После разгрома 2-й ударной в Волховских лесах и сдачи в плен командующего меня, старшего лейтенанта Вяземцева, выведшего из окружения половину своей разведроты, взял в оборот особый отдел 48 армии. Били крепко, все пытались выяснить, почему генерал Власов оказался у немцев. Потом полгода фильтрационных лагерей, лишение звания и направление в 28 отдельный штрафной батальон Ленинградского фронта.
Прибыл под конвоем в декабре 42, аккурат под Новый Год. Командир, майор Хлудов в блиндаже открыл мое личное дело.
- Так, бывший разведчик со знанием немецкого. Это хорошо. Соображаешь, куда попал?
- Наслышан.
- Значит, так. Шаг влево, шаг вправо - расстрел. Пойдешь к разведчикам. Они третьего дня одного потеряли, как раз со знанием немецкого. Притащите трех языков, напишу рапорт о переводе в регулярные войска. Сбежишь, или пропадешь без вести, сам знаешь, что с семьей будет. Ферштейн? Рядовых не брать, только офицеров. Семаков!
- Слухаю, гражданин майор, - в блиндаж вошел пожилой ординарец.
- Отведи новенького к разведчикам. И прекрати, наконец, свои "слухаю", а то точно в следующий раз в ухо получишь. Наберут, понимаешь, врагов народа.
Зимой 42 года Ленинградский фронт крепко вмерз в землю. Основные сражения шли под Сталинградом и на Кавказе. У нас же линия фронта уже полгода не менялась, поэтому быт бойцов был более-менее налажен. По крайней мере, блиндаж разведчиков ничуть не уступал блиндажу командира батальона. Только накурено было так, что хоть топор вешать. И запах стоял не махорочный, а немецких дорогих сигарет.
- Рядовой Вяземцев. Прибыл для дальнейшего несения службы, - доложил куда-то в темноту.
- Прибыл и прибыл. Сегодня прибыл, завтра убыл, - из-за стола поднялся высокий грузный мужик в гимнастерке без ремня. - Командир разведвзвода Матюхин. Ты, я гляжу из строевых.
- Так точно. Бывший командир разведроты из 2-й ударной армии, бывший старший лейтенант.
- Уже неплохо. Как к нам попал?
- Не успел застрелиться и вышел из окружения.
- Небось, оружие потерял и драпал так, что пятки сверкали.
- Никак нет. И оружие, и документы вынес и бойцов вывел. Не повезло, командующий наш в плен сдался, вот и повозили мордой о стол на всю катушку.
- Считай, еще подфартило. Немецкий знаешь?
- Три курса университета. Свободное владение.
- Да, ну. Вот повезло нам, так повезло. Значит, сегодня и выходим. Шумаков, Зинченко, бросайте нахрен карты, через час працевать пойдем. А ты новенький крепко-накрепко запомни. Все, что сегодня увидишь, вместе с тобой и умереть должно. Если хоть полслова сболтнешь, любой из нас тебя кончит и глазом не моргнет. Не взяли бы в этот раз, да уж больно твой немецкий позарез нужон. Сегодня у фрицев рождество ихнее, так что серьезное рандеву намечается.
Через час группа из четырех человек была готова к выходу. Все в белых масхалатах, с трофейными автоматами, финками и по две гранаты немецких у каждого. Меня поставили третьим в цепочку, вслед за Зинченко, молодым невысокого роста парнем, судя по говору, откуда-то с севера. Попрыгали и пошли, прямо в начавшуюся пургу. Ничего не видно, но чувствую не на нейтралку идем. Интуиция разведчика подсказывает. Но молчу, предупреждение командира хорошо запомнил.
Через час перерезали колючую проволоку и подползли к линии окопов. Послышалась музыка и пьяные крики. Самое интересное, что кричали по-русски.
- Ты, сука по тылам ошивался, когда я врагов народа в расход пускал!
