Кузьмич шёл по улице и жалобно скулил. Весь вид его был расхристанный: пальто
расстёгнуто, зимняя кроличья шапка болтала ушами с верёвочками, шнурки на ботинках тащились по асфальту. Кузьмич был пьян и несчастен. Он скулил и подвывал, как дворняга, а точнее, как бывшая хозяйская собака, жившая дома, а теперь выброшенная на улицу и не знающая, куда себя деть. А ещё точнее, как собака, у которой умер любимый хозяин.
У Кузьмича умерла жена. И Кузьмич стал никому не нужен. У него был сын, который только и ждал, когда же Кузьмич освободит жилплощадь.
Кузьмич шёл, шаркая по асфальту расхлябанными ботинками, и ныл: "Она бы меня жалела, она бы меня ласкала...". Голос у Кузьмича был противный: гнусавый и тусклый. Лицо его тоже было не из приятных: рыхлое, ватное, нос сизой картофелиной.
Раньше Кузьмича звали Иваном Кузьмичом, и работал он на заводе инженером. Первое время после смерти жены Кузьмич ходил аккуратный: глаженая рубашка, брюки со стрелками, туфли кожаные начищенные, седые желтоватые волосы зачёсаны назад. Со временем Кузьмич деградировал,опускался всё ниже и ниже. Было видно, что трудно Кузьмичу без жены: некому было его обихаживать. Кузьмич хотел ещё жениться, но сын был против: он совсем не желал делить квартиру с новой женой Кузьмича. А ведь появлялись на горизонте такие дамы, которые не прочь были выйти за одинокого пожилого мужчину, но именно с целью прописаться у него в квартире и оттяпать ее с потрохами. По любви выходить замуж за Кузьмича желающих женщин не было.
Кузьмич шёл, завывая всё сильнее и громче, порой его завывание переходило в откровенный вой. Он остановился возле дворничихи, сгребавшей мусор с газона, и простонал: "Выходи за меня замуж...". Дворничиха, молодая ещё женщина, слышавшая это предложение от Кузьмича не в первый раз, принялась ему снова терпеливо объяснять, что она уже замужем. Кузьмич махнул безнадёжно рукой и направился в сторону магазина.
Из магазина вышли двое молодых людей. В руке одного из них Кузьмич увидел бутылку водки, снял шапку с головы, подошёл с протянутой рукой и жалобно прогундел:
- Налей, налей, добрый человек...
- Да куда тебе налить, отец?
- А в ладошку, в ладошку...