Три, два, один... Обратный отсчет. Словно теряешь что-то важное, пытаешься успеть наверстать упущенное, но в голове уже стучат молотки, отбивающие прощальный ритм: три, два, один... И ничего нельзя исправить, можно только мысленно разделить жизнь на две части - на бесконечное "до", тянущееся годами, и мгновение, после которого остается одно - небытие.
*
...этот камень... Резкий свист рассекаемого воздуха, такого разреженного, что, кажется, можно дотронуться до звезд, рассыпанных по небосводу. И взрыв боли в ноге. Короткий полёт, удар о скалу - так, что мир вспыхивает на миг и превращается в калейдоскоп...
...слезы вселенной медленно стекают по чаше неба и падают снежной пылью на лицо. Тонкая нить веревки ещё держит разбитое тело, подвешенное в пустоте, но от любого движения трется об острое ребро скалы. Сколько это продлится?.. Холод унял боль в сломанной ноге, но он же исподволь, неотвратимо убивает, проникая всё глубже и глубже в истерзанную плоть, подбираясь всё ближе к сердцу.
*
Звезды прятались за низкой облачностью. Духота давила, и тревога, не покидающая его с самого утра, стала невыносимой. Радист обязан быть в гуще событий, но он и так не ушел спать, потому что там, на горе что-то случилось. Там, за пеленой туч, отец попал в беду. И дело было не в предчувствии. Он знал, потому что в эфире стояла пугающая тишина.
Рация молчала, виновато моргая огоньками. Свет от тусклой лампы, свисающей с потолка, еле разгонял мрак, с наступлением сумерек поселившийся в маленькой каморке, в которой помещались только стул и стол, заставленный аппаратурой.
Смахнув пепел с расписания, он вздохнул и закурил очередную сигарету.
Отец не вышел на связь, видимо задержался на сложном участке. Но когда и на дополнительном сеансе Володя услышал в эфире лишь треск атмосферных разрядов, нехорошие мысли тотчас же вылезли из потаённых уголков души.
Он потушил недокуренную сигарету, быстро встал и шагнул к двери. В окне в тусклом свете лампы мелькнуло его лицо, и он вздрогнул. Ему показалось - отец вернулся.
Все говорили, что он похож на отца. Мать, конечно, была бы сильно огорчена этим, но она погибла в горах. На том самом маршруте, по которому сейчас шёл отец. Господи, как давно это было...
*
Верёвка гудела от ветра на одной ноте. Двигаться было больно. Оставалось неподвижно висеть над пропастью. И пытаться понять: как жить дальше, если не хочется жить.
Ирина... Он попытался вспомнить её лицо, но не смог. Только запах, мятный бархат губ. Он заулыбался и на миг провалился в беспамятство. Порыв ледяного ветра привёл его в чувство, и он испугался, что заснёт навсегда. И во сне придёт смерть. И объятия её будут похожи на врезавшиеся в тело ремни, на которых он подвешен над миром. Над раем, скрытым внизу под слоем облаков.
Боль в сломанной голени уже не тревожила, ноги затекли, и надо было всё-таки начинать спасать себя.
Проклятое нависание. Он почти преодолел его. Если бы не камень, прилетевший со стены. Но жаловаться на судьбу не было резона. Третий - последний крюк - выдержал. Три, два, один...
Он содрогнулся, вспомнив, как два верхних крюка вылетели из трещины. Шесть метров от точки страховки - вверх. Но двенадцать - вниз. Безумная логика падения. Идиотское желание найти место гибели любимой, которую до сих пор не мог забыть. Не мог и не хотел похоронить в памяти ту, от которой остался сын, так похожий на неё. И пожелтевшие фотографии. И стёршиеся воспоминания, потускневшие как эмаль на пластине, закреплённой на камне. На обломке скалы, вросшем в землю на кладбище альпинистов.
На той пластине было место и для его имени. Он попросил об этом. Ему простили.
