В море - в роковом его просторе много бед погребено!
На 4-ю стр. обложки:
Такими запомнились автору случившееся в Феодосийском заливе (Черное море), его лечение, знакомство и дружба с привлекательной курортницей.
Мнение, предположения, оценки автора тому, что было - не бесспорны.
Выдуманного же, придуманного автором- ничего нет. Почему и его искренние признания: не все ему понятно и он рискнул рассказывать даже о таком -- чему не нашел объяснений.
ДЕВЯТЫЙ ВАЛ
И невозможное возможно!
Александр Блок
1
Двадцать шестое октября было ненастным денем. Сказать следовало бы и с уточнением -- для Крыма и Феодосии, в частности, на редкость ненастным. Такое редко можно было увидеть в этом курортном городе в на много более позднюю осеннюю пору.
Штормило беспрерывно перед этим два дня и три ночи. Но в те дни ветру приходилось то и дело преодолевать струи дождя - и навстречу ветру можно-таки было идти, не кланяясь до земли на каждом шагу. Если же прикрывался от дождя зонтом, не сомневался: ветром из моих рук его и не вырвет и не вывернет наизнанку.
В ночь на двадцать шестое дожди почти прекратились. Зато ветер взбодрился донельзя: "рвал и метал", "рвал и метал". Если кто куда-то шел и брал с собой зонтик, он был у него не лишним. Правда, бешеные порывы ветра то и дело не давали им воспользоваться. В тот день вполне мне всего лишь двоих досталось встретить с развернутыми зонтами.
Когда я вышел на улицу с лямкой моей желтой пляжной сумки через плечо -услышал беспощадную ругань соседа. Он, чертыхаясь, ремонтировал забор, и у него не получалось приладить на место еще одну досточку - мешал окаянный ветрище.
Его домовладение - на другой стороне улицы от дачи, где мне в этот раз досталось ночевать. Кроме того, что мы соседствуем, оказалось, что он мой одногодок: в позапрошлом апреле мы с разницей в одну неделю отмечали наши наш дни рождения. Каждый отмечал сам у себя и по-своему.
У него отмечалось в многолюдии - с приглашенными, с песнями-плясками. А у меня - в одиночестве и всего-то с двумя телефонными звонками: поздравлениями и добрыми пожеланиями. "Нелюдим" - оно и сказалось даже и при шестидвухлетии.
После этих торжеств нам и взбрело перейти с официального "вы" на дружеское "ты". Переход затянулся (конца ему не видно): всё еще мы то "выкаем", то "тыкаем", не придавая этому значения. Главное - мы добрые соседи: чаще друг другу помогаем, чем в чём-нибудь мешаем ли надоедаем.
- День добрый! - приветствую соседа и сразу предлагаю помощь: - Давай-ка снизу поддержу, пока сверху прихватишь на первый гвоздь?
- Какой, к чёрту, "добрый"! Не только доску - молоток вон ветрищн и гвозди вырывает из рук!
- Зато почти нет дождя.
- Вон Амура выпустил бегать по улице. В другой бы раз обрадовался. А тут: ветром задрало хвост к голове - мигом удрал. Спрятался во дворе!
- Да нет: из калитки, смотрю, высунул нос - поглядывает на улицу.
- Это услышал чужой голос - сразу и высунулся.. Весь день лежит в конуре - прикрывает нос хвостом и лапами... А вы что? В такую бурю купаться?
-- Там посмотрим, - как бы и соглашаюсь не купаться. - Если прогуляюысь к морю и назад - не без пользы нашему-то брату.
Не стану же ему признаваться (как и никому на свете), что влечет меня к морю в такую непогоду не одно желание и сегодня всё-таки искупаться. Надежа была (та самая, что вчера, позавчера и считай с середины сентября): "Вдруг да и увижу Ее сегодня!".
Оставаясь Незнакомкой, она скорее всего покинула Крым. Уехала куда-то к себе домой - скорее всего приезжала на "бархатный сезон", да в этом году он оказался короче обычного.
Прошлый раз Её встретил (почти встретил) у пляжа "Алые паруса". Значит (если Госпожа Удача будет ещё раз доброй) - только у моря и можно с Ней встретиться.
Всё-таки вполне можно было называть и просто ветром то, что, по мнению соседа, было ветрищем. Но можно было придерживаться такого мнения, пока шел по улицам - от дома к дому. Естественно, в мое мнение то и дело добавлял слово "порывистый".
Но никаким не ветром и даже не ветрищем было то, с чем я встретился еще до перехода через Керченское шоссе. Вблизи моря ветер был такой свирепости и силы, что и не веришь: неужели Всевышним такое всё это было изобретено и сделано из обыкновенного воздуха - того, которым я дышу?
При каждом вдохе повторялось такое: будто обыкновенный воздух торопится во мне куда-нибудь спрятаться от беспощадно преследующих его жестоких сил с явно злыми намерениями.
"В такую-то погоду пришли на прогулку сюда!" - я удивился, когда в обоих конца пляжа увидел сначала две фигуры, а потом еще и третью. Ветер сделал их настолько одинаковыми, что и не поймешь, кто из них мужчины, а кто - женщины. -"Сумасшедшие они что ли?"
Как раз тот случай, когда в чужом глазу соринку видишь, а в своем...
Конечно, те из них, кто видел, как некто пришел, разделся до плавок и нырнул в холоднющие волны, -- имели бы право называть меня и более чем сумасшедшим.
