Константин Константинович оказался в уже зрелом возрасте на больничной койке, с гипертоническим кризом.
Криз не криз, но в диагнозе написали ' транзиторное нарушение мозгового кровообращения'.
В обеденный перерыв его, вдруг, так повело в сторону, будто он оказался в состоянии 'грогги' во время финального поединка на звание чемпиона по боксу. Поэтому Константин Константинович не стал противиться уговорам своих товарищей, сотрудников фирмы, - бывших спортсменов, согласился лечь в больницу, понимая, что время упорствовать и противиться всем и всему давно прошло.
Соседей в палате оказалось трое и все молодые люди, не старше двадцати лет. Они, томясь, как оказалось, в ожидании обследования, со свойственной их возрасту безаппеляционностью курили по очереди в палате возле окна, выпуская дым в приоткрытую форточку, и демонстративно не обращали никакого внимания на Константина Константиновича.
- Ребята! - обратился Константин Константинович к соседям по палате, - в больнице курить нельзя! Лучше спортом занимайтесь, здоровее будете.
- А мы занимаемся, - ответил с видом победителя один из них, только что уступивший место у окна очередному курильщику.
- И чем занимаетесь? Судя по нарушению режима, какой-нибудь переборкой конфет. Например, бокс вам не светит с такой дисциплиной.
Тот, который ответил Константину Константиновичу, удивленно произнес:
- Как раз боксом мы и занимаемся. А что покурили, так и Климанов, говорят, курил, а всех перебил, кого можно.
- Ну, Толик мой друг, я с ним в паре постоянно стоял на тренировках, допустим, после боксерской карьеры закурил. Но не это главное, он и со старшими уважительно разговаривал, а не только последним с тренировок уходил.
И все - не стало ни распахнутых форточек, ни курения, а только шепот по углам и постоянная готовность придти к нему на помощь.
В тот день, как обычно, медсестра наладила Константину Константиновичу назначенную капельницу. Отрегулировала частоту падающих капель, машинально включила радио - желто-черную коробку на стене - и вышла из палаты.
В помещении никого - молодых людей, как проходивших обследование, то есть - здоровых, сестра-хозяйка попросила помочь передвинуть в коридоре огромный старый шкаф.
Константин Константинович посмотрел на медленно истекающий по прозрачным трубочкам лечебный раствор и стал вынужденно слушать музыкальную передачу.
Он задвигался, но пригвожденный иглой от системы для внутривенного вливания вынужден был терпеть это музыкальное, как ему поначалу показалось, истязание. Он лежал и напряженно слушал.
Но такие чувства у Константина Константиновича возникли только в начале исполнения произведения 'Шнура'. Когда заиграли на баяне, то на него повеяло до боли знакомой музыкой. Музыкой, которая для него, и он понял это всем своим существом, стала если не родной, то основополагающей - все остальные звуки были в его жизни потом.
Константин Константинович мгновенно ощутил неприязнь к самому себе, ему показалось, что он искусственно воздвигал преграду для прослушивания музыки, исполняемой на инструменте, который так любил его отец.
Он забыл о капельнице, мыслями унесся в прошлое. Эти растягивающиеся меха невидимого баяна, издающие полухриплый, как рычащая собака и одновременно писклявый, как клаксон на старом автомобиле звук вызвали чувства, и он вспомнил всех и все. Похороны отца, болезнь матери, неудачи в бизнесе у брата, свою застывшую, как льдина в акватории Северного полюса жизнь. Ощутил чувство вины перед близкими людьми, вроде как он виноват во всех их бедах.
Его вернула к действительности медицинская сестра, как всегда энергично убирающая систему для внутривенного введения лекарств. Пока она возилась, он уже четко знал, что именно ему хочется сделать.
Вечером у него был самоучитель английского языка, который принесли молодые люди - соседи по палате, и он, как предписание самого главного начальника, раскрыл первую страницу и начал изучать.
Супруга Константина Константиновича навещала его в больнице каждый день и постоянно заставала его за чтением самоучителя по английскому языку.
- У тебя кто-то в семье имел хобби - говорить по - английски? - спросила она.
- Нет, - ответил ей Константин Константинович, - только отец играл по самоучителю на баяне.
- А зачем тебе английский?
- Сейчас часто профессиональные международные бои устраивают, так неплохо было бы с иностранцами без переводчика пообщаться. А?
Как пузыри на воде во время дождя, у Константина Константиновича в памяти выскакивать и лопаться юношеские воспоминания, в которых его отец, рабочий металлургического завода, под старость лет, стал самостоятельно учиться играть на баяне.
Выглядело это так; отец приходил с работы в звенящую тишиной квартиру, наспех ужинал, вернее, торопливо съедал парочку бутербродов и тут же уходил в свою дальнюю комнату, где начинал заниматься на баяне - 'репеть', как говорила мама; разучивать ноты, играть гаммы, пытаться исполнять песни.
