Этот крик Макарова подействовал на врачей вредителей, как красная тряпка на быка, предназначенного для ритуального убийства дядей, наряженным в старинные испано-португальские, все в рюшечках и кружевах, одёжи, под вопли обезумевшей на ринге толпы зевак. Пусть говорят мне, что человек изменился за два тысячелетия со дня рождения и распятия, а равно и воскресения, Сына Человеческага, я отвечу, что он остался таким же, каким был на римских аренах, где дикие звери, гладиаторы и просто политические (да-да! они появились гораздо раньше правления Сталина и Гитлера, в сущности, с момента рождения цивилизации, или точнее, тогда, когда вождь Махомба Матудандо неравномерно поделил добытого мамонта, а один из соплеменников беспечно указал ему на этот неблаговидный поступок) терзали друг друга под точно такое же улюлюканье патрициев, копьеносцев и просто вольного плебса.
В этот день и Уздня и Суриханов, наспех перекусив, кто где, бросились обратно в отделение и только и ждали призывного вопля заключенного сумасшедшего. Когда они второй раз собрались в отделение, Суриханов с подачи начальника медицины велел Рыгаловой вколоть Сталасу дикую смесь из азалептина, аминазина и гебефренина, сразу двойной порцией. Такое сочетание небезопасных лекарственных средств должно было сразу подействовать на пациента, парализовать его ЦНС, вызывая судороги и прочие сопутствующие негативные проявления. Рыгалова ушла исполнять приказ, а сатрапы, попыхивая сигаретами, сели молча ждать результата. Ждать его долго не пришлось, исполнительная медсестра переборщила и вколола даже больше, чем требовалось, на всякий случай. В отношении с больными она никогда не жалела лишней дозы сильнодействующего препарата. Сталаса начало трясти, и Макаров, не выдержав визуально пыток любимого друга, решился на сотрудничество с администрацией. Ссучился, проще говоря.
Санитары по сигналу вышли за Игорем и под белы рученьки привели его в кабинет заведующего, в котором находились довольный, упоенный собой Уздня и просто самодовольный Суриханов.
-Батюшки святы, - развёл руками начмед, изображая живейшее удивление, а улыбка так расползлась по его гнилой физиономии, что угрожала слуховым проходам, - кто это у нас, да это товарищ Макаров, лёгок как на помине! Ну-с, Игорь Александрович, - Уздня облокотился на стол и положил подбородок на ладони, личико постоянно улыбалось, торжествуя, мерзко, гадко, тьфу! - Как вы быстро. Пиздюлей вам, что ли надавали в палате? Или в сраку запердолили, как служивому рядовому Гаеву? - рассмеялся от души начмед. Эта мразь была типично безжалостна к чужому горю, а потому ужасно въедчива до своего.
-Его и так и так попробовали, - залился в унисон начмеду весёлым среднеазиатским смехом Мухтар Насимович, выразительно ковыряя в левой ноздре гнилым, почерневшим ногтем и картинно извлекая содержимое. - И снизу и сверху.
-Ну, а что ваш друг и соратник товарищ Энгельс? - издалеча, ядовито поглядывая на поверженного большевика, изрекал Павло Петрович. - Как он поживает?
-Все штаны обделал, да, дорогой? - не унимался заведующий и пускал в лицо Игорю неприятные табачные кольца. А поскольку с глубокого детства Мухтар курил крепкий дешёвый советский табак, эти его шуточки-пыточки не доставляли особого удовольствия. Макаров морщился и пытался увернуться головой, захватив здорового воздуха на стороне, отчего ещё больше веселил Насимовича.
-Вы всё знаете, вредители! - своеобразно заключил он. Подобные заявления крайне расстраивали эскулапов, ведь, они считали себя, чуть ли не богами, спасающими пропащие души и потому, реагировали радикально и болезненно.
-Опять за старое взялся? - нахмурился и посерел начмед, веселость его как ветром сдуло, небольшим, этаким, пять-десять метров в секунду. - Сейчас твоему другу ещё укольчик вмажут..., - он деланно и карикатурно потянулся за ручкой, но Игорь остановил его:
-Достаточно, душегубы, я согласен, - он опустило голову, как бы признавая за собой вину, очевидно, в этот момент он чувствовал себя так же отвратительно, как предатель Родины, сдающий ценную информацию немецко-фашистским оккупантам, - я напишу эту чёртову пьесу. Напишу так, - его голос возвысился над этими продажными, бессмысленными людьми в белых халатах, очернивших великое звание русского и российского медика, самого человечного из всех в мире, своими паскудными делишками, - что если бы сам всенародноизбранный смотрел, и он доволен остался бы. Только не надо больше зверств, - тоскливо, умоляюще посмотрел им в глаза Игорь.
-Верю, - его душевность была воспринята в нужном русле, - охотно вам верю, дорогой товарищ Макаров, Игорь Александрович, - Уздня решил и сам разыграть исповедальную карту, пробить, что называется на слезу, - верю, что вы искренне встали на верный путь излечения, и что весь ваш бред и все ваши гнусные инсинуации останутся далеко позади! Верю, что вы готовы своим искуплением помочь другу. И это похвально, вот и товарищ Суриханов Мухтар Насимович и все мы верим в вас, - от душевности Уздни хотелось блевать по чёрному, но Игорь решил стерпеть всё, ради друга, которого он любил, а начмед не останавливался. - Остаётся только делом доказать своё излечение.
-Чудесное..., - решил подыграть коллеге нетактичный Суриханов.
