Всегда записывали ходы. А в этот раз почему-то нет.
Уже все сыграли. Оставалась только пятая доска. Исход партии был решающей для команд. И Лиза это чувствовала, хотя и не знала результатов.
Она не могла проиграть! За ней школа. Надо выводить ладью и ставить мат. Зачем же она тут слона поставила? Он мешает. Убирать его надо, а это целый ход, как же мешает этот слон, будь он не ладен!
Лиза оторвала взгляд от доски и осторожно посмотрела на свою кривую партнёршу. Что делать? На какое-то мгновение её затопила жалость к сопернице, нелегко в двенадцать лет остаться без глаза.
Что случилось и когда это произошло - Лиза не знала. Пиратская лента сбилась немного набок, и Лизе показалось, что там зияет, словно расплывшаяся яичница, белёсая пустота. Ей стало тошно. И неловко за себя, здоровую. Девочка же, словно почувствовав, не поднимая блеклого взгляда своего одинокого глаза от шахматной доски, поправила траурную повязку. Но жалеть сейчас было неуместно, потому что мешало думать, а главное, неустанно помнить, что напротив - соперница. Нужно выиграть любой ценой. Игра ведь идёт на равных. Она должна быть первой! Всегда была. Ну, почти. Проиграла только два раза. Хватит и этих двух раз. А в остальном - первые места. Лиза напряглась. Дело даже не в ней. Хотя приятно, ничего не скажешь побеждать и ощущать себя уверенной. Но ещё есть и школа, честь которой она теперь защищала. И это поважней собственной награды. Она не могла понять по этой одноглазой, видит та, что ей, Лизе, ещё чуть-чуть и мат, или нет. Раньше, играя, она видела ситуацию не только на доске, но и на лице. Несколько раз она сама замечала комбинацию, грозящую ей поражением, но, вглядываясь в соперника, почему-то была уверена, что видит это только она. И оказывалась права. И, естественно, побеждала. Сейчас она не понимала по этой непроницаемой сопернице ничего. Словно всё лицо - один отсутствующий глаз. Пустота. Мрак. Та же Лизе требовалась вся, особенно лицо, на котором можно прочесть все переживания. Когда и где она научилась этому?
Скорее всего, в тот знаменательный первый свой проигрыш.
Это была игра на разряд.
Шахматный кружок занимал небольшую комнату в офицерском клубе на втором этаже. За две недели до соревнований она заболела. Жуткий кашель изматывал. Температура упрямо ползла вверх. Сырость болот, серое дождливое небо, промозглый ветер - всё это не в первый раз укладывало Лизу в постель. Самое малое - недели на три. Страх, что она может не попасть на соревнования, обессиливал её. Вдруг онвысушил беспомощные слёзы, уже изрядно лившиеся. Она - поняла. Она - должна вылечиться. Сама. Быстрее. Теплое ватное убаюкивающее одеяло полетело на холодный пол. Мадонна с младенцем, привычно взирающая со стены на все происходящее, казалось, одобрительно улыбалась. После просьбы поставитьей ненавистные горчичники у мамы слегка округлились глаза, и вырвался, словно споткнулся, повиснув в воздухе, странный вопрос: "Ты в порядке, доченька?" На что Лиза резонно ответила, что, конечно, нет, поэтому хочет скорее вылечиться, и посмотрела на мать с неожиданной твёрдостью.
И вылечилась. Через неделю.
Так что блестящая лестница с давним ревматизмом даже не ощутила прикосновения Лизиных лёгких ног, которые буквально внесли её в класс, где должны были проходить соревнования.
Она сыграла уже несколько партий, заработав заслуженные победные очки. И садилась с Витькой, как обычно со всеми, - настраиваясь на вдумчивую игру. Но думать - увы, не пришлось, вернее, чёрт-Витька не дал - всю игру стол раскачивал. Сам-то посидит, подумает, чуб лохматый подергает (жалко, что не выдернул), ход выверенный сделает, а потом чернявые молдавские глазки прищурит, воровски ими постреляет - где тренер? - и за раскачку примется. Где уж тут было сосредоточиться, а тем более выиграть, если стол, как палуба корабля в ненастную ночь. Не потонула и то ладно: как брод нашла - ничью сделала - сама не поняла. Из класса выскочила ужаленной, ища спасения или успокоения - всё равно. Только и хотела: вон, вон отсюда, из этой удушающей комнаты с тремя окнами (и зачем они вообще нужны закрытые?), от этого Витьки-демона, только б не видеть его, а то ещё без чуба - лысым - останется. Заработанные пол-очка не радовали.
Кожаное кресло, принявшее в свои холодные объятия Лизу, не могло её успокоить и поэтому сотрясалось вместе с ней. Обидно. Горько. Больно. Несправедливо.
