Бывший начальник стоял в дверях, держа в руке кожаную папку для бумаг и улыбаясь широкой американской улыбкой.
- Рады?
- Такому гостю да не рады...
- Не гость, а забирай выше! Снова я ваш начальник, братцы.
- Вау! Вот это да! Не, мужики, это ж просто праздник какой-то! - Гена даже вскочил. - Это дело надо обмыть непременно!
- В нерабочее время, - уже совсем широко улыбаясь, уточнил Петрович.
- А я уж грешным делом заявление подал, - сверкая толстыми линзами очков, сообщил "аксакал". - Больно наглый оказался господин Эйхман - денег не платит, а требовательность, как будто мы ему по миллиону задолжали... Ты хоть рассказал бы, Петрович, как оно так вышло, что ты опять к нам.
- Да как... обыкновенно как-то вышло, - Александр Петрович присел на стул. - Я уже работёнку себе было нашёл, вдруг вечером звонок от нашего генерального. Неправы мы были, Александр Петрович, и всё такое... Мол, сбежал господин Эйхман, убоявшись трудностей, так что милости просим - ежели пожелаете стать директором... Да, кстати, насчёт зарплаты, - он полез в папку, достал оттуда какую-то бумагу. - Я сразу условие поставил, мол, не возьмусь руководить коллективом при такой серьёзной задолженности... Убедил, короче. Так что вечером в кассу при управлении.
- Нет, определённо бог есть! И всё видит!
Алексей чуть заметно улыбался. Как это оказалось несложно - всего лишь пожелать, даже не произнеся вслух ни единого слова...
- Поздравляю от души, Александр Петрович, - искренне произнёс он.
- Спасибо, Алексей, спасибо. Всем спасибо, хлопцы. Не, мы тут все ещё поработаем! Верно?
- Да поработаем, само собой!
Выйдя в коридор, Чекалов направился к туалету, и успел услышать за собой.
- Как он?
- Да кто знает... Лёха и сразу молчун был, а теперь какой-то странный...
- Ну а что ты хочешь, это же жена...
- Ты ж не в курсе, Петрович. Эйхман-то имел некий разговор с Лёхой, потом куда-то его на машине повёз... В тот день не вернулись оба, а на следующее утро господин дирехтур фьють...
Дальнейший разговор Алексей уже не слышал. Ну право же, ничего интересного.
...
-... Ну как это, Лёшенька - разве лишние у нас деньги? При нынешней пенсии каждая копейка в счёт, а тут инвалидность ещё снимут!
- Да ладно, ладно, тёть Вер. Ну так уж хочется тебе по кабинетам толкаться - с Богом, кто спорит...
Солнце било в окно по-весеннему яростно, и пылинки, вплывая в этот широкий луч, вспыхивали подобно крошечным искоркам. Весна... вот и опять весна... Только в прошлую весну здесь была она, Юлька. Ещё живая и здоровая. А в позапрошлую был ещё и Володька... а вот Юли-маленькой не было...
И этого вируса бога не было тоже.
Малышка, разбуженная чересчур ярким светом, добравшимся таки до личика, сморщила носик и чихнула. Чекалов торопливо задёрнул портьеру на окне, сужая чрезмерно разгулявшийся солнечный луч и затеняя кроватку.
- Тёть Вер, я чего спросить хотел, да было запамятовал... Где у нас в шкафу были Юлькины платья? Зелёное, и бордовое ещё...
- Так это... отдала я их, - Вера Николаевна озадаченно заморгала.
- То есть как отдала? - Алексей даже замер. - Кому и зачем?
- Лёша, Господи... - старая женщина заморгала ещё сильней, - Такой обычай есть... нехорошо, когда долго вещи покойницы в доме.
Спокойно, только спокойно... Не виновата она... ну, что поделать, из деревни.
- Ты вот чего, тёть Вера, - Алексей чуть улыбнулся, окончательно гася раздражение. - Большая просьба у меня будет. Ни одной Юлькиной вещи больше без спросу никуда. Даже пуговицы.
- Да ладно, ладно! - теперь тётя Вера смотрела с некоторым испугом. - Не буду... Не прав ты, конечно, но ты в доме хозяин...
- Я прав, тёть Вер. И ты уж не обижайся, пожалуйста.