-Правильно! - подхватил Уздня, он даже не понимал, что переигрывает самого себя, вызывая раздражение клиента, - чудесное, почти что самоисцеление. А на счёт зверств - это вы напраслину на нас наводите, мы вашего друга лечим.
-Но предупреждаю, - вдруг возразил Макаров, - у меня есть одно непременное условие.
Уздня деловито скривился, как если бы ему подсунули под нос тухлую рыбу, по которой ползали мухи и кишели опарыши, - ну-у, товарищ Макаров, мы так не договаривались, - блеял он, деланно поражаясь наглеце подопечного, на самом деле он был рад до жопы, что дело сдвигается с мёртвой точки, процесс, что называется, пошёл, - вы уж будьте последовательным, - чревовещал он, - молодой человек, не останавливайтесь на пол пути!
Уздня встал, деловито прошёлся по кабинету, при этом Суриханов преданно и самозабвенно следил за каждым его шагом, а Игорю было как будто всё равно. Начмед уселся обратно и, подняв указательный палец к небу, авторитетно заявил, не глядя на заведующего, - условия здесь ставлю я! И только я!
-Это небольшое и незначительное условие, - поспешил успокоить властолюбивого начальника медицины осужденный, почуяв, что дельце может сорваться, его гордыня претерпела сокрушительную градацию или деградацию, - его исполнение не потребует от вас ни каких затрат, - он бледным знаком вопроса уставился в глаза деспота Уздни.
Уздня оценил заигрывание с ним по достоинству, спустившись на землю с далёких эмпирей, он дал добро, - ну, если оно, в самом деле, такое небольшое и незначительное, тогда зачем его вообще выставлять? - но он тут же поправился, не дав вступить в дискуссию Игорю, - впрочем, что бы прекратить дальнейший бессмысленный диспут, я готов его принять. Что это?
-Я напишу пьесу, - Макаров только и ждал этого, - хотя это дело для меня новое. Я сам подберу актёров к ней и сам буду репетировать с ними. Вы, ведь, её здесь собираетесь поставить?
-Хорошо, - резким кивком головы, свойственным разве что невротикам, начмед дал согласие. Затем сделал малюсенькую паузу, для приличия, и с невозмутимым видом изложил окружающим причины консенсуса и с этим внеочередным требованием. Он чувствовал сейчас себя в роли переговорщика с безумным, готовым пойти на всё, ради достижения своей глупой цели, террористом, в роли которого выступал журналист-одиночка, и от того, как он проведёт перекличку с этим подонком - зависит жизнь невинных заложников, - вы думали, я скажу, мол, нет, нельзя, ни в какую, а я вот, говорю, пожалуйста, - роль благодетеля вдохновляла эскулапа, - вы должны понимать и осознавать, что если лечение идёт в нужном русле и пациент идёт на встречу медперсоналу, то и мы, - он демагогически усмехнулся, - готовы идти на встречу. Но помните, - голос Уздни приобрёл подозрительные оттенки, - Игорь Александрович, всё, что вы будете делать, я буду контролировать - от и до. И если, не дай Боже, окажется, что вы нас, мягко говоря, обманули, кинули, то есть, лоботомию придётся сделать вам, хорошо?! Идёт?
-Я согласен, - Игорь протянул руку, но Павло Петрович сделал вид, что не заметил этого жеста доброй воли. Макаров обиженно убрал лапку. - Я даже могу уже сказать, о чём я планирую написать.
-Замечательно! Просто замечательно! - Уздня по-детски подпрыгивал в кресле, восторгаясь, наивняк глушил стены помещения. - Вот, что, значит, имеешь дело с настоящей творческой личностью: ты ещё не успел сказать "а", а она уже тебе "б"! Ну, и о чём вы планируете написать, просветите нас, друг. Я горю весь в нетерпении. Мухтар Насимович, - начмед обернулся к заведующему отделением, тот начинал уставать от происходящего, - а вы?
-Ещё немного и кончу в штаны, так пронимает! - последовал лаконичный ответ сына бескрайних степей и пыльных ветров.
-Пьеса будет называться "Путин и благодарные россияне". Как вам? - Игорь рассчитывал на первичный эффект.
-Заебись! - первым дал художественную, критическую оценку неграмотный Суриханов.
-Начало как будто обнадёживает, - начмед откликнулся более туманно, вертя неопределённо пальцами в воздухе.
Макаров пошёл дальше, - действие будет разворачиваться в самый светлый и радостный для всех россиян день - день рождения, всеми нами горячо любимого и благословенного небесами Владимира Владимировича. Вот. К нему съедутся со всех окраин нашей многострадальной Родины граждане, что бы поздравить и вручить подарки, ну, как раньше бывало: от колхозников, от доярок, от рабочих. А теперь в соответствии с нашим временем. То бишь, от олигархов, крёстных отцов, крупных чиновников. Нравится? - пока Игорь говорил, его никто не решался перебить, а теперь и начальник медицины и заведующий, который, как древний аксакал, морщинил лоб, пытаясь вникнуть в суть дела, монолитно, в едином порыве молчали. Каждый ждал мудрого слова коллеги. Суриханов, привыкший часами ничего не делать в пустом кабинете, победил конкурс молчунов. Заговорил Уздня.
-Олигархов, - начмед бросил взор на заведующего, пытаясь найти поддержку, но Суриханов выдерживал глухую оборону политкорректности, - выбросить, отцов? Это которые крёстным ходом идут? Пусть останутся. - Сам начальник исповедовал греко-католическую, униатскую веру, хотя и её придерживаться не было смысла. - Отцы сейчас в моде, - небрежно молвил Уздня. - Да, и на счёт многострадальной, не надо, пусть лучше будет... чёрт, какой же? - Павло силился придумать успокоительный нейтральный эпитет, для определения состояния своей страны, но это было делом не лёгким по нынешним временам, - Мухтар помоги?