2
Когда прокладывали дорогу (вначале, скорее всего, она сама по себе именно здесь прокладывалась) из Феодосии на Керчь -этим занимались далеко не глупые люди. Они знали, что ближайший путь от одного города к другому - по берегу и вблизи от моря. Видели, что от берега далеко не отступишь: вдоль моря - не очень-то широкая полоса надежного твердого грунта между заливом и болотистой луговиной.
Дорога сначала была вряд ли проезжей в зимние-то шторма, пока не появилась возможность дорогу надежно защитить от морских волн. Во сколько-то километров длиной так и стоит несокрушимой и непреклонной эта защита из каменных глыб, наваленных в прибрежную отмель.
То, что за этим барьером из камней, приезжие и местные жители называют открытым морем. А мелководье, что с обратной стороны барьера, называют кому как вздумается: каналом, лагуной и, наверно, еще как-нибудь.
Я предпочитаю просторы открытого моря. Но в осеннюю и зимнюю пору иногда приходится кружить или бултыхаться в лагуне. Для чего и облюбован мной добросовестно обследованный и измеренный по длине и в глубину более широкий, чем где-либо еще, участок лагуны-канала.
От него и беспрепятственный выход в открытое море - широкий проран ("промоина, отверстие в теле плотины, дамбы") с затаившимися плоскими камнями на глубине в полтора, а где-то наверно и два метра.
Здесь последними ныряниями и бултыханиями пятого декабря в прошлом году мною был завершен купальный сезон.
Зима не спешила вступать в свои права. Вот и была возможность последний раз искупаться не восьмого ноября (не знаю, почему местные пловцы-ныряльщики избрали для торжественного завершения своей "навигации" именно этот день), а почти на месяц позже.
С обещанными соседу "Там посмотрим!" я раздевался и неуверенной походкой шел в воду.
Конец октября - пора было от заплывов моих, от "стометровок" переходить к всего-то ныряниям-бултыханиям. С каждым днем уменьшая на одно их количество. Так у меня было всегда в предзимних купаниях.
Но в сравнении с ледяным холодом ветра, вода мне показалась даже более теплой, чем была вчера.
"В такой холод и в такую штормягу даже и полторы стометровки будет многовато. Но..."
С теми же "Там видно будет!" я нырнул под гребень убегавшей о берега волны. С уверенностью, что она мне поможет пронырнуть к очередным встречным гребнями подальше в море: потому что, когда вынырну, останется надеяться на свои только руки и ноги. И решится тогда -- смогу ли я преодолеть одну за другой встречные волны. Чтобы какая-нибудь из них не выбросила меня туда, куда бы не хотелось: на какой-нибудь из острых камней защитного барьера.
Дважды мне "повезло" увидеть, как со стороны открытого моря волны выбрасывали на камни пловцов. Оба остались живы, но с кровоточащими царапинами и синяками - такими, что и тот, и другой, думаю, до конца жизни своей будут помнить: море может быть иной раз "добрым", а то вдруг - "иначе". Одного из раненых плавцов друзья вели потом под руки через лагуну и только что не волокли по песку пляжа: на какую-то ногу (не помню, на какую) он боялся опереться.
И волна-то в тот день катилась на берег неохотно, с редкими белым гребнями - было всего-то около трёх баллов. Оба в тот день жестоко поцарапанные о камни были крепкими мужиками -- лет, наверно, около тридцати-тридцати пяти - не сверхсамонадеянные какие-нибудь глупые подростки, юнцы.
Словом, я был переполнен нежелание двадцать шестого октября столкнуться один на один с любой из каменных глыб. В первую очередь с теми, что выглядывали то и дело по краям прорана почти после каждой волны, прокатившейся через них. Предупреждали они, как бы, и меня о их готовности проявить себя непреклонно жестокими.
3
Прошлый год выплыла через этот проран где-то в середине июля умелая , как потом о ней говорили, хорошо натренированная пловчиха. Волна была якобы верных баллов пять (некоторые утверждали - более шести баллов).
Выплыла она за барьер в открытое море. И - не вернулась!
Волны катили ей навстречу и должны, казалось бы, выбросить ее на камни барьера. Это в том случае, если бы она не сумела преодолеть их накат и не получилось бы вплыть в проран, через который она стартовала последний раз в жизни...
Она, конечно же, догадалась, что вопреки своему желанию уплыла от берега дальше, чем намеревалась, хотела. Чем ей надо бы.
Когда повернула назад, наверно, была уверена: ее старанию помогут волны, и она благополучно вернется к месту старта. Но этого как раз и не получилось.
Как рассказывали очевидцы, старалась она добросовестно. Выкладывалась изо всех сил. Классический кроль меняла на брасс, от которого в отчаянии возвращалась в кроль.
Метров сто пятьдесят было до нее, когда стоявшие и видевшие всё это услышали первую мольбу- крик "Помогите!".
Двое нырнули в волны - уверенные, что доплывут к ней тотчас и помогут. Почти сразу к спасателям присоединился третий с такими мощными гребками, что сразу вырвался в лидеры.
Но едва позади них оказалась некая невидимая прямая, что по кратчайшему расстоянию между каменными глыбами прорана, спасатели-добровольцы запаниковали. Почувствовали (как потом рассказывали), что их подхватил поток и понес от берега, не считаясь ни со встречным ветром, ни со встречными накатами волн.
Двое повернули через левое плечо, один - через правое. И потом все силы, всю энергию потратили на спасение хотя бы самих себя.
Еле-еле доплыли до пограничных камней-глыб. Они сумели преодолеть поток, их не пропускавший к берегу. При этом, ни у кого из них не получилось так, чтобы вплыть в лагуну через проран.
Двое матросов-спасателей на красно- белой шлюпочке и со спасательным кругом ринулись было на помощь утопавшей. Но их шлюпку накренило так, что вода хлынула через борт. И спасатели потом плавали рядом с захлебнувшейся шлюпкой, цепляясь то за ее правый, то за левый борт.