И все в таком духе. Тут до меня дошло - особисты гуляют из загрядотряда. Вот значит куда мы шли! Но молчу, смотрю, что дальше будет. Тут один из особистов вылез из землянки и пошел пошатываясь по окопу, заодно справляя малую нужду. Гляжу, Шумаков на него хрясь сверху. Придушил немного и на бруствер выкинул. Очень все профессионально сделал. Секунд двадцать потратил, не более. Интересные дела. Чтобы своих в плен брали, такого я еще на этой войне не видел. Дальше началось быстрое отступление. Опять под колючку, мимо своего блиндажа и на нейтралку. Особиста несли по очереди. Пурга, ничего не видно, но командир наш упорно шел прямо на немецкую линию окопов. Немного не дошли, свалились в какой-то ров. Отдышались, прошли по рву метров двести и... Когда я услышал звуки губной гармошки и немецкую речь, то инстинктивно схватился за автомат и передернул затвор.
- Тихо, - Зинченко навалился на меня, - еще одно движение без команды и ты труп.
Командир вошел в блиндаж, из которого и доносились немецкие голоса. Я ожидал, что немедленно начнется стрельба, но ничего не происходило. Наконец, через несколько томительных минут послышался голос Матюхина.
- Заходите хлопцы, все нормально.
Дальнейшее напоминало театр абсурда. В блиндажа находилось четыре немца, в полном боевом снаряжении. На столе стояла бутылка открытого шнапса, мелко нарезанная колбаса и несколько зажженных свечей. Самое интересное было то, что возле стола лежал без сознания связанный немецкий офицер в чине майора.
Меня била мелкая дрожь. Командир хлопнул по плечу.
- Не дрейфь, сейчас все поймешь. У нас тут давно взаимовыгодный обмен налажен. Мы им своих особистов поставляем, они своих. Секретов ни те ни другие особо не знают, зато план по "языкам" и мы и немцы исправно выполняем. Все живы-здоровы, а что еще на этой войне надо.
- Так ведь наших же сдаем.
- Запомни, сынок, - Матюхин зверем посмотрел на меня. - Особист нашим быть не может. Вот Курт, - он показал на высокого немца, наливающего в этот момент шнапс в стакан, наш. Он шахтером до войны в Эльзасе работал, когда я уголек в Донбассе рубил. Усек. Так, что кто здесь наш, а кто нет мы тебе сами скажем. Зинченко, доставай сало и самогон.
Едва расселись в тесном блиндаже.
- За понимание, - командир поднял стакан. - Новенький, спроси-ка у немцев, как у них дела?
Я перевел. Курт поднялся и долго-долго начал говорить.
- В общем, он всех нас поздравляет с рождеством христовом, желает, чтобы эта проклятая война побыстрее закончилась и приглашает всех потом к себе в гости. Да, он обижается, что опять они нам отдают майора в обмен на капитана. Не очень справедливо, говорит.
- Есть такой момент, - согласился Матюхин, - надо было Шумакову, когда он в окоп прыгал, званием поинтересоваться. - Переведи, в следующий раз полковника притащим, есть у нас такой самый главный и по званию и по сволочизму. Начальник особого отдела дивизии.
Выпили, закурили. Курт достал гармошку и начал играть "Расцветали яблони и груши". Шнапс, я уже и забыл как действует алкоголь, ударил в голову. Я впал в забытье и слушал, как разговаривают и поют песни на только им понятном языке люди, волею судьбы собравшиеся на нейтральной полосе между 48 нашей и 16 немецкой армиями. Люди прекрасно понимающие, что как только начнется весеннее наступление, те из них, кто останется жить пойдут в атаку и будут стрелять друг в друга, но пока есть возможность, они пьют немецкий шнапс и русскую самогонку, справляют католическое рождество и может быть соберутся вместе на православное. Если, конечно, наши добудут начальника особого отдела дивизии.
Они выжили еще один день - это и было главным на Ленинградском фронте в декабре 1942 года.