-А шайтан её разберёт, Родину тоже надо убрать, так спокойней будет, - заключил категоричный заведующий, он всегда предпочитал в решении трудных задач и в достижении трудно исполнимых целей придерживаться правила вовсе не поднимать их. Так спокойней.
-Родину тоже убрать, - хищно скомандовал Уздня. - Ну, и хорошо, значит, граждане приезжают, отдают свои подарки любимому президенту, в общем и целом мне нравится задумка. Что ж? Цели ясны, задачи определены. Творите, товарищ! - выбросил он руку вперёд, как Ильич с броневика, призывая к свершению великих подвигов.
Игорь, вежливо откланявшись, бойко покинул кабинет, предварительно договорившись, что его возлюбленному никаких уколов более делать не будут, однако, предусмотрительный Уздня наотрез отказался отвязывать Сталаса пока пьеса не будет написана, прочитана им и утверждена. И точка!
-Вот, видите, Мухтар Насимович, - весело подмигнул Суриханову Уздня, - сомнения вредны. В нашем деле главное - дозу подобрать!
Павло Петрович закончил этот день в прекрасном, бодром настроении души и тела. Он, как всегда возвращался домой пешим ходом, как уже сказано выше, не ради экономии, а ради здоровья. Подходя к дому, на сердце у него становилось всё более неспокойнее, чем ближе, тем смурее. Вообще семейная жизнь начмеда в последние годы стала раскалываться. И как он не пытался собирать осколки, склеивать их клеем "Момент" в виде своей заботливости и любви, мало чего выходило.
Начать с того, что его старший сын Роман, достигнув едва своего совершеннолетия, без сожаления покинул отчий дом, поселившись с какой-то интернатской малолетней шалавой на квартире её бывшего хахаля. Хахаль за месяц до описываемых событий отравился зелёным змием, приобретённым у бабки этажом выше. Влюблённые незаконно облюбовали квартиру и стали обживать её совместными усилиями. Однако, эта идиллия продолжалось до тех пор, пока Роман не узнал, что нагулял СПИД от подруги жизни. С этого момента он стал беспощадно избивать её смертным боем. Бедняжка была вынуждена покинуть пристанище и отправиться на поиски очередного бомжатника, а начмедов сынуля решил остаться в квартире до тех пор, покуда приставы со служителями правопорядка не вытолкают его взашей.
Здесь он устраивал пьяные оргии и дебоширил, так, что соседи хватались за головы. Родители переживали за судьбу кровиночки, а больше всех переживала бабушка по материнской линии. Она приходила под дверь, звонила. Просила впустить, мотивируя, просьбу тем, что она принесла продукты, презервативы, деньги на карманные расходы. Внучок не впускал бабку. В это время он как раз совокуплялся с двумя школьницами из восьмого класса. В соседней комнате, с двумя другими школьницами из седьмого класса развлекался его собутыльник, лохматый, дурно пахнущий потом дядя, имя-прозвища которого он позабыл спросить. Бабушка не уходила, мешала соитию, наседала на то, что она принесла маслице, и оно вот-вот растает. Тогда разгневанный внук подходил к двери и орал на бабушку в таком плане, что если она не уебёт по-хорошему, то он ей это маслице в пизду засунет. Бабушка оставляла деньги и прочую снедь у соседей под честное слово и уходила восвояси. Оргия продолжалась.
Но с уходом бабушки неприятности с Ромочкой не закончились. Ему давно досаждала соседка сверху. Во-первых: она, поставив на поток прогон самогона, расплодила в его хазе целые колонии муравьёв. Те ползали везде, залезали в мусорное ведро, а потом щеголяли по столу и посуде. Рому это бесило, он встретил нехорошую соседку на лестничном проёме и потребовал компенсацию за моральные издержки, причиняемые ему насекомыми. Компенсацию соглашался взять натуральным продуктом. Соседка отказалась. Рома стал угрожать ей, но бойкая старушка пожаловалась сыну. Тот пришёл на разборки, завязалась рукопашная, из которой Ромочка стыдливо вышел побитым, затаив зло на самогонщицу. Во-вторых, старая карга частенько заливала его, то у неё тёк специализированный аппарат, то бражка убегала на балконе, растекаясь по нижележащим лоджиям, распространяя отвратительное зловоние и привлекая тучи жирных, мохнатых, ужасно жужжащих дрозофил.
А в тот самый день бабулечка выплеснула на голову Роме полное ведро помоев, когда он курил дешёвые папиросы, расслабленный, после сексуальных утех. Не специально, конечно. Просто так получилось. Это было последней каплей терпения - Рома пошёл, вернее, вбежал на вверх и стал ломиться в дверь. Дверь не выдержала напора грузной туши. Озлобленный, он ворвался в квартиру. Самогонщица пыталась обороняться от соседа шваброй, но в следующую минуту Рома вырвал её из слабых, скрюченных рук старушки и так ударил по темени, что бабушка повалилась на пол замертво. Далее, что называется, не отходя от трупа, то есть места преступления, сосед напитался самогоном, которым так настойчиво просил оплатить ущерб и вернулся к себе поспать. Проснулся он уже в КПЗ, среди уголовничков. Его упругая задница, прямо с ходу понравилась им. Рому опустили на все четыре точки опоры... В кабинете следователя, он поначалу пытался сопротивляться, кричал, требовал адвоката, намекал на какую-то статью Конституции, в результате чего добился пристрастия со стороны органов. С электродом в жопе взял на себя ещё три убийства, два изнасилования и попытку террористического акта. Когда подтвердилось, что он, де, сын заместителя главного врача тринадцатой больницы было поздно - Рома получил четырнадцать лет, слишком быстро суд провернул дело. А тут в город нагрянула большая комиссия из генеральной прокуратуры и Романа Уздню отправили по этапу.
