Константин Константинович оказался в уже зрелом возрасте на больничной койке, с гипертоническим кризом.
Криз не криз, но в диагнозе написали " транзиторное нарушение мозгового кровообращения".
В обеденный перерыв его, вдруг, так повело в сторону, будто он оказался в состоянии "грогги" во время финального поединка на звание чемпиона по боксу. Поэтому Константин Константинович не стал противиться уговорам своих товарищей, сотрудников фирмы, - бывших спортсменов, согласился лечь в больницу, понимая, что время упорствовать и противиться всем и всему давно прошло.
Соседей в палате оказалось трое и все молодые люди, не старше двадцати лет. Они, томясь, как оказалось, в ожидании обследования, со свойственной их возрасту безаппеляционностью курили по очереди в палате возле окна, выпуская дым в приоткрытую форточку, и демонстративно не обращали никакого внимания на Константина Константиновича.
- Ребята! - обратился Константин Константинович к соседям по палате, - в больнице курить нельзя! Лучше спортом занимайтесь, здоровее будете.
- А мы занимаемся, - ответил с видом победителя один из них, только что уступивший место у окна очередному курильщику.
- И чем занимаетесь? Судя по нарушению режима, какой-нибудь переборкой конфет. Например, бокс вам не светит с такой дисциплиной.
Тот, который ответил Константину Константиновичу, удивленно произнес:
- Как раз боксом мы и занимаемся. А что покурили, так и Климанов, говорят, курил, а всех перебил, кого можно.
- Ну, Толик мой друг, я с ним в паре постоянно стоял на тренировках, допустим, после боксерской карьеры закурил. Но не это главное, он и со старшими уважительно разговаривал, а не только последним с тренировок уходил.
И все - не стало ни распахнутых форточек, ни курения, а только шепот по углам и постоянная готовность придти к нему на помощь.
В тот день, как обычно, медсестра наладила Константину Константиновичу назначенную капельницу. Отрегулировала частоту падающих капель, машинально включила радио - желто-черную коробку на стене - и вышла из палаты.
В помещении никого - молодых людей, как проходивших обследование, то есть - здоровых, сестра-хозяйка попросила помочь передвинуть в коридоре огромный старый шкаф.
Константин Константинович посмотрел на медленно истекающий по прозрачным трубочкам лечебный раствор и стал вынужденно слушать музыкальную передачу.
Сначала прозвучал какой-то рэп, потом свой дежурный хит исполнила "Виа гра", затем диктор объявил группу "Ленинград" и ее руководителя Сергея Шнурова.
Из динамика раздались звуки, исполняемые на баяне, завораживающий такой мотивчик, саундтрек к кинофильму "Бумер", который "Шнур" подавал рефреном - эмоционально и настойчиво.
Если бы в палате были молодые люди, соседи, спортсмены или как их там еще, то Константин Константинович попросил бы их выключить радио - выдернуть шнур из розетки, и все было бы спокойно, как все эти годы? Но никого в палате не было.
Он задвигался, но пригвожденный иглой от системы для внутривенного вливания вынужден был терпеть это музыкальное, как ему поначалу показалось, истязание. Он лежал и напряженно слушал.
Но такие чувства у Константина Константиновича возникли только в начале исполнения произведения "Шнура". Когда заиграли на баяне, то на него повеяло до боли знакомой музыкой. Музыкой, которая для него, и он понял это всем своим существом, стала если не родной, то основополагающей - все остальные звуки были в его жизни потом.
Константин Константинович мгновенно ощутил неприязнь к самому себе, ему показалось, что он искусственно воздвигал преграду для прослушивания музыки, исполняемой на инструменте, который так любил его отец.
Он забыл о капельнице, мыслями унесся в прошлое. Эти растягивающиеся меха невидимого баяна, издающие полухриплый, как рычащая собака и одновременно писклявый, как клаксон на старом автомобиле звук вызвали чувства, и он вспомнил всех и все. Похороны отца, болезнь матери, неудачи в бизнесе у брата, свою застывшую, как льдина в акватории Северного полюса жизнь. Ощутил чувство вины перед близкими людьми, вроде как он виноват во всех их бедах.
