Я наспех доделывал домашнюю по физике и одновременно жевал булку с маслом. Мама отсыпалась после ночной смены в своём супермаркете и не видела этого безобразия, а то бы я точно схлопотал по шее. Крики мальчишек во дворе подстёгивали меня, я торопился, ошибался, исправлял, зачёркивал, начинал переписывать заново, а левой рукой в это же время ломал булку и запихивал куски в рот. Вдруг какое-то движение за окном привлекло моё внимание, я поднял глаза и увидел над подоконником чью-то голову. Длинные нечёсаные космы торчали во все стороны, безумный взгляд шарил по нашей комнате. Если бы не реденькая бородёнка, я бы так сразу и не понял, какого пола это существо. Признаюсь честно, я очень испугался и заорал. Голова тут же исчезла, а мама вскочила с дивана, тоже, наверное, перепугавшись спросонья.
- Что ты кричишь, Макс?
- Там кто-то был, - сказал я, показывая пальцем на окно.
- Кто? - Вздохнула мама.
- Не знаю, - сказал я и подошёл к окну.
Осторожно выглянул, но никого уже не увидел. А наш подоконник, между прочим, находится на высоте двух метров от тротуара. Я сам измерял рулеткой лет так восемь назад, когда мы в первом классе проходили единицы измерения. И стена совершенно гладкая, нет никакой приступочки, на которую можно было бы поставить ногу.
- Это так ты уроки делаешь? - Спросила мама, глядя на стол.
Я тоже посмотрел - на раскрытой тетради по физике маслом вниз лежала булка.
- Щас переделаю быстренько, - сказал я, убрал булку на тарелку и выдернул испорченный лист.
- Я те дам "быстренько"! - Возмутилась мама. - Садись и учи как следует! Тебе тройку исправлять надо. А меня разбудишь, - она посмотрела на будильник, - часа так через полтора.
Ну вот, матч там совсем без меня пройдёт. Я, конечно, расстроился и засел за учебники без всякого энтузиазма. А мама опять легла спать. Но выспаться ей так и не удалось. Минут через пять в дверь позвонили. Я подумал, что это за мной, и рванул было в прихожую, но мама погрозила мне кулаком и пошла открывать сама. Тут же раздался её вскрик, послышалась какая-то возня у входной двери. Сердце у меня упало куда-то в желудок - я понял, что к нам ворвались грабители. Я мог бы, конечно, выпрыгнуть в окно, пока не поздно. Но что будет с мамой? Какой же я после этого мужчина?
Я схватил со стола нож для масла и выбежал из комнаты. Увиденное поразило меня больше, чем катание на американских горках прошлым летом. На лестничной площадке стояла тётя Нина - наша дворничиха, сильно пьющая женщина, никогда прежде к нам не заходившая. Рядом с ней торчало немытое пугало, чью голову я только что видел в нашем окне. На шее у этого пугала висела мама, она смеялась и плакала одновременно. Ну, висела - это, конечно, громко сказано. Мама была повыше его на целую голову. Я подошёл поближе с ножом для масла наперевес. Пугало повернуло ко мне голову и знакомым голосом дяди Ромы сказало:
- Привет, Макс!
- Привет, - промямлил я, пряча нож за спину.
Честно говоря, я представлял себе дядю Рому совершенно не таким. По рассказам мамы и нескольким фотографиям я составил в своих мечтах образ красивого и смелого человека. Он был высок ростом, широк в плечах, выгоревшие волосы, загорелое, немного обветренное лицо, светлая борода, белозубая улыбка, зелёная штормовка и тощий рюкзак. Оригинал совпал с идеалом только в одном пункте - у него тоже имелась светлая борода, но какая-то жиденькая и неубедительная.
Этот странный вонючий мужичонка втолкнул нас всех в прихожую и захлопнул дверь. Взяв маму за локоть, он потащил её на кухню. Я пошёл за ними. В дверях оглянулся - тётя Нина разглядывала вешалку с моей джинсовкой и маминым синим зонтом. На кухне дядя Рома хриплым шёпотом чего-то напористо требовал от мамы и торопил её. Мама шарила по полкам шкафчиков, хлопала дверками, гремела посудой. Наконец, в самом дальнем углу нашлось то, что она искала - початая бутылка водки. Дядя Рома выхватил её у мамы из рук и побежал в коридор. Я - за ним. Со словами "Мерси, мадам" он всучил бутылку заулыбавшейся тёте Нине. Потом вытолкал её за дверь и крикнул вдогонку: "Никуда не уходи. Я буду через час, как договорились".