Младшая дочь Павло Петровича Алевтина тоже вела разгульный образ жизни, видимо, это у них было в крови, на генном уровне. Жила она в основном с матерью Павло - Капитолиной Германовной. Женщина имела грозное имя, но была чрезвычайно мягкой в общении а, равно как и в воспитании внуков. Эта её мягкотелость дурно отразилась на поведении Али. Слишком рано девочка познала запретный вкус любви.
И не удивительно, что в свои шестнадцать неполных лет Алевтина понесла под сердцем ребетёночка от сорокалетнего лысого дядьки. Когда Але стало известна причина отсутствия месячных, она по началу, как всякая порядочная, хорошенькая папина с маминой девочка пришла в неописуемый ужас, но, поразмыслив хорошенечко над этим печальным событием, сделала вывод, что, что называется, "она беременна, но это временно"! Да и подруги рассмеялись ей в её круглое, типа мордовское, лицо, мол, пустяки, дело житейское - сделала аборт и гуляй смело!! Но что-то смущало Алю, может накануне в школе она просмотрела вместе с классом документальный фильм от общества борьбы с абортами об убийствах нерождённых, совместного польско-канадского производства. Так ли это, или не так, но она затянула с "искусственными" родами. А животик рос, как у начинающего борца сумо. Тогда по совету одной близкой подруги, которая до этого подрядила её переспать с тем самым дядечкой, Аля решила принять горячую ванну с горчицей. Она пустила воду. Но на беду было воскресенье, и всё быдло кинулось полоскаться, отчего вода в кране шла приятно-коричневого цвета. "Фу, как не эстетично", - подумала девочка и не стала принимать ванну. И протянула до тех пор, пока не выяснилось в семье. Был скандал. Уздня Павло Петрович, орал, как медведь из берлоги, разбуженный по неосторожности бойким охотником на зайцев. Его жена, Елисавета Боголеповна, визжала, как недорезанный этим самым топтыгиным охотник. Даже Капитолина Германовна не находила себе места и издавала звуки, весьма похожие на смех тех зайцев, которых так и не пострелял охотник. Но делать было нечего, решили рожать.
В положенный срок Алевтина родила замечательную девочку с врождённым пороком митрального клапана сердца. Павло Петрович бережно носил новорожденную на руках и ласково называл её своей внучкой. Прабабушка тоже в такт вырывала девочку и качала, напевая колыбельные. Однако, молодую мать ребёнок начал порядком раздражать. Её крик по ночам, захлёбывающийся, дребезжащий, как стёкла московского трамвая; подгузники, пелёнки, памперсы, соски, бутылочки - всё это раздражало неокрепшую духом молодую мамашку. И она решилась. Напоила девочку толченым димедролом, чтоб не проснулась во время операции, завернула в газету "Аргументы и факты", которые так любил почитать перед телевизором, после тяжёлого трудового дня, отец, отнесла ночью подальше от дома и вбросила в мусорный контейнер: диким собакам, кошкам и птицам на растерзание. Всевышний же сжалился над младенцем и послал во избавление от неминуемой смерти пьяного бомжа. Отвергнутый наткнулся на пищащий комочек, который он принял за котёнка, и бездомный, сердобольный хозяин отнёс дитя к участковому, оттуда младенца переправили в родильный дом. А мать вернулась домой, выпила, чтоб расслабиться маленько беленькой и улеглась спать, как ни в чём не бывало. Утром её с похмелья разбудил голос отца - Павло Петровича, который интересовался где малыш. Алевтина спросонья ответила что-то невнятное и уткнулась носом в подушку. Павло Петрович потряс дочь за плечи. Она пробубнила, мол, ребёнка больше нет. Тогда отец бешено за руку стащил Алю с кровати и стал учинять допрос, часто используя два слова: "засранка" и "шалава". В итоге он узрел страшную правду. В общем, заключением этой истории стало заключение Алевтины в ПКБ имени Алексеева (бывшую Кащенко), по знакомству.
Когда сын оказался в зоне, а дочь - в дурдоме, Павло и Елисавета похолодели друг к другу, только зарплата мужа удерживала семью в связке. Между Елисаветой и свекровью началась незримая война. Поводом стало переселение последней, с благословения сына, в его с женой обитель. Невестка и свекровь вначале не поделили кухню, каждая хотела найти дорогу к сердцу сына и мужа с наименьшими усилиями и затратами. Когда Капитолина Германовна всыпала добрую долю соли в борщ Елисаветы Боголеповны, украинский со свининкой и сметанкой, в которой ложка стояла, а невестка изрядно переперчила свекрухину тушёную с мясом свежего барашка картошечку, глава дома, вернее квартиры, установил жёсткий график работ на кухне, соблюдения которого он требовал неукоснительно. Но это не помогло. Однажды, когда Елисавета мылась под душем и мурлыкала себе под нос что-то душевное, вдруг резко кончилась холодная вода, горячая же осталась. Ошпаренная варом женщина выбежала, в чём мать родила, из санузла, а Капитолина кинулась с кухни, как её чёрная с белым дворовая кошка, в отведённую ей комнату, и с тапочками забралась под одеяло, мол, спит она и ничего не знает. Впопыхах она не успела вернуть вентиль от холодной воды на место, и Елисавета быстро сообразило, что к чему. Поэтому, когда свекровь потянулась в кроватке, расправляя крылья после крепкого послеобеденного "сна" и стала звать кошку Эмфизему, к ней на зов никто не прибежал. Капитолина искала зверька по всей квартире, пока невестка отстранённо затачивала ногти, но обнаружила его только к вечеру, запечённым в кухонной духовке вместе с творогом. Это было последней каплей терпения - свекровь вернули в свою хату. Но и этот поступок не спас семейных уз. На горизонте маячил развод.
