслед за послами появились беженцы - напуганные, измученные, голодные люди, наполнившие русские города, они рассказывали такие ужасы...
  Сердобольные люди ахали, слушая о бедствиях, подавали беженцам куски и мелкие деньги. А кто и радовался, глядя на унижение бывших грозных соседей, а то и пытался нажиться на чужой беде. Но таких всё же было меньшинство.
  Летописец поёжился от холодка, пробежавшего между лопатками. Ладно... Что-то в последнее время он всё ужасы да бедствия описывает, как будто нет на земле уже никаких радостных событий.
  "И бысть в тот год в граде Ростове радость великая - княгиня Ростовская Мария Михайловна родила второго сына, в крещении Глеба сына Васильковича. И князь Василько Константинович по сему поводу гулянье великое устроил, так что многие люди покалечились в нетрезвом виде и друг друга побили крепко..."
  Савватий вздохнул, отложил перо. Нет, что-то тут он не того... Летописец, конечно, обязан всё записывать точно, но нужны ли такие подробности?
  Ему вдруг представилось, как спустя сотни лет тамошний летописец или библиотекарь, разбирая его каракули, будет смеяться над этим местом. Хорошо ли это, выставлять на смех своих современников? Нет, надо переписать страницу, вот что...
  По полу кавалькадой промчались подросшие котята, Савватий проводил их взглядом. Вот интересно - уже сколько выводков, и хоть бы один белый котёнок... Всё подзаборники какие-то рождаются у Ирины Львовны. А жаль... Многие уже спрашивали, нет ли белого котёночка...
  На стол, заваленный пергаментом и писчими перьями, тяжело вспрыгнула Ирина Львовна. Она заметно постарела и отяжелела, но котят приносила исправно, каждый год.
  - Что, кошища, небось есть хочешь? - спросил отче Савватий. Кошка в ответ прижмурилась, не отвечая, тем самым давая летописцу возможность самому осознать всю глупость заданного вопроса. Какая это кошка в своём уме откажется подкрепиться?
  - Держи, животина! - отче Савватий положил на глиняное блюдце припасённый себе на обед кусок варёной говядины, размял его пальцами. Кошка строго посмотрела на него и коротко мяукнула.
  - А! - догадался Савватий - Ну извини, не учёл.
  Он снял блюдце со стола и поставил в угол, возле крайнего стеллажа. Котята немедленно прекратили беготню и устремились к блюдцу. Ирина Львовна спрыгнула со стола и тоже направилась к своему семейству.
  Савватий вернулся к столу. Итак, на чём остановились-то? Да, на несущественном. Страницу надо бы переписать... Или не надо?
  Летописец задумался. В окно веяло последним теплом уходящего бабьего лета - последним теплом этого года. Скоро, скоро польют дожди, облетит листва, а затем и снег укроет всё сущее белым пушистым одеялом...
  Жёлтый листок, крутясь, влетел в окно, и Савватий внезапно почувствовал острую грусть и жалость. Грусть от уходящего навсегда лета, и жалость от того, что не может он передать на пергаменте всё это - ласковое уходящее тепло, и этот вот крутящийся листок... Он посмотрел на пергамент, лежащий перед ним на столе, с неожиданной неприязнью. Несущественное... А что есть несущественное? Вот почему считается, что следует записывать, был ли нынче хороший урожай жита, к примеру, или про набеги половецкие, а про кошку вот никак нельзя? Это здесь и сейчас нам кажется, что это важно - какой был нынче урожай... Какое дело будущим поколениям, какой был урожай в такое-то лето давным-давно минувшего года? Ну вот не всё ли ему, Савватию, равно, каким был урожай пшеницы или ячменя в каком-нибудь давно исчезнувшем городе в триста двадцатом, скажем, году от основания Рима? Абсолютно всё равно. Куда интереснее было бы узнать, что думал, что видел вокруг, что чувствовал тогдашний летописец, корябавший своим стилом навощённые дощечки...
  Савватий тяжко вздохнул. Может быть, когда-нибудь люди и научатся излагать письменами свои мысли и чувства, в мельчайших подробностях. Но ему, летописцу ростовскому Савватию, это недоступно.