- А что случилось-то, Рома? - Спросила мама, но он уже увидел открытую дверь в ванную и пошёл туда, на ходу стаскивая через голову заскорузлую рубашку.
Мама отодвинула меня в сторону и распахнула дверцы шкафа.
- Макс, я отдам ему твои чёрные джинсы и серую толстовку?
Она понесла в ванную стопку одежды и белья, даже не дожидаясь моего согласия.
- Ладно, не жмись, - сказала она, не оборачиваясь, - я тебе новые куплю.
Я забыл и про футбол, и про физику, тем более, что до конца учёбы осталось всего ничего - несчастных три дня. Я сидел на кухне, смотрел, как мама жарит сардельки, слушал шум воды в ванной и терялся в догадках.
Дядя Рома приходился маме братом только по отцу, матери у них были разные. Прожили они свои детства в разных городах, и впервые увидели друг друга только на похоронах отца. Маме было тогда пятнадцать лет, а дяде Роме двенадцать. Мама после этой встречи стала жалеть, что им не пришлось расти вместе, настолько ей понравился её шебутной младший брат. За все последующие годы они виделись в лучшем случае в течение каких-то двух недель (это если сложить вместе все его короткие визиты). Мама всю жизнь прожила в одном и том же городе, училась, работала, растила ребёнка (меня, то есть). А дядя Рома не умел сидеть на одном месте, он мотался по стране, нигде надолго не задерживаясь. И отовсюду он слал маме письма, фотографии, иногда звонил по межгороду. А иногда и сваливался, как снег на голову (будучи проездом из Мурманска в Астрахань, или из Иркутска в Калининград) на день, на два, а то и всего на пару часов.
Мама бережно хранила все его письма, фотографии и сувениры. Когда я стал немного соображать, она рассказала мне о том, что у меня есть дядя, зовут его Рома, он мечтает обойти весь белый свет, увидеть его своими глазами, а не на экране телевизора, попробовать его на ощупь и на вкус. А когда я научился читать, первым делом прочитал все его письма. Раньше, до меня, адресованные одной маме, они были покороче и посуше. Дядя Рома, в основном, рассказывал, куда перебрался на этот раз, где устроился на работу, с кем познакомился, что повидал - информация, максимум, на полтора листка. А когда я тоже стал принимать участие в их переписке, его послания разрослись до размеров ученической тетради, а то и двух. В них появились смешные картинки. Мама с удивлением узнала, что её брат, оказывается, неплохо рисует. Всякий раз я осторожно перелистывал письма, потому что дядя Рома обязательно оставлял между страницами то листочек какой-нибудь чудной, то веточку мха, то птичье перо, то иглу морского ежа, то разноцветный речной песок. Мы складывали все эти реликвии на отдельную полку в книжном шкафу, мама назвала её "мемориальной".
Дядя Рома перепробовал, пожалуй, все бродячие профессии. Он прибивался к геологам, археологам, картографам, рыбакам, сплавщикам леса. Даже с оленеводами целый сезон бродил по тундре за их стадами и прислал нам с мамой бархатные рожки северного оленя - панты. Он не отлынивал от тяжёлой работы, у него был весёлый лёгкий нрав, он мог ужиться абсолютно с любым человеком. Люди ценили эти его качества и с неохотой расставались с ним. А он очень скоро начинал скучать по новым местам, новым знакомым, и без сожаления срывался навстречу новым впечатлениям.
Я спрашивал маму, почему дядя Рома не пошёл в мореходку. Тогда бы он объездил весь земной шар, увидел бы гораздо больше того, что смог увидеть в России. Мама сказала, что это не его - сидеть неделями, а то и месяцами на груде плавающего железа для того только, чтобы потом за один день стоянки успеть галопом обежать портовый город. К тому же, он почему-то боялся воды.