День, когда Уздня насильно вынудил Макарова писать богопротивную пьесу, стал последним в семейном счастье Павло Петровича. Когда он, наконец, вернулся домой, там уже сидели за столом и жрали сестра его жены с мужем. Екатерина Боголеповна и её муж Александр Антонович были ходоки до жирной и вкусной пищи, они живо, непроглатывая, забрасывали целыми кусками застольные яства. Это всегда вызывало отвращение у Павло Петровича. Но, кроме всего прочего, у Александра Антоновича было и одно большое достоинство - он, как и Павло, любил после сытного ужина, когда организм распирает целым пудом спрессованных калорий, порасуждать на политико-философские темы. Вот и сегодня, как только Уздня поужинал, они с Александром скинули, что называется фраки, и присели поговорить по душам. Вдохновлённый Павло Петрович начал первым.
-Я считаю, что существует только три настоящих великих мировых учения, - зажмурился от восторга Уздня, он всегда приходил в какое-то неописуемое волнение, когда рассуждал о вечном и великом, - это христианство, сразу оговорюсь, что беру только европейские течения, мы ведь европейцы, а не какие нибудь пигмеи из Азии. Да, так вот, христианство, которое делится на две составляющие - католицизм и православие, но это детали...
Павло задумался, дав возможность и повод перебить его Александру, который мало понимал как в политике, так и тем более в философии, но имел важное преимущество по Карнеги - он умел слушать, - а как же протестантство? - искренне удивился он.
-Протестантство, - отмахнулся Уздня, - это не чистое учение. Это, - задумался он на мгновение, - религия, если вообще уместно говорить о ней как о религии, сотворённая гомосексуалистами для своих нужд. И это оправдывается в наше время. Всем известно, что и Кальвин и Лютер были педерастами, мужеложство их вторая натура. А в Святом писании ясно сказано - гомосексуалисты не наследуют царствия Божьего. Зачем требуется переиначивать что-то. Я вообще не против геев, но считаю, что они глупости добиваются, чтоб их церковь признала, свои церкви создают... это всё равно, что Гитлер просил бы признать евреев его действия правомочными, создавал бы комитет по спасению еврейской нации, абсурд, да и только! Так вот, только католицизм и православие являются чистыми составляющими христианства. Следующим учением значится, по-моему, коммунизм. И ещё фрейдизм. Вот всего три получается.
-А почему они-то? - не понял Саша, доедая толстую ножку курицы-гриль.
-Всё гениальное просто - это извечная истина, - пояснял и прояснял лекторским голосом Павло Петрович, - есть миллионы людей, которые не читали ни Ветхого Завета, ни Нового, ни "Капитала", ни психоанализа великого Фрейда, но называют себя их последователями. Зайди в церковь - там сотни верующих, а спроси хоть один из них прочитал целиком Книгу всех книг, посети любое партсобрание левых - там десятки и старых и молодых, но единицы из них читали хотя бы манифест компартии, о последователях Фрейда я скромно промолчу, его многотомные талмуды прочитать удастся только самому терпеливейшему! Но у них миллионы последователей. Почему?! Да всё дело в простоте учений, чистых учений. Христианство - любовь всех и каждого всеми и каждым, марксизм - всемирная справедливость, фрейдизм, тут, как говорится всё дело, - Уздня кокетливо опустил руки, прикрывая мадню. - И всё. А вот, чтобы человек назвал себя последователем того же Ницше или Толстого с его непротивлением злу необходимо досконально ознакомиться с их учениями. Иначе просто нельзя.
-А фашизм, ты забыл фашизм, мой друг, - спохватился Александр, сгребая со стола самый большой кусок торта, купленный Елисаветой.