  Котята, покончив с угощением, возобновили возню. Савватий вздохнул и решительно обмакнул перо в чернильницу. Не будет он ничего переписывать, вот что. Чем больше подробностей, тем лучше, и пусть кто хочет, смеётся...
  ...
  
  - ...Господу помо-о-олимся-а-а!..
  Зычный глас преподобного Кирилла гулко разносился под сводами храма Успения - епископ обычно сам служил службу в главном храме города Ростова. Мария истово перекрестилась, вместе со всеми прихожанами. Стоявший рядом с ней Борис Василькович тоже перекрестился, но как-то торопливо и несерьёзно. Впрочем, Мария уже догадывалась, что мысли сына, должно быть, заняты сейчас проблемами куда более важными и животрепещущими - крупным жуком с привязанной шёлковой ниткой, к примеру, или свежевыструганным деревянным мечом...
  Что касается Глеба Васильковича, сидевшего сегодня на маминых руках, то он и вовсе был крайне занят, и не мог отвлекаться на молитвы. Прямо перед ним переливался миллионами крохотных пылинок яркий солнечный луч, прошедший сквозь дырку в цветных стёклах оконного переплёта. Глеб Василькович то и дело пытался схватить луч, но тот неуловимо выскальзывал из руки. Малыш озадаченно разглядывал пустую ладонь, сопел, но некоторое время спустя повторял попытку.
  - Упорный будет мужчина. - прошептал сзади боярин Воислав Добрынич. Мария метнула через плечо укоризненный взгляд, сдержав смешок. Нельзя же так, в самом деле... Вот рассмеётся в голос госпожа княгиня, неловко выйдет...
  В этот момент князь Василько Константинович, стоявший рядом, как будто невзначай перекрыл ладонью лучик. Глеб Василькович страшно удивился, лупая глазёнками, раскрыл свою ладонь - пусто... Куда делся луч?
  Князь Василько убрал ладонь - луч снова появился. Обрадованный малыш потянулся к нему, полный решимости уж на этот раз ухватить крепко... Но князь снова подставил ладонь, и луч опять исчез.
  Мария, уже еле сдерживая смех, укоризненно поглядела на мужа, едва заметно покачав головой. Малец, ну чистый малец-переросток...
  - Возблагодарим Господа нашего-о-о!..
  Что-то в голосе преподобного Кирилла изменилось. Мария поглядела на него, и вдруг отчётливо поняла, что епископ сам едва сдерживает смех, наблюдая за своей возлюбленной паствой. Ой, как нехорошо-то!..
  ...
  
  -...Нельзя более медлить! Время вышло!
  За столом, уставленным яствами и винами, сидели шестеро мужчин - князь Ростовский Василько Константинович, его ближние бояре Воислав Добрынич да Дмитрий Иванович, воевода Елферий Годинович и сам владыко Кирилл. Шестым же был не кто иной, как князь Михаил Всеволодович, прибывший в Ростов с чрезвычайным визитом.
  Князь Михаил был хмур и взвинчен. Перед ним стояла полная чаша вина, но он даже не глотнул из неё, а пил только квас из широкой ендовы. Да и остальные участники совещания не притронулись к своим чашам - разговор сегодня шёл такой, что и на трезвую голову дай Бог...
  - Не помог князь Георгий Владимирский булгарам, и тем беду страшную на всю Русь навлёк... - продолжал князь Михаил.
  - Не успел бы он, Михаил Всеволодович, ни в каком случае не успел - подал голос воевода Елферий - Малой силой идти на подмогу бессмысленно было, очень уж силён враг. А все войска воедино собрать время надобно, да и немалое. Всё равно не успел бы, и прибыл к руинам Булгара. И пришлось бы принять бой в чистом поле господам владимирцам да суздальцам, против такой-то орды... Все бы полегли, никто назад не вернулся!
