Вернулся Константин Георгиевич из отпуска в распоряжение Отдела кадров Пароходства за три дня до возвращения теплохода "Иртыш" из ливийского пор-та Триполи. Почему и пришлось ему пожить в гостинице "Моряк" в двухмест-ном номере и - к его радости - где за трое суток ни разу никто не включал теле-визор.
Когда он вошел в гостиничный номер, там никого не было. Но по некоторым при-знакам угадывалось, что его случайный временный сожитель не равнодушен к шахматам.
На столе шахматная доска с почти равным количеством белых и черных фигур. Рядом лежала папка со стандартным листом, исписанным шахматной символикой и прижатым пустым граненым стаканам. Небольшая стопка таких же конторского типа желтокоричневых папок и на при кроватной тумбочке.
Школьником когда был Константин Георгиевич играл и в шашки, и в шахматы. Но когда повзрослел, как-то все было не до них. О чем и признался в первый же вечер после знакомства с временным сожителем.
Тот вскоре пришел и они представились друг другу. Предстояло сколько-то дней жит
ь вместе моряку и инженеру-машиностроителю.
Инженер сразу пришелся Константину Георгиевичу по душе, понравился. Чем именно - пожилой моряк не сумел бы объяснить ни себе, ни кому-либо.
Можно сказать, просто потому что нашли общий язык. А такой всегда найдешь - если возникнет интересная тема для разговора.
Такой темы искать у моряка намерения не было. Скоро он будет среди морепла-вателей - где всегда есть о чем поговорить. И, как правило, -- об интересном.
Он отлично знает кораблевождение, принципы управления артиллерийским огнем и минное дело. Освоил то и другое, когда служил на Балтике на кораблях Черно-морского флота.
А в машиностроении разбирается не больше, чем в получении рекордных урожаев при выращивании сахарной свеклы или в лекарствах от детских болезней. Можно сказать и о шахматах примерно то же: игра - она и есть игра. Но только для людей с умом таким, что нельзя к ним относиться без уважения.
Таким у моряка сложилось мнение из информации общедоступной. То радиопе-редача о всесоюзном или международном шахматном турнире, то хвалебная заме-точка на последней полосе газеты об очередных победах именитого шахматиста.
Шахматист сразу, как вошел в номер, беглым взглядом окину моряка. После чего решил, что сосед-сожитель будет нормальный и возможно хороший человек: ско-рее всего, не будет ему мешать углубляться в его шахматные пучины.
- Простил поместить меня если даже и в четырехместный номер, - признался моряк, - лишь бы там не было телевизора. Или телевизор поломан и не вклю-чается.
- Такого теперь в гостиницах днем в огнем не найдешь, - посочувствовал ин-женер и сразу моряка успокоил. - Может как раз у нас телевизор и неисправный: не пробовал его включать.
Моряк посчитал, что после такого и он прямо-таки обязан обрадовать машино-строителя:
- Как известно, моряки дальнего плавания - имею честь представиться: перед вами один из них. Но постараюсь быть неговорливым - не отвлекать вас.
Еще и ладонью покружил издали над шахматной доской. С пониманием буду, мол, относиться к вашим занятиям.
Шахматист, почти не думая, сделал встречный дружеский ход.
- Над доской провожу не менее восьми часов, - и никакой гордости в его словах. - Вынужден: вышел в финал первенства по городам Азовского моря.
- Буду болеть за вас: быть вам победителем!
- Спасибо... Если над доской восемь часов подряд - пользы мало. Делаю пере-рывы, когда на доску не смотрю и запрещаю себе о шахматах думать. Так что переброситься парой слов с вами - только на пользу мне. Как раз такой у меня перерыв.
Константин Георгиевич воспользовался перерывом, что называется, на всю ка-тушку. Рассказал, как он чуть было не стал чемпионом шахматного турнира в од-ном из прифронтовых госпиталей.
- Комиссар госпиталя решил провести шахматный турнир с участием только ра-неных, - со смехом вспоминал моряк. - Полата у нас была не самая большая - всего двадцать коек. Знали кто как передвигать шахматные фигуры - набра-лось восемь человек. Из них только я и еще один сержант умели уверенно хо-дить по черно-белым клеточкам даже и конем.
У инженера во все лицо улыбка: едва ли не самым полноценным для него пере-рывом было, когда он это слушал.
- Я выиграл у всех семерых и был включен в список палатных чемпионов, - мо-ряк продолжал с нараставшей серьезностью в голосе и на лице. - Предстояло сражаться за титул чемпиона в масштабе госпиталя.
- Нашлись кто посильнее тебя шахматисты?
- Наверно были и такие. Но...
