Комаров Александр Евгеньевич : другие произведения.

Потерянный дар

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фантастическая повесть. Обладающий уникальным даром мальчик неожиданно попадает в маленький и страшный мир...

   Александр Комаров
   Hangmoon@mail.ru
  

ПОТЕРЯННЫЙ ДАР

  
   "Повторяем - все, что вы делаете, происходит исключительно во благо вашего быта. Не забывайте, что вы удостоены большой чести, пребывая в нашем расположении. Надеемся на ваше послушание и взаимопонимание. Спасибо..."
   Невидимый динамик под потолком плавно затих, оставляя в ушах леденящий звон ЧУЖОГО голоса. Я прижался спиной к шершавой поверхности стены. Навалившаяся было невыносимая духота плавно отступила. Стало легче дышать. Делая огромное усилие над собой, я отогнал черноту от глаз, фокусируясь на окружающем мире. Чья-то тощая незагорелая спина сгибалась колесом и вновь распрямлялась... Неторопливое бело-коричневое существо растекалось по скале живым потоком, слизывая выросшие за ночь кристаллы, которые излучали в утреннем сумраке тусклый зеленоватый свет. Вообще-то я не знал, утро ли сейчас, а может на самом деле уже вечер, - мне казалось, будто время тут вообще не движется, только иногда ОНИ убавляют яркость юпитера - уродливого подобия карликового солнца под черным, как смола, бездонным небом. Я не знал, земля это или другая планета, мой ли это мир, или тут другое пространство, а может быть это вовсе ад... Или сон!
   Я зажмурился от нахлынувшей волны мизерной надежды. Как мне захотелось, чтобы все это оказалось просто злым, беспокойным сном. Невидимый сейчас мной окружающий мир в тот же миг обрел рельефность звуков и запахов. Где-то вдалеке стучала одинокая кирка, доносящая эхо нестройной мелодии, выбиваемой из кристаллов. Каждый удар - новая нота... Говорят, кристаллы - это тоже мальчишки и девчонки, нарушившие какой-то механизм мироздания, обреченные быть скованными холодной прозрачной оболочкой, сжимающей само сознание.
   Ерунда! Нет! Все это ерунда, бред и ничего больше!
   Я распахнул глаза, но не увидел ничего нового. Все так же сотни голоногих детей поднимались к вершине скалы, чтобы взять "великое благо" - кристалл - панацею, гипотетический ключ от заветной двери, двери НАЗАД.
  -- Юрчик, ты идешь? - словно ручеек пролился голос Ташки через мои уши. "Юрчик ты идешь?" отразилось в голове тысячепудовым ударом колокола, и унылая мелодия кристаллов в тот же миг обратилась многоголосым пением лета. Я зажмурился еще сильнее, но исходящий откуда-то изнутри ослепительный свет застлал внутренний взор сладким воспоминанием...
  
  -- Юрчик, ты идешь?
  -- Ща, яичницу проглочу... Не убегайте, подождите меня.
  -- Давай быстрее!
  -- Я как молния! Уже почти... Все!
   Загремели тарелки в раковине, я с разбегу чуть не вылетел в распахнутое настежь окно. Колька за эти десять секунд никуда убежать не успел. Его сосредоточенный взгляд исподлобья вызвал у меня улыбку неподдельного счастья. Уже через полминуты я стоял рядом с ним, все так же улыбаясь на укоризненный взгляд.
  -- Извини, я вчера не смог, - виновато пробормотал я, ковыряя носком ботинка утрамбованную коричневую землю.
   Колька неестественно глубоко вздохнул.
  -- Ну, что с дурака возьмешь? - смягчаясь, проговорил он.
  -- Пошли! - еще больше оживился и обрадовался я.
   Нас ждал бесконечный летний день, полный стрекота кузнечиков в густой траве и щебета птиц в тени деревьев, предвещающих множество таинственных приключений. И хотя, конечно, я знал каждый бугорок, каждую торчащую из земли железяку, все равно хотелось верить, что именно сегодня привычная тропинка незаметно свернет в сторону, уводя в неизведанные края.
  -- Ну как? - решился спросить я у Кольки. Дело в том, что вчера мы решили устроить ночной поход на ту сторону реки - тайком сбежать из дома и жечь костер до рассвета. Идея была настолько заманчивой, что я не смог удержать эмоции предвкушения, занервничал и был разоблачен проницательной мамой.
  -- Ничего не было, - угрюмо сообщил Колька. Его обгоревшие на солнце торчащие уши едва заметно пошевелились, выдавая явное негодование. - Когда Ванёк спустился в погреб за картошкой, дядя Володя захлопнул его снаружи.
   Я чуть не охнул. Дядя Володя был папой нашего общего друга Ивана Соболева.
  -- И что же, он так и просидел в погребе до утра? - Меня пробил легкий озноб, но в то же время в душе я надеялся на такое наказание Ванька.
  -- Не, - покачал головой Колька, - тетя Галя проснулась, наорала на них обоих и заставила спать.
  -- Меня тоже подловили, - приврал я. - Придется в другой раз, может, на следующей неделе, когда страсти улягутся.
   Я заскочил в гараж к папке, чтобы взять приготовленную удочку, и мы с Колькой быстрым шагом направились на станцию. Городок у нас был небольшой, спокойный, поезда ходили редко, так, время от времени проползет какой-нибудь товарный состав, груженый бревнами... один раз, правда, помню, проезжал товарняк со скотиной. Коровы просовывали свои мокрые носы в щели, будто пытаясь дотянуться до сочных стеблей придорожных одуванчиков. Я тогда был еще совсем маленьким и проникся искренним сочувствием к "бедным коровкам".
   Мы спешили, чтобы не опоздать на девятичасовой тяжеловоз, останавливающийся на нашей станции всего на минуту. Он шел порожний. Зачастую двери гремящих коричневых вагонов были открыты, и тогда мы, пацаны, запрыгивали на пыльные, гладкие доски, прячась в недрах вагона от сурового взгляда стрелочника, чтобы потом спрыгнуть за рекой, где поезд делал еще одну коротенькую остановку. В таких незатейливых путешествиях была определенная романтика.
   Пару дней назад Колька решил прокатиться подальше моста и, вернувшись к самому вечеру, после полученной от родителей взбучки сообщил мне и Ваньку, что нашел какое-то лесное озеро, кишащее рыбинами. Размеры этих самых рыбин сильно превышали размах его коротких рук. "Поезд там притормаживает на повороте", - говорил он, - "прыгаешь в траву, и ты уже почти у места"...
   Ванёк, ясное дело, сегодня не смог осчастливить нас своим присутствием. Мы ехали в пустом вагоне вдвоем. Если честно, я немного побаивался предстоящего спрыгивания в траву. Колька же был самой невозмутимостью. Прислонившись спиной к ребристой черной стенке, он что-то неслышно напевал под перестук колес. А я, вцепившись изо всех сил в холодную ржавую ручку, стоял у самого края, словно бы паря над несущейся подо мной насыпью. Запах лесных трав смешивался с едкой железнодорожной гарью. Солнце, пробивавшееся через густую листву, строчило по прищуренным глазам. Ветер невидимой ладошкой ерошил непослушные волосы и щекотал уши.
   Тук-тук, тук-тук - стучали стальные колеса на стыках... Тук-тук - доносился звук кирки, ударяющейся о зеленые кристаллы. "Юрчик, ты идешь?" Я изо всех сил рванулся обратно в свое воспоминание и сумел-таки ухватиться за ускользающую ниточку того счастливого дня - фатального, судьбоносного, являющегося первым звеном в цепочке последующих таинственных событий...
  -- Прыгаем на счет три! - крикнул я в оттопыренное Колькино ухо. Поезд действительно сбавил ход, однако это только в фильмах герои запросто спрыгивают на крутой склон насыпи, мне же, двенадцатилетнему ребенку, было, по правде говоря, страшно. Колька тоже боялся - его теплые влажные пальцы едва ощутимо подрагивали, сжимая мою кисть. - Раз, два... три!
   Мир провернулся вокруг своей оси, несколько раз очень громко стукнули колеса уходящего поезда, и все встало на свои места. Я приподнялся с сухой земли, подминая под себя чахлые ростки лебеды. Колька, щурясь от солнца, часто тер штанину в районе колена.
  -- Камень, - с досадой проговорил он.
   Мне подумалось, что под короткой серо-зеленой штаниной растекается гадкое багровое пятно, но, слава богу, на оголенном колене была только розовая отметина.
   Я вспомнил этот эпизод особенно четко, потому что одно из моих первых впечатлений о ДАРЕ было связано именно с болью в коленке...
   Мы углубились в лесные заросли, продираясь через кусты молодой малины. Назойливая паутина лезла на лицо, удочка норовила зацепиться за сухие ветки, не больно царапающие макушку. Колька пыхтел и отдувался, я не решался спросить его, долго ли идти, тем более что сам процесс путешествия доставлял мне радость. Когда же мы миновали низину и вышли на солнечную опушку неизвестного леса, мной овладел неимоверный восторг. Черное как смола озерцо бурлило расплывающимися концентрическими кругами, искажая отражение редких облаков на светло-голубом небе. Вообще-то это не озеро. Небольшой пруд, но зато какой!
   Колька, завидев мой восторженный взгляд, удовлетворенно улыбнулся, сбрасывая наконец с себя ту маску напряженности, которую он носил с самого утра. Мы размотали удочки и уселись на изумрудно-зеленую сочную траву. Отмахиваясь от комаров, я откупорил баночку с жирными посиневшими червями и, не брезгуя, насадил одного червяка на острый блестящий крючок.
   Кажется, первая рыба клюнула еще до того, как грузило дернуло вниз поплавок. То есть поплавок вообще не задержался на гладкой, рассекаемой водомерками, поверхности - сразу ушел вниз.
  -- Тащи же! - возликовал запутавшийся в леске Колька.
   Я дернул. Удочка изогнулась колесом и со звуком лопнувшей струны метнулась ввысь. Однако вместо ожидаемого "крокодила", моему взору предстал заглотивший леску аж до поплавка небольшой черный бычок. Я с трепетом сжал его мокрое склизкое, напряженное до предела тело. На меня уставились два маленьких бездумных глаза, расположенных на тупой мордашке...
   Сейчас меня бы вывернуло наизнанку от такой картины, но в тот момент я только радовался...
   Колька, не дрожа от волнения, забросил свою удочку и в тот же миг вытянул из-под водной черноты здоровенного окуня. Я тем временем уже вырвал крючок из рыбьей глотки. У нас был один на двоих маленький перочинный ножичек, я протянул его другу. Колька отмахнулся - он, по-моему, побаивался резать рыбу. Застрявший в небе окунька крючок никак не поддавался, и в конце концов Колька дернул леску слишком сильно.
  -- Ай! - звонко крикнул он.
   Полосатая рыбина с глухим шелестом юркнула из его рук в траву и в ту же секунду булькнула в воде. Колька, еще не верящий в произошедшее, глупо таращился на конец оборванной лески в руке.
  -- А запасного нет? - на всякий случай спросил я.
  -- Нет, - через силу выдавил Колька. Мне прям жалко его стало - он так рвался на эту рыбалку... Однако и удочку свою я не спешил отдавать - самому хотелось половить.
  -- Не бойся, сейчас я выловлю этого окуня и мы вытащим крючок.
   Посеревший было Колька воодушевился. Он осторожно присел рядом со мной, и, затаив дыхание, принялся наблюдать за моей рыбацкой феерией. Я таскал бычков одного за другим, так что уже рука тянуть устала, а одурманенный окунь все не попадался. Черви тут же кончились, и я начал удить на пустой крючок. Клев, естественно, теперь был не такой дикий, но все же каждые пять минут толстенький поплавок опускался-таки под воду.
   Я подумал, что поймаю еще одного бычка и дам поудить Кольке. Тот, будто предчувствуя мое решение, затаился, даже дышать, кажется, перестал. Я скосил на него ехидненький взгляд. Колька сидел в той же позе, что и я. Он неотрывно смотрел на поплавок. Пищащие рядом с его тонкой, поросшей серым пухом шеи комары, похоже, ничуть не беспокоили его. Я тоже уставился на поплавок, но сам думал о Кольке. Такой он иногда был смешной! "Как, должно быть, охота ему наконец забросить удочку в озеро... Озеро? Почему я сейчас так подумал? Я же уверял сам себя, что это пруд". В глазах помутнело, я ощущал щекочущее прикосновение Колькиной куртки у левого локтя. "СТОП. Но он же сидит справа", - подумал я как-то слишком спокойно. И тут я ощутил ноющую боль в коленке и волна чужих мыслей ударила в виски ледяным приторным потоком. Я, не чуя земли под ногами, заставил себя... или не себя?... повернуть голову вбок и увидел свое отражение.
   Еще миг я, кажется, всматривался в "чужие ладони своих рук", а потом какая-то неведомая сила дернула меня в сторону и я, вновь оказавшись в собственном теле, с коротким вскриком отпрянул назад.
  -- Ты чего? - недоуменно поинтересовался испугавшийся Колька.
   Но я только вытаращил глаза, отползая от друга. Кажется, я не дышал, или дышал так часто, что не чувствовал этого. На лбу выступили холодные капельки пота. Господи! Я еще ощущал его тело, его нестройные мысли еще неслись у меня в голове, складываясь в одно неумолимое желание "поймать окуня", он видел это настолько четко, что мне хотелось зажмуриться от блеска воображаемой чешуи. Боль в коленке быстро рассасывалась, я приходил в себя.
  -- ...Да что с тобой?! - уже совсем испуганно выкрикнул Колька.
   Я тряхнул головой.
  -- Все... все хорошо, я просто... - В горле застрял ком.
  -- Вот козел! - облегченно выругался Колька. - Я знаешь как испугался!
   Я виновато опустил глаза и, шмыгнув носом, тихо пробормотал:
  -- Мне на миг показалось, что я - это ты.
   Колька смерил меня взглядом сверху вниз, но ожидаемой насмешки в его серых глазах я не заметил. "Возможно, он тоже что-то почувствовал?"
   Я отдал ему удочку, а сам решил немного прогуляться, чтобы разобраться в собственных ощущениях. Дыхание все еще не успокоилось, но сердце в груди стало биться не так отчаянно. Я пытался отвергнуть произошедшее, но разум не желал подчиняться. Каждой частичкой своего тела я чувствовал непреодолимое желание вновь ощутить подобное перевоплощение, или... как такое может назваться? Отовсюду ко мне тянулись невидимые живые нити. Казалось, каждое дерево, каждая травинка вмещает в себя бесконечный внутренний мир - совершенно уникальный, неповторимый. И стоит всего лишь подумать об этом, как я провалюсь в этот открытый теперь мир с головой. Однако помимо восторга я чувствовал еще кое-что... Страх.
   Ох! Как же я тогда был наивен!
   Страх пытался защитить, спасти меня от грядущих бед, но искушение оказалось сильнее - гораздо сильнее. Я неслышной походкой вернулся к берегу пруда. Несколько крупных карасей и бычков трепыхались в целлофановом пакете. Колька так увлекся рыбалкой, что даже не заметил мою тень. Я на миг призадумался, попытался остановить себя, но что-то неведомое внутри меня уже тянулось к его тощей спине... И хотя в человеке, конечно, главное голова - мозг, - но в первый миг ПРОНИКНОВЕНИЯ будоражат именно ощущения нового тела. Колькино тело очень походило на мое, но тогда, в первый раз, мне показалось, что он состоит из одних только костей и натянутой на эти кости горячей кожи.
   После я уже мог анализировать проникновение, но тогда мой разум помутнел, я будто растворился в чужом сознании... Кажется, Колька говорил со мной, то есть со мной настоящим, тогда как я в этот момент был внутри него. Именно этот факт способствовал моему возвращению назад. Я тогда мало что понимал, словно бы находился под влиянием какого-то наркотика.
   Дальше воспоминания пошли вперемешку - я не помню, как мы добирались домой, не помню, как я оказался в больнице и почему в середине августа листья на деревьях желтее солнца. Я смутно помню беспокойное, постаревшее лицо мамы и белые халаты строгих врачей... Зато одно я помню хорошо - тупорылую голову сжатого в кулаке бычка с двумя черными икринками бездумных глаз, и как я, объятый чудесным дурманом, тянусь к рыбьему сознанию... сознанию, до краев наполненному нестерпимой болью и беспросветным ужасом. Каждая моя клеточка вспыхивает огнем, залитые кровью глаза видят слепящую темноту... Да, это я помню.
  
  -- Юрчик, ты идешь? - повторился в ушах Ташкин голос.
  -- Иду... Иду? Куда я иду? - Я с трудом разлепил горячие веки.
   Ташка досадливо поджал губы, отвел чуть в сторону блестящие синие глаза:
  -- Ты привыкнешь, Юр. Все привыкают.
   Я весь внутри сжался, застонал, но внешне остался неподвижен, словно каменное изваяние.
  -- Ты думаешь, я сошел с ума?
  -- Они не дают нам сойти с ума, - жестоко ответил Ташка. Вообще-то его звали Сашкой, но так как Сашек тут было очень много, некоторым меняли первую букву в имени. Лашка, Гашка, Кашка. Других звали Шурками и Саньками. Так было со всеми именами. Дим, например, называли Димонами, Диманами, Димычами, Димошками, Димочками; был даже один Димьянка. Нас тут всего чуть меньше полутысячи, самому старшему тринадцать, младшему - девять. Девчонок - человек десять, остальные - мальчики. Место, где нас держат, - настоящая тюрьма... Нет, даже хуже, во много раз хуже!
   Мне захотелось безудержно рыдать, но я уже второй раз за сегодня сумел сдержать себя... Нельзя, иначе они накажут Ташку. Нельзя-нельзя-нельзя.... ну почему? Я хочу!
  -- Идем, - дотронулся он до моего плеча. Я вздрогнул - как он может быть таким смелым? - Мы должны походить на остальных, - прошептали Ташкины губы у меня над ухом, - а иначе они прибегнут к самому ужасному наказанию - они посмотрят нам в глаза, как тогда.
   Я ощущал страх в нем, я видел, как ходит вверх-вниз его кадык, как нервно дрожат зрачки, но я не мог дотянуться до его сознания, сколько ни пытался. Дар был со мной, но ТУТ, на рудниках, он не работал. Не работал, так же как и его, Ташкин дар, и дар других Тёмных...
  
