На остановке, куда изредка подползают на битком набитом пузе толстые рыжие автобусы, порция за порцией выблёвывающие на тротуар липких полупереваренных пассажиров, стоял ларёк. Обычный такой ободранненький ларёк: сигареты с "Колой" да "Чупа-чупс" в придачу - всё как всегда и ничего особенного. За осенью приходила зима, за зимой - весна и так далее, а он стоял себе и стоял. То закрывался, то открывался, хозяева менялись, "Чупа-чупсы" были вечными.
Он покупал там пиво. Каждый день. Ларёк-то прямо напротив дома, возле ларька скамейка: купил - открыл - сел - выпил не спеша. Все удобства, в общем, чего ещё надо для счастья? Она покупала там булку. Каждый день. Ларёк-то прямо по дороге к дому. Она, значит, булку покупала, он пиво пил, так каждый день в одно и то же время. Ну, примелькались, естественно, друг другу, разговорились однажды, он - человек замечательный, она - чудесная девушка, общие интересы, встречи-свиданья, свадьба. Вот как оно, кажется, должно было бы быть. Но должно-то, может, и так, да то ли потому что он не слишком был замечательный, да и она не такая уж чудесная, то ли по другой какой причине, а получилось иначе.
Итак, он пил пиво, она покупала булку, так каждый день и они примелькались друг другу. Она давно приметила..., нет, неверно. Не приметила она его вовсе, просто он всегда там сидел: серые джинсы, бутылка в руке - в голове и отложилось: вот - столб, там - урна, здесь - он. И не приди он однажды, сознание б отметило, что картинка изменилась, что что-то не так, но вот что?
День был славный. Летнее солнце заходило за соседний дом, завтрашний день брезжил выходным, в сумке лежала полученная только что зарплата. День был славный. Привычно отсчитывая на ходу деньги, она подбежала к ларьку. Звон монет о тарелку - и мягкая теплота недопечённого как всегда батона скользнула в руки. Она вдохнула поглубже хлебную свежесть, и... вязко-горьковатый запах пива застрял в носу в ответ - съеденным в обед бутербродом подскочил к горлу ком. Задержав дыхание, она подняла голову. Картинка была иной. Пустая скамейка облезло синела на солнце. Он стоял здесь, рядом, небрежно облокотившись о прилавок, по внутренним стенкам полупустой бутылки пузырчатой мыльной слизью сползала пена. Её взгляд выхватил синие отметины иглы на сгибах измученных рук, суженные зрачки. Она сжала сумку как можно крепче (вся зарплата, целый месяц), вплотную притиснулась к окошку, чтоб взять сдачу (а может, ну их, эти копейки?!), оглянулась - есть ли люди, сделала шаг в сторону, повернулась к нему спиной и хотела уйти прочь, скорее прочь отсюда. Память вернула его взгляд, несколько секунд назад мелькнувший перед нею, взгляд, в котором слишком хорошо сидело пониманье. Она резко обернулась к нему:
--
Сегодня погода хорошая, да?
Он удивился и не ответил. Она продолжала:
--
А завтра дождь обещали, слышали? Дождь - это здорово в такую жару, правда?
Он молчал.
--
А я Вас здесь постоянно вижу, я вот с работы возвращаюсь, за булкой захожу, здесь удобно, а Вы тут сидите...
Почувствовав, что несёт полную ерунду, она сбилась, опустила голову и прошептала:
--
Извините меня.
--
Да нет, всё правильно.
Она вскинула на него глаза:
--
Что правильно?
--
Что боитесь. Нас надо бояться.
--
Хотите чаю? - Неожиданно и для него и для себя предложила она.
--
Не страшно?
--
Нет.
--
А если я вас убью, из квартиры всё вынесу?
--
Не думаю.
--
Зря. Когда нужно на дозу, ни перед чем не останавливаются.
--
Я так не думаю.
--
Но Вы же можете ошибаться. Или нет?
--
Могу.
--
И не страшно?
--
Нет.
--
Почему?
--
Самое страшное, что может с человеком случиться - смерть, если её не бояться - ничего не страшно.
--
Спасибо, я не хочу чаю.
С тех пор они разговаривали друг с другом. Каждый день. Когда она покупала булку. И дальше, безусловно, наслушавшись его душещипательных историй, она должна была пожалеть бедного-несчастного, начать спасать его и в итоге полюбить безумно, но... не полюбила. И спасать не начала. Да и беседы, откровенно говоря, душещипательными не были. И когда к осени он исчез, то ли попав в милицию, то ли не рассчитав (или как раз рассчитав) дозы, она не бросилась его искать по всему городу, хотя, наверное, могла бы. Да и думать шибко о нём она тоже не стала, однако каждый раз после этой истории, когда она проходила мимо исключённых из жизни, что-то вроде чувства вины перехватывало горло, не давало дышать и заставляло ускорить шаг, чтобы забить всё и забыть.