УЧЕНИК

Ты пришёл сюда сам, по своей воле. Но что ты делаешь здесь, на грязной окраине пригородного посёлка, куда даже днём опасается заглянуть милиция? Да, ты - не милиция, а совсем наоборот, уж это-то заметно сразу. Но вопрос всё равно остаётся без ответа. Ничего, сейчас узнаем. Возьмём, да и проследим осторожненько...

Наверное, девушки тебе на шею вешаются. Те, которые древнейшей профессии. Впрочем, и остальные смотрят без отвращения. Ты высок, светловолос, коротко стрижен, с хорошими русскими чертами лица. А фигура-то, фигура! Шварценеггер от зависти побелеет и сожрёт весь сценарий "Терминаторов". Обоих сразу. И упакована эта самая фигура в костюм, явно сшитый по заказу в недешёвом ателье. Ярковастенько, правда, но кто сейчас таким не грешит? Как там у вас кольца называются? "Гайки"? Ну, ты прямо слесарь... Эх, где мои-то годы молодые, и не вспомнить уже!

А на "джипе" в такую глухомань ты всё-таки зря заехал. Выйдут во-он из тех бурьянов в полтора человеческих роста добры молодцы с монтировками... Что, не страшно? Да ладно, ладно, знаю, что вру. Ты - личность известная, твоё красть - себе дороже выйдет... Но местность здешняя и тебя пробрала маленько, признайся! А иначе зачем кобуру под мышкой лапаешь?! Уж наверное, не бутерброд там носишь!

Та-ак, а куда это ты у нас направился? Смотри-ка, дорогу знаешь, по сторонам не оглядываешься. Ну, оглядываешься, конечно, но не для ориентации, а просто - вокруг поглазеть. Отвык, небось, во дворце своём трёхэтажном от простых сельских трущоб. Ан-ту-раж это дело называется.

Ну-ка, ну-ка, интересненько... Значит, по лопухам, потом от свалки налево, на гнилой мост через занюханную речушку (осторожней, ты, умник! Эти доски, ещё когда крепкими были, не на твой вес рассчитывались! Ну да, правильно, почертыхайся. Ого, какой загиб! Растёте, молодёжь... Ладно, не беда, тут тебе всё равно по щиколотку, вброд доберёшься. Ботиночки фирменные жаль - так кто ж просил к нам в полном фасоне заявляться?!)

Реку ты перешёл, а теперь куда? Вот по этой тропинке?! Рехнулся, милый?!! А ты знаешь, кто там... Знаешь. Твои ведь люди весь прошлый месяц вокруг да около шныряли. Эх, глупая голова на широких плечах, неразумная, ну да мне-то что! Раз уж увязался я за тобой, так почему бы и не поглядеть? Прятаться я давно навострился... А Хозяйка той развалюхи, куда ты так уверенно направился, на мелочёвку, вроде меня, на духов приблудных, неприкаянных, домовых бывших, с домами своими умирающих, внимания не обращает. Не её полёта пичуги. Ты меня, может, и понял бы, но извини - я в таких делах никому не советчик. Хоть и не живу, но помирать совсем тоже не хочется. Ненавижу себя за это - а цепляюсь за стерву-жизнь.

Ты подошёл к калитке, болтающейся на одной петле. Немного подумал - толкать? не толкать? а вдруг совсем отвалится? - и осторожно приоткрыл. С трудом протиснулся между калиткой и забором и потопал к подслеповатой хате, вросшей в землю. Белая занавесочка, невесть откуда взявшаяся в кривом окне, смотрелась бельмом на глазу. Ты постучал в дверь, и она сама отворилась. Удивлён? Неужели тебе не объяснили, что живущей здесь женщине никакие замки и засовы не нужны?

О, ты уже внутри. Храбре-ец... В былые времена под этой дверью по часу стояли, с ноги на ногу переминались, не решаясь зайти. Ну, и я за тобой, что ли? Не пропустить бы интересненького!

Суетное любопытство маленького духа, жалкого и беспомощного, коротающего время в тоскливом ожидании смерти...

В горнице (вот как это называлось, малыш!) тебе ударил в нос запах разнотравья. Ароматы волнами расплывались по комнатёнке, становясь видимыми, осязаемыми... У тебя закружилась голова, а ноги, наоборот, налились тяжестью...

- Стул перед тобой, - резкий женский голос донёсся из угла комнаты.

От неожиданности ты с размаху плюхнулся на жёсткий табурет и лишь тут увидел хозяйку (нет, не так - Хозяйку!) дома.

Она и впрямь была старой ведьмой. Морщинистая бабка, плоть которой, казалось, усохла, а складки кожи нелепо и уродливо громоздились одна на другую. Покрытые пятнами руки перебирали пучки трав. Одета Хозяйка была в простой серенький ситцевый халатик, причём двух пуговиц не хватало, а остальные, что называется, собирались "с бору по сосенке". На ногах - шерстяные носки и разбитые шлёпанцы.

Только почему-то - в глазах двоится, что ли? - вместо старой развалины тебе нет-нет да и чудился иной образ: роса на траве, запрокинешь голову - кроны сосен косятся друг на друга... и женщина в жёлтеньком сарафане. Смотрит спокойно, а бесенята в глазах -солнечные зайчики шутки играют... И такая женщина, ради которой не имущество своё - жизнь отдашь, да спасибо скажешь, ежели возьмёт, не побрезгует.

Пропасть, омут бездонный. А тянет, так тянет...

Хозяйка оставила в покое травы, перевела взгляд на тебя.