Его вернула к действительности медицинская сестра, как всегда энергично убирающая систему для внутривенного введения лекарств. Пока она возилась, он уже четко знал, что именно ему хочется сделать.
Вечером у него был самоучитель английского языка, который принесли молодые люди - соседи по палате, и он, как предписание самого главного начальника, раскрыл первую страницу и начал изучать.
Супруга Константина Константиновича навещала его в больнице каждый день и постоянно заставала его за чтением самоучителя по английскому языку.
- У тебя кто-то в семье имел хобби - говорить по - английски? - спросила она.
- Нет, - ответил ей Константин Константинович, - только отец играл по самоучителю на баяне.
- А зачем тебе английский?
- Сейчас часто профессиональные международные бои устраивают, так неплохо было бы с иностранцами без переводчика пообщаться. А?
Как пузыри на воде во время дождя, у Константина Константиновича в памяти выскакивать и лопаться юношеские воспоминания, в которых его отец, рабочий металлургического завода, под старость лет, стал самостоятельно учиться играть на баяне.
Выглядело это так; отец приходил с работы в звенящую тишиной квартиру, наспех ужинал, вернее, торопливо съедал парочку бутербродов и тут же уходил в свою дальнюю комнату, где начинал заниматься на баяне - "репеть", как говорила мама; разучивать ноты, играть гаммы, пытаться исполнять песни.
У отца были глаза цвета неба, где оно сливается с морем, сильный, пронзительный взгляд и большая лобная плешь, на которую он зачесывал остатки волос.
Стоило войти в комнату и окунуться в звуки, издаваемые инструментом, как сразу бросалось в глаза - мокрая голова папы со слипшимися на лбу волосенками и повисшая на кончике носа прозрачная капелька пота.
Отец играл одно и то же по много раз подряд, мог, например, полчаса тупо повторять одну и ту же гамму или один и тот же отрывок из какого-нибудь произведения или тему.
Позже приходила со смены мама, как всегда, пешком через весь город, что и привело позже к заболеванию ног. Она появлялась в квартире, и все преображалось, словно запускался механизм электромагнитной индукции, как в опытах на уроках физики - вводили металлический стержень в электрическое поле, и все начинало вертеться.
Одни и те же звуки музыки, которые с удивительной повторяемостью издавал папин баян, становились другими, из них исчезала легкость и свобода, можно даже сказать - бравада, а появлялась тяжеловесность и напряженность, будто игрока застигли за совершением чего-то преступного и подлежащего наказанию. Хотя мама всего-то начинала возиться на кухне под аккомпанемент разучиваемых мелодий.
И так каждый вечер.
Константин Константинович помнил, как они с братом закрывали все двери, укрывались одеялом с головой - все напрасно. От одних и тех же пилящих звуков нельзя было спрятаться.
Мама поначалу только усмехалась, но закончилось тем, что она стала поздно возвращаться домой. Как оказалось - сидела у соседки до тех пор, пока в подъезде затихали "репения" издаваемые баяном.
И отец, наконец, унес баян на работу, но играть не бросил.
Позже стало известно, что своими упражнениями на баяне в раздевалке цеха после смены разогнал всех пьяниц, терпеливо ожидающих конца работы и распивающих в течение многих лет в помещении запасенную заранее водку. Стал приходить домой позже, злой и голодный, и хвастался, какие он новые песни разучил.
Как-то вечером притащил без предупреждения баян. Молча сел на кухне и ни слова не говоря, заиграл. Исполнял он не что-нибудь, а Полонез Огинского.
Мама, Костя и его брат замерли без движения и молча, восхищенно слушали. Отец играл так, что казалось их серая кухня, преобразилась и расцвела яркими красками, и время застыло, как мгновение пока он исполнял произведение.
Отец исполнил Полонез, спрятал в футляр инструмент и ушел из дома. Вроде как сказал всем - видите, я не ерундой занимаюсь, а серьезным делом, и все вы должны относиться ко мне с уважением.