  -- Кирьянова, к доске, - сурово сказала Инна Ивановна.
   Класс облегченно вздохнул - мало кто делал вчера уроки. После грандиозного снежкового сражения, развернувшегося на школьном дворе сразу после окончания занятий, в котором, стоит заметить, наш класс одержал безоговорочную победу, сравняв с землей наспех возведенные "белокаменные" крепости врагов, все побежали на хоккейный матч "Спартака" против "Динамо". Ну а дальше - ужин, и какие тут уже уроки? Лично у меня хватило сил только зарядить портфель учебниками. Вообще-то к тому времени, уже близился к концу февраль и я редко уделял внимание таким мелочам, как уроки. В жизни есть вещи и поинтереснее.
   Пропуская монотонную речь Кирьяновой мимо ушей, я принялся играть в свою любимую игру под кодовым названием "Рикошет". Тогда я уже в совершенстве владел даром. Я мог за долю секунды проникнуть в тело другого человека и так же быстро вернуться назад, все, что требовалось, - зрительный контакт. Так вот, игра как раз заключалась в том, что я вселялся в кого-нибудь из одноклассников и тут же устремлялся по направлению его взгляда к следующей кандидатуре. В конце концов такой процесс всегда зацикливался, но мне было интересно, в скольких телах я успею побывать. В этот раз я, вернувшись в себя, ощущал отголоски мыслей едва ли не всего класса - оказывается, почти никто не смотрел на доску.
   И тут меня посетила заманчивая мысль. А что, если заглянуть в мысли Инны Ивановны? Как обычно, опережая здравомыслие, мое сознание уже устремилось прямо в лоб учительнице...
   Не буду сейчас подробно описывать весь букет своих ощущений. Главное, что я увидел ее глазами, - ненавистную кучку уродливых тварей, не стоящих даже мизинца ее кота Багратиона. Не знал, что у нее есть кот, впрочем, к черту кота! Я и раньше проникал в учителей, там было и раздражение, и безразличие, и благой мат (трудовика), но такой ненависти к детям я раньше никогда не видел. Уже в скором времени я понял, что ненависть Инны Ивановны - ничто по сравнению с... как говорят, все познается в сравнении... А тогда я не выдержал и вскочил с места, до боли в суставах впиваясь пальцами в край парты.
  -- Что тебе, Минков?! - раздраженно рявкнула Инна. В удивленном молчании на меня уставилось двадцать две пары глаз одноклассников.
   Чувствуя, как вместе со злостью внутри меня поднимается стыд, я сглотнул застрявший в горле ком, и все-таки выдавил через зубы:
  -- Что мы вам сделали... Инна Ивановна?
  -- Ты о чем, Минков? - сдвинула брови учительница.
  -- Почему вы так нас ненавидите?! - словно завороженный, крикнул я в образовавшейся тишине.
   Двадцать две пары глаз в ту же секунду округлились. И двадцать два рта перепуганно вдохнули.
  -- ...Этот ваш кот, Багратион, он просто грязное, наглое животное, - продолжал я. - А мы!.. Мы всего лишь относимся к вам так же, как вы относитесь к нам.
   Двадцать две пары глаз непонимающе заморгали, но Инна-то все поняла, в этом я был уверен. И тогда она проявила всю ту скрытую ненависть, которую я рассмотрел в ее душе.
  -- Как ты смеешь дерзить, Минков? Да кто тебе дал право?.. - Ее поставленный голос вдруг дрогнул, оборвался. Лицо налилось злостью. - Ну-ка подойди ко мне, живо!
   Я тронулся с места и, будто зачарованный, направился к учительскому столу. Было так тихо, что я слышал, как скрипит под кроссовками линолеум. На миг я будто опомнился ото сна, спохватился. Как же это так? Строжайшая, всеми уважаемая Инна Ивановна оплевана мной без каких-либо видимых причин? Однако внутри нарастала непонятная, неконтролируемая злость. И я, вместо того чтобы, насупившись, покраснеть, гордо взглянул ей прямо в глаза.
  -- Объяснись пожалуйста, Минков! - сказала учительница, нарочито глядя мимо меня.
  -- Это ты объяснись, Прохоренко! - ледяным голосом проговорил я, сам ужасаясь сказанному.
  -- Да как ты... - Инна, словно рыба, несколько раз открыла и закрыла рот. - Да как ты смеешь, скотина такая?! Взрослому человеку, своему наставнику нагло "тыкать", просто буквально плевать в лицо?!
   Несколько секунд никто ничего не говорил, и только звенели в тишине напряженные до предела нервы.
  -- Да, я смею, - наконец ответил я, - говорить с тобой так, как говоришь со мной ты. И у меня, в отличие от тебя, есть на то причины.
  -- И какие же, позволь узнать? - свирепея, выдавила Инна.
   Я обвел класс тяжелым взглядом. Все ждали чего-то сверхъестественного, может быть, готовы были увидеть, как я вдруг разрыдаюсь, или развернусь и убегу прочь, или, что вообще трудно вообразить, ударю Инну.
  -- Да мне не трудно называть вас на "вы", - с некоторым облегчением вздохнул я. - Но вы мне ни мать, ни тетя, ни сестра, ни друг... Вы меня не любите, я вас раздражаю, и даже вызываю своим видом ненависть. Вам нравится помыкать мной, что ж, каждому свое. - Я развернулся и в абсолютной тишине спокойным шагом отправился к выходу. И, наверное, все так бы и закончилось, если бы у самой двери меня не остановила приглушенная злостью последняя фраза Инны:
  -- Вон, вон, прочь с глаз моих... убирайся из моей жизни, гори огнем, проклятый маленький уродец... - Последнюю часть я услышал, уже тянувшись к ее сознанию с одной только целью - изуродовать это сознание, обратить его в безумие. Кажется, мое тело в этот момент согнуло сильнейшими спазмами, глаза залило слезами, лицо исказилось... Да, я видел это уже ЕЕ глазами.
   "Это моя жизнь! Моя школа и мои друзья!" - кричал я в ее голове, одурманенный безумной ненавистью, накапливающейся в моей душей все то долгое время, что я знал Инну. "Это ты убирайся с глаз моих! Ты, учительница, ненавидящая детей, - самое ужасное, что может быть. Я сгораю от омерзения внутри твоего сознания. Я не уродец, я лучше тебя! Понятно?! Сама гори огнем, гори огнем..."
   Хватая воздух ртом, я завалился на бок - прямо на грязный линолеум. Кажется, кто-то взвизгнул. Я ожидал потери сознания, но неумолимое время отсчитывало секунды, а я все еще оставался самим собой. Инна смотрела на меня невидящими, остекленевшими глазами, и я вдруг стал осознавать, что с виду ничего особенного сейчас не происходит. У Юрки Минкова просто нервный срыв после недавней болезни, Инна Ивановна глубоко обижена, урок закончен... урок закончен! Пора домой.
   Класс молча зашелестел тетрадями и забрякал застежками портфелей. Протяжный звонок все звенел и звенел, а Инна Ивановна все так же неподвижно сидела на своем месте, печально уставившись в окно. И только я знал, что сейчас творится у учительницы в душе. Одурманенный злобой, в последний миг перед возвращением я вырвал из глубин ее сознания самые страшные мысли и воспоминания, всю мерзость, всю грязь... вырвал и вывернул наизнанку.
   И, возможно, именно этот гнусный поступок стал причиной моего пребывания на РУДНИКАХ.
  
  -- Таш, - шепнул я пересохшими губами.
  -- Спрашивай, - не оборачиваясь проговорил Ташка.
   Мы поднялись уже на середину горы - отсюда наш островок казался совсем крошечным. Струйками зеленого света вниз стекались несущие кристаллы ребята. На рудниках всегда было тепло, но тут, наверху, становилось по-настоящему жарко - юпитер в черном небе превратился в некий прототип горячего солнца. И трудно было представить, что там, за оранжевым краем светового круга, во тьме - ледяной хлад... Да, не мороз, а именно хлад - морозящий до костей необъяснимый ужас.
  -- Кто-нибудь пробовал не носить кристаллы?
   Ташкина спина дрогнула под черной майкой, он украдкой обернулся.
  -- Юр, - шепнул он, приближаясь ко мне, - такие вещи тут нельзя говорить.
  -- Почему? - не поняв, прошептал я в ответ.
   Он взял меня за руку и отвел чуть в сторону от извилистой дорожки. Под ногами захрустел зеленоватый песок.
  -- Если ты еще не понял, - с тщательно скрываемой злостью сказал Ташка, - тут все построено на лжи и предательстве.
  -- Это что же? - выпучил я глаза. - Наши могут настучать?
   Ташка протянул руку к моему лицу, чтобы закрыть рот, но вовремя остановился.
  -- Тут нет никаких наших! - прошипел он, искривив влажные розовые губы. - Никому не верь... даже Темным! Понял?
   Я уныло кивнул.
  -- А Ромео?
   Ташка как-то странно улыбнулся:
  -- А с Ромео рот не разевай.
   Я понял этот ответ как отрицательный и вздохнул с некоторым облегчением. Ташка сегодня выглядел каким-то нервным - перепуганным, все время озирался по сторонам, боялся, что кто-то услышит наш запрещенный разговор. Но никто ничего не слышал - попадающиеся нам на пути ребята смотрели на Ташку с уважением, а на меня - с нескрываемым интересом. Я с непривычки пялился на всех подряд, вертя головой направо и налево, до сих пор пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение происходящему.
  
   Мы бегом спустились по широкой школьной лестнице на первый этаж. Ванек небрежно наматывал на шею толстый колючий шарф - он выглядел вполне счастливым человеком. Колька, брякающий полупустым портфелем, шел чуть в стороне. Он бросал в мою сторону короткие вопросительные взгляды и тут же отводил глаза. Протолкнувшись через шумную толпу, мы вывалились на заснеженную, слепящую глаза белым снегом улицу.
  -- Ну ты, Юрчик, ты даешь! - первым начал Ванек. - Я, конечно, всем существом за, но...
  -- Ненормальный, - пробурчал нахмурившийся Колька.
   Я схлестнулся с ним взглядом, и окутавшая меня вина как-то сразу отступила на второй план.
  -- Ты бы видел, как она на нас смотрит.
  -- Кто? Инна? - спросил Ванек.
  -- Она, конечно, строгая... - неуверенно пробормотал Колька.
  -- Она - исчадье ада! - обозленно выкрикнул я, перебивая друга. - Ты даже представить себе не можешь, как она нас всех ненавидит, и тебя в первую очередь, потому что ты постоянно скрипишь карандашом, и вообще... - Я осекся.
  -- А ты-то откуда все это знаешь? - чуть насмешливо, но осторожно спросил Ванек после некоторой паузы.
   Я вжал голову в плечи, будто замерз, хотя, несмотря на хрустевший под ногами снег, на улице было совсем не холодно.
  -- Знаю и все тут.
  -- Да пошел ты!
  -- Ну и пойду, - обиделся я.
  -- Ну а фигли ты нам лапшу на уши вешаешь?! - чуть не рассмеялся Ванек.
  -- Он что-то таит от нас, - вкрадчиво проговорил Колька, - правда, Юр?
   Я проводил взглядом тарахтящий грузовик с надписью "ХЛЕБ".
  -- Ну таю, и что дальше?
  -- Так что, - спросил Ванек, - мы друзья тебе или нет?
   Конечно, в моих силах было сделать так, чтобы они больше ничего не спрашивали, или даже забыли обо всем. Но я, если честно, был объят неудержимым желанием раскрыть свою тайну. И тогда я тихо проговорил:
  -- Я умею читать мысли.
  -- А пукать ртом ты не умеешь? - пронзительно высоким голосом прокричал Ванек. - Мог бы и чего получше придумать!
   Я захотел ответить, что если он не хочет меня слушать, пусть катится на все четыре стороны, но тут почувствовал ледяной шлепок разбившегося о мою щеку снежка.
  -- Одурел, что ль?! - Я готов был треснуть Ваньку в нос, но он предусмотрительно отступил назад и, изображая невинную улыбку на лице, быстро затараторил:
  -- Видишь, ты не прочитал мои мысли и не увернулся от снежка, так что...
   Я перевел взгляд на Кольку - он по-прежнему поджимал губы и зыркал из-под бровей, но в глазах его появилось некое недоверие.
  -- Хочешь услышать про свои мысли? - разозленно проговорил я Ваньку, не поворачивая к нему головы. - Что ж... ты думаешь о моей шапке, и никак не можешь вспомнить, флаг какой страны состоит из черной, красной и желтой полос... Еще у тебя чешется царапина под коленкой, и еще - этого ты даже не замечаешь - у тебя ботинки промокли.
   Все время, пока я говорил, Колькины глаза удивленно расширялись, источая испуг и восторг одновременно.
   По-моему, прошла целая вечность, пока Ванек наконец не прошептал:
  -- А про царапину-то ты как узнал?
   Я довольно усмехнулся и не спеша побрел по утрамбованной белой дорожке. Друзья, зачарованные открывшейся тайной, бросились за мной.
  -- Понимаете, - начал я, - чтение мыслей - это еще не все, что я могу. На самом деле я проникаю в саму суть человека.
  -- В смысле?
  -- Ну, я как бы становлюсь этим человеком, притом что он даже ничего не замечает.
  -- А о чем я сейчас думаю? - неожиданно спросил притихший было Колька.
   Я вновь встретился с ним взглядом. В его глазах сейчас было столько надежды, столько скрытого азарта, что, выдумай я все из головы, он заставит сам себя поверить в услышанное.
  -- Ты думаешь об одноногом солдатике, - как можно более небрежно проговорил я, - которого отыскал вчера под креслом, когда твой папа пылесосил.
  -- Фантастика! - завороженно прошептал Колька.
  -- Слушай, - схватил меня за рукав Ванек, - а угадать задуманную карту можешь?
  -- Могу.
  -- А... - он призадумался, - "Что? Где? Когда?" вопрос?
  -- Дурак, что ль?
  -- А подсмотреть ответ, например, в голове училки - можешь?
  -- Конечно! - хмыкнул я.
   Ванек с Колькой переглянулись.
  -- Здорово! А...
  -- Все могу, даже память стирать, если надо.
  -- Ну-ка, сотри! - прищурился Ванек.
  -- Погоди! - осадил его Колька. - Юрчик, скажи, значит ты заглянул в мысли Инны Ивановны и увидел там...
  -- Ненависть, да. Ко всем нам, и не удержался. - Я захотел подробно об этом рассказать, но Колька вдруг задал еще один вопрос:
  -- А в мои мысли, в мое тело ты часто проникал?
   Я почувствовал, как мои щеки наливаются краской, а глаза так некстати заслезились на холоде.
  -- Ну, - протянул я, - бывало.
  -- Часто? - твердым голосом спросил он.
   Боже мой, да я знал про него все! Его тело было чуть ли не вторым моим домом, все эксперименты с даром я, как правило, начинал именно с Кольки.
  -- Часто, - не смог я соврать.
   Колька шмыгнул раскрасневшимся носом, внутри него, как и во мне, шло противоборство двух начал: жажды знаний и совести.
  -- Но ведь это же подло, - едва слышно пролепетал он, опуская глаза.
   Мне захотелось протянуть руку, чтобы коснуться его плеча. Я представил, как оно вздрогнет под пальтишком, как он быстро зыркнет из-под бровей и тогда я сам опущу голову под его взглядом, и может быть он простит меня... потому что да - это подло.
   Я так и не успел увидеть глаза друга, потому что в тот миг до моего слуха донесся приближающийся шелестящий звук металла, будто кто-то прицепил к лыжным палкам дюралевые ленточки. И в следующее мгновение мою голову пронзил запредельной высоты писк, заставивший меня зажмуриться до боли в глазах. Последнее, что я запомнил, провалившись в темноту, - это было прикосновение чьих-то ледяных, сотканных словно из тумана, душащих меня пальцев...
  
   Очнулся я в полумраке небольшой комнаты. Мысли путались, ужасно болела голова. Я сперва подумал - это снова больница, но тут же сообразил, что обстановка чересчур мрачная для больничной палаты. Тут даже окон не было. Кроме моей койки и лампочки под потолком тут вообще ничего не было - голые стены, гладкий пол и черный потолок.
   Прошло всего несколько минут, прежде чем я сумел найти в себе силы подняться и встать на ноги. В тот же миг моего слуха достиг звук приближающихся шагов. Я инстинктивно прижался к стене, готовый увидеть в дверном проеме что-то страшное. Шаги затихли, и в образовавшейся тишине до моего обострившегося слуха эхом долетели обрывки детских голосов. Или, может, это где-то шумела вода.
   Дверь бесшумно отворилась, по глазам ударил свет, и передо мной предстал силуэт высокого человека, с ног до головы закованного в доспехи (так мне показалось в первый миг). На самом деле это были блестящие зеркальные пластины, напоминающие скорее чешую, хотя, естественно, это была лишь одежда. Я вздрогнул, увидев лицо человека, точнее ужасную железную маску, под которой это лицо пряталось. Собственно, само лицо меня мало интересовало, испугался я впившихся в мою душу немигающих, больших оранжевых глаз. Все, о чем я мечтал тогда, - зажмуриться, другие желания словно стерло из моего сознания. Если честно, я смутно помню, как оказался в большом, хорошо освещенном зале. А вот разговор с человеком, точнее нет - не человеком, правильней называть их существами... Разговор с существом я запомнил отлично.
  -- Вы понимаете? - спросил металлический, совершенно нечеловеческий, чужой голос.
  -- Да, - не подчиняясь моему желанию пробормотали губы.
  -- Во избежание ненужных эксцессов мы предлагаем вам ознакомиться с установленными правилами.
   Внутри меня бился и плакал, зовя на помощь маму, перепуганный мальчик. В действительности же я просто таращился на лицо существа, едва заметно пошатываясь из стороны в сторону. Наверное, у меня был шок; впрочем, я все-таки сумел взять себя в руки.
  -- ...Правило первое, - продолжал он (или оно), - беспрекословное подчинение Дарящим. Правило второе: соблюдение установленного режима...
   "Пионерлагерь, что ль?" - промелькнуло у меня в голове.
  -- ...Правило третье: выполнение исправительных работ в установленном порядке. Требуемый лимит вы можете узнать в ежедневно выдаваемой инструкции. - Он сделал паузу. Мое искаженное сознание терзали странные ощущения того, что весь этот разговор ничего не стоит, что за словами прячется нечто совсем другое. - Ввиду особенной виновности вы будете содержаться в исправительном блоке "Б". В случае нежелательных инцидентов с вашей стороны причины будут выискиваться в ближнем к вам окружении. (Я тогда совершенно не понял подтекста этой фразы, и не осознал, насколько все ужасно в реале).
   Наказание? Вина? До меня наконец начинало доходить, куда я попал и во что все это может вылиться.
  -- Ч..то я сделал? - испуганно проговорил мой непослушный язык.
  -- Вы сотворили множество скверных деяний, - металлическим голосом ответило существо.
  -- Но...
  -- Ваша душа изуродована врожденным проклятием. Однако хочу вас уверить - с этого дня вы на пути исправления и оздоровления. Не забывайте, что вы удостоены большой чести, пребывая в нашем расположении. Надеюсь на ваше послушание и взаимопонимание.
   Я ощущал, как мою волю обволакивают невидимые путы неизвестной силы. Словно кто-то большой и могущественный наблюдает за происходящим со стороны. Последняя частичка живого во мне бунтовала - билась о стенки неподвижности, кричала, надрывая горло. Я собрал всю оставшуюся волю в одно только единственное слово:
  -- Мама...
   И тут оковы вокруг моего сознания рухнули - исчезли на один короткий миг, чтобы сжаться с новой силой. Но и этого кратчайшего мига хватило для молниеносного броска ПРОНИКНОВЕНИЯ.
   Первое, что я рассмотрел, очутившись внутри существа, была простейшая злость на мое неожиданное "мама". Затем мой силуэт - застывший Юра Минков с остекленевшими глазами - вспыхнул перламутровым зеленоватым светом. Мое мечущееся сознание разрывали потоки ледяного ужаса, но еще страшнее было вернуться в этот момент назад - мне казалось, что я в ту же секунду сгорю. Само по себе существо не имело ничего общего ни с человеком, ни с рыбой, ни даже с тупо запрограммированным насекомым... Нет, его мышление было вовсе не столь примитивным, но я совершенно ничего не мог разобрать в этом хаосе световых импульсов. Единственное, что я четко рассмотрел, - это неописуемая, необъятная ненависть к моей сжавшейся фигурке. Злость Инны Ивановны была истинной любовью по сравнению с тем, что я ощутил теперь. Причем ненависть эта не была подобием животной ярости кровавого убийцы и не сладковатым ощущением невероятного превосходства - презрения. Ненависть эта была сродни непереносимости священником дьявола. То есть оно - существо - непоколебимо верило в мою прямую причастность к абсолютному злу. (Может быть, эти слова не совсем точно передают внутреннее мировоззрение Дарящего, но других выражений я не могу подобрать.)
   Кажется, существо в чем-то разочаровалось. Перед тем как я вернулся в свое одурманенное тело, знакомая волна неудовлетворенности скользнула по его сознанию.
  -- Твой номер 999, - сказало существо напоследок. Затем дверь за моей спиной открылась, и, ведомый чьей-то невидимой рукой, словно зомби, я прошел по длинному темному коридору навстречу слепящему глаза свету.
  