Два года назад он застрял где-то под Красноярском и его вроде бы больше никуда не тянуло. Он не писал об этом, но мама подумала, что его, наконец, зацепила какая-нибудь девица, он влюбился-женился и осел там на всю оставшуюся жизнь. Дядя Рома работал в "Авиалесоохране", тушил лесные пожары. Раньше пожарников сбрасывали к огню на парашютах, а теперь они спускаются с вертолётов на тросах. У них на вооружении есть водомёт. Дядя Рома на фотографии с этой пушкой в руках выглядит совсем как Терминатор. Но водомёта хватает ненадолго. Поэтому дяде Роме чаще приходится иметь дело с топором и лопатой - вырубать подлесок и окапывать огонь со всех сторон.
В прошлом году он написал, что кого-то из отряда собираются послать в Америку к тамошним пожарным на какой-то там семинар по обмену опытом. Вполне возможно, что пошлют и его - он на хорошем счету у ребят из отряда и у красноярского начальства. Мама тогда сказала: "Ага, пошлют его, раскатал губу! Зачем им посылать в Америку какое-то перекати-поле без роду, без племени? Вот начальство само и поедет".
Так оно и вышло! В Америку полетел их шеф, начальник "Лесоохраны". Потом привёз с собой американских пожарных с ответным визитом. Дядя Рома тогда ещё написал, что они уже давно сидят без работы, за всё лето не случилось ни одного пожара. И это даже странно. И что русские пожарные всерьёз подумывали о том, чтобы специально запалить тайгу. Ну, для того, чтобы продемонстрировать американцам своё умение. И что все поджоги тушили обложные дожди. И что американцы смеялись и говорили, что в России очень легко быть пожарником. И что один тип из их команды, Стивен Пайн, старый, толстый и на пожарника не похожий, стал приглядываться к дяде Роме и вести с ним какие-то туманные разговоры - о самобытных талантливых людях, об ответственности перед родиной, о спасении человечества, катящегося чёрт его знает куда. На этом последнее письмо заканчивалось. Мы с мамой так и не поняли, что он вообще хотел сказать.
Потом он замолчал на целый год. Я каждую неделю слал ему письма, и каждый день заглядывал в почтовый ящик. Мама даже сделала приписку в одном письме: "Ромка, бессовестный, ответь! Максим весь извёлся!". Но дядя Рома упорно молчал. Мне так хотелось, чтобы он приехал к нам поскорее, погостил подольше. Ведь он приезжал к нам в последний раз, когда мне было три года, и я его уже совершенно не помнил. И вот, наконец, я дождался. К нам нагрянул любимый дядюшка. Только вот выглядел он как-то странно. Да и вёл себя не совсем обычно. Я тогда ещё подумал: "Как будто за ним кто-то гонится".
Мама прервала мои раздумья, поставив на стол шкворчащую сковородку, и достала с полки банку с гречкой. Запустив в крупу руку, она выудила перетянутую резинкой бумажную скрутку. Я не сразу сообразил, что это деньги. Судя по толщине пачки, там хватит не только на велик, который я клянчил у мамы уже год. А мама мне неизменно отвечала, что денег у неё нет, что она их не печатает и всё такое. Я хотел уже было обидеться, но в этот момент из ванной вышел дядя Рома.
Мокрые волосы он зачесал назад, бороду сбрил. Мои джинсы сидели на нём немного туговато и рукава толстовки не доставали до запястий. Но зато теперь он уже не походил на бомжа. Он быстро прошёл на кухню, сел за стол и стал с невероятной скоростью запихивать в себя сардельки, квашеную капусту и хлеб.
- Ром, у тебя глаза больные, - сказала мама, поставив перед ним кружку с чаем. - Извини, водку ты отдал, больше у меня ничего нет.
Он замычал с набитым ртом, замотал головой - не надо, мол, - а сам не сводил глаз с пачки денег, опоясанной синей резинкой.
- Сколько тебе нужно? - Спросила его мама.
Он пожал плечами и отодвинул от себя пустую тарелку.
- Что у тебя случилось, Ром? - Мама взяла его за руку. - Ты убил кого-нибудь?
Дядя Рома быстро глянул на меня такими же, как у мамы, серыми глазами, только у него все белки были в частой сеточке набухших сосудов.