-Фашизм, - Уздня зорко взглянул в глаза доброго слушателя, и начал агрессивно трясти указательными пальцами обоих рук, постепенно впадая в транс, от собственной значимости, - это не чистое явление, можно сказать, это универсальная наилучшая комбинация предыдущих трёх учений. Ведь каждое из них противоречит двум остальным, они - взаимоисключающие. Даже сталинский чистый коммунизм напрочь отверг Фрейда. Большевизм, да и марксизм, кстати, тоже, не были чистыми. Стремление Маркса и Энгельса бегать по бабам не дали им разглядеть возможность построить чистое учение, да и большевистское коллонтаевское "Комсомолке с комсомольцем переспать, как стакан воды выпить!" очень близко к либерализму. Только Сталин с его умением проникать сквозь время и пространства, пропустив великую идею Маркса через призму действительности, отсекая всё излишнее, отгравировал, отполировал и дал вторую, но уже истинную, чистую жизнь марксизму. А фашизм это комбинация великого коричневого гения. Здесь есть и доля христианства в форме почитания фюрера, как фигуры равноподобной Богу. Даже Сталин не смог создать такого метафизического культа. У него был культ личности и многие почитали его за человеко-Бога, но это ближе к древнегреческому и древнеримскому почитанию, Гитлер же создал сверхсовременный метафизический культ. Фашизм включал и долю коммунизма, не зря он назывался, хоть и национал, но социализмом. Здесь справедливость есть исключительно для одной супернации, но для всей! Это и пятикомнатный домик для каждого немца и личный автомобиль и курица в кастрюле. Это по Рузвельту, впрочем, кто у кого украл идею, большой вопрос. Наконец, фрейдизм, Гитлер прямо указывал на необходимость сексуального удовлетворения каждого солдата вермахта путём сношений с туземцами, то есть с полячками, русскими и т. д. Он не вешал своих солдат за сексуальное насилие над местным населением, как наши, советские. А что это, как не формула, почерпнутая из учений Фрейда?! - Уздня довольный покачивал головой, как бы подтверждая всё выше перечисленное и отхлёбывал кофею, но эта его ухмылочка разгневала сидевшую до этого в оцепенении и слушавшую бредятину мужа Елисавету. Она подскочила нервно к мужу и опрокинула его чашечку ему на колени и рубашку. Кофе не был горячим, но поступок жены оглушил Павло. Он, рассматривая коричневые разбегающиеся пятна, недоумевал, но не долго.
-Твои дети сидят по тюрьмам, лагерям, по психбольницам, а он о Фрейде толкует, сволочь! Всю жизнь мне испортил с этим своим озабоченным! Я для тебя, как питательный бульон агар-агар для сибирской чумы, всю жизнь из меня жилы тянул, соки сосал, кровь пил, гадина подколодная! Всё твоё благосостояние на моих костях выстроено! - жена бросилась в маленькую комнату и заперлась изнутри. Вечер был основательно испорчен. Александр и Екатерина быстро собрались и удалились, прихватив со стола остатки торта и горсть шоколадных конфет. А Уздня оставался в кресле и мысленно рассуждал о роли чистых учений в жизни человечества. А что ему ещё оставалось делать?!..
Наркоман Сережа в жутком нетерпении расхаживал по палате, мельтеша перед глазами её обитателей. У него было вызывающе приподнятое настроение и тому был серьёзный повод, Сергей готовился утолить своё зверское сексуальное желание. Совсем по Фрейду.
С течением времени поступившая на должность главной медсестры Зинаида Ивановна Бубур поняла, что больные мужского пола такие же люди, даже несчастнее остальных, и что им так же необходимо справлять естественные мужские нужды по таблице Маслоу. Но она уже была немолода и не так энергична, потому её правой рукой в этом благонамеренном деле стала активнейшая медсестра из первого мужского отделения Рыгалова. Анна Ильинична бесперебойно снабжала мужские отделения женским товаром. За плату, правду, но умеренную. Наиболее благонадёжным и постоянным клиентом в её собственном отделении был Сережа. Сергей был болен СПИДом и гепатитом С. Это выяснилось при поступлении. И это было неудивительно, при его-то развратном образе жизни на воле. Да и здесь он умудрился принять гусарский насморк от заезжей девочки любви.
-Если Анка, старая блядь, меня опять кинет, - наконец, не вытерпел он и его грязные мысли понеслись вслух по палате, как ноты из свирели, - то я её сам оттрухаю! Так оттрухаю, что всю жизнь на гинекологов и этих... как их, блядь... слышь! - он толкнул рукой Швеца, мирно почитывающего какую-то политическую газетку, подобранную в сортире. - Кто сраку лечит?
-Анус, - выпалил Эдуард Викторович, покраснев бордово до подключиц. - Анус, а не сраку. Проктологи, грамотей!
-Во-во! - подхватил Сережа, продолжая, томно покачивая бёдрами и хватаясь за перила кроватей, приплясывать. - Всю жизнь на гинекологов и проктологов пахать будет!
-Да поговори, поговори! - вклинился в монолог наркомана Швец, откладывая в сторону газетёнку, - паршивая газета! Чёрт её! "Советская Россия"! Это, наверное, та зараза занесла, что сегодня к Мухтару приходила утром, - слова Эдуарда были Макаровым пропущены мимо ушей, он творил без памяти, самовдохновенно, отключившись от внешних раздражителей, а Сталас как раз уснул после обеденной, разваренной до безобразия и костей трески. - Оттрухаю!.., - продолжал повествовать Швец. - Ты, милый мой, забыл, где находишься? Тебя сначала - на вязки, потом - тебе тройную дозу гебефренина вкатят, потом мы тебя всей палатой с "крещением" поздравим, потом...
-Да захлопни ты варежку, пидор! - с раздражением прервал Сергей нотации и гипотезы Швеца. - Голубизна.
-Что ты кирчишь, ебёна мышь? - стал успокаивать, по-своему, Сережу Швец, желая сбить с того спесь. - Я, ведь, тебе любя это говорю, понимаешь? Любя! - втолковывал Эдуард Викторович в безумную голову наркомана. - Я твои любовные томления хорошо понимаю, и сам бы тебя отымел, но... заразу, какую-нибудь подцеплю, потом всю жизнь не отмоюсь! Ты же ведь ходячая инфекция, позволь мне сказать тебе это по дружбе.