Лиза так не плакала, даже когда в пять лет, ловя белобрысого котёнка, юркнула между старыми оконными рамами во дворе и напоролась на торчавший ржавый гвоздь. Ойкнув, схватилась за щеку: решила - комар. И с большим удивлением протянула бабушке, сидящей недалеко на лавочке, свою ладошку:
"Ба-а, смотри, кровь..."
Бабушка схватилась за сердце, - щека раскроилась пополам: на месте нежной белой кожи - рваная зияющая рана. В больницу зашивать не отдали - побоялись. Лиза же не произнесла ни звука,за всё те дни, пока ее безжалостно смазывали зелёнкой то мама, то бабушка; она спокойно лежала на диване, и со стороны казалось, что ей - не больно. Её выдавали слёзы. Тихие. Непрерывные.
Разряд, четвёртый, тогда она всё-таки получила. И даже эти выстраданные пол-очка помогли. С тех пор, садясь играть, она внимательно смотрела не только на доску, но и на партнёра. К собственному удивлению, поняла, что выражение глаз соперника не менее важно, чем комбинация фигур.
Но сейчас по этой застывшей и какой-то матовой партнёрше не понимала ничего. И это раздражало. Что же делать? Нужно всего-то два хода. Но - подряд.
Не дождавшись окончания их партии (уж слишком затянулась), решили награждать тех, кто уже сыграл. Лиза, как в тумане, смотрела на победителей, на вручаемые ярко-синие ракетки для бадминтона, такие яркие, что даже слепили глаза. Её партнёрша с интересом следила за вручением грамот и подарков. Лиза затаенно поглядела на доску. Она почувствовала невнимание соперницы. Та вся устремилась к награждаемым, казалось, забыв об игре. Или сейчас, или никогда. Сейчас - её ход. Она может сделать два. Подряд. И надо-то всего о-д-и-н ход. Лишний. Или не надо? Может, одним глазом и не заметит? Всегда записывали ходы. А в этот раз почему-то нет. Ну, и хорошо. Чего же хорошего? Если б она знала: видит эта полуслепая партнёрша, что и ей, Лизе, тоже грозит мат. Или не видит? Если б она знала... Как будто сама судьба говорит: на... бери...делай... за тобой школа... и одноглазая...и награждение... для тебя...пойми - школа... Ну, почему она играет за школу, а не за себя? Потому что - лучшая. И что этой лучшей - теперь делать? Её же слон смеялся над ней, издеваясь: "А зачем ты меня сюда поставила? Вот и расхлёбывай".
...Играть в шахматы, с шести лет, стал учить её дедушка. До сих пор помнила своё недоумение: "Деда, а почему слон-то? Ему что хобот конь откусил?"
И вот теперь недоделанный слон мстит ей. Она зажмурилась, поэтому заставляла себя через силу расширить глаза, словно спички вставляла - даже болью отозвалось. Подняла озябшую руку... И - ход... Сделала ... Незаметно. Вывела слона. Путь свободен. Ещё чуть-чуть. Ладьей. И всего-то несколько клеток вперёд, - но каких же тяжёлых! И тогда - мат. Теперь ждать. Может, одним глазом и не заметила? Скорей бы кончались награждения! Главное сейчас - не выдать себя. Лиза откинулась на стул, и до неё доносились только обрывки фраз: ...вляю ...асибо ...лодец.
...Проиграла второй раз она красиво. Год назад. Они ездили на соревнования в Валдай. Владимир Владимирович, их тренер, сказал, что команда без разряда, и что выиграть у них - пара пустяков. Все ехали радостные, настроенные на победу, и только на неё. Ничья для каждого - всё равно, что поражение. Поэтому, смотря в окна автобуса на унылую слякоть запоздавшей где-то весны, радовались ей, забыв почти каждодневное нытьё и раздражение на эту ненормально-кислую погоду. Но Валдай преподнёс неприятный сюрприз. Лиза вдруг поняла - у неё очень сильный соперник. И это - без разряда! Она должна быть сильней! Зачем тогда все эти разряды, если она не может справиться с любителем? Всё свое мастерство, и даже больше, пыталась применить. Сопротивлялась долго и упорно. Но - проиграла. Хотя и сопернице победа далась нелегко.
От стыда не могла смотреть на тренера, так всегда на неё надеявшегося. Он ходил к родителям, когда те запретили заниматься ей шахматами из-за страха, что она не справится с учёбой. Но она - справилась. Даже троек не было. А Владимир Владимирович долго тогда убеждал и маму, и папу, что их дочь подает большие надежды. И шахматы - её призвание. Ну, как же после таких слов, после такой веры в неё она могла поднять на него глаза, так позорно проиграв? Она забилась в угол какой-то непонятной обшарпанной комнаты, где её еле-еле нашли. Твёрдая мужская рука властно подняла поникшую голову, и Лиза через застрявшие слёзы увидела искреннее, почему-то улыбающееся и восхищенное лицо своего любимого тренера. "Лизонька... девочка...Ты играла - с перворазрядницей. Понимаешь?! Я специально сказал, что они без разряда. Ну, и заставила же ты её понервничать. Молодец! Красиво сыграла. Даже не ожидал! Умница!"
