Примечание: Бёрд (Bird) - прозвище легендарного альт-саксофониста Чарли Паркера, оказавшего огромное влияние на формирование джазовой музыки и подавляющее большинство джазовых музыкантов.
Джин (Джене) Круппа (Gene Kruppa) - очень известный джазовый ударник. Умер в 1973 году.
Take Five - классическая джазовая композиция Пола Десмонда и Дэйва Брубека
Меня зовут Джошуа Келлиман. Завтра мне исполнится 70 лет. 55 из них я играю на саксофоне. Когда я был совсем маленький, Бёрд дал мне на счастье язычок от его альта. Я его повесил себе на шею и с тех самых пор мне везёт, даже в плохие времена, я всегда играю на хороших гигах, где перед сценой сверкают сигаретные огни и стекло в мессиве лиц, будто огромное угловатое существо ворочается там в темноте. У него тысяча глаз, некоторые смотрят на меня, не отрываясь, и в некоторых отражаются огоньки, а некоторые закрыты. Оно неповоротливое, но поддатливо мягкое. Иногда я поднимаю руки вверх и двигаюсь в ритме музыки - оно это любит и тоже начинает колыхаться в такт, взымая свои коротенькие ручки и неуклюже хлопая в маленькие ладошки. Его нельзя оставить без присмотра - тогда оно оседает теряет форму и, обижено поуркивая, начинает что-то жевать. Я люблю это существо - оно питает меня энергией. Когда-то женщины могли мне дать что-то похожее. Оно вообще похоже на женщину - своей поддатливостью к каждому прикосновению моей музыки. Когда-то звуки переливались через край и аккорды касались его трепещущего нутра, и оно кричало от удовольствия или танцевало под звуки моего саксофона. Тогда я был равен Ему, мы вместе правили этим смешным миром и по ночам мне снились гармонии вне проклятых нот. Но теперь, когда огни начинают утомлять, а музыка звучит тихо где-то в стороне, существо там в темноте остаётся равнодушным и мне приходится приплясывать, чтобы расшевелить его. Я знаю, что скоро музыка исчезнет совсем и тогда я уйду туда, где нет никаких звуков и мой сакс будет со мной. Мы пойдем в тишине и может там я наконец поймаю то, что маячило передо мной всё это время, но никак не давалось в руки, ускользало как струя воды, текущая мимо рта во сне, когда хочется пить, но ненавистые ноты врезаются в горло как осколки стекла и тебе не перепадает ни капли, ни одной капли ... и сейчас они тоже здесь в маленьком зале пахнущем сигаретным дымом и виски, и пальцы басиста порхают над толстыми струнами, уводя всех вверх, ему вторит сланг-и-ланг барабанщика и мне жарко от музыки и звона тарелок - голова идет кругом и сакс уже давно перешел в верхний регистр - ему тоже жарко - кто бы дал воды - хочется домой, там всегда стоит стакан с водой в правом углу около барабанщика - а здесь в правом углу ничего нет - только около меня какая-то бутылка, но из неё ничего не льётся и стакан остаётся пустым ...
Я - Макс, Макс Винстон. Я родился в Нью-Джерси недалеко от Нью-Уорка, мои родители работают в киношном бизнессе. Когда мне было шесть лет они купили мне здоровую клавиатуру - полупрофессиональную, как у диджей. Мне она очень понравилась - куча кнопочек и ручек; я сидел на высоком стуле и чуствовал себя как настоящий Скайволкер. Да будет Сила всегда с тобой. Вперед на темные войска!