  - Эх, воевода... - князь Михаил дёрнул плечом - Ясно, не успел бы, при таком-то подходе. Поздно подковы-то ковать, когда коня уже украли. Не так бы поступил мудрый правитель! Надобно заранее сговариваться, да готовиться. Потому и прибыл я к вам сюда.
  Князь Михаил припал к ендове с квасом. Отставил, облизал губы.
  - Предлагаю я вот что. Надобно всем князьям на время распри позабыть, и заключить меж собой союз. Войска все в готовность привести, ратников из мужиков да парней с простолюдья учить начинать сейчас уже! При нападении на любого все остальные немедля должны выступить на подмогу ему, со всей наличной силой, и без всяких дополнительных просьб. Никакая причина не может служить поводом для неявки!
  - Думаешь, княже, следующей весной ждать нам поганых? - пробасил епископ Кирилл, уловив суть.
  - Весной? - усмехнулся Михаил. - Да если бы весной, владыко. Боятся они болот непролазных на Руси, к лесным тропам непривычны, а на лодьях степнякам идти несподручно. А потому самое то для них - идти по льду, по рекам застывшим. Так что, думаю, ждать их надо уже нынче в начале зимы.
  За столом возникло общее движение.
  - Да, да. Не позже грудня [ноября] двинутся они, я полагаю, покуда снега неглубоки. Вот на кого токмо падёт первый удар?
  Михаил вновь припал к ендове с квасом.
  - А что полочане говорят? - спросил князь Василько, до сих пор внимательно слушавший тестя.
  - Полочане... - горько усмехнулся Михаил - У полочан сейчас головная боль одна - немцы. Прут крестоносцы, давят. Я уж им и такой ход обещал - мол, союз сей не токмо против степняков заключаем, но и против любой угрозы русским землям, стало быть, и против немцев поможем им.
  - А они?
  - А они в ответ: мол, с немцами вперёд разобраться надобно. Вот вы нам все помогите выбить немцев из Юрьева, Риги да Колывани, чтобы сбросить их в море насовсем. А после мы вам поможем. И плесковичи [псковичи. Прим. авт.] с новгородцами то же талдычат - всё войско, дескать, отправим другим на подмогу, а тем временем немцы к нам пожалуют...
  Князь Михаил жёстко усмехнулся.
  - Самое интересное, что вроде бы правы они. В самом деле, надобно тыл обезопасить. Токмо вот время упущено. Раньше надо было немцами-то заниматься.
  Михаил Всеволодович вновь взялся за ендову - пусто. Князь Василько хлопнул в ладоши, из дверей выскочил дворовый человек, бегло оглядел стол, кивнул и скрылся. Спустя несколько секунд появился вновь, поставил перед Михаилом полную ендову с квасом, взамен пустой.
  - А что князь Ярослав Всеволодович сказал тебе, тятя? - прямо спросил вдруг князь Василько.
  Михаил засопел. Да, всё верно. Переяславль-Залесское княжество - ближайший сосед Ростова, пограничный с Ростовской землёй. Заключение военного союза между князем Василько Константиновичем и Михаилом Всеволодовичем на предлагаемых Михаилом условиях, без участия князя Ярослава будет им расценено как прямая угроза. Как бы ни был расположен к тестю князь Василько, на такой опасный шаг он не пойдёт. Особенно если учесть, что Ярослав - родной брат князя Георгия Всеволодовича, великого князя Владимирского...
  - Мычит себе под нос князь Ярослав, - с досадой бросил Михаил. - Точнее, ни мычит, ни телится. Против брата не пойду, мол...
  - Тогда последний вопрос, - подал голос Кирилл. - Что сказал великий князь Георгий Всеволодович?
  - Не говорил я с ним! - взорвался князь Михаил. - И не буду, покуда не получу поддержки от вас, господа ростовцы! Потому как заранее знаю, каков ответ будет в сём случае!
  За столом разом воцарилось напряжённое молчание.
  - Ты вот что, тятя, - трудно проговорил князь Василько. - Не враг я тебе, сам знаешь. Более чем не враг. Но покуда не переговоришь ты с князем Георгием, дядей моим, ничего определённого сказать я тебе не смогу.
