Время просыпаться. Это Олег понял очень просто: его коротко, но внушительно дернули за плечо. Спустившись со второго яруса шконки, он быстро сдернул с матраса простыню, снял наволочку, забрал служившую одеялом вторую простыню. Потом все сложил и убрал в баул. Прошел за "слоник" на парашу и умылся ледяной водой. Теперь можно и чай заварить. Благо, было с чем его пить. Семейнику на днях притаранили передачу, так что еще пару дней можно пировать. В "литре" оставалась свежая заварка, еще теплая, надо лишь залить ее водой, сунуть чиненый-перечиненый кипятильник и поставить кипятить. Вкус, конечно, не как у божественного нектара, но для тюрьмы очень даже ничего.
Пока готовился чай второй свежести, Олег окинул взглядом камеру. Все привычно, никаких перемен за время его сна не случилось. Узкое, вытянутое помещение. Вдоль грязных стен с облупившейся краской - двенадцать шконок в два яруса. Возле окна первые четыре кровати - места для смотрящего Молотка и его приближенных. Далее с правой стороны верхняя - Олега, которую он по сменам делил с сокамерникам. Спальное место доведено до ума: щели между железными полосами днища крепко перетянуты материей из разорванных простыней, матрас - хорошо набит и надежно зашит в чистый кожух, маленькая и удобная подушка, постельное белье чистое, целое, у каждого сменщика свое.
Над шконками - сушится белье. В камере не было ничего для стирки и сушки, поэтому приходилось изворачиваться: ковырять мягкие старые стены ложками, впаивать в дырки ручки от бритвенных станков и на эти импровизированные крючки крепить канатики, которые плели вручную из нитей распущенной одежды. У изголовья - вешалки для полотенец, сделанные тем же способом. Под верхними шконками почти везде - самодельные матерчатые "карманы", в которые убирали некоторые вещи, в основном, конверты, письма и тетради. Правда, во время шмонов все летело к чертям собачьим: матерчатые перетяжки между "струнами" обрывали, вешалки, вделанные с таким трудом, ломали. Матрасы, подушки, постельное белье и полотенца - все раскидывали по углам, баулы потрошили на совесть, и все вещи сваливали в одну большую кучу. Починенные кипятильники изымали, как и все запретное, вроде заточек, которыми арестанты резали продукты, а не друг друга.
Между шконок тянулся узкий стол - дубок. Его арестанты заботливо облачили в симпатичную новенькую клеенку. Под столом висели сумочки семей с хлебом и сшитыми из плотной материи и клеенки "полянами" - подстилочками под еду. С правой стороны под кроватями на пленке стояла арестантская посуда: миски, кружки. С левой стороны - ряды баулов, в которых хранилась одежда, лекарства и прочие вещи.
Далее располагалась "зона отдыха". Здесь можно было сыграть в настольные игры, просто посидеть и поболтать. Никаких лавочек в камере не было, сидеть можно либо на шконках, либо на собственных баулах. В дальнем от окошка углу - кухонка из полочек с фанычами и кипятильниками. Здесь арестанты готовили себе все, на что хватало фантазии и скромных продуктовых ресурсов. В противоположном углу был дальняк, отгороженный кирпичной перегородкой и самодельной занавеской. Это универсальное и удивительное место, где оправляли нужду, умывались, гоняли "дорогу" и даже мылись, поливая себя из фанычей горячей водой.
Дверь в камеру называлась "тормозами". В ней было окошко, через которое подавали баланду и которое очень метко нарекли "кормушкой". Летом ее обычно оставляли открытой, чтобы зэки совсем не задохнулись. Олег любил постоять или посидеть рядом, наслаждаясь прохладными и относительно свежими потоками воздуха. Но сейчас стояла осень, и окошко было закрыто.
Довершала картину решка - маленькое зарешеченное окно, где хранили продукты в холодное время года и где перекликивались с другими камерами и даже с волей.