Её тело нашли через год. По красной пуховке, край которой вытаял из склона. А напарницу по связке так и не нашли. Слишком много было снега в тот сезон - ледник далеко продвинулся вниз, в долину. Не повезло.
Потом, когда боль от потери понемногу утихла, его стал мучить один и тот же вопрос: как случилось так, что судьба разлучила их? Ведь тогда они должны были идти в одной связке.
Пневмония свалила его после тренировочного восхождения. Дурацкое пари. Тёткам слабо пройти эту стену! Всего-то - километр скал и льда. Слишком долго он не мог простить себе. И в минуты отчаянья пытался представить, как всё было: лез по этой проклятой стене; срывался, падал, умирал. Он хотел туда, к ней. Но удерживал лишь сын. Всё должно было произойти случайно. Почти случайно. Ведь на этот маршрут он всегда шёл один. Да и кто бы рискнул идти на гору с тем, кто хочет смерти? Но он всегда возвращался. Поднимаясь каждый раз то выше, то ниже, но никогда не доходя до того участка горы, где вероятно всё и случилось. До гладкой нависающей скалы.
А теперь он не знал, хотелось ли ему, чтобы всё закончилось именно так.
Это было то место. Он поглядел вверх, на чёрную глыбу, нависшую над ним. Перегиб склона. И камень, летящий со стены. Он не увидел его. Как и она. Всё произошло слишком быстро. Но ему повезло. Третий крюк выдержал. Два - нет. Потому что он шёл один. Да нет же, чёрт возьми! Всё-таки вдвоём - в клапане рюкзака лежала фотография Ирины.
Он решил, что останется здесь - рядом со звёздами. Наедине с ней.
*
Володя дошёл до домика начспаса. После секундного замешательства постучал. Дверь сразу же открылась, и из комнаты пахнуло теплом и ароматом чая.
- Заходи, - тихо сказал маленький сухонький человек.
Володя сел на застеленную войлочным одеялом кровать. Спрятав руки между колен, мельком взглянул на старика и сказал:
- Дядя Коля, отец... там... - горло сдавило, и ему вдруг стало страшно, что следующего вдоха не будет. - Нет связи...
- Посиди у меня. Я сейчас вернусь, схожу к спасателям. Чай готов, сахар в шкафу. Угощайся.
Начспас вышел, что-то бормоча и горестно вздыхая. Дверь со щелчком закрылась, отсекая холод и сырость.
Володя увидел фотографию, висящую в рамке над столом, и стал её рассматривать, пытаясь унять нервную дрожь и отвлечься от горьких мыслей.
На фото стояли трое: Николай Викторович, отец и мать. На заднем плане виднелись горы, а в стороне, на корточках сидел мальчуган и сосредоточенно рисовал на асфальте мелом. Это был он - Вовка-Вовчик. Снимок был сделан за неделю до того, как погибла мама. Чёрт бы побрал эти горы...
*
Чёрт бы побрал этот камень! Хорошо ещё, что не сошла лавина. Иначе снесло бы со стены. Он посмотрел вниз. До отсвечивающего матовым блеском льда было пять сотен метров. Ночь тонула в фиолетовых трещинах, скрывающихся в клочьях застрявшего в ущелье облака.
Что же случилось тогда? Камнепад? Лавина? Или ещё хуже - камнепад с лавиной? Что же произошло тринадцать лет назад? Он поёжился и попытался подтянуться на верёвке, чтобы хоть как-то ослабить ремни. Боль в сломанной ноге стала невыносимой, и он чуть не потерял сознание. Какого чёрта! Володька наверняка уже поднял бучу в лагере. С рассветом сюда поднимутся спасатели. Хватило бы сил дождаться восхода солнца. И выдержал бы крюк.
Осторожно, пытаясь не совершать резких движений, он отцепил жумары от пояса и закрепил на верёвке. Друг над другом. Неплохой паровозик. Он вспомнил, как сын в детстве играл с ними, разложив по земле верёвку. Но в этот раз их путь был прямым и звенящим, словно готовая порваться струна.
