Тяжелая карета, запряженная четверкой цугом, с трудом поспевала за резвой рысью бодрого жеребца - недавно прошел дождь, и дорогу развезло. В карете сидели супруга князя, ее горничная с мопсом на коленях, испуганно косившаяся в окно на ряды корабельных сосен вдоль дороги, и бабка-повитуха, не выпускавшая вязанья из рук.
Молодая княгиня была на сносях.
Дорога утомила ее чрезвычайно, и она мечтала только о теплой постели. На подъезде к господскому дому у нее начались схватки, и, промучившись некоторое время, она произвела на свет девочку. С брезгливым недоумением рассматривая красный орущий комочек, княгиня недоверчиво слушала повитуху, предвещавшую малышке неслыханную красоту.
Впрочем, так оно впоследствии и вышло.
Князь Петр подарил жене бриллиантовый фермуар, а Александр Сергеевич Пушкин, бывший некогда в числе поклонников княгини, приветствовал рождение милого ребенка изящным стихом, правда, несколько запоздалым - новости медленно доходили до северной столицы.
Девочку назвали Еленой.
Спустя три года, проезжая поблизости, великий русский поэт навестил княгиню, принявшую его весьма благосклонно, благо ревнивый муж отсутствовал по делам. Пушкин приласкал малютку, выпил чаю с вишневым вареньем и уехал в Петербург - навстречу злополучной судьбе, принявшей на сей раз облик белокурого красавца Дантеса с дуэльными пистолетами в руках.
В памяти маленькой Елены не запечатлелось никаких подробностей краткого визита солнца русской поэзии, но со временем она привыкла рассказывать - со слов взрослых, что сидела на коленях у Пушкина, и картавым детским голоском читала желающим посвященные ей стихи.
Это были первые перлы из богатого урожая, который ей предстояло собрать в будущем, когда ее расцветшая красота разила, подобно молнии, слабые мужские сердца. Пока что она подрастала, радуя отца и тревожа своей юной прелестью привыкшую первенствовать мать.
В 16 лет Елена, как положено, влюбилась в учителя своего брата - молодого художника, поражавшего горничных волной темных кудрей и бархатной блузой. Позирование для многочисленных портретов привело живописца и модель к такой взаимной симпатии, что весенней темной ночью - сирень, соловьи, россыпь звезд - Елена вылезла из окна спальни в пропитанный росою сад, где и была перехвачена отцом, вовремя предупрежденным одним из верных слуг о готовящемся побеге.
Незадачливого художника вывезли на приготовленной им же бричке в соседнюю губернию и, надавав тумаков, отпустили с Богом, наказав и близко не появляться. Елену заперли под домашний арест. Она проплакала пару недель, потом несколько успокоилась. Семья переехала в Москву, где, танцуя на многочисленных балах, Елена позабыла постепенно своего художника. Ей нравилось думать, что сердце ее разбито, и она с томным видом принимала страстные ухаживания московских кавалеров.
Замуж ей не хотелось. Не слишком удачный союз ее родителей, хотя и осчастливленный пятью детьми, служил ей плохим примером. Одаренная от природы энергичным характером, редкостной для девушки прямотой и силой воли, она не видела среди своих молодых поклонников никого, кто вызывал бы хоть каплю уважения какими бы то ни было достоинствами, кроме умения говорить комплименты и изящно скользить по паркету.
Сватались к ней многие.
В 23 года она, подобно Татьяне Лариной, стала женой генерала - на двадцать с лишним лет ее старше, была, как ни странно, ему верна, и даже не вышла снова замуж, когда после пятнадцати счастливых лет семейной жизни генерал скончался - хотя в предложениях руки и сердца не было недостатка.
Елена Петровна родила двоих сыновей.
Первенца назвали Петром, в честь деда, а младшего, появившегося на свет через восемь лет после брата - Николенькой.
Младший рос способным ребенком, получил блестящее образование и быстро сделал карьеру. Он занимался политической деятельностью, заседал в многочисленных Комитетах и Думах, и даже заигрывал несколько со всякими социалистами, приближая по мере сил крах того мира, об упрочении которого так заботился.
Его старший брат был позором семьи: он весьма успешно проматывал родительское - немалое - состояние в Ницце и Монте-Карло, только изредка появляясь в родных пенатах. В сорок с лишним лет он неожиданно для всех - и для себя в первую очередь - женился и произвел на свет отпрыска, после чего его молодая жена, не выдержав постоянного соперничества с рулеткой, умерла от чахотки.
Мальчика Алешу воспитывала Елена Петровна, явно предпочитая проказника и шалунишку чопорным дочкам младшего сына.
В 1917 году Елена Петровна была еще жива. В свои 80 с лишним лет она сохранила царственность осанки, насмешливость ума и ясное понимание происходящего, что не помешало ей отвергнуть все просьбы Николая, специально прибывшего из Петербурга за матерью, и уехать с ним вместе во Францию. Накричав друг на друга, они обнялись со слезами, и Николай отправился влачить эмигрантское существование в равнодушной Европе, а Елена Петровна осталась умирать в России...
Пережив царствование четырех императоров, Елена Петровна почти в вековом возрасте скончалась - спустя несколько лет после смерти вождя мирового пролетариата, с которым ей довелось случайно познакомиться в Швейцарии, где будущий вождь, пользуясь всеми благами буржуазной цивилизации, еще только продумывал методы уничтожения буржуазии как класса.
Ее старшего сына давно уже не было в живых - нелегкая судьба занесла его в Аргентину, где он и нашел вечный приют, осененный разлапистой пальмой. Любимчик Алеша заплутал на дорогах войны, постепенно превратившейся в гражданскую, был ранен, но выжил. С борта парохода, отбывавшего в Константинополь, он в последний раз взглянул на берега Родины - причал, толпа на набережной, волны в белой пене, кричащие чайки, синяя дымка...
Имение Елены Петровны, как водится, было разорено окрестными крестьянами и долго пребывало в запустении, пока в бывшем господском доме не поселилась коммуна беспризорников, которых пытался перевоспитать для светлого будущего преисполненный энтузиазма местный Макаренко.
После войны переживший беспризорников дом облюбовал Союз художников, устроив там себе творческую дачу. Художники и довершили преобразование имения, добавив к традиционной деве, разбившей об утес урну с водой, и пионеру с горном, оставшемуся от бывших беспризорников, бетонного крокодила, изливающего из пасти родниковую воду.
Парк зарос, пруд не чистили лет тридцать, каменные львы, некогда стоявшие у лодочного причала, исчезли неведомо куда, но по-прежнему обильно цвела по весне сирень, и пели соловьи, и солнце исправно садилось за дальний лесок, и колокол звонил к вечерне на восстановленной церкви, и корабельные сосны все также тянулись вдоль прямой, как стрела, дороги, по которой некогда ехал верхом князь Петр.