Будущий моряк, а в войну он летал стрелком-радистом на самолетах-разведчиках, узнал что их полк перебрасывают на такой дальний подсадной аэродром, что из госпиталя его в такую даль могут и не отправить. Окажется какой-нибудь другой полк поблизости, где нехватка стрелков-радистов и оттуда заявка в госпиталь- на-править к ним из команды выздоравляющих все равно кого. Лишь бы обстрелян-ный был и здоровье более-менее в порядке.
- Как это? - удивился шахматист. - Недолечиашегося в госпитале - снова на пе-редовую? На фронт?
- Только из тех, кто числился в группе выздоравливающих на столько выздоро-вел, что ему, если надо, и перевязку и укол на фронте сделает медсестричка или санинструктор.
Не стал моряк рассказывать шахматисту подробности: о том, как оно было на са-мом-то деле на фронте в самом кровопролитном для нас и для гитлеровцев в 1943 году. Не поймет, да и много времени бы понадобилось чтобы внушить правду о войне, если у того представление о войне из прочитанного в книгах "писателей-фронтовиков", родившихся после войны, и по дурацким кинофильмам на "воен-ную тематику" - об амурных приключениях офицеров-"фронтовиков" и даже ма-шалов.
Если, как отмечалось в приказе "Ни шагу назад!" в июле 1942 года на окупиро-ванной территории оказалось более семидесяти миллионов советских людей. То это сколько же в таком положении оказалось в 1943 году? Когда над Эльбрусом был поднят гитлеровский флаг со свастикой? Танковый корпус немцев в районе Тракторного завода в Сталинрграде прорвался к Волге - танкисты мыли сапоги и под акомпонимент губных гармошек наперебой со смехом на коверканном рус-ском языке горланили слова из популярной нашей песни: "Не видать им красави-цы Волги и не пить им из Волги воды!".
Почему и мобилизовывали таких, кому едва не пятьдесят лет. И добровольцами зачисляли в Красную армию шестнадцатилетних подростков. Одним из них был и помощник капитана теплохода "Иртыш" - рассказывавшийл о шахматном турни-ре в прифронтовом госпитале.
Но один из недолечившихся в госпитале, бывалый и обстрелянный на передовой не десяти ли стоил полустариков-новобранцев и мальчишек-добровольцев. На-скоро за неделю может и всего-то подготовленных рядовых стрелков (когда пило-та, девятнадцатилетнего командира экипажа их самолета-разведчика учили в училище шесть месяцев и когда готовили за четчре-пять недель - командира взвода, лейтената).
Моряк глянул на минутную стрелку своих люфтвафтовских "трофейных" часов и по-дружески скомандовал:
- Конец перекуру с разговорчиками- каждый за свою работу!
Знал моряк, что его сожитель тоже не курящий, но в звучании слова "перекур" соблазнительно много командирского. Знал он то,в по продолжительности паузы между напряженными размышлениями над шахматными фигурами и доской его сожитель увеличивает в арифметической прогрессии: очередная больше ей пред-шествующей на две минуты. И что самая первой была у него - пятнадцатими-нутная.
Почему, когда у них в номере какими бы увлекательными не были тары-бары, моряк то и дело посматривал на циферблат своих часов. Момент старта каждого "перекура" зависел от шахматиста, а об окончании объявлять - на совести моря-ка.
- Мозг устает, - сначала инженер высказал ничуть не новое. - К вечеру не тот, каким был с утра. Слабеет он и чем больше вкусного или чего попало в желуд-ке.
- Но когда голодный, то не способен думать о другом чем-то больше, чем о "ну хотя бы кусочек хлеба и если бы с маслом или колбасой"?
- Так-то оно так. Но не в умении преодолеть и даже такой соблазн - а при этом неминуемо и какое-то волевое напряжение, в котором и проявляется насколько мы действительно хомо сапиенс?
- Но чтобы жить, надо есть - что-нибудь и каком-то количестве.
- Так-то оно так. Если в умеренном количестве - для того, чтобы жить, оставясь человеком.
После этого - до конца "перекура" моряк услышал и о неизвестном ему. Что соз-давашие гениальные произведения художники, прежде, чем сделать первый мазок на холсте, день-два и больше ничего не ели. Забывали случалось и потомне толь-ко о пищи, - забывали как бы и обо всем земном. Что инженер, затевает когда но-вый механизм, когда шахматист обдумывает начало поединка с любым соперни-ком и в момент прикасания к шахматной фигуре -- чувствуют очевидно то же, что и художник Иванов. Когда он коснулся холста кистью, начиная рисовать Христа.
- В его явлении к народу, - с уверенностью уточнил моряк.