   Как только я оказался на Рудниках, самообладание сразу же вернулось ко мне. Но, вопреки ожиданиям, я не бросился на землю и не стал рвать волосы на голове. Весь нахлынувший ужас потерялся в перекрывшем все мои чувства удивлении. Прошло, наверное, минут десять, а я все стоял у захлопнувшейся двери, таращась на громадную скалу, словно айсберг возвышающуюся в океане тьмы. Живая, мигающая зелеными огоньками река поднималась к самой вершине скалы (или горы, я не знаю). И состояла эта река из исхудавших, понурых, полураздетых детей. Мой разум как-то слишком спокойно констатировал, что я попал на каторгу, и тут же мелькнула мысль - не сон ли все это?.. Но нет: я мог подробно рассмотреть каждую песчинку под ногами, и этот сладковатый запах кристаллической пыли - ничего подобного я раньше не встречал. Издали доносились редкие обрывки высоких детских голосов и переливчатая музыка, будто кто-то не очень умело играл на ксилофоне.
  -- Эй! - вывел меня из ступора возглас незаметно подошедшего рыжего паренька. Я глупо заморгал в ответ. - Только что прибыл? - с сочувствием спросил он и, не дожидаясь моего ответа, тут же ехидно улыбнулся.
  -- Да я только...
  -- Слушай, тебе в пальто не жарко? - продолжая улыбаться, хмыкнул паренек (звали его Яшка, но это я узнал позже).
   О да, мне было жарко! В пальто и двух свитерах! Тут, на Рудниках, даже в майке не было холодно. Косясь по сторонам, я быстро вылез из пальто.
  -- Давай я подержу, - протягивая руки вперед, услужливо сказал Яшка.
   Я дал; он, кажется, сильно этому обрадовался. Я захотел проникнуть в его разум, чтобы разобраться наконец, что со мной происходит, но дар не сработал. Но, видимо, в тот миг я был настолько подавлен, что почти не удивился и не расстроился из-за этого.
  -- Куда я попал? - пришлось добывать информацию обычным способом.
   Яшка пожал плечами.
  -- Это Рудники Зеленых Кристаллов, - приподняв рыжие брови, проговорил он. - Я не знаю, есть ли у этого места другое название.
  -- Это тюрьма? - угрюмо спросил я.
  -- Хм, ты Тёмный, что ль? - со скрытым испугом спросил он непонятное.
  -- Как я понял, тут надо носить кристаллы? - игнорируя его слова, продолжал я расспрос.
  -- Надо, но это совсем не сложно, - Он вдруг помрачнел. - Я бы сказал, что Рудники - это скорее необитаемый остров.
   Ничего себе необитаемый! Такой оживленности я даже на Красной площади не видел.
  -- А сбежать отсюда можно? - хмуро спросил я.
   Он улыбнулся:
  -- Может и можно, но у нас тут все боятся темноты. Да и не надо это - отработай положенную норму и отправляйся домой.
   Внутри меня зажглась искра надежды - вспыхнула огнем, обожгла, разливаясь горячим потоком по телу.
  -- А это долго? - приближаясь к Яшке, с замиранием сердца спросил я.
  -- У всех свой лимит, - пожал он плечами. - Кому полгода, а кому трешка.
   Я похолодел. Три года! Да я... У меня через три года уже усы вырастут!
  -- А где можно узнать, сколько положено? - сбивчиво пробормотал я.
   Яшка хмыкнул:
  -- Подходишь к ящичку со своим номером, там циферка... У тебя какой номер?
   Я призадумался. Номер? Какой у меня номер?
  -- Девятьсот девяносто девятый.
   Яшка отшатнулся, отпрянул. На его вмиг побледневшем лице особенно четко проступили оранжевые конопушки. Прищуренные, живые глаза округлились, являя на свет микроскопические кровяные сосудики - капилляры. Однако еще через мгновение Яшка вновь принял прежний вид, только улыбки на его лице больше не наблюдалось.
  -- Я так и знал, что ты - Темный, - сухо проговорил он. - Иди в блок "Б", - указал он на одноэтажное здание у подножья горы, - там тебе все расскажут.
  
   Блок "Б" представлял собой обыкновенный барак с двухэтажными железными кроватями, общей душевой и туалетом типа сортир. Единственное, что сразу бросилось в глаза, - непривычная для таких мест чистота. Я даже разглядел в стенном отражении свой расплывчатый силуэт. Никого внутри не было. Я огляделся, не спеша прошел из конца в конец помещения, открыл кран, чтобы смочить пересохшее горло. Затем я нашел кровать с табличкой "999", и лишь только упав животом на синее покрывало, неудержимо заплакал.
   Рыдал я, кажется, недолго. Когда никого вокруг нет - сложно лить слезы. Здесь, на Рудниках, я много раз убеждался в этом... Прошло, наверное, минут двадцать, а я уже молчал, просто лежал на спине, глядя в потолок. Все мысли были о доме, о маме, о друзьях - Ваньке с Колькой.
   Из прихожей послышались чьи-то голоса, и тут же в проходе появилась компания ребят - человек десять. Конечно, это были не все обитатели блока "Б" - всего тут могло разместиться 30 детей. Они быстрым шагом приблизились, обступая мою кровать со всех сторон. На лице у каждого читался целый букет эмоций. Кто-то смотрел сочувственно, кто-то безразлично, кто-то с явным недоверием. Все ребята внешне были очень разные, но в то же время во всех них было что-то объединяющее. У всех в глазах читалось скрытое превосходство над окружающими.
   Я привстал на кровати, опираясь на одну руку. Выжидательно посмотрел на "главного" паренька, перевалившегося животом через спинку моей кровати. Улыбка на его лице была особенно яркой и предвкушающей много интересного. Это был Ромео, и Ташка там тоже присутствовал.
   Предчувствуя неприятности от слишком долгого молчания, я сам начал разговор.
  -- Привет, - с испуганной улыбкой пролепетал я, - я Юр..ка.
   Ребята переглянулись между собой, кто-то издевательски хмыкнул.
  -- Раздевайся, - бодрым, звонким голосом приказал Ромео.
   Я опешил. Зачем?
   Большинство ребят были в одних только майках черного цвета и таких же черных трусах. А у Ромео на голове была красно-белая кепка, надетая козырьком назад. К тому же он единственный носил ботинки - остальные ребята были босиком.
  -- Ты чего, глухой?! - озлобленно спросил кто-то справа.
  -- Нет... - помотал я головой.
  -- Ну тогда, значит, глупый? Сказали же - раздеваться!
  -- Зачем? - чуть ощетинившись стрельнул я глазами на поджарого кучерявого парнишку.
   Хлесткая, длинная рука стукнула меня по затылку, раньше чем я смог сообразить, что произошло. А когда понял, глаза тут же налились тяжелой влагой.
  -- Еще раз так сделаешь, - спокойно, продолжая улыбаться, проговорил кудрявому Ромео, - под кроватью спать будешь. Он вновь повернулся ко мне, добродушно приподнял брови: мол, что тут поделаешь? - Раздевайся.
   Я стянул с себя два свитера, которые тут же отправились в руки Ромео и Костика-Белокостика. (Тогда я, естественно, их имен не знал). Все жадно уставились на мою цветастую майку; я, пыхтя от злости и стыда, снял и ее. Из-за ботинок они чуть не подрались, а носки взяли с пренебрежением.
   Оставшись в одних трусах, я отполз к стене и сжался в комок. (Сейчас мне стыдно вспоминать этот эпизод, вроде бы я не слабый парень, да и трусом никогда не был, а тут испугался, как мокрый щенок).
  -- С самолетиками, - насмешливо хмыкнул Ромео.
  -- Надо кому? - поинтересовался Белокостик.
  -- Ладно, - угрюмо пробормотал Ташка, - оставьте его.
   Все не спеша разбрелись по палате. Рядом остались только двое.
   Я вжимался в стену, но глаз не отводил, бросая на них прожигающий взгляд из-под бровей.
  -- Я Ромео. А это Ташка, - грациозно приподнял кепку Витька. (Да, как я потом узнал, его на самом деле звали не Ромой. А такое прозвище ему дали за уважительное отношение к девочкам.)
  -- А ты, значит, Юрка? - улыбнулся Ташка.
   Я угрюмо кивнул.
  -- Зачем одежду нам отдал? - прищурился Ромео.
  -- Угу, попробовал бы не отдать, - промычал я.
  -- Трус ты, Юрка, - пожал плечами Витька. Я залился краской. - Если просят, ничего никому не отдавай, разве только по собственному желанию.
  -- Угу, а если по ушам надают?
   Витька с Сашкой переглянулись.
  -- У нас тут драться нельзя! - воздел палец к потолку Ромео. - Дисциплина. Это Белые чуть что в лицо кулаками тычут.
   Я немного оклемался после пережитого позора - похоже, эти двое не желали мне зла.
  -- Мне сказали, что я какой-то Темный.
   Они вновь переглянулись.
  -- Соответствует истине, - быстро протараторил Ромео, - на вот, держи униформу. - Он скомкал аккуратно сложенные черные майку и трусы и швырнул их в мою грудь. - Это единственная одежда, которую они нам выдают.
  -- Так почему я Темный?
  -- А что в тебе особенного?
   Я пожал плечами:
  -- Ничего.
   Ромео несколько демонстративно рассмеялся:
  -- А ты не такой уж дурак!.. Ладно, поговорим позже. - Он развернулся и вприпрыжку отправился к своей койке.
   Я проводил его взглядом, затем осторожно посмотрел на Ташку. Он встретил меня сочувственным взором исподлобья.
  -- Плохо тебе? - Он скорее утверждал, чем спрашивал.
  -- Прости... в смысле, как тебя, еще раз, зовут?
   Он, по-моему, засмущался. Почесал белокурую макушку и чем-то напомнил в тот миг Кольку, хотя они, конечно, разные. У Кольки - у него все мысли, все чувства на лице написаны, как книгу читаешь, а Ташка... Ташка - он загадочный, есть в нем что-то мистическое... сложно объяснить.
  -- Да Сашка я... Или Ташка. Как кому нравится.
   Я впервые за последний час улыбнулся.
  -- У тебя 1000-й номер? - спросил я, глядя на табличку рядом со своей.
  -- Угу, - улыбнулся он в ответ, - буду спать над тобой. Так что чур не брыкаться.
   Как это обычно бывает, от нарастающего веселья внутри параллельно нарастала и тревога.
  -- Куда я попал? - угрюмо промолвил я.
  -- На Рудники Зеленых Кристаллов, - повторил он Яшкин ответ.
  -- Это я уже слышал. Но пока ничего не понял.
  
   Оказалось, что и понимать тут особенного нечего. Дарящие (так звали себя существа) оказывают нам великую честь, предоставляя нам шанс искупить свои злодеяния, смыв уродливое бельмо проклятого дара. Все, кто жил в блоке "Б", обладали теми или иными паранормальными способностями (какими - для остальных это было секретом). Раз в неделю мы получали новый комплект черных маек и трусов. У тех, кто жил на улице, майки были белые. За что они попали на рудники, никто по сути дела не знал. Мы могли только гадать. Белые побаивались нас, хотя, как я уже говорил, дар тут не работал. Задача перед всеми стояла одинаковая - собрать на горе как можно больше кристаллов и сложить их в отмеченный номерком ящик. Дарящие каким-то образом учитывали собранное количество. И не дай бог ты не добрал свою норму! Зато, если хорошо работаешь, и вознаграждение обещалось превосходное - возвращение домой.
  -- Не надейся, - сразу сказал мне Ташка. - При мне ни одного Темного домой не отправили, а я тут уже три года. К тому же неизвестно, куда они на самом деле отправляют "якобы исправившихся".
  -- Так что же делать? - спрашивал я в отчаянии. Ташка загадочно поворачивал голову набок, будто рассматривал меня. И ничего не говорил... Подожди, мол, освойся, поостынь.
   Я ждал, но с каждым днем становилось все хуже. Если первое время тревога и уныние были вытеснены потрясением и шоком, то сейчас мое сознание сжали беспощадные пальцы черной тоски. Покрасневшие глаза давно пересохли, грудь болела от нервных спазмов, а тело с трудом повиновалось подавленной воле.
  
   Мы уже поднялись почти на самую вершину скалы. Народу тут стало меньше, зато дорожка теперь превратилась в некий вариант лестницы, идти по которой следовало как можно осторожней. Осколки кристаллов больно кололи голые пятки. Даже без кирки тут можно было набрать целую охапку (если так можно выразиться) кристаллов. Однако большинство (к которому относился и я) предпочитало собирать кристаллы у подножья горы, выкапывая выросшие за ночь осколки из сухого оранжевого песка. Сюда, на вершину, забирались немногие. Ну сколько ты унесешь в руках? Все равно выгодней пять раз пройтись от подножья к резервуару, чем один раз забраться сюда.
  -- Ты сегодня какой-то заторможенный, - недовольно пробормотал Ташка, перепрыгивая с камня на камень.
  -- Угу, - кивнул я. - Что-то воспоминания нахлынули.
  -- Можешь серьезно говорить? - почти шепнул он, хотя в радиусе двадцати метров никого не было.
   Я встрепенулся:
  -- Конечно!
   Ташка несколько секунд молчал, потом вдруг громко сказал:
  -- Я хотел поговорить о даре... - Он замялся. - То есть я хотел спросить, в какой миг ты понял, что лишился его?
  -- Это произошло при разговоре с Яшкой - помнишь, я про него спрашивал?
   Ташка удовлетворенно кивнул.
  -- Ты не подумай, я не хочу спрашивать, что у тебя за дар... Я просто хотел поинтересоваться, - он явно нервничал и оттого говорил быстро и сбивчиво, - не пробовал ли ты после этого еще использовать свои способности?
  -- Пробовал, - спокойно ответил я. - Но ничего не получается. Как только я касаюсь чужого сознания, меня отбрасывает назад.
   Ташка резко развернулся и чуть не соскользнул с гладкого желтого камня. В его вытаращенных глазах взорвался целый фейерверк эмоций. Удивление, испуг, надежда, вдохновение, снисхождение и, пожалуй, легкое презрение.
  -- Ты что, дурак?! - брякнул он. - В смысле... ты не обижайся. Не надо даже намекать на природу своего дара.
   Я нарочито надул губы:
  -- Ну, теперь уж все равно.
   Дело в том, что я как раз жаждал наконец открыть свою тайну. Жаждал, как и в прошлый раз, и как в прошлый раз - боялся. Ташка, несмотря на плохо скрываемое любопытство, отказался слушать что-либо еще.
  -- Расскажешь в другой раз, - промямлил он, опуская голову. - Но скажи...
  -- Да?..
  -- Ты чувствовал хоть что-то, когда пытался?
  -- Естественно, - пожал я плечами, - и от этого мне особенно больно. Я чувствую дар, могу управлять им, но не могу... - Я запнулся под грозным Ташкиным взглядом.
  -- Уверен? - проговорил он чуть ли не по слогам. Словно бы от ответа зависела дальнейшая судьба мира.
  -- А что такого? - вновь дернул я плечами.
  -- Удивительно! - загадочно пробормотал Ташка, глядя вдаль. - Слушай, Юр, попробуй еще, а?! Прямо сейчас со мной.
  -- Пожалуйста. - Я мысленно потянулся к его сознанию (надо сказать, не в первый раз), но потерпел неудачу. - Не вышло.
  -- Ладно, - быстро закивал Ташка. - А сейчас присмотрись - ты почувствуешь что-нибудь?
   Я кивнул и сосредоточился на внутренних ощущениях, пытаясь уловить какие-нибудь изменения в своем мировосприятии. Некоторое время ничего особенного не происходило, разве только легкое покалывание кончиков пальцев. И тут - я чуть не вскрикнул - виски, словно стальным прутом, пронзило ледяной, парализующей болью. Ударило и тут же отпустило, неприятно заныв в глубине.
  -- Перестань, - с нарастающей паникой прошептал я. Боль почти сразу потухла.
   Ташка виновато поджал губы, несколько раз поднял и опустил большие синие глазищи. И тут за страхом в мое сознание торжествующе ворвалась радостная мысль - его дар работает!
  -- Видишь, - уловив изменения на моем лице, позволил Ташка себе улыбнуться.
  -- Твой дар... - начал было я, но он в этот раз по-настоящему захлопнул мне рот своей горячей ладошкой. Замерший, я ощутил его тяжелое дыхание у себя над ухом.
  -- Да, - едва слышно шепнул он, - мой дар - причинять боль. Постарайся спрятать эту информацию в дальних глубинах своего разума, чтобы даже во сне не пробормотать роковое слово. - Я молча кивнул. - Пойми, - едва не всхлипнул он, - если кто-то узнает об этом, я в тот же день умру.
  -- Но почему?! - так ничего и не поняв, прошептал я.
   Ташка наконец отпустил меня. И, мотнув головой в сторону, позвал мне следовать за ним. Мы молча карабкались по острым камням. Тут, у самой вершины, кристаллы являлись основной составляющей земной тверди. Когда смотришь снизу, похоже, что макушку горы коронует сверкающая в свете юпитера изумрудно-зеленая кристаллическая игла. Отсюда же игла кажется настоящим колоссом - двадцатиметровым столбом в несколько человеческих обхватов. Ташка обошел гигантский кристалл с другой стороны, и его хрупкий силуэт вмиг раздвоился, растроился, размножился на много частей, каждая из которых немножко отличалась от предыдущей. Я поймал себя на мысли, что не могу точно сказать, за каким призрачным изображением скрывался настоящий Ташка.
  -- Тут нас никто не услышит, - негромко, но без боязни проговорил он с обратной стороны кристалла. - Подойди, не бойся.
   Я аккуратно перешагнул через торчащий клыком кристаллический отросток и очутился на краю пропасти - рядом с Ташкой. Отсюда, с высоты, ребята казались черными и белыми муравьишками, равномерно распределенными по поверхности муравейника - горы. У меня даже уши заложило от такой высоты. Раскаленный юпитер так шпарил в спину, что даже сквозь толстые стенки гигантского кристалла пробивалось приятное тепло. А вот воздух тут холодил легкие настоящим морозом.
  -- Ты спрашивал, пробовал ли кто-нибудь не носить кристаллы... - отстранено сказал Ташка. - Но знаешь ли ты, насколько невыносимо наказание за невыполнение нормы?
  -- Я просто предположил. Хочу понять, зачем все это. Вот и все.
  -- Твой вопрос неуместен, и все же я отвечу - да.
  -- Что да? - не понял я сразу.
  -- Я не ношу "великое благо" уже несколько месяцев.
  -- Но ты же сам только что сказал...
  -- За меня это делают другие, - поспешил объяснить Ташка.
   Я на какое-то время задумался, чтобы не показаться совсем глупым.
  -- Ну и кто работает за тебя, а главное - зачем?
  -- Мой номер знает каждый на рудниках, и каждый знает, что он должен кинуть в день хотя бы один маленький кристаллик в ящик с этим номерком.
  -- Так ты знаешь, зачем существа заставляют нас добывать кристаллы? - воодушевился я.
   Ташка равнодушно пожал плечами, хотя сейчас за версту было видно, как он нервничает.
  -- Не знаю, каким образом кристаллы действуют на белых, но одно их свойство нам с Ромео удалось найти. Кристаллы тушат пламя дара.
   В Ташкиной речи не было нарочитой красочности, я прекрасно понял, что он имеет в виду. Дар действительно напоминает бушующее внутри пламя - пламя, готовое в любую секунду вырваться на волю, вспыхнуть, заиграть, затрепетать... Ты чувствуешь опасность, азарт и блаженство - эти непередаваемые чувства.
  -- Но как вы заставляете Белых работать на себя?
   Ташка с готовностью усмехнулся.
  -- Боль! - словно выплюнув букву "Б", произнес он. - Сперва за меня кристаллы носил Ромео, а когда я ощутил жалкое подобие изначального дара, мы принялись "давить" на белых.
  -- Но почему они не пожалуются Дарящим?
  -- А никто не знает, - развел руками Сашка.
   Я помотал головой:
  -- То есть как? Номер-то твой видно...
  -- Нет, ты не понял. Никто из белых не знает, что на самом деле представляют из себя Темные. Они уведомлены лишь обо дном: тронешь одного из нас - и Дарящие сотрут тебя в порошок.
   Я сглотнул, вспомнив ужасные глаза существа.
  -- И все-таки... твой номер - это так очевидно.
   Ташка недовольно хмыкнул:
  -- Ты нас уж совсем за дураков не принимай. Таких как я около дюжины - самых сильных и влиятельных ребят. И если в их ящики не поступают кристаллы, я опять же причиняю остальным боль.
  -- Ты так говоришь, - поморщился я, - будто больно становится тебе, а не им.
   Ташка ничего не ответил, но в его глазах я вдруг заметил тщательно скрываемое страдание и горечь.
  -- Я не скажу ни слова, если ты не захочешь рассказывать мне о твоем даре. - Ташка шмыгнул носом. Тут действительно легко можно было простудиться. - Но знай, когда мы с Витькой - Ромео - только начинали, я не чувствовал в себе даже признака былого дара. Полное опустошение.
   На всякий случай я прислушался к себе, ощущаю ли я ЭТО? Да, я чувствовал дар! Я поймал себя на мысли, что испытываю гордость и чувствую некоторое превосходство над Ташкой, над Ромео - над всеми.
  -- Мне надо подумать, - неожиданно для самого себя твердо ответил я. - То есть я расскажу, ты не беспокойся... Но пойми, мне все еще кажется, будто я сплю, будто все это - бесконечно долгий страшный сон.
   Ташка, к моему удивлению, остался вполне удовлетворен таким ответом. Он заулыбался, расслабился - движения стали не такими скованными, резкими.
  -- Ты все правильно решил.
  -- Слушай, Саш, а у Ромео какой дар? - задал я давно мучивший меня вопрос.
  -- Если бы даже знал - не имею права говорить. Но я, если честно, даже гадать не решаюсь. Когда полгода назад на этом самом месте появились первые ростки идеи о пагубном влиянии кристаллов на паранормальные способности... - Ташка запнулся под моим негодующим взглядом. - В общем, Витька сказал, что его дар никуда не годится, а узнав о моем - чуть не расплакался от счастья, ну, метафорически, конечно.
  -- Ты говоришь как книжный герой, - улыбчиво хмыкнул я.
   Ташка застеснялся, попытался спрятать глаза. Видно, я задел его за живое.
  -- Мой дед - знаменитый историк... В общем, не обижайся, я иногда несу такую пургу!..
  -- Эт-точно, - с хулиганской ноткой протянул я.
  
