Я часто вспоминаю ее и думаю: а ведь жизнь могла бы сложиться со всем иначе. Счастье улыбалось мне, шло навстречу. Стоило только распахнуть руки, и эта девушка была бы моей. Она любила меня, а я об этом даже не догадывался и не то, чтобы проворонил, а как бы мимоходом отверг, не ответив на ее чувство.
Сейчас некоторые доморощенные философы-астрологи доказывают, что все предопределено еще при рождении и зависит от того, под какой звездой ты родился. А я думаю, что все это бред, всё зависит от нас самих.
Тоня была недотрога. Миниатюрная, легкая, энергичная, улыбчивая. Губы яркие, взгляд живой, чистый, без намека на флирт или нечто подобное.
Она работала у нас в редакции корректором. Жила где-то на окраине села с дедушкой. О ее родителях мне ничего неизвестно, возможно, они умерли, когда она была еще маленькой.
Поскольку она не позволяла никаких вольностей, никто из наших парней даже не пытался за ней ухаживать. Тем более, что у нее был жених, бывший одноклассник, курсант военного училища. Время от времени он приезжал, дарил ей цветы, коробки конфет. Сидел в корректорской, дожидаясь, пока она закончит работу, и они уходили вместе; он высокий, стройный, в военном кителе и брюках с лампасами, и она, быстро шагающая рядом с ним, с ее осиной талией, перетянутой широким красным ремнем. И все мы считали: вот закончит парень училище, станет офицером, а Тоня - офицерской женой. Но судьба распорядилась иначе.
В очередной свой приезд курсант не нашел той Тони, которая всегда встречала его с радостью. Теперь же она смотрела на него с какой-то вымученной улыбкой. И взгляд у нее стал виноватым, уклончивым.
- Что случилось? - спрашивал он ее.
- Не знаю, - отвечала она.
- Тоня, ты совсем другая. Что-нибудь с работой?
- Нет. Я и сама чувствую, что другая. Но что я могу сделать? - и она грустно улыбалась.
Он настолько любил ее и уважал, что не задавал больше никаких вопросов, надеясь, что скоро все наладится и разъяснится. По пути домой, он попытался завязать разговор на отвлеченную тему, но Тоня отвечала невпопад, и он замолчал, расстроенный и удивленный.
Когда на следующий день мы с ней считывали газетную полосу, Тоня сказала:
- А ко мне опять приехал мой курсант.
Я уловил в ее словах не совсем уважительную по отношению к парню интонацию. Может, поссорились?
- Твой курсант в тумане светит, искры гаснут на лету. И когда свадьба? - спросил я, дразня ее.
- Погасли искры, и свадьбы, очевидно, не будет. - Она смотрела мне прямо в глаза, словно хотела сказать своим взглядом что-то потаенное, чего она не могла выразить вслух.
Я не понимал, о чем она говорит, на что намекает. У нас с ней давно установились легкие, доверительные отношения. Мы часто шутили, смеялись. Тоня переняла мою манеру говорить, словечки и шуточки. С ней было легко и просто. Кто-то сказал, что счастье - это когда тебя понима ют. Мы понимали друг друга с полуслова, а тут я был озада чен.
- Так что, - спросил я, - курсант уже не светит в тумане?
- Да, иногда такое случается в жизни. Понимаете вы меня? Нет, я чувствую, что вы совсем не понимаете. - Она грустно и обре ченно улыбнулась, словно пытаясь заглянуть мне в самую душу.
Но тогда я был далек от того, чтобы читать чужие мысли. Это был единственный случай, когда я не понимал Тоню.
- Что ты хочешь сказать, Тоня?
- Я хочу сказать, что если один человек любит другого, а другой любит третьего, то с этим ничего нельзя сделать. Теперь-то вы меня понимаете?
Я не стал допытываться, кто такой этот третий, и искренне посочувствовал бедному курсанту, который вскоре уехал и больше не появлялся в нашей редакции.
Шли дни, месяцы. Тоня снова ожила, мы по-прежнему шутили и зубоскалили, иногда я называл ее Антонидой, а она в ответ принимала важную позу оперной певицы. Но наши шутки никогда не переходили определен ных границ. Были, конечно, моменты, когда мне хотелось обнять Тоню, и я пытался это сделать, опять же - шутя, но она ловко уворачивалась и грозила мне пальчиком. Дальше этого не шло. Я совсем не хотел потерять ее доверие и дружбу.
Однажды наши женщины решили своими силами сделать ремонт в типографии. Конечно, не без помощи мужчин. Всю субботу и воскресенье белили, мыли, замазывали, скоблили, а вечером устроили грандиозный ужин с выпивкой, музыкой и танцами. Самогон быстро ударил в головы, расслаби лись даже самые сдержанные и чопорные. Девчата без конца приглашали танцевать. Отрешенные от повседневных забот, мы веселились, как дети. Садились за стол, пили, закусывали, снова танцевали.
Ко мне подошла, широко и лукаво улыбаясь, наборщица Вера. Я знал, что она не отличалась строгостью нрава. Мы закружились в вальсе. Симпатичная она была, эта Вера, голубоглазая, светловолосая.