  ...
  
  -...Деда, а он не вынимается никак!
  Борис Василькович изо всех сил тянул из ножен дедов меч, но тот не поддавался. Князь Михаил наблюдал за внуком с тайной усмешкой. Надо же, уже шесть годов будет...
  - Может, заржавел? А ну-ка...
  Он взял меч из рук мальчика, легко вынул его до половины, осмотрел.
  - Да нет, вроде... Странно... - и одним движением вбросил меч назад. - Ну-ка, пробуй ещё!
  Борис натужно запыхтел, страдальчески выгнув брови - меч ни с места. Мария, сидевшая в углу, улыбалась, наблюдая за вознёй деда и внука.
  - Ты пошто каши ему не докладываешь, Маришка? - спросил грозно Михаил. - Глянь, парень-то охилел вконец!
  - Бориска, там защёлка на рукояти есть, нажми её! - не выдержала Мария, придя на помощь сыну.
  - Да я жму, мама! - мальчик вертел меч.
  - Да ты большим пальцем-то жми, в другую сторону!
  Борис наконец сообразил, как справиться с хитрой защёлкой дедова меча, и меч с шипением пополз из ножен.
  - Осторожней, Бориска! - взволновалась Мария. - Тато, ты забрал бы меч, не ровен час, порежется сильно!
  - Не порежусь! - Борис, натужась, двумя руками поднял меч над головой. - Эге-е-ей! Трепещите, враги земли русской!
  Мать и дед разом расхохотались.
  - Вот так и держись всегда, Борис свет Василькович. Великим князем будешь!
  Князь Михаил осторожно вынул из руки внука рукоять меча, ему ещё не по росту.
  - Ну всё, Борис Василькович, на сей раз довольно. Вот подрастёшь чуток, я тебя рубиться мечом научу.
  - Меня тятя научит! - гордо возразил внук. - А ты, деда, уже старый будешь, меч не поднимешь!
  Мария и князь Михаил снова дружно рассмеялись.
  - И то правда. Ты пойди-ка погуляй, Борис. Поговорить мне надо с матерью твоей.
  Мальчик вопросительно поглядел на мать - ему явно не хотелось оставлять деда, бывавшего в Ростове не так уж часто.
  - Пойди, пойди, Бориска, - Мария кивнула сыну. - Немного погодя придёшь.
  Когда Борис покинул горницу, прикрыв дверь, князь Михаил ещё раз осмотрел меч, масляно блестевший в свете свечей.
  - Женюсь я, Мариша, - неожиданно молвил он, водворяя меч на место в ножны. Мария молчала, глядя в пол.
  - Чего молчишь-то? - не выдержал Михаил.
  - Воля твоя, батюшка, - по-прежнему не поднимая глаз, тихо ответила Мария.
  Помолчали.
  - Чего ж не спросишь, на ком? - вновь подал голос князь Михаил.
  - На ком? - эхом откликнулась Мария.
  - На Елене Романовне, сестре князя Даниила Романовича.
  - Галицкого?
  - Ну да... - князь Михаил усмехнулся. - Был Галицкий, да вот теперь, вишь, стал Волынский. Елена сестра его младшая.
  Помолчали.
  - Два года уж прошло, Мариша.
  - Я понимаю, тато, - тихо отозвалась Мария.
  - Ну вот и ладно, - Михаил тяжко вздохнул, поднимаясь с лавки. - Ты у меня всегда умницей была. Почти как Филя.
  ...
  
  -... Проснись, проснись!
  Князь Василько Константинович проснулся разом, будто вынырнув из глубокого омута. Перед ним маячило лицо жены, с широко распахнутыми глазами, казавшимися в свете ночной лампады чёрными и бездонными.
  - Ты так кричал, Василько... Приснилось что?
  Князь рывком прижал жену к себе, начал гладить.
  - Приснилось...
  - Что?
  Князь криво улыбнулся.
  - Говорят, чтобы сон не сбылся, никому его рассказывать не надобно, ни единой живой душе. Не хочу я, чтобы сбылся сон мой, Мариша.
