Осень в этом году началась неподалёку от железнодорожной станции "Дальняя" - на самом краю перелеска, у изгиба тропы, что идёт от пешеходного настила, пересекающего рельсовый путь. Когда повсюду ещё отцветало и пело последние куплеты лето, здесь кто-то неведомый и невидимый развесил на ветвях жёлтые нотки - самые первые в сюите осени. После их тонкого стаккато на некоторое время воцарилась пауза. Но вот у склонившегося вяза, на просёлочном раздорожье, покачнулась кряжистая тень. Она была похожа на состарившегося дирижёра с протянутой палочкой. Подчинившись взмаху обломанной ветки, ветер встрепенулся и взвил. Пролистывая ноты листопада, он закружил в перелеске и, не останавливаясь, шелестя осыпающейся позолотой, припустил дальше и дальше - в багряные леса, до самого горизонта. Всюду занималась птичья перекличка. Округа преобразилась в шумном расставании с теплом и негой. А солнце всё чаще стало прятаться. Сонное, иногда оно не показывалось вовсе, с самого утра, будто обиделось на кого-то. В серых широких плащах пожаловали холодные, угрюмые дожди. Ходили из края в край, грозили молниями и громом. Хлипкие деревья в перелеске, тонкоствольные и долговязые, за эти дни и недели продрогли до самой земли и, наконец, в предзимнем забытьи, замерли. Они сцепились опустошёнными кронами, смиренно сгорбились. В облинявшей траве и на просёлке ручейки листвы потянулись к стылым, недвижимым лужицам, в которых, как в старинных сумеречных зеркалах, ничего уже не отражается. Скоро зима. Придёт, завесит остовы деревьев нитками снежного жемчуга, уставит окрестности сугробами, до хруста подожмёт тропинки морозом. Тут и там вспыхнут ягоды калины. В искристой пудре инея они утратят свою горечь. На калиновое пиршество поспешат снегири. Одна маленькая девочка впервые в жизни увидит их и попробует нарисовать простым карандашом. Цветные она не любит, краски перелеска незнакомы, а изображение получится. Взрослым очень понравится. Когда наступит её день рождения, ей пожелают всего-всего наилучшего. Многое, конечно же, сбудется. Только всё это произойдёт после, в будущем. Гораздо позже того, как она подружится с бродячей кошкой и бездомной собакой. А ещё эта девочка познакомится с волнистым попугаем Кузей, на самом деле говорящим. Но написание его портрета, уже после кошачьего и собачьего, не заладится. Маленькая художница не умеет рисовать слова.
На станции "Дальняя" ежедневно прохаживающиеся по перрону граждане и гражданки давно приметили длинношёрстую вислоухую собаку аляповатого окраса. Угольные разводы вокруг глаз придавали ей совершенно потерянный вид. Озираясь, она переходила здесь с места на место - будь то в утренние часы, когда люди, подпирая друг друга, протискивались в тамбуры, или в вечерние, когда какая-то незримая пружина выталкивала пассажиров из электрички. Весь день бродяга крутилась у скамеек, осторожно обнюхивая ожидающих прибытия пригородного поезда, будто искала кого-то, не очень-то доверяя глазам и всё стараясь понять: этот или не этот, а может, вот этот... Исчезала она с наступлением сумерек. Путь со станции лежал через весь посёлок - на пустырь, к конуре, кем-то привезённой сюда за ненадобностью минувшим летом и удачно занятой ею. И вот наступило это утро. Разбуженная криком ссорившихся ворон, псина выбралась из конуры. Огляделась. Река, ещё недавно такая лучистая, затаилась агатовой змеёй, никакого движения. Выпавший ночью снег облепил кучи спиленных веток, что свозились на пустырь из ближайших садов. Опушились и мохнатые шапки столпившихся невдалеке маслянистых корабельных сосен, и рыхлые колеи просевшей дороги, тянущейся вдоль леса - от реки к посёлку. Лишь на железных крышах домов снежный налёт успел к утру истончиться, истаять; теперь они мокро поблескивали под завитками дыма, выползающего из печных труб. Изламывая в судороге спину, крутя головой, елозя лапами по остекленевшей траве, собака забилась в