- Макс, в ванной на полу моя одежда, сожги её, пожалуйста, где-нибудь во дворе.
Я встал, взял коробок спичек и пошёл в ванную.
- Почему сразу "убил"? - Услышал я за спиной.
Кучу вонючего тряпья я ногой запихнул в пакет. Когда поднял его двумя пальцами, увидел на полу белый бумажный квадрат. Я развернул его и прочитал написанный рукой дяди Ромы адрес: "Ул. Вокзальная, 16". Я понёс записку на кухню.
- Там было вот это, - сказал я.
Дядя Рома взял у меня из рук бумажку, взглянул на неё и сказал маме:
- Совсем забыл! Это адрес дома в Саратове, от которого я забрал машину.
Мама покачала головой:
- Ты ещё и машину угнал.
Дядя Рома усмехнулся:
- Не угнал, а одолжил. Я и адрес записал, чтоб потом вернуть.
Мама решительно хлопнула ладошкой по столу:
- Сию минуту рассказывай, во что ты вляпался!
Дядя Рома устало провёл руками по глазам и пробормотал:
- Да уж, вляпался я по самое некуда!
Он поднялся из-за стола и сказал:
- Наташ, у меня совсем нет времени. Мне бы придавить пару часиков, я не спал уже двое суток. Если успею, всё тебе объясню.
Мама тоже поднялась:
- Рома... - начала она.
- Потом, Наташ, - махнул он рукой. - Кстати, - он кивнул на деньги, лежащие у хлебницы, - выдели мне, сколько не жалко. С учётом того, что я могу их и не вернуть.
У мамы побелели ноздри, но она сказала ему прежним ровным голосом:
- Ты не можешь так со мной обращаться, я этого не заслужила! Я хочу тебе помочь, но я имею право знать, ради чего мой ребёнок может остаться в будущем с голым задом!
Они стояли друг против друга - моя рассерженная мама и мой смертельно уставший дядя Рома.
- О*кей, - наконец сказал он и попытался засунуть руки в карманы. Но мои джинсы были ему слишком тесными и поэтому он просто просунул большие пальцы в шлёвки для ремня. Я, между прочим, когда волнуюсь, тоже не знаю, куда девать руки.
- О*кей, - повторил дядя Рома, - я сбежал из Красноярска, потому что меня не могут поделить ФСБ и ЦРУ.
У меня выпал из руки пакет с грязной одеждой. Я сказал: "Упс!" - и сразу забыл про него.
- Как же это я сразу не поняла! - Засмеялась мама. - Ты убил сразу двоих - фээсбэшника и цэрэушника!
- Фу, конечно, нет! - Сказал дядя Рома. - Просто я представляю интерес для госбезопасности обеих стран. Я владею новым видом оружия, разработки которого только начинаются.
- Это каким же? - Недоверчиво сощурилась мама. - А, знаю! Это связано с твоей последней работой! Ты - Властелин Лесных Пожаров?
Я не выдержал и рассмеялся. Дядя Рома тоже улыбнулся, ничуть не обидевшись.
- Нет, не пожаров. Дождя.
Мы с мамой переглянулись и я второй раз за день ощутил неприятную пустоту в животе. Вот, оказывается, как выглядят психи! Совершенно нормально, особенно если их отмыть и накормить.
Мама сложила руки на груди и склонила голову на бок:
- И как же ты вызываешь дождь? - Мама улыбалась, но её улыбка не предвещала ничего хорошего. - Ритуальные танцы вокруг костра? Человеческие жертвоприношения?
Это уж она совершенно напрасно - зачем подавать ему такие идеи? Я на всякий случай попятился из кухни.
- Ну, тогда, - мамин голос дрожал от злости, - ты поднимаешься над облаками и посыпаешь их этим, ну как его, вчера только фильм по СТС про это смотрели... - Она повернулась ко мне и нетерпеливо щёлкнула пальцами, требуя подсказки.
Ну, я и подсказал:
- Йодистым серебром?
- Закройся, умник! - Закричала мама, а дядя Рома подобрал с пола пакет со своим грязным барахлом и подал мне. Я взял его и пошёл к двери, глотая слёзы. Нервные системы у нас с мамой одинаково по-дурацки устроены - она чуть что кричит, а я чуть что плачу.