  

Ташка

   Александр Германович Смоленский, или, проще говоря, Сашка, воспитывался в профессорской семье, где на первом месте всегда стояло образование и развитие интеллекта. Сашка был вторым, поздним сыном в семье. К тому времени, как он родился, Игорь - старший брат - уже заканчивал школу... с золотой медалью, что было для семьи Смоленских само собой разумеющимся. В семь лет Сашка стал дядей и всеми обожаемый Игорь со своей женой переехали в новую квартиру. С этого момента счастливое детство для Сашки, как он сам считает, закончилось. Оставшиеся без своего "золотого" первенца родители переключили все внимание на второго, гораздо более посредственного отрока. Нет, нельзя сказать, что Сашка был двоечником или каким-нибудь хулиганом. Ему приходилось учиться на одни пятерки, другие оценки воспринимались строгим отцом как конец света. Еще чего не хватает! Чтобы сын профессора Московского Государственного Университета учился как все?.. Мать относилась к оценкам гораздо лояльней. Но ее театрально-музейная жизнь не могла не оставить отпечаток, преобразовавшийся в итоге в мечту о сыне музыканте или художнике. Игорь был весьма талантливым ребенком, но все его таланты проявлялись в области технических наук. Может быть, именно поэтому отец - историк, философ - так благотворил старшего сына. Он радовался, что Игорь нашел свою стезю в жизни.
   В результате Сашка не только учился в математической школе, но еще и посещал школу музыкальную, детский хор, а также кружок театрального искусства и кружок журналистики...
   Маленький Сашка учился в третьем классе, когда его голову посетила одна ясная и совершенно осознанная мысль - он ненавидит учебу. Все, о чем он мечтал, сидя в пыльной комнате, заставленной книжными стеллажами, сутки напролет - это научиться играть в футбол и набить морду Пашке Башкову, хулигану из соседнего двора. Если же быть еще честней, он просто хотел быть как все. Конечно, из Сашки вышел бы плохой футболист и никудышный драчун, ибо был он по натуре своей именно "мальчиком искусства". Но искусство это ему так осточертело, что Сашка просто возненавидел свой образ жизни.
   Сашка не винил родителей - он считал, им удалось убедить его, что они поступают правильно, исключительно в Сашкиных интересах. От этого жить становилось еще мучительней. Он винил себя в бездарности и лени.
   Единственным, кого Сашка любил по-настоящему, был его дед, Николай Валентинович Смоленский - деда Коля. Как это часто бывает, к старости даже твердые люди становятся несколько сентиментальными. Деда Коля не переставал умиляться своим светловолосым, розовощеким внучком. Он часто оставался с маленьким Сашкой, когда родители уезжали в бесчисленные командировки или на научные конференции, читал сказки, рассказывал много всего интересного.
   У Николая Смоленского была одна проблема - он страдал мигренями. С возрастом недуг все больше беспокоил его, порой Николаю Валентиновичу становилось настолько плохо, что мир вокруг него меркнул в черной пелене боли. Будучи оптимистом по жизни, он становился злым и ворчливым. Ничто в такие минуты не могло порадовать старика.
   Так Сашка и обнаружил в себе ДАР. Будучи расстроенным плохим настроением любимого дедушки, Сашка пытался хоть как-то помочь ему. Вначале, конечно, ничего не получалось - деда только ворчал при Сашкиных попытках дотронуться до его лба. Однако вскоре Сашка понял, что прикосновение в данных вопросах совсем не обязательно. Ведь боль - это нечто неосязаемое. И тогда Сашка попытался представить дедушкину боль, вообразить это "нечто" у себя в голове... Черно-красное пятно разлилось по его перепуганному сознанию пульсирующем сиянием. Казалось, одно лишнее движение - и боль взорвется, вспыхнет новым пламенем. Чисто инстинктивно Сашка принялся задувать этот воображаемый огонь. Каково же было его удивление, когда дед с облегчением вдохнул...
   Уже через месяц Сашка мог вылечить дедову мигрень за одну долю секунды, находясь при этом в доме на противоположной стороне улицы. Сашка, воодушевленный открывшимися в нем способностями, стал экспериментировать над прохожими, пытаясь обнаружить в них боль и, соответственно, вылечить ее. На Сашкино удивление, почти каждый человек старше сорока страдал от какой-либо боли. Часто встречались молодые женщины, у которых болел живот. Старики страдали от боли в пояснице.
   Сашка вылечил боль отца, так тщательно скрываемую им от посторонних. Помог учительнице музыки избавиться от резкой боли во лбу - результата гайморита. Дар становился все сильнее. По прошествии полугода Сашка мог запросто унять боль от выстрела разрывной пули в коленную чашечку - что уж говорить об операциях без наркоза! Возможно, Сашка мог спасти чьи-то жизни, ни будь он столь застенчивым и скрытным. Он так до сих пор и не открыл близким своей тайны.
   Впрочем, все это было несущественно, потому что позже стало очевидно - его даром является вовсе не исцеление боли. Сашка был рожден, чтобы эту боль причинять.
  
   С тем же успехом можно сравнивать разрушение и созидание. Попробуйте без помощи спичек зажечь фитиль свечи... а затушить? То же самое было и с Сашкиным даром. Со временем ему даже стало казаться, что вся боль окружающих - не что иное, как производная от его неосторожных экспериментов с даром. В одну секунду он мог повергнуть в агонию десяток человек в радиусе ста метров. Конечно, такого Сашке просто совесть не позволяла, но эксперимента ради учителя в школе ни раз подвергались его "легким" атакам... Вернее, происходило сие достаточно часто, потому как учиться Сашка не любил, а вот прогуливать уроки стало его первейшим хобби...
   На рудники он попал совершенно неожиданно, в голове почти ничего не отложилось, только глаза существа - пронизывающие, прожигающие насквозь, страшные глаза.
   Три года, три бесконечно долгих, слившихся воедино года... Когда Сашка только попал на рудники, тут было вдвое меньше народу, чем сейчас. Темных - десять человек, и Белых - около двухсот.
   Ромео назвал Юрку трусом, но это было не так. В первый день он держался лучше всех, кого Ташке доводилось встречать на рудниках. Сам же Сашка трясся словно барсук, загнанный в нору, когда его обступили незнакомые ребята и потребовали раздеться догола. Да и само по себе место вселяло в Сашку ужас. Это ужасное черное небо, эта голая, без единой травинки, скала, это искусственное солнце.
   Первое время Сашка плохо уживался с ребятами. Постоянно вступал в стычки и неизменно терпел неудачи в драках. Зачастую же его просто тихо и крепко избивали. Когда же Дарящие при очередном осмотре заметили синяки у него на руках, Сашке ничего не оставалось, как все им рассказать. Наказание последовало незамедлительно. Ничего более ужасного Ташка даже представить не мог, и дело было даже не в муках, которые испытывали ребята, смотрящие в глаза существам, дело в самих наказуемых - ни один из них не причинял Сашке вреда. Дарящие наказывали виновных, наказывая их друзей.
   "Поднимая глаза от земли, будь готов стать мальчиком для битья тому, чей встретишь добрый взгляд", - гласило одно из неписаных правил рудников...
   Блок "Б" был особой зоной - тут Дарящие следили за порядком. Каждый день перед погашением юпитера один из них приходил в палату - удостовериться в присутствии всех обитателей блока. К тому же Дарящие следили за чистотой (и не только чистотой помещения - прежде всего их заботила чистота его обитателей). Если Белые могли не мыться неделями, Темным увеличивали лимит кристаллов за неприглядный вид. Слава богу, в блоке "Б" имелся душ, правда, только с холодной водой. У Белых тоже было некое подобие бани - рядом с техническим корпусом (местом сбора кристаллов) торчащая из земли труба дала трещину. Очевидно, никто не планировал ремонт в обозримом будущем, и из щели постоянно била раскаленная струя кипящей воды. В каменной тверди скалы образовалось что-то вроде бассейна (если можно так назвать грязную лужу полуметровой глубины). Чистую одежду Белым выдавали тоже редко - раз в месяц. Работа на рудниках быстро окрашивала майки в пыльный оранжевый цвет - цвет загорелой кожи. Конечно все старались не слишком пачкаться. Белизна майки здесь была предметом гордости. Но самым шиком, естественно, являлось наличие какой-либо другой одежды, кроме казенных маек и трусов. Вещи "с той стороны". Их занашивали до неузнаваемости половой тряпки. Как правило, вещи "с той стороны" носили самые сильные и уважаемые. Сила на рудниках решала многое, но правили среди Белых вовсе не самые сильные. Бесстрашие - вот что давало всеобщее уважение.
   Среди Белых главенствовали трое: Гриня-Шар (от фамилии Шарков) - черствый циник, безжалостный, почитающий законы "волчьей стаи"; Готика (Григорий Икеров) - отчаянный одиннадцатилетний парень, один из самых сильных детей на рудниках; и Сергей (именно так - без сокращений) - хладнокровный, совершенно бесстрашный, обладающий железной логикой и небывалым интеллектом. Долгое время Ташка считал Сергея самым главным на рудниках, пока однажды не стал случайным свидетелем одного разговора...
  
   Дарящий проверил безупречность порядка в палате и отправился восвояси. Дверь при этом не закрывалась. Темные часто выходили после отбоя из корпуса, чтобы пообщаться с другими ребятами (Белые устраивали что-то вроде посиделок после погашения искусственного солнца). Темнота давала иллюзию скрытности, казалось, что Дарящие не видят тебя и не слышат, о чем ты говоришь. Ночь - как это ни парадоксально, тут была временем душевного успокоения.
   Ташку бил озноб, хотя на рудниках почти никогда не было холодно. Но в памяти еще остался отпечаток от вчерашнего неудавшегося побега... Наверное, каждый, попадавший на рудники хоть раз пытался убежать в темноту - скрыться за пределами светового круга. И каждый терпел фиаско. "Там мертвый холод", - шептали друг другу ребята, и это было правдой. Не только ужасный мороз, но и продирающий до костей ужас охватывал каждого, кто осмеливался уйти в тихую темноту. Многие, возвращаясь, дрожали несколько дней. А Мишка Ушаков даже стал заикаться после "побега".
   Ташка бесшумно опустился в горячую воду бассейна. Ночью воду перекрывали, и поднимаемая напором воды грязь оседала на дно. Тусклый кругляк юпитера, отражавшийся в воде словно луна, искривился в потревоженной черной глади. Вообще-то иногда Дарящие полностью вырубали свет, и наступала кромешная темнота, но чаще юпитер потихоньку мерцал в небе, так что можно было кое-как ориентироваться.
   Кто-то шептался неподалеку - ничего странного, Белые ложились спать где им вздумается. Но тут Ташка услышал знакомые нотки в голосе одного из ребят. Он захотел было выбраться из теплой ласкающей воды, но вдруг с противоположной стороны бассейна выросли два силуэта. Ташка затаился, плавно опустившись вниз, так, что теперь из воды торчал только нос да перепуганные глаза.
  -- Не хочешь искупаться? - насмешливо спросил знакомый голос.
  -- Нет, спасибо, - ответил второй мальчик.
  -- Вы, Белые, живете как свиньи, - съязвил первый. - Никакой культуры.
  -- Ты находишь повод для шуток даже в плохом, Ромео.
   Ромео! Ташка чуть не всплеснул руками.
  -- Чего не сделаешь в объятьях скуки, - примирительно хмыкнул Ромео. - Впрочем, посмеяться мы еще успеем.
  -- Да что ты еще хочешь? - озлобленно и одновременно испуганно прошептал Сергей - Ташка узнал и его.
  -- Я хочу, чтобы всем было лучше, чем хуже некуда... - Ромео захихикал от собственной реплики. - А если серьезно, мне не нравится, когда моих соседей обижают.
  -- Ах это, - виновато шепнул Сергей.
  -- Да, это, - отрезал Ромео. - Меня не интересует система Дарящих. Я требую наказания самих виновников.
   Система Дарящих, виновников. Ташка в первый миг не смог сообразить, о чем толкует Ромео.
  -- И что же прикажешь с ними делать? - ощетинился Сергей.
  -- А вот это уже твоя забота. Они ведь лебезят перед тобой, или я неправ? - Ромео издевательски похлопал Сергея по блестящему плечу.
   Сергей отпрянул, нервным движением оттолкнув его руку от себя.
  -- Не я бил этого твоего Ташку.
   Сашка вздрогнул от неожиданности и едва не забулькал с перепугу. К тому же ужасно чесался нос, а руки из воды вынимать было нельзя.
  -- Не надо со мной так разговаривать, - громко проговорил Ромео, - все знают, что ты ничего не боишься, даже Дарящих. Но, поверь, - перешел он на шепот, да такой, что у Ташки в горячей воде мурашки по спине пробежали, - есть вещи и пострашнее взгляда Дарящих, и даже страшней "мертвого холода".
   Ташка представить не мог, что может быть ужасней холодной темноты, из которой он вернулся едва живым, но похоже, Сергей что-то такое знал и, понурив голову, ответил Ромео согласием, мол, договорились - все улажу.
  
   На следующий день Ташка старался не попадаться на глаза ни Сергею, ни Ромео, хотя к последнему помимо страха испытывал некую симпатию.
   Ромео, будто почувствовав это, сам подошел к Ташке перед отбоем. В этот момент в блоке "Б" стоял жуткий гам - все наспех прибирались, дабы не разгневать проверяющего.
  -- Они больше не будут приставать к тебе, - шепнул Ромео на ухо Ташке, тот вздрогнул от неожиданности, отпрянул, споткнулся о кровать. - Да не бойся ты, - с улыбкой, мягким голосом проговорил Ромео, присаживаясь рядом с Ташкой. - На рудниках можно выжить, только спрятав свой страх подальше.
  -- Как же тут не бояться? - обидчиво пробормотал Ташка. - Когда тебя избивают каждый день?
  -- Ты не думай, - посерьезнел Ромео, - они ведь не такие злые на самом деле.
   Ташка недоуменно захлопал белесыми ресницами.
  -- Ну уж, не злые... - протянул он.
  -- Они не злые, - повторил Ромео. - Это ты слишком добрый.
   Ташка пожал хрупкими плечиками:
  -- Какой есть, такой есть.
   Ромео помотал головой.
  -- А тут нельзя так, - развел он руками, - себя настоящего придется спрятать за личиной другого.
  -- То есть? - глупо переспросил Ташка (а ведь он был вовсе не дурак).
  -- На рудниках надо быть злым, - жестко сказал Ромео. - Надо чтобы тебя все ненавидели. Только тогда ты будешь свободным, отвечающим лишь за свои поступки.
  -- Но... - выпучил глаза Ташка.
  -- А ты тянешься ко всем, брата себе ищешь... А им спокойней, когда ты их ненавидишь.
   Ташка поверить не мог в то, что услышал.
  -- Нет, - замотал он головой. - Как же так?! Как же так можно?! Я уж лучше умру, чем буду специально ненавидеть того, кто хочет стать моим другом. - У Ташки даже слезы на глазах выступили.
   Ромео выглядел несколько растерянно, до этого момента Ташка его таким не видел.
  -- Дружи со мной, Саш, - пробормотал он. - Мне Дарящие ничего не сделают. У меня же первый номер, слышишь? - Ромео обхватил плачущего Ташку за плечи. - А других не зли своей добротой, слышишь?
   Ташка кивнул.
  
   С тех пор они с Ромео стали неразлучны. Белые теперь относились с почетом не только к Ташке, но и ко всем Темным. Но по-настоящему общались ребята только ночью - когда же в небе ослепительным шаром вспыхивал юпитер, мальчишки начинали ненавидеть друг друга. Причем ненавидеть приходилось искренне, а иначе Дарящие почувствуют. ОНИ УМЕЛИ ЧУВСТВОВАТЬ.
   Позже родился план - дерзкий, грозящий ужасными последствиями, учитывая, что до сих пор никому еще не удавалось обмануть Дарящих. Носить чужие кристаллы. Оказалось - этого Дарящие почувствовать не могут. Вначале за Ташку носил только Ромео, а когда дар заработал, носили уже все. Дарящие, конечно, видели неладное, но вычислить зачинщика им не удавалось, к тому же они, видимо, решили, что дети просто создали какой-то скользящий график, чтобы устроить себе выходной. Кого-то постоянно наказывали, но по их хитрой системе наказаний не всегда было понятно, кто в итоге виноват, а главное - в чем.
   Ташка доверял только Ромео, рисковавшему больше всех - узнай кто, что именно он является источником всеобщей головной боли, и ему конец. Впрочем, Ромео вообще никому не доверял и допрашивал любого, кто по его мнению косо смотрит на него или Ташку. "Вот этому не вздумай ничего говорить", - была его любимая фраза.
   Но все это не могло продолжаться вечно, хотя стоит заметить, что время на рудниках шло странным образом, никто тут почти не менялся, не рос, не взрослел. Ташка должен был пойти на риск, попытаться найти среди Темных кого-то, обладающего более полезным даром, кого-то, кто мог помочь разобраться в происходящем и, может быть, даже - Ташка таил эту мечту в самой глубине души - найти путь домой.
   Никто из Темных не собирался раскрывать свой дар, пусть даже потерянный. Эта тайна - единственное, что у них осталось, от этого жизнь Темных на рудниках становилась еще тягостней. Наверное, то же самое чувствует человек, который знает, где спрятан клад, но никак не может до него добраться. Он такой же как все, но в то же время отмечен печатью знаний. Но то клад, а то великий дар - волшебство!
   Первые дни у всех Темных начинается своеобразная ломка, притом, что многие из них пользовались даром крайне редко, но само ощущение чуда внутри себя уже очень многое значит. И особенно это осознаешь, когда чудо внутри тебя исчезает.
   Ташка уже начал отчаиваться, когда после долгого перерыва на рудниках появился новенький Темный - Юрчик. Его прибытие было для всех глотком холодной воды в жаркий день. Жизнь на рудниках представляла собой невероятное однообразие, любой новый человек своим прибытием как бы говорил: "Жизнь продолжается, время не стоит на месте". Жаль только, Юрка ТАМ жил в каком-то захолустным городке и новостями не очень интересовался. Впрочем, Ташку сей факт совершенно не огорчал. В призме его надежды Юрка предстал перед ним настоящим спасителем. Он не только оказался на удивление смелым и выносливым, но еще и невероятно открытым и честным. Он жаждал раскрыть свою тайну, Ташка это чувствовал, причем, судя по обрывкам Юркиных неосторожных речей, его дар представлял собой нечто уникальное, нечто действительно волшебное. При одной мысли о возможной природе Юркиного дара в груди у Ташки что-то горячо трепыхалось и вздрагивало, а к разуму подкрадывалось сладостное головокружение. Сейчас главное было не испугать Юрку... Ташка не спал ночами, ожидая ответа своего нового друга. Он даже молился, хотя никогда никому в этом не признался бы.
  