И чтобы растопить возникший было ледок, Алексей обнял старую женщину.
- Не обижайся, тёть Вера, лады?
- Хорошо, хорошо, больше без спросу даже мусор не вынесу!
- Ну вот и ладненько!
Впустив наконец бабушку из объятий, он направился на кухню. Блин горелый, как трудно ждать и ничего не делать... поесть, что ли? Или хоть посуду наново перемыть...
- Ну так я поехала, Лёшенька, - Вера Николаевна уже стояла в дверях одетая. - Не скучайте тут с Юленькой.
- С Богом, тёть Вер. Не жарко в плаще будет?
- Жар не холод, костей не ломит. Снять-то недолго. Я вон и зонтик прихватила!
Проводив наконец тётю Веру, Алексей подошёл к окну, вглядываясь в узкую щель между портьерами. Чувство, тревожившее с утра, не проходило, и он уже знал, что именно сегодня должно произойти. Сейчас... вот, уже сейчас...
Верно, по аналогии с предыдущим разом он чересчур внимательно прислушивался к ванной, подсознательно ожидая плеска воды, и потому пропустил, откуда возникли лёгкие шаги. Один... второй... ещё и ещё...
Прохладные руки обвили его сзади, и Чекалов резко обернулся.
- Ну здравствуй, Лёшик, - она стояла перед ним прекрасная и нагая, нимало не стесняясь этой нечеловеческой, ослепительной наготы.
- Юлька... здравствуй...
- Последнее излишне, - Юля слабо улыбнулась. - Моё здоровье нерушимо, как ты понимаешь. Раз и навсегда.
Она впилась в его губы, как пиявка, намертво, ловкими движениями опытной замужней женщины освобождая от одежды. Ещё миг, и он уже лежал на полу, оседланный дышащим неистовой страстью телом.
- Ты мой!!!
Наверное, наркоман, вколовший себе полную дозу героина, чувствует что-то похожее, ещё успела мелькнуть в мутнеющем потоке сознания мимолётная мысль. И это была последняя связная мысль - потому как дальше осталась лишь бешеная, всепоглощающая страсть...
- Аааааа... - чей это такой душераздирающий стон? Мой? Или всё-таки её?
Он забился, исторгая семя, и тут же ринулся на второй круг. Опрокинул её, не лаская - буквально сминая пальцами упругие груди, точно желая вырвать сердце. И вновь всё потонуло в океане огненной страсти, напрочь отключающей разум и ощущение реальности. Не может быть... такого... должно же это... когда-нибудь кончиться... или нет?..
- ААААА!!!
... Он лежал, точно выжатая насухо тряпка. В голове плыл тонкий стеклянный звон, и мысли крутились на самом краю сознания точно такие же - тонкие, стеклянно-прозрачные...
- Лёша...
Сознание медленно возвращалось. Кто это там плачет? Юлька... малышка...
Навка уже стояла на ногах, и ему тоже удалось встать - не сразу, правда.
- Юлька... ты не уходи смотри...
- Я не ухожу.
Малышка всё не успокаивалась. Алексей вынул её из кроватки, хотя руки сильно дрожали, и принялся баюкать.
- Ну-ну-ну... ну не надо плакать... не надо... ну всё уже, всё хорошо...
Юля-младшая заснула как-то сразу, точно камешек булькнул в воду. Покачав маленькое тельце ещё несколько секунд, Чекалов осторожно водворил её в кроватку.
- Это наша дочь... не хочешь взять на руки?
Сказал, и осёкся. Ещё ни разу он не видел у неё такого выражения лица. Ни у живой, ни у мёртвой.
- Нельзя... - выдохнула наконец Юля, - нельзя мне... понимаешь?
Что-то внутри полыхнуло острой болью - жалость? - и Алексей порывисто шагнул к ней, сгрёб в объятия. Уткнулся лицом в роскошные волосы, только бы не видеть её огромных, сухих глаз... лучше бы уж плакала навзрыд... отчего она не плачет?
"Оттого же, отчего и ты тогда" - прошелестел в мозгу бесплотный голос. - "Плакать можно, пока не превышен верхний порог горя. Потом нет"
"Постой... погоди..." - он откинул назад голову, вглядываясь в её лицо. - "Ты что же... мысли мои теперь можешь читать?"