Чай был готов. Олег прошел к дубку и принялся утолять голод. На этот раз к чаю была немыслимая роскошь - мятные пряники. Но съесть больше четырех совесть не позволяла. Трое его семейников хотели кушать не меньше, и, кроме того, передачу, все-таки привезли не ему. Так что пришлось себя ограничить, хотя никто на него не смотрел, а пряники не считал. В тюрьме трудно заработать репутацию, зато потерять ее можно мгновенно и бесповоротно.
По времени уже ночь, и в камере тихо. Те, кто не спал, либо играли в нарды, либо негромко разговаривали, либо занимались своими делами. Вот, например, семейник Славка стирал. До попадания в тюрьму Олег с трудом мог представить, как быстро и качественно постирать простыню с помощью куска хозяйственного мыла, лезвия от бритвы и небольшого тазика. Оказалось - элементарно. Лезвием строгаешь помельче мыло в таз с кипятком, потом мешаешь воду, и вуаля! - готов мыльный раствор для стирки. И никакого порошка не нужно, который почему-то здесь запрещен.
- Олежек, сигареты есть? - к нему подрулил Дима, молодой парень лет двадцати с вполне терпимым характером.
Олег покосился на него из-под кружки с чаем, сделал глоток и кивнул.
- "Прима", - сказал он и достал из кармана пачку.
- У тебя же вроде "Ява" была, - Дима посмотрел ему в глаза.
- "Ява" только для членов профсоюза, - усмехнулся тот. - Бери, что дают.
Дима с кислой миной взял сигарету из пачки и покрутил ее в руках.
- Сделай себе мундштук, - посоветовал Олег. - С ним-то не так противно будет.
Дима в ответ промолчал.
Потягивая горячий чай, Олег подумал, что мундштук Дима сам не сделает. Тот в тюрьме недавно, а в прежней жизни вряд ли что-то мастерил своими руками. Хотя вот модные в тюрьме четки Олег и сам бы не осилил - здесь нужно мастерство и даже любовь к делу. Некоторые умудряются сотворить из хлеба и корпусов дешевых зажигалок настоящие шедевры. Которые потом с успехом продают за чай и курево. Каждый зарабатывает, чем может. Олег вот гоняет "дорогу", другие делают наколки, третьи шнырят. А есть и такие, кто чуть ли не из дерьма произведения искусства создают. Тюрьма-старушка, она любого заставит шевелиться.
Закончив чаевничать, Олег тщательно прибрал за собой, помыл посуду и закурил "Яву". Сигарет осталось мало, скоро придется опять ломать голову как их добыть. Когда главой семьи был Рустам, основные вопросы по чаю, куреву и пропитанию лежали на нем. Потом Рустама перевели в другую камеру. И пока он отсутствовал, Олег, благодаря своей активности, занял его место. Вернувшись, бывший глава семьи не стал возражать и быстро смирился с утратой этой мизерной власти. Да и головной боли у него меньше стало, чего не скажешь об Олеге. Но ответственность и дела отвлекали от тоскливых мыслей.
Казалось бы, какие в тюрьме могут быть дела? Сиди и плюй в потолок до суда. Ничего подобного. Вначале ты учишь тюремный язык, запреты и правила. Потом учишься выживать. Затем - жить изо дня в день, налаживая свой быт и отношения с зэками, начиная со смотрящего и заканчивая шнырем. Одна ошибка может дорого стоить. Ляпнул не то в разговорах про женщин, и твое место - у параши. Не помыл руки после параши, завел вшей, ходишь грязным - будешь чертом. И так далее.
Покурив, Олег занялся привычной стиркой. Вшам нельзя давать ни единого шанса, потом от них не избавишься, разве что выкинешь всю одежку к чертовой матери. Страшная духота в крошечной камере, где ютилось двадцать три человека, которые вечно что-то стирали, сушили, готовили - эта вечная парилка позволяла даже зимой ходить в шортах и футболке. Стирать которые несравнимо легче, нежели штаны и рубашки.