- Нет. Никакого Христоса там за двадцать лет работы над картиной не получи-лось - всего лишь талантливый портрет талантливого писателя Гаршина.
У моряка голова в плечи - недоумение.
- В явлении Христоса Марии Магдалине. За что художнику присвоили профессо-ра, академика, восторги там были и сногсшибательные удивления. Гаршина рисо-вал он и толпу народа на переднем плане, так думаю, - из года в год ждал два-дцать лет вдохновения. И -- не дождался.
У моряка было далеко не лестное представление о Магдалине. Почему и не вери-лось, что явился сын Бога прежде всего перед ее изумительной красоты (мнение шахматиста) и перед ее глазами, когда снова шел к людям. Нет, не судить их (ни-кому шахматист своего мнения не навязывает), а стать вож дем. Повести людей за собой: чтобы у каждого была возможность проявлять себя подобным тому, кто его создал.
- И все воспользуются этой возможностью?
- Я бы, не сомневаюсь, -- ею обязательно воспользовался. Столько в нем реши-тельности и твердой веры, когда весь в белом проходит мимо в соблазнительно нежноалое одетой красавицы прелестнейшей грешницы Магдалины! Непонятнно-го мне и непреодолимо желанного в нем для каждого, кто видит этого богочело-века, -- столько, что обязательно хватит поделится и с ним!..
Минутна стрелка на часах выручила инженера. Не пришлось ему до невозмож-ности напрягать свои умственные способности, чтобы моряку и самому себе по-ятными словами сказать о все еще непонятном.
2
За первый день - собственно за послеобеденное время шахматист и моряк узнали друг о друге столько, что между ними сложились надежные добрые отношения. С доверием и достаточным взаимоуважением.
Инженеру стало понятно, почему не мог моряк стать победителем в госпитальном шахматном турнире. Так сложились обстоятельства.
Ранение у бывшего стрелка-радиста было в левую ногу. Осколок не очень глубо-ко прорезал ступню. Но эта "царапина" оказалась коварной.
В нее попала такая гадость, что ногу повело во все стороны. Растолстела сначала голень, потом и выше коленного сгиба. На коже пятна чернильно феолетовые.
Столько серьезности в глазах и немногословности было у врачей: будто по коле-на уже и нет ноги. Почему стрелок-радист и спросил:
- Отрезать будете?
Ему не ответили и даже в глаза никто не посмотрел. Будто разбухшая нога теперь не ему при-надлежит. А он -- какое-то ненужное никому недоразумение при этой ноге.
Ночью заступившая на дежурство медсестра уговаривала его попытаться заснуть. Она и сказа-ла (чтобы не вешал носа):
- Тебя завтра эвакуируют в далекий тыл. Может попадешь в большой город и там...
В недосказанном было столько обнадеживающего, что "ранбольной" заснул.
Умение и старание врачей, реализованные ими резервы юного организма и - ре-зультат налицо. Вот-вот он был бы равноправным группе выздоравливающих и может приз бы комиссар госпиталя ему какой-то вручил - как лучшему шахмати-сту.
В госпитале тогда же лечили пульмастера-однополанина. Контузия у него была такая, что и глухим оказался и почти слепым. Но и у него дело пошло на поправ-ку.
Вместе однополчане пришли к комиссару и стали просить. Досрочно выписали чтобы их из госпиталя.
Комиссар внимательно выслушал просьбу и вроде бы по достоинству оценил их патриотический порыв. Но перед тем, как официально отказать, посоветовал од-нополчанам посмотреть на себя в зеркале: не то, что бледные оба они были, -- прямо, как березовые листья, зеленые.
- Сил вряд ли у вас хватит без чьей-то помощи дойти до проходной из госпита-ля?
Опытный глаз был у комиссара, но не все разглядел. Но может и просто забыл - каким был сам в шестнадцать и семнадцать лет.
И сил хватило и упрямства у однополчан. Сначала: от двери кабинета комиссара дойти по коридору до ближайших двух табуреток и там немного отдохнуть. По-сле чего они вернулись в тот же самый кабинет и пообещали комиссару: если их сегодня-завтра по-хорошему не отправят в родной разведывательный авиаполк - они из госпиталя сбегут.
Не сегодня-завтра, а на третий день им вручили все необходимые бумаги и все их обмундирование. Не парадным строевым шагом, но вполне бодрыми дошли до проходной. Менее бодрым у них был шаг потом - даже и на первом полкиломет-ре.
Стали "голосовать" всем подряд попутным автомашинам. Не сразу затормозил шофер трехтонки с пустым кузовом - пришлось к ней бежать и всего-то метров двадцать пять. После чего один однополчанин с правого колеса перевалился через борт в кузов. Другой - туда же свалился через левый борт.
