Аннотация:
Поехали!
БС-2
Темными зимними вечерами дома тоскливо. Не страшно, нет. Тоскливо. Черт из угла вылезет, вроде попугать пришел - а скучно. "Пшёл ты!" - только и скажешь. Вот его уж нет. Никого нет. Тоска одна.
Однажды я так сидел-сидел - и умную мыслю придумал: за бутылочкой сходить. Собрался, дверь открыл - белеет что-то под ногами. Бумажка какая-то. Сослепу в темноте попытался разобрать - где там! - не видать ни хрена. В карман сунул, из лавки вернулся, стал разбираться. Вязь навроде арабской. Бумажка твердая, не нашенская. О чем писано - Бог весть. И забыл про нее. По прямому назначению - бутылочкой - занялся.
Наутро вспомнил. Где ж та бумажечка? Так вот она. Ни фигушечки ей не сделалось. Как белела - так и белеет. На столе. Только смотрю - хата вроде как не моя. Чисто уж слишком. Полез за чинариком в пепельницу - а она пустая. Пепельница, в смысле. Куда ж я, думаю, чинарики гасил? Стал озираться. Батюшки-светы! Посуда прибрана, перемыта, пол подметён, разве что стены не побелены. Чудеса!
Позвонил Петьке.
- Петька, - грю, - у тебя похмелиться есть?
Тот мигом примчался. Разговелись.
- А что это у тебя за бумажка тут лежит? - Петька спрашивает.
- А хрен его знает! Хошь - подарю?
- Не, не, погоди. Чё тут написано?
- Отстань!
Петька бумажку пощупал, понюхал, зубом куснул и говорит:
- Это пергамент.
- И фиг ли? - отвечаю.
- Ты где его взял?
- Нигде. Сам нашелся. Под дверью.
Короче, поругались мы с Петькой.
Тут надо пояснить для непонятливых. Петька - он раньше большой ученый был. Потому и хорохорится. Обидно ему.
- А дай, - грит, - я эту штуку мужикам покажу? В институте. Непростая бумажка-то.
- Да покажи. Жалко, что ли?
Ушел Петька. Опять скучно стало. Прокантовался кое-как до вечера и спать завалился. И странный сон мне приснился. Будто иду я по пустыне, жарко, душно, ветер дыхание обжигает, песком швыряется. Пить охота - жуть! Песок почему-то красного цвета. И солнце на небе одновременно с луной маячит. Или это два солнца сразу? Не разобрать. Какое-то деревце впереди показалось, каменный сруб. Колодец, что ли? Пошел быстрее. Точно - колодец. Возле него дедок сидит, белый весь, и легонько так сухими пальчиками по бубну постукивает. Ритм странный, завораживающий. Я даже про жажду забыл, уставился на старикашку этого. Он постучал-постучал и залопотал что-то не по-нашему, на меня ласково поглядывая. Час от часу не легче! "Нихт ферштеен, - говорю, - дед. Отстань от меня. Скажи лучше, чем тут воды зачерпнуть?" Старик полез за пазуху, достал плотный листок бумаги и протянул мне. Я глянул и сразу узнал тот самый пергамент. Каракули уж больно приметные. Взял листок - и проснулся. Чего только с больной головы не привидится!
Через пару дней позвонил Петька. "Можно к тебе?" Я чуть со стула не пал. "Петька, ты что - белены объелся? Заходи в любое время. С пузырем ежли".
Пришел. Трезвый такой. Серьезный. И опять за свое:
- Ты где эту бумажку взял?
- Какую?
- Да вот! - И пергаментом мне в нос тычет.
- Под дверью нашел. А что?
- А то!
Неслабые разборки пошли. Сели. Петька мне разобъяснил, что пергамент подлинный. Пять тыщ лет ему. Как минимум. А надпись - кто бы поверил? - двадцать один раз написано одно и то же: "ветер и бубен". На арамейском. С разбивкой на три абзаца. И в каждом - семь раз: "ветер и бубен", "ветер и бубен".
Вот это да! Я сразу сон вспомнил.
- Слушай, Петя, - говорю. - Ты большой ученый. Может, это ихняя инструкция по игре в очко?
Он нервически рассмеялся.
--
Нет. Семь - священное число. Тут все ясно. Это молитва. Или заклинание какое-нибудь.
--
А ты знаешь, - спрашиваю, - как это читается?
Петька закурлыкал что-то мелодичное - и меня словно иголкой кольнули: дедок-то мой так же курлыкал.
Рассказал Петьке сон. Он лоб поморщил и говорит:
- Похоже, это другая цивилизация. Иная система ценностей.
- Чего, чего?
- Ну, как тебе объяснить? У нас - "либертэ, эгалитэ, фратернитэ", а у них - "ветер и бубен".
Ишь, догадливый какой! А он опять приступает:
- Так где, говоришь, ты эту бумажку взял?
Ага. Я и виноватый. Ведь предлагал же: возьми себе! Навязался на мою голову, следопыт хренов!
Выпроводил Петьку, пошел за пузырем. А по дороге соображаю, что никуда мне не деться - попался. И ладно бы - в ту компанию.
"Аллён занфан дё ля патриё!"
Тут главное - не путать "кампанию" с "компанией". Мы это проходили. "Мюжирили" помалу. "Феросничали". "Сольдафонничали". Эх, да что там!..
О чем, бишь, я? Да! А пепельница-то почему чистая? Ашенбехер, растудыть...
Вернулся, глотнул. Легче не стало. Придется ответ держать.
Петька заявился.
- Я, - грит, - тебя раскусил. Ну что, поехали, что ли?
- А поехали! - грю. - Ты как, вообще, догадался?
- Арамейский надо учить, - отвечает. - Заводи машину! Мне тут тоже скучновато стало.
И полетели мы с Петькой.
К своим...
PS. Вы мне: "А Фрейд-то где? С Юнгом?"
Я вам: "Так уж там давно. Они тоже - из наших"...
3
|