Но даже и здесь очевидцы трагедии не хотели соглашаться друг с другом.
Один собственными глазами видел, что оба матроса держались рядом и ни один из них ни на шаг не отплывал от шлюпки. Трое других (должно быть, более глазастых) свидетелей утверждали, что один из спасателей всё время был в стороне от шлюпки и плавал, головой и руками высунувшись из спасательного круга.
С полдюжины очевидцев и с дюжину тех, кто сам ни пловчихи, ни того, что с ней произошло, не видел. Они слышал от двух или трех очевидцев, которым доверяют, как себе. Почему долго и долго спорили о такой второстепенной детали: какого цвета была шапочка у погибшей женщины - черная или голубая.
Эти и подобные им споры настолько не вписывались в трагедию события, что само случившееся стало восприниматься без должного внимания с какими-то полезными для меня выводами.
Решил -- скорее всего, мол, утонувшая была едва научившейся плавать. Ее энергичные никакие ни кроль, ни брасс -- на самом-то деле их и не было.
Спортивную терминологию "брас-кроль" "очевидцы" использовали в личных интересах: чтоб побольше доверия было к тому, что они говорят и о чём рассказывают.
Не было у меня сомнения в их рассказах только в одном, что было в конце случившегося, - в гибели женщины. Что оно-то и перепугало всех, кто стоял на пляже, и подняло на ноги нежившихся на пляжном песочке.
Наверно, мол, так оно и было: пловчиху так далеко унесло от берега, что не слышно было ее голоса, отчаянной мольбы помочь, ее спасти. Потом расстояние стало таким, что перестали различать: одна ли ее голова изредка появлялась на гребнях волн или она при этом успевала еще и махнуть хотя бы одной рукой.
Когда из порта примчался катер, то первым делом на него подобрали матросов-спасателей. С их подсказками катер вышел приблизительно туда, где последний раз один из них видел голову пловчихи, "как большой поплавок от рыболовной снасти, нырял изредка между волн".
Голубым ли, чёрным ли был этот "поплавок", - его видевший не разглядел. Да и не всё ли равно, каким он был? Катер, сколько ни кружил на одном месте, ни мотался по волнам взад-вперед, - никого и ничего ни цветного, ни бесцветного не нашел...
4
Не женское дело - рисковать! И тем более - когда умеешь плавать кое-как. Если даже, мол, плаваешь хотя бы на немного хуже меня.
Случалось не раз и мне улавливать одно нежеланное при заплывах в дни, когда и не очень-то штормило.
Заплываю от берега метров на сто пятьдесят. А когда возвращаюсь, то они же оказываются равноценными двум, а случалось - и трем стометровкам. Особого, да и вообще никакого значения этим недоразумениям не придавал: всего лишь, мол, не в лучшей спортивной форме сегодня. Или с чрезмерным старанием выкладывался на стометровках взад-вперед (тех, что были у меня почти параллельными с береговой чертой) - вот и не получается нормальных гребков на "финишной прямой", когда кратчайшим путем "рванул" к берегу.
Словом, старт у меня двадцать шестого октября получился отменный!
Когда первый раз оглянулся, подняв голову над гребнем какой-то высокой волны (какой она по счёту, мне при этом было всё равно), от берега, оказывается, успел отнырнуть и отплыть на вполне безопасное расстояние. С чем себя сразу и поздравил: здорово, мол, греб - молодец!
Ни спидометра, ни корабельного лага (прибор для измерения скорости судна и пройденного корраблем расстояния) у меня, конечно же, нет. Но сколько стометровок (если даже проплыл и всего-то половину стометровки) - всегда знаю с приемлимой для меня точностью.
Когда плыву, то в ритм с гребками пою две песни подряд. Пою в основном про себя и сначала ту, что предназначена для женского голоса: "Может быть, может быть, я не современная!.." Пропел всю до конца, и если сразу же к ней небольшой довесок из другой песни - как раз после этого у меня и очередные сто метров "за кормой".
Но двадцать шестого октября меня один за другим преследовали сюрпризы.
Первым из них было то, что старт в такой непогожий день получился немыслимо удачным - многократно превзошел мои продуманные предположения-расчеты. Чему я, сдуру, вначале и обрадовался.
Но когда со своими песнями про себя проплыл всю мою первую стометровку и оглянулся на берег, стало не до радости.
Не сразу, конечно, а потом понял, что со мной случившемуся может быть единственное название - "Беда!"
От меня до берега-то не сто, а без малого двести метров!
Меняю курс: поворачиваю на сто восемьдесят градусов - гребу не к далекому горизонту в море, а к берегу.
Берег ни насколько не приблизился. Наоборот - явно стал дальше!
Никаких "половинок": для контроля высовываю голову как можно выше только после полных стометровок. Сколько было таких выглядываний - не считал. Не знаю. Все они были для меня одинаковыми: ни после одной из моих стометровок не увидел для меня ничего утешительного.
Ни на сколько не приблизился к берегу!
До него теперь (надо же!) больше чем полкилометра!
Вскоре с тревогой отмечаю: вон уже, мол, и верных полмили от меня до берега!
Труднее стало ориентироваться. Вдруг всего лишь мне кажется (самообман), что нет прежней скорости у потока -- на сколько-то она снизилась. Но поток - если и с меньшей скоростью - уносит меня всё дальше и дальше от берега!
Да и не выдаю ли я желаемое за действительность? Что удалился от берега вроде бы не на столько, как за предыдущую стометровку?