Она замерла. Словно кто укутал её в мягкий пуховый платок. И вдруг стало тепло и спокойно. Лиза подняла свои синие, будто весенним дождём омытые, чистые и ясные глаза, сияющие пониманием и благодарностью.
Сейчас же Лиза чувствовала себя живым деревом, в которое по чьему-то произволу вбивают гвозди. Гвозди впивались и рвали её. Скоро. Скоро кончатся поздравления - и что ей делать? - признаться, что она уже сделала ход или нет?
... У неё была одна не совсем обычная победа. Играли на время. Сделал ход - нажимаешь на кнопку часов, твое время останавливается, соперника - тикает. И каждому по часу. Стрелка подходит к флажку. Флажок падает - значит, время истекло. В ту партию Лиза проигрывала. Соперница, естественно, хотела выиграть. И думала. Долго. Лиза же, видя это, судорожно делала ходы, порой не успевая подумать, и также судорожно нажимала кнопку на часах - главное, чтоб не упал флажок. Партнёрша, видимо, иногда пыталась разгадать Лизину тактику, которой почти не было. И, совсем забыв про время, увлечённая стремлением поставить мат, - на часы, несущие ей проигрыш, практически не смотрела. И флажок упал, - за несколько ходов до победы. И Лиза - выиграла. Но - честно. Просто такие условия.
А сейчас? Что она делает сейчас? Это же - нечестно. А как же школа? А если заметят - позор. Рисковать или нет ради других? Ради себя - стала бы?..
... Этим летом поспорила с подружкой. Мама подарила ей красивое платье, разрисованное разноцветными заплатками, словно сшитое из них, с широким поясом, который завязывался сзади в огромный бант, и с молнией вдоль всей спины. Так вот Ирка обозвала её трусихой и сказала, что она никогда не сможет засунуть красный большой мяч под платье, изобразив из себя беременную, и пройтись по промтоварному магазину. К Иркиному удивлению и неверию, они вместе засунули мяч и застегнули насколько можно змейку, которая хорошо его держала.
И она прошлась по магазину. Медленно, смотря по сторонам, словно что-то хотела купить: то ли тетрадь для себя, то ли игрушку для "будущего ребёнка". И ничего не боялась. Даже разоблачения. Кажется, никто и не поверил в её мнимую беременность, кроме одной молодой женщины, у которой на лице появился неподдельный ужас при взгляде на Лизу. Но это и обманом, в общем-то, нельзя назвать. Так - на спор. Шутки ради.
А сейчас - шуточка, называется... Два хода...
Награждения закончились.
Лиза посмотрела в глаза, вернее, в один глаз своей, так и не разгаданной соперницы, на секунду задержала дыхание и, выдохнув, спросила: "Чей ход?". "Твой" - невозмутимо ответила та. Лиза поняла - она не увидела отсутствие слона. Один ли глаз тому виной, просто невнимательность или то, что не записывали ходы? Неизвестно. Но главное - не увидела. И Лиза почувствовала себя преступником, которого сама жертва оправдывает и толкает на ещё не совершённое преступление, ей говорят: "твой ход, делай его".
И Лиза ход сделала. Второй. Ладьёй. И - мат.
И впервые за всю партию в одном глазу напротив мелькнуло живое чувство - нечто похожее на удивление и непонимание. Но только - мелькнуло.
Ярко-синие ракетки, вручаемые Лизе, снова слепили глаза. Восторги. Поздравления. Наверно, искренние, - но ей, казалось, чужие. Холодные. Она пыталась улыбаться, радостно - не получалось. Выходило натужно. Хотелось потрогать лицо - почему-то ссохшееся.
Выскочив наконец-то на улицу из этой невыносимой школы, которая всю игру давила на неё своими кирпичами и всё-таки в конец раздавила, Лиза почти побежала. Было противно. Первый раз она испугалась победы. Невольно потрогала затылок - нет ли там крови? Крови, конечно, не было.
...Три года назад их кружок решил поставить спектакль. Каждому участнику шили костюмы шахматных фигур. Лизе досталась роль чёрной королевы. Белой - была Оксана, которая вначале играла лучше Лизы, а потом - забросила, несмотря на успехи. А тренер в Лизе сразу и не разглядел её способностей, её упорства, её жажды познания. Это всё случилось позже, и он ещё долго сокрушался, что упустил время, занимаясь с более яркой, на первый взгляд, девочкой, но, как оказалось, не желающей учиться.
И тогда Лиза простояла весь спектакль, не сделав ни одного хода.
А сегодня - сделала. Всего один ход.
Она бежала по дороге, ведущей вверх, на возвышенность, и ничего не замечала, кроме нескончаемо-серого цвета вокруг.