*
- Всё не так плохо, Володя. Через полчаса ребята выходят, - Николай Викторович подошёл и потрепал за плечо. - Ну? Может, чаю?
- Нет, спасибо. Я пойду, поздно уже.
- Смотри... Только не вздумай увязаться за спасателями. Твоё место здесь. Денёк завтра будет... - начспас внимательно посмотрел на радиста. - Новички на ночёвках застряли. Внеси в расписание - сеансы через каждые два часа.
- Дядя Коля, обязательно! Да... я вечером забыл сказать...
- Погода портится? Знаю, знаю... - он жестом остановил его и добавил: - Постарайся поспать хоть немного. Я тебя разбужу.
Володя постоял около домика начальника лагеря, не зная куда деть себя в зарождающейся суматохе. Затем решительно зашагал к спасателям, но по дороге свернул и быстро поднялся по скрипучей лестнице к себе в каморку. К ночи похолодало. Окно, немытое с весны, запотело. Было душно. Володя вышел на крыльцо и посмотрел на небо.
Пихты возвышались над долиной и мощными ветвями закрывали горы, оставляя лишь крохотный кусочек небосвода, на котором в хорошую погоду была видна одна-единственная звезда. Но сейчас она была скрыта за облаками.
Первые капли дождя упали на железную кровлю и через минуту забарабанили, отбивая походную дробь.
Как-то надо было из испуганного юнца становиться бесстрастным безымянным радистом. Он раскрыл тетрадь. Сломав от волнения грифель, внёс изменения в расписание. Убрав стул в дальний конец комнаты, расстелил коврик и достал из-под стола пуховый спальник. Лёг, но тут же приподнялся и дотянулся до рации. Пощёлкал тумблерами и, надев наушники, начал слушать эфир.
Далеко, на краю земли, кто-то давал обратный отсчёт. Тихий голос пытался пробиться сквозь шорох эфира: "...три... два... один. Повторяю... Три... два... один... Три... два... один..."
Звук то уплывал, то смешивался в причудливую вязь с перестуком дождя, и Володе казалось, что радиоволны несут его по небу, куда-то далеко, за главный хребет, в сторону моря. И он летит над прибоем, едва касаясь зелёной, пахнущей водорослями воды.
Вдруг в наушниках раздался скрежет, и в кромешной тьме вспыхнуло фиолетовым светом окно. Тут же - раскатом, тяжёлым рокотом грянул гром.
Сердце от испуга готово было выпрыгнуть из груди. Спасатели! В такую погоду! Да что они смогут сделать? Они просто не найдут пути наверх! Только отец смог бы. Но это они должны спасти его! Так же, как много раз он кого-то выручал из беды. Но это был отец! А они? Сумеют ли?..
Он сидел на полу, прислонившись к мокрой стене каморки, и по его лицу текли то ли слёзы, то ли капли дождя из прохудившейся крыши.
*
Он уже почти поднялся до крюка, когда услышал раскаты грома. Большая туча, невидимая во тьме ночи, выползла из-за хребта и закрыла небо. Звёзды быстро гасли, запутавшись в лохмотьях облаков, несущихся по перевалам и затягивающих вершины. Скоро посыпала ледяная крупа и началась гроза. Выбравшись на маленький скальный карниз, обрывающийся в бездну, он долго лежал, пытаясь отдышаться. Холод пронизывал до костей. Ногу он уже не чувствовал. Отмороженные кончики пальцев ныли от прикосновения к шершавой скале, но он нащупал узкую трещину и из последних сил вбил крюк.
Грозовая туча зависла над долиной и, если бы не было так страшно, то можно было даже найти в этом катастрофическом коловращении пугающую красоту - молнии сверкали, ослепляя вспышками, разгоняя мрак в узком ущелье, снежные заряды, подгоняемые шквалистым ветром, обрушивались на окрестные скалы. И, казалось, что хаос вечно будет сотрясать горы - его застывшее и окаменевшее отражение. И, усмотрев в этом своё будущее, он попытался разрушить мир - вздыбленные пики и медлительные ледники; снежные поля и огромные камни скальных островов на пиле хребта. Разрушить то, что его окружало; частью чего он был и что было частью его.