У отца были глаза цвета неба, где оно сливается с морем, сильный, пронзительный взгляд и большая лобная плешь, на которую он зачесывал остатки волос.
Стоило войти в комнату и окунуться в звуки, издаваемые инструментом, как сразу бросалось в глаза - мокрая голова папы со слипшимися на лбу волосенками и повисшая на кончике носа прозрачная капелька пота.
Отец играл одно и то же по много раз подряд, мог, например, полчаса тупо повторять одну и ту же гамму или один и тот же отрывок из какого-нибудь произведения или тему.
Позже приходила со смены мама, как всегда, пешком через весь город, что и привело позже к заболеванию ног. Она появлялась в квартире, и все преображалось, словно запускался механизм электромагнитной индукции, как в опытах на уроках физики - вводили металлический стержень в электрическое поле, и все начинало вертеться.
Одни и те же звуки музыки, которые с удивительной повторяемостью издавал папин баян, становились другими, из них исчезала легкость и свобода, можно даже сказать - бравада, а появлялась тяжеловесность и напряженность, будто игрока застигли за совершением чего-то преступного и подлежащего наказанию. Хотя мама всего-то начинала возиться на кухне под аккомпанемент разучиваемых мелодий.
И так каждый вечер.
Константин Константинович помнил, как они с братом закрывали все двери, укрывались одеялом с головой - все напрасно. От одних и тех же пилящих звуков нельзя было спрятаться.
Мама поначалу только усмехалась, но закончилось тем, что она стала поздно возвращаться домой. Как оказалось - сидела у соседки до тех пор, пока в подъезде затихали 'репения' издаваемые баяном.
И отец, наконец, унес баян на работу, но играть не бросил.
Позже стало известно, что своими упражнениями на баяне в раздевалке цеха после смены разогнал всех пьяниц, терпеливо ожидающих конца работы и распивающих в течение многих лет в помещении запасенную заранее водку. Стал приходить домой позже, злой и голодный, и хвастался, какие он новые песни разучил.
Как-то вечером притащил без предупреждения баян. Молча сел на кухне и ни слова не говоря, заиграл. Исполнял он не что-нибудь, а Полонез Огинского.
Мама, Костя и его брат замерли без движения и молча, восхищенно слушали. Отец играл так, что казалось их серая кухня, преобразилась и расцвела яркими красками, и время застыло, как мгновение пока он исполнял произведение.
Отец исполнил Полонез, спрятал в футляр инструмент и ушел из дома. Вроде как сказал всем - видите, я не ерундой занимаюсь, а серьезным делом, и все вы должны относиться ко мне с уважением.
Об этом все, видимо, и думали - как за такой короткий период самостоятельных занятий отец смог блистательно исполнить сложное произведение? И с безмолвного согласия мамы отцу было разрешено заниматься музыкой дома.
Как-то за ужином мама спросила отца;
- Костя, чего это ты на старость лет занялся этой 'репелкой'? Всех на
рога поставил, весь подъезд... Вчера у Вари со второго этажа сидела пока ты одно и то же 'репел', так она спрашивает; мол, когда твой прекратит нам мозги пропиливать?
- Я всю жизнь хотел научиться играть на баяне. У нас в деревне
гармонист был, Василий, такой уважаемый человек, ты бы знала. А баян- это высший пилотаж...Понимаешь?
- И зачем тебе это?
- Ничего ты не понимаешь! Я всю жизнь хотел! - отец махнул рукой,
и разговор прекратился.
Константин Константинович и его младший брат замирали во время таких разговоров родителей, как суслики, заметившие летящего сокола - все могло закончиться грандиозным скандалом.
В школе у Кости были проблемы с английским языком, зато не было проблем с физкультурой. Он со школьной скамьи вынес, как ему казалось, ненависть к звукам баяна и английской речи - то, что его раздражало и чем не получалось овладеть. Но не слушать баян он не мог, а язык - хотя так хотелось понимать, что написано, и свободно общаться на каком-нибудь иностранном.
У младшего брата все было с точностью наоборот - он был плох в физкультуре - и это при росте под метр восемьдесят и комплекции боксера полутяжеловеса! Зато отлично учился и участвовал в научных олимпиадах по физике, математике и химии, но при этом часто попадал в неприятные истории. То организует сомнительное дело, которое лопается, и все претензии обращены к нему. То заступится за проворовавшегося приятеля, и получают уже оба...
Учительница по английскому языку, Руфина Дмитриевна, все пыталась заставить Костю правильно произнести название популярной группы 'Битлз'.
- Ну, произнеси; the Beatles! Кончик языка должен быть между
зубами, а губы слегка растянуты, ну?