Когда все было постирано, вымыто и убрано, Олег в некоторой растерянности огляделся по сторонам. С делами пока вроде разобрался. Он прислонился к "тормозам" и прислушался к мелодии, которая тихо лилась из радиоточки, установленной на двери. Известный исполнитель пел про зеленоглазое такси, которое может отвезти в счастливые края. Год назад Олег, двадцатиоднолетний страховой агент, вместо зеленоглазого такси сел в автозэк и отправился в совсем другое место - будто бы в параллельный мир, живущий по своим законам и еще более жестокий. В КПЗ это еще не осознавалось, но с прибытием в СИЗО все прояснилось сразу. Пока Олег, голый, приседал перед вальяжными тюремщиками, которые ковырялись в его вещах, - он понял, что прежние представления о человеческом достоинстве и отношениях между людьми остались за железными воротами изолятора. Шагнув за порог камеры, он начал свой путь испытаний, который не всем суждено пройти здоровыми и невредимыми...
Олег перевел взгляд на Виктора - мужика лет тридцати, сидящего на краешке шконки и смолящего "беломор". Невольно внимание привлекла его нога. Вернее, то, во что она превратилась. Большой темный гнойник расползся по конечности, и кожа местами проваливалась, словно зараза съедала мясо изнутри. На противоположной кровати сидел еще один семейник Олега - восемнадцатилетний пацан Андрюха. Причем сидел на специальной подстилке, поскольку задница у него страшно гнила и буквально сочилась какой-то гадостью. На таком заде и не посидишь особо: больно, чешется постоянно, да еще и трусы прилипают к коже. Местный врач дает какую-то мазь, да только она помогает лишь на короткое время, потом опять начинается этот гемор... Вот они так и сидели друг напротив друга - мужик и пацан, у одного нога скоро отвалится, у второго задница. Картина маслом, короче.
За стеной послышался стук: три раза. Олег метнулся на дальняк, задвинул занавеску и принялся принимать груз. Вытащив канатики с контейнером, он развязал нехитрый, но практичный узел, отложил груз и пробил два раза - отбой. На этот раз была малява и пачка сигарет. Все запаяно в целлофан на совесть, так что никаких проблем. Вот недавно пригнали по "мокрой" контейнер с хавчиком, так запаяли плохо... вот смеху-то было! Кому скажешь на воле про еду из параши - засмеют и примут за идиота.
- Андрюх, тебе малява и груз, - Олег выглянул из-за перегородки дальняка. - С тебя курево в трудные времена.
- Базара нет, - кивнул тот, осторожно встал со своей подстилки и забрал посылку.
- Подельник притаранил? - спросил Олег.
- Он, - снова кивнул Андрюха, нетерпеливо сдирая целлофан.
Олег вымыл руки и прошел на кухонку. Окинув взглядом ряд грязных фанычей, он поморщился. Смотрящий проснется - опять устроит за грязь нагоняй. Один Олег почистит - и его совесть будет спокойна. Вывалив заварку в парашу, он выдавил немного зубной пасты в кружку и принялся чистить ее специально предназначенной для этого зубной щеткой. Можно, конечно, чистить и обычным пеплом, но дешевая зубная паста Олегу больше нравилась: приятней, да и запах лучше.
- Андрюх, - позвал Олег, работая щеткой, - тебе делать нечего, взял бы фаныч да и почистил бы. Шуму утром будет.
- Я за собой убрал, - поморщился тот.
- Ты-то убрал, а другие пожрали, - и дыркой кверху. Молоток проснется, и опять все фанычи заберет. А чаю пить захочется, да и чифирнуть мы с тобой не прочь.
Андрюха немного поразмыслил и согласился. И вот они уже вдвоем отдраивали большие кружки.
Виктор смотрел на них из-под густых бровей, потом встал и, хромая, подошел к кухонке. Выбрав самый большой фаныч - "полторашку", он насыпал туда пепла и, не говоря ни слова, начал тереть стенки посуды тряпочкой. Олег обрадовался этой нежданной солидарности. Просить было неудобно - взрослый мужик все-таки, да и новенький он, не сошлись еще. А тут все понял без слов и сам вызвался помочь. Все-таки даже такая мелкая работа доставляла радость. Как ни крути, физическая активность все лучше, чем тупо сидеть и гнить.
В итоге они перемыли всю грязную посуду. И вздохнули с удовлетворением. Олег подумал, что надо бы вознаградить помощников за труд, да и себя не мешало бы.
- Суп сварим? - он подмигнул Виктору.