Дядя Рома снял с вешалки зонт и сказал мне:
- Возьми, сейчас дождь пойдёт!
Я послушно взял зонт и вышел за дверь. Вслед мне неслось:
- Какой ещё дождь? Ты совсем уже свихнулся в своей тайге!
Я вышел из подъезда и обомлел - на дворе стояли глубокие сумерки (это в полдень-то!) и где-то за домами глухо ворочался гром. Мамочки поспешно уводили из песочницы малышей, а бабульки снимали с верёвок цветастое бельё. Я задрал голову вверх и так пошёл к помойке. Грозовые облака обложили всё небо, поднялся ветер, сразу стало прохладно. Поднятый в воздух песок и пыль покалывали мои голые ноги, набивались в сандалии. "Ничего себе! - Крутилось у меня в голове. - Ну ничего себе!" На сегодня, и на завтра, и вообще на всю неделю вперёд обещали жару в 30 градусов без осадков. А тут на тебе! Получается, что дядя Рома не псих? Каким же образом он привёл за собой грозу?
Я больно стукнулся обо что-то ногой и вынужден был вернуть голову в нормальное положение. Оказывается, я сошёл с тротуара и наткнулся на машину. Ни у кого из наших соседей не было такой серой "семёрки". Значит, у кого-то гости. Я зачем-то заглянул в салон. На заднем сиденье лежала упавшая аптечка. Почему хозяин не поднял её и не положил на место? Я отлип от окна и обошёл машину спереди. На заляпанном грязью номере читались последние символы "64 RUS". Это ж саратовский номер! Значит, именно на этой машине дядя Рома добрался до нас!
Я обернулся и увидел, как из подъезда вышли мама с дядей Ромой. Мама не заметила меня, она шла, опустив голову и стараясь не отстать от брата. Он почти бегом направлялся к тёть Нининому дому. Я опомнился и пустился вприпрыжку к помойке. Похоже, что мама убедилась в его правоте. Интересно, что её заставило? Нежелание поверить в его болезнь? Или темнеющее на глазах небо?
Я уже добежал до мусорных баков, когда где-то совсем рядом блеснула молния. По тому, как белая вспышка высветила всё вокруг, я понял, что удар грома меня просто контузит. Я успел только швырнуть пакет в мусорный бак и закрыть уши руками. Но это не помогло. Небо раскололось надо мной с таким грохотом, что я присел и закричал от страха, но голоса своего не услышал. Потом полил дождь. И начался он не с отдельных редких капель, а сразу лавиной воды.
Мимо меня, едва не сбив с ног, пронеслась чёрная дворняжка и залетела в свою конуру, слепленную из ящиков под стеной котельной. За ней в конуру залез толстый лобастый щенок, а за щенком и я. Войлочная подстилка сразу промокла от текущей со всех нас воды. Ноги мои в конуре не поместились и пришлось оставить их на улице. Бесполезный мамин зонт лежал у крайнего бака, собака нервно зевала, а щенок при каждом ударе грома зарывался всё глубже мне под майку и царапал голый живот. Сильнее всего я боялся, что молния испепелит мои ступни, но защитить их я никак уже не мог.
Гроза ушла минут через пятнадцать, но дождь продолжал хлестать с прежней силой ещё долго. У меня затекло и онемело всё, что только могло онеметь - шея, спина, руки. Ноги окоченели и даже горячий притихший на моём животе щенок не спасал от дрожи. И мама не шла меня искать. Наверное, они так и сидят у дворничихи, может, даже чай пьют с вареньем, а про меня думают, что я успел вернуться домой. А я вот, как последний дурак, не успел. И лежу тут вместе с собаками на их вонючей подстилке. О том, что она ещё и блохастая, я уже догадался - вся спина горела от мелких злобных укусов. Когда стало совсем уж невмоготу, я выполз из конуры под дождь, еле-еле встал на дрожащие ноги, постоял, согнувшись и привыкая к покалыванию во всём теле. Потом выковырял из кармана раскисший спичечный коробок, подобрал мамин зонт и поплёлся домой.