  Помолчали.
  - Помнишь, Василько, я тебе рассказывала - Филя сон видела, про геенну огненную?
  - Ну, когда это было-то...
  - Нет, Василько. Сестра, она непростые сны-то видит. Вещие сны, Василько.
  Пауза.
  - Мне недавно Филя жаловалась, будто снова видит она сон сей. Раз за разом, и всё чаще. Всё как по писаному - сперва геенна огненная, затем мрак кромешный.
  Снова пауза.
  - А может, и права сестра твоя - медленно проговорил князь - Если не договорятся батюшка твой с дядей моим...
  - Не верит никто батюшке моему, Василько.
  - Само собой, не верят. Князь Михаил уж всей Руси известен: "на ходу подмётки режет". Вон и в Смоленске завернули его. Боятся князья, что всю землю русскую под себя подгребёт Михаил Всеволодович, дай токмо волю ему.
  - А дядя твой лучше? - не выдержала Мария.
  - И дядя таков же - согласился Василько - Вот и плохо, Мариша, что каждый из себя второго Святослава мнит. И князь Даниил Галицкий то же. А время уходит.
  - И что же будет, Василько?
  Долгая, долгая пауза.
  - Что будет, то и сбудется. За себя я точно сказать могу - всё сделаю, что сумею. А за всех пусть Бог решает. Давай спать, Мариша.
  ...
  
  Огни свечей отражались в золоте и серебре столовой посуды, искрами отскакивали от цветного венецианского стекла. Князь Георгий тоже сверкал и искрился от обилия золотой парчи и украшений. Михаил Всеволодович смотрел на всё это со скрытой иронией - любит роскошествовать князь Георгий, это да...
  -...Не веришь ты мне, княже, - князь Михаил смотрел хмуро.
  - Ну как же не верю? - усмехнулся Георгий Всеволодович - Ещё как верю. Рассказать, что я понял из речей твоих?
  - Расскажи - Михаил Всеволодович откинулся к стене, прищурившись.
  - Нахватал ты земель и руками и ногами. Княжество Черниговское твоё...
  - Ростислав княжит в Чернигове...
  - Прекрати. Ты за дурачка-то меня не держи, Михаил Всеволодович. Итак, Чернигов, и Киев, и вся земля Галицкая - ох, и немалая земля! Да князя Даниила Романовича в Перемышле в узде держать ежечасно - а он зол на тебя, ох и зол! Думаешь, раз женился ты на сестре его, то и простил он тебе по-христиански разгром, что учинил ты ему под Киевом? А пуще того, что согнал ты его с Галича да засунул в Перемышль, ровно воеводу своего. Нет, Михаил Всеволодович, люди, они зло помнят, и получше ещё, чем добро...
  - То наши с ним дела, - не выдержал Михаил.
  - Ну да, ну да... Однако речь не о том сейчас. Земель ты нагрёб, а вот сил на всё это дело не хватает. Как удержать нахапанное? А просто всё - предложить всем союз, основанный на братской любви и согласии. Правильно я излагаю мысли твои?
  - Нет, неправильно, - Михаил тяжело смотрел на Георгия. - Неужто не урок нам всем Калка? Неужто и судьба булгарского государства не урок? Неужто слепы мы все?
  - Ага, ага, - усмехнулся князь Георгий - Мы все слепы, один ты прозрел. И поведёт за собой нас величайший князь Михаил Всеволодович, спаситель и защитник всей земли Русской...
  - Напрасно юродствуешь ты, княже, - тяжело проговорил князь Михаил.
  - А князю Юрию Рязанскому ты что говорил? - продолжал Георгий Всеволодович - Или неведомо тебе, что от князя Юрия ничего, кроме изжоги, получить невозможно? А брату моему Ярославу что предлагал? Ну, а про племянника моего в Ростове разговор вообще особый. Так против кого союз сей направлен, Михаил Всеволодович? Токмо против степняков ли?
  - Земли князя Юрия пограничные со степью...