Но больше всего мне всё равно нравилось стучать. Я помню - куча народу у нас дома - в салоне напротив окна какие-то чуваки играют что-то знакомое - мама рассказывала, что это был Take Five - а я сижу на полу и стучу в такт руками и ложкой и мне ужасно весело. А потом какой-то старый дядька позвал меня и мы пошли на кухню и там он выстукивал вилкой по рюмкам всякие ритмы и просил меня повторить. Я за ним повторял, а он начинал выстукивать что-то более сложное, а иногда нарочно менял ритм, чтобы меня сбить, но я всё равно всегда успевал. Мне очень понравилась эта игра, потому что у меня хорошо получалось и вообще мне нравилось стучать. Дядьке эта игра тоже поравилась и мы так сидели на кухне и стучали вместе всякое разное. Когда мы устали и разбили один бокал, то он меня спросил, что я ещё умею делать. Мне тогда было 5 с небольшим - но я уже умел читать - и я сказал ему, что умею читать и он тогда спросил меня, какую книжку я больше всего люблю, и я сказал, что про короля Артура, где были рыцари и драконы. Оказалось, что он эту книжку тоже любит и мы ещё посидели и поговорили про рыцарей, как два равных взрослых человека. Он мне так понравился, что я его никак не хотел отпускать и он пообещал, что прийдет ещё раз. И действительно он приходил потом раза два или три и мы с ним играли опять в нашу любимую игру.
А один раз он пришел и принес мне в подарок большую книжку с картинками про рыцарей. Он сказал, что уезжает в путешествие на большом корабле вокруг света и скорей всего не вернется сюда в Америку, а поселится на каком-нибудь острове в Полинезии, где все индейцы с детства учатся играть на барабанах. Я его попросил меня взять с собой, но он сказал что никак нельзя, так как на этот корабль не пускают детей. Я ужасно расстроился, ушел в свою комнату и никак не хотел оттуда выходить, даже чтобы с ним попрощаться. А он тогда сам ко мне пришел и начал мне говорить, что он обязательно напишет и пришлёт мне маленький полинезийский барабан и всякое такое, и ещё он сказал, что я буду обязательно знаменитым ударником, если только захочу. Ну вот, а через пару месяцев у меня был день рождения и родители мне подарили клавиатуру и я сидел и представлял, что я в кабине космического корабля. А потом позвонили в дверь и пришел посыльный из Федекса и принёс мне посылку. Мы открыли и там был полинезийский барабан, как он и обещал. Родители почему-то очень расстроились, а мне барабан понравился гораздо больше, чем клавиатура, и я унес его наверх в свою комнату и стучал по его ворсистому верху, а он мне отвечал то гулко то звонко - в зависимости от того, как я делал удар.
Ну понятное дело, что дядька этот никуда не уезжал. Это был Джене Крупа - он умер недели за две до моего дня рождения - просто он так всё круто сорганизовал, чтобы я получил барабан точно в нужный день. Мне родители потом рассказали, когда я вырос. А я барабан этот - ну то, что от него осталось - на все гиги с собой беру, он у меня по типу талисмана.
Смешное словечко гиг - жаргон ушедший в небытиё. Энни меня подкалывает, когда я чего-нибудь в таком духе говорю, что я должен был родится лет на 40 раньше. Это было бы круто конечно, но и сейчас куча неплохих чуваков есть - я, правда, больше всего всё равно люблю стучать с старыми котами. Они это делают взаправду, ну как дышат. Да и публика на них ходит понимающая. Короче, как Энни говорит - энергии совсем другие.
Вот как сейчас, когда старый Джош завел народ до писка, а Моти Питон, в линялой беретке прикрывающей лысину, с закрытыми глазами начал уходить в глубокое соло куда-то далеко за пределы видимой вселенной ... Уф, ну и жара. О - Джоши пытается налить в стакан из закрытой бутылки - надо бы помочь, но бас зацепил большую тарелку и вслед за ней мы все рванулись вверх и уже ничего больше не существует, кроме этой бешенной скорости и ослепительного шара перед глазами ...