- А у вас дома есть хорошие пластинки? - спросила она.
- Есть и хорошие, и плохие.
- Давайте сходим, принесем, а то эти уже приедаться стали.
На улице было темно, шел легкий, мягкий снежок. Я обнял Веру за талию, и так мы шли, воркуя и болтая всякие глупости. Я прижимал ее к себе, ей это нравилось. Иногда мы останавлива лись и прижимались друг к другу теснее, а затем шли дальше.
Дома перерыли гору пластинок, выбирая вальсы и танго. Вернее, все это делала Вера, а я обнимал ее и трогал за колышущуюся, ускользающую от моих рук высокую грудь: я просто не мог устоять перед искушением. А что, если у нас с Верой сейчас что-нибудь получится?
Может, она тоже хочет этого? Надо только покрепче обнять ее и положить на постель.
Но Вера опередила меня. Жарко дыша, она сама обняла меня и впилась губами в мои губы и так долго не отпускала их, как будто хотела выпить меня всего до дна. В голове зашумело, тело мое напряглось. Ее пальто было распахнуто, ее крепко прижатый ко мне стан стал непроизвольно колыхаться, она задрожала...
Когда вернулись, гулянка еще была в разгаре. Тоня издали погрозила мне пальчиком, покачала головой и состроила осуждающую физиономию. Я поставил мою самую любимую пластинку- "Вальс цветов" - старинный, всегда режущий по сердцу, волнующий, обволакивающий душу грезами вальс. Пригласил Тоню. Никогда не забуду, как самозабвенно и не утомимо мы с ней кружились, как пристально, преданно, доверчиво смотрела она мне в глаза, в то же время не позволяя мне слишком крепко прижимать ее к себе.
Ах, этот вальс! Он и раньше сводил меня с ума, но в тот вечер под влиянием выпитого вина и целого букета окружавших меня молодых женщин и девушек, я, обнимая молодую, преданную мне девушку, был в особенном ударе. Хотелось, чтобы эта музыка, этот танец и это прекрасное настроение никогда не кончались. Но вот пластинка остановилась, и Тоня тоном, в котором прозвучали решительные нотки, сказала:
- Сегодня вы меня проводите. Хорошо?
Я несерьезно отнесся к ее словам, ничего не ответил, подумав: "Пусть Виктор проводит". Он был моим приятелем, который задумал жениться, но слишком уж придирчиво выбирал невесту. Может, у него с Тоней и сладится. Когда Тоня, попрощавшись, вышла из типографии, я подстегнул Виктора, сидевшего за столом.
- Давай, догоняй Тоню. Лучшей невесты не найдешь!
Он недоверчиво улыбнулся, быстро оделся и выбежал на улицу. Но через пять минут вернулся с кислой физиономией:
- Не захотела со мной идти.
На другой день Тоня, укоризненно глядя мне в глаза, разочарованным тоном сказала:
- Не посылайте больше никогда никого меня провожать.
Через некоторое время Тоня уехала сдавать экзамены. Она училась заочно в пединституте. В ее отсутствие я без памяти влюбился в одну женщину. Влюбился так, что потерял голову. Вскоре о нашей связи узнали все. Узнала и Тоня, вернувшись после экзаменов. Она сторонилась меня, как зачумленного, а потом и вовсе рассчиталась из редакции, уехав в самое отдаленное, глухое село, где стала работать в школе учительницей начальных классов.
Через полгода мы случайно встретились с ней на автобусной остановке. Она посмотрела на меня отчужденным, невидящим взглядом. Было в нем что-то такое, что пригвоздило меня к месту как предателя. Я недоумевал, почему она так странно переживает за меня. Могла бы и посочувствовать.
Мой роман с замужней женщиной наделал много шума в селе. И на работе тоже. Пришлось взять расчет и уехать в дальние края. А лет через пять, вернувшись на время отпуска, я встретил нашего бывшего редактора, который тогда уже успел перебраться в областной центр. Вспомнили годы совместной работы. Я не упустил возможности разузнать о Тоне, о том, как сложилась ее дальнейшая жизнь.
- Она вышла замуж за какого-то механизатора, по-прежнему работает в школе.
- Счастлива ли она? - спросил я. - Не думаю. Ведь она была по уши влюблена в тебя.
- Шутишь?
- Нисколько. Об этом все знали. Один ты только, увлеченный другими, ничего не замечал.
Эх, Тоня, Тоня... Как я был слеп! И как ты была хороша. Я ценил доступных. А недоступную прозевал.
И почему я не пошел ее тогда провожать? Если бы не Вера...
Тоня всегда ходила домой одна, как бы поздно мы не заканчивали работу. А тут не то, чтобы попросила, а как бы приказывала, чтобы я ее проводил. Значит, это было неспроста. Наверное, она решилась тогда объясниться со мной, признаться в своем чувстве. Себя я не жалею. Меня мучает вина, которую не загладить, не замолить. Я преклоняюсь перед любовью, которую не разгадал и которой оказался недостоин.