- Это как же?- удивился тот.
- По местным рецептам. Не варил что ли ни разу?
Виктор покачал головой.
- Недавно я тут. Не освоился еще толком, - пожал он плечами.
- А нога, я смотрю, освоилась, - Олег кивнул на гнойник.
- Это да, - невесело усмехнулся Виктор.
Немногословен он был, но Олегу это даже нравилось. За месяцы арестантской жизни уже наслушался всякой чепухи и болтовни, иногда тошно становилось.
- Показываю один раз, - весело сказал Олег и взял с полки кухонки "полторашку". - Своим детям и внукам будешь рассказывать вместо сказок.
- Не дай бог детям о тюряге рассказывать. Пусть думают, что папа в дальней командировке был.
- Ага, и медведь цапнул за ногу?
- Там видно будет. Главное, не потерять ее.
Олег начал показывать свои тюремные поварские навыки. Вскипятил в "полторашке" воду, бросил в кипяток лук, морковь, дольки чеснока, кусочки колбасы. Потом добавил "запарики" - вермишель быстрого приготовления. Еще - немного кетчупа. И варил все это месиво, хорошенько перемешивая.
- Ты не попробуешь больше этого ни дома, ни на "зоне", - сказал Олег, колдуя над фанычем. - Дома понятно почему, на "зоне" вроде тоже нормальный суп можно сварить.
Виктор с улыбкой следил за манипуляциями "повара". Потом кивнул на кипятильник, с помощью которого варился суп.
- А что с кипятильником потом?
- Почистим, - пожал плечами Олег. - Правда, отдирать налипшую лапшу - то еще удовольствие. Но суп стоит того... Главное, чтобы кипятильник не взорвался. Тогда мы будем все в лапше и в шоке... Весело, конечно, но без супа.
Скоро похлебка была готова. Вся троица в составе Олега, Виктора и Андрюхи, села за дубок. Однако, когда Олег увидел алюминиевую миску и ложку у Виктора, то поморщился.
- И как ты ешь с них? - спросил он. - Это ведь сплошное мучение.
- Привык уже, - ответил Виктор. - Поначалу обжигался, теперь - вроде ничего.
Разлили по мискам суп, порезали хлеб. Сняли пробу.
- Класс, - одобрил варево после первой ложки Виктор. - Никогда ничего подобного не ел.
- А делов-то! - усмехнулся Олег. - Главное, чтоб продукты были. К тебе приезжают?
- Жена иногда, - осторожно сказал Виктор. Никто не хотел просто так раздавать продукты.
- Ну вот, будешь сам себе готовить. Жаль, плитка запрещена, пожарить нельзя.
- Жена без денег сидит, уволили ее, - Виктор отложил ложку. - Болеет она давно. И детей кормить надо. Так что не до передач ей, да и ехать далеко.
- Тебя по какой статье загребли-то? - поинтересовался Андрюха.
- Сто пятьдесят восьмая, - ответил Виктор.
- Чего уволок?
- Составы чистили.
- Это как? - удивился Андрюха.
- Есть места, где поезда сбавляют скорость. Мы с подельником подбегали, я лез ему на плечи и, пока он бежал, вскрывал замки и сбрасывал товар на землю.
- Мда, чего только не услышишь тут, - усмехнулся Олег. - Вы хоть знали, что в вагонах будет?
- Не-а, - мотнул головой Виктор. - Как повезет. Бывало, памперсы одни попадутся. В другой раз - какое-то сложное оборудование, хрен его знает для чего.
- Андрюха вон тоже оригинал, - Олег кивнул на пацана. - Ключи от машин из карманов вытаскивал магнитной указкой. И катался потом... дурак. Славка - тот вообще кадр: ограбил цветочный магазин и подарил своей девушке здоровенный букет роз... Ну не дурость ли?
- А у самого что? - спросил Виктор.
- Да есть за что, - вздохнул Олег. - Сестренку мою, пятнадцатилетнюю, гад один пытался изнасиловать. Я его предупреждал: не трогай! А ему по хрену. Увивался за ней, сопляк, подъезжал, а потом просто решил взять силой... Я его нашел и переломал всего. Теперь от армии будет отмаза. Сука...
