Лариса вскочила в туалет, чуть размахнулась дверцей и резко осела на унитазе, обхватив голову.
Через мгновение ее плечи начали мелко подрагивать, постепенно наращивая амплитуду. И наконец она зарыдала, тихо пришептывая "Сложно, сложно, сложно, зачем так сложно....".
Сверху на нее с любопытством пялился пятнами неизвестного происхождения потолок, пока более никак не проявляя себя. Унитаз молчал, и даже вода в трубе не нарушала тихого единения Ларисы с кафельной плиткой и унитазом.
Всхлипывая, Лариса покачивалась из стороны в сторону, пока не коснулась прохладного кафеля. Вздрогнув, она прекратила раскачиваться и удивленно уставилась на кафель сбоку. Чтобы лучше разглядеть стыки на плитках, она отвела в сторону две черные пряди волос и вдруг поняла, что отражается в плитке как в зеркале. И ее глаза тоже.
Только брат Ларисы заметил, когда у нее начал появляться этот взгляд. Взгляд блуждал по небу, ромашкам, окружающим людям, совершенно ими не интересуясь. Брат, заглянув в ее глаза, завопил, что там по мозгу бегают тараканы, и убежал. В зеркало Лариса смотреть к тому времени уже не любила, но была уверена, что тараканов быть не может, а если они и есть, то их не видно сквозь карею радужку глаза.
Лариса чуть прищурилась, пытаясь рассмотреть бегающих в глубине своих глаз тараканов, но ничего не увидела и поняла, что брат в который раз солгал. Стыдно.
Зато страх прошел. Сложностей больше не было - они просто выпали из головы девушки. Было несколько рядов плитки, косоглазый потолок, все еще выжидательно смотрящий на Ларису, и белый унитаз.
Чуть вздохнув, девушка потянулась к нескольким книгам, лежащим у бачка. В туалете всегда должны лежать книги. Чтобы была возможность забыться и не сосредотачиваться на том, ради чего ты сел на унитаз. А теперь нужно было забыть вообще обо всем.
Она протянула руку к французской грамматике.
Если слово мужского рода, то местоимение перед ним будет так же мужского рода. Если слово женского рода, то и местоимение будет женского.
"Логично", - подумала девушка и перелистнула страницу.
Если слово женского рода начинается на гласную, то перед ним будет местоимение мужского рода. Потому что местоимение мужского рода заканчивается на согласную.
"Нелогично", - подумала она и попыталась разобрать написанное мелким шрифтом примечание: "Данное правило применяется исключительно в целях благозвучия".
Итак, с помощью примечания правило стало логичным.
Снова заболела голова и по мозгу Ларисы забегали тараканы. Где то примечание, которое внесет логику и в ее жизнь?
"Сложно...сложно...сложно", - продолжали топать тараканы, и Лариса снова заплакала. Ей некуда было себя деть - только посадить на этот унитаз и плакать. Потому что слишком трудно понять все правила функционирования жизни...
По правилам, если ты красива и умна, с тобой должно быть интересно. Почему тогда он ушел?
"Слишком много примечаний", - выдохнула Лариса и вышла из туалета.
На кухне ее ждали мама и папа.
Еще одна сложность. Куда, зачем, как - правильно? Если бы они сейчас предстали ей как совершенные люди, сомнений бы не осталось - и она бы вернулась к учебе, карьере...и будущей семье. Потому что богемную жизнь она уже посмотрела.
Но они стояли такие... такие серые, сморщенные, слезливые...и совершенно одинаковые. Как двое застарелых и засахаренных сухофруктов.
- Звонила директриса, сказала, что тебя уже неделю не было в школе. Я еще не говорила папе, решила сказать при тебе...
Лариса растерянно посмотрела на папу, ожидая его реакции...но папа продолжил говорить слова мамы... более того...его рот совершенно спокойно открывался, закрывался, и произносил слова маминым голосом:
- Мне было так стыдно, - говорил он мягким голосом мамы, - мы с директрисой дошли до взаимных оскорблений - не могу же я не верить собственной дочери...