-Ой, блядь, как я расстроился, если б ты знал! - Сережа уселся рядом с Игорем и заглянул в его рукописи. Вся палата была осведомлена, чем занимается товарищ политический, но поскольку делать в психушке по большей части было нечего всех это интересовало сверх нормы. У Игоря был сикеверный почерк, поэтому ничего не разобрав, Сергей вернулся к теме. - Я и сам не хочу. Я баб люблю, понял? Лучше вон Ваньку отымей, - наркоман лукаво подмигнул бедному опущенному, - ему не впервой. И вообще, ты скажи спасибо, что этот хуй нас не слышит, - Сережа понизил голос до сверхсекретности, указывая на спящего Уткина. - А то сейчас разорётся, начнёт бузить - "нравы, мол, упали, сажать, мол, стрелять надо"...
Уткин внезапно вскочил, сорвав с себя одеяло, - а-а, вашу мать! Купились? Поверили? Вот, а я не сплю, - заверещал он и тут же приступил к обличению общественных язв на отведённом ему судьбой участке. - Я уже пол часа ваше антиобщественное пиздоболие слушаю и анализирую. Ведь до чего дожили, до чего дошли! - праведно возмущался и всхлипывал Владилен Владиленович. - Что бы в больнице, в государственном, так сказать, учреждении такие дела проворачивать! Уму непостижимо! - здесь Уткин внезапно повернулся к Макарову с явным желанием оторвать его от насущного дела и втянуть в их палатную дискуссию. - Вот вы. Игорь... как по-отчеству, забыл?
-Можно без отчества, - не отрываясь, ответил Игорь, ему не то чтобы было безразлично, что происходит и о чём говорят в палате, но дорога была каждая минута, а, кроме того, на вязках всё ещё мучился его близкий товарищ.
-Без отчества, - подтвердил Уткин в продолжение беседы. - Вот ответьте мне, как человек, так сказать, беспристрастный, ну..., - замялся Владилен, - почти беспристрастный, по-вашему - это хорошо?
-Что именно? - Игорь оторвался от письма, поняв, что качественно ему работать не дадут.
В коридоре послышались шаги и женские голоса, Уткин прошипел что-то, вроде: "Сейчас увидите сами!", и вновь улёгся под одеяло, претворившись спящим. Тем временем дверь в палату широко распахнулась и впустила медсестру Рыгалову, двух девушек-практиканток с лицами, исполненными любопытства и излишнего веселья, вследствие потребления медицинского спирта и замыкающего шествие санитара.
-Ну, наконец-то! - облегчённо вздохнул Сергей и полез в карман. - Ильинична, тариф тот же?
-Нет, - жёстко, бескомпромиссно обрезала наркомана знающая себе цену медсестра, - сегодня больше.
-Это ещё почему? - в недоумении уставился на неё Сергей.
-По кочену! - Анна нервно оглядывалась на двери, после посещения клиники гостем из горкомздрава и готовившимся визитом самого областного министра в больнице царила ужасно нервозная обстановка, работать на лево было совершенно невозможно. - Ты же в прошлый раз двоих просил, забыл, что ли? И недоплатил вдобавок..., - огрызнулась злопамятная медсестра.
-Тьфу ты ёб, забыл!.. Ну, ладно, а если того..., - наркоман небрежно стал всовывать деньги в карман халата, но тот просвечивал и Рыгалова хищными движениями переложила выручку в карман внутренней кофты.
-Замолчи! - перебила Анна Сергея. - Чтоб через два часа закончил. Пошли, - и сразу обратилась к практиканткам, - значит так, Оля, Лена, будет наглеть - на кнопку жмите. Я успокою! - категорично и утвердительно постановила медсестра.
-Да не буду я наглеть..., - одеваясь, Сережа жадными жаркими глазами пожирал девочек. Там и впрямь было на что посмотреть: грудастые, словно силиконом их накачали. Глядя на обширные холмы, Сергей представлял, как впарит между ними свой толстый колышек. Попки у практиканточек тоже были ничего - наркоман успел несколько раз и ущипнуть их и просто погладить, пока в палате шёл исторический торг с серьёзной медсестрой. Да и на лицо девочки были персики. Ах, какие плоды встречаются в медицинских образовательных учреждениях!! Начиная отчаянно веселиться Сережа стал нахваливать себя и девочек. - Лена и Оля! У-ух, Оля и Лена! Предупреждаю: я в этом деле - ну просто гриб атомный! А ты, Игорь, - обернулся Сергей к Макарову, тот продолжил своё занятие в мире художественной литературы, - заговариваешься, в смысле того, что сейчас не лучше, мол, живём, чем при ЕБНе. Я при ЕБНе только на плейбой спускал, целкой был, - мрачно осветил своё недалёкое прошлое "Казанова", - скучно было, а сейчас при Путине - я гриб атомный!
-А мы сейчас проверим, какой ты гриб! - хором засмеялись блудливые практикантки, жадные до мужских половых органов, смех их возбудил Рыгалову.
-Да чего вы разорались, ёбанный поплавок?! - злобно зашипела на них медсестра. - Побыстрей, - кивнула она наркоману и тут же продолжила разборку с подопечными. - А вы, девочки, тоже меня подводите! - Рыгалова отошла к окну, около которого мирно дремал Сталас, ничего не слыша и не участвуя в палатной драме. - Да-а, - произнесла она задумчиво, наблюдая, как больные по приказанию Сысойского вырубают с корнем саженцы, - скоро спирта вообще не останется, инфильтраты вам, мудакам, смазывать нечем будет... Ну, готов, что ли?
-Всегда готов! - Сережа сделал под "козырёк".
Засим Рыгалова, практикантки, Сережа и молчаливый санитар вышли из палаты. Санитар, задержавшись в дверях, показал Сергею три пальца на правой руке, на что наркоман кивнул головой.