***

   Следующие несколько дней я старался ни с кем не общаться. Мне действительно надо было подумать, к каким последствиям может привести вновь обретенный дар. Мысль о проникновении в разум Дарящих вызывала у меня тошнотворное состояние. Я едва не обезумел после того, первого раза. А что мне дадут помыслы узников? Никто все равно не скажет, что на самом деле представляют из себя рудники и, главное, как отсюда сбежать. С другой стороны, Ташка уже давно не носит кристаллы, и до сих пор жив-здоров.
   На самом деле все эти мысли были ни чем иным, как ширмой, отгораживающей здравый смысл от одного неудержимого желания. Если проводить аналогию... так, кажется, говорят... я чувствовал себя будто путешественник, оказавшийся в пустыне без единой капли воды, словно птица, которой оторвали крылья. Наверное, что-то подобное испытывает фехтовальщик, лишившийся руки, или футболист, лишившийся ноги. От этого желания не уйти, оно завладевает разумом медленно, плавно, вкрадываясь в хаотичный ход мыслей, и ты сам не замечаешь, как оно становится единственной твоей мыслью.
   Наверное, подобное испытывают наркоманы во время ломки. И хотя у меня ничего не болело, по прошествии трех дней я буквально стонал от непознанного ранее вожделения.
   Я поймал себя на мысли, что меня сейчас не так уж интересует, где я нахожусь, главное - дар должен быть при мне. И кажущийся самым простым способ выбраться с рудников подавил мою волю.
   Как только замерцал разогревающийся юпитер, я, пропустив утренние процедуры, выскочил из палаты на улицу. Белые стопились кучей вокруг бассейна, слышалось чье-то довольное повизгивание и смех. Хм... как они могут смеяться тут?.. Я скользил взглядом по заспанным лицам, пытаясь найти одно-единственное нужное. Как сложно, оказывается, отыскать знакомого в толпе, когда все одеты одинаково. Вскоре я заметил чуть в стороне Яшкину рыжую макушку. Он сидел в компании каких-то девятилетних малявок... один там был постарше - Готика, кажется...
  -- Пальто, - задыхаясь от нахлынувшей ненависти, выдавил я.
   Малыши захлопали глазами. Готика повернулся через плечо, с его лица плавно сползла улыбка. Видать понял, что мне сейчас не до шуток. Яшка прятал взгляд, изучая пальцы ног.
  -- ...Пальто! - повторил я уже громче.
  -- Я его отдал уже другим, - виновато и, кажется, опасливо пробормотал Яшка.
  -- Кому?! - Я, сам такого не ожидая, подскочил к нему, схватил за отвисшую майку. Яшка на секунду поднял белые, перепуганные глаза.
  -- Ты Юрка? - спросил сзади Готика. Я молча обернулся. Он пожал плечами, ухмыльнулся. - Говорил же я, глупо у Темных что-то отнимать, все равно заберут.
  -- Но он же сам отдал, - чуть не заплакал Яшка в ответ.
  -- Где? - мертвецким голосом спросил я.
  -- Принесите, - приказал Готика.
   Младшие, увлеченные происходящим, несколько секунд не могли сообразить, что приказывали именно им.
  
   Тщательно застегивая глянцевые черные пуговицы, я уверенно шагал к полосе темноты. Гладкий прохладный песок тихо шуршал под ногами, ничьих следов тут почти не было - ребята редко подходили к границе.
   Да, я знаю, что никому еще не удавалось продержаться в "мертвом холоде" больше десяти минут, но у них же не было настоящей зимней одежды. Ведь конец этой тьме должен быть! Если есть начало - есть и конец.
   Я, не останавливаясь, перешагнул границу света и тьмы. Сердце ёкнуло, но ничего не произошло, лишь легкий холодный ветерок коснулся мокрых от пота волос. Я сделал шаг вперед, еще и еще... Все так же. Разве это холод? Отгоняя ненужные мысли, я уверенным быстрым шагом направился в темноту...
   Десять минут, какие-то жалкие десять минут? Я шагал по холодному черному песку уже минуты три, а мне все еще было жарко. Одно пугало - время шло на удивление медленно, я отсчитывал в уме секунды будто дни календаря. Не знаю, сколько еще прошло на самом деле, я почти не замерз, но вдруг почувствовал... нет, не просто почувствовал - осознал: "Чего-то я не замечаю. Что-то очень страшное пока скрывается от моих невидящих глаз. Ведь пальто тут совсем не при чем. Хотя температура действительно низкая, но, наверное, все остальные боялись чего-то другого"...
   Тут я все понял, и в тот же миг по спине пробежались мурашки. Пока ничего страшного не произошло, но я уже знал - долго я не продержусь, я знал источник ужаса...
   Я ОБЕРНУЛСЯ. И не увидел ничего - абсолютная тьма вокруг. Я вскрикнул и почувствовал, как волоски в ноздрях слипаются от мороза. Мой возглас растворился в воздухе так быстро, что мне подумалось - я не кричал вовсе. Это была не просто тьма - это была пустота. Я точно знал, что у нее нет границ. У ничто не может быть что-то.
   Кристальная гора - это райский островок в самом сердце ада!
  -- А-а-а! - Я вновь закричал, и вновь не услышал себя. Уже не думая о спасении, я рванулся в обратную сторону, пытаясь нащупать заледеневшими ступнями дорожку из своих следов. Время или остановилось или, наоборот, побежало с небывалой скоростью. Я метался из стороны в сторону, пытаясь различить в непроглядном мраке хоть искорку света. В какой-то миг мне показалось, что я поднимаюсь в гору, и тут же через голову я покатился вниз, чертыхаясь и крича в беззвучном застывшем пространстве. Кое-как оторвавшись от ледяного песка, мои обезумевшие, вылезшие из орбит глаза наконец нашли что искали. На самом горизонте в тусклом свете крошечного юпитера желтела кристальная гора...
   Когда я, ведомый одной только жаждой жизни, пересек-таки границу света и тьмы, показалось, что я вломился в баню с сорокаградусного мороза. Каждая клеточка тела вспыхнула зажженной спичкой, мне даже показалось, что запахло серой. А пар от меня валил... вообще!
   Ребята побросали работу, побежали ко мне. Кто-то приподнял меня с земли, стянул задубевшее, покрывшееся инеем пальто. Все вокруг что-то кричали, удивлялись, свистели.
  -- В бассейн его, в бассейн тащите беглеца!
   Меня, словно мешок с картошкой, бухнули в раскаленную воду бассейна. Я не пытался сопротивляться. Я был настолько одурманен осознанием собственного спасения, что не закоченей у меня от мороза губы, ей-богу, улыбался бы!..
   Когда я, кое-как отогревшись, стал соображать, что к чему, толпу уже разогнали - кажется, Сергей... Я слышал его голос: "Работаем все быстро, Дарящие!". Нет, я сегодня работать точно не собирался. Делайте со мной что хотите, уродливые существа!
   Я выбрался из воды, вскарабкался на твердый, покрытый зелеными кристалликами выступ. Тело еще с трудом слушалось. От блока "Б" ко мне, спотыкаясь и чертыхаясь, бежал Ташка.
  -- Двадцать минут! - С благоговением возгласил он. - Как же ты выжил?!
  -- Там пустота, - не найдя более верных слов, произнес я. По телу вновь пробежали мурашки, и я полез обратно в воду. - Пустота, - еще раз пробормотал я.
  -- Ничего! - неестественно широко заулыбался Ташка, спрыгивая в бассейн. - Главное, ты жив. - Он принялся растирать мои плечи. Я чувствовал, как нервно дрожат его руки... Его всего колотило, будто бы это не я, а он двадцать минут ходил по "мертвому холоду".
  -- Я думал, пальто поможет, - опуская глаза, виновато прошептал я. - Но там... там не мороз, там пустота.
  -- Я знаю, знаю, - быстро проговорил Ташка, продолжая растирать мои раскаленные плечи. - Я же был там, почти все были. Только побывав там, начинаешь понимать истинную природу рудников.
   Я насторожился, приподнял голову:
  -- Как? Ты о чем?
  -- Неужели ты сейчас все еще не чувствуешь этого? - прошептал Ташка мне на ухо. - Это не на Земле. Рудники не в нашем мире и не на нашей планете. Подумай. Тут кроме нас и дарящих нет никого - ни насекомых, ни даже растений, ни одной жалкой травинки. Не дует ветер, не капает дождь, не журчит река. Ты прав - вокруг только пустота.
   Я вздохнул. Сердце в груди сжалось, я вдруг вспомнил маму, и невыносимо захотелось назад - домой. Пути нет! Лишь маленький островок в океане тьмы.
  -- Теперь я понял, Саш, - каким-то жалким голосом проговорил я.
  -- Ничего, - вновь заулыбался Ташка, - не переживай так. Главное - ты жив. Надо жить, понимаешь, надо верить, выход есть! - И он вдруг заплакал. Зарыдал в полную силу.
  -- Ты чего? - удивился я, аккуратно отталкивая его от своей груди.
  -- Чего, чего... - проскулил он. - Знаешь, как теперь накажут? Не хочу. - Он затрясся, пытаясь унять слезы, но тщетно.
   Ах я скотина, да еще и тупая! Как я мог забыть, что наказывать будут вовсе не меня, а того, кто ближе всех мне, и для кого я ближе всех - Ташку.
  -- Черт! - выдавил я вместо желаемого "прости". - Ну я и скотина!
  
   Наказание Дарящих сравнить можно разве что с отрубанием головы, с одной только разницей - Дарящие голову не отрубают. Конечно, звучит странно, но ничего лучшего придумать не получается. По-моему, именно такое должен чувствовать узник в ночь перед казнью. Глядя в глаза, Дарящие будто высасывают из человека все человеческое, оставляя только животные инстинкты. И как животное, попавшее в охотничью яму, наказуемый испытывает ужас.
   А еще больший кошмар ждет того, кому это наказание, собственно, предназначается. Когда Ташка корчился на холодном полу, не в силах оторвать глаз от возвышающегося над ним Дарящего, я едва держался на ногах, чтобы не завалиться на бок, разбивая идеальный строй вытянувшихся шеренгой ребят. Конечно, все знали, за кого страдает Ташка, и, наверное, все меня в этот миг ненавидели.
   Господи, я и сейчас думал о даре, я мечтал хоть на миг коснуться волшебства, рвануться сознанием к большой голове этого чудовища, вспыхнуть болью, взорваться мириадами кровавых красок в его мыслях, уничтожить, свести с ума. Я был уверен - у меня это получилось бы... Но дар не слушался.
  
  

Дар

   "Ты сделал мне больно, Юрка... Почему-то я смотрел на себя глазами Ташки... или Кольки, да, скорее это был Колька, от Ташки - только голос. Юрка? Разве это я? Из-под полога пальто торчат пыльные голые ноги... Не помыл, опять мама будет ворчать... Колька чем-то встревожен, он винит меня, но я же сейчас и есть он. Что я ему сделал?.. "Но это же подло!" - говорит Ташка. Брр... холодно-то как! Это осадок былой тьмы, но почему я уже в своем теле, это же не "рикошет"... Это Рудники!"
   Я судорожным рывком сел на кровати. Сон, я спал... господи... С брови на щеку упала холодная капелька пота. Да я весь мокрый... Ой-ой... Нет, там вроде сухо.
   С невероятным облегчением я опрокинулся на спину, отдаваясь обволакивающей неге. В палате стояла неустойчивая тишина, слышалось лишь спокойное дыхание окружающих ребят. Это хорошо, значит я не один. Все, сплю, рано вставать, хорошо...
   Но выспаться так и не удалось. Кто-то из "жаворонков", кажется, Белокостик, принялся греметь ведрами в туалете, да еще и заголосил какую-то "калинку-малинку". Потом минут двадцать я слушал пыхтение Ромео на этот счет. Кто-то бросил в меня тапком, целясь, очевидно, в Витька. Я перебирал в уме все известные бранные слова, но застывший в пересохшем рту язык не желал повиноваться полусонным мыслям. В конце концов в радио-динамиках прозвучала сирена и, издавая тихий вой, я, словно зомби, поднялся-таки с влажной от пота, холодной кровати. Сразу полегчало. К тому же со второго яруса свесились тощие Ташкины "лапти", угодившие прямо в стакан с водой, приготовленный мной еще с вечера... Меня это неожиданно развеселило. А уж Ташка-то как хохотал, у меня аж уши покраснели от словечек, выдаваемых им при этом... Тоже мне, профессорский сынок! Впрочем, зла, как видно, он на меня не держал. Тут просто было что-то вроде традиции - материться по утрам по поводу и без повода... Я поймал себя на мысли, что в жизни на рудниках есть свои маленькие преимущества, которые надо использовать по возможности. Скажем, тут можно было почти ни о чем не думать, главное - выкинуть из головы идею о возвращение домой... Я высказал эту мысль Ташке, пока мы умывались.
  -- Шутишь, что ль? - промычал он, набирая в рот воды.
  -- Конечно шучу, - невесело проговорил я, рассматривая свое отражение.
   Ташка принялся тщательно тереть зубы (пальцем, зубных щеток тут иметь не полагалось).
  -- Память и надежда - это все что у нас есть, - осторожно промолвил он. - Перестанешь думать и вспоминать - ты зомби, машина по перевозке кристаллов.
   Я пожал плечами:
  -- Пожалуй.
  -- Может именно этого добиваются от нас эти существа?.. - предположил Ташка.
  -- Не знаю, не знаю. - Я плеснул в лицо горсть холодной воды. Ух! Чересчур холодной. - Ты бы видел, с какой ненавистью Дарящий смотрит в глаза... - Я осекся, понимая, что сказал совсем не то, точнее Ташка поймет меня неправильно. - Нам надо подняться наверх, поговорить, - шепнул я в ответ на его недоуменный, вопросительный взгляд...
  
   Сегодня ребята, видно, решили перевыполнить план на всякий пожарный. Считалось - после одного наказания Дарящие карают вторично. Отовсюду слышалась переливчатая мелодия "кирки и кристалла"... Если они так весь день будут - я свихнусь... а так вообще приятный звук.
   На нас посматривали, но скорее восторженно, нежели с опаской. Кто знает, может мой двадцатиминутный подвиг вдохновит еще кого-нибудь на побег в пустоту. Приходилось прикрывать голову от сыплющихся сверху острых осколков разбитых кристаллов. Эх, жаль тут носилок никаких не было... С другой стороны, если носить кристаллы слишком рьяно, Дарящие повышали лимит, а иначе можно было бы соорудить мешок из простыни, или, на худой конец, майки.
   Наверху, возле гигантского зеленого столба никого, конечно, не было. Интересно, а пытались эту махину разбить киркой?
  -- Ну, - не выдержал Ташка. Он всю дорогу вел себя как перепивший кваса пионер на экскурсии в музее Ленина.
  -- Ты пионер? - не сдержал я улыбку.
  -- Чего? При чем тут пионеры?!
  -- Да так... - замялся я. - Я хотел сказать... Прости за вчерашнее.
   Ташка недоуменно сдвинул брови.
  -- Мы тащились сюда за этим? - с наигранной, как мне показалось, ворчливостью проговорил он.
  -- Нет, не за этим, - таинственно ответил я. Ташка затаил дыхание, весь скепсис в нем сразу испарился. - Я хотел рассказать тебе о своем даре.
  -- Ты гипноз? - не сдержал свое предположение Ташка, и тут же на его лице отобразилось отчаянное желание услышать положительный ответ.
  -- М-м-нет, - нарочито промямлил я. Губы так и рвались растянуться в горделивой улыбке. - Говоря в прошлый раз "прикосновение к сознанию", я имел в виду вовсе не гипноз.
  -- Ну а что же!? - Ташка едва не затопал ногами от нетерпения.
   Я обратил свой надменный взор на копошащихся внизу людишек - детей. Что-то во мне гордость взыграла, даже странно. Я взглянул в Ташкины блестящие, полные надежды глаза и увидел там свое собственное отражение на фоне гигантского кристалла. На секунду я обо всем забыл - показалось, что я уже нахожусь внутри Ташки, и даже легкость дара на миг окутала мое тело.
  -- Я могу проникать в других, - шепнули мои губы. - Не просто читать мысли. Я могу быть тобой, могу приказывать тебе, я даже могу забыть, кто я на самом деле, - раствориться на миг в чужом сознании.
  -- Это правда? - сорвавшимся тонким голосом переспросил Ташка.
  -- Правда, - абсолютно серьезно кивнул я, совершенно не ожидая, что произойдет дальше. Он вдруг упал на колени и, обхватив взъерошенную голову руками, запищал в приступе беззвучного плача... или хохота... или и того и другого.
  -- Юрка, - выдавил он влажными дрожащими губами, - Юрка, я ждал тебя три года... три безнадежных года.
  