Лариса в ужасе застыла. Ей хотелось остановить родителей, объяснить им, что происходит что-то странное, попросить папу хотя бы не говорить маминым голосом, но тут мама открыла рот и продолжила голосом отца:
- Конечно, - прошептала она, - это впервые, но пойми, что именно это нас и шокирует...
ЛАриса почувствовала, как у нее на голове начали шевелиться волосы. А родители все говорили и говорили - голосом друг друга, вместо друг друга. Ларисе было страшно, и она все ближе и ближе прижималась к стене спиной. Хорошо еще, что они стояли на месте, эти двое страшных и чужих человека, странно похожих на ее родителей.
Ей вдруг стало ясно, что не так в их речи. Важно было не то, каким голосом они говорили. Больше пугало, что мама говорила об информации, которую она получила за двоих - себя и отца. А отец страдал от тех чувств, которые мать испытала от этой информации, но понятия не имел о самом главном - том, из-за чего произошли эти эмоции...у одной были только воспоминания-информация, у другого - воспоминания-ощущения на основе этой информации...они уже были каким-то странным единым существом, которое, раздели его на половинки, умерло бы. Так как его сознания составляется из четырех полушарий двух человек.
И это новое никак не могло быть ее родителями.
Ларисе стало плохо. Она вдруг увидела позади продолжавших что-то говорить родителей бутылку водки. Резким движением девушка оказалась у стола и отхлебнула из горла. Стало легче.
Отпивая, она видела, как расширяются мамины зрачки, впитывая новую информацию - и как болезненно исказилось через секунду отцовское лицо. Он плакал от того, что увидела мама...
Поспешно отхлебнув еще раз, Лариса так же резко обогнула родителей и заперлась в туалете. Там она тихо опустилась на сиденье унитаза и застыла, морщась от тяжести на сердце - сквозь тонкую дверцу было слышно, как мама продолжала что-то шептать голосом папы...
С тех пор она практически жила в туалете. В полудреме, вечно сонная, она выходила на кухню под осуждающие взгляды родителей и непонимающий - брата, забирала приготовленные им для сестры бутерброды и отправлялась назад, в туалет. Поев и переварив съеденное, она снова впадала в дрему, чтобы не думать о том, как сложна жизнь.
Ей не было интересно, куда теперь ее родственники ходят по нужде. В конце концов, соседей она тоже не видела.
В один из дней, сидя на унитазе, она выпала из забытья. Настал переломный момент - скука. Не задумываясь, она вышла из туалета, забрала с подоконника несколько номеров журналов и вернулась в туалет.
"Вот оно", - пронеслось у нее в голове при взгляде на номера, посвященные насекомым.
Страницы послушно распахнулись, и Лариса погрузилась в цветные картинки, которые сопровождал текст. Буквы расплывались и, едва успевая восприняться как черно-белые символы, тоже превращались в изображения, но уже в движении. .
Она видела полчища копошащихся муравьев, но копошащихся согласно четко установленной схеме, их королеву, выполняющую свои функции согласно всем правилам и исключениям; пчел, снующих туда и обратно по заданной структуре, возводимые ульи, быстро рождающихся, выполняющих свои функции и умирающих бабочек.
Сначала ей приглянулись богомолы. Читая о том, как самка богомола во время спаривания поедает самца, так, что к концу от него остается одна голова, Лариса почувствовала приятную тяжесть внизу живота. В сознании отчетливо проплыл парень двадцати лет, удивительно похожий на ее бывшего, с той же идиотской улыбкой и прической под эмо. Он стоял на четвереньках, сверху его облепила обнаженная Лариса и с почмокиванием медленно перегрызала ему шею у самого основания. Она делала это так медленно, скорее даже не перегрызала, а пережевывала его шею, что за все время движения образа в голове Ларисы та Лариса едва ли продвинулась на пару миллиметров.
Однако лучшими были пауки.