- И чего, загребли из-за этого? - Виктор удивленно поднял свои мохнатые брови.
- Отец у него в органах работает, связи имеет... Так что мне не только средние телесные, а еще наркоту пришили. Хотя, какая наркота? Всю жизнь спортом занимался, даже сигареты в руки не брал. Здесь вот курить начал от нервов... Кругом притоны одни - никто не трогает, а меня загребли за "герыч", - последнюю фразу Олег произнес с горечью.
Они немного помолчали.
- Вкусный суп, - произнес Виктор и пошел мыть свою посуду. Андрюха последовал за ним.
Олег прислушался. Кругом посапывали, особо не нарушая ночную тишину. Храпеть было нельзя - учись спать тихо или не спи вовсе. Неподалеку играли в нарды Славка и таджик Монад (у Славки не было ни шанса против него). Рядом молча наблюдали за игрой двое арестантов. Кто-то писал письмо, кто-то - маляву, кто-то просто крутил четки.
Ночью все время было тихо. В камере с постоянно включенным светом и малюсеньким, закрытым железным "намордником" окошком разница между ночью и днем не заметна. Однако Молоток спал именно в это время, из-за чего шуметь никто не решался. Кемарить днем было трудно: к электрическому свету добавлялась естественная привычка спать ночью, но самое главное - шум из громких голосов и звуков. Поначалу Олег не мог уснуть, но потом привык. Как и ко всему остальному, вроде нестерпимой для новичка духоте, тесноте и невозможности уединиться.
В первые дни Рустам учил его тюремным премудростям быта: как делать из баланды пригодную для употребления пищу, как расплетать носки и плести из полученных ниток канатики для ручек кружек и заточек, как из пластиковой бутылки мастерить контейнер для умывальных принадлежностей. Ну и главное: чистота - залог здоровья. В заключении эта старая истина приобретала особую актуальность. Первые месяцы Олег болел без перерыва: трясся от страшного кашля, тяжко мучился с желудком, не переносил домашнюю пищу. Потом гнили руки, распухали ноги, случалась и чесотка. Сказывалось недоедание, плохая кормежка, антисанитария, нехватка солнечного света, свежего воздуха и витаминов. Из КПЗ привез кучу вшей, и одежду пришлось выкинуть. Но постепенно организм адаптировался к условиям обитания, и теперь его не брала ни одна зараза, а желудок был способен переварить гвозди.
Андрюха повторял его путь. В первый же день после тюремных харчей его рвало без передыху, от поноса он не вылезал с параши. Виной тому была гнилая вареная капуста, которую давали на "ужин". Ее никто не брал, наученные горьким опытом, но Андрюха очень хотел есть, и потому рискнул. С того раза он чаще прислушивался к советам сокамерников. Так он перестал брезговать мыться на дальняке, научился содержать свои вещи в чистоте и порядке и тщательно стирать одежду каждый день.
Олег вот тоже решил помыться. Сегодня было как-то особенно жарко и душно, и он после стирки и горячего супа обливался потом и чувствовал себя грязным. Вскипятив в больших фанычах воды, он вылил ее в таз, добавил холодной из-под крана, взял сменное белье и задернул за собой занавеску на дальняке. Раздевшись, он облил себя теплой водой, тщательно намылился и смыл пену из "литра". Потом оделся и совком, а потом тряпкой прибрал за собой.
К нему подошел Славка.
- Олежек, - обратился тот, - побреешь меня? А то оброс - пипец.
Олег кинул взгляд на голову приятеля и согласился.
- Мыль голову, я поищу нормальную бритву, - сказал он.
Порывшись в своих умывальных принадлежностях, Олег подобрал подходящую для этого дела бритву. Дешевый одноразовый "Жиллет", уже использованный, но еще вполне острый. Впрочем, одноразовый - это сильно сказано, поскольку таким станком брились до "упора", пока лезвие не станет абсолютно тупым. Еще эти штуки разбирали, используя лезвия в быту. У Олега все пальцы изрезаны - не так просто и безопасно их разобрать.
Славка намылил голову и сел на перевернутое ведро. Олег приступил к делу.