  
   Меня включили в "список неработающих" - теперь мне можно было не носить кристаллы, за меня это делали другие. Я, в отличие от Ташки, не испытывал страха, но было чувство неловкости - одновременно противное и почему-то приятное. Белые могли не любить нас, но они ведь тоже имеют право надеяться; Ташку бы и пальцем не тронули, даже если бы узнали, что он - источник боли. Если это происходит - значит так нужно. В каком бы мире мы не находились, все подчиняется общечеловеческим законам. Добрый мальчик Сашка никогда бы не стал мучить ребят только для того, чтобы отлынивать от работы, за всем этим кроется нечто большее. Белые могут успокаивать себя сколько угодно, вряд ли многие из них действительно надеются выйти отсюда по лимиту. Таких случаев были единицы, да и то, неизвестно еще, куда выпустили существа отработавших свою норму узников... Нет, я не боялся ни Белых, ни Дарящих. Проблема возникла от другого. Видя нашу с Ташкой привязанность друг к другу, ребята смекнули, что наказание за наши проступки им не грозит, так как наказывают самого ближнего. А вот нам это грозило серьезными последствиями. Конечно, Дарящие карали взглядом не так часто (скажем, даже редко). За мелкие проступки повышался лимит. В общем, за нашу с Ташкой доброту таскать кристаллы в конечном итоге приходилось самим виновникам, и это было правильно. Система Дарящих дала сбой, никто пока не понимал этого, но она дала сбой...
   Дар восстанавливался медленно. Я уже чувствовал силу, но каждый раз, пытаясь применить свои способности, натыкался на непробиваемый барьер. Я постоянно ловил на себе вопрошающий Ташкин взгляд. Он не задавал вопросов - терпеливо ждал, когда же я обрету свои сверхвозможности. Так как ни я, ни он не работали, мы почти всегда были вместе, рядом. Правда, приходилось прятаться от Дарящих, чтобы не уличили в бездельничестве.
   Чаще всего мы проводили рабочее время за производственным блоком. Тут было сыро, от близкой границы тьмы веяло прохладой, пахло паром и кристаллической пылью. Чем-то это место мне нравилось. Тут был тот таинственный уют, который иногда бывает на старых чердаках, в подвалах и на заброшенных стройках. Иногда мы болтали с Ташкой часами, вспоминая былую жизнь; порой слова терялись, и тогда мы просто молчали. Но Ташка многое говорил взглядом, он давил на меня, может быть, бессознательно, но мне было тяжело.
  -- Ты боишься, что я тебя обманул? - вздохнул я.
   Он помотал головой:
  -- В твоих словах слишком много краски. Я боюсь, ты преувеличил.
   Я отстраненно улыбнулся:
  -- Жаль, что ты не можешь проникнуть в мой разум, мне так сложно описать все, что я чувствую, когда прикасаюсь к дару.
   Мне хотелось сказать, что я, наоборот, скорее недооцениваю свои возможности, но я сдержался. Если быть честным, я всегда боялся своего дара. И дело даже не в том злосчастном бычке и не в том, что Колька назвал подлостью... это тоже сдерживало меня, но больше всего я боялся выйти за границы вообразимого. "Мертвый холод" - очередное доказательство: человек боится пустоты, боится бесконечности. Каждому нужен дом - четыре стены и крепкая дверь. Даже путешественник отправляется на поиски приключений лишь только ради острых ощущений - ощущений неизведанного. Но рано или поздно четыре стены надоедают, и будь за дверью хоть самый настоящий ад, человек выглянет через щелку - посмотреть хотя бы одним глазком. А потом он сделает шаг... Я знал, что могу больше, но чувствовал - время еще не пришло... Мое время, не их... но у Дарящих были другие планы.
  -- Они считают нас злом, - проговорил я, глядя в темноту.
  -- Кто? - не понял Ташка.
  -- Дарящие. - Я хотел сказать нечто большее, но не находил лучших слов. - Я был внутри одного из них. Понимаешь, они уверены, что поступают правильно. Они - свет, мы - тьма... Мысли Дарящих плохо читаемы, но свет и тьму я видел очень хорошо.
   Ташка поджал губы - похоже, мои слова задели его.
  -- Эти твари держат нас в плену, будто рабов. И вот тебе раз! Мы еще и исчадья ада, тогда как Дарящие - ангелы во плоти... Да что мы им сделали?! - Ташка неожиданно вскочил на ноги и треснул кулачком по шершавой стене. - Да что мы плохого сделали, что я плохого сделал?! Я кого-нибудь убил или ограбил?.. Пусть я причинял некоторым боль, но я так же избавил от нее стольких людей, что мне, что меня... - Он запнулся под моим внимательным взглядом.
   Вот так дела! Ташка умеет не только причинять боль, он умеет лечить. А могу ли я помогать людям?.. Конечно могу.
  -- Мы выберемся отсюда, Саш.
  -- Да, мы выберемся, - часто дыша, проговорил он, мигнув огромными глазами, - осталось еще немного, твой дар должен вот-вот заработать.
   Кажется, я улыбнулся. Пространство привычно расплылось перед глазами.
  -- Он уже заработал, - услышал я свой голос со стороны.
   Сознание (или душа, не знаю, чем я был внутри других) заполнилось блаженством ощущения дара. Он давно был со мной, но я не мог пробиться сквозь барьер эффекта кристалла. У Ташки этого барьера не было.
   Первое мгновение я почти не ощущал чужих мыслей, погружаясь в негу чужих ощущений. Только теперь, соединившись с Ташкой, я понял, как мучилось мое собственное тело все это время. Многочисленные царапины на пальцах ног и рук, сведенные мышцы, усталость, холод, не проходящая головная боль - я ее даже не замечал!..
   Какое же блаженство! Ташка прежде всего снимает собственную боль. Я чувствовал (он чувствовал) себя будто младенец на пуховой перине, словно птица, подставившая хрупкие крылья под теплые потоки воздуха.
   А потом понеслись мысли. Я, превозмогая желание, попытался остановить себя, но отпечаток сознания - общие сведения - всегда остается. Вернувшись через секунду в собственное тело, я знал о Ташке очень многое. Я знал, как зовут его мать, какой у него любимый цвет, я видел лицо девочки, в которую он влюбился в третьем классе. Еще через секунду я почти все забыл. Чужие мысли расплылись, смазались, перемешались.
  -- Твой дар заработал?! - с надеждой переспросил Ташка. Господи, он ведь ничего не почувствовал, для него прошло всего две секунды, а для меня за этот миг открылась целая вселенная.
  -- Перестань унимать свою боль, - с непонятной завистью прошептал я. - Это же иллюзия. У тебя все ноги в царапинах, и разбит локоть.
   Ташка недоуменно уставился на свой коричневый, покрытый коросточкой локоть.
  -- Ты хотел назвать щенка Кузькой, но тебе его так и не купили, - протараторил я на одном дыхании. Всем нужны доказательства, как же иначе?..
   Ташка сложил губы буквой "о" и часто заморгал:
  -- А?...
  -- А еще ты... - мне было сложно это говорить, - ...после того, как Дарящий наказал тебя в тот раз... ты ведь потом ночью... ну, это.. - Я опустил взгляд и замолчал.
   Ташка как-то сразу сжался, стал совсем маленьким.
  -- Зачем ты так, - глаза у него сделались сырыми, - я же не надул в кровать, я успел до туалета. Никто не знал.
  -- Конечно, никто не знал, - вздыхая ответил я, - именно поэтому я и напомнил тебе об этом. А еще потому, что ты должен знать, на что идешь... Ведь я прикоснулся к твоему сознанию лишь краешком... Секретов у тебя не останется! Ты должен это понять.
   Ташка облегченно вздохнул.
  -- У меня нет от тебя секретов... Но я ведь не описался, - все-таки добавил он.
  -- Ты описался в другой раз, - съехидничал я. И мы оба рассмеялись - чуть виновато, но искренне и радостно.
  
   Кристаллы блокировали дар не только изнутри, но и снаружи. Мне ни составляло никакого труда проникнуть в разум тех, кто вместе с нами "отлынивал" от работы, но мысли ребят, трудящихся по полной программе, оставались для меня закрытыми. Я упорно пытался пробиться сквозь невидимую преграду, но от всего этого только начинала болеть голова. Удача пришла под вечер второго дня. Когда я, уже совсем отчаявшийся, "кидался" даром чисто по инерции, я со всего маху влетел в тело одной девочки... я даже не знал как ее зовут, впрочем, теперь уже знал - Неля.
   Удерживаться в мыслях было трудно, ни о каком управлении и изменении не могло идти и речи. Но чувства и мысли отразились в моем сознании, словно в зеркале...
   Неля - Нелька... Мне всегда было немного неловко проникать в женские тела... нет, не с точки зрения физического строения... неловко было лезть в женские мысли. Помыслы женщин, а девочек особенно, полны всевозможных секретов и тайных желаний, зачастую глупых, но не для них самих. Я чувствовал себя словно вор, забравшийся в квартиру нумизмата (кажется, так называется коллекционер монет). Для меня эти монеты - просто деньги, а для них... в общем, вся жизнь. А ведь я почти становлюсь тем, в кого проник, почти растворяюсь в его разуме, одновременно помня мысли еще сотен людей. Наверное, то же самое чувствовал Маленький принц, когда узнал, что его цветок совсем даже не единственный...
   Нелька... Страх бывает разный. Сейчас я ощущал едва ли не все виды страха в одном теле. Но один был превыше всех прочих. Интересный страх - страх грешника перед смертью, разве только смерти она почти не боялась. Страх неизведанного. Ее пугала перспектива любого действия. Неля не носила кристаллы едва ли не дольше Ташки. И ничего!.. Вот так то. Для девочек нет наказания! Это стоило головной боли. Интересно, что скажет Ташка?
   Я попытался немного стряхнуть страх с ее сознания, но только вызвал у Нели (уже сонной) приступ беспокойства. Она завертела головой, мысли понеслись галопом. Она на мгновение остановила свой взгляд на мне (моем теле)... Ох, она видит во мне совсем не то... черт! Она перевела взгляд на троицу старших ребят, и я снова почувствовал ее страх... "Да не хотят они тебе вреда! Не бойся!" Я на миг вылетел из Нелькиного сознания и взглянул на нее снаружи. Удивительно, как я секунду назад мог не знать ее имя. Она же... она же как сестра, как подружка с коляски. Никогда со мной такого не было. Я одновременно любил и ненавидел это сосредоточенное лицо и перепуганные серые глаза.
   И снова я внутри нее. А зачем? Что я хочу узнать? Или важен сам процесс? Дар - получать за доли секунды информацию, которую люди копили всю жизнь. Пусть чужие мысли вскоре растворятся, оставляя лишь жалкие обрывки, все равно - это блаженство! Она (или все-таки я?) посмотрела на свои ноги. Какие тонкие! Ей хотелось спрятать их под майкой и в то же время хотелось совсем другого. Она считала себя очень красивой, но это было ее, только ее. Это... я не мог найти слов... это как дар. Ты испытываешь странное наслаждение от ощущения тайны, но в то же время хочешь раскрыть тайну всему миру. Любовь и страх. В нас всех идет постоянная борьба любви и страха.
   А ведь те трое - твой образ рождает в их мыслях далеко не одно добро. Мне даже дар не нужен, я ведь такой же как все... Другой вопрос, что считать тут добром, а что злом. И ведь в ее помыслах тоже мелькает подавленное желание...
   Я не смог больше терпеть этот ураган противоречий. Вернувшись в собственное, такое родное тело, я даже задышал чаще обычного.
  -- Ты чего такой красный? - заставил меня вздрогнуть подкравшийся Ташка.
   Я повернулся через плечо, на миг напрягся и тут же облегченно вздохнул.
  -- Был в теле девчонки, - едва слышно проговорили мои пересохшие губы.
  -- О! - Ташка сам сразу покраснел, будто вареный рак. - Какой? Как?!
  -- Нельки. - Я мотнул головой в сторону девочки, почувствовав ее сознанием свой взгляд. Господи, какие мы дураки, что думаем, будто они не замечают наших взглядов!
  -- Как? - повторил пораженный Ташка.
  -- Дар... Она не носит кристаллы, как и мы. И ничего. - Я понизил голос. - Слушай, Саш, ты когда-нибудь видел, чтобы на Рудниках наказывали девочек?
   Ташка бросил из-под бровей тяжелый взгляд:
  -- Видел. И не раз.
  -- Выходит, кристаллы на нее не действуют? - Растерялся я.
  -- Выходит так.
  -- Слушай, ты никому не рассказывал про мой дар?
  -- Нет, - выдохнул Ташка.
  -- Хорошо... Это хорошо. - И мы замолчали, не зная о чем говорить дальше.
  
   И все-таки я нашел лазейку - научился проникать в чужие мысли. Просто делать надо было это в нужное время, а именно - утром. Оказывается, нескольких часов сна хватает, чтобы кристаллический эффект ослаб. Правда, дар работал пока плохонько. Я даже, по сути, не проникал в человека, а был как бы одновременно и собой и другим. Но и этого хватало. Я прозрел.
   Я даже предположить не мог, каким хитрым клубком сплетены взаимоотношения ребят на Рудниках. В кажущемся беспорядке на самом деле была четкая иерархия, но на каждого туза, образно выражаясь, тут была бьющая его шестерка. Среди белых главенствовали трое: Шар, Готика и Сергей. Но лишь последний оправдывал сложившееся о нем мнение. Шарков на самом деле был вовсе не черствым и не циничным - в душе его шла непримиримая борьба добра со злом. Готика же, несмотря на силу, оказался пуганым еще похлестче Нельки, он плакал по ночам и молил Бога о помощи. Про эту Гошину слабость знали Сергей и Ромео. Кстати, в разум Витька я почему-то проникнуть не мог, еще мне не поддавались Белокостик, Родион, Плакса, Крот, Игла и Шурка Кипарин (это из той сотни, что я успел проверить). Остальных проверять особого смысла я не видел (только голова болит). Я впал в отчаяние. Ничего, ни единой зацепки! Ребята многое знали друг про друга, некоторые состояли в тайном сговоре, притворялись врагами, даже дрались, тогда как на самом деле дружили. Но никто тут даже близко не знал, кто такие Дарящие и какого черта они все это устроили. Если Темные хотя бы обладали какими-то неординарными способностями, то Белые являлись самыми обыкновенными мальчишками и девчонками.
   Ташка терпеливо ждал... Что ему еще оставалось? В конце концов, он не чувствует боли, ему на самом деле незачем рисковать. Я понимал, что именно сейчас должен что-то сделать... пойти на риск, попытать удачу. Пройдет неделя-две и я привыкну... это самое страшное. Я смирюсь с уготованной мне ролью - ролью раба, наделенного особой властью...
  -- Я должен проникнуть в разум существа, - повторил я словно заговоренный.
  -- Юрчик, ну какой ты упертый, а? - в отчаянии махнул он тонкой рукой. - Неужели не понятно - это только в книжках герой решает тысячелетние проблемы за пять минут. Это не игра! Они же убьют тебя!
  -- Да никто меня не убьет! - обозлился я.
  -- Нельзя так. Ты не Бог - "Я с вами, дети мои!" Нельзя, понимаешь? Это все дар - он ослепляет.
   Наверное, он был прав, но я действительно считал себя героем и действительно верил в свою уникальность.
  -- Но Таш, кроме меня ведь некому, - устало промолвил я после долгой паузы.
  -- Дарящие увидели твой дар за сотни километров, а ты хочешь покопаться у них в башках?
  -- Ну а что ты предлагаешь?! - не выдержав, крикнул я.
   Ташка насупился:
  -- Попробуй еще поискать ключик среди нас.
   Я несколько раз глубоко вздохнул, чтобы унять злость.
  -- Ладно! Обеспечь мне какого-нибудь Белого дня на три... Хоть того же Яшку. Включи его в список... как вы там это делаете? Пусть он отдохнет подольше.
   Ташка заулыбался:
  -- Юрка, я все сделаю, ты только не рискуй, ладно?
  -- Ладно, - отстраненно ответил я. А сам почему-то подумал, что Ташка хоть и умный, хоть почти мой ровесник, но для меня он как младший брат... брат, который, наверное, лучше меня, но для которого я являюсь кумиром.
  
   Три дня я не использовал дар - собирал силы. Старался побольше общаться с Яшкой, который, по-моему, теперь меня боялся. Это нам ни к чему, пусть лучше он считает меня своим другом. К тому же я старался держать его подальше от скалы.
   Интересное ощущение испытываешь, когда общаешься с человеком, чьи мысли пока для тебя закрыты, но ты знаешь, что вскоре будешь знать про него все. Я понимал бесполезность задаваемых мною вопросов, но как-то ведь надо было поддерживать разговор. А то ведь с этим даром я нормально говорить разучусь. Процесс получения информации зачастую приятней самой информации. Раньше я был жутко болтливым, тараторил что-то не переставая. Мама сравнивала меня то с колокольчиком, то с будильником... Мама.
   Я прищурил глаза, взглянув на притухший юпитер. Конечно, дар лучше работал утром, но спящий или сонный человек зачастую плохо соображает, где он находится и что вообще из себя представляет. Мне же Яшка нужен был активный, бодрствующий. Время между ужином и отбоем - самое "веселье" на Рудниках. Если бы еще на ужин давали жареную курицу, а не холодные сосиски с молоком, вообще здорово было бы.
   Я сплюнул для понта. У нас многие ребята плевали перед дракой, это придавало уверенности... или, может быть, это просто был такой ритуал. Я драться не собирался, мне предстояло нечто более гнусное - копание в чужих мозгах... То, что я собирался делать, - совсем не то же, что обычное проникновение. Я собирался вычистить Яшкину память до самых глубин, попытаться узнать про него то, что он сам про себя не знает.
   Как назло, Яшка сидел в окружении целой толпы, хотя это для меня не было помехой. Если все пойдет как надо, я возьму управление на себя... Ух, и все же как-то страшно! Лучше уж пытать счастье с Дарящими. Я пересекся взглядом с Шарковым, восседающим на большом круглом камне, вокруг которого сгрудилось десятка два Белых... Еще раз сплюнул, постарался выпрямить спину.
   Такое тщательное проникновение требует много времени. Я присел поудобней, чтобы, вернувшись в свое тело, не заныть от резкой боли в пояснице. Если со мной будут разговаривать, что вряд ли (разведка показала, что меня тут боятся побольше Ромео и Сергея вместе взятых), я - мое тело - буду отвечать банальными короткими ответами бездушного робота. В принципе Дар позволяет находиться одновременно в нескольких телах, но сейчас такое положение вещей меня не очень устраивало.
  -- Чего-то хотел? - раздался сбоку голос Ромео. Я от неожиданности повернулся слишком резко - так, что это походило на испуг. Витек стоял в компании двух девчонок, обнимающих его за плечи (хотя они скорее прикалывались, чем действительно "висели" на нем).
  -- Просто сижу, - как можно спокойней ответил я.
   Ромео улыбнулся уголком рта.
  -- Не трогают тебя? Все в порядке? - Он бережно снял руки девчонок со своих плеч, давая им понять, что хочет поговорить со мной наедине. Те без лишних слов ретировались. Одна - светловолосая, загорелая, лишь только смерила меня непонятным вопросительным взглядом. Но о чем думает девчонка, сложно понять, даже когда находишься у нее в голове.
  -- Меня не бьют, если ты об этом, - ответил я после некоторой паузы.
  -- Это хорошо... А как вообще сам-то? Привык уже к Рудникам?
  -- А разве к ним можно привыкнуть?
   Ромео усмехнулся, присаживаясь рядом:
  -- Даже к рабству привыкают.
  -- Раб хотя бы знает свою судьбу, - обозленно ответил я.
   Улыбка на лице Ромео растаяла, лицо потемнело. Неужели я сказал что-то такое, чего он сам не понимает?
  -- А зачем тогда вообще жить? - мрачно проговорил он.
  -- В смысле? - не понял я сразу.
  -- Если знаешь свою судьбу, знаешь, что всю жизнь будешь лобызать сандалии хозяина, а потом сдохнешь под плетью надсмотрщика, отправишься на жертвенный алтарь или будешь брошен на растерзание львам потехи ради... Зачем тогда жить? - Ромео часто задышал, словно собирался расплакаться (хотя я с трудом себе это представлял). - Может быть, нам тут и труднее, чем рабам! Может быть, нас всех ждет жуткая мучительная смерть! Нам даже свободу мысли ограничили. Но одного у нас не отнять - надежды... Конечно, сейчас тебе кажется, что ты никогда отсюда не выберешься, но пройдет время, и ты поймешь - выход есть, шанс вернуться назад существует.
   Я неуверенно замотал головой:
  -- Не выпустят существа ни меня, ни тебя... Белых - может быть, но не нас.
  -- Выпустят. Просто нам надо дольше быть вблизи кристаллов.
  -- Но... - Я запнулся. - Они же... ты должен все понимать. - Я заглянул ему прямо в глаза, по привычке метнул дар - нет... - Кристаллы ведь забирают единственное, что у нас есть.
   А что, если у Ромео уже нет дара, что если кристаллы полностью загубили его?
  -- Если бы ты знал, как ты заблуждаешься, - покачал головой Витек. - Нельзя жить одним только даром.
  -- Если бы ты знал... - в отчаянии я хлопнул ладонью по коленке. - М-м...
   Почему нельзя поделиться сокровенным? Как же мне хотелось, чтобы он ощутил все, что испытываю я, когда проникаю в чужое тело. Это словно рождение нового мира! Только в этом мире ты - бог, здесь нет границ дозволенного.
   Я с трудом удержался от желания применить дар.
  -- Дар - это наше проклятие, - прикрыв веки, прошептал Ромео.
  -- Это единственное, что у нас есть, - упрямо повторил я.
  -- Да, и именно поэтому дар - это проклятие. У нас есть только он, мы без него ничто. У других же взамен - целый мир.
  -- У нас тоже мир...
  -- Опомнись! - едва ли не крикнул Ромео. - Без дара мы не живем, а так... ведем жалкое существование, - продолжил он уже в полголоса.
   По нам пробежались несколько любопытных взглядов. Я подвинулся ближе к Витьку.
  -- Но что в этом плохого? - не собирался я сдаваться.
   Ромео будто бы улыбнулся, но в то же время остался сосредоточенным и мрачным.
  -- Да ничего плохого, по большому счету, нет. Проблема лишь в том, что дар не работает.
  -- Это все Рудники! - процедил я сквозь зубы.
  -- Получается замкнутый круг, - вздохнул Витек. - Либо с остатками дара жить здесь, либо вообще без него, но на свободе.
  -- Еще не факт, кстати, что существа выпускают... тех, кого выпускают.
  -- А что же они с ними делают? - приподнял брови Ромео.
  -- Может... - мне было неприятно это говорить, - может, убивают... или заводят подальше в "мертвый холод" и оставляют там.
   Ромео уверенно замотал головой:
  -- Как бы мы ни ненавидели Дарящих, как бы нам ни хотелось считать их чудовищами - они по своему добры. Они неспособны на убийство. Они желают нам добра...
  -- ...каким бы кошмаром это добро не выглядело в наших глазах, - разозленно добавил я.
  -- Да, ты прав, и это ужасно.
   Свет юпитера стал еще тусклее.
  -- Зачем им это нужно? - спросил я как бы сам себя.
   Ромео задумчиво прищурился.
  -- Мне кажется, - сказал он, - они что-то делают с кристаллами. Зачем-то они им нужны...
  -- Наверное, - пожал я плечами. - Но все равно я не могу ничего понять.
  -- А никто не может, - вздохнул Витек, поднимаясь на ноги.
   Может, надо только проникнуть в самую суть человеческой души? Я подхватил "пылающий" дар, нежно обнял его мыслями... Пространство растянулось, мир вокруг изменился, обретая более яркие краски. Меня зовут Яша... Да, да, именно так. То, другое имя - Юрка - осталось где-то вдалеке, за желтоватым туманом. Мое тело - Яшкино тело - почти полностью очищено от гадких кристаллов. Я - это он.
   Мысли плавно выстраивались в ряд - упорядочивались. Я почувствовал легкую боль в боку - боль извне. Кто-то ткнул меня сзади. Я машинально повернулся.
  -- Ты чего замолчал, рыжий?! - засмеялось какое-то отвратительное существо... Стоп, это же Шар, почему я его так ненавижу? Я - Яшка. - Але, деревня! - Я с запозданием ощутил нанесенный им подзатыльник. Вокруг засмеялись.
   Но... это же Шар - Гриша Шарков! Он ведь словно брат мне, я ведь был им, он не злой, он ведь совсем не злой. Но я понимал это, будучи Юркой, а сейчас от Юрки во мне осталось гораздо меньше, чем от Яшки.
  -- ...Ты чего, язык проглотил? - нахмурился Шар.
   Я повернул свою легкую голову, взглянул на себя (Юрку) - пока все шло нормально, никто ко мне не подходил. Впрочем, время... нельзя терять время... Я резко развернулся к Грине, останавливая взглядом его занесенную над головой руку.
  -- Гриш, все! - сказал я не Яшкиным голосом. Он отпрянул назад, с непонятным испугом уставился на меня. Легко говорить с человеком, когда знаешь все его страхи. - Ты меня больше не тронешь. - Я перевел свой испепеляющий взгляд на его мутные черные зрачки. - Понял?!
   Гриня быстро закивал, отскочил назад. Я возродил в его памяти что-то очень страшное, чего он сам, возможно, не хочет вспоминать. А может, это все дар...
   У Яшки много проблем, у меня много проблем, но это все не то... Я уже видел все это, я уже это чувствовал... Почти ни у кого из Темных я не смог украсть секрет дара - все-таки кристаллы сильно затрудняли проникновение. Но я видел тень дара в их душах, я чувствовал скрытую силу в глубинах сознания. У Яшки же, как у остальных Белых, не было ничего. Его ничто не терзало, не угнетало.
   Я попробовал на максимум отключить свое сознание, раствориться в чужом теле... Я почувствовал волну страха после предыдущего разговора. Какие-то жалкие попытки предположить дальнейшие события. Я (Яшка) боялся существ, но я не знаю, зачем все это. Я просто очутился тут, я - хороший... "Я ХОРОШИЙ"...
   Эта мысль читалась в общем потоке особенно ярко. Странно, ведь это так естественно. Это же само собой разумеющееся. Я правильный, я хороший. "Я" всегда стоит рядом с этими словами. Почему эта мысль лезет в голову так настойчиво?
   Нынешний Яшка определенно не знал ответов, в таких случаях мог помочь только Яшка бывший - спрятанный в глубинах сознания, под пластами многолетних воспоминаний.
   Сейчас я как бы снова был Юркой - чаще всего, когда мы вспоминаем себя, мы как будто видим себя со стороны.
   Воссоздать миг прошлого... Хотя бы несколько секунд. Найти в океане памяти нужные кусочки, связать их в единый клубок.
   "Деревня, середина лета, я не знаю - июль, июнь, какая разница... Лето никогда не кончится!" Воспоминания вспыхивали как звезды и тут же угасали... Он сам этого не помнил, я вырывал их из Яшкиной памяти силой... силой дара. "Цветы, трава. Как пахнет сеном! Сачок на тонкой палке. Вырезанные перочинным ножиком буквы. ЯШМА. Меня так звали? Бабочки в банке. Золотой диск солнца. Красные облака. Гречневая каша. Горячий запах. Ледяное молоко. Сиреневый отсвет в окнах. Пение соловья. Тихий шелест крыльев. Силуэт стеклянной банки. Черные крылья бабочек. Черные крылья бабочек... Ч..ччерные крылья..." Мысли вдруг понеслись со страшной скоростью, картинки воспоминаний накладывались друг на друга, но рисунок не менялся. Бабочки - лимонницы, шоколадницы, павлиньи глазки, - мертвые, задохнувшиеся в банке. Страх, а еще странное чувство, будто все это уже было. И снова неподвижные крылышки, скрюченные лапки. Я снова и снова закрываю крышку банки, зная, что к утру они все умрут. Зачем я это делаю? Мне плохо. Я - плохой. Но как же это?! Мне их очень жалко, но я раз за разом закрываю крышку с особым усердием..." Еще... Еще воспоминания! "Я плохой. Я глажу котенка. Нет, я не буду! Я не хочу! Он такой красивый, такой маленький и беспомощный. Он живой. Я могу убить его в любой миг... Господи, почему я об этом думаю?! Серая шерстка. Черная пелена на глазах - мрак. Этот жуткий мрак, этот ужас. Что я сделал с котенком? Почему я закопал его? Он же еще живой! Я - плохой. Мрак на глазах... Сталь. Тяжесть на ладони, отражение желтоватого глаза в зеркальной поверхности лезвия. Почему трясутся руки? Я ведь просто смотрю на себя. Я что, тоже умру? Да, я когда-то умру. Почему так дрожат руки? Мне же не больно. Но будет больно... Очень-очень больно. Но я еще буду жить, а он уже умер, все. Но ему не больно, а мне... Почему?! Почему? Почему... Я... я... Черные крылья бабочек... Еще котята, целый выводок. Холодная тяжесть на вспотевшей ладони. И нескладный стишок все крутится в голове. Откуда он взялся? "Боли нет, я ее представляю. Мрака нет, во всем виноват страх. Страха нет - это просто знак. Знак того, что я умираю"... Мрака нет, я не плохой! Я... Я..."
   Юрка шарахнулся назад, хватая воздух ртом, словно рыба. Я - Юрка. Слава богу, я не Яшка, я - это я... Юра. А он?
   Я бросил в его сторону перепуганный взгляд. Яшка нервно теребил край белой майки. Его глаза беспорядочно бегали из стороны в сторону в тщетной попытке найти источник беспокойства.
   Вот значит, кто такие Белые!
   Я, будто каракатица, отполз на несколько метров назад, потом резко вскочил и бросился наутек... Почти сразу я налетел на кого-то, сбил с ног.
  -- Дурак, что ль?! - возмущенно крикнул знакомый голос.
  -- Ташка? - Словно не веря своим глазам, переспросил я.
  -- Ты чего? - настороженно пробормотал он, поднимаясь с песка.
   Я схватил его за плечо, крепко сжал, оборачиваясь.
  -- Видишь того мальчика с тонкими белыми руками и желтоватыми глазами? - дребезжащим голосом спросил я.
  -- Чего? - отпрянул напуганный Ташка.
  -- Ну вон того, тоненького в белой майке. - показал я на Яшку и тут же отдернул руку, будто обоженный кипятком.
  -- Яшку, что ль? - пожал плечами Саша.
   Я часто закивал.
  -- Да-да, его... Яшку - Белого.
  -- Да успокойся ты, Юр! - прикрикнул на меня Ташка.
   Я перевел дыхание.
  -- Я спокоен... Все в порядке. Просто... Я хотел сказать... Я сейчас был в... В общем, этот мальчик - самое чудовищное существо из всех, кого мне доводилось видеть!
   Ташка отступил на шаг, вытаращил глаза.
  -- В смысле? - удивленно шепнул он.
  -- Он маньяк, убийца! - сжал я зубы от злости.
  -- И кого Яшка убил? - озираясь, шепнул Ташка.
   Я захотел ответить, но вместо этого почему то усмехнулся краешком рта, так, как это делал Ромео.
  -- А он еще никого не убил, - озвучил я единственную правильную мысль.
  