"Валетом" они так и лежали какое-то время. Сил не было не то, чтобы сесть, лечь немного поудобнее, рукой ли ногой пошевелить - на месте ли они. Глаза открыть не сразу получалось. Пожалуй побывали и без сознания одновременно или по очереди.
Инженер не спрашивал: почему в юности его временный сожитель поступил так неосмотри-тельно. По нынешним меркам - глупо. Потому, что и сам в тех обстоятельствах, скорее всего, делал бы то же самое.
После вечерней своей прогулки шахматист ни доски шахматной, ни фигур на ней как бы и не видел. Взглягул только на страницу верхнего листа в конторской па-почке и, должно быть, еще раз чтобы соблазна не было это повторить, закрыл папку и прихлопнул ее рукой.
Должно быть в надежде подальше удалится чтобы от нагромождений а памяти соблазнительных шахматных комбинаций, инженер (еще когда раздевался - гото-вился лечь в постель) спросил:
-- Смотрю читаете Достоевского - нравится?
- Не скажу чтобы очень.
- А по мне он - больше, чем не очень.
- О вкусах не спорят. Но все-таки - если не секрет.
- Не то чтобы многое у него прочитал. Но нет желания читать еще что-то.
Моряк отложил книгу - молча ждет.
- Не встретил среди его персонажей, героев ни одного с кем было бы интересно, как это принято говорить, стоило бы общаться. Мог бы дружить. Все герои, персонажи с какими-то выдуманными неинтересными запросами. Кричат громче необходимого и где попало, без причин и без повода.
Моряк посмотрел на страницы раскрытой перед его глазами книги. Не для того что-бы сразу же найти опровержение только что услышанному. Наоборот: прочитать неопровержимо подтверждающее.
Потому, что много раз ему у Достоевского попадалось именно такое, о чем сказал шахматист. Но из-за невнимательности или ума не хватило - этому не придавал значения.
- Чем-то вас заинтересовали "Записки из мертвого дома"? Из написанного пло-довитым автором эти "Записки" едва ли не самое малочитаемое.
- Где отбывал каторгу Достоевский, там я жил.
- Читаете и сравниваете... Осталось что-нибудь от прошлого?
- В основном угадываешь - где что было, могло быть.
- Не представляю тех же декабристов на каторге. Четыре часа они под землей в руднике. Остальные двадцать часов? Спали что ли?
- Не думаю.
- Даже и помолиться им сходить было некуда - ни церкви, ни батюшки в Нерчен-ске.
- У Достоевского-то была возможность молиться в Омске. Остряки придумали расшифровку: ОМСК - Особое место сибирской каторги.
- Вы -- сибирский челдон?
- Стопроцентный... Читаю записки Достоевского и только что не с точностью до метра представляю маршрут от крепости - этот микрорайон и сейчас называют Крепость - до Иртыша. Приблизительно определил и то место, где каторжники раз-бирали старые баржи на никому не нужные дрова.
На другой день разговор на эту тему они продолжили, когда шли обедать в столо-вую судоремонтного завода. На какие-то полтора-два часа открыт был доступ в эту столовую и для посторонних - не работавших на заводе.
Моряк предпочел бы так далеко не ходить. Вблизи от гостиницы был ресторан, в дневные часы работавший режиме столовой.
- Там нет "шведского стола", - предупредил шахматист. - Один раз туда загля-нул - и до свидания навек!
- Слишком скромное меню? Или - цены "кусаются"?
- Там официантом парень...молодой, красивый.
- И нерасторопный, ленивый, не вежливый?
- Всех у него профессиональных холуйских качеств, считаю, даже с избытком.
Давно шахматист прочитал едва ли не у Бернарда Шоу о второразрядных парази-тах. Ничего не производят, а суетятся вокруг перворазрядных паразитов. Не толь-ко усердно исполняют любую прихоть матерого паразита, но и придумывают, изобретают для него все новые и новые "культурные потребности".
Нередко, мол, и трудно понять кто из них настоящий хозяин положения. Сам "король" или кто-то из его свиты, сделавшей короля из попавшего под руку чего-то в хламе кукольного театра.
Преимущество заводской столовой было, по крайней мере, что туда путь почти в километр. Столько же от столовой до гостиницы - получается хорошая прогулка.
Шведский стол в заводской столовой был не совсем шведским. Всего лишь обыкновенное самообслуживание: с то короткой, то длинной очередью к окнам раздачи блюд.
При этом было и подобие конвейера на всю длину просторного светлого поме-щения. Никому не нужно было ходить и собирать пустые подносы, тарелки, лож-ки-вилки.
