Коб-Ишимич-Чьяпасе поправил задравшуюся о стол пати и вернулся к работе. Оставалось покрыть иероглифами и расчетами еще несколько страниц кодекса. Нужно было доделать один тун, или хотя бы уиналов семнадцать, плюс минус пару кинов (1) Солнце уже перевалило через середину неба, а вечером, за одну треть пути солнца до захода, законченную работу нужно представить самому аяве-правителю.
Уже скоро целый катун (2) пройдет, как Коб-Ишимич-Чьяпсе служит своему аяве Кинич-Эб-Шоку, служит верой и правдой, как велят боги, но все никак не может привыкнуть к неожиданным приказам. Будто бы Кинич-Эб-Шок каждое полнолуние разговаривает с самой Иш-Чель и ее мужем Кинич-Ахау (3) и те говорят ему, как поступить, чтобы племя Киче росло и процветало. Ведь не так давно, благодаря мудрым решениям аяве, были одержаны победы над сильным и вероломным войском из города Калакмуль. Но говорят, Калакмулиане и не думают сдаваться, словно хитрые ягуары они затаились в своих храмах, и зализывают раны для новой, смертоносной вылазки. Но Кинич-Эб-Шок знает что делать, недаром столько богатейших соплеменников были принесены в жертву Кавилю, чтобы он задобрил Кими (4) и не позволил ему зайти в их чудесный город Тикаль. Ах, как любил свою родину Коб-Ишимич-Чьяпсе - главный календарный писарь племени Кичи, народа майя.
Он оторвался от размышлений и продолжил письмо, аккуратно покрывая грубые страницы кодекса все новыми и новыми иероглифами и знаками цифр. Кин за кином, уинал за уиналом, тун за туном пишет он календарь для потомков уже очень долгое время. Два новых витка косы появились на голове Кинич-Эб-Шока с тех пор, как он начал расчеты и записи, но срок, о котором вначале не было сказано ни слова, неожиданно кончается сегодня, ибо такова воля аяве.
Вечером, когда солнечный свет уже струился совсем параллельно земле, за Коб-Ишимич-Чьяпасе зашел слуга аяве и велел тому явиться к правителю. Коб-Ишимич-Чьяпасе не хватило одного кина до отметки новой эпохи. Но он был доволен работой. Еще одна веха летоисчисления была закончена, и завтра, с рассветом, он примется за новую, а потом, если позволят боги, еще за одну и еще. А сегодня он покажет своему аяве кодекс в том виде, в каком его встретил нынешний закат.
Кинич-Эб-Шок восседал на троне в огромном ярко расписанном зале, кутаясь в шкуру леопарда от вечерней прохлады. Его руки покрывали многочисленные татуировки - признаки высочайшего положения. Красивое вытянутое лицо с орлиным носом и высоким лбом венчали слегка косящие глаза.
- Коб-Ишимич-Чьяпсе, мой верный календарый, - обратился аяве, - доложи мне о своей работе, ибо боги спрашивают с меня.
- Мой повелитель, да воссияет имя твое на целый алаутун (5), - сказал Коб-Ишимич-Чьяпасе, опускаясь на колени и протягивая календарь, уместившийся на многих листах, между двумя керамическими пластинами кодекса. - Работа, что ты поручил мне, находит отклик в сердце моем и покуда оно бьется или покуда не велишь ты мне прекратить, я буду продолжать кин за кином записывать наставления потомкам.
- Скажи, на каком кине ты остановился, о верный мой Коб-Ишимич-Чьяпасе?
- Как символично, - печально добавил аяве. - Боги благодарят тебя за твой труд.
Кинич-Эб-Шок помолчал и добавил.
- И я тоже, я тоже благодарю тебя за все.
Коб-Ишимич-Чьяпасе хотел было воспротивиться, ибо негоже аяве благодарить слуг своих, но правитель жестом заставил его замолчать.
Аудиенция была окончена.
Коб-Ишимич-Чьяпасе брел домой в смешанных чувствах. Аяве вел себя очень странно этим вечером. Какое-то жуткое чувство зародилось в голове главного календарного писаря племени Кичи.
Он спал беспокойно, ему снился ужасающий танец богов Кавиля и Кими, будто бы они плясали на огромной куче костей, под палящими лучами солнца, на котором верхом сидел Кинич-Ахау и хохотал так, что шерсть самых отважных ягуаров вставала дыбом.
Утром он проснулся от шума за окном. Казалось, люди носились по улицам обезумев и потеряв всякий расчет и порядок, вдалеке виднелись столбы дыма, черными клубами тянущиеся до самого неба, где объединялись в мрачные тучи, предвещающие смерть. Вот-вот они заслонят раннее солнце. Ох, не к добру это, подумал Коб-Ишимич-Чьяпасе.
Он быстро зашагал к храму, от соседей он узнал о случившимся. Калакмулианцы ночью добрались до городских стен, и вот-вот должна начаться страшная битва. Аяве Кинич-Эб-Шок и все военачальники уже были на месте, проводили последний смотр войск. Коб-Ишимич-Чьяпасе удивился, как мог он проспать сигналы, которые непременно были даны среды ночи. Видимо боги наслали на него такой силы пророческий сон - теперь-то в этом не было сомнений - что душа его покинула тело и не слышала происходящего снаружи дома.
Добравшись до храма, Коб-Ишимич-Чьяпасе застал его закрытым. Одинокий стражник сказал, все ценные кодексы и реликвии были вынесены в тайники и что главный календарный писарь теперь должен позаботиться о своей жизни.
Коб-Ишимич-Чьяпасе не послушал его и направился к городским стенам. Где-то там собирались принять бой его сыновья и многочисленные родственники.
Он был уже близко от стен, когда шальная "шершневая бомба" угодила ему прямо в темечко. Он даже не успел почувствовать боли, Кавиль сжалился над ним и Коб-Ишимич-Чьяпасе не увидел поражение своего племени. Не увидел, как был пленен великий аяве Кинич-Эб-Шок и как, спустя несколько кинов, его очень изысканным способом принесли в жертву на глазах пленных Кичиейцев, которых, впрочем, ждала не лучшая участь.
Его недописанный кодекс с календарем исчез на долгие катуны.
(1) День - кин, 1 уинал = 20 кинов; 1 тун = 18 уиналов = 360 кинов, в календарной системе Майя.
(2) 1 катун = 20 тунов.
(3) Иш-Чель (IxChel) - богиня радуги и лунного света, жена Кинич-Ахау, бога солнца.