Человек очнулся от беспамятства и попытался приподняться. Снег осыпался с ветровки и улетел в пропасть. Слабо вскрикнув от боли в ноге, альпинист повалился на маленькую площадку и затих, прерывисто дыша. Гроза прошла. После мокрого снегопада окрестные скалы покрылись толстой коркой льда. Снежный кулуар осветила выплывшая из-за хребта луна, и мир заискрился от её мертвенно-бледного сияния.
Отогрев остатками тепла брусок рации, он нажал на кнопку вызова, но ответом на невероятные усилия была тишина.
*
Это ему почудилось или в наушниках явно раздался чей-то всхлип? Володя сел на стул, набросив на плечи мокрый спальник, и начал ловить волну, на которой он только что слышал странный звук. И вот опять...
Хриплым от волнения голосом, надеясь на чудо, он всё повторял позывные. Он пытался убедить себя в том, что среди этой страшной непогоды, где-то там, наверху, открытый всем стихиям, его отец не погиб, а борется изо всех сил, чтобы вернуться к нему, сюда, в тепло и уют. Зачем он ходит в горы? Зачем?! Володя решил, что попросит отца больше так не рисковать. Но только бы он остался в живых, только бы с ним ничего не случилось!
*
Апатия взяла своё. Он достиг того, к чему стремился все эти годы. Он нашёл то место, где погибла его любимая. Можно было успокоиться, отдохнуть. Он устал от бессмыслицы под названием "жизнь". Так почему бы не перевести дух? Почему бы не оставить карабканье вверх и падения вниз. К чему всё это?
Рация залилась позывными. Что он мог сказать ей? Что скоро умрёт?
- Беркут двенадцать - Беркуту один. Связь нормальная. У меня холодная ночёвка. Приём.
- Володька, что за истерика! Я на ночёвке. Поставил палатку, пью чай. Всё хорошо. Приём...
Он поморщился оттого, что почувствовал, как в ботинок натекает кровь. Кость порвала вену, и теперь счёт шёл на минуты. Когда совсем стало невмоготу слышать голос сына, выключил рацию. Следующий сеанс - через два часа. Чёрт бы побрал эти правила.
Из свободного конца верёвки он сделал жгут и кое-как перетянул ногу. Вот только зачем? Но, наверное, в этом всё-таки был смысл. Всегда есть то, ради чего стоит жить. Самое главное, убедить себя в этом.
*
Володя не знал - радоваться ему или горевать. Отец - жив! И если спасатели успеют...
Рация завопила так, что он сразу оглох.
- Беркут один! Это новички! Мы на нижних ночёвках! У нас ЧП!
- Беркут восемь - что случилось? Постарайтесь успокоиться!
- Я... я... Наш инструктор! У него аппендицит!
- У всех аппендицит. Почему вы решили, что это именно аппендицит?!
- Он без сознания!
- Кто "он"? Аппендицит?! - Володя решил пошутить, иногда это помогало, но не в этот раз. В наушниках послышалось рыдание. Он перешёл на частоту МЧС и начал вызывать:
- Беркут два! Спасатели! Приём.
Через несколько секунд, откуда-то из шумов эфира прорезался голос:
- Беркут два на связи.
Володя долго не решался нажать на клавишу. Его беспокоил голос отца. Что-то было не так. Он показался ему слишком усталым. Перед глазами встала чёрная, в тени луны, стена. И отец, висящий над бездной. Наваждение пропало и он, пытаясь скрыть волнение, произнёс:
- Беркут два. На нижних ночёвках у новичков ЧП. Повторяю: на нижних - у новичков - ЧП. Нужен врач. Потребуется транспортировка. Приём.
- Что конкретно? Приём.
- Аппендицит!
- Ё... - сказала рация и умолкла. Через минуту голос произнёс:
- Володя, что с отцом?