Всё равно главное-то остается неизменным: берег удаляется да и ни с явным ли намерением расстаться со мной навсегда!
Поумнел -- не сомневаюсь: зарождается поток у берега. Почему вблизи от берега и подхватил он меня. На что не сразу обратил внимания, не оценил по достоинству необычную "сверхскорость" на первых двадцати-тридцати метрах после старта.
Не оценил и силищу потока- а она у него оказалась вон какой! Гигантские волны катят на берег и не могут преодолеть то, что льется им навстречу. Поток от берега никаких волн как бы и не замечет.
Мимоходом через волны уносит и уносит меня от берега в бескрайние морские просторы!
"Ну кто я, случайно присутствующий при противоборстве гигантов: сильного-пресильного потока и не поддающихся ему, в несметном количестве рвущиеся навстречу волны?" - в холодной воде голове самое время проявить себя настолько "холодной", чтобы можно было трезво сопоставлять явления реальной действительности и делать неутешительные для меня выводы. - "Ну щепочка я случайная какая-то среди них! Соринка даже, пылинка случайная всего-то!"
В "холодной" голове созрел еще один трезвый вывод: "Никто не поможет!"
Если бы гладь на поверхности моря, как бывает в штилевую погоду, - мог бы кто-то с берега увидеть мои отчаянные взмахи руками. Могли бы, наверно, и услышать мой крик: "Тону! Помогите!"
Но когда и в двух шагах от меня всё заглушает неугомонно громкий с шипением гигантской змеи плеск волн?
Это какой же грохот от них, когда одна за одной волны бьют о береговую защиту из камней и когда перекидывают через эти камни с волн сорвавшиеся гребни?
Мне видны фигуры "сумасшедших", пока что не покинувшие пляж. Кто-то из них покорно останавливается то и дело, другой пытается преодолевать ветер и продолжать "прогулку" у кромки пляжного песка. Не сомневаюсь: каждый из них, один раз взглянув, на долго отвернулся от бушующего моря.
Если бы кто из них не отвернулся - наверняка нет у него ни бинокля, ни подзорной трубы. А без них не разглядеть среди пены и брызг что-то мокрое, то на поверхности какой-нибудь из волн, то скатывающееся с нее, - может быть, в бездну и навсегда...
Холодная вода или не очень: самый авторитетный источник информации об этом у меня - плечи. Наверно, потому, что они первыми, когда плывешь, встречаются с потоком воды. У головы, казалось бы, в этом смысле преимущество. Но у нее-то какое ни на есть волосяное прикрытие (или потому, что кожный покров головы не такой чувствительный, как у плеч?) А скорее всего - потому, что голова то и дело занята более важным, чем такие пустяки, - горячая или холодная, в меру или чрезмерно прохладная окружающая среда.
Конкретный пример. Моя голова додумалась-таки сначала до такого: в каком направлении уносит меня поток и где предположительно начало этого смертоносного течения? Почти сразу додумалась и до такого: там, где кажется всем бедам начало, - всего лишь крутой поворот потока от берега в открытое море. А не зарождается ли поток в каком-то другом месте?
Иначе пришлось бы взять на вооружение глупейшую гипотезу: в гигантских объемах вода вырывается из-под земли. И для этого как раз в том месте, откуда мне так удачно удалось стартовать, должно быть подобие подводного кратера - вдруг да не меньше чем у Везувия!
Начинаю воспринимать чрезмерную прохладность воды не только плечами.
О дискомфорте заявили кисти рук и лицо, живот и ступни ног - сначала одна, а потом и другая.
Должно быть, "холодная" голова во многом способствовала: не оставлять без внимания то, к чему я продолжительное время оставался "хладнокровным". При этом не сбрасываю со счетов ни приобретенную мудрость в предпенсионные и пенсионные годы, ни мой опыт при участии в боевых действиях в одной из "локальных войн". Как говорится, случалось тогда попадать в переплеты и похлеще.
Перед тем, как наступит то самое нежеланное "всему всё", -- судорога, должно быть, успеет меня четвертовать. Надо к этому готовиться -чтобы не застало врасплох.
"С чего начнет? Что отчленит от меня первым ударом своего топора? Или во что вонзится ее острый ножом?.. Нет, лучше - если топором. Чтоб в одно мгновенье - сразу!.."
Конечно, мол, начнет с ног. С левой или с правой - всё равно. Когда плыву и хотя бы на самую малость сбавляю скорость - ноги с горизонтали, от поверхности начинают отвисать. А чем глубже от поверхности - вода ощутимо холоднее. А тут еще волны мешают плыть и держаться в каком ни на есть горизонтальном положении!
Догоняет очередная сзади и со своим змеиным шипением опрокидывает вниз головой. Обмоет ноги, наскоро оботрет их пеной своего гребня и спешит вперед. Оставив меня лишь на короткое время вверх ногами, и на более длительное - вертикально стоящим, как оловянный солдатик. Тогда-то и оказываются ступни ног в глубине от поверхности воды на метр или полтора с какими-то вершками.
Царапнуло давным-давно осколочком левую ногу. Из-за чего и попал я в категорию "ранбольных". Запомнилось о лечении в госпитале: при перевязках, возле раны-царапины всё смывали не спиртом, а прозрачным, как слеза ребенка, бензином; вместо ваты было подобие мха, а белые бинты -- редким исключением. Обычно бинт в желтых и коричневых пятнах - б/у (бывший в употреблении и потом старательно выстиранные).
Выходили мою ногу в основном уколами и какими-то подозрительного цвета вонючими мазями.
И никакой тебе гангрены, что врачи предсказывали. Нога стала как новенькая! Жалко будет, если судорога начнет с левой ноги - с исстрадавшейся от уколов и всяческих госпитальных забот.