Уважающий не только свой труд посетитель все это ставил на конвейер. Тот ос-торожно перевозил посуду и подносы туда, где окно и дверь в посудомойку.
Как только сожители вошли в столовую, как бы и сами собой распределились между ними обязанности. Моряк бегло глянул на вывешенное меню и с двумя подносами стал в очередь.
Шахматиста ничуть не интересовало: есть ли где-то нет ли никакого меню. На-брал в горсть ложки и вилки и поспешил отыскивать свободных два места за сто-ликами. "Застлбил" их (бросив на стол в одном месте ложку-вилку и то же самое в другом) и пришел к моряку в очередь.
- На первое у них два разных супа и борщ, - в полголоса информирует моряк. - Что на ваш поднос?
- Мне все равно.
Придвинулись подносы к окну, где выдача вторых блюд. Шахматист за трубча-тым ограждернием очереди - оставался в пространстве, где столики и конвейер. Занят просмотром содержимого в карманчиках своего портмонете и не интересу-ется ни окнами выдачи, ни чем загружаются подносы.
- Бифштекс, биточки и печенка, - перечисляет моряк. - Были голубцы - кончи-лись.
- Что себе возьмете - мне то же самое.
- Гарниры у них - разных четыре?
- Мне все равно что будет в тарелке.
Этокая неприхотливось к тому, что в тарелке и вдруг затруднения из-за пустяка. Не предусмотрен в заводской столовой хотя бы и на четверых один столовый нож. Масло, например, если размазывать по ломтику хлеба.
Для шахматиста это не впервой. Вилку он, как привык, держит в левой рука, а кромкой столовой ложки отделяет от жареной печенки ту дольку что придержи-вает вилкой.
Моряк попробовал делать так же. Не получилось: нет привычки не выпускать вилку из левой руки. Сразу же и признался сам себе: когда в правой руке у него столовый нож, редко получается им "работать" с такой уверенностью, как у шах-матиста - отрезает сколько надо ложкой, им временно приспособленной и для резанья.
На пути из столовой шахматист поставил все точки над своими "и" в отноше-нии Федора Достоевского. Еще раз похвалил его: умный, очень умный наблюда-тель - без чего, мол, и не может быть никакого писателя.
- Но идеи нет у него - в том, что прочитал, - вместо хотя бы небольшого стрем-ления к великому! Вроде бы ищут Бога его герои, но ни один представления не имеет: если вдруг найдет какого-нибудь "Бога" - что с ним делать.
- В его "Мертвом доме" о таком пока не встречал.
- Там другое есть, над чем я задумался. Но об этом - потом. Кроме идеи, всегда у писателя - если он мой (когда я его читатель) - во всем проявляется его принципиальность. Она должно быть -- лично мое мнение - зеркальное отра-жение образа жизни автора. Не его мыслей и не жизни его героев - имейте в виду! А как сам пишущий живет - набор лично его жизненных ценностей.
- Монахом он что ли должен быть?
- Зачем?.. Но если у него страстная любовь - она должна быть любовью. А не модными метаниями от одной бабьей юбки к другой. Не всепрощенничество ни себе и никому, когда полускотское в отношениях навязывают называть лю-бовью.
- Но кажется Лев Толстой сказал: сколько, мол, на свете людей - столько и лю-бовий.
- Давайте-ка оставим этот "нерешенный вопрос - о женщинах и о любви"... Книги на меня всегда влияли, как бы это выразиться, судьбоносно. Был сту-дентом на третьем курсе и "технарь" до мозга кости, но прочел "Защиту Лу-жина" - и как будто написано там все о будущей моей жизни. Не увлекся шахматами - в них мои главные в жизни увлечения и, считай, почти весь я.
В первый послеобеденный "перекур" моряк узнал немаловажные подробности из жизни шахматиста. Как тот старательно учился и в школе и в институте, не при-знавая ничего серьезным, если оно не имело отношения к физике и технике.
Модным вдруг стало в те годы читать полузапрещенного Владимира Набокова. Девушка - тогда он с ней дружил, а потом "на всю жизнь" полюбил" и женился - принесла ему для прочтения за один день и за две ночи книгу, где было три На-обоковских романа. Она же на свое "горе, на свою беду" посоветовала обязатель-но прочитать "про сумасшедшего Лужина". Он прочитал. И едва ли не вровень с любовью к другу-однокурснице (потом - жене) увлекся шахматами.
- Знаете, - успел шахматист скзать до того, как минутная во весь циферблат стрелка люфтвафовских часов не прервала их очередные тары-бары, - у меня подобие философии: если кто ничем не увлечен - марки почтовые коллекцио-нирует, самовары ли нумизмат, к вершинам ли гор карабкаться любит или еще что - несчастнейший человек у кого нет увлечения!