Об этом все, видимо, и думали - как за такой короткий период самостоятельных занятий отец смог блистательно исполнить сложное произведение? И с безмолвного согласия мамы отцу было разрешено заниматься музыкой дома.
Как-то за ужином мама спросила отца;
- Костя, чего это ты на старость лет занялся этой "репелкой"? Всех на
рога поставил, весь подъезд... Вчера у Вари со второго этажа сидела пока ты одно и то же "репел", так она спрашивает; мол, когда твой прекратит нам мозги пропиливать?
- Я всю жизнь хотел научиться играть на баяне. У нас в деревне
гармонист был, Василий, такой уважаемый человек, ты бы знала. А баян- это высший пилотаж...Понимаешь?
- И зачем тебе это?
- Ничего ты не понимаешь! Я всю жизнь хотел! - отец махнул рукой,
и разговор прекратился.
Константин Константинович и его младший брат замирали во время таких разговоров родителей, как суслики, заметившие летящего сокола - все могло закончиться грандиозным скандалом.
В школе у Кости были проблемы с английским языком, зато не было проблем с физкультурой. Он со школьной скамьи вынес, как ему казалось, ненависть к звукам баяна и английской речи - то, что его раздражало и чем не получалось овладеть. Но не слушать баян он не мог, а язык - хотя так хотелось понимать, что написано, и свободно общаться на каком-нибудь иностранном.
У младшего брата все было с точностью наоборот - он был плох в физкультуре - и это при росте под метр восемьдесят и комплекции боксера полутяжеловеса! Зато отлично учился и участвовал в научных олимпиадах по физике, математике и химии, но при этом часто попадал в неприятные истории. То организует сомнительное дело, которое лопается, и все претензии обращены к нему. То заступится за проворовавшегося приятеля, и получают уже оба...
Учительница по английскому языку, Руфина Дмитриевна, все пыталась заставить Костю правильно произнести название популярной группы "Битлз".
-Ну, произнеси; the Beatles! Кончик языка должен быть между
зубами, а губы слегка растянуты, ну?
-Тхе биатлиз!- старательно выдавил Костя и перевел дух.
-Ты издеваешься! - выпалила с обидой Руфина Дмитриевна, - вон из класса!
Когда, наконец, закончился длинный, можно сказать - нескончаемый, учебный день, и Костя смог пойти домой, его ожидали еще и "репящие" звуки баяна.
После окончания школы Костю призвали в армию, и он попал в спорт роту, как подающий надежды спортсмен.
Брат написал письмо, в котором сообщил, что мама устроилась перед пенсией на судно загранплавания, и они живут с отцом вдвоем, как товарищи. По очереди "дежурят" в квартире - моют полы - отец это называл "влажной уборкой", выносят мусор, готовят себе еду, т.е. живут, как в общежитии. А по вечерам отец следит, как он готовится к вступительным экзаменам в институт.
Константин Константинович помнил, как он приехал домой в отпуск. В ореоле известного спортсмена, в состоянии человека, который в новом качестве осматривал с детства знакомые места уже сверху вниз, как приземляющийся взрослый крылатый хищник, а не наоборот, только-только собирающийся стартовать из гнезда в небо птенец, как было до отъезда.
Наутро он решил с братом сделать пробежку и немного побоксировать. В парке, что за их домом, после пробежки размялись и стали возиться в паре. Костя сдерживался, хотя брат выглядел крупнее его. Он постарался, и брат не получил ни одного жесткого удара в голову. Вскоре брат сказал;
- Мне еще дежурить сегодня по квартире, - и стал снимать боксерские перчатки, - а ты мне еще, не дай Бог, в голову зарядишь.
- Я же сильно не бью!
- Сильно не сильно, мне еще по дому работать надо.
Константин пошел после завтрака к товарищам. К вечеру в приподнятом настроении вернулся домой. На пороге стоял отец, глаза его цвета неба, где оно сливается с морем, смотрели пристально и строго. Его вид показывал, что его друга обидели. Кулаки у родителя были уперты в бока, казалось, в них зажаты снопы огненных молний, будто он собирался спустить на него клубящиеся за его спиной грозовые тучи и поразить смертельными электрическими пучками.