Он сидел, глотая подступившие слёзы, но надо было что-то отвечать. И он, собрав волю в кулак, повторил слова отца:
- Холодная ночёвка. Всё хорошо. Приём...
- Мы можем разделиться. На нижних могут потерпеть до утра?
- Не знаю. Отвечать там, похоже, некому. У той, что была на связи, истерика.
- Понятно. Идём туда. До связи!
Он обречённо подумал, что, наверное, первый раз в жизни предал отца.
*
Ночь, тянущаяся бесконечными тенями по леднику. Луна скрылась за хребтом и вершины зажглись холодным светом, окружённые ореолом серебристого сияния. Зачем он солгал сыну? Перед кем он хотел показаться героем? Перед собой? Перед той, которой уже больше нет?
Он мучительно долго ковырялся в рюкзаке, ища газовую горелку. Согревшись у огонька, попытался поспать, но одно неловкое движением и он уронил примус в пропасть. Тусклый факел улетел, ударяясь о невидимые уступы и жалобно звякая. Пора было снимать жгут. Жаль, обезболивающего не нашёл, но это пустяки. Надо вызвать спасателей. Какого чёрта он солгал? Ведь и так было ясно, что без помощи ему не выжить.
Он ослабил верёвку, и горячая волна прошла по ноге, а в ботинке сразу же стало мокро. Батареи в рации совсем разрядились. Он взглянул на часы и решил, что дождётся сеанса. А за это время решит, стоит ли тревожить мир маленькой просьбой о своём спасении.
В полузабытьи он смотрел на звёзды и слушал, как ветер шумит, срываясь с гребня хребта.
*
Володя задремал. Переговоры с девушкой, которой всё время казалось, что их инструктор при смерти, вконец измотали его. Какой к чёрту из него радист! Он попытался прикурить, но только сломал сигарету. Ещё пять минут до связи. Он включил рацию на приём и услышал заунывный звук далёкого голоса: "Три... два... один..." Сумасшедший дом какой-то!
- ...не надо жалеть...
Что-то не так. Что-то совсем всё не так!
- ...ты, наверное, спросишь, Володька, какого чёрта я каждый год взбирался на неприступную стену? Чтобы найти там следы твоей матери? Нет. Чтобы доказать себе и миру, что она там была? Да, чёрт возьми! Хотя... Дело не в том, как мы живём... и ради чего мы живём. Всё гораздо страшнее в этом мире... больнее и банальнее. Важно не как мы живём... Важно - как мы умрём... Не верится, что это... Не хочется... нет... но...
Володя застыл, не в силах вымолвить ни слова. Затем начал лихорадочно жать на кнопку вызова, бормоча позывные, пока не очнулся от обеспокоенного голоса спасателя:
- Володя, что стряслось? Беркут два - Беркуту один. Что случилось?!
Его душили слёзы, и, пытаясь их скрыть, он приглушенно, с остановками рассказал о последнем сеансе с отцом.
- Держи нас на связи! На нижних всё нормально - пищевое отравление. Спирта надо меньше жрать... орёл... ё...
- Так вы?!
- Постараемся успеть.
*
Утро выбелило вершины. Непогода скрыла трещины на ледниках, засыпав их пушистым покровом; сорвала лавины, прокатившиеся к подножьям гор яростными потоками снега и камня; сделала своё нехитрое дело и ушла к морю, трепать волны и обрушивать их на скалистый берег.
Рация ожила в шесть ноль-ноль.
- Беркут один. Беркут два вызывает базу. Беркут два вызывает базу. Приём.
Володя бездумно крутил ручку настройки, то вызывая из небытия голоса спасателей, то снова уводя их в шорохи и шумы эфира. Когда красная полоска касалась края шкалы, глухо и устало звучал призрачный шёпот, повторяя обратный отсчёт: "Три... два... один... " - словно кто-то пытался достучаться до этого мира, уже не надеясь быть услышанным.
- Беркут один. Беркут один. Беркут два вызывает базу.