- Тхе биатлиз!- старательно выдавил Костя и перевел дух.
- Ты издеваешься! - выпалила с обидой Руфина Дмитриевна, - вон из
класса!
Когда, наконец, закончился длинный, можно сказать - нескончаемый, учебный день, и Костя смог пойти домой, его ожидали еще и 'репящие' звуки баяна.
После окончания школы Костю призвали в армию, и он попал в спорт роту, как подающий надежды спортсмен.
Брат написал письмо, в котором сообщил, что мама устроилась перед пенсией на судно загранплавания, и они живут с отцом вдвоем, как товарищи. По очереди 'дежурят' в квартире - моют полы - отец это называл 'влажной уборкой', выносят мусор, готовят себе еду, т.е. живут, как в общежитии. А по вечерам отец следит, как он готовится к вступительным экзаменам в институт.
Константин Константинович помнил, как он приехал домой в отпуск. В ореоле известного спортсмена, в состоянии человека, который в новом качестве осматривал с детства знакомые места уже сверху вниз, как приземляющийся взрослый крылатый хищник, а не наоборот, только-только собирающийся стартовать из гнезда в небо птенец, как было до отъезда.
Наутро он решил с братом сделать пробежку и немного побоксировать. В парке, что за их домом, после пробежки размялись и стали возиться в паре. Костя сдерживался, хотя брат выглядел крупнее его. Он постарался, и брат не получил ни одного жесткого удара в голову. Вскоре брат сказал;
- Мне еще дежурить сегодня по квартире, - и стал снимать боксерские перчатки, - а ты мне еще, не дай Бог, в голову зарядишь.
- Я же сильно не бью!
- Сильно не сильно, мне еще по дому работать надо.
Константин пошел после завтрака к товарищам. К вечеру в приподнятом настроении вернулся домой. На пороге стоял отец, глаза его цвета неба, где оно сливается с морем, смотрели пристально и строго. Его вид показывал, что его друга обидели. Кулаки у родителя были уперты в бока, казалось, в них зажаты снопы огненных молний, будто он собирался спустить на него клубящиеся за его спиной грозовые тучи и поразить смертельными электрическими пучками.
- Ты что маленькому голову отбил! Он же твой брат!- проскрипел он
укоризненно с порога, словно заскрежетали давно не смазанные железки в его горле, - ты что, не знаешь, сегодня его очередь полы мыть и делать влажную уборку? А он лежит и ни руки, ни ноги поднять не может. Говорит, что ты, дурак здоровый, ему голову отбил.
- Ничего я не отбивал, - ответил поникший Костя, - мы просто утром
разминались.
- А мне пришлось самому влажную уборку делать! Спортсмены
чертовы, силу им девать некуда. Живо мне! Иди мусор выноси...
Брат лежал на диване перед телевизором и улыбался, глядя на голубой экран. Когда увидел вошедшего Костю, сразу сделал грустное выражение лица и еще для усиления впечатления насупился, а потом скорчился, как от боли.
- Ты чего тут врешь? - начал было Костя.
Но брат быстро ответил;
- Та, полы мыть неохота...- и тихонько застонал, так, чтобы отец
слышал.
- Да, - прошептал Костя, - круто ты берешь, брательник. А отдуваться
мне?
- Да ладно! Ты скоро уедешь...
...Константин Константинович переглянулся с молодым спутником своего знакомого и решил сразу выпытать у лингвистов то, зачем пришел.
- Послушай, как мне лучше заниматься английским языком?
Переводчик осоловело повел глазами по холлу, потом сфокусировал взгляд на лице собеседника и сказал:
- А вы к нам в 'Голубую линию' идите. Там вас проэкзаменуют, выяснят ваш уровень, определят в группу и будете посещать занятия.
- А сколько это стоит?
- Ну, это зависит от того, что вам нужно. Мы и сертификаты международного образца выдаем.
Ни слова, ни говоря, переводчик опять быстро осмотрелся и, не видя то, чего искал, поднялся и пошел к барной стойке.
Молодой человек, молча сидящий до этого момента, посмотрел вслед товарищу, потом повернул голову к Константину Константиновичу и сказал:
- Мне говорили, что вы известный спортсмен, боксер! Как в спорте отрабатывается удар?
- Мы отрабатываем его по многу раз, в паре, на снарядах, на лапах.
- Вот-вот, как говорят мастера кун-фу - тысяча повторений. В изучении языка то же самое. Нужно просто много читать и читать одно и то же. Прочитать текст, перевернуть страницу назад и снова читать этот же текст и так раз за разом, чтобы он стал знаком вам до последней запятой.
К столу подошел переводчик с бутылкой пива в руке:
- Чертов официант! Запропастился куда-то, когда так нужен.
Константин Константинович ничего не ответил, обратился к своему сидящему напротив собеседнику:
- А Вы переводчиком работаете?