  - Во-от! Вот и проговорился ты, Михаил Всеволодович! Ежели кому и есть угроза со степи, так это Киеву да Чернигову, ну, и ещё Юрию Рязанскому.
  - Да пойми же!..
  - Да понял я всё, Михаил Всеволодович, не такой уж тупой. Мой ответ - нет. Решай свои проблемы сам, коли вляпался в эту кашу. А мы уж тут как-нибудь сами, без спасителя всея Руси обойдёмся...
  ...
  Тяжёлые вёсла вспарывали воду ровно и мощно, и даже отсюда, с берега, был слышен глухой бой барабана, задававший ритм гребцам. Князь Михаил Всеволодович стоял на возвышении, наблюдая, как греческая кондура подходит к пристани славного города Киева.
  Корабль ждали. На этом судне прибывал в Киев новый митрополит всея Руси, Иосиф. Михаил Всеволодович мрачно усмехнулся. Да, Византия упорно цеплялась за свои древние привилегии, и не допускала мысли о том, чтобы назначить русского священнослужителя на столь высокий пост. И это при том, что нынешняя Византийская империя отличается от той великой державы времён князя Святослава, как Черниговское княжество от Великой Руси тех же времён... Да, совсем захирела Византия после страшного разгрома, учинённого в Константинополе крестоносцами по наущению римского папы, откололись от неё Никея и Трапезунд, Сербия и Болгарское царство, да и исконная греческая земля подчиняется константинопольским владыкам больше по привычке. Но что ещё хуже - турки-магометане шаг за шагом выжимают греков из Малой Азии, медленно, но неуклонно.
  Однако в нынешней обстановке любой союзник, даже довольно немощный - уже хорошо. Авторитет Константинополя в делах веры Христовой был всё ещё велик, и князь Михаил надеялся, что новый митрополит окажет ему поддержку в деле объединения Руси. Ведь после ухода митрополита Кирилла вот уже три года наиглавнейший пост в русской православной церкви является бесхозным.
  Кондура между тем причалила к берегу, загремели сходни, и на пристань, по случаю прибытия столь важного гостя укрытую коврами, спустился новоприбывший митрополит, в сопровождении немалой свиты служек и монахов в тёмных одеяниях.
  - Приветствую тебя на русской земле, святейший владыка! - первым поприветствовал гостя князь Михаил по-гречески.
  - И тебе привет, великий базилевс, - по-гречески же ответил Иосиф, осеняя князя крестным знамением. - Прими благословение от патриарха константинопольского.
  Святейший владыка оглядел пристань, толпящихся людей в варварских одеждах. Чуть поморщился - дикарям не следовало бы так явно демонстрировать свои меха, которые в Константинополе могли позволить себе только высшие сановники и члены императорской семьи...
  Прямо на устеленную коврами пристань двое людей князя уже вводили коня - великолепного белого скакуна, украшенного роскошнейшей сбруей.
  - Прошу, святейший, - пригласил князь Михаил.
  Владыка снова чуть поморщился.
  - Да будет известно великому базилевсу, что моему сану полагается перемещаться в носилках...
  - В носилках? - удивился князь Михаил. Святейший снова поморщился, уже в который раз. Ничему не научены эти варвары, хотя крестились уже двести с лишним лет назад...
  - И носилки эти должны нести двенадцать рабов. Таков порядок!
  ...
  
  -... Вот такие дела, Фёдор.
  Князь Михаил и его ближайший боярин Фёдор Олексович сидели в бане на нижней лавке, отдувались. Князь Михаил оглядел баню, устроенную по-умному - дым из печи не растекался по всему помещению, а собирался под железным колпаком, навроде кузнечного горна. И окно было не рыбьим пузырём затянуто, и даже не слюдой - настоящим прозрачным стеклом, чуть зеленоватым на просвет. Второе стекло располагалось над дверью, и за ним горели свечи в трёхсвечном подсвечнике, озаряя баню ровным светом. Князь хмыкнул - здорово придумано... Свечи в предбаннике, а светят в парную.