- Болячки не срежь, - напомнил "клиент".
- Ладно, - буркнул "парикмахер". - Не верти тыковкой, а то скальп сниму.
Мелкими, короткими движениями, он начал сбривать волосы от макушки к шее. Небольшие гнойники на коже обходил по памяти, не впервой уже.
- Ай! - коротко вскрикнул Славка, когда лезвие разодрало кожу.
- Да сиди ты, - раздраженно шикнул на него Олег. - У тебя голова квадратная, углы одни. Да болячки еще. Тебя брить, все равно как по минному полю на тракторе кататься.
Славка терпел. Когда экзекуция закончилась, "потерпевший" смыл теплой водой остатки мыла и волос и стал таращиться на свой лысый блестящий череп в зеркало на дальняке.
- Три раза порезал! - заметил он.
- Ну и что, - пожал плечами Олег. - Вот в следующий раз возьму и побрею твой котелок тупым станком, а потом холодной водой оболью. Вот это будет весело!
- Ага, тогда звон от фанача о твою черепушку будет слышен в соседней области, - рассмеялся Славка. - В церквях можно будет даже в колокола не звонить.
- Звон-то будет, да не тот, - усмехнулся Олег.- Чья-то квадратная голова в "тормоза" ломиться будет.
- Не знал, что у тебя квадратная голова, - хохотнул Славка.
- Не коси под дурака: слишком хорошо получается.
В тюрьме принято подкалывать друг друга. Здесь свой, особый юмор, отличающий его от остального мира и по большей части ему чуждый. Но здесь и ситуации особенные и люди жестче. Вот, например, над таджиками один раз прикололись. Они же все мусульмане, сало не едят - запрещено религией. Зато колбасу уминают за обе щеки. И вот им сказали, что в колбасе этой свинина, которая запрещена к употреблению тоже. Сначала они оторопели, но потом смирились... Кушать хочется всем, в том числе и мусульманам.
Хромая, к нему подошел Виктор.
- Олег, у меня тут вопрос назрел, - немного смущенно произнес он. - В общем... один я, может, к себе в семью возьмете?
Олег задумался. Посмотрел на Андрюху, жующего за дубком хлеб, политый растительным маслом и посыпанный солью. Потом отозвал Виктора в сторонку.
- Вот что, - негромко заговорил он, когда они отошли к "тормозам", - ты не огорчайся, но я не могу тебя взять. Нам и так непросто вчетвером. Я, Славка, Рустам - мы мужики взрослые, потертые. Но Андрюха - ребенок еще, да и недавно он здесь. Ему подавай шоколадные конфеты, газировку и колбасу, даром, что в тюрьме. Он вечно есть хочет, курит только сигареты с фильтром, и чай не всякий пьет. Так что много ресурсов на него уходит. А оставить его нельзя: зелен еще, вдруг что случится. В шныри задвинут, а то и похуже чего... Так что у нас головной боли хватает, не потянем мы еще одного. Тебе ведь передачи редко носят, с ногой твоей и делать что-то для заработка трудно. И с подельником ты не словился. В общем, не могу пока взять тебя, не обессудь. Может быть, позже, когда с проблемами разберусь. Мужик ты хороший, помогать будем. Но с семьей пока повремени.
- Понял, - кивнул Виктор. - Без вопросов.
И захромал обратно к шконке.
Олег присел на корточки рядом с тормозами и прислонился спиной к холодному железу двери. Закрыл глаза...
Смутные, размытые картины проплывали перед его внутренним взором. Вот он сидит на своем бауле на этом же месте, в первый день. Потерянный, подавленный, невероятно одинокий и опустошенный. Вот он получает втык от Молотка за уроненную на пол пайку хлеба - из-за голода он был совсем слаб, руки дрожали и не слушались. Вот он трясется в обледенелом "автозэке", больной гриппом, ничего не соображающий от температуры, тесноты и пронизывающего до костей холода... Слезы матери на первом свидании, тяжелый взгляд отца. Короткое письмецо от его девушки, путанное и торопливое, со словами прощания и просьбой понять в конце... И вид из зарешеченного окошка в прогулочном дворике - зеленый ковер травы и волнующиеся под летним ветром кроны молодых деревьев. Мир, ставший чужим и оставшийся желанным до боли, до слез, до зубовного скрежета.