"Паук чёрная вдова: распространена на всей территории США, за исключением Аляски; особенно много этих пауков на юго-востоке. Длина тела составляет около 1 см, размах ног - 5 см. Этот паук блестящий, черный, с двумя красными отметинами в виде песочных часов на вентральной поверхности брюшка. Самка является очень ядовитым пауком. Самцы встречаются реже и абсолютно безопасны. У самцов четыре пары красных точек, расположенных вдоль по бокам брюшка. После спаривания самка пожирает самца, отсюда и название "черная вдова"".
Лариса откинулась на сиденье унитаза и блаженно зажмурилась, представляя, как пожирает своего "самца". После богомолов картинка была еще четче, низ живота заныл еще сильнее. Но ей было лень продолжать думать и пальцы послушно перелистнули страницу. "Черная вдова плетет паутину среди камней и коряг, в темных углах сараев, амбаров, гаражей".
Запахло плесенью. Она растерянно заозиралась, сравнивая достоинства своего туалета и описываемых мест. На какое-то мгновение появилась мысль передислоцироваться в гараж. Там сладко пахло плесенью и было много темных прохладных углов...
Она совсем было размякла, сидя на унитазе, как вдруг в туалет постучали. Лариса вздрогнула и оперлась кончиками пальцев на плитку, впитывая ее холод. В последнее время это стало своеобразным успокаивающим обычаем в память того времени, когда холод плитки впервые отрезвил ее.
В дверь продолжали стучаться.
- Ларисонька! Солнышко! - донесся сладкий, чуть нетерпеливый мамин голос.
Лариса вспомнила, как папа говорил голосом мамы и сжалась. По спине забегали муравьи...мурашки...множество маленьких ножек.
- Лариска, да выйди ты на минуту, - раздался, наконец, голос брата, и Лариса неосознанно встала, послушно, почти как животное. Он не разговаривал голосами других людей, у него были нормальные глаза, он единственный увидел тараканов в глазах Ларисы и подсказал ей путь к истине...и, что самое важное - он готовил ей бутерброды...
Сглотнув, она повернула щеколду и, чуть щурясь, вышла к родителям.
- Милая, у нас новые соседи, и они скоро зайдут на минуточку - так, поздороваться, - неестественно оживленно щебетала мама. Но она делала это своим, собственным голосом. А остальное уже не так важно.
Лариса окончательно успокоилась, когда и отец заговорил своим обычным голосом. Она даже начала вслушиваться в их речь и вдруг поняла, что ее все это время трогали, поворачивали и раздевали.
- Пожалуйста, дорогая, помой голову. Нельзя же так перед гостями...или ты устала? Давай я тебе помогу...вот так... - приговаривала мама, одной рукой держа баночку с шампунем, а другой аккуратно смачивая ее волосы плавной струей из душа. Даже вода текла мягко, - казалось, родители делали все, чтобы не спугнуть ее.
Они делали вид, будто все в порядке и она не просидела около месяца в туалете. Мать вымыла ей голову, высушила и причесала. Отец принес платье - не вычурное, но все же несколько выдающее свою недомашнюю функцию. В таких платьях можно ходить в школу в праздничные дни.
Лариса покорно позволила родителям одеть и прихорошить себя, с интересом наблюдая за всеми движениями родителей. Она даже прикрывала глаза и снова открывала их, когда мама наносила ей тени и тушь.
- Ну, посмотри, разве не красавица, моя молчунья? - улыбнулась мама серой, блеклой улыбкой и ее жалкое лицо пересекла вертикальная дорожка слезы.
В зеркале отражалась очень красивая самка. За месяц сидения в туалете Лариса даже почти не поправилась. Она оглядывала себя в зеркало, оценивая размер груди и широту бедер, и одновременно пытаясь ухватиться за смутные догадки, что-то, связанное с новыми соседями. Однако мысли испуганно жались к стенкам мозга, забирались в серое вещество и не желали формироваться отчетливо.
- Сергей, познакомься, это наша дочь, Лариса. Теперь вы будете часто видеться, да?
Лариса разглядывала приведенного на съедение самца. "Она него смотрит, как будто бы съесть хочет", - прошептал брат матери. Мамины губы чуть задрожали, в глазах снова появилось это жалкое выражение, на которое даже Лариса не смогла не откликнуться. Она почувствовала, что этот самец - попытка вытащить ее, Ларису, в жизнь...