- Ну, зачем явился, гость незваный? - глазки у Хозяйки чёрные, острые, всё увидят. О чём ты подумал? Ах да, родные образы... Словно в два ствола пистолетных заглянул. Заряженных.

- Пелагея Степановна, - начал ты, представившись, - мне тут один наш общий знакомый говорил, что вы гадать хорошо умеете...

- Сроду не гадала, - процедила старуха, - а говорили тебе, сокол ясный, что я порчу на людей навожу. Что Фимку Королька за месяц в могилу свела по заказу Яшки Панцера, покойника. И почему Яшенька раньше времени на тот свет отправился - тоже, небось, тебе доложили. Обо мне он по пьянке проговорился... Что, верно?

- Верно, - выдохнул ты. По хребту потекла струйка холодного пота.

Хозяйка всплеснула руками.

- Вот ведь народ сволочной! - заголосила-запричитала она, - и всё бы им трепаться, на бабку напраслину возводить. Ну, ты, мил-человек, подумай, мозгами-то пораскинь: кто Фимка с Яшкой, а кто я, сирота неприкаянная?! Нет, ляп-ляп язычищами! Да как в это поверить можно? Такой порчи и на свете-то нет!

- А я верю, - выдавил из себя ты, - вы это сделали, Пелагея Степановна. И не только это. Я перед тем, как сюда идти, побазарил... поговорил (извините, меня предупреждали, что вы жаргона не любите), поговорил, в общем, с людьми. Уважают вас и боятся. Вы всё можете. Я... в ученики проситься пришёл.

Тишина. Долгая. Как дорога на казнь. Наконец старуха пошевелила губами (ах, красавица, лесная нимфа! погоди, куда ты... постой!) и спокойным, рассудительным тоном, словно и не она тут только что изображала праведное негодование, произнесла:

- Фени вашей, или как там вы её сейчас называете, я впрямь не терплю. Сейчас язык наш все, кому не лень, засоряют и поганят. Да и могу я не всё. Стара я стала, скоро оплачивать дела мои грешные придётся. Не боишься? Там, - костлявый палец ткнул вверх, - таких, как я, не любят.

- Да я по-любому для рая уже не гожусь, - попробовал отшутиться ты, но осёкся под пристальным взглядом.

- Годишься ты или нет - это не тебе решать. Там дела наши взвесят, и воздастся каждому по заслугам его... В ученики, говоришь, захотел? А зачем тебе это, не поделишься с бабулькой?

- Ну... - ты растерялся, - в делах пригодится...

- Пошёл вон, - ровно проговорила старуха, - прокуроров привораживать да конкурентов изводить ты и без тайных сил сумеешь. На это у тебя деньги с пистолетами есть. Ты, щенок, и не догадываешься, на что замахнулся! Уходи, видеть тебя не хочу.

Ты стерпел. Больше, чем стерпел - бухнулся перед Хозяйкой на колени, распростёрся, без сожаления вминая в вековую пыль модный костюмчик. Пробормотал захлёбывающимся голосом:

- Всё отдам... Шестёркой буду... Ноги мыть, воду пить... Научите, Пелагея Степановна!

О чём ты думал в эту минуту? Ага, вот: "Ну, бабка, курва вонючая! Ты мне только дай, чего я хочу - а там мы с тобой сочтёмся! О смерти, погань, молить будешь!"

Наивный ты нахал! Думаешь, она твоих мыслей не прочла? Ишь, как расцвела, Пелагея свет Степановна, Хозяйка наша! Она такое любит... Ты здесь не первый ей в ножки лбом тычешься, а за пазухой нож держишь. Ох, прости, пистолет. Времена изменились...

А люди всё такие же тупицы непроходимые.

Ты голову-то от пола оторви, погляди, как Хозяйка по горнице похаживает, как улыбка у неё на губах играет (фея! царица! за тебя - в пламень вечный!), как молодеет она на глазах... Не смотришь? Ну, и не надо. Я смотрю. Любуюсь. Трясусь, как лист осиновый... от восторга-то.

А Хозяйка - ласково так, задумчиво:

- Может, и впрямь в науку взять? Чтобы знание моё со мной не умерло. Ты, добрый молодец, с полу встань. Девок там нет, так что лежать тебе вроде как и не с руки... А насчёт оплаты - сочтёмся. Деньги твои мне не нужны, старая я уже - в роскоши купаться. Ты мне помоги в одной безделице...

То, что она от тебя потребовала, даже я - бесприютный дух, которому, в общем, нечего терять (кроме жизни - я ведь её неизвестно зачем берегу, постылую) - повторить перед Небесами не решусь. Но ты согласился. О, жажда власти - бегите её порочных чар, жалкие твари, ибо она безмерна, неутолима и ужасна... Забудем о погибшей душе. Ей нет возврата.

Когда ты уходил (куда?! Мотылёк на верёвочке - твоё второе имя!), Хозяйка смотрела тебе в спину. А ты шёл, не оборачиваясь. Гордость распирала. Как же - без пяти минут Ученик! Многим ли так везёт?

Ну, а мы не гордые. Мы обернёмся, и на миг (не более! упаси Господи слишком долго задерживаться!) заглянем в два заряженных пистолетных ствола. Что мы там увидим? Радость Ада - ещё одна душа забыла дорогу на небо?! Величавое могущество?! Безумие?!

... Скука. Стылая тоска.

Нехорошо это. Не смотрят так на уходящего. Даже если сама его на смерть посылаешь.

Не по-людски...