Олег задремал...
На залитом солнечным светом лугу стоял накрытый белой скатертью длинный стол, за которым сидели все родственники и друзья, даже те, кто давно умер или ушел из жизни Олега. Здесь был его дед, которого он знал только по фотографиям, бабушка, которую застал лишь совсем маленьким. Здесь была тетя, сгоревшая от рака. Его первая девушка, которую он безумно любил и которая вышла замуж за своего гендиректора. Друг детства, который разбился на своей первой машине... Все смотрели на него с улыбкой, держа в руках бокалы с красным вином.
Олег стоял во главе стола с поднятым бокалом. Он должен был что-то сказать - все ждали. Но он молчал, не находя слов и не в силах что-либо произнести. Лишь чувство любви ко всем этим людям переполняло его, накрыв теплой, приятной волной, и грудь тяжело вздымалась под ласковым летним ветром. Ему было необыкновенно, непривычно хорошо. Чувство свободы и любви делало его счастливым...
Уже просыпаясь, он осознал, как много он не сказал своим близким, как много ему предстоит сказать. В круговерти дел забываешь о простых и важных словах, обделяешь вниманием тех, кто в этом нуждается. И воспринимаешь это как обыденность, как суровую прозу жизни. И лишь попав в тяжелую, критическую ситуацию, понимаешь, как много ты поможешь потерять, как дороги тебе родные и друзья, как беспечно и глупо ты жил до этого, транжиря время и не ценя простые истины и радости.
Открыв глаза, Олег увидел перед собой Рустама. Тот стоял напротив и внимательно на него смотрел, крутя четки. Бывший десантник, бывший кикбоксер, бывший тренер, бывший бизнесмен, бывший специалист по взяткам - все бывший. Под смуглой кожей худощавого тела перекатываются мускулы, лицо в шрамах, руки в вольных наколках, глубоко посаженные темные глаза колючи... Но первое впечатление обманчиво. Рустам - вежливый и внимательный друг, не гнобит слабых и себя не превозносит. Он мог бы стать авторитетом, но предпочел остаться обычным мужиком.
Подойдя к Олегу, он с улыбкой спросил:
- Когда домой, Олежек?
- Да кто его знает, Рустам, - отмахнулся тот. - У судьи спроси.
- Ты говорил, что УСБ завело дело на папашу того отморозка. Так почему тебе не дали подписку о невыезде?
- Система, брат, - пожал плечами Олег. - Механизм уже запущен, никто не будет ничего менять. Дело состряпано, следаки втянуты, прокурор в курсе. Ничего уже не изменится.
- А если кто потянет за ниточку? - предположил семейник. - Много интересного откроется.
- Это будет интересно для журналистов, но никак не для системы. Она не копает под себя.
- Ну а если журналисты зацепятся?
Олег внимательно посмотрел на друга.
- Ты что-то не договариваешь, - заявил он.
Рустам присел рядом на корточки и тихо сказал:
- Неделю назад я отстрелил на волю письмецо. Оно адресовано моему знакомому тележурналисту, спецу по криминалу. Вчера я узнал, что он заинтересовался и начал рыть. Не хотел тебя беспокоить раньше времени, ведь ничего могло и не выйти из этой затеи.
Олег вытаращился на него и молчал некоторое время. Потом тихо и зло произнес:
- Ну и сволочь ты! А меня забыл спросить?
- А чего спрашивать? - усмехнулся Рустам и щелкнул четками. - Что ты в этом смыслишь? Благородно отказался бы - да отправился бы на "зону", как барашек. А там и без тебя хватает таких.
Олег молчал.
- Ты пойми, - продолжил Рустам, - сюжет по центральному каналу вечером - это сила. Его не смогут проигнорировать, он вызовет резонанс. Из-за твоей ерундовой делюги никто не будет рвать задницу перед общественностью, правозащитниками и каким-нибудь депутатом, занимающимся такими случаями.