Поэтому она с такой готовностью исполнила приказ брата, прозвучавший прямо над ее ухом: "Улыбнись и опусти глаза". Когда она видела брата, то в сознании всегда возникало изображении бутербродов. И начиналось слюноотделение. Лариса даже чувствовала, как в ее желудке горячей волной разливается желудочный сок.
Уже разглядывая ноги Сергея, Лариса думала, что есть его можно было бы начать именно с ног. У него очень аппетитные икры. Она бы сжевала его пальцы ног, постепенно подбираясь к этому сладкому месту - икрам. А потом...
Он что-то говорил, этот самец. Лариса подняла глаза и снова принялась изучать самца. Он что-то говорил про университет.
Неожиданно она вспомнила, что на ее лице все еще лежит налепленная братом улыбка. Уголки губ медленно опустились. И сразу, будто улыбка была сигналом, до ее сознания дошло слово "университет". Лариса почувствовала, как заболела грудь и мысли-таракашки испуганно забегали с серого вещества - на белое. С белого - на карею радужку глаз, приговаривая "Сложно, сложно, сложно"...
"Мне нужно уйти", - подумала Лариса, с тоской оглядываясь на белеющий унитаз.
"Все сложно", - наконец, выдавила она и, попятившись, медленно зашла в туалет.
- Она всегда такая стеснительная. Пойдем в комнату, я покажу... - раздался веселый голос брата.
Лариса села на унитаз и стала думать о бутербродах. В груди снова неприятно заныло, чего не было уже давно. Зря она вышла из туалета. Чуть было не вспомнила что-то плохое. Ее усталый взгляд наткнулся на недочитанную статью и Лариса автоматически уставилась на текст:
"Большинство укусов наблюдаются летом и ранней осенью и происходят тогда, когда люди разрушают паутину или пытаются поймать паука".
"Да, пожалуй", - подумала девушка, расслабляясь на сиденье унитаза. Ей было хорошо, спокойно. Ее не поймали. И туалет стоял на месте.
"У любителей посидеть в укромном уголке на природе укусы нередко приходятся на ягодицы и половые органы".
При упоминании половых органов сердце Ларисы снова заныло. Она что-то забыла. Что-то, связанное с половыми органами. "Откусить?", - тупо подумала она, и перед ней всплыло лицо Сергея.
Неожиданно она вспомнила настенный календарь в коридоре. Вот оно.
Уже два месяца как у Ларисы не было менструации...
Она болезненно сжалась и уголком глаз зацепила конец статьи: "Укус паука самки ядовит для людей, такой укус сопровождается местной болью, опухолью, тошнотой, трудностью в дыхании и иногда бывает смертельным".
"Логично", - подумала Лариса и почувствовала, что тяжесть с груди исчезла. Ну конечно, у нее нет менструации. "У пауков ее вообще не бывает", - промелькнула еще одна мысль и Лариса сонно осела на унитазе, проваливаясь в темноту...
На следующий день ее брат, приготовив бутерброды, как обычно громко положил тарелку на стол - сигнал, что пора забирать еду.
Лариса не вышла. Немного подумав, он еще раз громко стукнул тарелкой об стол. Тарелка треснула, и ее осколок упал на пол.
"Лариса! Бутерброды!", - крикнул он, с досадой подбирая осколок. Ему стало страшно.
Ему хотелось немедленно снова увидеть свою сестру, с равнодушным взором проходящую к кухне и забирающую бутерброды в туалет. Чтобы хотя бы это уже не менялось.
С нетерпеливо бьющимся сердцем, - как крылья бабочки о грудную клетку, он подошел к дверце туалета. Лариса забыла запереть. Вздохнув, он поправил бутерброды, переложенные на новую тарелку и раскрыл дверь.
Перед ним на паутинке, перебирая лапками, висела Лариса.
"Грегор. Замза.", - подумал он, вспоминая своего любимого писателя.