Стиль моего плавания - "доморощенный кроль". По сути своей - мальчишеские саженки, хорошо освоенные в детстве на нешуточном Иртыше. В саженки со временем добавилось кое-что с элементами настоящего кроля. Эти преобразования происходили в годы, когда я увлекался плаванием и нырянием в маске с дыхательной трубкой.
Главным недостатком своего стиля считаю то, что когда плыву, не вижу, что у меня впереди. Вот и приходится, чтобы посмотреть вперед, прерывать гребки и запрокидывать голову к спине.
Зато отлично вижу всё, что подо мной. А это чаще всего дно реки, моря или какого-то водохранилища.
Но в этот раз получилось мое плавание таким, что я видел морское дно каких-нибудь пять минут.
После того, как стартовал, волны взяли меня в такой оборот, что было не до разглядываний дна там или чего еще. Но вот, как говорится, и доплавался до "дальше некуда"!
Чаще посматриваю вперед, меньше - назад, вправо-влево. А с какого-то момента запретил себе - прямо-таки запретил в приказном порядке смотреть вниз.
Дело в том, что когда я впервые со всей внимательностью попытался увидеть под собой морское дно, даже и подобного ему ничего не обнаружил.
Подо мной вижу (как всегда было и должно быть): нормальная прозрачная морская вода. Если под прозрачным всё еще далеко до дна, то вода на глубине теряет прозрачность. Обозначается далекой этой непрозрачностью -- что подо мной большая глубина, если ни бездна.
Так было всегда, и, по моему убеждению, по-другому и не должно быть. Но вдруг подо мной-то оказалось не такое, а нечто - по-настоящему неведомое!
Подо мной оказалось что-то немыслимое. Невероятное!
Сразу под прозрачным лежало как бы и во всю ширь моря густо черное. Подобие ваксы.
После двух, а может, и трех попыток рассмотреть и понять, что же подо мной - там, где должно быть морское дно, - меня от страха охватила дрожь, не похожая на обычную (что случается от холода). Это гигантское черное мне стало проявлять свойства исполинского живого чудовища, способным двигаться. Перемещаться в одном направлении - только в мою сторону, как мне казалось, и никуда больше.
Все ближе и ближе подползает (или плывет) ко мне!
Сначала я не терял хладнокровия. Даже и "поздравил" себя: "Начались галлюцинации - будь готов к другому! Худшему!"
Было мое строгое запрещение в приказном порядке, но всё-таки нет-нет - на какие-то мгновения поглядываю вниз. После каждого подглядывания становилось всё больше и больше не по себе.
У огромного черного, оказывается, есть и щупальца. Подобные тем, что у медузы под ее прозрачным колпаком. Но у той щупальца прозрачные и снизу. А у живого-черного, намного приблизившегося ко мне, щупальца черно- коричневые, без прозрачности, плоские, многометровой длины и не свисают вниз, как у медуз.
Они уверенно колышутся над своим основанием. И нет, не вслепую нащупывают и пытаются поймать ни какое-нибудь что попало - им надо бы за что-нибудь мое сначала зацепиться. А потом - прилипнуть и обхватить и всего меня!
"Будь что будет!" - заявляю о своей готовности к любому плохому, продолжая контролировать "работу" и рук, и ног. Чтобы ритм их движений вдоху- выдоху соответствовал.
Особый контроль за поведением левой руки. Такой контроль с каких-то пор вошел у меня привычку.
В верхней трети предплечья левой руки у меня раздроблены обе кости. Образовались, как мне объяснили врачи, надежные "костные мозоли" - так что вроде бы и всё в порядке.
Но в той же верхней трети предплечья передавленным оказался нервный ствол (из оболочки над пустым он, что ли?). Из-за него и ограничили грузоподъемность моей левой руке: чтоб ничего не поднимал весом более десяти-одиннадцати фунтов.
Многолетний мой контроль за поведением этой руки оказался очень даже эффективным. Трудно мне теперь плавать по прямой: то и дело получаются уклонения вправо - левая рука снова глядишь загребает воду и ее отталкивать от себя лучше, чем у правая.
Эта вот самая несуразность, считаю, тогда не то что помогла - меня спасла!
Гребу себе и гребу, плыву и плыву, в "экономичном режиме" расходуя энергию. Не тратя сил попусту и с готовностью биться с разбушевавшимся морем "до последней капли крови и до последнего дыхания".
Ни малейшего сомнения: берег где-то там, далеко впереди меня.
Только вот волны - что с ними? Кувыркают не только с деферентом - "с корму на нос". К этому добавились попытки меня опрокидывать на левый бок.
"Ветер, что ли, передумал -- задул по-другому? Отчего и волны катят не кратчайшим путем к берегу, а под каким-то углом?" - для уточнения обстановки и оценки ситуации решаюсь потратить сколько-то сил понапрасну.
Прерываю гребки руками и с первой же приподнявшей меня волны смотрю на берег.
"Что это!?"
Почему я вижу не зыбкую неразборчивую полосу берега, а четко нарисованную? Рассмотреть успел даже немного из того, что вытворяют волны: пытаясь хоть где-то сломать или хотя бы сдвинуть мешающее им ограждение из каменных глыб.
До берега вдвое ближе, чем было при моем предыдущем выглядывании!
Отрезвляющий холод в голове сменился, должно быть, потеплением. И должно быть, таким, что ранее недоступное для моего разума в одно мгновение стало как бы и само собой разумеющимся.