   Остальные Белые тоже были потенциальными убийцами. Сейчас, уже зная истину, я вспоминал некоторые особенные детали в их мышлении, которые сперва не брал в расчет. Во-первых, почти никто из Белых серьезно не задавался вопросом, за какие проступки они оказались на Рудниках. Во-вторых, почти все они проникались внутренней убежденностью в своей правоте. "Я - хороший". У Яшки это было выражено в такой форме. Еще один яркий пример - Шарков. Да и Сергей ведет себя слишком уж правильно.
   Картина прояснялась. Теперь мне стало понятно, почему Дарящие считают себя чуть ли не ангелами, снизошедшими до жалких грешников. "Не забывайте, что вы удостоены большой чести, пребывая в нашем расположении"... Да уж. Спасибо! Только одна неувязочка в этой схеме - Темные. Если допустить тот факт, что обладатели дара проходят через сито какого-то
   отбора, тогда почему существа делают разницу между нами и Белыми? Очевидно, Темные тут неслучайно. Тогда вопрос встает по-другому. Что, если Белые (которых правильней было бы называть Багровыми) - просто мелкая рыбешка, запутавшаяся в сетях на более крупную рыбу?
   Ташка, как и я, не мог ответить на эти вопросы. Во всей этой схеме не хватало еще одного элемента. Я чувствовал - разгадка (а за ней и спасение) лежит где-то рядом. Скорее всего, я уже знаю ответы, но пока этого не понимаю. Да, в этой схеме было все, только вот какой-то из элементов тут лишний. Кто мог помочь мне разгадать загадку? Ташка? Ромео? Кто из них умней меня?.. Наверное, никто, но иная точка зрения всегда полезна. В голове у Ташки я, собственно говоря, уже был, а вот Ромео - это загадка... Но что, если...
  -- Я должен проникнуть в разум Дарящего.
  -- Нет, - взмолился отчаявшийся Ташка. Мы сидели на втором ярусе нашей двухэтажной кровати. До отбоя оставалось еще минут сорок, а пока все готовились к проверке Дарящих - можно было говорить о чем угодно, всем было не до нас.
  -- Вот, возьми. - Я вытащил из-под матраца небольшой темно-зеленый кристалл (в голове сразу зазвучала нестройная мелодия Рудников).
  -- Что? - озираясь, шепнул Ташка. - Зачем еще?
  -- Отдашь это существу при проверке, - сурово проговорил я.
  -- Юрка, ты в своем уме? - перепугался Ташка.
  -- Не бойся. Наказывать-то будут все равно меня.
  -- Именно поэтому я и боюсь. Ты не знаешь, какой это кошмар!
   Я смотрел в его глаза не отрываясь:
  -- Поверь мне, так надо.
   Ташка отодвинул от себя кристалл, нахмурился, поджал губы:
  -- Объясни, иначе не буду.
   Вот так вот - шантаж.
  -- Я твой друг, просто поверь, - сказал я, пойдя на маленькую подлость.
   Ташка помотал головой:
  -- Объясни!
   Я тяжело вздохнул, обернулся чисто инстинктивно.
  -- Да ты сам мог бы догадаться - вроде парень не дурак.
  -- Пошел ты! - взбодрился Ташка.
  -- Ну подумай. - Я подвинулся к нему вплотную, переходя на шепот. - Математику еще не забыл? Есть три переменные, три составляющие - Темные, Белые и кристаллы. Одна из них неверна.
   Ташка на несколько секунд задумался, переваривая информацию.
  -- Юр, ты прорабатываешь только один вариант. Переменных гораздо больше.
  -- Но известных - пока ни одной, - обозлился я. - И ты сделаешь то, что я прошу!
   Ташка озадаченно почесал взъерошенный затылок:
  -- Ладно. Только не рискуй зря.
  
   Когда Дарящий беззвучной фигурой возник в дверном проеме палаты, несколько человек еще стояли вне строя. Сразу воцарилась гробовая тишина. Однако завтра кое-кому придется перевыполнить свою обычную норму работ. Существа очень редко говорили что-нибудь, и слава богу. Тот голос, что каждое утро приходилось слышать из динамика, вызывал во мне дрожь "мертвого холода". Осмотр проходил в полной тишине. Дарящие не удосуживались осведомлять провинившихся. Просто фиксировали факт в своих нечеловеческих мозгах и подбирали подходящее наказание.
   Ташка стоял справа от меня - ближе к Дарящему. Я скосил взгляд. Засунутый под резинку трусов, кристалл оттопыривал его черную майку рядом с вытянутой по шву ладонью. Дарящий подходил все ближе, тщательно осматривая ребят и убранство спальных мест. Он остановился напротив Ташки, скользнул взглядом по его ногам, проверяя их чистоту...
   Ну же!
   Ташка, будто услышав мой беззвучный приказ, дернулся, потянул из-под майки кристалл, шагнул вперед, протягивая его Дарящему. Я наконец отпустил звенящую от напряжения пружину дара.
   Хаос. Полный беспорядок мыслей. Однако одно мне стало понятно в первый же миг проникновения - кристалл Дарящему не нужен. Я оказался прав!
   Если бы кристаллы представляли хоть малейшую ценность для этих тварей, реакция была бы совсем с другим зарядом, а именно - воровство. Здесь же было скорее "Зачем это здесь? Это должно быть в ящичке с номером 1000". Другими словами, Дарящим нужно действие кристаллов на нас, а не наше действие ради кристаллов. Я вспомнил фильм про Шаолинь, когда монахи, обливаясь потом, таскали ведра с водой на гору, чтобы слить ее в тот же резервуар, где вода набиралась. Ну мы хоть с горы, а не в гору, и на том спасибо!
   Я без боязни повернул голову, одаряя побелевшего от страха Ташку своей дерзкой улыбкой.
  -- За друга... Завтра в это же время, - прошелестело существо, обращаясь ко мне. Я даже не обернулся, все глядя на Ташку, пытаясь дать ему знак, что все понял!
  
   После проверки ребята выражали мне свои соболезнования по поводу обещанного наказания, а на Ташку смотрели с недоумением. Он забрался под одеяло с головой, может, даже плакал... Надо еще чуть-чуть потерпеть, совсем чуточку...
   На Рудники опустился мрак. Если мои расчеты верны, завтра ничего этого не будет. В худшем случае - мы все умрем... Но нет! Не надо об этом думать. Мы вернемся домой, в мир солнца и неба. Но мне еще надо было проверить одну вещь. Сделать последний штрих в получившейся картине.
   Я дождался, пока все не уснули. В палате было тихо и темно. Только тонкая полоска света от приоткрытой двери туалета расчерчивала чьи-то пятки. Я осторожно поднялся с койки. Пружины сонно заскрипели и тут же замолчали. Шлеп-шлеп. Что же так громко?! Едва не наткнувшись на свешенную через край руку Белокостика, я подкрался к кровати Ромео. Хорошо, что он спал на первом этаже. Я присел на корточки. Задержал дыхание, прислушался. Витек дышал ровно, не спеша. На другом конце палаты кто-то кашлянул, скрипнули пружины. Я напрягся. Тихо. Все нормально.
   Я потянулся к шее Ромео. Очень медленно взялся за край черной майки. Выждал несколько секунд. Тихо. Только пульс в висках участился от волнения. Влажные пальцы на миг коснулись гладкой теплой кожи и тут же нащупали твердую, невидимую нить. Я задержал дыхание для полной уверенности. Очень аккуратно потянул за нитку. Сантиметр, еще два. На миг мне показалось, что Ромео перестал дышать - проснулся, но, прислушавшись, я понял, что ошибаюсь. Облизав пересохшие губы, я вытянул-таки из-под майки Ромео то, что он так тщательно прятал.
   Радость нахлынула изнутри, парализовала движения, заставила часто дышать. Вот оно! Вот оно... Поплачь, Ташка, ведь это в последний раз. Больше слез не будет.
   Больше слез не будет! Я сжал от злости зубы, выпрямился в полный рост, уже не страшась, направился к приоткрытой двери туалета. Свет - мне сейчас так нужен был свет, пусть он идет и не от солнца, это детали. Скоро надо мной будет небо - синее-синее небо.
   Я посмотрел в глаза своему собственному отражению. Поймал ответную улыбку в зеркальной поверхности. Интересно, какое это ощущение - проникнуть в свое собственное отражение, думая, что нацелил дар на другого?
  
   Заснуть мне так и не удалось. Я раз за разом прокручивал в голове детали. Забавно было наблюдать, как ребята просыпаются, - обычно я вставал позже всех, так что они в это время уже чуть ли не бесились (по крайней мере шум стоял такой, что мертвый проснется). А тут - ребята вялые, злые, бродят туда-сюда, шаркая босыми ногами по полу.
   Ташка, как назло, спал сурком. Пришлось невзначай долбануть ногой ему под зад (вообще-то он легкий, и кровать почти не прогибалась под ним, так что трудно понять, где там зад, где башка). Ташка молча свесил растрепанную голову, часто заморгал, попытался сфокусироваться на моей наглой роже.
  -- Вставай уже, - хохотнул я. А сам вдруг понял, что жутко волнуюсь.
   Ташка распихал всех у раковин, умылся за пять секунд, выскочил в холл уже бодренький. Я встретил его многозначительным взглядом.
   Даже не пытаясь сделать вид, что отправляемся на рудники, мы пошли на наше любимое место - за производственным блоком (который, как теперь выяснилось, был обычной дырой в земле, куда ссыпались наши бесполезные труды).
  -- Ты ничего не боишься, - не спросил - констатировал Ташка.
   Я кивнул, опираясь спиной о стену.
  -- Ты прав... Впрочем, возможно я все-таки что-то не учел. - Я с сомнением поджал губы. - Давай я буду тебе рассказывать, а ты, если что, исправишь.
  -- Хорошо, - сгорая от нетерпения, проговорил Ташка.
  -- Ну, во-первых, Рудники - творение рук человека, - уверенно сказал я. - Как бы нелепо тут все ни было устроено, я точно знаю, что никакие инопланетяне, черти и прочие твари тут не при чем.
  -- Почему? - спокойно спросил Ташка.
   Я кивнул, давая понять, что ждал вопроса.
  -- Представь наш блок "Б". Что ты видишь? Коричневые доски пола, потрескавшаяся побелка на потолке, неровные стены с облупившейся краской. Все знакомо, не правда ли? Какой инопланетянин будет строить так криво, что щель на стыке стен - в палец толщиной? Однако, - опережая Ташкин вопрос, поднял я руку кверху, - есть вероятность, что инопланетяне просто-напросто скопировали здание нашего блока с какой-нибудь казармы. Но тогда, подумай, обязательно остались бы следы былой жизни - надписи на двери туалета, нацарапанные ножом, дырки от короедов, следы сапог на подоконнике. - Ташка улыбнулся. Я продолжал: - Это первое. Потом, инопланетяне бы скопировали все здание вместе с канализацией и воздуходувом. У нас же сплошная мистика, трубы уходят в стену и там обрываются. Сеточка на потолке - тоже вход в тупик, я проверял вчера - глубина по локоть. Да и само название - блок "Б" - не могло прийти чужакам в голову. Если есть "Б", значит должен быть "А"... Нет, - помотал я головой, - здания Рудников действительно скопированы кем-то с реального мира, но этот кто-то слабо себе представлял, что кроется за обшарпанными стенами и под скрипучими половыми досками. Вода в туалете должна спускаться, она спускается... ну, ты меня понимаешь... А этот нелепый прорыв трубы в производственном блоке, чересчур уж напоминающем котельную?! По-моему, создатель Рудников просто не подумал о такой простой вещи как душ. Пришлось обходиться тем что есть.
  -- Ну, допустим, - скептически пробормотал Ташка. - Кто-то там, не очень умный, создал это невозможное место с бесконечной чернотой вместо неба и фонарем вместо солнца - но кто такие тогда Дарящие? С кого скопировали этих жутких существ?
   Я невесело усмехнулся.
  -- Этот, как ты сказал, не очень умный, думаю, не глупей нас с тобой. Просто это ребенок, что, кстати, вполне объясняет происхождение Дарящих, являющихся не чем иным, как смесью детских страхов и детской же фантазии. Поверь, я был внутри многих людей, смотрел на мир чужими глазами. Люди способны напридумовать такого, что порой "Алиса в стране чудес" кажется идеалом логики и последовательности. - Я улыбнулся своей не очень удачной шутке. - А теперь подумай - все эти лозунги через радиодинамик, вся эта система наказаний "мальчиков для битья", которая называется тут "Ты в ответе за друга"... Таш, скажи, ты видел на рудниках насилие?... В смысле, избиения? - уточнил я на всякий случай. - Видел, чтобы Дарящие кого-то били, резали на куски, жгли лазером? Нет, существа крайне гуманны, как и их создатель.
  -- Но их наказание взглядом... - сморщился Ташка.
  -- Это всего лишь искривленное зеркало, отражающее самые черные уголки сознания. Я сам делал что-то похожее несколько раз.
   Ташка укоризненно блеснул глазами, однако сейчас он уже не сомневался в правоте моих слов.
  -- Так ты хочешь сказать, таинственный некто действительно желает нам добра, как вещают Дарящие?
  -- Я не думаю, что он желает особого добра толпе маньяков и убийц, - брезгливо поморщился я. - Но он сам является достаточно добрым, отсюда такая петрушка - не то тюрьма, не то лагерь "Дружба".
  -- Ладно, в этом ты меня более-менее убедил, - как-то невесело проговорил Ташка. - Но какого фига мы, Темные, сюда попадаем? Что в нас-то этому некто не понравилось?
   Я хмыкнул, пожав плечами:
  -- А вот это лучше спросить у самого некто.
   Ташка округлил глаза:
  -- Он здесь?
  -- Да, - твердо ответил я, тихо наслаждаясь собственной сообразительностью. - Это Витек-Ромео!
  