- Обязательно, - наконец-то она улыбнулась. Чуть-чуть, но улыбнулась. - Как же может быть иначе? Если я сама порождение твоих мыслей.
Он вдруг почувствовал, как в нём вновь просыпается неистовое желание, и она тут же задрожала в ответ.
- Нет... не надо больше... вот что, Лёшик... пожалуй, лучше мне одеться.
...
Они сидели на кухне, как когда-то - Юлька на своём любимом месте, в уголке у окна, он сбоку. Чекалов пил чай, держа кружку двумя руками, глотал крупными глотками, едва не обжигаясь, чувствуя, как мало-помалу уходит из тела тряпичная слабость. Юля, одетая на сей раз в летний ситцевый сарафан, найденный в шкафу, прихлёбывала тёмно-коричневую горячую воду мелкими нечастыми глоточками, словно не чай пила, а делала вид. Чашку она держала как обычно, кстати - за ручку четырьмя пальчиками, изящно оттопырив мизинец. Фирменный Юлькин жест...
- Ты поешь, Лёша, - она кивнула на корзинку с нарезанным хлебом и тарелку с сыром и колбасой. - Надо тебе сейчас. Как донору после сдачи крови.
- Ы? Умгу...
Алексей наконец-то оторвался от кружки с кипятком, прислушиваясь к своим ощущениям. Нет, определённо теплее стало...
- Юль...
- М?
- Ты бы рассказала мне, что ли... Я же в полных непонятках, ей-ей...
Она коротко рассмеялась.
- Будь ты нормальным, обычным человеком, Лёшик, ты бы уже не в непонятках был, а в дурке. Прочно, и вполне возможно, навсегда.
Он вновь отхлебнул из кружки.
- А сейчас?
- А сейчас, вполне возможно, тебе удастся этого избежать.
Юля вздохнула. Глубоко, совсем по-человечески.
- Я же твоя навка, Лёша. Плод твоего воображения, если отбросить детали. Овеществлённый бред... или галлюцинация, если тебе этот термин приятнее.
- ?
- Не так уж это сложно понять. Вот есть, скажем, слуховая галлюцинация. Бесплотный голос, к примеру. Может быть зрительная, типичный пример - привидение... Ну а я галлюцинация овеществлённая. Крайний случай.
Алексей только кивнул, усваивая информацию. Ну а что? Овеществлённая галлюцинация... и ничего тут нет такого...
- Ты не боишься, - она вглядывалась в его лицо. - Ведь ты совсем меня не боишься ...
- Отчего это я должен тебя бояться? - он даже хмыкнул, настолько нелепой показалась фраза. - Выдумаешь тоже... бояться собственной жены...
- Ты ешь, Лёша, ешь. Правда. Я сегодня выпила тебя изрядно.
Он послушно соорудил себе бутерброд с сыром и колбасой, зажевал.
- А ты чего?
- А мне это теперь как тебе бумага, - она отхлебнула остывший чай, сильнее оттопыривая мизинец. - Разжевать-проглотить можно, не более того.
Пауза.
- Я же теперь тобой питаюсь, Лёшик. Твоей жизненной силой. А ты думал, откуда вся эта африканская страсть? Знаю ведь, а удержаться невозможно... Это как проплыть под водой, и потом вынырнуть - хочешь или нет, а не получится у тебя лёгкого бесшумного дыхания. Будешь хватать воздух судорожно раскрытым ртом. И ты... ты теперь тоже... будешь соответствовать.
- Хм... - он проглотил кусок. - Ага... понятно...
- Мне и Юленьку сейчас оттого на руки брать нельзя. Да и тебе, собственно, сразу после сеанса не очень-то... Заметил, как она вдруг уснула? Будто устала мгновенно. Это оттого, Лёша, что ты у неё малость жизненной энергии позаимствовал, взамен утраченной.
Она взглянула на него мудро и печально.
- Ты ведь вполне мог бы ещё раз жениться, Лёша. На живой женщине. Но ты выбрал мёртвую.
- Я не жалею. А ты?
Она улыбнулась, осторожно провела кончиками пальцев по его щеке.
- Раз ты не жалеешь...
- Я люблю тебя, Юлька. И рад, что ты есть. Хоть какая. Хоть такая даже... Если бы я мог жить без тебя... но я не могу. Так что всё просто.