Уносивший от берега поток почему-то представлялся мне до этого бескрайне широким и глубоким. Оказался-то на самом деле он такой ширины, что, уклоняясь (благодаря изуродованной левой руке!) от "заданного курса" вправо, я где-то и расстался с этим потоком!
Теперь плыву там, где волны и ветер почти не мешают мне -- помогают приблизиться к берегу. И нет в море никакого навстречу мне течения!
Правда, приближаюсь к берегу много правее от широкого прорана, через который стартовал час или сколько-то перед этим. Всё из-за той же моей "неполноценной" левой руки.
Тут же явились и "второе дыхание": не всё, но многое из скрытых резервов сил и энергии готовы мое "второе дыхание" обеспечить. И прежде всего то, что осталось без каких-либо резервов, казалось бы, -- "в усмерть" измотанных у меня руки и ноги.
Заодно и память поспешила проявить себя работоспособной.
Перед тем, как увидеть ожившие щупальца страшного-черного, промелькнули во мне воспоминания о беспечно веселом купании на острове Мальта. Глубина там у самой кромки отвесного берега метров около двадцати и стремительно увеличивается по мере удаления в открытое море. Вода настолько прозрачная, что через стекло маски ныряльщика видишь на дне утопленную зажигалку, коробку из-под сигарет, иную мелочь.
Тогда, значит, от меня и до дна в Феодосийском заливе пока что больше двадцати метров? Может и все пятьдесят- если не вижу ни самого дна, ни чего-либо на нем затаившееся.
Зачем-то захотелось вспомнить не только название острова, но и города, где был этот пляж с крутыми берегами. Но голова-то была оказывается только столица государства-острова - кроме Ла- Валетты, не могу вспомнить названия других мальтийских городов.
Но вот приблизившийся берег взбодрил память настолько, что она "выдала" и название города: Слима. После чего вспомнилось и как в глухую темную ночь я озираясь пробирался по пустым улочкам почти незнакомого города. Надо было - почему и успел к отходу сухогруза под советским флагом, возвращавшийся на Родину (по шифровке-распоряжению капитан меня принял на борт судна как бы сверхштатным "дублером третьего механика").
Что было -то было.
А здесь - как бы и то же самое. Пока не считаю стопроцентными шансы на благополучный исход: вдруг да не получится все, как задумано.
Да, избавился от одного - от коварного могучего встречного потока. Но мне предстоит не менее (так сразу и думал) жестокая схватка с равным ему еще одним потоком. Полагал, что встречусь с ним, когда до берега останется и всего-то ничего.
Предположение о возникновении временного могучего течения (откуда мог знать, что оно в корне ошибочное, неправильное?) мне казалось единственным и неопровержимым.
Это, мол, на "Золотой пляж", "Алые Паруса" и сопредельные с ними пляжи накатываются волны почти по перпендикуляру. Но Феодосийский залив широкий - с такой кривизной берегов, что, возможно, в районе, где маяк Чауда, волны как бы скользят вдоль берега. И скользят до тех пор, пока не встретят достойного сопротивления. А встретив, сразу уклоняются влево и после поворота из этих волн и образуется, мол, поток.
Должно быть потом какую-то неизвестную мне преграду и встречает сформировавшийся таким образовавшийся поток . Встречает не где-то, а как раз, мол, откуда началось мое сегодняшнее плавание. Откуда, пренебрегая здравым смыслом, -- я лихо стартовал.
Всё меньше и меньше остается плыть.
Уверен: доплыву до берега - сил хватит. Настроение настолько шапкозакидателское, что за никчемный пустяк посчитал то, что не оказалось никакого наперерез мне потока ни поблизости, ни когда почти вплотную был у камнного барьера. Не до такого мне было: замечать и думать о том, что не имеет прямого и непосредственного (сиюминутного) отношения к частностям успешно решаемой проблемы.
У меня в те минуты была "головная боль" прежде всего об одном: как перемахнуть с попутным гребнем волны через каменный барьер?
Где наиболее удобное место для такого комбинированного прыжка. Одновременно чтобы на сколько надо могло у меня получиться и вверх и вперед.
Где вроде бы вполне может получиться -- вижу такое между высоко высунувшимися из воды глыбами. Такими, что между ними как раз и должен быть самое нужное для меня.
Впереди -- подобие расселины, достаточно широкой. Если по моим габаритам - есть вроде бы и какой-то запас.
Следующее -- внимательно всматриваюсь в то, что подо мной.
Где-то осталось, отстало от меня со своими щупальцами плавающее итной ли ползающее черное громадное чудище.
Два его щупальца - хорошо помню - были всего-то в трех-пяти метрах от меня. Никаких жгучих ворсинок, подобных тем, что у медуз, ни присосков, как у осьминога или кальмара. С трех-то метров их можно было бы рассмотреть. Но у чудища конечно был отработан какой-то захват жертвы. Ттакой надёжный -- чтобы и схватить мгновенно и наверняка.
Куда всё это девалось!?
Теперь-то, когда всё внушавшее мне неминуемую гибель позади и когда-нибудь навсегда будет забыто. Может случится и вспоминать, "сопоставляя предметы и явления и делая выводы. Философствовать, одним словом, в более комфортной обстановке -- никто и ничто когда ничем не угрожает.
Не пригрезилось ли мне это черное чудище -- со страху? И потому как раз исчезло бесследно в ту минуту, когда я увидел, что берег решительно придвигается ко мне.
Помню, как в поле зрения мне вот уже и попало настоящее дно Феодосийского залива.
Несознательно и как бы для контроля -- его разглядывал. (Когда мне было не до разглядываний ненужного.)