холодной дрожи и окончательно проснулась, вытряхнув-таки озноб. Сегодня надо снова бежать на станцию, постараться найти этого человека, которого она до сих пор никак не может распознать среди других. Иначе быть беде. С щенячьего возраста предоставленная сама себе, она научилась чувствовать надвигающуюся опасность, а потому понимала, что в предстоящую зиму ей, бездомной, придётся очень трудно. Пройдёт немного времени, и этот пустырь утонет в снегу. Жить здесь станет нельзя. Путь до станции в этот раз она преодолела уже не так быстро, как обычно. Ощущение сосущей тяжести поселилось в ней, смутное беспокойство придерживало бег. Такой знакомый дощатый забор теперь опасно нависал, а по ту сторону его, в тени садовых кустов, нигде не задерживаясь, неотрывной тенью бежал её страх близкой неизвестности. На перроне псину окликнул мальчик. Его рука была тёплая. Он никуда не спешил. Он кого-то ждал, примостившись на стылой скамейке, и рядом с ним было хорошо сесть и тоже кого-то ждать. Он что-то объяснял ей важное и, не переставая, гладил. От него веяло радостью. Из остановившейся электрички вышли мужчина с котёнком на плече и женщина, держащая за руку маленькую девочку. Мальчик подошёл к ним, поздоровался, наклонился к ясноглазой девочке и поцеловал в щёку. Потом он обернулся, подозвал собаку, и псина поняла, что идти надо с этими людьми. Они не прогонят.
- Пушоня, - сказала девочка.
Так у собаки появилась кличка и началась новая жизнь.
Ночная дежурная по интернату, бывшая здешняя повариха, а теперь подрабатывающая пенсионерка Нина Ивановна, ушла на всю ночь в аппаратную крутить видео про Дикий Запад. Ей уже много лет, поэтому дети чаще называют её бабой Ниной, почти что бабушкой. Она любит дежурство напролёт смотреть вестерны - под чай с мятой и печеньем, которое прежде, чем съесть, обычно размачивает. У неё вставные челюсти и больные ноги. Иногда она отрывается от телевизора, проходит с тросточкой по этажам, прислушивается, во всех ли спальнях уснули, а потом снова включает фильм. По счастью, кто-то из благотворителей подарил целую коллекцию. Тима ещё летом сделал себе дубликат ключа от двери главного входа в здание. Сейчас подвернулась возможность воспользоваться им для полезного дела, а не для шалости. Весь вечер его собака Пушоня крутилась у стен интерната, Тимка притащил ей с ужина обглоданные кости жареной курицы и макароны - одноклассники поделились. Его собственный кусок курятины был цел, он его специально оставил для прибившейся псины. Пушоня хорошо поела, но уходить не спешила. После отбоя её покровитель выглянул в окно и разглядел, что она всё ещё во дворе, возле качелей. Лежит на картонке прямо посреди площадки, предназначенной для дошкольной малышни. Что делать? Надо впустить её. Наверняка ей скоро станет холодно, пусть даже у неё такая большая шерсть. Дождавшись удобного момента, когда баба Нина совестила пятиклашек, которые по секретной Тимкиной просьбе устроили в своей спальне баталию с применением подушек, он пробрался на первый этаж. Здесь учебные классы, спортзал и столовая, поэтому обычно сюда ночные дежурные не заглядывают. Открыв дверь, Тимка высунулся наружу и вполголоса окликнул Пушоню. Она умная собака, она будто бы этого и ждала и появилась сразу. Подошла, задрала голову и с радостным удивлением спросила одним только взглядом:
- Неужели впустишь меня?
Поначалу собака повела себя спокойно: наслаждалась обществом с добрым мальчиком, позволяла теребить свои висячие уши, крепко хватать за загривок. Потом стала с беспокойством переходить с места на место. Тимка пытался её удержать. Один раз ей стало больно, и она чуть слышно взвизгнула. Мальчик спохватился, тут же отпустил её и, присев, обнял за шею:
- Прости, прости! Дворняжка моя, чего ты плачешь? Плохо тебе? Ты останешься здесь, вот увидишь. Я тебя не брошу, так и знай. Только сейчас мы с тобой должны вести себя примерно, как батаны.
