Жил-был один ничт, у которого ничего не получалось, из рук валилось. Многие в округе могли бы позавидовать ему в умении что-либо делать, а сам ничт себя ненавидел и угнетал за полное неумение.
- In omnibus aliquid, in toto nihil - точно-точно, именно так, - говорил он. Им овладевала тоска и радость, когда он смотрел, как играет на пианино или на рояле хороший музыкант. Радость оттого, что это прекрасно, грусть оттого, что сам он и нотной грамоты толком не знает. Когда играли на рояле дети, играли прекрасно, лучше, чем многие взрослые, выступали на "Щелкунчике", он думал: "Дети, они так играют прекрасно, великолепно, а я? А я свое упустил, это ведь я сам себе говорил, что не надо тебе учиться играть, что ты самоучка, ты ж гордый, гордость твоя глупая", - чуть ли ни выл ничт.
Он читал свои стихи и чужие, и видел разницу, если в его - метафору и вообще хоть какую-то поэтичность, образ хоть какой можно было найти редко и под микроскопом, то стихи хороших авторов, даже современных, просто порхали, были легки и прекрасны. "Я пытаюсь, хочу, стараюсь, но у меня нет в голове ни единой метафоры, хоть сколько-нибудь приличной", - сокрушался ничт.
Гораздо больше, чем стихи, он любил прозу. Его проза, казалось бы, подавала надежды. Его рассказы нравились некоторым людям, и нескольким даже очень, и именно тем, мнение которых ему было важно. Но форма была сырая, вялая, много повторов, всяких "друг другу", "друг друга", "как бы" (этого ужасного "как бы", которого так не любят филологи), "нечто", "будто", все говорило о бессилии выразить свою мысль четко, так сказать - не в бровь, а в глаз. Ничт боролся с собственным косноязычием, редактировал, корнал, но еще не мог добиться того, чтобы ах!.
Вернемся к музыке, помимо того, что играл он фигово на всех инструментах, на которых играл, так еще и писал музыку, а вот как - сейчас подробнее. Вначале его музыка ему очень нравилась, да и сама музыка ему и не перестала нравиться. А вот что касается песен, соединение и музыки и его паршивых стихов, то здесь радость несколько поубавилась. С песнями, как с прозой, кому надо - нравились и даже очень, но опять же дело в черве, который в нем сидел. Ничт не видел глубины той самой, идеала в песнях. Они ему нравились, но не настолько, чтобы снова сказать, опять же, ах!. И у него не получалось сделать из песни конфетку, то есть придумать, создать для нее фантик, иначе, аранжировку. Ведь ему медведь наступил на ухо. Но он пытался, и когда-нибудь у него наверно бы все получилось.
И рисовал ничт неплохо, но если сравнить с кем-нибудь получше - паршиво. И стараясь, пыжась написать сочинение или решить задачу посложнее, он видел, что есть задачи, которые ему не под силу, а другим легки. Ничт думал: "Я ведь стараюсь, да, не отрицаю, что часто ленюсь и халтурю, но бывает, что стараюсь до потери пульса, а не выходит. Ведь есть люди, которые, не пыжась, не стараясь, могут, а есть, которые, как ни пытайся - ничего. И что - так, значит, все-таки свыше дается? Но как так, почему? Ведь есть люди, которые, например, прекрасно пишут, но для них это ерунда, им это особо и не надо, а есть, что с рождения мечтали о кисти, но хорошо выходят у них только кляксы".
Ничт долго сокрушался и пытался, а потом его нашли с пистолетом в руке и с дыркой в голове.
Сказка вторая:
Жила-была другая - ничт. Она очень хотела преподавать в том же университете, где училась. Для этого надо было окончить аспирантуру. После окончания учебы она стала поступать в аспирантуру, не получилось, взяли другого человека, на следующий год то же повторилось.
Она хорошо училась, и преподаватели ее уважали и видели в ней будущего коллегу, но ее все время кто-то опережал. Она до потери пульса готовилась, старалась. Ее отговаривали, но она не хотела быть учителем в школе или другом учебном заведении. Она желала преподавать именно здесь, нигде в другом месте она не хотела себя видеть.
На третий год у нее тоже не получилось. Опять по конкурсу ее опередили.
Через несколько лет она просто иссохла.
Сказка третья:
Жил-был третий ничт. Его безумством была музыка. Его смыслом стало создать группу и играть. Несколько человек, которых он хотел видеть там, сначала проявили интерес, но, видимо, их желание было гораздо меньше других их желаний, поэтому они не проявили той активности, какая нужна была для создания и действия группы. У ничта то опускались, то поднимались руки. Чаще все-таки опускались. Ему так хотелось, так было важно играть по-настоящему, как группа, стоять на сцене, и пусть хоть один человек в зале - это уже то, что нужно.
Ничт не мог ждать. Ему надо было, чтобы вынь и полож. Ждать годами - это слишком, можно ведь и умереть. Послать объявление в газету о наборе музыкантов было не для него. Надо было, чтобы люди были исполнены одним духом, а не так, что один хочет одно, другой - другое, а третий - третье, и вместе это ерунда. А выступать одному ничту не хотелось, это не так, это одиноко.
Ничт убился, и до конца его жизни не нашлись те люди, у которых то единство с ним духа совпало бы с большим желанием.