Как бы мимоходом, а скорее всего, даже и нечаянно в поле зрения попало: скользит и охотно сдвигается назад обыкновенное песчаное дно залива. На нём - помятая коричневая пластиковая бутылка и что-то ярко-голубое. Скорее всего, утонувшая детская игрушка или полузарывшееся в песок ведерко. Или не то и не другое. Да и любое, окажись на их месте, не имело права на то, чтобы я всерьез над ними задумывался и всесторонне бы оценивал.
Читал статью (должно быть, в какой-то газете) - рассуждения о встречах человека со смертью.
Смерть, по утверждению автора, в таких случаях к пока что неумершему явиться может не обязательно в образе голого ли кое-как одетого скелетом с кривой косой. Вот может, она и предстала передо мной чудовищем с длиннющими черными щупальцами. Необозримо огромным, плавающим на глубине или ползающим по дну.
Сам-то я умирать не собирался. Только подумал, что такое вполне и даже вот- вот может случиться, не считаясь с моими хочу- не хочу.
Замерзаю ведь: в голове всё больше не холодного, а похожего на затвердевающее навсегда. Силы на исходе: не знаю осталось их сколько, но рад -- они вдруг снова и очень кстати появились.
Хватит их на то, чтоб доплыть до нагромождения из каменных глыб? А после этого ведь нужно и еще сколько-то сил - избавиться от волн и перебраться чтобы через камни-глыбы в спокойные воды лагуны?
Считал тогда, не исключаю и сегодня, что когда меня вынесло потоком далеко от берега, почувствовавший беду пловец мог бы оказался над углублением, заполненным чем-то из тяжелых нефтепродуктов или самой нефтью. Мало ли такого добра вымывают в море не только из танкеров?
И сил, и энергии столько моих руках и ногах, что они пока что охотно подчинялись мозговому центру. А голове -- даже и на такое обращать внимание.
Правда, ни те ни другие не давали клятвенных обещаний: быть работоспособными, послушными до конца того ералашного дня. Или -- хотя бы еще на часок.
Факт налицо: их послушания мне в тот день совсем на немного таки не хватило!
Их безропотное, беспрекословное подчинение длилось, думаю, еще четверть часа.
Наконец продолжать плыть некуда - передо мной нагромождение из камней.
Успел подплыть к нагромождению почти вплотную. И так, чтобы к облюбованной для штурма расселины. Ни здесь ли и произошло со мной такое, что не понял и, считай, даже не заметил наиважнейшего для меня.
Когда откатывались волны, из расселины им вдогонку спешил каждый раз поток воды. Такое же было и в других местах. Но только из моей расселины вытекало в море воды больше (по-другому утопающий не мог думать) -- чем где-либо еще!
Откуда столько воды? Конечно - то что не получилось у волн перебросить через защитную гряду - что застряло за передним рядом камней. Некуда ей деваться - нашла она мою расселину и по ней поскорей- поскорей в возвращается в море.
Это же подсказка была мне такая, что трудно переоценить. Надо было всего лишь быть внимательным: вот оно готово - получай! Так нет же...
(Около месяца прошло у меня в житейской суете: в больнице, амбулаторное и самолечение, прогулки, попытки избавиться от бессонницы и "презрения" к режиму питания -- выздоравливал, "восстанавливал работоспособную форму". При этом случайно и как бы само собой у меня сделалось "гениальное открытие": понятным стало - откуда взялся поток, что унес меня в море и потом сколько-то оттуда не пропускал к берегу? Что питало его чудовищную силу тысячами и тысячами кубометров морской воды?
После как бы не своевременного, но вроде бы и необходимого "лирического отступления" - возвращаюсь к незабываемым событиям 26 октября.)
Сначала и берег приближался ко мне охотно и даже как бы приветливо, и все шло, как мною было заранее обдумано. Вышел на "исходный рубеж". Дистанция до расселины минимальная: рвану если с этого вот места в атаку -- за пару секунд и дистанцию преодолею вместе с гребнем волны и эта же волна меня опрокинет через камни в лагуну.
Мне был нужен "девятый вал".
Жду.
Если подкараулю самую крутую и высокую волну, притаившись на дне, - будет как раз мне самое нужное. Только такая волна и обеспечит блестящее осуществление моего стратегического, одновременно и тактического замысла.
Волны - у них свои планы и расчеты - могут сорвать меня с исходной для атаки позиции и раньше времени бросить на камни. Другого не остается: надо не только лежать на дне -- обязательно за него понадежнее бы и зацепиться .
Шестое или седьмое, а скорее всего, одно из моих пяти обычных чувств подскажет: идет желанный "девятый вал", приближается. Последние доли секунды, ожидания и вот оно мгновение - волна вздымается надо мной!
На дне, куда лег - и до чего же повезло! - закопавшиеся в песок достаточно большие камни. За первый же из них мне попавшийся ухватился пальцами левой руки - сразу и получилось крепко-накрепко. Под ладонь правой руки не сразу нашлось подходящее для предстоящего сцепления.сразу.
Долго - даже и нервничать начал - не ладилось у меня при отыскивании на ощупь хотя бы и более-менее подходящее для упора ногами.
Задание для рук: оттолкнуться от тех камней, в которые они вцепились, не раньше и не позже мгновения, когда накатится "девятый вал". Так -- чтобы вынырнуть в самый гребень волны, в его пену.
Ноги в то же самое мгновение должны толкнуть меня вперед: как бы помогая волне понадежнее подхватить вынырнувшего пловца, чтобы нести его потом нести и нести в своем гребне.
Но... как там в солдатской песенке: "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!"
Ноги оказались не то чтобы "ватными" - хуже! Оставалось только радоваться тому, что хотя бы не глиняные - не разломались и не отломилась левая ли правая от меня!