Собака вслушивалась в Тимкины слова, от которых становилось так спокойно, но вдруг снова с ней начало твориться что-то неладное. Она принялась бродить по коридору от стены к стене, присаживалась и вскакивала, таращила испуганные глаза, тяжело дышала. Смотреть на мучения несчастной бродяги было больно. Её, скорее всего, завтра выставят с территории интерната. Хотя есть маленькая надежда, что удастся убедить взрослых не делать этого, ведь из неё может получиться хороший сторож. Но если она не поправится до утра, директор скажет, что эта тварь перезаразит тут всех или покусает, и её лучше вообще усыпить. Так уже однажды было. На директора разлаялась Жучка. Он вызвал собачатников, и её куда-то увезли. Жучка считалась Светкиной собакой, и Светка устроила цирк с переворачиванием трюмо в фойе. Тогда приехали санитары и увезли Свету в дурдом, где её отмутузили. Она сама потом рассказывала. Тима прикусил губу и уставился в окно. Над воротами раскачивается в ночи фонарь - до того тусклый, что освещает только самого себя. Когда-нибудь он оторвётся на ветру от столба, упадёт и разобьётся о ворота или об асфальт. Одни осколки от него останутся. Пусть потом директор лезет вешать новый фонарь и грохнется с лестницы. Тогда он поймёт, что так нельзя относиться к животным и детям.
- Ты что тут делаешь, а? - послышался за спиной дребезжащий голос бабы Нины.
- Не спится, - обернулся Тима. - Можно, я ещё постою? Я ничего не наделаю, - взмолился Тимка. - Бабушка Нина!
- А что тут, вроде как, кто-то ещё есть? - прищурилась в темноту коридора дежурная.
- Да нет тут никого, Нина Ивановна... А Васька из нашего кубрика говорит, как будто у вас на вставных челюстях маленькие пружинки такие есть незаметные, чтобы жевать быстрее было... Это правда или нет?
- Какие ещё пружинки? Что вы там придумываете?
- А я и не поверил ему, Ваське, если честно. Дурак он.
- Ты мне лапшичку не развешивай, малой. Насмешник нашёлся... Кто там сидит в углу, спрашиваю? Я же не слепая.
Дежурная, шаркая новенькими тапочками, сделала несколько шагов, всмотрелась в силуэт собаки и отпрянула:
- Ой! Боже мой, да кто там? Тима, нут-ка, иди сюда.
- Это Пушоня. Мы её подкармливаем, а она сторожит по ночам. Вам же помогает.
- Да откуда она здесь-то взялась? Только не говори, что не знаешь. Не в форточку же она забралась? Я ведь дверь закрывала, точно помню.
Тимка, расстроившись, решил растопить сердце бабы Нины откровенным признанием, чего в другой ситуации никогда бы не сделал, потому что не пойман - не виноват.
- Вот, - протянул он дубликат, - второй ключ от этого входа.
- Откуда он у тебя? Ну и ну. Скажешь, случайно нашёл?
- В металлоремонте сделал. Там у меня знакомый работает.
- Так, я у тебя ключ забираю, а утром отдам завучу или старшему воспитателю, кто придёт первым.
- Как хотите, пусть меня, если надо, накажут... Только Пушоню не выгоняйте сейчас. Она плохо себя чувствует.
- Тима, что ты мне говоришь? Ей тут не место.
- Но я же вам сам ключи отдал! Что вы теперь начинаете-то...?
- Ты поспорь со мной, поспорь... И ключи он подделывает, и собак по ночам в здание запускает. А ну, выгоняй её отсюдова. Тут детское учреждение, а не приют для бездомных!
- Ага, - насупился Тимка. - А мы-то кто тут? Мы инкубаторские, тоже бездомные. Васька вон полгода на вокзалах бомжевал в Москве, пока не надоело. А здесь остохренит, снова сбежит.
- Выпороть бы и тебя, и Ваську. Не помешало б. Давай, выводи её на улицу!
- Пусть остаётся. Я утром завтра выпущу, а потом обо всём договорюсь с директором! Правду говорю...
Пушоня вскочила на ноги, повертелась на месте и снова легла.
- Батюшки, да она щенится, - подойдя поближе к собаке, упавшим голосом сказала дежурная и, переведя дух, направилась к холлу. - Всё, я иду звонить. Пусть приезжают и сами разбираются... Не дети, а разбойники какие-то. Что с вас вырастит?
- Как щенится? - опешил Тимка.
И тут под шарканье шагов удаляющейся Нины Ивановны он услышал чей-то жалобный писк.
- Пушоня! - кинулся он к собаке, не зная ещё, как она себя поведёт.