Меня зовут Дэби. Мне 45 лет. Чаще всего я не обращаю на это никакого внимания - как говорится - женщине столько лет, на сколько она себя чувствует ... Мне 29 когда лампы под розовым абажуром и тридцать во всех остальных случаях ... - я обожаю Оскара Уальда - вот кто понимал женщин. Недаром он был гомо - они такие тонко чувствующие. Но сегодня с утра старуха опять была в зеркале, и я не могла этого вынести - бедняжка Раймонд не знал уж, что и делать и как меня успокоить. Раймонд мой друг уже два месяца. Я заметила его в Атланте в аэропорту, в одном из этих ужастных заведений, где с вас за разбавленное пиво и мокрый бутерброд дерут как за обед в приличном ресторане. Мне понравилось, как он ел. Я всегда прежде всего смотрю, как мужчина ест - потому что мужчина занимается сексом точно также, как он поглощает пищу. Я подсела к нему и спросила - не хочет ли он полететь в Маями. Он посмотрел на меня, я ему улыбнулась и через час мы уже были на борту самолёта, а через три у меня дома. Очень милый молодой человек этот Раймонд. Вчера он мне предложил переехать с ним в ...ну, как это место называется? Нет, не помню, ну, не важно - где-то в Южной Америке, откуда он там родом. Я хохотала как безумная, а он посмотрел на меня недоуменно - ну такой сладкий мальчик, что мне пришлось его поцеловать и всё закончилось как обычно. А сегодня с утра - это чертово зеркало. Я думаю, что дело в освещении - Раймонд всегда говорит, что моё тело гораздо привлекательней, чем у его ровестниц. Он-то должен знать - ему только 25, этому цыпленку. Так он притащил какую-то газетёнку и говорит: "хочешь пойдем, сходим на джаз?"; ну, не прелесть - он ведь джаз терпеть не может, у него по-моему уже условный рефлекс выработался: как дело к третьему восьмитакту так он засыпать начинает. "Какой-то Джошуа Келлиман в Рюмке выступает", говорит и смотрит на меня преданно-жалостливо, как собачка. Если я что и ненавижу, это когда мужчина начинает быть бесхарактерным. Мужчина должен оставаться мужчиной, а не тряпкой какой-то, чтобы об него ноги вытирали. Энди бы никогда себе такого не позволил - наорал бы на меня, а потом потащил бы меня в одно из его любимых секретных мест и там только для нас играла бы музыка и мы бы танцевали ... Ну и черт с ними со всеми. Я уже к тому времени изрядно накачалась Манхеттеном, и начала орать на Раймонда, чтобы он вначале читать бы по-английски научился. Старина Джош уж лет пятнадцать как не выезжает никуда за пределы своей любимой Калифорнии, а даже точнее своего любимого Сан-Франциско. Так он тихонечко так положил газетку на кресло и вышел - типо обиделся - ох и надоел же он мне со своей латино-американской гордостью !... Я взяла посмотреть, чего он там нашел и оказалось, что он прав - Джошуа Келлиман в Рюмке в Маями. Я на радостях даже протрезвела: Б-г мой, старый Джош здесь - какое счастье! "Раймонд," - кричу, - "ты просто гений," - ни ответа мне, ни привета. Пошла посмотреть - сидит мой герой весь белый и курит. Ясно - старая песня - Ты меня не любишь ты меня не уважаешь.., всё в таком духе. К вечеру, правда, слегка отошёл, а потом уж в Рюмке после того, как я в него влила пару его любимых мартини, так и вовсе повеселел и пропал куда-то в тесной толпе около бара.
Б-г мой - как же хорошо, я в Рюмке, старина Джош в отключке топчется по сцене со своим саксом и белобрысая Лиззи суетится вокруг столиков с какими-то плешивыми дядьками в дорогих костюмах, и, если не приглядываться, то все как раньше и жизнь кажется осмысленной и бесконечной ..., а потом я рыдала на плече у Малыша Томми, которого нашла сидящим на лестнице на второй этаж, и пыталась объяснить ему, что не могу больше этого выносить, а он смотрел куда-то вперёд и сочувственно кивал совсем облетевшей головой - и я вдруг увидела, что у него рубашка драная и зашита вкривь и вкось грубыми нитками, и руки дрожат. И я посмотрела на сцену, где басист делал соло, и увидела, что Джош трясет закрытой бутылкой над стаканом. Я пробралась между столиками, открыла ему бутылку, налила воды в стакан и, присев на край сцены, стала слушать, как бас уводит всех в заоблачные выси, оставляя за собой вьющийся след, как от полозьев санок на снегу ...
Публика не хотела успокаиваться и, топая ногами и свистя, требовала ещё музыки. Старый Джошуа Келлиман, потоптавшись у сцены, поднялся обратно, сказал что-то басисту и ударнику и они на раз-два-три помчались, кружа в развесёлый такт популярного тюна далеких сороковых годов.