Сказка четвертая:
Жил-был ничт, четвертый. Какую бы газету он ни открывал - в ней по полной программе стандартно - гороскоп, модный отдел, анекдоты и прочее. Как все удачно складывается - все верят в Бога, но не меньше верят гороскопам. Из всех заповедей помнят только одну, которую легче запомнить, разумеется, - не убей, а вот соблюдают ли?. Заповедь "не прелюбодействуй", видимо, давно стерлась из памяти, ибо то, что для Бога мерзость, для всех практически благодать. Это в который раз подтверждают очень наглядно почти все телеканалы, достаточно включить их ночью, а на некоторых можно и полуночи не дожидаться. Ничт спорил, что это мерзость, ничту удивленно отвечали, что это естественно.
Разнородность религий и даже одной религии. Тут вам и блины на масленицу, и одухотворенный ладан, которого так боится черт, и Рождество, когда придется. Но дело-то не в этом, вот поздравь православного 25 декабря с Рождеством, посмотрим, как он на это отреагирует. Дело в том, что в большинстве сознание-то языческим осталось. Верят в Бога, но квартиру надо обязательно по фен-шую обставить. Дарвинская теория и Бог прекрасно уживаются в умах людей. И, конечно, есть верующие судьи, как же без этого?.
Некоторые даже не знают, что праздником Рождество называется Рождение Иисуса, это, впрочем, и так очевидно, но некоторые не знают. Так мало того, что не знают, так еще дурацкие предположения высказывают, что, мол, в Рождество Христос воскрес.
Ничт говорил - Я верю в Бога. Его спрашивали - Какой ты религии? Он думал и говорил - Христианство, но это больше, чем религия. И снова он слышал вопрос - Нет, ты скажи, какой же ты религии, православный, католик...? Он грустил - Нет, я ни тот, ни другой, ни третий. Такого быть не может - говорили ему.
Ничт хотел понять, где же правда. Каждая религия, каждый отдел твердил, что правда здесь. Все были так уверены. Прямо истина в последней инстанции. Сомнение не приветствовалось и осуждалось, и было явлением довольно-таки редким.
Ничт не понимал, почему священники благословляют солдат, идущих на войну, даже не самих солдат, скорее саму войну, убийство. Священники так часто появлялись на экране в программах, немодных и модных. Ничту казалось многое лишним и неискренним, но он не мог утверждать, он хотел понять, обрести душевное спокойствие. Хотел знать, где правда. А всюду лозунги: "Священная война", "Кто пожертвует на создание ковчега для мощей N-го святого, получит благословение и будет спасен". Все смешалось.
Он удалился в лес, где иссушил себя голодом, холодом, а, может даже, мыслью.
Сказка пятая:
Жил-был пятый ничт. Он видел, что некоторые из тех, кого он любил, делают плохое. Одни не верили в Бога, другие сочетали без отторжения и удивления создание мира Богом и появление планеты из-за взрыва, создание человека Богом и существование когда-то общего у обезьяны с человеком предка, от которого они и пошли, третьи еще что-то.
Ничт смотрел и плакал. В душе он обливался слезами. Но он не мог переступить порог и заставить себя рассказать им о Боге, он говорил, но между прочим, если вдруг так пошло. Но не мог посадить человека и сказать: "Есть Бог, прими Его, спасись".
Он думал, что есть только два варианта, что будет потом. Либо он не спасется, и не спасутся кто-то из тех, кого он любит. Либо он сможет спастись, а они - нет. Тогда зачем ему это без них. Может, он что-то не понимал, не так понимал?
Ничт ничего уже не хотел, он устал. Он кончил жизнь самоубийством, чтобы..., а, может, просто и не чтобы...
Сказка шестая:
Жил-был ничт, шестой. Он понимал, что вера его мала. Он знал, что не надо привязываться к вещам, что надо идти к Богу и отдаться Ему полностью. Ничту стало легче отказываться от многих вещей, что были ранее не безразличны. Но ему было все-таки сложно представить себя без некоторых из них, будь то, например, гитара. Отказаться от нее было не совсем легко, но и не требовался отказ от всего и уход в аскеты. Нужно было легкое отношение, не привязанность, не надо ничего ставить выше, чем это есть. У него было много маний, придури, что захламляло его. В нем была гордыня, и многовато он о себе думал, привык, что часто может быть так, как он захочет, он уже не просил, а требовал. Самому ему было от этого плохо, но он был слаб, и часто не мог сделать простое. Он хотел идти к Богу. Ему казалось, что вокруг много отвлекающих факторов, и в первую очередь он сам себе мешает. Он был ленив и не часто открывал Библию с тех пор, как читал ее от начала до конца. Он хотел найти Бога. Он хотел быть хорошим. Но был саркастичен, язвителен, раздражен. Ничт думал: "Вот я хочу заниматься тем и этим, хочу делать то, а не отойду ли от Бога тогда? Могу ли я все соединить. Что-то все смутилось, и зачем я такой глупый вопрос задаю?".
Ничт был запутан напрочь. Почему в его душе возникали такие вопросы, глупые в принципе, а может и нет? Почему в нем все время что-то боролось? Как сказать всем, что хочешь жить иначе? Как стать чистым и белым и Бога найти?