Теперь она буквально ласкала его взглядом.
- Да. Я тоже люблю тебя, Лёша.
Он перевёл взгляд с лица на её плечи, грудь, потом ещё ниже... Короткий подол сарафана открывал колени, и желание вновь заворочалось внутри.
- Юльк...
- М?
- Последний вопрос... отчего ты такая красивая стала? Это же смотреть невозможно...
Она вновь коротко рассмеялась.
- Для твоего удовольствия, так полагаю. Ты же всегда меня несколько идеализировал. Это при жизни ещё, а после... идеализируешь абсолютно.
Алексей провёл руками по её бедрам, совсем задирая подол. Желание уже сминало разум и волю.
- Юлька...
- Лёша... - ответная дрожь её тела была непереносима. - Ты же в обмороке окажешься...
- Сними, говорю!
В четыре руки они содрали сарафан, и Чекалов повалил её на пол кухни, на сей раз не тратя времени на собственное раздевание. Скорее... да скорее же...
- Ааааауммм...
Под этот протяжный звук, вырвавшийся то ли из её, то ли из его горла, Чекалов исторг остатки семени и, по всей видимости, жизненной силы, имеющейся в наличии. И всё поглотила мягкая темнота...
...
-... Лёша, Лёшенька!
Странный какой голос, проплыла, как медуза, ленивая мысль. Нет, это не Юлькин голос... определённо не Юлькин...
- Да очнись же, Господи!
Острая вонь нашатыря ударила в нос. Чекалов с трудом разлепил глаза. Сквозь плавающие размытые цветные пятна проступило лицо Веры Николаевны.
- Уфф... Ну и напугал, Лёшенька... Захожу, а ты тут. И не приходишь в себя никак...
Алексей судорожно провёл рукой по ширинке - нет, застёгнута. Всё в порядке. Повёл глазами - спальня...
- Обморок, похоже, тёть Вер... Давление упало, должно быть.
Он встал, цепляясь за мебель и кряхтя, точно на плечи был взвален мешок с картошкой. Ноги дрожали и подгибались, руки тряслись, как у заматерелого алкоголика. Да уж...
- А чего это ты там на кухне вторую чашку на стол выставил? - тётя Вера озадаченно хлопала глазами. - Кто тут был, что за гость?
- Да никого не было, тёть Вер. Это я дурю.
- Так из двух чашек и пил чай? - недоверчиво усомнилась она.
- Ну да...
- Ох... - Вера Николаевна сокрушённо покачала головой. - Странные у тебя пошли игры, скажу прямо. То с халатом, то теперь вот с чаем...
- Да не опасайся, тёть Вер. Если мне и сходить с ума, то никак не сейчас. Не время.
- Тебе надо побольше гулять, Лёша. Отдыхать. Если что случись, на кого Юленьку оставишь? На меня, старуху?
- Да всё будет нормально, тёть Вер, - он постарался придать своему голосу максимально возможную убедительность. - Ну подумаешь, обморок... Ты лучше расскажи, как там насчёт твоей комиссии.
- Комиссии? Да, комиссии... Сняли с меня инвалидность, Лёшенька.
- Как так?
- Да вот так. Главный врач, председатель комиссии который, говорит, на мне пахать можно. Говорит, никаких признаков, и что якобы надо разобраться, кто и за какую сумму мне эту самую группу присвоил. Представляешь, каков хам?
- Наглец! - для пущей искренности округлив глаза, посочувствовал Алексей. - Но вообще-то я рад, тёть Вера. В смысле, что здоровье твоё резко поправилось. А группа эта - тьфу и растереть, я же говорил... Копейки, а хлопот и унижений куча.
Он принялся оправляться, застёгивать рубашку. Сунул руку в карман брюк и извлёк на свет почти не измятый, но неровно оторванный клочок бумаги - вне сомнения, оторванный в спешке. На клочке аккуратным Юлькиным почерком было начертано:
"Лёша, это я тебя прибрала слегка. Если бы тётя Вера нашла тебя в кухне на полу в том виде, могли возникнуть неприятные подозрения. Остальное убрать не успела"
Он улыбнулся на сей раз уже вполне естественно.
- Всё будет хорошо, тёть Вер, вот увидишь. Скоро и абсолютно всё!