- Ты что маленькому голову отбил! Он же твой брат!- проскрипел он
укоризненно с порога, словно заскрежетали давно не смазанные железки в его горле, - ты что, не знаешь, сегодня его очередь полы мыть и делать влажную уборку? А он лежит и ни руки, ни ноги поднять не может. Говорит, что ты, дурак здоровый, ему голову отбил.
- Ничего я не отбивал, - ответил поникший Костя, - мы просто утром
разминались.
- А мне пришлось самому влажную уборку делать! Спортсмены
чертовы, силу им девать некуда. Живо мне! Иди мусор выноси...
Брат лежал на диване перед телевизором и улыбался, глядя на голубой экран. Когда увидел вошедшего Костю, сразу сделал грустное выражение лица и еще для усиления впечатления насупился, а потом скорчился, как от боли.
- Ты чего тут врешь? - начал было Костя.
Но брат быстро ответил;
- Та, полы мыть неохота...- и тихонько застонал, так, чтобы отец
слышал.
- Да, - прошептал Костя, - круто ты берешь, брательник. А отдуваться
мне?
- Да ладно! Ты скоро уедешь...
Знакомый Константина Константиновича, который работал переводчиком в известной фирме "Голубая линия" занимающей целый этаж центральной гостиницы Севастополя спустился с незнакомым молодым человеком в бар, на первом этаже и устало сел в мягкое кресло.
Не представив своего спутника, тут же заказал себе бутылку пива, молча ждал, когда ее принесут. Когда официант выполнил заказ, то стал пиво жадно пить из горлышка, не обращая внимания на принесенный официантом бокал.
- Ах! Как классно! - наконец выговорил переводчик.
Константин Константинович переглянулся с молодым спутником своего знакомого и решил сразу выпытать у лингвистов то, зачем пришел.
- Послушай, как мне лучше заниматься английским языком?
Переводчик осоловело повел глазами по холлу, потом сфокусировал взгляд на лице собеседника и сказал:
- А вы к нам в "Голубую линию" идите. Там вас проэкзаменуют, выяснят ваш уровень, определят в группу и будете посещать занятия.
- А сколько это стоит?
- Ну, это зависит от того, что вам нужно. Мы и сертификаты международного образца выдаем.
Ни слова, ни говоря, переводчик опять быстро осмотрелся и, не видя то, чего искал, поднялся и пошел к барной стойке.
Молодой человек, молча сидящий до этого момента, посмотрел вслед товарищу, потом повернул голову к Константину Константиновичу и сказал:
- Мне говорили, что вы известный спортсмен, боксер! Как в спорте отрабатывается удар?
- Мы отрабатываем его по многу раз, в паре, на снарядах, на лапах.
- Вот-вот, как говорят мастера кун-фу - тысяча повторений. В изучении языка то же самое. Нужно просто много читать и читать одно и то же. Прочитать текст, перевернуть страницу назад и снова читать этот же текст и так раз за разом, чтобы он стал знаком вам до последней запятой.
К столу подошел переводчик с бутылкой пива в руке:
- Чертов официант! Запропастился куда-то, когда так нужен.
Константин Константинович ничего не ответил, обратился к своему сидящему напротив собеседнику:
- А Вы переводчиком работаете?
- Да, перевожу нескольким брачным агентствам. Перевел письмо, кладу три гривны в карман, ответ подготовил еще пять, а пишущих море - жить можно.
Вмешался знакомый Константина Константиновича:
- Ну, так что? Пойдете в "Голубую линию"?
- Я сообщу, - ответил тот.
Константин Константинович разговаривая с братом по телефону, почувствовал неладное - тот никогда так грубо с ним не разговаривал. И спросил:
- Что с тобой?
В ответ брат глумливо рассмеялся и запел.
В трубке раздалось матерные частушки.
"Значит, пьяный", - понял Константин Константинович.
Через несколько дней Константин Константинович позвонил супруге брата.
Она сказала, что брат по скорой оказался в больнице, и у него диагностировали панкреатит.