Так увлекательно обо всем этом было сказано, что моряк поспешил в библиотеку. Ему повезло. Успел - библиотека на втором этаже где отдел кадров Пароходства была не закрыта. Нашла библиотекарь и том Владимира Набокова с "Защитой Лу-жина".
?
На следующий день, когда сожители вместе ходили обедать (это была их вдвоем последняя двухкилометровая прогулка), моряк узнал и кое-что о предприятии, где работал шахматист главным технологом. Машиностроительное предприятие с единственной особенностью: в цехах работали раскаонвоированные заключенные. Каждый заключенный работает по своей специальности: слесарь ли просто, сле-сарь сборщик, токарь, сварщик, фрезеровщик и пр.
Разного возраста, не одинаковый уровень профессиональной подготовки, жена-тые ли холостяки, честные и не очень.
- Почти поголовно все - "желудочники"!
Не том смысле, что желудочные какие-то заболевания: у одного - то, у другого - это, нет. С какого-то времени - по мнению шахматиста -- они стали рабами своего желудка.
"Желудочниками" стали до того, как получили тюремный срок, - убежден глав-ный технолог завода, -- и начали его отбывать. "Желудочниками" они садятся на скамью подсудимых и "заболевание" это у них (шаахматист не решился даже на-звать приблизительно с какого возраста все начинается) зреет, мол, и усиливается не только с увеличением возраста.
- Решающим, так думаю, здесь у всех, - говорит одно ("так думаю"), но видно по всему, что шахматист давно уверен, - по возможность пользоваться ну все-ми-то всеми каких ни на придумал где-нибудь кто-то "ма-те-ри-аль-ны-ми" благами. Духовные - постольку-поскольку, часто и для видимости только - с оглядкой на окружающих, в пределах модного...
- Материалисты - не в философском, так сказать, толковании?
- Именно...Чем больше благ-излишеств доступны такому материалисту, тем стремительнее он и балдеет. Тем насойчивее требования его чрева, желудка. Поче-му и называю желудочниками.
- Читал сегодня утром о "кусках мяса с челюстями" встречал их Достоевский в "Мертвом доме". Такие же они и у вас? В цехах у токарных там и фрейзерных станков?
- А у вас на кораблях не встречаются даже и на капитанском мостике? По сути своей всего лишь клыкастый "кусок мяса"?
Моряк не успел ответить ни да, ни отрицательно.
- Тем, кто срок у нас отбывают "желудочники" - этот недостаток идет им на пользу, - минутной стрелке далеко до финишной цифры, но шахматист спешит высказаться. - Это их дисциплинирует, помогает администрации перевоспи-тывать "зэков".
Есть оказывается в пристройке к одному заводскому цеху ларек. Набор товаров такой, что кое-что могут купить и расконвоированные. Пачку печенья, пакет с сушками, плавленный сырок, сигарет, конфет и другую мелочь. Денег у них нет, но у продавца есть список: где все кредитоспособные отбывающие срок.
На личном счету в банке у каждого есть та или иная сумма. За работу по соот-ветствующим расценкам им платят не наличными - перечисляют на счет.
Но у кого-то может и больше всех денег в банке, но купить и одной конфетки не сможет. Нагрубил мастеру в цеху, неряшливость в камере, скандал затеял, в курил-ку ушел раньше времени или на пару минут курил дольше - его "лишают ларька". На целый месяц или на сколько-то.
- Переживания такие, будто полоснули его ножом по животу, - вспоминает шахма-тист и с сочуствием, и с досадой о тех, кем командует их чрево. - Какое-то и мо-ральное переживание - это что же, мол, я хуже других?! Но главное: давит на него, перевоспитывает желудок.
Потом обозначилась у них тема разговора на длинный - могло быть минут два-дцать - "перекур".
- Но без услуг - если даже и не делать из них целую индустрию, - высказал мо-ряк свои сомнения, - не обойтись. Без парикмахеров, таксистов тех же?
- Услуга - это оказать полезную помощь?.. По-лез-ну-ю!
Моряк без колебаний согласился.
- Велика ли польза - или какая-то помощь не необходимая? Без сего человек вполне обойдется в порядке самообслуживания...Котенок вон, когда надо, своей ьсялапкой умывается?
Моряк с усмешкой пожал плечами.