-О-о-ох! Сегодня ещё хуже. Двое! - заскулил, вылезая из-под одеяла и отряхивая с себя катышки и осыпавшиеся волосы, Уткин. - Двое под этого урода лягут! Да-а-а..., - он резко обернулся к Макарову, тот снова вклинился в струю творчества, видно было, что в этот день муза благоволит к своему ученику. - Ну, теперь вы всё поняли, Игорь без отчества? - торжествующе посмотрел он на писаку. - Я не оскорбляю, я просто ваше отчество забыл. А как вы думаете, куда они пошли? - заискивающий взор Владилена Владиленовича не оставлял сомнений, он знает правду.
-И куда же? - без особого энтузиазма спросил Игорь, ему, если честно было всё равно, да и так понятно, но он не знал, как отвязаться от прилипчивого сумасшедшего чекиста.
-В кабинет этого азиата, в смысле заведующего. А? - не унимался занудливый Уткин, его разбирало на задушевные беседы, но поскольку в палате его уже давно никто не слушал, он пытался заговорить с новенькими. - Какаво вам это понравится?
Следующий вопрос набивался сам собой. Из тактичности, а скорее от безысходности, Макаров воспроизвёл и его, - а сам он где?
-Где? - Уткин только этого и ждал. - Да там же где и они! В пизде то есть! Грязным прелестям жизни придаётся, басурмен! В женское отделение, небось, пошёл, со старшей медсестрой тамошней совокупляться. А может, кого из пациентов дёрнет?.. Там месяц назад у одной активной лесбиянки язык олений в пизде застрял, прям во время утех с медсестрой! "Скорую" вызывали, - ни к селу, ни к городу добавил Владилен, но тут же спохватился. - Я тут уж давно и потому всё знаю! Всё! - Уткин рассчитывал произвести неизгладимое впечатление своими знаниями, но, похоже, никому до них не было никакого дела и он загрустил. - Ой, где мы живём? Где...
-А ну заткнись! Сейчас как дам в репу! - перебил его, не выдержав, гневный Швец, спуская ноги с кровати, бедняжка мучился - его вдруг одолел неизвестно откуда взявшийся депрессивный приступ циклотимии. Тогда педофил решил поспать и минуту назад клянчил у медсестры, у Рыгаловой, какую-нибудь спасительную снотворную таблеточку, но та живо отшила его и он вымещал злобу на сожителях. - И так настроение не к хую, а он тут ещё возмущается, недоносок...
-А что это вдруг у вас настроение испортилось, уважаемый Эдуард Викторович? - с ядовитой иронией и дешёвой улыбкой на лице, нисколько не испугавшись, брани, вступил в переговоры Уткин. - Пять минут назад та-а-кое хорошее было, и вдруг - бряк - испортилось! С чего бы это?
-С того, с самого, - мрачно ответил педофил.
-С чего "того самого"? - не унимался дотошный Владилен.
-С воображения, вот с чего! - рявкнул вдруг Швец, блеснув в Уткина презрительным взглядом. - Как представил себе: этот крысёнок сейчас кайфовать будет, а я лежи тут, облизывайся... О-о, сука!
-Крысёнок! - ехидно-самодовольно продолжал издеваться Уткин над своим постоянным противником и оппонентом. - Гм... Путину спасибо своему скажи! Вот кто крысёнок! Крыса ебливая! - выпалил жарко чекист правдолюб.
Глаза Швеца помутнели, казалось ещё чуть-чуть и от злобы, которая пронизывала его вдоль и поперёк, он изайдётся кровавой пеной и сотрёт зубы до корней. Ну, не до корней, но эмаль уже значительно потрескалась. - Слышь, ты, дефект природы! - Швец, бесстрашно стал надвигаться на Уткина, что тот даже струхнул малость, хоть это и была показуха. - Ты что говоришь, сам-то понимаешь? Я тебя сейчас подушкой накрою за такие слова и мне за это орден дадут! Козёл ты... При чём тут Путин? - Швец безапелляционно ждал объяснений. Возможно, если бы на дворе стоял век, скажем восемнадцатый, верноподданнический педофил вызвал бы хама на дуэль и застрелил бы его как бешенную собаку...
-При чём тут Путин? - оскалился, готовый к словесному бою, Владилен Владиленович. - Коррупция сплошная. В сотый раз тебе объясняю. Вот были бы у тебя деньги, ты бы дал Рыгаловой, она бы тебе мальчика привела. Хотя бы того самого, с которым патапсихолог, - тьфу, - психопатолог развлекался! Ты б ему добавил... А так - всё! Привет! Даже таблетки не дадут от сна!!
-Ладно, ладно, чёрт с тобой, - зевая, смягчился Швец и вновь стал поудобнее укладываться на своём царском ложе, - я спать буду... может, во сне кого-нибудь... всё, сплю...
-А почему вы так люто ненавидите Владимира Владимировича? - Игорь отложил рукопись, он уже исписал несметное количество больничных листов и решил развеяться, что бы его произведение не стало монотонным, - ну, у меня и моего товарища есть на то свои веские причины, а вы...?
-Эх, молодой человек, - загадочно вздохнул чекист,- у меня на это есть ещё более веские основания! Впрочем, если желаете, я могу прояснить, как у нас говаривали в старое доброе советское время. Итак, слушайте. Был тёплый, солнечный, августовский день. Анатолий Александрович Собчак стоял возле окна в своей шикарной ленинградской квартире и томно смотрел на улицу...