Любопытство и жалость превысили страх быть покусанным, а псина не обратила на него никакого внимания. Она спешила вылизать мокрый комок, верещащий и подползающий к ней. Через мгновение кутёнок, дрожа и барахтаясь на скользком полу, приник к её животу и с радостным чмоканьем захватил сосок. Вскоре на свет появился второй щенок. Он был в рубашке. Значит, подумал Тимка, этому на роду написано быть счастливым. Пушоня спешно обмахнула его языком, съела послед, и вот уже двое, пихая друг друга лапами, принялись сосать её молоко. В коридоре появился Васька из Тимкиного кубрика:
- Э, братан, ты что тут, ясли развёл?
- Чего ты припёрся?
- Да я что, а там баба Нина звонит кому-то, на тебя жалуется.
- Блин, вот дура. Урыл бы.
-Ты правильный пацан. А эта черепашка-ниндзя ходит везде со своей нунчакой, вынюхивает, а потом стучит... Что со щенками делать будешь?
Васькин вопрос застал Тиму врасплох:
- А что с ними надо делать?
- Топить на хрен. Кому они нужны-то? Кто их станет кормить, возиться с ними?
- Я. Они знаешь, какие классные.
- Да не в этом дело. Секи масть, со щенками она привязана к одному месту будет, и её словят собачатники. А здесь её с выводком никто не оставит. Просекаешь теперь?
- Да, - расстроился Тима, - придётся топить. Блин, жалко.
- Зато скажем, что не было никаких щенков. Этой старухе померещилось. У неё глюки. По стене ползёт паук - не волнуйся, это глюк, - хохотнул Васька.
- А как это делается?
- У нас на Трёх вокзалах сучка однажды ощенилась, а мы её в аренду сдавали - она здорово просила милостыню, как будто кто-то научил. Ну вот, а тут щенки. Мы их всех в ведре и потопили. Понял? Сейчас берём этих и идём в тубзик, я там ведро видел.
Пушоня снова забеспокоилась, поднялась. Кутята, отвалившись от сосков, нервно заверещали. Но ей сейчас было не до них.
- Опаньки, она ещё раз вот-вот родит, - восхищённо прошептал Васька. - Хватай одного, а я другого. Самое время их забрать, а то потом будет бегать за нами и скулить. Я тогда ничего сделать не смогу, я ведь не живодёр, правильно?
- Слушай, может, оставим?
- Да будь ты пацаном! У неё ведь выхода нет, твоя же собака-то. Да что я тебя упрашиваю? Как знаешь, я помочь хотел.
- Хотя бы одного...
- Либо всех, либо никого. В этом весь смысл.
- Ладно, идём.
Щенки никак не хотели тонуть. Мальчики удерживали в ведре под водой их дергающиеся тела, но как только отпускали, те выныривали, и туалет наполнялся отчаянным визгом.
- Блин, я сейчас с ума сойду, - заплакал Тимка. - На хрен мы это затеяли?
Васькино настроение не отличалось от Тимкиного, но он лишь нахмурился:
- Подольше надо держать. Они сейчас за жизнь борются, и поэтому у них сил, хоть отбавляй.
Когда мальчики вернулись, мокрые, с бьющимися сердцами, то обнаружили у Пушони ещё четверых щенков. Собака лежала на боку, откинув голову. Было видно, что она уже порядком измотана. Она даже не посмотрела на подошедших ребят.
- Всё! Как угодно, но только не так, - сказал Тимка. - В ведре топят только дураки.
- Да, хреновый какой-то способ, - согласился Васька. - Знаешь что, надо этих четверых положить в какую-нибудь сумку и отвезти на реку. Сумку связываем, чтобы они не выбрались, и кидаем подальше от берега. Все сразу утонут.
- На чём отвезти-то? Ты грезишь, что ли?
- Через дорогу старикан живёт. У него велосипед с динамой. Не обращал внимания? А ставит он его во дворе под навесом - приходи и бери... Да что ты такой нервный стоишь? Хочешь, анекдот расскажу? Буратино раз поехал на велике и попал в автокатастрофу. На следующий день в донорском пункте объявление: "Срочно требуется берёзовый сок второй группы".