   Ташка был зол и угрюм, но настроен решительно. Кажется, он боялся даже меньше меня, а ведь я рассказал ему еще не все.
   Ромео неторопливо, даже несколько вальяжно спускался со склона горы, неся в каждой руке по небольшому кристаллику.
  -- Не знаю, какой у него лимит, - пробурчал Ташка, - но выше чем на десять метров он не поднимается.
  -- Привет! - крикнул я издалека. На нас заозирались. Видимо, где-то рядом бродил Дарящий.
   Ромео оторвал взгляд от земли. На его лице царили мир и спокойствие - еще одно доказательство в ряде моих вычислений.
  -- Чего горланите? - добродушно улыбнулся Витек, подходя.
  -- Поговорить надо, - буркнул Ташка. Мне удалось его разозлить - это хорошо.
  -- А подождать до вечера не дано? - недовольно сморщил лоб Ромео.
  -- Мы устали ждать, - твердо проговорил я и заметил, как в его глазах что-то неуловимо изменилось. - Нам бы домой вернуться к вечеру.
  -- Вы чего, рехнулись? - неумело изображая злость, спросил Витек.
  -- Сам ты рехнулся, - сжал кулаки Ташка.
  -- Не кипятись. - Я положил руку ему на плечо. - Он же добренький, и так нас отпустит.
  -- Ты чего несешь? - обозлился Ромео уже на самом деле.
  -- Помолчи, - властно сказал я, делая шаг вперед. - Мы знаем, кто ты, - добавил я уже шепотом. А тем временем ребята начали потихоньку собираться вокруг нас, недоумевая, почему посреди рабочего дня идет перепалка.
  -- Да чего ты знаешь? - досадливо поморщился Ромео, с выражением взрослого, отмахивающегося от глупого довода пятилетнего ребенка.
   Я сделал еще шаг вперед, приближаясь к нему практически вплотную.
  -- Не заставляй нас прибегать к силе.
   Ромео резко толкнул меня в грудь, так, что я едва устоял на ногах. А он сильный, пожалуй, морду бы мне набил - впрочем, мы тоже не лыком шиты. Мне очень хотелось дать ему кулаком по носу, но сейчас, на глазах у ребят, нельзя было этого делать. Пусть видят, что Ромео первый начал.
  -- Ташка?! - не оборачиваясь, задал я многозначительный вопрос.
  -- Его дар на меня не действует, - с небывалой уверенностью проговорил Витек. А он сильный не только физически!
  -- Ташка! - Я обернулся. - Сделай больно девочке Неле.
   Сашкины губы расплылись в мрачной улыбке.
  -- Сволочи! - тонко прокричал Ромео.
  -- Это ты сволочь! - не выдержал я. Голос отразился тихим эхом звенящих кристаллов. Все вокруг замолчали (собралась уже целая толпа).
   Дарящий подошел сбоку - неслышно, незаметно.
  -- Нарушение дисциплины, - прошелестел гадкий голос.
  -- Заткнись, уродливый голем, - сказал я, даже не оборачиваясь. Толпа вокруг тихо ахнула, зашелестел песок под босыми пятками. Не дожидаясь ответа, я скользнул сознанием в зажатого в толпе Яшку.
  -- Дурак, - услышал я уже чужими ушами голос Ромео, - им вовсе не обязательно смотреть тебе в глаза. - Витек бросил короткий взгляд в сторону Дарящего и вновь посмотрел на меня, ожидая, видимо, моего падения в муках.
   Ну чего ты так трясешься-то, Яшка? Не тебя же пытают... Страха нет, и мрака тоже скоро не будет.
   Окружающие, очевидно, не понимали, что сейчас на самом деле происходит. Я мог бы спрятаться от Дарящего внутри Ташки, но на всякий случай стоило перестраховаться. Ошалевший Ромео вновь посмотрел на застывшего голема, отдавая какой-то приказ. В следующий миг Ташка с тихим стоном упал на песок... Гад!
   Я скользнул глазами по лицам в толпе, ища одно единственное. Нелька... и навалившийся страх. Она ведь тоже потенциальная убийца, тут и копать глубоко не надо, когда знаешь где искать.
  -- Перестань! - шагнул я вперед непривычно легкой ногой. Она не таскала кристаллы, полная власть на ее телом далась мне легко.
   Ромео отступил назад - он был в смятении.
  -- Нель, ты...
  -- Прикажи своему уроду остановиться! - звонко прокричал я. Хороший голос. - А не то я убью ее!
   Ромео наконец сообразил, что к чему. Знаком этого стало мгновенное освобождение Ташки от мук. Я вновь скакнул в Яшкино тело - это был мой козырь, если можно так назвать. После некоторой паузы Дарящий молча развернулся и отправился прочь. Я вернулся в себя, посмотрел вблизи на Ташку. На коленке и локтях у того виднелись кровоподтеки. Ничего, Ташка умеет лечить боль. Я смерил взглядом ошарашенную толпу ребят.
  -- Отойдем, - спокойно проговорил я, обращаясь к осунувшемуся Ромео. - А у вас сегодня выходной! - громко крикнул я Белым.
  
   Мы уединились в Блоке "Б", предварительно выгнав оттуда всех. Мы с Ташкой сели по обе стороны Ромео, многозначительно глядя на него.
  -- Твой дар, - с досадой проговорил он, - если б я знал...
  -- Зачем тебе все это? - перешел я сразу к делу.
  -- Не суди обо всех по себе, - чуть ли не плача ответил Витек. - Твой дар уникален.
  -- Я знаю, - довольным голосом произнес я. - И у Ташки тоже ничего так дар, и у других, наверное... В любом случае, кто дал тебе право решать за всех?
   Ромео от досады сжал край одеяла в кулаке:
  -- Вы не понимаете...
  -- Так просвети нас! - ехидно прищурился Ташка.
   Витек вдруг заплакал. Прикрыл лицо ладонями, согнулся. Это было так чудно, и в то же время так естественно. Кто он, Ромео, на самом деле? Негласный лидер Рудников? Обыкновенный мальчишка? Или, может быть, сам дьявол?
  -- Разве не разделял я с вами одну палату? - с глубоким разочарованием прохныкал Витька. - Разве не таскал я с вами кристаллы? Надо мной тоже не было солнца, и я, так же как и вы, скучал по дому...
  -- Но ты выбрал свою судьбу, а нам выбора не дал.
   Ромео блеснул заплаканными глазами из-под растопыренных пальцев. Мне стало как-то не по себе.
  -- Не было у вас никакого выбора, - устало проговорил он. - Все уже предрешено.
  -- В каком смысле? - не понял Ташка.
  -- Я не верю в карму, - твердо сказал я. - Человек - сам себе хозяин.
   Витек несколько секунд вытирал слезы, хлюпал носом.
  -- Судьбу можно изменить, только если ты ее знаешь, да и то не всегда это возможно. А еще, - Ромео запнулся и поджал губы, - судьбу меняют кристаллы.
   Мы с Ташкой переглянулись.
   "Что у тебя за Дар, Витька?", - хотелось мне спросить, но задал я другой вопрос:
  -- Как тебе удалось создать все это?
  -- Ты что, еще не понял?! - Голос Ромео на миг обрел былую уверенность. - Я ничего этого не создавал. Я только придумал.
   Ташка недвусмысленно посмотрел на меня. Но я и сам ничего теперь не понимал.
  -- Отсюда есть выход? - задал я самый главный вопрос.
   Ромео кивнул. Слава богу! Я облегченно вздохнул. Ташка вытер со лба капельки пота.
  -- Так выпусти нас! - попросил он Витька.
  -- Не могу, - словно пятилетнее дитя, пробурчал Ромео.
  -- Что значит "не могу"? - звонко крикнул Ташка. - Ты повелеваешь Дарящими!
  -- Да не, я не в том смысле. Я не могу выпустить только вас, для этого придется освободить всех.
  -- Ну так!..
  -- Юр! - укоризненно воскликнул Витька. - Ну ты-то должен меня понять. Полсотни маньяков и убийц...
  -- Это не мои проблемы, - скривился я. - К тому же пока они просто дети.
  -- Нет, я на это не пойду, - помотал головой Ромео. - Можете делать со мной что хотите.
   В нашей беседе образовалась пауза. Я пытался найти выход, понять, как выйти из положения. Ташка нервно стучал пальцами ног по полу. Ромео выжидал.
  -- Кто он? - наконец спросил я.
  -- Маг, волшебник, чародей, - один из нас.
  -- Он здесь?
   Ромео отрицательно мотнул головой:
  -- Я не видел его с того дня, как предсказал его смерть.
  -- Блин! - завопил Ташка. - О ком вы говорите?!
  -- Он называл себя Сократом, - пробормотал Витек.
  -- Философ? - приподнял бровь Ташка.
  -- Сократ, или сократый - скрытый? - переспросил я.
  -- Не знаю, - растерянно пожал плечами Ромео. - Я разговаривал-то с ним всего пять минут...
  -- Кто он? - снова спросил я.
  -- Я ответил! - ощетинился Витек.
  -- Кто он? - продолжал я давить.
   Ромео замялся, но выхода у него не было - я уже понял, что он знает нечто большее.
  -- Он вор... Его дар - воровать.
  -- Что?
  -- Дар воровать дар.
   В палате воцарилась тишина. Я представил, каким могуществом должен обладать человек, имеющий хотя бы десятую часть дара всех Темных, если даже я один порой чувствовал себя богом.
  -- Прошу тебя, не говори, что он где-то рядом, - умоляюще простонал я.
  -- Слушай, Юрка, - прищурился Ромео, - если тебе плевать на всех и вся, это не значит, что остальные такие же... - Он замолчал, но мне и так уже было все понятно.
  -- Хочешь сказать, вором быть лучше, чем доктором? - сдвинул брови Ташка.
  -- Да какой ты доктор? - отмахнулся Ромео. - Источник боли. Ты можешь лечить, но истинное наслаждение получаешь, причиняя муки. Рано или поздно ты перешагнешь через собственную мораль, ты сделаешь то, что тебе хочется. По-другому не будет, ты захочешь выяснить все, на что способен!.. А могу ли я причинить боль, равную человеческой смерти? А убить десять человек, а миллион? - Ромео дышал так часто, что захлебывался в словах. Он перевел взгляд на меня. - Это только твой, Юр, дар на первый взгляд безобиден. Остальные же Темные представляют собой бомбы замедленного действия. Ты знаешь, каковы возможности того же Белокостика? А Шурки Кипарина? - Витек выдержал многозначительную паузу. - Первый высасывает из людей энергию, обретая вечную молодость. Второй искажает души по собственному желанию. И другие не лучше. Рабы своего дара, они способны обратить мир в прах!.. Сократ же подвластен лишь своему дару воровства, или правильней сказать - заимствования, копирования. Понимаете, он не желает никому зла, он хочет блага для человечества. Представьте, какую силу можно обрести, сконцентрировав в одном человеке все наши способности?!
  -- Ты извини, конечно, - оборвал я его тираду, - но тебя надурили. Рассказали сказочку про спасение мира. Или я неправ? - По глазам Ромео было видно, что прав. - От кого спасать-то его будете?
  -- Да хотя бы от таких как ты! - обозлился Витек. - Возомнил себя избранным. Лазаешь в чужие души, распоряжаешься чужими мыслями, как хозяин!
  -- Каждый сам в ответе за свои поступки. Ты кто такой, чтоб меня судить? Откуда ты знаешь, чем в итоге обратятся мои действия? А если я скажу, что мой Дар - благо человечества?!
  -- Не считай себя всесильным, - устало проговорил Витька. - Даже Сократ уязвим. Я видел его смерть так же близко, как сейчас тебя.
  -- Да кто ты такой?! - процедил я сквозь зубы.
   Ромео посмотрел мне прямо в глаза. Кажется, он вновь готов был расплакаться и в то же время на его губах появилась мрачная тень улыбки:
  -- Я смертевидец. Пророк. Предсказатель.
  -- Господи, - отвалился я назад на скомканную подушку. Теперь мне наконец стало все ясно.
  -- Что это значит? - не понимал Ташка.
  -- Когда я смотрю на людей, я вижу мертвецов, я вижу их смерть... Или смерть от их руки, - добавил Ромео, ставя последнюю точку в общей картине.
  -- И дар... ты видишь дар? - спросил я, и так зная ответ.
   Он кивнул.
  -- Ну так тебе памятник надо поставить, - сказал я совсем не добрым голосом. - От стольких маньяков мир избавил! Кристаллики, значит? Великое благо! Знаешь, что я тебе скажу? А не засунул бы ты свои кристаллики...
  -- Дурак, - совершенно обыденно оборвал меня Витька. - Кристаллы действительно - великое благо. Они удесятеряют силу дара. Вредно же их большое количество. Когда я предсказал Сократу смерть от руки маньяка, он в знак благодарности предложил мне побывать на Рудниках, дабы увеличить чудесную силу. Но я остаюсь тут до сих пор. Сократ украл... позаимствовал часть моей силы и теперь ловит всех потенциальных убийц.
  -- Предсказал, пророк, значит, семь бед на голову? - съязвил я. - Что ж ты так убого тут все оборудовал?
  -- Чтобы это походило на тюрьму. - Ромео усмехнулся. - А Дарящие смахивают на инопланетян, не правда ли?
  -- Твой Сократ не получил мой дар... и не получит! - Я поднялся с кровати. - Когда Дарящий в первый день смотрел сквозь меня, я прятался в его собственной башке.
   Ромео пожал плечами. Похоже, он не собирался больше ни о чем спорить.
  -- Так говоришь, дар удесятеряется? - переспросил примолкший было Ташка.
  -- Да.
  -- Освободи нас. Белые никуда не денутся.
   Я едва не присвистнул. От Ташки я такой уверенности никак не ожидал.
  -- Я проникал в души Белых, - заметил я. - Большинство из них уже никогда не станет убивать.
  -- А что вы будете делать с другими? - недоверчиво прищурился Витек.
  -- Остальных придется убить, - прошептал Ташка. Я выпучил глаза. Не выдержав, проник в его сознание... Все понятно, умничка!
  -- А кто мне гарантирует, что вы меня не обманете? - затравленно спросил Ромео.
   Я почувствовал, как изнутри поднимается неведомое доселе чувство сладостного страха. Многократное посещение умов маньяков оставило со мне свой след. Тьма сгустилась вокруг моего сознания.
  -- А мы тебе ничего не гарантируем, - не сдержал я дьявольской улыбки. - Но в противном случае мы убьем не только Белых, мы убьем всех - Нельку, Яшку, Сергея, Костика. А тебя мы будем пытать до тех пор, пока ты не окажешься на грани безумия. Кристалл с твоей шеи мы снимем. Так что даже если ты геройски вытерпишь все пытки, я проникну в твой разум и вырву из него свободу вместе с остатками сознания.
   Ромео вновь посмотрел мне прямо в глаза. Он меня ненавидел. Но это все сейчас было не важно. Сейчас надо выбраться с Рудников, даже если для этого надо стать настоящим чудовищем - последним ублюдком. Прости, Витька, ты действительно добрый, но я не верю в карму. Каждый сам в ответе за себя.
  
   Все вокруг исчезло. Не было больше горы с ужасными кристаллами. Не было "мертвого холода". Не было тьмы от горизонта до горизонта. А была трава, желтые до рези в глазах одуванчики и синее-синее небо над головой. А еще где-то пели птицы.
   Обезумевшие от счастья ребята принялись ошалело скакать, кататься по зеленой траве. Кто-то отчаянно плакал, рыдал от счастья. Другие просто стояли, не зная, сон ли это, явь? Вблизи нас Белокостик завалился на спину и захохотал во весь голос. По щекам Шаркова катились слезы. Невероятно... И Дар!.. Разве не стоит один только этот миг всех страданий будущего?! Я был ими всеми одновременно. Я жадно глотал густой, полный лесных ароматов и благоухающих лугов воздух сотнями ртов. Сотнями слезящихся от ослепительного света глаз я глядел на золотой солнечный диск. Сотнями спин я чувствовал мягкую, щекочущую травку. В ушах вместо осточертелого кристаллического перезвона звучала божественная мелодия лета. А ведь я был на Рудниках так недолго. Моя радость была ничем по сравнению с радостью других!
  -- А теперь сделайте то, что обещали, - дрожащим голосом проговорил Ромео.
   Во мне возмутились сразу сотни человек, в коих телах я сейчас находился. Боль пронзила тело до самых костей. Задыхаясь от ужаса, я вернулся в себя.
  -- Нет, Ташка, нет! - Я упал на колени. Вцепился руками в его майку. Он стоял прикрыв глаза, по щекам градом катились слезы. - Я же знаю, ты никогда этого не сделаешь. Не пытайся, ты другой!
   Сотни обезумевших от боли мальчишек облегченно вздохнули, повалились на прохладную траву. Я перевел взгляд на Ромео, ожидая увидеть злость или хотя бы слезы. Но он просто молчал - глядел вдаль на облака и молчал. Ведь он не был дома дольше всех, дольше всех нас. Номер первый! Насколько правда сильнее желаний?
   Я подошел, заглянул ему в глаза. Протянул руку, положил ладонь на его ребристую грудь. Пальцы нащупали кристаллик под тонкой тканью майки.
  -- Будущее неизвестно, - прошептали мои губы. - Каково бы оно не было, оно еще не наступило. Пусть все будет так, как должно быть. Но... - я почувствовал, как глаза что-то предательски режет, пытаясь просочиться наружу, - ...каждый сам хозяин своей судьбы. Ты добрый, я верю - ты действительно хотел помочь нам. Прости, наверное я и вправду чудовище... Прости и прощай.
   Я развернулся и не спеша побрел к Ташке. Толпа тем временем уже рассосалась. Ребята спешили по домам.
  -- Тебе куда, Саш?
  -- На север.
  -- Уверен?
  -- Москва всегда на севере. А ты?
  -- А я с тобой.
   Мы, не сговариваясь, взялись за руки и пошли в сторону леса, куда нам указывала тень.
  -- Ты не чудовище, - тихо проговорил Витька сзади. - Ты просто идешь своим путем... Как и все мы. Кто прав, кто виноват?
  -- Да какая разница! - обернулся Ташка. На его лице сияла неподдельная радостная улыбка. В золотящихся на солнце волосах застряла длинная травинка. - Мы живем, разве этого недостаточно?!
   Мы с Ромео переглянулись и молча кивнули друг другу.
  -- Достаточно, Саш.
   Но нам не было достаточно, мы просто завидовали ему.
  -- Прощай, Ромео! - с былым восхищением сказал Ташка.
  -- Прощайте. И не держите зла.
   Мы отходили дальше и дальше, а Витька все стоял на месте, решая, идти ли ему по стрелке собственной тени, или свернуть - наперекор судьбе. Добился ли он чего-нибудь, пытаясь изменить мир будущего? Он, одаренный великим и ужасным умением видеть смерть? Он, который предпочел быть обыкновенным, простым человеком?..
  
  -- Слушай, Юрка... - звонко протараторил Ташка.
  -- Ну? - Почему-то сейчас он казался мне таким маленьким.
  -- А ты уже использовал свой удесятеренный дар?
  -- Нет, - соврал я. - И никогда не буду использовать... По отношению к тебе, - все-таки добавил я, не зная, плакать тут или улыбаться. - Обещаю.
   Сашка широко улыбнулся.
  
   28.11.2005
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"