- А у людей-человеков, пойди ка?.. Не то разве мы в звании хомо сапиенс... Что-бы одна (маникюрша) по-модному красила за денежки нокти на чьих угодно ру-ках? Другая - не брезгует обстригать ногти на чужих ногах (педикюр)? Наловчился кто-то наклеивать- удлиннять ресницы, а кто-то "врашщивать" в лысины волоси-ки? Ловкий верзила распахивает дверцу "Каддилака" - ни кчему не прикоснувшись могла чтобы влезть и в мягком поудобнее устроиться драгоценнейшая для челове-чества персона? Тут же и ряженный в балахон с золотыми украшениями швейцар: вовсю распахнет дверь и с поклоном придержит - не прикоснулась чтоб ничто к персоне, приехавшей в пятизвездный ресторан глотать живых устриц - по его спецзаказу доставленных самолетным спецрейсом из Испании?
Моряк молча соглашается и с этим.
- Может быть и нечто особо оскорбительного для человечества и нет в модной демонстрации этакого барства с царским размахом. Нтаренированный холуй-официант принес и показывает ресторанному завсегдотаю порцию жареной форели. В ответ - небрежным кивком одобрение. Холуй тотчас же начинает священнодействовать: скурпулезно одну за другой выбирает из порции рыбьи косточки. Выбирает с такой артистичностью, чтобы и сегодня это нравилось завсегдотаю не хуже, чем вчера.
А тот себя чувствует не в обычном ресторанном кресле, а на королевском-царском троне. Холуя видит и его усердие - но это постольку-поскольку. С ухмылкой поедатель устриц и форели наблюдает, с какой восторженной зави-стввью на него смотрит весь ресторан.
Для чего рестораны созданы и существуют. Было чтобы где свое превосходст-во демнострировать над другими и купаться в их зависти.
Помощник капитана вспомнил о давнем посещении Сицилийского порта Кальяри. Там в старинной крепости ресторан, где по наисовременнешему об-служивают иностранцев. Агент фирмы-грузоотправителя сводил туда капитана парохода и тот как раз решил поесть рыбы, приготовленной по какому-то за-падно-европейскому особому рецепту.
Возвратившись на пароход, капитан с трудом сдерживал восторг о своем пребывании в наисовременнейшем итальянском ресторане. Это же какое там ува-жение-почтение было ему оказано. Прежде всего тем, что в полшаге от него на отдельном столике сколько-то времени оставалась для капитана заказанная пор-ция рыбы - пока официант выбирал и выбирал из рыбы косточки.
Знать еще и об этом шахматисту ни к чему. Он и без того на пределе: готов по-срывать звезды со всех гостиниц и ресторанов, разогнать хлуев-официантов и тех, кому без их угодничания не вмоготу.
- Польза от всего этого ощутимая и зрима -- возрождение и утверждение гос-подских привычек патентованных паразитов минувших веков и свежеиспечен-ных паразитов в нашем сегодня. Была чтобы - едва ли это не главнее вышеска-занного - несомненная польза второразрядному, так сказать, эшелону парази-тов. Было чтобы у холуев сколько душа желает не только хлеба с маслом и толстым слоем дорого икры, но и чаевых (под видом честно заработанных, при должности для них придуманнй) на поездки в пятизвездные отели загранич-ных курортов, на обучение детишек в Лондонах-Парижах, на содержание тре-тьеразрядных паразитов: среди прочей челяди, глядишь, и повара-иностранца - да еще и с личным переводчиком при поваре...
На минуты отвлекаясь на что попало от шахматных дебютов, этюдов, кандидат в чемпионы возможно успел бы и еще что-то сказать - минутной стрелке на "трфейных" часах оставалось два круга с "хвостиком". Но осторожный торопли-вый стук в приоткрытую дверь голос дежурной по этажу прервал "задушевную беседу". Сначала названа была фамилия Константина Георгиевича, а потом при-глашение срочно ему подойти к телфону:
- Звонят из Отдела кадров.
Что оказалось может быть и очень кстати. Не то шахматист, не гася улыбки, мог бы наговорить и еще всякого рода "страсти-мордасти". Например, в добавление к сказанному вчера.
Планета Земля не прихоти ради в свое время избавилась от ящуров, а потом и от мамонтов и им подобной несуразности. В несметных количествах множатся холуи, прежде всего, и паразиты иного колбра. Не желающие и не умеющие делать ниче-го, чтобы стала планета краше. Способные уничтожать самое прекрасное на Земле. И - потреблять, жадно и сверх необходимости уничтожать ради этого создаваемое солнцем и то, что им было создано за миллионы и миллионы лет.
Результат? Как говорят ученые: что получим в сухом остатке? В процессе самоед-ства паразиты холуи уничтожат себя, заодно и тех, кто своевременно их по досто-инству не оценил. Не разглядел и не разгадал какая для всей планеты смертельная угроза от обоюдоострого угодничества.
Несомненно, что в сознании шахматиста были и еще какие-нибудь раздумья. Не менее неожиданные, чем те, что досталось узнать Константину Георгиевичу, - с лютой неприязнью к холуям-паразитам.