- Поздновато уже, - вздохнул Олег. - Не успеется.
- Все будет пучком, братан, - Рустам потрепал его по голове. - Не хрена тебе на "зоне" делать, не для тебя она. Ты молод, вся жизнь впереди. За это можно и побороться.
Олег уперся взглядом в пол и не отвечал.
- Ну, ну, выше нос, - рассмеялся семейник и хлопнул его по плечу. - Будешь мне письма писать. Про волю напишешь: как там. А то забывать уже начал... Про свадьбу черканешь, про первенца своего...
Олег заплакал.
- Ты это брось! - строго бросил Рустам. - Чтобы я такого больше не видел! И чтобы другие не видели. Понял?
Олег кивнул и утерся носовым платком.
Рустам поднялся и деланно заворчал:
- Чего расселся-то? Дел что ли нет? Грузы иди оправляй. Да и Молоток проснулся, вон сидит строчит малявы одну за другой.
Олег вскочил и принялся за свою работу.
*****
Во время суда потерпевший насмешливо и нагло смотрел на Олега. Тот отвечал ему равнодушным взглядом. Но когда судья зачитал приговор, лицо молодого отморозка вытянулось и побелело.
- ... и освободить Михнова Олега Владимировича из-под стражи из зала суда, - рутинно закончил тучный судья.
Клетку открыли, наручники сняли. Родители бросились обнимать сына. Мать плакала и причитала, отец улыбался сквозь слезы.
Журналист сделал свое дело. На ТВ вышел очень жесткий сюжет, в котором копнули так глубоко, что никому мало не показалось. Рассказали и о кумовстве в органах, и о взятках, и о состряпанных делах на заказ, и о пытках. Сюжет подхватили блогеры. Вскоре уже немалая часть аудитории Рунета обсуждала дело Олега и связанные с ним обстоятельства. Правозащитники выступили в защиту Михнова, какой-то депутат сделал запрос. Прокурору пришлось вертеться...
В итоге обвинение в распространении наркотиков с Олега сняли, завели дело на следователя, который сфабриковал липовое обвинение. УСБ всерьез занялось отцом молодого насильника.
А Олег получил условный срок. Чтобы руками поменьше махал.
Из здания суда они вышли в ослепительный день. Улицы были припорошены снегом, белые шапки покоились на ветках деревьев. Морозный воздух был пронзительно чист и пах по-особенному - он пах свободой и счастьем. Олег не мог им надышаться...
Он задрал голову и жадно взглянул на вольное небо - ясное, сверкающее, высокое, спокойное. Никто больше не мог запретить ему смотреть на него, ничто не мешало этому, никакие решетки... Мир вновь стал просторным, ярким и богатым. Серый, грязный, уродливый уголок его, в котором ютился Олег больше года, канул в прошлое, в зябкие, болезненные воспоминания. Их не стоило ворошить без лишнего повода, но и предавать их забвению было нельзя. Как любой жизненный опыт, который делает человека мудрее и сильнее.
Рустам, Андрюха, Славка - им повезло меньше. Они совершили явные преступления, и им придется ехать на "зону". Но они были его семьей и помогли сохранить в себе человеческое - в диких, кошмарных условиях. Он делил с ними свой хлеб, свою кровать, свои радости и беды. Рустам помог ему спастись... И за это Олег будет благодарен им всю жизнь. Они стали его друзьями, и он не оставит их в беде.
Взяв за руки отца и мать, Олег шагнул в подзабытую жизнь.
Пройдя долгий и трудный путь, он возвращался домой.
Семья - неформальное объединение зэков, впервые попавших в тюрьму. Цель создания семьи -- помощь, поддержка, коллективное принятие решений, коллективная защита и взаимная ответственность.
Шконка - тюремная кровать.
Фаныч - кружка, как обычная, так и больших объемов ("литр" - 1л, "полторашка" - 1.5 л)
"Весло" - ложка
Шлемка - миска
Смотрящий - авторитетный зэк, главный в камере. Смотрит за порядком и общаком.
Дальняк - туалет.
Малява - записка, короткое письмо.
Груз - запаянный контейнер с различным содержимым (как правило, с сигаретами и чаем).