- Да, перевожу нескольким брачным агентствам. Перевел письмо, кладу три гривны в карман, ответ подготовил еще пять, а пишущих море - жить можно.
Вмешался знакомый Константина Константиновича:
- Ну, так что? Пойдете в 'Голубую линию'?
- Я сообщу, - ответил тот.
Константин Константинович разговаривая с братом по телефону, почувствовал неладное - тот никогда так грубо с ним не разговаривал. И спросил:
- Что с тобой?
В ответ брат глумливо рассмеялся и запел.
В трубке раздалось матерные частушки.
'Значит, пьяный', - понял Константин Константинович.
Через несколько дней Константин Константинович позвонил супруге брата.
Она сказала, что брат по скорой оказался в больнице, и у него диагностировали панкреатит.
Константин Константинович начал переписываться с братом SMS - ками.
'У меня, Костя, не панкреатит, а панкреанекроз'.
И Константин Константинович, словно сел ночью во время холодного осеннего ливня на мокрый асфальт!
Панкреанекроз - это же смерть!
Он тут же вспомнил, как во время срочной службы умер от этого подполковник, фамилию которого он уже давно забыл.
Константин Константинович видел того офицера в госпитале, в котором сам находился на лечении ангины.
Вечером он наблюдал, как подполковник, можно сказать, ползал по коридору и все храбрился. А с виду - голова, что лошадиная морда, как говорят, 'семь на восемь', в мощной руке, напоминающей обрубок поваленного бурей старого дерева, стакан, тусклое выражение на лице - угасание сцены в финале пьесы и вымученные попытки быть остроумным.
Все порывался с медсестрами еще спирта выпить.
А потом исчез куда-то - утром сообщили, что скончался.
В истории болезни написали - 'клиническая и биологическая смерть'.
Константину Константиновичу стало понятно, почему брат с ним так разговаривал - он, как умирающий слон, почуял дуновение смерти и увидел дорогу на кладбище.
Как непомерная тяжесть, навалилась жалость к брату, и стало понятно, что он ему все и всегда простит, лишь бы не болел. Он не мог себе представить что будет, если брата не станет.
'Сегодня перевели в нормальную палату, в общую, и стали заставлять есть. А так он девять дней голодал. И голос его был слабым, и язык заплетался'- наконец сообщила Константину Константиновичу супруга брата.
Он набрал номер брата и спросил:
- Панкреатит это когда лежат колодой, а не ходят!
- Я и прочувствовал это, два дня пластом лежал.
Брат подошел к могиле с застывшим бледным лицом. Снял шапку. Достал бутылку водки налил себе и выпил полстакана одним махом.
-Здравствуй, папа! - сказал брат и заплакал.
Константин Константинович хотел напомнить брату, что после панкреанекроза пить нельзя, но воздержался. Только стало неуютно, тоскливо и холодно.
Молча смотрел на него, и почему - то не было желания успокаивать брата.
Константин Константинович посмотрел в сторону церкви. Церковь, перед которой росло несколько старых берез, облепленных воронами - прямо как на известной картине Саврасова.
Грязный снег, серая церковь, потемневшие от непогоды кресты на куполах, галдящие то ли грачи, то ли вороны и плачущий брат.
Брат опять выпил водки и сел на скамеечку, прикрыл лицо ладонями и снова залился слезами.
Константин Константинович выпил свой стакан, сел рядом и только произнес:
- Да-а!
Брат кивнул и опять выпил.
- Не расстраивайся, - сказал Константин Константинович,- что тут сделаешь?
- Да-а, он для меня больше, чем отец. Мы с ним долго без мамы вдвоем жили...Так сдружились... - сквозь слезы выдавил он и заплакал сильнее.
На кладбище в этот зимний день было очень мало людей. Только у церкви виднелось несколько мужских фигур и вдали у кладбищенских ворот в ряд стояли три женщины и продавали венки и цветы.
Потом Константин Константинович попрощался, сел в такси и уехал в Москву.
Пока его везли по расхлябистой, грязной зимней дороге, он молчал и пытался заснуть.
В Москве долго пробирались в тесном движении и, наконец, добрались до гостиницы.
Сначала позвонил маме и все рассказал старушке о проведенном дне, наметил с ней планы и записал названия лекарств, которые нужно было найти в московских аптеках.
В комнате было тихо, ему не хотелось ни радио слушать, не телевизор смотреть.
Ночью ему позвонил пьяный брат.
Долго читал ломаным языком какие-то стихи. Потом говорил о маме, которая одна. Потом помянул отца, ведь у него, в очередной раз напомнил брат, сегодня день рождения. И опять заплакал.
- Держись брат, - ответил ему Константин Константинович, - вся наша жизнь, это то, что мы отца помним, как он жил и как 'репел' на своем баяне.