В мышцах левой ноги - силы никакой. А в правой, подозреваю, - вдвое-втрое силы вдруг меньше, чем было только что.
Когда волна потащила меня с собой, ноги только в самом начале пытались перешагивать вслед за волной. После чего - обе волочились, как переломанный и при этом еще и раздвоенный хвост погибающей ящерицы или тритона.
Волна подкатилась к барьеру из камней. Притащила меня в своем многотонном гребне и тот опрокинулся через камни в лагуну.
Опрокинулось много. Но -- без меня!
Волна придавила и придавила мои грудь, живот и бёдра к наружному скату каменного барьера. Придавила как попало и кое-как: должно быть, с уверенностью, что при ее откате все равно, мол, придется и отлепить меня от камней и отбрасывать вместе со всяким мусором куда подальше в море.
Ни "девятому валу", ни той волне, что сразу была за "девятым", меня отлепить не удалось. Мои руки вцепились намертво в огромные боковые камни узкой расселины. Для пальцев левой руки нашлась глубокая щель, а для правой... Для нее -невдалеке от моих глаз выступ с отгибом в сторону, где лагуна и пляжный песок.
Сквозь колыхающуюся толщь воды высматривал и высмотрел впереди более надежное, чем ближайшая узкая щель. Только бы мне успеть до недалекого желанного дотянуться пальцами левой руки.
Но и с трёх попыток у левой руки не получилось дотянуться куда надо. Почему и приготовил правую руку: надо, мол, успеть за другой выступ схватиться в те мгновенья, когда более мощная волна подкатится и на сколько-то меня (считай - безногого) сдвинит вперёд.
Надежды никакой, что та волна меня, которая была после "девятого вала", перебросит в лагуну. Хорошо было бы, если он мне поможет на одних руках проползти хотя бы и на полметра вперед по расселине.
Так всё и получилось. Причём удалось мне и перехватиться руками, вытянув их вперед когда и не на всю длину.
Собственно, ухватился как надо успели только пальцы левой руки. Вцепились до боли в ногтях за передний край того плоского камня, меньшая часть которого оказался у меня под грудью, а все остальное -- под животом и где-то под ногами.
Правой рукой было не дотянуться до передней кромки того же камня. Но я с надеждой смотрел и смотре на эту кромку сквозь почти метровую толщу прозрачной шевелящейся воды. И не было ни малейшего сомнения: как "прицелился", успею ухватиться правой рукой может и в самом начале наката волны - при ее накате на меня и на и на плоский камень.
Верхняя грань камня имела довольно крутой наклон к лагуне. Чему я сразу и обрадовался: волна, если даже на сколько-то меня приподнимет, -- и при полуомертвевших ногах смогу, сколько-то оставаясь в гребне волны, сползти вдруг да весь и сразу в лагуну.
В спешке-то оказалось -- не ту волну принял за "девятый вал"!
Настоящим "девятым" был тот, что мгновенно вбросил всего меня в расселину. Между высоких камней задержался я почти в вертикальном положении (с наклоном к лагуне), пока волной ни выбросило из расселины. Перед этим бесцеремонно поставив меня "на попа" - головой вниз, а ноги задраны небо.
Сколько-то перевёрнутым вверх ногами волна и протащила меня по камням.
Не знаю, когда и о какой из камней ударился я головой. Несомненно -перед тем, как "Девятый вал" отшвырнул от себя многотонный свой гребень в лагуну и там расстался со мной. Оставила жертву волна где могло быть воды мне и всего-то по пояс или по колена.
Перед этим ударить меня головой могло, когда опрокинувшийся гребень огромной волны, выбрасывал ему ненужное все равно куда. Могло быть и раньше: когда волны то запихивали меня под себя, то, отступая в море, кувыркали свою жертву по камням защитного барьера.
Но может беда случилось, когда настоящий-то "девятый вал" вынужден был прочищать для себя расселину, выметая из нее всё подряд. Включая и нечто в нём еле шевелившееся - как бы и живое.
Единственное запомнилось - может потому, что в нем были вперемешку реальное с невероятно фантастическим. Будто не моя голова обо что-то ударилась, а наоборот: огромный камень как бы сорвался с огромной высоты и вблизи от левого виска врезал мне по голове.
Сорваться, мол, он мог бы даже из поднебесья. Не потому ли в голове не звон какой-нибудь земной, а с неумолкающим гулом? Не сродни ли во мне звон- гул тому, что мог быть от "Царь-колокола"?
После такого удара, полагаю, сразу и наступило мое временное небытие.
Длилось оно, конечно же, не секунды, а минуты - если даже и совсем короткими оказались эти минуты. Причем, как потом выяснилось, в небытии был я не на всю глубину омертвевшим, не совсем уж в безнадежном состояния. Постепенно обнаруживались основания такое предполагать.
Сознание отключилось, отбросило бразды правления: "Не могу, не знаю что делать, - больше я, мол, ни на что не способно!" Может, с той же минуты и начало себя проявлять с ее лучшей стороны так называемое подсознание? Почему наверно и продолжался мой спор с Судьбой: не остался в лагуне валяться беспомощным?
За что и не оказался мертвым лежать у гряды из мокрых каменных глыб.
Очнулся, в полном смысле слова. Вернулось мое сознание - правда, на очень и очень короткое время - когда лежал на пляжном песке, от ног омываемый холодной водой.
Но хотя бы кое что мое было на песке.
Под моей правой щекой и под руками, что выше локтевых сгибов никакой воды - был песок. Был он мокрый . Даже где-то и очень мокрый - но всё-таки не сплошь вода и вода, как было только что!