Выйдя из-за угла котельной, я увидел двух мужчин, обыскивающих серую "семёрку". На них были одинаковые прозрачные дождевики поверх тёмных строгих костюмов. Один из них сидел в салоне и рылся в бардачке, а другой стоял снаружи, облокотившись на распахнутую дверцу. Отступать было поздно, они наверняка меня заметили. Я прошёл мимо них на негнущихся ногах с гордо поднятой головой, откляченной задницей и зонтиком под мышкой. Они проводили меня взглядами. Потом, наверное, опомнились, и тот, что был снаружи, крикнул:
- Эй, малец, ну-ка, подожди!
Всё, попался! Бежать не имело смысла, эти явно хорошо тренированные парни догнали бы меня через пару шагов. Я замер, не оборачиваясь. На моё плечо легла большая крепкая рука.
- Ты Максим Неверов?
Я секунду раздумывал, как было бы здорово двинуть ему в пах остриём зонта, а потом вырубить подоспевшего второго ударом ноги под дых, а потом, когда первый с трудом разогнётся, встретить его хуком слева, и когда второй, хватая ртом воздух... А потом я принял единственно верное, как потом оказалось, решение - я скривил губы и зарыдал. Струи воды текли по моему лицу и вполне могли сойти за слёзы. Тот парень, что был здоровее, сгрёб меня в охапку и потащил к нашему дому. Я боялся даже повернуть голову в сторону тёть Нининых окон, мимо которых меня несли. И чтобы отвлечь своих носильщиков от слишком пристального осмотра окрестностей, я заверещал тонким противным голосом:
- Мама! Мамочка! Где она? Что он с ней сделал?
В этот момент у второго затрещала рация и он стал выкрикивать сквозь помехи:
- Фуфел! Фуфел! Я Баян! Мальчик обнаружен! Женщина, возможно, взята в заложники!
Они занесли меня в наш подъезд и я увидел, что наша входная дверь стоит, прислоненная к стеночке, а косяк разбит в щепки. Тут я испугался по-настоящему и заголосил уже совсем натурально. Из переговоров по рации я понял только одно - дождь уходит на запад. Дяденьки в отутюженных костюмах, толкавшиеся у нас дома, моментально исчезли. Про меня забыли. Я постоял, оглядывая разгромленную квартиру и ожидая каких-либо указаний. Но их не последовало, и поэтому я самовольно забрался на диван. Дождь за окном слабел, и скоро в комнате стало светлее - небо очищалось от туч.
Потом привели маму. Она шла, шатаясь и держась рукой за левый бок. Мужчина в чёрных очках довёл её до дивана и помог лечь. Я подобрал ноги, когда он уселся рядом, и увидел, как он раскрыл на коленях маленький чемоданчик. Он достал из него шприц с уже набранной желтоватой жидкостью, вытолкнул поршнем воздух и всадил иглу маме в ногу прямо через халат. Она даже не вздрогнула и продолжала смотреть в стену. Зато я запоздало всполошился и кинулся на мужика с кулаками:
- Что вы там ей колете? Не смейте!
Он, совершенно не напрягаясь, вытянул мне навстречу руку и удерживал меня на расстоянии, пока я не перестал дёргаться.
- Это противошоковое, - сказал он, - она ранена.
Он снял, наконец-то чёрные очки и оглядел комнату. Увидел над диваном розетку, воткнул туда шнур от переноски и позвал с кухни ещё одного в тёмных очках. Они хотели выгнать меня из комнаты, но я вцепился мёртвой хваткой в подлокотник и только мотал головой. Тогда они отстали от меня и занялись маминым боком. Один держал переноску, а второй разрезал на маме халат. В свете яркой белой лампы я увидел измазанные кровью ошмётки и меня затошнило. Когда я справился с собой, они почти закончили. Промыв рану и пересыпав её каким-то порошком, они стали сшивать края круглой иглой. Преодолевая вновь накатившую тошноту, я спросил их, на всякий случай не отнимая ладони ото рта:
- Кто её ранил?
Тот, кто держал переноску, поднял лампу и посветил мне прямо в глаза. Я сразу ослеп, с опозданием зажмурился и почувствовал себя совсем уж худо.
- Твой любимый дядюшка, конечно. А ты думал - кто?