  - Голова у тебя, Фёдор Олексович, - князь кивнул на дымосборный колпак и стекло над дверью. - А мне вот всё недосуг, понимаешь, ладную баню устроить. Здесь недосуг было, за столь-то лет, и в Галиче...
  - А что, разве в Киеве в хоромах княжьих баня плоха? - осведомился боярин, утирая пот с бровей.
  - А-а, бестолково устроена. Роскошь немеряная, роспись, как в храме... А попариться чтобы, топить чуть не сутки надобно. Придёшь с похода, хоть в людскую мыльню иди...
  Князь Михаил наведался с визитом в Чернигов, к сыну своему. Проверяет, всё ли в порядке, подумал Фёдор, беспокоится. Будешь тут беспокойным...
  Этим летом князь Михаил Всеволодович закончил наконец сложную политическую комбинацию. Князь Изяслав Владимирович, ставленник князя Михаила, оказался правителем совершенно никчемным, не пользующимся ни малейшим авторитетом ни у простых киевлян, ни тем более у бояр киевских - действительно, годен разве только стаскивать сапоги со своего сюзерена. Года не прошло, как Михаилу пришлось спешить ему на выручку, выбивать с Киева князя Владимира Рюриковича. Тем не менее о возвращении Изяслава не могло быть и речи - это означало бы восстановить против себя весь Киев. Ну что же, не один Изяслав был прикормлен князем Михаилом. Не хотите князя Изяслава, честной народ? Ну вот вам князь Ярослав Всеволодович, прошу любить и жаловать...
  - Хреново дела идут, Фёдор, - внезапно пожаловался, словно угадал мысли своего сподвижника князь Михаил. - Для киевлян что Изяслав, что Ярослав, что я... Устал народ, Фёдор. Я так мыслю, ежели бы сейчас сам Владимир Мономах на стол киевский сел, так и то им всё одно будет... И чёрт с рогами тож...
  - А что его святейшество? - поинтересовался Фёдор, отхлёбывая из ковша с квасом и передавая его князю.
  Князь Михаил мрачно ухмыльнулся.
  - А владыко Иосиф, похоже, нимало не озабочен судьбой земли русской... Да ещё стал сомневаться я, что и делами веры Христовой на Руси не особо интересуется - токмо доходами церковными, ничем больше... - князь тоже отхлебнул из ковша, вернул его Фёдору. - Не тот это человек, Фёдор. Чужой он Руси, вот что. Русского митрополита ставить надобно. Да нельзя! Вся в том и беда...
  - Беда не ходит одна, княже... Коли не везёт, так скопом, - боярин пристраивал ковш на боковой полочке. Взял другой, смешал квас и воду, чтобы плеснуть на каменку.
  Князь Михаил криво усмехнулся.
  - Да разве это всё беда... Впереди ещё главная беда-то, Фёдор.
  Встряхнул головой.
  - Однако не всё беда, что идёт в ворота. Женюсь я, Фёдор Олексович.
  - Да ну?! - аж привстал боярин. - И на ком надумал?
  - Сестру Даниила Романовича беру за себя. Оба согласны.
  Боярин крякнул, нашарил ковш, в котором теплилась вода, смешанная с квасом. Напился из него, роняя капли.
  - Ну слава те господи... - отдышавшись, Фёдор сунул ковш обратно на полок. - Я уж думал, не сподобишься. А ты ж ещё орёл!
  ...
  
  - Славься, славься!
  Дождь хмеля и пшеничных зёрен осыпался на головы молодых. Впрочем, молодой тут была разве что невеста, себя же князь Михаил никак к молодым отнести не мог. Шестой десяток давно разменял, не шутка. Оттого и свадьбу устроили в далёком Перемышле, а не в стольном, но неспокойном Киеве, родном Чернигове или тем более мутном Галиче. Меньше пересудов.
  Князь Даниил шёл сзади, улыбаясь, наблюдал за сестрой. И слепому видно, что довольна. По правде сказать, Михайло Всеволодович мужчина ещё хоть куда, даром что немолод. Удачно, очень удачно выдал сестру Даниил, батюшка покойный был бы доволен. Великий князь, не шутка. Но самое главное, теперь возвращение Даниила Романовича в Галич есть дело времени. Небось, к родне-то другое отношение будет... И нуждается сейчас князь Михаил в крепких и умных помощниках, как никогда. Нет, очень удачно всё вышло!