Константин Константинович начал переписываться с братом SMS - ками.
"У меня, Костя, не панкреатит, а панкреанекроз".
И Константин Константинович, словно сел ночью во время холодного осеннего ливня на мокрый асфальт!
Панкреанекроз - это же смерть!
Он тут же вспомнил, как во время срочной службы умер от этого подполковник, фамилию которого он уже давно забыл.
Константин Константинович видел того офицера в госпитале, в котором сам находился на лечении ангины.
Вечером он наблюдал, как подполковник, можно сказать, ползал по коридору и все храбрился. А с виду - голова, что лошадиная морда, как говорят, "семь на восемь", в мощной руке, напоминающей обрубок поваленного бурей старого дерева, стакан, тусклое выражение на лице - угасание сцены в финале пьесы и вымученные попытки быть остроумным.
Все порывался с медсестрами еще спирта выпить.
А потом исчез куда-то - утром сообщили, что скончался.
В истории болезни написали - "клиническая и биологическая смерть".
Константину Константиновичу стало понятно, почему брат с ним так разговаривал - он, как умирающий слон, почуял дуновение смерти и увидел дорогу на кладбище.
Как непомерная тяжесть, навалилась жалость к брату, и стало понятно, что он ему все и всегда простит, лишь бы не болел. Он не мог себе представить что будет, если брата не станет.
"Сегодня перевели в нормальную палату, в общую, и стали заставлять есть. А так он девять дней голодал. И голос его был слабым, и язык заплетался"- наконец сообщила Константину Константиновичу супруга брата.
Он набрал номер брата и спросил:
- Панкреатит это когда лежат колодой, а не ходят!
- Я и прочувствовал это, два дня пластом лежал.
Брат подошел к могиле с застывшим бледным лицом. Снял шапку. Достал бутылку водки налил себе и выпил полстакана одним махом.
-Здравствуй, папа! - сказал брат и заплакал.
Константин Константинович хотел напомнить брату, что после панкреанекроза пить нельзя, но воздержался. Только стало неуютно, тоскливо и холодно.
Молча смотрел на него, и почему - то не было желания успокаивать брата.
Константин Константинович посмотрел в сторону церкви. Церковь, перед которой росло несколько старых берез, облепленных воронами - прямо как на известной картине Саврасова.
Грязный снег, серая церковь, потемневшие от непогоды кресты на куполах, галдящие то ли грачи, то ли вороны и плачущий брат.
Брат опять выпил водки и сел на скамеечку, прикрыл лицо ладонями и снова залился слезами.
Константин Константинович выпил свой стакан, сел рядом и только произнес:
- Да-а!
Брат кивнул и опять выпил.
- Не расстраивайся, - сказал Константин Константинович,- что тут сделаешь?
- Да-а, он для меня больше, чем отец. Мы с ним долго без мамы вдвоем жили...Так сдружились... - сквозь слезы выдавил он и заплакал сильнее.
На кладбище в этот зимний день было очень мало людей. Только у церкви виднелось несколько мужских фигур и вдали у кладбищенских ворот в ряд стояли три женщины и продавали венки и цветы.
Потом Константин Константинович попрощался, сел в такси и уехал в Москву.
Пока его везли по расхлябистой, грязной зимней дороге, он молчал и пытался заснуть.
В Москве долго пробирались в тесном движении и, наконец, добрались до гостиницы.
Сначала позвонил маме и все рассказал старушке о проведенном дне, наметил с ней планы и записал названия лекарств, которые нужно было найти в московских аптеках.
Лег на диван и стал читать текст из книги на английском языке по истории Великобритании.
В комнате было тихо, ему не хотелось ни радио слушать, не телевизор смотреть.
Ночью ему позвонил пьяный брат.
Долго читал ломаным языком какие-то стихи. Потом говорил о маме, которая одна. Потом помянул отца, ведь у него, в очередной раз напомнил брат, сегодня день рождения. И опять заплакал.
- Держись брат, - ответил ему Константин Константинович, - вся наша жизнь, это то, что мы отца помним, как он жил и как "репел" на своем баяне.