Я хотел сказать, что ничего такого не думал, но не смог - остатки завтрака запросились наружу, и я с облегчением вывалил их на спину сидевшего передо мной гэбиста. Я очень плохо спал в ту ночь. До самого утра по нашей квартире слонялись какие-то "люди в чёрном", о чём-то расспрашивали маму, она без конца подписывала какие-то бумажки. Утром они ушли, забрав с собой все письма и фотографии дяди Ромы, и кое-как приладив на место дверь. Конечно, у меня была куча вопросов, но мама приложила палец к губам и я понял, что нас теперь могут прослушивать.
Мы позавтракали в полном молчании, потом вышли на улицу, уселись на непросохшую до конца лавочку, и мама рассказала мне о том, что услышала от своего брата. Дядей Ромой заинтересовались американские службы, занимающиеся разработкой климатического оружия. Ведь было бы нелишним научиться управлять стихией - цунами, например, или торнадо. Какое безграничное могущество приобрела бы та страна, на вооружении которой стояли бы разрушительные ураганы, засуха, или морозы! Всем остальным государствам осталось бы только пребывать в вечном страхе перед угрозой быть стёртыми с лица земли из-за одного неосторожного слова своего лидера.
А дядя Рома в одиночку мог сделать то, над чем годами трудились целые научные институты с сотнями учёных. Он мог вызвать дождь. И не то, чтобы захотел - и пожалуйста. Нет, всё происходило помимо его воли. Просто дождь начинался там, где в данный момент находился дядя Рома. И чем дольше он сидел на одном месте, тем сильнее бушевала гроза. Стоило ему переместиться даже на незначительное расстояние - и дождь отправлялся вслед за ним.
Сам дядя Рома довольно долго не обращал внимания на такую свою особенность. Именно потому, что без конца был в движении, переезжал с места на место. И только когда он остановился надолго в "Авиалесоохране" под Красноярском, он вдруг осознал свою уникальность. Он обнаружил, что "его" дожди проливались над небольшим пятачком земли, будто кто-то включал над его головой душ километра три в поперечнике. А сразу за пределами этого заколдованного круга вовсю светило яркое солнце.
Убежать от "своего" дождя дядя Рома не мог - как бы быстро он ни перемещался, дождь догонял его самое большее через сутки. Кто-нибудь другой посчитал бы это проклятием, но дядя Рома воспринял это как данность. Он увидел, как пригождается эта его особенность в тех краях, где тайга летом вспыхивает, кажется, от одного только слова "огонь". Он никого не посвящал в свою тайну, но правильно говорят, что шила в мешке не утаишь. Кто-то догадывался и помалкивал, кто-то перешёптывался по углам, а кто-то не стеснялся задавать вопросы в лоб, но разъяснений, конечно, не получал.
Когда дяде Роме совсем уж надоели расспросы и сплетни, он отнёс заявление об увольнении своему бригадиру Алексею Палычу. Но тот заявление у него не принял. Ну правильно, где он ещё найдёт лучшего пожарника? Он просто взял и уволил нескольких самых приставучих коллег дяди Ромы. И все разговоры прекратились. Но только до приезда американцев.
Начальник "Лесоохраны", будучи в Америке, проболтался там кому-то о некоторых странностях одного своего сотрудника. И в Красноярск под видом отряда пожарных прибыла целая делегация из ЦРУ. Их шеф, Стивен Пайн, не имея возможности действовать грубо и нагло не в своей вотчине, пытался по-хорошему уговорить дядю Рому сменить гражданство. Но дядя Рома представил себе, как он будет сидеть запертым в фургоне, который пригонят в какую-нибудь маленькую, но гордую страну, и, оставив там на недельку, накажут её за неповиновение смытыми посевами и захлебнувшимися городами. И все будут думать, что таков уж промысел божий. А таких маленьких и гордых стран по всему миру - десятки. И в каждой у Америки найдутся свои интересы. И сидеть дяде Роме в этом фургоне до конца своей жизни!