  Елена Романовна шла-плыла, будто во сне. Она уже почти смирилась со своей горькой участью старой девы, уготованной ей высоким происхождением и непомерными амбициями брата. За простолюдина отдать княжескую дочь - да вы что?! Мужчины народ жестокий. Только женщина может понять, каково это - видеть, чувствовать, ощущать, как утекает твоё время, смотреть на то, как одна за другой выходят замуж подруги-девчонки, с которыми не так давно шептались впотьмах... Елена не удержалась, кинула быстрый взгляд на жениха. Ох, да не сон ли это?
  Врата маленькой церкви были распахнуты настежь, по сторонам стояли витязи в начищенных до блеска кольчугах и алых плащах.
  - Слава! Слава!
  Под сводами храма плавал благовонный дым курительниц, пахло воском и ладаном. Священник в роскошных одеяниях - гляди-ка, и откуда только раздобыли в сём Перемышле такие ризы! - ожидал у алтаря наготове.
  - Венчается раб божий Михаил и раба божья Елена...
  ...
  
  "В лето шесть тысяч семьсот сорок пятое бысть на Руси нестроения всякие, и знамения тайные небесные, кои толковали все по-разному..."
  Отче Савватий отложил перо, задумался. Нет, тут что-то не того... Нельзя так писать, чересчур расплывчато и неопределённо. Один только перевод бумаги попусту.
  "В то же лето прибыл в Киев новый митрополит всея Руси, Иосиф, из самого Константинополя присланный. Вельми гордым показал себя, и пытался князю Михаилу Всеволодовичу указывать, отчего размолвка вышла у него с князем Михаилом немалая..."
  Откуда-то появилась оса, нагло жужжа, с ходу полезла в чернильницу. Кошка, дремавшая на обширном столе среди рукописей, вздрогнула и напряглась, разом открыв глаза. Если бы это была муха, её конец был бы скор и печален, но с осами Ирина Львовна связываться опасалась - слишком хорошо запомнила этих полосатых тварей...
  Савватий тяжко вздохнул. Нет, не было сегодня вдохновения, и всё тут. Слова как недоимку из смерда выколачивать приходится.
  Летописец отложил перо, поглядел в распахнутое окно, из которого веяло теплом, настоянном на аромате яблок и мёда. Надо же, уже зарев [август]. Вот и новое лето подходит к концу...
  Оса, должно быть, разочарованная содержимым чернильницы, вновь взвилась, с пронзительным воем закружилась над столом. Савватий взял пергамент, скатал в трубку, примерился и одним точным ударом пригвоздил осу. Кошка одобрительно прижмурилась. Да, надо признать, при всей неповоротливости и тугодумии некоторые люди иногда способны совершать настоящие поступки. Раз - и наповал...
  Щелчком скинув убитое насекомое со стола, летописец призадумался, вновь и вновь прокручивая в голове события уходящего лета.
  Лето как лето, не хуже и не лучше многих. Гроз вот только много было нынче, но это к хорошим хлебам, старики говорят. И нестроений на Руси было немало, это да. Князья делили города и веси, бряцали оружием, а кое-где доходило и до сечи. Бояре строили козни, выбивали оброки и подати из мужиков. Мужики кряхтели, чесались, но те налоги как-то всё же платили - заплатил одному князю, глянь, ан уже новый на престоле сидит. И ему подай тоже! А куда бедному крестьянину податься?
  Всё было как обычно. Купцы торговали, набивая мошну, священники крестили детей и стояли службы. Все были заняты своими делами. И ему, Савватию, надобно заняться делом. Есть настроение, нет ли - летописец обязан работать, занося на скрижали то, что надлежит оставить потомкам...
  Савватий вздохнул и вновь обмакнул перо в чернильницу.
  ... На всей огромной Руси шло к концу последнее более-менее мирное лето.
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"