Директор интерната Павел Игнатьевич, узнав о ночном происшествии, утром выходного дня прежде всего пошёл к Роберту Эдуардовичу. Красивый дом, ухоженный участок, ровный забор, плиточная дорожка от калитки к крыльцу, дубовая дверь. Роберт Эдуардович, зависший над кроссвордом, на стук в дверь откликнулся:
- Заходите... А, Павел Игнатьевич, рад видеть. Музыкальное произведение, состоящее из разнохарактерных пьес, - быстренько, как называется?
- Не знаю. Разговор у меня серьёзный...
- Сюита. Так, а в чём проблемы?
- Тима этой ночью набедокурил. Только ты не делай скоропалительных выводов, Роберт.
- Так, я знал, что что-то будет. Выкладывай начистоту, Паш. Ты знаешь, мне это важно.
- Жена твоя где? А девочка?
- Они на прогулке. Смотри, в перелеске у станции все вместе бродили, с нами была Тимкина собака. Инга нарисовала её портрет.
Павел Игнатьевич взял протянутый листок. Мохнатая добродушная морда смотрела на него. Сходство с Пушониной внешностью было очевидным. Девочка талантлива, а ведь ещё дошкольница. Сказать об этом Эдуарду? Да, вроде, и сам понимает.
- Очень хороший рисунок, - Павел Игнатьевич сел в кресло, на которое указал Роберт Эдуардович.
- Смотри, она ещё и котёнка нарисовала. Сличить нельзя, котёнок вечером куда-то удрал. Тут уже такие переживания были... Так ты что-то о Тимке хотел сказать?
- Нехорошая история вышла. Этой ночью он из шалости, или как, не знаю, он топил щенков. Щёнков нашли в ведре, демонстративно оставленном в туалете. У интернатовских девчонок истерика. Ночная дежурная жалуется на него - дерзил. Тима сделал дубликат ключа от входной двери, дежурная отняла этот дубликат, тогда он с закоренелым бомжом Васей Лаптевым, которого нам навязал облоно, вышиб окно и украл у живущего по соседству старика велосипед. Сбежали, с собой прихватили часть подарков от спонсоров, вскрыв кладовку. Велосипед обнаружен в перелеске у станции. Мальчиков ищут.
- Полная гамма впечатлений. Ты мне одно скажи, - заводил желваками Роберт Эдуардович, - Инга - его родная сестра. Она что, тоже со временем может начать выкидывать такие фокусы?
- Может. Поэтому, зная твой характер, я пришёл за девочкой. Вы ещё подумаете, то да сё, а у меня побег. Я хочу её забрать в интернат. Когда удочерите, тогда она ваша, а сейчас я за неё ответственный.
- Почему ты так со мной разговариваешь? Ты ведь меня поддерживал в том, что я хочу нормального ребёнка. Но я боюсь этой генетики. Я бы и Тиму усыновил, но зачем мне такой подарок судьбы? Я что, неправ?
- Я и сейчас поддерживаю. А девочку должен забрать у тебя... Погоди, вон они идут, - Павел Игнатьевич ткнул в окно. - Бывай здоров, только без обид.
Роберт Эдуардович рассмотрел, как в саду встретился Павел Игнатьевич с его женой. Они долго говорили, потом директор забрал девочку и скрылся за калиткой.
- Почему ты не согласился взять ребёнка сразу, когда выяснилось, что не могу выносить? - закричала жена, вбежав дом. - Ты любишь меня ли нет...? Если любишь, то почему не взять вот эту девочку, да и мальчика этого можно взять... Что ты всё выгадываешь?
Роберт Эдуардович чертит в кроссворде. Пускай выговорится. Прилетел волнистый попугай Кузя. Жена хотела его погладить, а он отскакивает:
- Дурочка-дурочка, ты что, дурочка?
- Я работаю в интернате, а не ты. Я знаю, как нужны им родители. Давай хотя бы Ингу удочерим! В этом возрасте они лежат в кроватках и сами себя ночью баюкают - подожмут ножки и качаются из стороны в сторону. Ты видел когда-нибудь это...? Теперь этот котёнок ещё куда-то запропастился!
Жена опрокинула лицо в руки, плачет. Женщина, плаксивое создание. Роберт Эдуардович вышел на крыльцо, закурил. Глянул в окошко: она всё ещё льёт слёзы на пальцы и что-то объясняет.
- Стоит ли так это самое?- буркнул он и закурил. - Найдётся.