Дядя Рома ответил Пайну, что лучше отберёт у него табельное оружие и пустит себе пулю в лоб. Тогда его попытались похитить. Но тут, наконец, встрепенулись наши спецслужбы и отбили его у американцев. Взамен они даже не предложили, а потребовали сотрудничества. Дядя Рома рассудил, что хрен редьки не слаще, России тоже есть кого наказывать, и решил бежать. Бегал он от спецслужб целый год. Русские и американцы изо всех сил мешали друг другу, тем самым облегчая жизнь дяде Роме. Но он никогда не мог остановиться и расслабиться. Он понимал, что везение когда-нибудь закончится, и уже решил для себя, что живым в руки не дастся. В Саратове он чуть не попался. Через два дня, проведённые им с аппендицитом на больничной койке, на город обрушились тропические ливни. По ним его вычислили и почти схватили. Он уходил от погони в больничной одежде и без гроша в кармане. Ему пришлось угнать машину, хотя до сих пор он избегал всяческого криминала. Он успел выскочить из города прежде, чем его окружили плотным кольцом.
У дяди Ромы не было особого выбора, рано или поздно ему всё равно пришлось бы обращаться за помощью. А единственным близким ему человеком была моя мама. Он сильно рисковал, не зная наверняка, держат нас под наблюдением или нет. Он мчался к нам на предельной скорости, пока "его" дождь стеной стоял над городом и его преследователи топтались на месте. Но очень скоро грозовой фронт сдвинулся и поплыл на север. Спецслужбы научились работать с опережением - в этот раз они со стопроцентной уверенностью направились прямо к нам.
Конечно, дядя Рома не мог допустить, чтобы кто-то узнал о его нежных к нам чувствах. Поэтому, увидев в дворничихино окно, как меня волокут дюжие дяденьки, он сказал маме, что хочет спасти её и ребёнка. А для этого нужно продемонстрировать, что он ни во что не ставит наши жизни. Он схватил со стола у тёти Нины хлебный нож, а мама сама оттянула на своём боку складку кожи. Она не ожидала, что боль будет такой сильной. Проваливаясь в настоящий обморок, она увидела, как её брат выпрыгивает под дождь из окна комнаты, где собирался отоспаться до темноты.
Тётя Нина, готовившая на кухне нехитрую закуску, услышала шум, вошла в комнату и споткнулась о маму. Сначала она сама пыталась привести её в чувство, но мама не поддавалась и тянула время. Но когда на вопли тёти Нины сбежался весь дом и, растолкав зевак, явились крепкие ребята характерной наружности, ей всё же пришлось "прийти в себя". Её заставили написать расписку, в которой она обещала сотрудничать со спецслужбами и сдать своего брата, который так жестоко с ней обошёлся, при первой же возможности.
Мы долго сидели с мамой во дворе и молчали. Я думал о том, какой дядя Рома был добрый и весёлый. И о том, что мы можем уже никогда не увидеть его, и даже не узнать - жив ли он ещё. Мама вдруг схватилась за голову:
- Какая же я дура, Макс! Я ни разу не вспомнила о том парне из газеты! Он бы смог помочь Ромке! Где, ты говорил, он живёт?
- Кто, Федька? Папарацци этот? Вон там, - я показал пальцем на соседний дом. - И как бы он помог?
- Очень просто! Он же журналист, он бы сделал так, чтобы о Ромке узнали все, весь мир! И тогда бы они не посмели! - Она стукнула кулаком по скамейке и заплакала.
* * *
Как-то утром, недели через две после всех этих событий, мы с мамой завтракали и смотрели новости от "Евроньюс". Я уже заскучал и хотел вылезти из-за стола, но тут мама схватила меня за руку и так сильно сжала, что я чуть не вскрикнул.
На экране в это время мелькали кадры из репортажей всевозможных информационных агентств, на которых человек с русой бородкой, до ужаса похожий на дядю Рому, улыбался и махал рукой. Диктор говорил о том, что какой-то шутник, называющий себя "человеком дождя", взбудоражил сначала всю Европу, а потом и Америку. Он появлялся на всех мало-мальски значимых радиостанциях и телекомпаниях, на ужасном английском щедро раздавал интервью и обещания устроить незабываемое представление. Сопровождаемый растущей толпой репортёров и телеоператоров, он добрался, наконец, до Чили. Там, в самом сердце Атакамы, вся честная компания расселась по грузовикам и носилась взад и вперёд под тёплым проливным дождём. На третий день мёртвая пустыня, на которую за последнюю тысячу лет не упало с неба ни одной капли воды, расцвела миллионами диковинных цветов.