После напряженной умственной работы мозга - сопоставляя и переставляя, сам себе загадывая и разгадывая запутанные комбинации, как это было у Набоковского Лужина - отдых необходим. Инженер-технолог и он же неугомонный шахматист на всю катушку использует для отдыха каждый "перекур". Благо есть кому "из-лить душу" - моряку, временному сожителю в гостинице. Вроде бы и во многом его (шахматиста) понимающего -- всегда все внимательно слушает.
?
После телефонного звонка из Отдела кадров Пароходства началась у Констанит-на Георгиевича суета-маята и такая карусель, что только держись. Моряк бегом не побежал к кадровикам - пошел всего лишь ускоряя и ускоряя темп и так, чтобы шаг был шире и шире. К чему обязывало тревожное в голосе говорившего с ним по телефону.
Неопровержимое свидетельство его спокойствия при этом: не забыл взять с со-бой библиотечную книгу. Сомнений не было: не суждено ему столько пребывать в гостинице, чтобы он успел прочитать всю "Защиту Лужина".
Оказывается, что и кратковременного визита теплохода "Иртыш" за приготов-ленным для него снабжением в порту приписки -- не будет. Он пройдет мимо - сразу на погрузку цемента в Таганрог.
В отделе кадров инспектор, с которым Константин Георниевич вот-вот был бы и " на ты" с нерадостной улыбкой встретил:
- Вы теперь не на "Иртыше" - не у меня, а в группе теплоходов углерудово-зов.Пожалуйте туда.
Чтобы пожаловать, Константину Георгиевичу пришлось и всего-то. Оставаясь сидеть на том же стуле, повернуться к другому столу.
- Вот приказ: выезжаете сегодня скорым поездом на Москву , - в торопливом темпе высказывается вобщем-то знакомый инспектор по группе углерудовозов с уверенностью, что его торопливостью заразится и новый член экипажа теп-лохода "Докучаевск". В Москве бронируют вам место в самолете до Риги. Вот мсковский телефон - куда позвоните, - инспектор придвинул на край стола квадратную бумажку. - Возьмите или где-нибудь в своем блокноте запишите. Командироввочные? Прямо сейчас, мол, идите в кассу Пароходства и получи-те. В Ригу ночью приходит "Докучаевск". Если не сразу, то с утра начнет при-нимать груз на Кубу.
Таким был энергичный толчек, после которого и закрутилась карусель.
Не больше пяти минут заняло: подняться чтобы на второй этаж и сдать в биб-лиотеке том Владимира Набокова. Немного не час потратил на получение ко-мандировочных в кассе Пароходства.
Часы и часы потребовались на то чтобы купить билет на скорый поезд, что уходил поздно вечером. Пришлось вначале искать и обращаться к дежурной по вокзалу, с ней идти к старшему кассиру - выяснять и уточнять насчет бро-ни. Потом снова к той же кассе, где второй раз не хотели Константина Гелр-гиевича пропускать без очереди: слишком много, мол, развелось вас команди-ровочных - кому срочно ехать в Москву.
Шахматиста в номере не было. По его распорядку дня - ушел на вечернюю прогулку. Моряк быстро уложил свое в рюкзак и вместительную сумку и ре-шил, по ходу дела шахматиста не ждать.
Прогулки вечером у того неопределенные по времени и неизвестно где он гу-ляет. Вырвал моряк из блокнота листок и написал: "Спасибо за компанию. Желаю Вам победы". Подсовывать когда стал записку под белого короля на шахматной доске - передумал. Зачеркнул последние три слова и написал: "Уверен - Вы победите!"
Перед тем, как выйти из номера, появился соблазн. Добавить в записку свой почтовый адрес - не хотелось расставаться навсегда. Но на такое не решился.
Ведь это по сути означало бы: Константин Георгиевич набивается, навязы-ваться шахматисту в друзья.
Но ведь сколько и о чем они только ни говорили, шахматист ни разу не ска-зал, не обмолвился - что ему с Константином Георгиевичем интересно. А без этого не может быть дружбы, ни даже по-настоящему хороших приятельских отношений.
Из Риги на теплоходе "Докучаевск" рейс действительно сначала был на Ку-бу. Оттуда сахар повезли в Японию и - плавание само по себе затянулось на полгода. Не такого масштаба состязание шахматистов городов Азовского моря, чтобы о них сообщалось по радио.
Словом, не узнал Константин Георгиевич: стал, нет ли его сожитель по гос-тинице "Моряк" чемпионом или ему досталось второе место. Оказалась ли Госпожа Удача доброй по отношении к нему, или - отнеслась иначе?